Schlatt, Wilbur and Co. meeting the horrors of the World

Вилбур всегда был нежеланным ребёнком. И, может быть, другие родители справлялись с рождением ребенка, которого они не ждали, покупая книги по самопомощи, посещая тренинги и общаясь с другими родителями, — Вилбур не знал. Его собственные родители пытались убить его. В первый раз это произошло, когда Вилбуру было всего три года. Он пробрался в кладовку: там было темно и пыльно, скрипели доски, а полки были заставлены разного сорта редко используемой утварью и химией. Одна из бутылок, желтая, с красной крышечкой, осталась на самой нижней полке, и Вилбур смог дотянуться до неё, даже не поднимаясь на ноги. В детстве он развивался плохо: поздно начал ходить, почти не говорил. «А сейчас его не заткнуть. Ох, скучаю я по тем дням!» — любяще сказали бы чьи-то чужие родители. Не Вилбура. Его родители не обсуждали с ним его жизнь. Поэтому он дотянулся своими крошечными ручонками до крышки и покрутил. Крышка поддалась спустя пару попыток — она была закрыта неплотно, точно оставлена для него там. Вилбур тут же засунул в круглое отверстие свой любопытный нос. Его глаза заслезились от резкого запаха. Он оставил дверь открытой — он тогда ещё не умел закрывать двери. Поэтому в какой-то момент — может, раньше, может, позже, а может, именно в тот момент, когда слабыми ручками он наклонил канистру на себя, — он увидел, что его мама стоит в проходе. У Вилбура всегда была эта неуютная, тяжелая способность встречаться глазами, если кто-то на него смотрел. Люди постоянно первыми отводили от него взгляд. Люди всегда замечали, когда он на них смотрел — и отворачивались. Его мама отвернулась. Она увидела всё, но она отвернулась, она ушла. Её шаги гулко отдались в пустоте коридора. Он не уверен, как так получилось, что он выжил. Может, запах всё-таки его отпугнул, может, всё-таки не поддалась крышка, и он неправильно запомнил этот момент; а может, насторожил мамин холодный взгляд. А может, он блевал пару суток, валялся, потный и почти неживой в своей кровати, но выжил, потому что этому миру было нужно, что он выжил. Здесь Вилбур хотел бы не сорвать, но так вышло, что у него почти не осталось воспоминаний из детства. Даже таких, фундаментальных. Цифру «три года» он придумал, чтобы быть хоть в чём-то уверенным. Второй раз он почти умер, когда папа отвёз его на реку. Стоял понедельник выходного дня; было не очень тепло, но Вилбур так радовался тому, что они едут на речку, что всё время в машине просидел в своих плавательных шортах с крокодилами, постоянно выглядывая в окно, безмолвно выжидая: ну когда уже? Это было безлюдное, дикое место возле дороги, скрытое разлапистыми деревьями от посторонних глаз. Отец открыл дверь машины; Вилбур сбросил с ног кроксы и побежал босиком по песку, спотыкаясь от непривычности того, что земля может немного разъезжаться под твоими ногами. Вилбур спросил «А как мне плыть?» (он тогда ещё плохо умел подбирать слова), и его отец ответил: «Не попробуешь — не узнаешь!». Поэтому Вилбур, бултыхаясь бесстрашно, забежал в воду, и потом заходил всё глубже и глубже, разводя руками в воде, как, он видел, делают другие дети, когда плавают. Где-то вдалеке он услышал звук захлопнутой двери машины — кажется, папа сел внутрь. А потом земля закончилась прямо у него под ногами. И Вилбур тонул. Это оказалось куда труднее, чем он представлял; у него не получалось развести руками, он только бился, захлебывая и отплевываясь, выталкивая себя из воды и вопя, изо всех сил вопя о помощи. Когда Вилбур захлебывался и кричал «Помоги мне!», из последних сил кричал; его отец не вышел из машины. Его отец притворялся, что его здесь нет. И тогда какая-то таинственная сила вытолкнула его из воды, на серый песок и редкую гальку, где он лежал, открыв глаза и боялся их закрыть — ему тогда казалось, что он всё-таки умер, и потому, если он опустит веки, это будет уже навсегда. Когда он рассказывал свою историю, на этом моменте никто ему не верил. Ещё бы ему поверили! Но он чувствовал это: как чьи-то холодные, ласковые руки подхватили его под живот, и он успокоился, поддался, и волны сами вынесли его на берег. До берега было несколько метров, и он уже почти обессилел: сам бы он не доплыл. Иначе он бы просто не выжил. И в эту короткую секунду, когда сила, неизвестная, но такая близкая, сжала его, удержала его, спасла его; Вилбур впервые почувствовал себя любимым. Вилбур спит с одним открытым глазом, потому что он знал: будет и третий. Время прошло, но ничего не изменилось: он просто стал выше, и немного сильнее, и теперь умеет плавать, и нюхать, и наблюдать. Теперь он осторожнее, менее уязвим — но это не означает, что его мать или отец изменились. Иногда, по ночам, он просыпается от того, что слышит скрипучие шаги вне своей комнаты; он открывает глаза широко-широко, потому что надеется не умереть; его мама стоит в дверном проходе, сталкивается с ним холодным, чужим взглядом и идёт дальше, как будто ничего не произошло. Он знает, что просить — грубо; но он так сильно мечтает о двери, как у других детей. Он всё бы отдал за дверь.