durex ultra-safe для души, пожалуйста

Кроули дёргается и тут же забывает, что видел под веками. Остаётся только что-то липкое и противно-бесформенное. Азирафаэль бьет демона нерасслабленной ладонью по щеке, когда тот тянется к его губам. О. Кажется в этой бесформенности есть очертания нимба. А Кроули почему-то был уверен, что сон в девять часов что-то меняет. Он почти готов признаться себе в том, что он сегодня не хочет играть по безвыигрышным правилам с болью. Ему нужна чёртова передышка. Только он всё это заслужил. И того человеческого ублюдка, и каждый лопнувший под кожей сосуд, и синюю кожу, и незаконченную сразу сессию. Кроули холодно, когда он растирает по бёдрам свернувшуюся сперму в слишком горячей воде. Находиться рядом с ним, должно быть, ужасно мерзко. У ангела в руке нож, а демон всё ещё устало трёт плечи — Азирафаэль выворачивал ему руки, когда Кроули снова пытался коснуться его. — Цвет? — Зелёный. Ангел даже не связывает его — Кроули уже сбился со счета, сколько после конца сессии его ждёт наказаний. Особых, предусмотренных, по каждому пункту и примечанию. Он это заслужил. Чтобы на всём его теле, как там говорил Азирафаэль, не осталось живого места. Хотя бы за то, что он уже учил свои губы складываться по форме неправильного слова. Не того ответа, который должен всегда давать. Или за то, что ввязал в это всё ангела. Азирафаэль снова бьет его свободной рукой, едва не задевая глаза, и снова возвращает его голову на место, чтобы обе щеки были открыты. Кроули жмурится и думает о том, как отвратительно касаться его испорченной кожи. Как было противно смотреть в зеркало после душа. — Это жалко, и ты знаешь об этом, но никогда не хочешь говорить об этом вслух. Возможно, даже не даёшь себе подумать об этом. Ангел не позволяет демону раскрыть рот шире, чтобы жадно выдышать весь воздух и выломать ребра, и пропихивает лезвие между губ, приминая язык. — Ты никогда не остановишься, но так боишься. Поэтому так хочешь, чтобы это с тобой сделал кто-то другой. Ангел водит рукояткой между сухих губ, и Кроули не может сглотнуть тут же окисляющееся железо. Оно само течёт в горло. Лишнее движение — разрезанное нёбо. Он знает, как всё это прекратить. Чтобы ангел снова коснулся каждого пореза, но уже заживляя. Или хотя бы осматривая — если не будет слишком мерзко, конечно. — Ты ведь поэтому так не любишь четырнадцатый век, да? Тебе до сих пор страшно думать о том, что ты сам мог броситься умолять сделать с собой всё, что выдумали люди из-за еретиков и неверных. Азирафаэль вытаскивает нож, разрезая плоть до губ, и Кроули тут же бросается вылизывать красным языком тонкие полосы. Воздух бьет по пустому рту, когда ангел рассекает кожу ниже ключиц. Почти без нажима, но демон вьётся под ним так, что линия выходит неровной. И Азирафаэль исправляет ее рядом, такой же, чуть ровнее. Два ужасных расписанных правилами и пунктами дня. И Кроули глотает слишком много воздуха, втягивая живот, когда ангел водит лезвием. Сложить губы всего в одно слово. Неправильное, мерзкое, незаслуженное — если Кроули снова попробует спрятать лицо, Азирафаэль даст ещё одну пощёчину. На бёдрах кожа мягче, и ангел перехватывает рукоять. Слишком много воздуха, когда Кроули кричит. Нога дёргается, трясётся, сгибается сильнее, когда лезвие входит на сантиметр и медленно вращается в свежей крови. Азирафаэль свободной рукой держит его. — Тебе и этого мало, хотя ты уже весь извёлся. Зубы ползут дальше губы и жмут, жмут, жмут кожу. Плевать, он готов прокусить её, потому что он хочет задохнуться от одного слова. Нож скользит вниз по бедру, и между ног становится скользковато и тепло. — Мне противно от того, сколько боли тебе нужно, чтобы перестать ненавидеть себя. Азирафаэль жмёт на рукоятку, и голова демона дёргается вбок. О. Азирафаэль сказал это. Отвращение. Слишком широкое, чтобы влезть в его горло и стечь. Гораздо глубже новой раны. Оно сидит там и тухнет в Кроули уже целую вечность. А ангел пачкает себя в нем. И не молчит об этом. Вместо пощёчины повернутые прямо губы, разрезанные, вспухшие, выдыхают одно слово так, что между ними не остаётся ни моля воздуха. Вакуум. Стерильный, без капли крови. — Красный. Кроули наконец удаётся отвернуть уставшее слишком красное лицо и раскрыть губы так, чтобы не вышло крика.