Сезон души

      Пока дом в предрассветной дреме еще не наполняется звуками пробуждения, типичной утренней суетой, ароматами еды и сваренного в старой, еще дедовой турке кофе, Радмир, потягиваясь и подавляя зевоту, выволакивает себя из спальни. Из-за недостатка сна мозг предательски сопротивляется состоянию активности, подавая ложные сигналы вроде: к черту утреннюю пробежку, айда обратно в кровать. И лишь выработанная годами привычка и нежелание рушить и без того пошатнувшийся режим ведут Радмира к умывальнику.       Только на обратном пути он замечает, что диван в гостиной пуст, одеяло комом валяется на полу, а дверь в спальню, где ночует Матвей, приотворена. Голосов изнутри не слышно, даже если допустить, что Глеб соизволил настолько рано проснуться и проведать Матвея — кто знает, возможно, у чужака и вовсе проблемы со сном после двух лет заключения в темном подвале. Не гадая, Радмир подкрадывается и осторожно заглядывает внутрь.       Бессовестно завалившись поверх одеяла, Глеб лежит у Матвея за спиной и обнимает его, перекинув руку повыше пояса. Сам Лукин кутается в кокон, едва заметно отсвечивая бритой макушкой. Возможно, элементарно не заметил посягательств на выделенную ему территорию, предельно расслабившись и глубоко заснув после тяжёлых испытаний в лесу. Либо принял ситуацию без объяснений, посчитав, что у него права нет выставлять претензии, учитывая, как тепло к нему Глеб отнёсся с первых минут. Ладно, думает Радмир, выходя и прикрывая дверь: с Матвеем кое-как ясно, а вот Глеб за каким чёртом без стыда и скромности забрел к Лукину в постель? Материнский инстинкт в виде побочных эффектов обращения выскочил? Или в ночи заплутал, выйдя в туалет и по привычке вернувшись не на диван, а в отведенную изначально ему спальню? Ладно, ну не будить же в самом деле, чтобы разборки устраивать, пусть дрыхнут — судя по всему лежат они так давно и обоим весьма удобно.       Выпив стакан воды, Радмир выбирается на крыльцо и с удовольствием отмечает, что ночной дождь прекратился. По двору клочьями стелется рыхлый туман, а воздух пахнет свежестью и прохладой, наполняя легкие первыми вздохами бодрости, которой после сумбурного сна не хватает в теле.       Проинспектировав на заднем дворе уровень воды в баке, осталось ли что внутри после вчерашней помывки Матвея, Радмир остается удовлетворен — на быстрый душ более чем достаточно — и включает подогрев, что как раз успеет довести воду до весьма комфортной температуры к моменту возвращения с пробежки. Разувается, снимает и вешает рубашку, майку со спортивками на растянутую возле душа веревку, оставаясь полностью нагишом, в последний раз наклоняет попеременно в разные стороны голову, разминает плечи взмахами рук и даже делает пару приседов. А затем, сделав глубокий вдох и нащупав вибрацию из самого нутра, перекидывается, мгновенно чувствуя, как по разогретым мышцам разрядом растекается обильная энергия — волчья сила, зовущая ее выплеснуть и дать развернуться на воле.       Радмир без промедления потягивает влажным темным носом, ловит слабый порыв ветра, четко раскладывая его на отдельные запахи, обычно притупляющиеся в человеческой форме, и резво срывается к лесу.       Он ловко лавирует между стволами деревьев, мощные лапы пружинисто отталкиваются от мягкой сырой земли, уши чутко перехватывают шорохи и звуки начинающего просыпаться леса. Эти волнующие часы сразу после подъема, когда Радмир отдается животной тяге и рассекает на рассвете воздух крупным, покрытым черной блестящей шерстью телом, он любит особенно остро.       Теплый душ идеально освежает разгоряченную после более чем часовой пробежки кожу. Мозги окончательно встают на место, избавившись от желания вновь завалиться спать — в самом деле, никакая тренировка так не встряхивает дух и тело, как беготня по лесу на четырех лапах.       Оставив влажное полотенце сушиться, Радмир окунается в типичную сельскую рутину и направляется в курятник дать птицам зерна, добавить в поилку воду, а затем из сенника несет свежее сено козам. Живность радостно встречает завтрак и быстро увлекается жеванием, не обращая внимания на хозяина. Главное, не заваливаться к скотине сразу, как обернешься: природа берет свое, и козы пугаются, чувствуя запах волка.       Собрав в курятнике свежий яичный урожай, Радмир, глухо напевая случайный мотивчик под нос, бодро выруливает из-за угла дома и к удивлению обнаруживает на крыльце вставшего Лукина. Стоит, закуклившись во вчерашний плед так, что снизу только ноги в шерстяных носках торчат, обутые в простые резиновые шлепки. В голове Рада неожиданно пролетает слово «забавный», но так же быстро и вылетает — не особо верное определение для человека два года пребывавшего, вероятно, в вечной нехватке тепла, комфорта и безопасности.       Судя по тишине, проснулся пока только Лукин — Глеб же так и давит подушку физиономией, заполучив кровать в единоличное пользование, возможно, даже ненароком вытурив оттуда Матвея, уставшего от непрошенной компании.       — Ты рано, — первым начинает разговор Радмир, двумя широкими шагами взлетая по ступеням на крыльцо.       — Вы тоже, — констатирует Лукин в ответ. Голос сонный еще, тихий. Да и вряд ли ему в качестве пленника так уж часто давали повод на болтовню. Разве что на крик.       — Давай вот только без выканий, — просит Радмир, вспоминая слова племянника, что найденышу уже весьма за двадцать, да и ни к чему эта напускная вежливость.       — Хорошо, как скажешь, — не спорит Матвей, моргая из кокона пледа медовыми глазищами. Кажется, опять оттенок иной, но Радмир не уверен, не то чтобы он пристально всматривался, да и освещение утром совсем другое, чем от люстры. Однако выглядит необычно.       — Вот и договорились, — кивает Рад, а затем ставит корзину на пол, шагает к Лукину, который сегодня даже не дергается при его приближении, и, вместо того чтобы обойти, чуть пихает вбок. — Подвинься-ка.       Лукин беспрекословно скользит левее, освобождая возле себя пространство.       — Так чего подорвался-то? Отсыпался бы, тебе полезно, да и Лия советовала отдыхать больше, — продолжает Радмир, облокотившись на широкую балюстраду крыльца. — Или из-за Глеба встал? Надо было выгнать тогда, — усмехается он.       Глядит вбок на Матвея, замечает, как тот под слоем пледа пожимает плечами, неясно на что именно пытаясь этаким способом отреагировать, однако тут же уточняет:       — Выспался. Непривычно. — Коротко, дозированно. Видимо, общаться по-человечески тоже отвык. Ну хоть в принципе на контакт идет, не молчит.       Матвей рассеянно смотрит прямо перед собой в пространство, куда-то в лес. А может, и сквозь него, представляя улицы родного города, куда, наверное, уже не чаял вернуться. Сложно понять, что конкретно у него в голове творится, какие вертятся мысли. Радмир в психологии не силен, но и семи пядей во лбу быть не требуется, чтобы догадаться, как заточение способно поломать даже сильного характером человека. Был ли Матвей таким? Насколько сейчас изменился? Вдруг от прежней версии Матвея Лукина теперь осталась лишь поврежденная оболочка с базовым набором нужд?       — Пока сидел в подвале, спал короткими промежутками, когда совсем уже сил не оставалось. Боялся пропустить их появление, — после паузы поясняет Матвей. Его монотонный, без окраски голос пугает.       — Ну… — Радмир теряется. Что ответить? Мол, всё позади, забей, теперь спи сколько душа пожелает? Вряд ли оно так работает. Если заработает когда-нибудь в принципе. — Здесь ты в безопасности, — повторяет он слова Глеба, не найдя варианта лучше. Чужак, конечно, но не бросать же действительно в беде, особенно после того, как помогли и шанс на спасение дали.       — У вас тут вроде частного поселка? — Перестав пялиться в одну точку, Матвей косится на Радмира. Даже нотки любопытства внезапно прорываются, наверное, отголоски профессии. При любом раскладе ему полезно отвлечься.       — Ага, типа того, — подтверждает Славин. Если не вдаваться в специфику и нюансы образа жизни, то даже не врет. Просто не конкретизирует. Не по зубам чужаку реальная информация.       — А остальные дома далеко от вашего… твоего? — быстро исправляется Лукин.       — Не особо, просто я подальше решил поселиться, не люблю суету.       — И ты один совсем живешь? — дальше интересуется Матвей. — Я так понял из слов Глеба, что он тут лишь временно.       — Вот шкет болтливый, — усмехается Радмир. — Да, нянчусь с ним, пока родители в отъезде.       — Он славный очень, — тут же отзывается Лукин с нескрываемой теплотой в речи.       Радмир оборачивается ровно в тот момент, когда губы Матвея изгибаются в улыбке, — вероятно, первой за последние два года, отчего Радмира против воли окатывает щемящей волной горечи и эхом вспыхнувшей накануне ярости.       — И он не мешал, — добавляет Лукин, кажется, не заметив Радмира, пораженно зависнувшего от обыденной при других обстоятельствах реакции. — Наоборот, мне как-то спокойнее стало, когда он ночью вдруг появился.       — Не напугал? — возвращая концентрацию на беседе, спрашивает Радмир.       — Если только немного сначала. А потом я заметил, что он спит на ходу, вот и пришел в свою кровать по привычке.       — Или по хитрости, — хмыкает Радмир. Знает: Глеб тот еще жучара, за ним глаз да глаз.       — Я не против, — заверяет Матвей. И слышно, что не из вежливости. Скорее, и правда будто благодарен, что не пришлось одному спать. Боялся? Не мудрено. — А еще Глеб мне младшего брата напомнил. Правда, тому уже двадцать в этом году исполнилось, он сразу после школы в университет за границей поступил, надеюсь, хорошо учится, — неожиданно делится Лукин.       — А помимо брата?.. Кто еще дома остался? — осторожно любопытствует Радмир. Ждут ли его? Верят, что он еще может вернуться? Или смирились с потерей?       — Родители, бабушка с дедушкой.       У Радмира из близкой родни лишь сестра, племянник и зять. Лия, безусловно, хоть и давняя подруга, но не семья. Семья у Радмира была до десяти лет, пока отец был жив, а мать не сбежала, ничего не объяснив, из общины. Сплетничали, что к другому мужчине. Однако Радмир помнит, хоть и смутно, как матери никогда не нравилась жизнь в общине, но именно из-за отца она соглашалась жить в глуши. Только вот почему-то наличие двух детей ее не удержало. Полина, будучи старше на четыре года, помнила те времена явно лучше, но возвращаться не любила. Только однажды, когда Рад случайно подслушал ссору сестры и деда, выудил в брошенных ею сгоряча словах, мол, мать буквально вынудили бросить детей. У сестры выспрашивать детали Рад так и не осмелился. Верил: если бы мать могла — или хотела, — то вернулась бы сама или нашла способ, как забрать их с Полиной к себе. И хоть Радмир общину любил с детства, тогда, будучи ребенком, он выбрал бы маму, даже если бы это значило навсегда проститься со всеми, кого он знал.       — А ты не замерзнешь здесь? Холодно ведь. — Меняя тему, Лукин оглядывает Радмира, будто только сейчас заметил его внешний вид.       — А я закаленный, — отмахивается Славин, но вообще после пробежки и душа правда успевает остыть. Волчья кровь греет, конечно, но не так сильно, пока не обратишься. — И голодный. Заболтался с тобой.       Радмир отталкивается от перил и подхватывает яйца в корзине.       — Завтракать будешь? — интересуется он, прежде чем войти в дом. — Я приготовлю.       — Если несложно, — включает скромника Лукин. — Но я и сам могу, если скажешь, что где лежит.       — Ой, да пойдем уже. Сможет он, — бурчит Радмир. Распахивает дверь, кивает Матвею внутрь и ждет, пока тот в своем пледовом шатре доковыляет, чуть прихрамывая, до дома. — Решим сейчас.       Матвей и правда сидит за столом в ожидании задания, потому Радмир, не выдерживая наблюдающего взгляда в спину, ставит перед ним буханку хлеба, масло, сыр и просит нарезать бутерброды, пока сам жарит омлет и сосиски.       — Кофе будешь или чай? — уточняет Радмир.       — Всё равно… Кофе, — исправляется Матвей, встречаясь глазами с Радом, не оценившим первоначальный ответ. Пусть парень снова привыкает, что с его мнением считаются, что он имеет право на выбор, и что насильно его что-либо делать теперь не заставят.       — Так бы сразу, — довольствуется Радмир и насыпает в турку большее количество кофе, чтобы хватило на троих.       Во время готовки Радмир молчит: во-первых, если не считать иногда обитающего у него Глеба, жить он привык один, а во-вторых, о чем говорить с чужаком, особенно не знает. О секте? Так по больному ездить. О прежней жизни? Тем более.       — Лия сегодня ещё планирует тебя навестить, — припоминая слова подруги, произносит-таки Радмир, попутно следя за кофе на плитке. В доме ещё осталось тепло, так что печь топить смысла нет. Хотя… вдруг чужаку холодно, размышляет вскользь Радмир, до сих пор ведь кутается в плед.       — Спасибо. — Матвей водит кончиком пальца по краю тарелки с нарезанными бутерами.       — Мне-то за что? — удивляется Рад.       — За помощь. И что разрешил остаться.       — Это Глеб всё, — опять отмахивается Радмир.       — Но дом твой. И ты же согласился, хоть и против был, оставить меня. Накормил, не выгоняешь, — дальше перечисляет Матвей.       От его слов Радмир ощущает неловкость и даже стыд, что ли. Против он, значит… Ну да, не лучшее первое впечатление произвел. А не все ли равно? Но почему-то чувствует: нет. За ночь отпустило немного. Смысл на парня злиться, он же не нарочно возле территории общины свалился. Его бы воля, он бы домой вовсе укатил ещё два года назад.       — Так, харэ болтать, — командует Радмир. Ещё недолго, и виноватым станет в собственных мыслях. Указывает на буфет и просит: — Тарелки достань.       Скинув плед на спинку стула, Матвей сразу беспрекословно выполняет задание.       — Доброе… а-а-мх… утро. — Шлепая босыми ногами и широко зевая, Глеб появляется на кухне. Чешет живот под широкой домашней футболкой, на голове мятые волосы. При виде Матвея улыбается солнечно, будто лет десять не виделись. — Ой, извини, что я к тебе ночью завалился.       — Все нормально, — спешит успокоить Матвей. С Глебом рядом заметно расслабляется, замечает Радмир. Вроде и его не шугался, но держался, скорее, настороже.       — Решайте свои постельные дела после еды, — просит он, поднося к столу сковороду с пышущим омлетом.       Глеб прыскает.       — Ну ты сказанул.       И смотрит на Матвея, словно проверяя реакцию, а Радмир ловит вторую за утро улыбку Лукина. Ему идет. Этому выражению стоит почаще показываться на его лице, учитывая условия жизни последних двух лет.       — Будешь ржать, отдам твою порцию найденышу, — угрожает Радмир, раскладывая еду.       — Да с радостью, для него не жалко, — вмиг отзывается Глеб.       — Не надо, что ты, — останавливает Матвей, прикрывая тарелку, когда Глеб демонстративно берется за свою якобы с намерением поделиться омлетом.       — Дядя Рад тебя напугал опять, пока я спал? — Глеб с озорным подозрением глядит на Радмира.       — Больно надо, — фыркает он и садится. Свою часть омлета оставляет на сковороде, берет хлеб и желает всем приятного аппетита.       За едой Глеб пересказывает приснившийся ему сон, получая от Радмира напоминание: за столом надо челюстью работать, чтобы жевать, а не болтать. А Матвей, наблюдая за ними, приободряется. После вызывается помыть посуду, но Радмир отпускает их с Глебом, мол, только дрызгатню разведут, а помощи не дождешься.       К полудню же, как обещала, возвращается Лия. Радмир встречает ее на обратном пути из курятника. У Лии в руках медицинский чемоданчик и прикрытая тканью корзина, из которой до нюха Рада доносится аромат свежих пирогов: с мясом и явно какой-то сдобы послаще — баба Роза постаралась.       От чая Лия не отказывается, но сначала настаивает осмотреть Матвея при свете дня, провести пару процедур и замотать ногу.       — А ну, брысь, — командует она, выгоняя Глеба и Рада из комнаты.       — Это вообще мой дом или я тут уже и слова не имею? — возмущается Радмир, стоя в дверном проёме. Он и так не планировал наблюдать, хотя любопытство кусает. Как выглядят шрамы найденыша? Так ли жутко, как это звучит?       — Сейчас я врач на приеме с пациентом, не нужны мне тут лишние глаза, — осаживает Лия, но Матвей, сидящий перед ней на диване, останавливает:       — Всё в порядке, я не… стесняюсь.       И будто в доказательство снимает олимпийку, а затем и футболку, обнажая спину.       За прожитые годы Радмир не раз видел шрамы всех сортов и форм: среди волков случались крупные драки, кто-то из ребят попадался в капкан. Бытовые раны даже считать не стоило. Потому отметины на спине Лукина, зажившие и зарубцевавшиеся, нельзя было назвать ни кошмарными, ни даже уродливыми. Наоборот, витиеватые узоры клейм привлекают внимание. Диковинные, причудливые, не похожие ни на иероглифы, ни на известные Радмиру знаки. Будь они изображены на бумаге или выбиты в качестве татуировки, то и вовсе имели право называться красивыми. Однако изображённая на коже противоестественная череда выпуклых отметин пускает по коже холодную рябь. Сколько боли пришлось вытерпеть Матвею? Как он смог выжить после подобных издевательств?       — Они делали это, пока ты был в сознании? — озвучивает опасения Радмир. Его брови сходятся на переносице, уже заранее подозревая ответ.       — Почти, — тихо подтверждает Лукин. Чуть горбится, понурил голову. — Давали странный отвар, наверное, что-то с галлюциногенами, меня после него расслабляло и концентрация терялась, но я все равно не отключался.       — Господи, не могу это слушать, что за дикие звери… — причитает Лия, вынимая из чемоданчика мазь, и обрабатывает шрамы, хотя самые старые вряд ли удастся сгладить. — Надо будет втирать каждый день, — наставляет она, пока ее ладони тщательно распределяют мазь по спине Матвея. И смотрит при этом на Радмира. Он даже не возмущается, что не нянька и не медбрат. Мысли совсем о другом, потому лишь смирно кивает в ответ.       — Они хоть раз упоминали значение этих отметок? — Радмир отказывается верить, что у подобного акта насилия не имелось ни малейшего смысла.       Лия попутно шепчет Матвею: «Одевайся и давай сюда ногу», так что футболка вскоре скрывает от взглядов шрамы, однако в памяти Радмира они теперь отпечатались слишком четко.       — Не уверен, но, кажется, это вроде запирающих элементов, — оборачиваясь, отвечает Матвей. Поднимает и кладет ногу на сиденье дивана, задирая штанину. — Чтобы дух не смог войти в мое тело. Или выйти…       Матвей потирает лоб, будто воспоминания вызывают физическую боль.       — Рад, прекрати мальчика мучать, — ругает Лия. Кладет ступню Лукина себе на бедро и начинает фиксировать эластичным бинтом.       — А если они захотят вернуть Матвея? — обеспокоенно задает вопрос Глеб.       — А чего ты на меня-то глядишь? Я его, что ли, притащил? — упрекает Радмир, насупившись.       — Да блин, дядя Рад, я о том, что мы должны его защитить, — выпаливает Глеб. — Они же мудаки конченные!       — Так, во-первых, давай без выражений, — нравоучительно просит Радмир. — А во-вторых, если они заявятся, то это прямая угроза общине.       — И что? Отдать его? — начиная злиться, спрашивает Глеб.       — А вот это уже твой отец решать будет, — припечатывает ответом Рад.       — Стоп! — громко прерывает зарождающийся спор Лия, взметнув руку в воздух, словно готова отвесить оплеуху первому, кто посмеет с ней поспорить. А когда Радмир с Глебом, замолкнув, оборачиваются, продолжает: — Вы тут не вдвоем, не забыли? — Она грозно зыркает на каждого. — Никто никого не выгоняет, это раз. Мы все терпеливо ждем возвращения Всеволода, это два. И Матвей, вообще-то, тоже здесь, это три, так что прекратите обсуждать его так, будто мы с ним исключительно ради мебели тут сидим.       — Извините, — тут же виновато мямлит Глеб, заодно косясь на Матвея.       И прежде чем кто-либо вновь заговаривает, тот поднимает руку, как школьник за партой, привлекая внимание.       — Ну? — коротко бросает Радмир, за что опять получает от Лии «Может, хватит строить из себя злого волка» взгляд. — Чего у тебя?       — Простите, что создаю вам проблемы, правда…       — Даже не вздумай себя виноватым чувствовать после всего, что пережил, — мгновенно влезает Лия, гладя Матвея по коленке.       — Нет, — он понуро качает головой, — я понимаю, что мое появление несет опасность для вас, и я сожалею, но один я не доберусь до… Да я даже не имею понятия, куда идти. И если вы только поможете мне добраться до ближайшего населенного пункта, где я смогу позвонить или где есть милицейский участок, то дальше я разберусь сам.       Возможно, осознавая, что наибольшую головную боль он составляет для Радмира, Матвей впивается взглядом именно в него, мол, видишь — есть шанс поскорее избавиться от меня, сбросить ненужный балласт, а взамен я прошу только обеспечить безопасный путь до цивилизации.       Оттолкнувшись плечом от косяка, Радмир шагает и опускается на подлокотник кресла, в котором сидит Глеб. Наклоняется и, силясь не звучать так, будто намеревается угрожать, произносит:       — Послушай, Матвей. — Упираясь локтями в ноги, Рад смыкает пальцы стрелочкой, словно этот жест помогает ему сконцентрироваться. — У нас есть объективные причины, почему мы выбрали жизнь вдали от скопления людей. И мы не хотим проблем, как и чужого внимания. Потому тебе здесь не место. — Радмир краем глаза успевает засечь, как нахохливается Лия, и жестом просит не перебивать. — Наши… жители, — аккуратно подбирая слово, продолжает он, — не жалуют чужаков, таковы устои. Возможно, я был груб, и я… прошу прощения, ситуация действительно нервирующая. Однако на текущий момент доставить тебя до города весьма проблематично, не вызывая подозрений. Поэтому тебе все-таки придется дождаться Всеволода — старосту нашей общины, — и уже с ним обсудить твое дальнейшее здесь пребывание.       — Я обязательно уговорю отца помочь, — попутно влезает Глеб.       — И… сколько ждать? — покорно уточняет Матвей.       — Еще два дня, староста как раз вернется из города, — поясняет Радмир.       — К тому же ты все еще слаб, — авторитетно напоминает Лия.       — Хорошо, — вздохнув, соглашается Матвей. — В любом случае один я не справлюсь.       — Тогда заканчивайте, а я подогрею чайник. — Ставя точку в вопросе, Радмир поднимается и покидает комнату.       За чаем Лия явно намеренно отводит беседу в безопасное русло и просит Матвея рассказать о работе. Действительно ли ей удается отвлечь его или Лукин лишь позволяет так думать, но постепенно он больше углубляется в истории о местах, которые успел посетить в рамках исследований, выуживает из памяти любопытные случаи, делится занимательными фактами и открытиями, сделанными в процессе, отчего у Глеба горят глаза и, кажется, он готов слушать Матвея до поздней ночи, словно ребенок, которому читают любимые сказки. Воспоминания о счастливом прошлом действительно оживляют Матвея, пока в его речи не всплывает та самая последняя экспедиция два года назад.       — Ох, что-то я заболталась с вами, у меня еще прием сегодня. — Чувствуя момент, Лия отодвигает стул и встает, не давая мрачным мыслям окутать их всех. — Завтра навестить вас не смогу, но Матвею полезно подышать воздухом и прогуляться, так что сходите в лес, но не мелькайте. Глеб, это поручаю тебе, ладно?       — Так точно, — салютуя, заверяет он и переглядывается с Лукиным.       — А ты, — она оборачивается на Матвея, — отдыхай, пей витамины, которые я тебе дала, одевайся теплее и если вдруг после укола почувствуешь головокружение или недомогание, скажи Раду, он свяжется со мной.       Лукин кивает.       — Спасибо большое. И за пироги, очень вкусные.       — Кушай на здоровье. — Лия кладет ладонь поверх его на столе. — И не обижайся на этого здоровяка, — она кивает на Радмира с улыбкой. — Он только на вид такой грозный, но на самом деле тоже переживает.       Лия подмигивает, заставляя уголки губ Матвея дрогнуть, а Рад в это же время демонстративно закатывает глаза, даже не пытаясь что-либо возразить — только не Лие.       На сей раз не получив отказ, Радмир провожает подругу, заодно планируя перекинуться парой слов наедине.       — Баба Роза что-нибудь еще говорила? Полагаешь, она в курсе о появлении чужака? — интересуется Рад, пока они шагают по размокшей от ночного дождя тропе, ведущей с участка в направлении основной части общины. Солнце упорно не желает показываться, прячась за хмурыми, под стать настроению Радмира, облаками. Если бы не остатки зелени и охристая листва в кронах, то картина вокруг превратилась бы в блеклую мешанину дымчатых оттенков. Несмотря на самый разгар дня, хочется зажечь фонари, чей свет теплым пятном растечется по округе, разгоняя сырость и скребущее затылок предчувствие того, что спокойствие общины дало крупную трещину.       — Утром я ненадолго заглянула к ней, но она только передала пироги и обратно ушла спать. Ты же знаешь, бабушка не любит лишние вопросы. Когда появится что сказать, она поделится, — отвечает Лия. Пинает мыском сапога упавшую шишку и настороженно оборачивается на Радмира. — Или намекаешь, что нюх старой волчицы чует опасность, но пока не настолько, чтобы бить тревогу?       — Надеюсь, что ошибаюсь. Но сам факт нахождения Матвея на территории уже повод беспокоиться. Уже это могло сбить ее чутье с толку.       — А что насчёт Всеволода?       Радмир неопределенно пожимает плечами.       — В восторг явно не придет, но помочь вряд ли откажется, хотя бы ради того, чтобы скорее избавиться от мороки, — рассуждает Радмир, прикидывая реакцию зятя на сотворенную им с Глебом в отсутствие старосты операцию по спасению чужака. — В любом случае, Матвея нужно отвезти в город.       — Он хорошо держится, учитывая то, что ему пришлось испытать.       — Если бы не Глеб, он бы уже точно сбежал, — хмыкает Радмир.       — Естественно, ты же так и норовишь его запугать, — упрекает Лия и легонько толкает плечом. — Но не поверю, что тебе его не жаль.       — Да жаль, конечно, — даже не пытается отрицать Радмир. — Но вот прикинь, эти сектанты пойдут по следу, и что нам с ними делать?       — Вот и обсудим это со старостой. — Лия отпускает Радмира, которого держала под локоть, хлопает по плечу и прощается: — Ладно, ступай обратно и проследи, чтобы Матвей не забывал смазывать спину.       — Глеб присмотрит, это его питомец, — отвечает Радмир.       — Не смешно, Рад, — серьезно замечает Лия. — Матвей и так натерпелся, выключи, пожалуйста, грубого парня и позаботься о мальчике хотя бы до возвращения Всеволода.       — Иди уже, разберемся, — подгоняет Радмир, сам пятясь назад. — Обещаю.       Лия только качает головой, по всей видимости, мысленно надеясь разве что на Глеба, коротко взмахивает рукой и отворачивается.       «Два дня, — размышляет Радмир, пряча руки в карманах своих защитных карго. — Потерпим».