* * *
Глеб вместе с псом выбегает встречать Радмира с Матвеем, как только за ними закрывается калитка. Оба бросают всё внимание на Лукина: Глеб выстреливает вопросами, любопытствуя, что произошло у бабы Розы, а пес настороженно принюхивается к новому запаху и с легким недоверием изучает протянутую руку присевшего на корточки Лукина. — Шкет, дай хоть внутрь зайти, все расскажем, — бурчит Радмир, ожидая, пока Матвей гладит сдавшегося его обаянию пса. — Ой, ты еще скажи, что разговор для взрослых, а меня отправь в комнату, потому что я маленький, — вредничает Глеб и тоже наклоняется к собаке, трепля по макушке. — Никуда уходить не надо, — поднимаясь, успокаивает Матвей и закидывает руку Глебу на плечи. — От друзей ведь ничего не скрывают, верно? — Конечно, — радуется тот. — Спелись, да? — ворчит Радмир, следуя за ними к дому с вьющимся возле ног псом. Глеб лишь показывает дяде язык, за что едва не получает подзатыльник, успев увернуться в последний момент. Первым делом, не слушая никаких возражений, Полина размещает гостей за обеденным столом и ставит по тарелке наваристого свежего супа, присаживаясь рядом лишь с чашкой чая, а пока они доедают, домой успевает вернуться отошедший ненадолго Всеволод, разговор без которого не имел смысл. — Ну, рассказывайте, — просит он. Они даже не переходят в гостиную, так и сидят за столом, лишь Всеволод прислонился к кухонной тумбочке, возвышаясь над всеми, сложил на груди руки и готовится слушать, не сулит ли ему дополнительных проблем поход чужака к бабе Розе. Радмир в очередной раз готов принять бремя пересказчика, однако Матвей сам берется поделиться тем, что удалось узнать. — То есть выходит, твоя кровь способна действовать на других? — в замешательстве уточняет Полина после истории. — Неужели это единственный вариант? Это же варварство. — Мы не знаем, — вмешивается Радмир. — Но Баба Роза предположила, что Матвей может обладать даром лекаря, и для этого не обязательно пить его кровь. — Хах, только я понятия не имею… вообще не представляю даже, как мог бы это осуществить, — досадует Матвей, сникая. — Как и в случае с собой, я никогда не замечал, чтобы вокруг меня кому-то становилось лучше. Да и похоже, что сила всё-таки в самой крови или в чем-то физическом, а не какой-то абстрактной силе волчьего духа. Никто даже не успевает вовремя среагировать, даже не догадывается о том, что он задумал, когда Глеб вскакивает с места, хватает с разделочного стола нож и, полоснув по тылу ладони, рассекает до крови кожу. — Глеб! — тут же взволнованно восклицает Полина почти в один голос с Матвеем. В не меньшем недоумении от поступка он, сидя ближе, спешит оказать помощь под сопровождение сурового взгляда Всеволода. — Ц, а больно, — усмехается Глеб, кривясь, и тут же разъясняет, протягивая Матвею ладонь: — Зато проверим. — Глеб, но я же… — Лукин в растерянности следит, как на порезе копится кровь. — Я не знаю, что делать. Зачем ты так? Он смотрит на Глеба со смесью вины и осуждения за глупую опрометчивость. — Я за аптечкой, — вздохнув, говорит Полина, но Глеб одергивает: — Мам, погоди. Не умру я от этого. — В любом случае надо сначала стереть кровь, — произносит Матвей. На его лице Радмир отчётливо читает уверенность в провале затеи. Он аккуратно касается ладони Глеба, обхватывая снизу, и берет переданную Всеволодом салфетку. Промакивает кровь, отчего бумажная основа мгновенно окрашивается красным, но всё-таки впитывает достаточное количество крови, чтобы разглядеть рассечение. — Моть, ты сможешь, я верю, — подбадривает Глеб, хотя лицо выглядит бледнее прежнего, однако вида, что больно или страшно, не подаёт. Да и отцовский нагоняй за риск может пугать в итоге сильнее. А с раной справится при любом раскладе волчья регенерация, хоть и не так быстро. — Зато я не очень верю, — мрачно признается Матвей, продолжая держать руку Глеба на весу, а вторую разминает, попеременно сжимая в кулак, как в процедурной, где кровь должны брать у него. Остановившись, он прикладывает пальцы к кровоточащему порезу, однако на лице выражение оторопелой беспомощности. — В кино в такие моменты обычно желают помочь силой мысли и этим активируют способности, — подсказывает Глеб, храбро выжидая, как, впрочем, и все. Полина обеспокоенно обнимает себя руками, готовая в любую секунду идти за аптечкой, а Всеволод наблюдает хоть и настороженно, но с любопытством. Матвей не помнит ни одного нужного фильма, просто закрывает глаза и целиком кладет собственную ладонь поверх Глебовой. Сначала абсолютно ничего не происходит, никакой киношной магии с золотым свечением или эфирными нитями. Однако Глеб ойкает. — Щипет, но немного даже щекотно, — комментирует он. Ещё момент, и Матвей медленно отводит руку — внизу лишь тонкая белая линия затянувшегося корочкой пореза. Глеб широко улыбается успеху, но восторг в одночасье сменяется обескураженностью, когда Матвей отходит обратно к столу и внезапно шатается, теряя равновесие. — Моть! — дёргается к нему Глеб. Но его вовремя успевает подхватить Радмир, обнимая за пояс. — Допробовались? — ворчит он. Аккуратно усаживает Матвея на стул и, как в прошлый раз, трогает лоб — холодный. И весь аж посерел. — Так, вот теперь точно иду за аптечкой, — сердито произносит Полина, покидая кухню. — Прости, — присев возле Лукина на корточки и коснувшись его колена, извиняется Глеб. — Зато проверили, — вяло улыбается Матвей. — Но ты вряд ли ещё готов к таким трюкам, — резюмирует внеурочный эксперимент Всеволод. Но сына не журит, возможно потому, что и сам желал утолить любопытство, оттого и не вмешивался. — Либо в процессе лечения ты отдаешь часть своих сил. А учитывая твой не до конца восстановившийся организм, лучше не стоит проверять снова. Вернувшись с аптечкой, Полина сначала измеряет Матвею давление, а после выдает таблетку и наливает кофе, чтобы поднять показатель до нормы. Лию пока решают не звать без крайней надобности. — Кстати, по пути сюда Радмир спросил меня, не случалось ли чего в день похищения, — вспоминает Матвей, постепенно приходя в норму. Переглядывается с пересевшим напротив Радом и продолжает: — Мы тогда помогали местным по хозяйству и я… вроде как поранил руку. Примерно как Глеб. — Он инстинктивно поднимает ладонь и смотрит на внутреннюю часть, будто ищет шрам или отметину. — Сначала крови было много, но она быстро остановилась, а когда рану обработали, она выглядела затянувшейся. Я тогда решил, что порез тонким был, тем более фельдшер сразу забинтовала кисть. Но, видимо, причиной была способность к регенерации. Только это значит, что кто-то из… секты, — он произносит этого слово со следами остаточной боли и презрением, — вертелся рядом, чтобы заметить. — Есть вероятность, что служители культа из местных жителей. Однако глупо рисковать, похищая человека там, где вы живете, тем самым вызывая подозрения. Вокруг Чистоозёрска достаточно сёл и деревень, и я склонен считать, что тебя вычислили по несчастливой случайности, — говорит Всеволод. — Судя по рассказу, то в лес тебя везли в пределах двух-трех часов, верно? — вспоминает он. Матвей кивает. — А поселение, которое ты назвал, к северу от города, что увеличивает расстояние. Так что моя версия имеет резон. Это, конечно, сужает территорию поиска, но полагаться на эту информацию опрометчиво. Да и вряд ли культ был открытым и о нем знали непосвященные. В любом случае, — дальше рассуждает Всеволод, — это дело милиции. Уж прости, но, как и прежде, я не считаю разумным вмешиваться в это и рисковать безопасностью общины только потому, что мы даем тебе пристанище. — Я даже не думал просить вас об этом. И если вы разрешите мне уехать, — на этих словах Матвей снова поворачивается к Радмиру, будто обращаясь сейчас к нему, — я дам вам честное слово, что ни одна душа не узнает о вас и общине. Глеб моментально сникает, шумно вздохнув. Впрочем, Радмир, который, казалось, сначала буквально спал и видел, как они избавятся от найденыша, теперь не так активно желает его отъезда. Черт! Буквально вчера он думал о том, что привыкать к Лукину запрещается. Но минувшая ночь надломила и уверенность в том, что Рад запросто готов отпустить Матвея, и убежденность, будто он давно отучился чувствовать что-либо, кроме разочарования в отношениях. Безусловно, пара, пусть и весьма приятных, поцелуев не закружила ему голову до вихря влюбленности, но однозначно разбудила давно забытые ощущения, когда с кем-то может соединять не сугубо физическая разрядка, но и выходящая за ее рамки связь. — Совет общины полностью переложил ответственность за тебя на Радмира… Ну и на меня, как на старосту. «И его зятя», — кажется, умалчивает Всеволод, лишь хмыкнув. — Повторю, что не имею права держать тебя здесь, да и, честно, не уверен, что мы изменим, если ты поживешь в общине какое-то время. Всеволод пожимает широкими плечами. — Разве что позволишь лучше узнать себя, чтобы мы, так сказать, со спокойной душой отправили тебя обратно в цивилизацию, будучи уверенными, что через сутки-двое к нам не примчится целый отряд этнографов, зоологов и телевидение, — усмехается он. — Ну пап! — снова влезает возмущенный таким неверием Глеб. — Матвей не предаст нас. И довольно улыбается, когда Лукин с благодарностью шлепает ему на темечко ладонь и ласково треплет по волосам. Да уж, думает Радмир, прочим он бы откусил за подобное руку. — Пусть Матвей сам решает, — предоставляет выбор Всеволод. — Моть? — с надеждой зовет Глеб. Радмир молчит. Ждет, как и все. Матвей вздыхает, собираясь с ответом. А затем решительно поднимает голову, скользит очередным проверочным взглядом по Радмиру, но обращается к Всеволоду: — Я не смогу просто уйти и игнорировать то, что узнал о себе. А если существует шанс получить ответы, то, полагаю, в общине, но точно не за ее пределами. Поэтому с вашего одобрения я бы хотел задержаться и пожить здесь какое-то время. Глеб даже не пытается скрывать восторга от услышанного, тут же вешаясь на Матвея с объятиями. А внутри Радмира расслабляется незаметно для него затянувшийся за минуты ожидания плотный узел напряжения. — А Матвей может остаться у нас в гостевой? — с надеждой спрашивает Глеб, поочередно смотря на родителей. — Или вообще у меня, комната большая. Радмир прикидывает: дом у Завьяловых добротный, двухэтажный, и наверху действительно, помимо просторной комнаты племянника, есть запасная, где Полина обычно занимается шитьем. Его жилище, конечно, уступает в размерах, но спальня свободная тоже имеется. Главный вопрос, если Глеб получит добро в первую очередь от отца, — где и с кем Матвею будет комфортнее. Значит ли хоть что-то, промелькнувшее между ними накануне? Однако прежде чем Всеволод выносит вердикт, молчаливо обмениваясь только им с Полиной ясной мимикой, Матвей первым берет слово: — Глеб, извини, но если твой дядя не против, — он смотрит на Радмира, — то я бы лучше остался в его доме, чтобы не маячить лишний раз перед жителями. Радмир читает во фразе Матвея косвенный вопрос: ты разрешить мне и дальше быть возле себя? Позволишь остаться? Я ведь на самом деле не так уж и причиняю тебе неудобства? Возможно, Радмир копает глубже реального и дело лишь в том, что дом старосты для Матвея слишком чужой, несмотря на присутствие Глеба. — Думаю, так правда разумнее, — отвечает Радмир и довольно отмечает, как уголки губ Лукина дернулись кверху. — Вряд ли нужны лишние пересуды о том, что в доме старосты завелся чужак. — Ладно, — сдается Глеб, но не скрывает досады. Подпирает голову ладонью и добавляет почти как угрозу: — Но после школы я буду приходить к вам. — После школы ты уроки делаешь, — напоминает Полина, стоя позади, и чмокает сына в макушку. Глеб лишь демонстративно закатывает глаза, мол, мам, я уже старшеклассник, ещё год в школе — и, считай, взрослый мужик, а ты все ещё про уроки дурацкие. — Я буду рад, если ты сможешь навещать меня, — как всегда находится с подбадривающими словами Матвей и отбивает протянутый к нему кулак Глеба.* * *
На обратном пути к дому дорога освещается теплыми огнями дворовых фонарей, да и сумерки не уплотнились настолько, чтобы не различать под ногами землю, поэтому внимание Радмира больше обращено на Матвея. Он держится предельно близко к нему на случай, если слабость вернётся. А ещё инстинктивно прикрывает фигуру Матвея своей от посторонних глаз. Радмир кивком головы здоровается с пожилой парой, прогуливающейся перед сном. Затем, уже ближе к повороту, ведущему из общины, сдержанно приветствует бывшего одноклассника, с которым у него не ладились отношения. Особенно раздражает цепкий, пронзительно любопытный взгляд, направленный на Матвея, отчего Радмир едва сдерживает желание обнять его за плечи и скрыть от окружающих. В голове всплывает мысль, как легко выражает свои эмоции Глеб. Перед уходом он буквально стиснул Матвея в кольце рук, будто прощался не на сутки, а минимум на пару месяцев. Радмир всегда ценил открытость и доброту племянника, а теперь даже завидовал, ловя себя на том, что редко может с подобной лёгкостью выказывать свои чувства и желания. — Ну как ты? — только и спрашивает Радмир. Община почти позади и впереди лишь тропа к избе через полосу леса. Где-то вблизи ухает сова, будто желает им доброй ночи. — Прохладно, — подёргивая плечами, отвечает Матвей. Не такой реакции на вопрос ждал Радмир, однако снимает с плеч подбитую слоем овечьей шерсти куртку и накидывает на спину Матвея, который и правда немного кукожится в обычной синтепоновой демисезонке. — А, ну да, ты же горячий, — усмехается Матвей, хотя с удовольствием прячется в приподнятом воротнике, принимая джентльменский жест. — Спасибо. — Близко уже, не закоченею, — отмахивается Радмир. Вопрос о самочувствии не повторяет, боясь перегнуть с заботой или дать Лукину повод для мысли, будто Радмир считает его немощным или слабым. Однако Матвей сам продолжает тему: — Самое страшное во время сна было ощущение того, что я помнил, как выбрался, но не понимал, что вернулся в тот дом не по-настоящему, — делится он. — Жалеешь о том, что узнал о себе? — Наверное, нет. Так я хотя бы имею причину, почему эти психи меня едва не убили. Матвей втягивает голову, прячется, и, кажется, вовсе не от холода — не от того, что обдувает извне. Радмир чувствует, как его кисти дотрагиваются прохладные пальцы. Сначала решает, что Матвей задевает его случайно, но затем понимает: нарочно. Матвей чиркает кончиками ногтей по тылу его ладони, будто разрешения просит или даёт намек. Ничего не говоря, Радмир берет его руку в свою и держит, делясь теплом. Матвей тоже молчит, но сжимает в ответ с благодарностью — Радмир кожей чувствует. — Кстати, — нарушает тишину Матвей, когда впереди уже виднеется очертание крыши с трубой, крыльцо и темные проемы окон, — когда Глеб увел меня смотреть его комнату, Полина же с тобой о чем-то говорила? — Он оборачивается и прямо спрашивает: — Обо мне, да? — О тебе, — не юлит Радмир. — И о Глебе. — Бросает на ждущего разъяснений Матвея взгляд и хмыкает: — Да не напрягайся. Ты Польке понравился, но она сразу просекла, что Глеб не на пустом месте сорвался. — Ты рассказал правду? — в голосе Матвея сочится неловкость. — Мы с сестрой не скрываем ничего друг от друга. Поэтому да, рассказал. — И после этого я ей нравлюсь? — иронично усмехается Матвей. — Это же не твоя вина, что Глеб у нас такой любвеобильный. Да и обратился он из-за меня. Я тогда правда перегнул. — Радмир чешет голову и вздыхает. — Фактически упрекал его за то, во что сам теперь вляпываюсь. — И во что? — правда удивляется Матвей. — К тебе привыкаю, — признается Радмир. — Оу… — В общем, — избегая неловкой паузы, продолжает Рад, — Полина сказала, что сразу нечто такое заподозрила. — Черт, — Матвей потирает свободной рукой лоб. — Почему-то мне очень стыдно перед твоей сестрой. Радмир лишь усмехается. Дом встречает их свежестью: тепло растопленной прошлой ночью печи успело иссякнуть за время отсутствия. Матвея обдает короткой зябкой дрожью, едва он снимает куртку. Радмир лишь надеется, что виной тому не обрывки воспоминаний о сыром, мрачном подвале. Стоя за спиной, он кладет ладони Матвею на плечи. — Ты в порядке? Лукин пожимает плечами. — Сейчас, наверное, да, но… — понурив голову, он берет паузу. — Было жутко. Пережить заново тот кошмар, даже на несколько минут оказаться там. — Его вздох напоминает всхлип. — Я знаю, что имею право на страх, но кажется, что если буду бояться, то проиграю им. Это значит, что независимо от того, сбежал ли я физически, разум, — Матвей несколько раз касается виска, — все ещё под их властью. Теперь я понимаю, почему мозг милосердно блокировал часть воспоминаний. Жаль, не все. Подняв руки, он накрывает лицо и глубоко дышит. Не плачет, скорее, устал, хотя Рад не счёл бы слезы постыдными. Он желает как-то Матвея поддержать, но отчётливо чувствует: слова здесь вряд ли помогут. Сказать, что понимает? Но это ложь. Радмир представления не имеет, как тяжело пришлось те два года Матвею. Напомнить, что он рядом и теперь не даст Матвея в обиду? Тогда действия объяснят посыл более красноречиво. Радмир прижимает Матвея спиной к себе и обнимает вокруг груди. Лукин замирает. Ждёт? Удивлён? Или Рад просчитался и его молчаливое присутствие не требуется? Однако Матвей расслабляется и укладывает свои руки поверх обвивающих его предплечий Радмира. — Если холодно, я печь посильней растоплю, — предлагает Рад. А затем наклоняется и быстро оставляет короткий поцелуй на открытом участке шеи Матвея, ровно под линией коротких волос. Тот крутится в кольце рук, вставая лицом к лицу, кладет ладони Радмиру на грудь и говорит: — Сегодня, может, и не самый тяжёлый из моих дней, но всё-таки хочу завершить его на приятном моменте. Радмир не уточняет: как именно. Пальцы Матвея уже скользят вверх по рубашке, переходят на шею, добираясь до волос. Мягко царапают кожу затылка и, чуть надавив, заставляют Радмира склониться к его лицу. Первое касание губ не перетекает в мгновенный поцелуй. Радмир лишь неглубоко втягивает в рот губу Матвея и отпускает. Они не спешат, не бросаются в омут — грядущая ночь целиком принадлежит им двоим, сегодня не нужно скрываться и бояться быть пойманными. Матвей сам подаётся вперёд, обдает дыханием и мажет по губам Рада дразнящим поцелуем. Посасывает верхнюю, толкается кончиком языка в зубы, но дальше не проникает. — Опасно играться с волком, — предупреждает Радмир вполголоса. — Ну так и я, выходит, не простой человек, — дерзко отвечает Матвей и приглушенно мычит, когда Радмир запечатывает ему рот поцелуем. Руки Матвея плотнее смыкаются вокруг шеи Рада, телом льнет ближе. Их поцелуй тягучий, крепкий и сладкий, как опьяняющий мед, в цвет которого вновь окрашиваются глаза Матвея — дух волка проснулся. Языки нежно ласкают друг друга, уже не пробуют, а вкушают, делят на двоих удовольствие. Радмир скользит ладонями от талии Матвея вниз к ягодицам, обводит по кругу, а возвращаясь обратно, поддевает край свитера и проникает руками под его слой. Касания к спине почти не вызывают у Матвея инстинктивного желания отпрянуть, он позволяет оглаживать кожу от поясницы и до лопаток. Сжав Матвея за талию, Радмир просит: — Держись за меня. И поднимает его, поддерживая под задницу. Продолжая целовать влажные теплые губы, несёт Матвея в спальню, а когда ноги упираются в край постели, аккуратно опускает на матрас и забирается следом — Матвей даже не оставляет иного варианта, утягивая Радмира за шею следом за собой. Чтобы не придавить Матвея всем весом, Радмир опирается на расставленные по бокам от его головы локти и внимательно изучает в полутьме комнаты, освещенной лишь светом окна, лицо Лукина. Глаза как яркие светлячки; разомкнутые, успевшие чуть припухнуть губы; на щеках здоровый румянец. Радмир наклоняется и снова — нежными мазками, мягко посасывая — целует Матвея. Кажется, тому сильнее не терпится: он обхватывает затылок Радмира, не позволяя отстраниться, юркает в рот языком, заигрывает, выманивает и с наслаждением тихо стонет, когда Радмир отвечает более страстной лаской. Их дыхание заполняет комнату, звук поцелуев заводит, разжигая тела. Ладонь Радмира заползает под свитер Матвея, гладит по животу — кожа заметно разогрелась. А когда подушечки пальцев задевают маленькую вершинку соска, Матвей вздрагивает. — Расскажи, что тебе нравится. Как ты хочешь? — в самые губы шепчет Радмир. Голос ломает возбуждённая хрипотца. Он дотрагивается почти отеческим поцелуем до лба Матвея, ведёт губами ниже, оставляя касание на прикрытых веках, облизывает кончик носа, вызывая у Лукина глупый смешок. — А говорил, что не пёс. В ответ Радмир нарочно рычит и прикусывает Матвея за щеку. — Эй! Мягкий толчок в бок. Радмир поднимается, смотрит на улыбающееся лицо Матвея и чувствует искрящееся где-то в области солнечного сплетения тепло. Оберегать эту улыбку кажется сейчас самым важным, не допускать в янтарных глазах блеск слез, разве только от смеха. — Ты чего? — спрашивает Матвей с некоторым недоумением. Цепляется за край рубашки и дёргает вниз. — Иди сюда. — Уверен, что хочешь продолжить? — на всякий случай уточняет Радмир. — Я остановлюсь в любой момент, но чем дальше мы зайдём, тем сложнее мне будет прекратить. — Уверен, — твердо заявляет Матвей. — После того, как я почти попрощался с жизнью, не хочется тратить время на лишние раздумья и колебания. Особенно если в перспективе я получу удовольствие. Он садится напротив Радмира и стаскивает с себя свитер. — Знаю, я сейчас не в самой привлекательной форме, — Матвей хмыкает и кивает на нижнюю часть Радмира, — однако бугор на твоих джинсах придает мне уверенности. Опустив взгляд, Радмир разглядывает то, как его стояк выпирает в районе ширинки и усмехается. — Кто бы говорил. — Я вообще рад, что мой все ещё работает, — замечает Матвей, чье возбуждение, пусть не настолько объемно, но отчётливо проступает сквозь менее тонкую, чем на джинсах, ткань спортивок. Радмир берется за ладонь Матвея и плавно сплетает вместе их пальцы. У Матвея они почти такой же длины, но заметно тоньше. — Знаешь, мне уже достаточно лет, чтобы не только за руки держаться, — шутит Матвей. Его худощавая полуобнажённая фигура темным силуэтом выделяется на фоне окна. Нет, он не прав, что утратил свою привлекательность, и растущее к нему влечение тому доказательство. Матвей первым отпускает Радмира, только чтобы самостоятельно расстегнуть пуговицы на его рубашке, а расправившись, плавно снимает ту, скользя ладонями вниз по рукам от плеч. Закончив, Матвей вновь укладывается на спину и ждёт. Практически оседлав его, Радмир опять берет ладони Матвея в свои, переплетает пальцы — этот жест вызывает до странности больше интимности, чем поцелуи, — и заводит руки над головой. На мгновение в мозгу пробегает мысль, что подобная поза может показаться Матвею слишком подавляющей, контролирующей его свободу, но он лишь наблюдает за Радом. От его кожи постепенно веет ароматом распаляющегося желания. Он окутывает Радмира, обволакивает собой, откликаясь внизу живота жаром. Член крепче наливается в предвкушении, даже слюна наворачивается — так и тянет облизать тонкую бледную кожу, пометить Матвея собственным запахом. Радмир трётся щекой о край его челюсти. — Колючий ведь, — шепчет Матвей, но уже через миг выдыхает томное «ха-а», когда язык Рада проходится по контуру уха, а после кончиком щекочет внутри раковины. Тело Матвея покрывается мелкими мурашками, грудь вздымается чаще, особенно когда Радмир обсыпает его шею частыми крошечными поцелуями и движется дальше, вдоль по ключицам — к груди. Добравшись до соска, Радмир облизывает ареолу всей поверхностью языка, и тихий, но протяжный стон Матвея резонирует пульсом в паху. Реакция его тела заводит, и Рад повторяет: сначала обводит кончиком языка по кругу, затем играет со взбухшей вершиной в центре. Всасывает в рот, медленно выпускает и снова вылизывает, заставляя Матвея прогнуться навстречу ласке. Тот дышит крупными глотками, и быстрым мазком языка смачивает губы. Потянувшись вверх, Радмир впечатывается в них, разделяя вкус поцелуя — затягивающего, растворяющего в моменте. Радмир расслабляет пальцы и ведёт ими вдоль по рукам Матвея: от запястий к локтям и дальше, через ямочки подмышек. Матвей вздрагивает и Рад коротко усмехается ему в губы, отрываться от которых нет ни сил, ни желания. Свободными руками Матвей обнимает спину Радмира, чиркает ногтями по коже. Дикий порыв рождается в голове. — Поцарапай меня, — глубоким полушепотом просит Радмир. Матвей не задаёт вопросов, только глубже впивается ногтями в спину и медленно проводит линии от поясницы к плечам. Боли нет даже в зачатке, но зато раззадоренный внутри волк виляет хвостом и игриво воет. — Рад… у меня даже намека на секс не было целых два года… дай мне кончить хотя бы раз, а? Иначе я все равно не долго вытерплю, — утыкаясь в ямку на стыке его плеча и шеи, просит Матвей. Подаётся бедрами наверх, потираясь о стояк Радмира — и взвыть хочется уже вслух. Поглаживая Матвея за бока, Рад целует его губы. Опускается, касается новым поцелуем груди с росчерками рельефа ребер, после — живота над пупком и сразу чуть ниже, практически возле самой резинки спортивных штанов. Скользит ладонями и, притормозив на мгновение, чтобы обменяться с Матвеем взглядом, получить согласный кивок, стаскивает спортивки. Ткань трусов уже намокла возле головки. Радмиру хочет ещё поласкать Матвея, продлить прелюдию, но цвет его радужек настолько густой, возбуждённый, что Рад на грани взорваться. Спустив с Матвея штаны до конца и кинув на пол, Радмир раздевается сам и ловит с постели голодный взгляд, когда его налитой, крупный член, подёргиваясь, топорщится в предвкушении. Рад слышит, как Матвей шумно сглатывает. Ерзает на одеяле, снимая трусы, и за руку притягивает на себя Радмира. Впечатывается в рот, проявляя необузданную жадность, и томно мычит, когда широкая ладонь Рада сжимает их члены в кулак. Радмира прошивает разрядом буквально от пупка до самой мошонки. Рука размазывает по стволам первые капли смазки, снижая сопротивление. Матвея мелко потряхивает, он трётся всем телом, двигает бедрами навстречу, пытаясь самостоятельно вбиваться в плотно сжатый вокруг члена кулак, а его пальцы ерошат волосы на затылке Радмира, посылая вниз по хребту дополнительную волну удовольствия. Радмир обнимает свободной рукой Матвея за талию, но пятерня слезает вниз, сминая ягодицу в горсть. Нога Лукина подрагивает, когда Рад проезжается пальцами по влажной горячей головке, обводит кончик, отправляя по нервам разряд, тогда Радмир перехватывает его под коленкой и забрасывает ногу себе на пояс. Губы Матвея перетекают с губ Радмира на его щеку, а затем горячее дыхание обдает висок, ухо. Матвей устало падает лбом Радмиру на плечо и тихо ругается, чего Рад слышит впервые. Он ускоряет темп, чувствуя, что Матвей буквально пульсирует в его кулаке и готов вот-вот кончить. И уже вскоре теплая густая сперма выстреливает, пачкая животы и руку. Радмир додрачивает себе, не выпуская и член Матвея. Тоже близок — в одиночку давно не получалось возбудиться настолько сильно, до бьющей ритмом в ушах крови, до дымки в глазах. Матвей, держась за шею Радмира, поскуливает, член после оргазма в разы чувствительней, но он ждёт, пока Радмир с гортанным рыком кончает следом за ним. Радмир откатывается на спину, глотает воздух ртом. Мозг ещё затуманен, предельно расслаблен, сердце стучит так, что, кажется, слышно извне. От члена к животу приятно растекается тепло и щекочущее мышцы остаточное напряжение — вся нижняя часть тела словно окутана ватой. Радмир поворачивает голову: Матвей лежит, закрыв глаза и разомкнув раскрасневшиеся губы. — Спишь? Он мотает головой. — Нет, — негромко, на выдохе, как после долгого бега. Находит ладонь Радмира на ощупь. — Надо поработать над выносливостью. Тишину нарушает их общий смех. А Радмир осознает, как давно он не ощущал такой поразительной невесомости в душе́. — Я не слишком обнаглею, если попрошу принести воды? — спрашивает Матвей, повернувшись к Раду. — Ноги ватные. — Обнаглеешь, — усмехается Радмир, но тут же поднимается. — Но не хватало ещё, чтобы ты рухнул где-нибудь посреди кухни. — Перелезает через лежащего пластом Лукина и голышом шлепает за водой. Падая ровно сквозь кухонное окно, пол окрашивает серебристая полоса лунного света. Радмир обходит стол и наливает из кувшина полный стакан чистой воды. Выпивает больше половины и заново наполняет до краев, чтобы отнести Матвею. И только развернувшись, наконец замечает, как на краю лунной дорожки, рассекающей столешницу, бликует стеклянный бок маленькой бутылочки. Отставив стакан, Рад берет пузырек с самодельной этикеткой, подписанной рукой бабы Розы «от нервов, для хорошего сна». — Кажется, Глеб заходил, — сообщает Радмир, вернувшись в спальню и протягивая успевшему забраться под одеяло Матвею стакан. — Принес успокаивающее от бабы Розы. — Когда?.. Но судя по изменившемуся выражению лица, сам находит ответ. Даже забывает про жажду. — Черт. — Матвей стыдливо трет лицо. — Он… наверное, видел? — Дверь была открыта, — не отрицает Радмир. Садится на край постели и чувствует остужающий порыв воздуха, пробежавший по спине. — Завтра я поговорю с ним. Проясню ситуацию. Матвей придвигается и упирается лбом в плечо Рада. — Если хочешь, я спрошу его и объясню, — предлагает Лукин. — Я должен сам. — Скажешь, что мы поддались моменту и такого больше не повторится? Радмир ставит так и нетронутый стакан с водой на пол, гладит Матвея по щеке и, когда он поднимает голову, берет пальцами за подбородок, взирая глаза в глаза. — Нет. — Палец Радмира оглаживает Матвея вдоль нижней губы. Жутко тянет поцеловать. Радмир склоняется, соприкасаясь носами, и, прежде чем поддаться желанию, заканчивает ответ: — Честно признаюсь, что ты мне нравишься.