Солипсизм убиенного

Отказ. Отказ прилетел ему сухим кулаком в лицо, оставляя на коже саднящее пятно крови. Она смешивается с краской на лице, и та приобретает бордовый оттенок, делая внешний вид его ещё более мрачным, в взгляд ещё более острым. Он хромает из полицейского участка, держась за ноющее плечо, воющее под одеждой чёрным синяком. Он закусывает губу — чувствует противный вкус железа. Трет второй рукой висок — острая боль разрывает его голову, вызывая давящий звон в ушах — он стискивает зубы, протяжно шипя. «Нам нахуй твой этот обмен не сдался, герой хренов» — шепот ураганом тормошит память, разнося мерзкий оглушающий гул по всей голове. Он пытается идти быстро, снова и снова скручиваясь от острой боли. Ватные ноги сами тянут его в знакомом направлении, почти спотыкаясь о голый асфальт в очередной раз. Веки его опущены, глаза мертвецкой злостью темнеют, а желваки на челюсти играют рьяно, заставляя зубы уродливо-глухо друг от друга стираться, издавая протяжный скрип. Он взъерошен, взбешен, его тело, переполненное жгучей болью и в пепел стирающей ненавистью, трясётся всё от напряжения. «Твой дружок сдох сам, спрыгнул, слабак, ты новости что ли не читаешь?» — ритмично отбивается в воспоминаниях, и по организму его разжигающая ненависть разливается синим пламенем. Он не замечает, как оказывается у знакомых стен, как накидывает тонкий темный капюшон, скрывая почерневшие глаза. Не чувствует, как всем весом открывает входную дверь и пробегает мимо спящей вахтерши. Ощущает то, как широкими прыжками поднялся на знакомый пятый этаж, только из-за жгучей боли, разносящейся по всему телу — ему кажется, что он в костях своих слышит хруст. Он позволяет себе остановиться и перестать бежать только тогда, когда оказывается наверху. Он ставит ослабшие руки на дрожащие колени и тяжело дышит, выдыхая с глухим хрипом, срываясь на кашель. У него в глазах резко мутнеет, голова, кажется, кружится, и он хватается за стену, в попытках удержаться на ногах. Его трясет теперь ещё больше, голова отвратительно резко гудит, а каждый нерв в его организме будто бы скручивается во что-то непонятное — боль острыми молниями разносится по его телу, и ему хочется волком от неё выть. Он томным взглядом окидывает такой родной этаж, и внезапным осознанием его пробивает практически моментально — ему здесь никто не поможет. Он смотрит совсем растеряно, и глаза его искрятся страхом — он не может понять, зачем сюда пришел. Разбитая губа щиплет противно — он облизывает её, потому что мягкого комка ваты к ней более никто не приложит. Его плечо ноет ужасно — он стискивает зубы и игнорирует, потому что рану никто перевязать не сможет. Его голова заполняется чем-то чёрным, гудит — он лишь отмахивается, потому что никто ласково по волосам не потреплет. Вдыхает рвано, выдыхает грубо, и плетется на тяжелых ногах дальше — к ненавистной двери. Руками держится за стены, оставляя на них багровые кровавые разводы, шаркает ногами, пачкая чистый пол комками грязи — идти продолжает, сжимая замутневшие от боли глаза. В коридоре темно, как в гробу, но он всё равно перед дверью останавливается, заметя то, что не должен был. Мерзкая буква «Д» с подранного плаката на стене вгрызается ему в глаза, разнося по телу разряды злобы. Он закипает в секунду, черепная коробка его заполняется алой дымкой ненависти, а мышцы в руках напрягаются сами. Он не думает совсем, управляемый чувствами, резко вскидывает руку и со всей оставшейся силы срывает лист бумаги со стены. Дышит тяжело и быстро, сминая его в уродливый клочок, замазывая почти коричневыми кровавыми пятнами — лист хрустит в грубых пальцах, будто бы корчась в муках. Он зубы сжимает до боли в челюсти, плюется желчью и разрывает плакат на крупные куски, отбрасывая на холодный пол. Смотрит на него ещё несколько секунд, восстанавливает дыхание, челюсть расслабляет — легче не становится, и он, жалобно выдавив из себя ругательство, дергает за ручку двери, ни на что не надеясь. Поддается. Злость из его взгляда моментально исчезает, превращаясь в трепещущую душу надежду. Он заходит в комнату, и ноги его дрожат, а плечо всё ещё больно ноет — ему плевать, и он надеется увидеть в комнате что-то, так желанное сердцем. Он почти улыбается, окидывает знакомую мебель нежным взглядом: она молчит, и надежда его предательски утекает, обдуваемая леденящим ветром одиночества. Комната пустая и совсем серая — как и была раньше. Никого. Он медленно заходит внутрь, двигаясь к родной, но уже забытой кровати. Грубыми пальцами трогает деревянный её край — губы подрагивают сразу же, и глаза, кажется, практически начинают слезиться. Он садится аккуратно, старается опускаться на мягкий матрас практически невесомо — ощущения слишком знакомые, чтобы оставаться спокойным. У него пальцы подрагивают от страха и холода, он смотрит в окно, из которого блеклым пятном сияет луна. — Я бесполезен, Олегсей, — голос совсем не звучит уверенно и низко, и ему стыдно за самого себя, — я не смог сделать, — он сглатывает тяжело, взгляд в пол опускает, — абсолютное нихуя. Комната отзывается лишь гнетущим молчанием, и луна за окном предательски прячется за тучами: он остаётся совсем один. — Я подвел тебя, — он снова оглядывает всю комнату, в попытках найти, на чем остановить мутный взгляд, — мне жаль, — снова сглатывает, накрывая рот рукой, и голос его дрожит просто отвратительно, — мне ужасно жаль, — глухо всхлипывает. Он сидит так ещё непонятное количество минут. Часов давно нет, и тишину разбивает разве что дробящее ребра бледное сердце. Время протекает мимо медленно — мерзкой смолой по оголенным нервам. Темнота сгущается над ним, одиночество бьет под дых, заставляя его жалобно хватать воздух ртом — комната наполняется тяжелыми вздохами и грузными выдохами. Плечо ныть не перестает, кости ломит, кажется, только сильнее, а синяк под глазом импульсами будто бы вбивает в голову острые гвозди — она гудит протяжной болью, заставляя прикусить разорванную губу. Ему плевать — ему тут никто не поможет. Когда он молча встает с кровати и подходит к двери, он останавливается слишком резко, оборачивает голову. В последний раз смотрит на чужую комнату: окидывает взглядом стол, стул, обе твёрдые кровати, в последний момент останавливаясь на окне. Что-то внутри него ёкает очень неожиданно, и его с ног до головы будто бы импульсом пробивает: он понимает, что должен сделать. Он смотрит на свои окровавленные руки, на окно снова, на уродливый черный свитер с мерзкой желтой буквой — решается. Срывается с места, из оставшихся сил в несколько шагов подбегает к окну, рывком открывает форточку. Холодный ветер колко бьет его по лицу, отрезвляя разум, и он дышит снова чуть легче. Последний раз тяжело сглатывает, и, будто бы отрепетировано, засовывает руку в карман. Достаёт из потертой ткани маленький флакон пунцовой помады. Смотрит на него буквально долю секунды — решается. Замахивается и, зажмурив глаза, выкидывает ненавистный предмет в окно. — Нет, — чеканит он, снова оглядывая комнату, — он бесполезен, — Антон дышит полной грудью, не обращая внимание на режущую боль, — а я справлюсь. Призрачное касание на плече практически чувствуется.