Моменты

      Это было хуже всего — лежать на столе, связанным на манер рождественской утки, но хоть без яблока в известном месте, и слышать голос Вальжана.       — Отдайте мне этого человека, — сказал бывший каторжник. — Я о нём позабочусь.       — Этот человек ваш, — через несколько секунд ответил, кажется, главарь. — Делайте, что должно.       В более идиотском положении Жавер не оказывался за всю свою жизнь. Мало того, что его раскрыли и связали какие-то школьники, так теперь его прикончит бывший каторжник, которого он столько лет пытался вернуть на законное место в заключении. Но лучше он, чем кто-то из этих малышей. Жавер стоически терпел, пока Вальжан освобождал его от верёвок, и спрашивал себя: на кой ляд он так долго возится? Не плевать ли на раны от верёвок, если ему скоро конец? Смешно, честное слово.       Вальжан, едва Жавер спустился на пол, схватил его за плечо и поволок на выход. Жавер не сопротивлялся: он всегда хорошо знал своё место. Сейчас он был пленником, давно приговорённым к казни. В конце концов мальчишкам причинить вреда он не успел, а вот у Вальжана действительно есть основания желать ему смерти. Вальжан толкнул Жавера к стене и спокойно сказал:       — Мы встретились снова.       Его глаза не горели жаждой мести, но Жавер и без того знал, что Вальжану этого хочется.       — Ты давно ждал этого, — протянул он, свысока глядя на Вальжана. — Ты давно хотел отомстить.       Вальжан достал нож и медленно приблизился.       — Как это правильно — убивать ножом, — высокомерно проговорил Жавер, стараясь поднять голову.       Но вместо удара Вальжан принялся пилить верёвку, которой были связаны руки Жавера. И разум Жавера заметался в поисках объяснения. Это ведь жест освобождения, так не поступают с приговорёнными, что это это значит? Ему казалось, будто из крепкой тюремной камеры, где он держал свой разум, Вальжан выбил первый кирпич.       Он закончил пилить верёвку, снял её с рук Жавера и отбросил в сторону.       — Убирайся отсюда, — тихо приказал Вальжан. И ещё несколько кирпичиков выпали из стены.       Жавер тупо уставился на него: что такое он, чёрт побери, несёт? Он же должен убить его!       — Я не понимаю, — сказал Жавер, подозрительно косясь на Вальжана.       — Убирайся отсюда, — настойчивее повторил тот. И ещё минус несколько кирпичиков.       Жавер прошёл вперёд, как вдруг его озарило. Он мелко кивнул в подтверждение своим мыслям и с победным видом взглянул на Вальжана:       — Укравший однажды, остаётся вором навсегда. — Вальжан непонимающе посмотрел на него, а Жавер продолжал: — Ты всегда крадёшь то, что тебе нужно. Хочешь обменять свою жизнь на мою? Такова твоя сделка, Вальжан?       Это походило на попытку собственным телом закрыть дырку, через которую в темницу наконец проникал свет и свежий воздух.       Вальжан не отвечал, а Жавер вдруг почувствовал, что силы почти оставили его. Он едва мог держаться на ногах, и вдруг воскликнул:       — Но знай! Если оставишь меня в живых, берегись! Тебе придётся ответить мне!       Его трясло, и он едва держал себя в руках в миллиметрах от истерики. Ужасно было и то, что он впервые не понимал, чего ожидать от себя самого в следующую секунду. Он рухнет с сердечным приступом? Он вмажет Вальжану прямиком по его благообразной роже за эти издевательства? Зарыдает, аки дитя малое? Да какого ж чёрта Вальжан просто не прикончит его!       — Ты ошибаешься. И всегда ошибался, — по-прежнему спокойно говорил Вальжан. И потому врезать хотелось ещё больше — из-за внутренней боли, от которой глаза лезли наружу. Уж лучше пусть его ещё раз изобьют, чем это.       А Вальжан продолжал разрушать стены его темницы:       — Как человек, я не хуже любого другого.       Жаверу хотелось крикнуть «Хуже! Ты преступник, сбежавший каторжник!» Но он не чувствовал в себе сил: то, как бесстрашно Вальжан приближался к нему, обезоруживало. Вальжан немного помолчал, глядя на Жавера — как тому показалось — с жалостью.       — Ты свободен. Безо всяких условий. Без сделок и прошений.       Жавер замер и медленно перевёл взгляд на Вальжана: так не бывает! Он чувствовал, как рушатся стены той тюрьмы, в которую он сам себя заключил. Эти кирпичи падали на него, причиняя боль такой силы, что избиения школьников казалось крохотной ранкой.       А Вальжан, словно поставив себе целью добить Жавера, продолжал:       — И я ни в чём тебя не виню. Ты выполнял свой долг, и ничего больше.       До Жавера не сразу дошёл смысл его слов. Это казалось бредом какого-то душевнобольного. Никто не может так поступить. Никто. И Вальжан тоже. Никто не может не убить врага. Только святой. А Вальжан не святой — он каторжник…       Жавер посмотрел на Вальжана: он отошёл на несколько метров и, кажется, не имел намерений нападать. Он… отпускает его?.. И Жавер побежал. Не ушёл гордо, с высоко поднятой головой, а убежал. Как воришка с места кражи. Как нашкодивший ребёнок.       Он пробежал шатаясь несколько домов, завернул за угол и привалился к стене, истерически хохоча. А по его щекам катились слёзы.