durex ultra-safe для души, пожалуйста

Кроули даже не пытается оправдаться. Позволяет за подбородок потянуть себя наверх, терпит, когда его чудом обнажают и водят пальцами по синякам, молчит, когда его спрашивают. С кем, зачем и почему тому снова мало. — Ты опять сбегаешь, чтобы тебя кто-то поимел, как дешевую проститутку? — ангел прижимает Кроули к стене за плечи, потому что тот валится на пол. У него нет сил держать колени выпрямленными и смотреть в глаза — лучше бы ангел дал ему пощёчину, отдавил пальцы на ногах и драл за волосы, чем заставлял снова об этом говорить. Вслух, громко, внятно. Чтобы все слышали. Как будто, если мерзость произнести вслух, она перестанет быть такой жалкой. Но ангел всегда был настолько садистом, что не позволял себе причинять Кроули вред вне сессий и правил. — Ты хочешь, чтобы тебя избивали и насиловали без выяснения твоего состояния, чтобы точно не останавливались? Ты для этого идёшь и ложишься под тех, кому плевать на тебя? Кроули думает, что слышать это больнее, чем раздвигать ноги перед очередным ублюдком. Обязательно больным. Он просто хочет, чтобы это прекратилось, чтобы ангел понял его, чтобы это желание сделать себе больно так, как он этого заслуживает, исчезло. Или хотя бы просто упасть на пол и прижаться лицом к кремовой замше. — Азирафаэль, пожалуйста. Ангел сжимает руки на его плечах — он даже не снял пальто. — Что «пожалуйста», Кроули? Это ты мне скажи, пожалуйста, когда всё это закончится? Тебе не хватает боли? На тебе надо ни одного живого места не оставить? Или ты не успокоишься, пока не уничтожишь себя? Ты ищешь именно такого человека, да? Кроули кажется, что он стал слишком высоким для этого места, как будто к его росту прибавилось минимум полметра, и он не уверен, сможет ли сделать хоть шаг, чтобы не упасть с такой высоты. Он чувствует, как воздух бьется о его сухие, слишком сухие глаза, когда вертит головой. — Или ты не хочешь, чтобы это был я? У Азирафаэля замирают губы — Кроули хочет, чтобы всё в эту секунду замерло. Чтобы она длилась годы, века, тысячелетия. Чтобы ангел не ждал от него ответа, чтобы ему не пришлось его давать. Потому что, черт возьми, Азирафаэль прекрасно знает, что он — всегда причина Кроули, любая, везде и всюду. — Тогда мне надо быть жёстче, да? Чтобы, наконец, усмирить тебя? Если бы Кроули мог дышать, он бы сплюнул вместе с выдохом из связок гадкое облегчение. Хотя вряд ли бы успел — Азирафаэль разворачивает его, прижимая лицом к светлым обоям. — Цвет? — Зелёный. Кроули прячет лицо, и голос звучит глухо, хрипло, ломко, как будто срывается на плач. Демон чувствует, как ангел расставляет его бедра и проталкивает в дырку сразу два пальца, почти сразу же добавляет третий. Они так тяжело идут, без скольжения, трудно. Демон нарушает чертов девятый пункт и вжимает зубы в нижнюю губу. Почти рвёт насквозь. — Цвет? — Зелёный. Азирафаэль входит рывком, на сухую, и выжидает пару секунд только для того, чтобы самому привыкнуть к обхвату. Кроули не сдерживается и кричит — он слишком устал, чтобы играть в терпение. Он знает, что мягкие ткани порвутся, что и без того растраханная дырка будет ныть, что придётся отмывать кровь. Демон всхлипывает — он думал об ангеле, когда поднимал десять долларов, когда тёр ушибленную голень, когда его шея краснела от пальцев. И сейчас думает о том, как после Азирафаэль будет заботиться о нем, перестав спрашивать цвет. А должен о том, как заслуживает каждую секунду происходящего с ним. Чем больнее — тем лучше. — Цвет. — Зелёный. Азирафаэль берет слишком быстрый темп, сбиваясь, но всё продолжая резко, до упора, входить в дёргающееся тело. Кроули больно, больно, больно, и он больше не хочет, чтобы боль, эта мерзкая негостеприимная сука, снова смотрела на него и ухмылялась. Он устал — почти готов признать, что ужасно слабый и не умеет терпеть. Бракованный, сломанный, неправильный, недостойный — как угодно, лишь бы Азирафаэль прижал его к себе и устало похвалил. Проходят года, века, тысячелетия, прежде чем его сжавшиеся кровоточащие стенки обжигает сперма. Она, ангельская, чистая, смешивается с грязью того человеческого ублюдка, которому было плевать на Кроули. Демон чувствует, что его больше не держат, и тут же поворачивается к ангелу. Один шаг — и его поймают. Одно движение руками — и он будет в самых ласковых и надёжных руках. Одно слово — и всё будет в порядке. Ему больше не будет больно. — Азирафаэль, — Кроули всхлипывает до икоты, но ему плевать, плевать, плевать. Он готов захлебнуться ради того, чтобы ему позволили успокоиться. — Что ты тянешь ко мне руки? Сессия ещё не закончилась. Остывшая сперма липнет по бёдрам — и мерзкий холодный тон Азирафаэля к рукам, плечам, шее Кроули. Он очень боится упасть, такой высокий и отвратительно неправильный, когда ангел не тянет к нему ладони, чтобы поймать.