O haka no hana higanbana ga kitto anata ni deaimasu

Багрово-алый свет небес застил пространство, и отблесками красными упал на все вокруг. Залил и одинокий храм он Инадзумы, где дева, опершись на Сёдзи*, спала прекрасна, словно вдруг расцветший молодой магнолии бутон. Ресницы дрогнули легко, что бабочки крыло, полупрозрачный замутненный взгляд покоился под ними. Коснувшись глаз, протерла дева белоснежною ладонью, и улыбнулась в нежности и счастье растворясь. Ждала она так долго, и вот наконец он наступил, день встречи, горя и печали, день встречи с собственной сестрой. Босые ноги медленно ступали, подол струился снежно-белый по земле, однако все казалось нереальным, оставаясь девственно чисто. Прохладный бриз окутал тело юной девы, хотя повсюду было лишь одно тепло, она не сознавала будто, то, другим что показалось бы лишь сном. И зацвело её уж поле кровоцветов, пора собрать и подарить с улыбкой дорогому человеку, единственной сестре, и близкой ей подруге. Той, не сможет с кем она увидеться вовек.

***

Столь лёгкое, что лист кленовый на ветру, щеки прикосновение почуяв, глаза раскрыла медленно она. Сил не было почти, однако лёгкая улыбка с губ спасть не могла, а взгляд следил за тонким стебельком цветка. Бутон багряный лишь качался плавно в алом свете, коснувшись девушки, играючи, слегка, не ожидал, что стебль его покроет иней, и отшатнулся он, прохладным мягким бризом увеян. Смеялась дева глубоко в душе, а на лице покоилась нежнейшая улыбка, казалось маскою приклеена она, и оторвать её никак нельзя. Сил встать уж дева не имела, и лишь смотрела в небо, восстанавливая власть над неконтрольным ныне телом и собирая луч тепла рассветный на себя. И вот, когда контроль она восстановила, приподнимаясь на локтях, вдруг осознала, что лежит она на поле собственном цветов. Росли они столь алы, словно полны крови, в себя вбирая всю её тоску и боль. Одни они хранили увядающую память, скорбили с ней и успокаивали вновь, чтобы за днем день до самой её смерти, провести, заботясь лишь о ней одной. Запела дева лёгкую и ненавязчивую песню, ладонью чистой собирая стебельки друзей-цветов, проводит она нежно и по стеблям, и по листьям, щекоткой мягкою касаясь лепестков. Казалось не цветы то были, кукла из стекла, столь драгоценная, что даже взгляд на неё бросить страшно, и лишь от глаз движения, создастся дуновение разбивая на малейшие осколки вмиг ее. Букет красивый, аккуратно обернула тканью шелковой и тонкой, красивой столь, что перья журавля. И пусть другим казалось, не подходит, столь благородный ткани цвет и лишь презрения достойные цветы, но чужды деве были предрассудки. Та верила лишь в то, что видела сама. Ожиданием полна была девичья та душа и трепетом от долгожданной встречи. Хоть были медленны и благородством переполнены шаги, та собиралась тщательно и быстро. Прекрасно было кимоно, все бело, лишь подол и рукава в узоре красным цветом. И зонт, что был подарен другом верным деве, был светлым, танца сакуры цветов и лепестков украшен он. Струятся волосы, и там сияет украшение, цветок её любимый в них ныне погружен. Хрустальными снежинками она явилась миру, походкой легкой преодолевая долгий путь. Плыла она, столь медленно и грациозно по дороге, казалось бы, не замечая ничего вокруг. Тем временем к ней по дороге дева шла, глаз золото и твёрдая походка, парил неподалеку той напарник верный, чей громкий голос заглушал вокруг все окружающие звуки. Хотя они не видели в толпе друг друга, все же, от холода вздрогнув, златая дева обернулась, желая отыскать в толпе источник той прохлады. Остановилась жрица и взглянула проницательно в глаза, улыбкой ласковою одарив то нежное создание, в секунду растворилась в воздухе, той стоило моргнуть. Напарник верный девы златовласой, о самочувствии подруги справилась не раз. В ответ качая головой, смотрела девушка все вслед, хотя и понимала, странно, чувства стихий не действуют совсем, той след пропал, но ей хотелось встретить её вновь.