* * *
— Шкет, сгоняй-ка к бабе Фае, — поручает Радмир, когда они втроём выходят во двор, успевший залиться солнечными лучами. — Масло и сыр почти закончились. Заодно отнеси ей молока, я утром Бузину подоил как раз. — А воду в баню таскать? — Матвей поможет, — кивая на Лукина, отвечает Рад. Тот, кажется, удивляется, что сегодня даже нет необходимости выпрашивать позволения быть полезным. — Прфф. — Глеб фыркает, аж челка подлетает вверх, и показательно ссутуливается под гнетом возложенной задачи. — Может, потом? Не хочу один. — Раньше, чем вернётся твой батя, найденыша засветить мы не должны, — напоминает Радмир тоном не терпящим возражений. Ясно же, что не на компанию любимого дяди намекает. — Молоко в маленьком холодильнике. Бидон в руки и марш! — А может, я воду, а ты к бабе Фае? — предпринимая последнюю попытку поторговаться, Глеб строит тоскливую мину. В детстве такими вот грустными глазенками всегда уламывал Рада на очередной заезд на спине или дополнительную конфету, пока не видела мама. Даже сейчас сердечко екнуло по старой памяти. Радмир складывает на груди руки и молча, но весьма многозначительно смотрит на племянника. Глеб капитулирующе пыхтит. — Понял. Сыр, масло, молоко. Бросает взгляд виноватого щенка на Матвея и разворачивается. — Почему у меня ощущение, что ты нарочно отправил его за продуктами? — догадывается Матвей, наблюдая за удаляющейся фигурой Глеба. — Ты в кого такой умный, а? — Радмир кивает головой, мол, пошли, воду и правда таскать нужно, никто сегодня от работы не отлынивает. — В бабушку, она у меня академик, — не растерявшись, отвечает Матвей. — Обсудить кое-что наедине хотел. — Радмир берет стоящие возле избы жестяные ведра, передает Лукину и поднимает себе ещё два. Смотрит серьезно и прямо в лоб спрашивает: — Может так быть, что Глеб нравится тебе в романтическом плане? Матвей хлопает ресницами, будто осмысливает услышанное. На миг Радмир кроме шуток ждёт, что ему прилетит в ухо ведром, но в итоге Матвей только облизывает губы — слишком часто за минувшие сутки Радмир акцентирует на этом быстром жесте внимание — и задает встречный вопрос, чуть сожмурив глаз от выглянувшего из-за трубы солнечного луча: — Ты ведь больше опасаешься, что это Глеб может иметь ко мне подобные чувства, да? Радмир шумно выдыхает. — Просто я вижу, как вы общаетесь. А Глеб он… всегда открытым был. И я не хочу, чтобы, когда ты уйдешь, ему стало больно. Он слишком быстро к тебе привязался. Как его дядя, я не рад этому. И да, возможно, я переживаю, что он имеет к тебе не только дружеские чувства. — А если так, ты осудишь его? — жёстче интересуется Матвей. — Возможно, не так страшны чувства Глеба, как факт, что они направлены на мужчину? Радмиру не нравится, как за пару фраз между ними сгущается воздух. Не на конфликт он нарывался, выводя на разговор, не желал вызывать ссору — лишь разъяснить обстановку, прощупать. Конечно, будь он на месте Матвея, тоже бы подвох уловил: о подобном без причины не говорят. — Я бы никогда не стал осуждать его выбор, — твердо заверяет Радмир. Матвей склоняет голову набок, вздергивает бровь и хмыкает с нотками сарказма. — Да? А по-моему, именно этим ты сейчас занимаешься. — А ты, — задетый чужим неверием Радмир указывает пальцем на Матвея, заставив ведро в своей руке обиженно звякнуть, — избегаешь ответа о своих чувствах к Глебу. Матвей коротко опускает взгляд в землю, но затем вновь мирно поднимает на Рада, отчего он ощущает себя в сложившейся ситуации младшим, затеявшим глупую дележку общего друга. — Ему шестнадцать, он ещё ребенок, я это прекрасно осознаю, Рад. И ничего кроме огромной благодарности за все тепло и заботу я к нему не испытываю. И если бы это можно было назвать любовью, то исключительно братской, — терпеливо объясняет Матвей и мгновенно переключается, уводя разговор от точки напряжения: — За водой-то идем или нет? — Да. Понимая, что мог перегнуть палку, Радмир усмиряет пыл и шагает к ручью позади бани, откуда они берут для котла воду. Возможно, позже следует извиниться, но пока рот упорно отказывает открываться. Разговор получился не без изъянов, местами неловким, только прежде всего Радмир действовал во благо племянника. Дело не в ревности и не в боязни за то, что Глеб способен выбрать в партнеры другого парня: община, хоть и ратовала за возможность продолжения рода, подобные связи не пресекала, ведь истинной паре сопротивляться бессмысленно. Это не было правилом, скорее, исключением, с которым члены общины вполне спокойно мирились. Когда-то Радмир и сам считал, что отыскал пару в лице близкого друга. Казалось, удача улыбнулась ему — а на деле любовь обернулась иллюзией. Радмир разбил об острые копья реальности взращиваемый в волчатах с раннего возраста красивый миф о предназначенной судьбой паре. И лишь после отшельничества, нарастив броню и заглушив боль чередой ночей с одноразовыми пассиями, Радмир услышал от бабы Розы слова: любовь не ищут, она приходит, когда ты меньше всего к ней готов, и сначала ты запросто можешь её упустить, спутать с чем-то иным, но когда осознаешь ее в полной мере, то уже не отпустишь. Это не звучало пророчеством, скорее, советом старой, повидавшей многие жизни волчицей. Радмир рискнул снять с сердца замок, а вот найдется ли тот, кто распахнёт в него дверь — он по-прежнему не знал. Возможно, личная неудача падает теперь тенью на Глеба, оттого Рад боится, что племянник повторит болезненный опыт и, как и он прежде, надолго пропитается разочарованием. Радмир тормозит и глядит на спину сгибающегося над ручьем Лукина. Мог бы он стать подходящей парой для Глеба? А для него самого? Эта мысль так неожиданно пронзает мозг, что Радмир даже трясет головой. С чего бы? С того что, судя по краткому диалогу, Матвей, кажется, весьма лоялен к такого рода отношениям? Или что с присутствием Лукина Радмир быстро освоился, хоть и упрекает в этом племянника? Бред! Они из слишком разных миров, и свели их исключительно не самые светлые обстоятельства. Это все разбередившие душу воспоминания и непозволительно прикипевший к Матвею Глеб внесли смуту. Скоро они расстанутся, а дороги их разойдутся, пролегая вдали друг от друга. Их знакомству не суждено длиться долго. — Зачем до краев набрал? Тяжело ведь, — спокойно замечает Радмир, когда Лукин, зачерпнув воды, поднимается с почти полными ведрами, аж вены на торчащих из-под закатанных рукавов запястьях напряглись. — Справлюсь, — парирует Матвей с достоинством. Да уж, нехватку силы физической определенно восполняет сила характера, успевшего за последние сутки показать зубки. — Не сомневаюсь. — Радмир хмыкает и наклоняется наполнить свои ведра. Завтра дом опять опустеет, когда Глеб вернётся к родителям, а Матвея с большой вероятностью решат тотчас отвезти в город, чтобы не подвергать общину опасности. Так будет к лучшему, не сомневается Рад: он тоже не должен привыкать к чужаку.6. Нельзя привыкать к чужаку
1 ноября 2022 г. в 19:48
Даже воскресное утро в общине едва ли отличается от любого другого, для Радмира уж точно: подъем на рассвете, пробежка по еще дышащему ночной промозглостью лесу в волчьей шкуре, освежающий душ и кормежка скота. К Иннокентию Гавриловичу и его бане сегодня идти не требуется, так что остается лишь типичная сельская рутина да домашние заботы вроде доколоть оставшиеся дрова на зиму и натаскать в баню воду — пользоваться летним душем вскоре станет проблематично даже волкам.
— Доброе утро.
Матвей со сжатой в ладонях кружкой встречает Радмира на крыльце, вызывая в уме дежавю о вчерашнем дне. Хорошо, перекинулся еще на подходе к избе, думает Славин, а не под окнами во дворе, как обычно.
Присутствие Лукина в его доме, в общем-то, действительно не напрягает, как Рад опасался: накануне вечером они даже весьма по-дружески тепло смогли поболтать и о звездах, и о родном городе Матвея, про который Радмир слышал исключительно из рассказов матери, отчего-то любившей далекий Санкт-Петербург. Однако ярлык чужака, к сожалению, продолжает маячить над Лукиным, даже если первые нотки раздражения из-за его появления в общине быстро канули. Лукин интересный, он многое видел, о многом готов побеседовать, в его арсенале, наверное, изрядно любопытных историй вроде тех, которыми он уже успел поделиться.
Сам Радмир не грезил о мегаполисах, о шумной жизни среди людей, не чурался размеренного ритма жизни в общине, к тому же Всеволод никогда не ограничивал кому-либо возможность поехать в соседний город с целью развеяться. Свои вылазки Радмир приурочивал в большинстве своем либо к прямым поручениям от зятя или кого-нибудь из стариков с просьбой привезти то, чего в общине достать невозможно. Либо же в случае, когда волчий пыл требовал выпустить пар в чем-то помимо беготни и колки дров.
Позывы тела и плоти Радмир воспринимал, скорее, как повторяющуюся необходимость организма взрослого мужчины и не придавал эмоциям значения — существовала исключительно физиология. В юности же справиться с возбуждением было куда сложнее, особенно в отсутствие пары — а каждый раз в город не вырвешься, тогда еще за молодым Радом следил ныне почивший дед. Юных волчиц старшие усиленно берегли от голодных взглядов пылающих сверстников, даже если те сами были не прочь закрутить роман.
Истории случались, конечно, различные: одни вступали в брак, едва закончив школу, но, правда, чаще всего по любви — волки с подобным никогда не шутили, зная, что могут быть преданны лишь одному партнеру целую жизнь. Другие, получив право пожить вне общины и получить образование, уезжали в большие города, а уж что происходило без опеки родителей, стоило только догадываться. А некоторые, как Рад, таили в памяти воспоминания о ночах в лодочном ангаре, горячем юношеском теле под своими руками, жаждущих стонах с приказом не останавливаться и быть жестче. А после — о короткой, почти виноватой просьбе: «Рад, прости, но мы должны это закончить, у меня помолвка с Викой через неделю. Мне правда жаль». После той встряски Радмир почти два года провел вне общины, зализывал раны и злился на самого себя, что привязался и прикипел, спутав банальную подростковую похоть с любовью.
— Опять не спится? — спрашивает Радмир.
Забирается на крыльцо и садится на среднюю ступень. День, судя по приметам, обещает быть погожим и ясным, так что по макушкам деревьев стелется слоистая, в мягких багряно-желтых оттенках волна восходящего солнечного света. Даже воздух кажется теплее, насыщенней ароматами, а из леса доносится веселая трель пичуг, позже прочих улетающих на юг. Рад хлопает по ступени возле себя, приглашая Матвея присоединиться. На том вместо пледа, ставшего частью его гардероба за минувшие полутора суток, джинсы и плотный свитер с высоким горлом из вещей Глеба. Возможно, именно из-за знакомой одежды, а также от проведенного близко, бок о бок с Глебом времени, от Матвея уже совсем не пахнет чужеродной тревогой, шлейфом притащившейся вслед за ним в первый день. Наоборот, он пахнет так, словно принадлежит общине.
— Сразу сообщаю, что Глеб ни при чем и спать мне не мешал, — с иронией отвечает Матвей, садясь рядом.
— Ты его балуешь. — Радмир отклоняется назад и упирается локтями в ступень повыше. — Он привязывается.
— Ревнуешь?
Нахмурившись, Рад медленно в замешательстве оборачивается на Лукина.
— В смысле?
— Ну как же, я краду внимание Глеба, которое обычно он целиком и полностью посвящал любимому дяде, — заявляет Лукин. Отпивает из кружки, вновь облизав влажные от чая губы, чем автоматически привлекает взгляд Рада, а затем медленно растягивает их в улыбке. — Шучу.
— Знаешь, веселым ты мне нравишься гораздо больше, — серьезно произносит Радмир, но следом пихает Матвея в худое плечо и бурчит: — Но шутки у тебя глупые.
— Извини, — ни разу ни раскаявшимся тоном отвечает Лукин. — Ты, кстати, тоже мне больше нравишься, когда не ворчишь. — Обменивается с Радмиром испытующим взглядом, от которого вовсе не хочется скрыться или отвести глаза в сторону. Он обволакивает и оседает на коже теплом. — Друзья?
Протянутая ладонь зависает на полпути в ожидании. Радмир секунду колеблется, не сразу понимая, о чем толкует Лукин.
— В первый день, помнишь, ты сказал, что вы не враги мне, но и не друзья.
Радмир отматывает в уме пленку воспоминаний на быстрой скорости, выуживая момент встречи. Хмыкает и подает руку.
— Ладно, уговорил.
— Я обязательно пришлю вам открытку на новый год, — обещает Матвей, а на озадаченный взгляд Радмира поясняет: — Ну, друзья так поступают. Я, например, всегда отправлял из экспедиций открытки родителям и товарищам.
— Глеб точно бы обрадовался.
— А ты?
— А я не сентиментален, — усмехается Радмир.
Он выпускает ладонь Матвея, которую продолжал сжимать. Не к месту пробегает мысль о том, что на руках кожа заметно грубее, чем на спине. Перед глазами вновь всплывают отметины розовых шрамов на бледном полотне от лопаток до поясницы и немного проступающие очертания ребер на боках. Вчера, перед сном, помогая нанести оставленную Лией мазь, Радмир с осторожностью, будто опасался, что способен причинить боль старым рубцам, прошелся по контуру клейм кончиками пальцев. Матвей лишь слегка вздрогнул, объяснив тем, что касание к спине вызывает рефлекс защиты — именно ее на протяжении двух лет заточения истязали сильнее прочего. Однако когда Рад распределил мазь по спине и начал втирать, Матвей больше не шелохнулся, послушно принимая помощь. В полумраке комнаты его кожа выглядела бледнее, чем при свете дня. Тонкая и мягкая — к ней было приятно притрагиваться, но одновременно с тем Радмир опять ощущал зачатки ярости к безымянным и безликим людям, нанесшим живому человеку столь безжалостные увечья.
— Кстати, я кашу сварил, — голос Матвея отрезвляет. — Оставил томиться на печи, чтобы дошла. Ты не против?
— Не считаешь, что поздновато спрашивать? — поднимаясь, спрашивает Радмир и подает руку Матвею. В его глазах на мгновение проскакивает нечто среднее между опасением за ошибку и, вероятно, желанием оправдаться. — Да расслабься. Я всеядный.
— Обнадеживает. — Уголки губ Матвея дергаются.
— А может, оставить тебя в качестве домохозяйки? — шутит Радмир, входя в избу.
— Думаю, Лия будет против, — замечает плетущийся позади Лукин.
Рад оглядывается.
— Почему?
— А вы, ну, разве не вместе? — скидывая с ног шлепки, неуверенно уточняет Матвей, вероятно, уже догадываясь об ошибочности суждения.
Радмир прыскает.
— Мы с ней? — Качает головой, смеясь. Вот же найденыш учудил. — Нет. С чего только взял? Мы с яслей знакомы, она мне как сестра, скорее. Но жить с ней боже упаси. Да и она давно замужем.
— А если не она, то… есть девушка?
Радмир открывает крышку с кастрюльки, внутри которой набухает пшено.
— Нет. И считай, тебе повезло, а то пришлось бы в хлеву с козами прятать. И вообще, давай есть. Накрой пока, а я Глеба разбужу.
Войдя на кухню, Глеб первым делом подскакивает к уже сидящему за столом Матвею, наваливается сзади и обнимает:
— Привет, Моть.
Свободной от ложки ладонью Лукин похлопывает по обвивающей его поперек груди руке Глеба.
— Ты как? Нормально спал? — выстреливает он вопросами, усаживаясь сбоку.
— И тебе доброе утро, дядя Радмир, — бормочет Славин, пихая кашу в рот, пока племянник целиком поглощен найденышем. Ну хоть каша наваристая, вкусная. Не зря хорохорился кулинарными навыками.
— Да просто ночью Матвею кошмар, кажется, снился, — смотря на Лукина, будто ожидая запрета рассказать о произошедшем, делится Глеб. Но Матвей молчит, возможно, чувствуя вину, что именно он в итоге помешал Глебу спать. — Он шептал что-то тревожное, не разобрать было. И я вспомнил, как мама в детстве всегда меня обнимала и успокаивала. Вроде бы после этого Мотя успокоился. Но я переживал, что из-за этого он не отдохнул.
— Я в порядке, спасибо. — Матвей опускает ладонь на плечо Глеба и благодарно поглаживает. — С тобой правда спокойно спать.
— Кхм, — возвращая внимание к себе, мол, надеюсь, я вам тут не мешаю, откашливается Радмир. Неужто и впрямь ревнует? Да нет же. Глупости. — Каша остывает, шкет. Ртом мы что делаем во время еды?
— Едим, — едва не закатывая глаза, мямлит в ответ Глеб и берется за ложку.
— Тогда всем приятного аппетита.
За чаем ограничения на болтовню ослабевают. Уточнив у Радмира, с чем подсобить по хозяйству, Глеб расписывает Матвею варианты досуга до вечера.
— Глеб, ты не обязан возиться со мной.
— Тебе скучно вместе? — беспокоится он.
— Нет конечно, — мгновенно заверяет Лукин, пару раз в качестве приободрения шлепая по лежащей рядом ладони Глеба. — Но тебя, наверное, друзья ждут. Здесь ведь живут другие твои одногодки? Ты же посещаешь школу. — Попутно Матвей глядит на Радмира, мол, только не говори, что бедный ребёнок совсем один и ему не с кем общаться. — Или, может, девушка? А я забираю у них твое время.
— А… Нету, в смысле девушки.
Радмир замечает, как племянник в несвойственной манере заливается нежным румянцем и робко косится на Лукина потупленным взглядом. Такого Глеба Рад лицезреет из ряда вон редко. А тут вдруг смутился.
— Есть ребята, с которыми я гуляю и тусуюсь в школе, — без энтузиазма продолжает Глеб. Ломает печенье на тарелке, но не ест. — Но мы и без того часто видимся, а мне бы хотелось провести время с тобой. Если, конечно, я тебе не надоел, — добавляет тихо, не прекращая краснеть.
— Ещё раз скажешь нечто вроде «ты мне надоел» или «мне с тобой скучно», и я обижусь. — Наклонившись в сторону, Матвей ударяется плечом о плечо Глеба, заставляя парня взбодриться и застенчиво, но довольно улыбнуться.
Наблюдая за ними, совсем немного Радмир ощущает себя третьим лишним, однако сложно не отметить, как ловко Матвей управляет настроением Глеба и прицельно подбирает нужные ключики. Наверное, действительно вспоминает младшего брата, по которому сильно соскучился. Однако без сомнения сказывается и накопившееся за два года заточения гремучее одиночество. Для Матвея сейчас любой человек, кто относится к нему с заботой и добротой, возле которого он чувствует защищенность — теплый луч, от которого хочется греться, забывая о висящей над головой опасности. И Радмир не вправе ему мешать, даже если внутри точит коготки неясное до конца чувство.