Моменты

      Это цыганское отродье. Наверняка она колдунья, как все из её богомерзкого племени. И нет сомнений, что она послана на Землю проверять мужчин на слабость. Проверить его. Сделать всё, чтобы он оступился. И потому он сильнее, чем всегда, обязан выдержать это испытание. Он не позволит какой-то цыганской девке обречь его душу на вечность в адском пламени. Он не сдастся этой ведьме, пусть и прекрасной как ангел.       Фролло повторял себе эти слова, словно молитву, всякий раз, когда видел Эсмеральду. И чем чаще она приходила, тем сильнее была его уверенность, что она послана на его погибель. И тут же напоминал себе, что это ничто иное, как грех гордыни: с чего бы Господу интересоваться таким, как он? Он всего лишь один из его слуг, ничем не примечательный.       А цыганка тем временем не уходила. Она появлялась на паперти точно перед окончанием утренней службы, а в следующий раз приходила вечером, и её монеты в волосах сверкали драгоценными камнями в свете закатного солнца. И порой Клод подолгу не мог отвести от неё взгляда. В конце концов, почему она не может быть послана Господом? Ведь он создал столь прекрасную планету и населил её диковинными тварями. Так что ему стоило создать и эту прекрасную девушку?       Одно не позволяло ему полностью утвердиться в мысли, что это так, — то, что он, связанный обетами, освободившийся ещё в молодости от зова плоти, ночами видит сны их близости. Это склоняло его к мысли, что она ведьма. Определённо. И ему нельзя на неё смотреть и тем более оказываться рядом с ней. Но он раз за разом спускался по вечерам и смотрел, как она поёт и танцует, а потом по полночи стоял на коленях в молитвах и с плетью в руках.       Так прошла осень, наступила зима. И с каждым днём он всё больше следил за Эсмеральдой, и всё больше уверялся в том, что она ведьма. А когда наступило утро седьмого января и в голове всплыли события прошлого вечера, Клод ужаснулся. Как он мог пойти на подобное? Говорить, что это цыганка совратила его с пути истинного, означало расписаться в собственной немощи. Это значило бы, что он настолько слаб, что не может сопротивляться Дьяволу. А это уже слишком. Но и признать собственное падение, хоть формально он ещё не нарушил обет, было невыносимо больно.       Почти три месяца он провёл спокойно: цыганка появлялась редко, а когда такое случалось, он закрывал окно или уходил из кельи и работал дома. Но однажды вечером он услышал из уст франтоватого офицера, плетущегося по улице с Жеаном, имя цыганки. Вряд ли даже в этом громадном городе есть ещё одна женщина с этим именем. И Клод замер на месте, прислушиваясь к себе. Почему он не может даже подумать, не то что представить, как она возляжет с этим… пьяным ничтожеством? Ведь если она ведьма и если ему, Клоду, плевать на неё, то всё, что должно его волновать, это то, что этот пьяница погубит свою душу. Впрочем, он делает это так давно и так часто, что этот случай ничего не изменит. А вот она… Возможно, стоит прекратить лгать самому себе, прикрываясь попыткой спасти душу. Ложь — тоже грех.       Нужно сорвать свидание. Он знает место и время. Но что делать? И не лучше ли посмотреть, что будет? Хватило лишь представить, как они будут целоваться, чтобы кровь закипела от ярости. Нет, её поведение скажет всё об её чувствах в этому павлину. Нужно лишь сделать так, чтобы он не явился на свидание. И решение вдруг осенило Клода.       Он знал кабак, в который они направились, и пошёл туда обходным путём. Феба он увидел за несколько шагов до нужного здания и снял капюшон. Оба пьяницы встали как вкопанные, только Жеан ещё нервно икал.       — Капитан королевских стрелков Феб де Шатопер? — строгим ледяным голосом спросил Клод, хоть и полыхал от злости. — По какой причине я вынужден разыскивать вас лично по всему городу?       — Ваше Высокопреподобие… У меня… свободный день. Я дежурю… — Он загибал пальцы. — Через дв-ва дня.       — Это не даёт вам права находиться невесть где, — сухо ответил Фролло. — Возьмите подчинённых и поезжайте к воротам Сен-Мартен. Там видели подозрительных людей. Возможно ту шайку. Вы разве не хотите подправить репутацию? — он многозначительно посмотрел на капитана. — Выполнять!       Феб коротко кивнул Жеану и, путаясь в ногах, пошёл в сторону Дворца Правосудия.       — А с вами, молодой человек, я поговорю завтра. И не заставляйте меня искать вас: это будет намного менее приятно, чем с вашим… приятелем.       Клод, не дожидаясь ответа, развернулся и направился в притон, в котором, по словам Феба, его должна ждать Эсмеральда.       Она и правда сидела на сундуке у окна. И, когда Клод вошёл, обернулась и отпрыгнула в угол, на кровать.       — Кто вы? — спросила она испуганно.       — Капитан де Шатопер не придёт.       — Откуда вы знаете? Кто вы такой?       — Я всего лишь священник. И слышал от самого капитана, что он не придёт. Не сегодня и никогда.       И это к лучшему. Иначе мне пришлось бы убить его…       — Что вы говорите? Он любит меня!       — На какое время было назначено ваше свидание?       — На восемь часов…       — А недавно пробило девять. Но я прошу вас быть снисходительной к капитану де Шатоперу. Дело в том, что его невеста очень ревнива, а он крайне заинтересован в этой свадьбе, поскольку давно промотал состояние.       — Этого не может быть! — воскликнула она и закрыла лицо руками.       — В конце лета он женится на Флёр-де-Лис де Гонделорье. Вы видели её дом: большой особняк с колоннами на Соборной площади, — спокойно произнёс Клод, молясь, чтобы этого хватило. — Вы можете переночевать здесь, если хотите…       — Нет, ни за что! Я не останусь в этом месте!       — Тогда я предлагаю вам остаться на ночь у меня. Вы сможете помыться, поесть и выспаться.       — Хотите, чтоб я вашей любовницей стала? Этого не будет, слышите! — крикнула она и повернулась к козочке, дремавшей в углу: — Идём, Джали.       Эсмеральда уже было направилась к двери, но Клод перегородил ей путь:       — Нет, не любовницей. Если только сами так не решите. Обещаю.       — А почему вы вдруг мне… — подозрительно протянула она и вдруг воскликнула: — Я узнала вас! Вы столько месяцев называли меня колдуньей и другими словами! А теперь зовёте с собой?       — Да, — кивнул он. — Всё так. Потому что я люблю тебя, хоть мне это запрещено.       — Почему запрещено? — поразилась она.       — Я объясню тебе позже, это сложный вопрос. Но если сказать проще: я принёс клятву Богу, что никогда не полюблю и не буду желать женщину, как мужчина, — выдавил Клод. — Теперь ты всё знаешь. Решать тебе.       — Это очень жестокая клятва, — она покачала головой. — Я пойду с вами, но и вы знайте: я убегу, если вы попытаетесь…       — Я согласен. Идём, мне не хочется оставаться здесь ещё дольше.