Schlatt, Wilbur and Co. meeting the horrors of the World

Шлатт проснулся от удара. В последнее время сон был совсем ни к чёрту, и поэтому он заснул на парте прямо посредине географии. Он убедил себя в том, что ляжет только на секунду; только на секунду закроет глаза. И теперь он проснулся, как от толчка. От удара в окно. Шлатт оглянул свой класс; казалось, всё было в порядке. Он поймал взволнованный взгляд Вилбура, но тот, кажется, тоже не понимал, что происходит (потом, конечно, немного придя в себя после сна, он показательно нахмурился и отвёл взгляд) Всё стояло на своих местах. Учитель продолжал что-то рассказывать. Шлатт выдохнул. Может, показалось. Пока его ушей не достиг ещё один стук. Шлатт завертел головой, надеясь уловить, откуда пришёлся удар. Учитель постучал по столу. — Мистер Шлатт, — спросил он раздражённо, — вас что-то беспокоит? Шлатт не успел ответить. Удар прозвучал ещё раз, но в этот раз — звучнее, ближе. По стеклу класса расползалось тёмное кровавое пятно. На этот раз заметили все. — Успокойтесь. — сказал учитель, — Не паникуйте! Тут точно обрушились небеса. Удары стали чаще, громче, в классе почти стало темно от чётких, кровавых пятен. Птицы. Птицы бросались с небес. — Мистер Стикс, — дрожащим голосом сказала Минкс, — Можно мне… На её лице не было ни кровинки. «Эдвард.» — пронеслось у Шлатта в голове. Учитель только рукой махнул. — Идите куда хотите. — тоном усталого родителя сказал он. Минкс не звала, но они и так знали, что надо идти с ней. Все четверо вывалились из класса следом. Шлатт никогда не знал, что Минкс умела бегать так быстро. На физкультуре её темп не превышал темпа шага, если она не могла откосить от бега вовсе; но сейчас, в своих тяжёлых сапогах, она бежала так, что никто не мог её догнать. Она жила от школы дальше всех, но она бежала, не останавливаясь, не прерываясь. Ее дыхание сбилось на хрип; Шлатт мог слышать ее издалека, но она бежала, пока не оказалась на крыльце. Трясущимися руками, всхлипывая от изнеможения, она отцепила ключ на карабине от шлевки своей юбки. Шлатт нагнал ее, когда она, всхлипывающая, трясущаяся, все никак не могла попасть в замок. — Дай помогу. — сказал Шлатт с нежностью, который сам от себя не ожидал, забрал из ее руки ключ, вставил его в замочную скважину и провернул. Минкс распахнула дверь и понеслась наверх, задирая ноги через ступеньку; грохот разносился по всему дому. В комнате Эдвард метался в своей медной клетке: он был слишком далеко от стекла, но он швырял себя на стенки с диким остервенением, с яростным наплевательством на собственное тело, как существо, попавшее под власть чего-то большего, чем он сам. Минкс открыла клетку и взяла Эдварда в руку, с усилием пытаясь не разорваться между осторожностью и контролем; не навредить ему и чтобы он не навредил себе. Это было глупо, но это напомнило Шлатту о том моменте, когда поздно ночью он пытался остановить Вилбура от его собственных конвульсий на полу перед телевизором. Шлатт не знал, почему он помнил об этом до сих пор. Возможно, вся смерть была похожа друг на друга. — Я здесь, — шептала она отчаянно, — я здесь, Эдвард, перестань, пожалуйста! Эдвард бился в ее руке, не узнавая ее, верещал, как резанный, царапая ее ладонь своими коготками. Минкс точно не замечала боли. Она пыталась пригладить растрепанные перышки у него на затылке, но убрала ладонь, когда он дернулся к ее руке, пытаясь сломать себе шею. Внезапно он издал какой-то задушенный, квохчущий, кашляющий звук, и замотал головой сильнее, точно пытаясь скинуть со своей шеи удавку. Он подавился собственным языком. Эдвард трепыхнулся еще раз, два, и полностью замолчал. И, вот так, Эдвард был мёртв. Минкс смотрела в пустоту. Ее рот был приоткрыт, как у трупа, ее глаза смотрели, не мигая. Равнодушным, бесцветным голосом, она сказала: — Всё вокруг меня умирает. Ее руки мелко задрожали. Она была вся бледная, слёзы текли по её лицу; она привалилась к стене и разрыдалась, громко и некрасиво, удерживая ладони лодочкой и неловко прижимая их к груди. «Почему?» — спрашивала она сквозь рыдания, — «Почему, почему?» — и ни у кого не находилось для неё ответа. А они все стояли кругом нее, как идиоты. Шлатт никогда не видел, чтобы Минкс плакала; в таком состоянии, наверное, даже Купер не полез бы ее утешать. Но Тед сделал шаг вперед. Он не обнимал ее, только положил руку ей на плечо. — Эй. — сказал он, — Всё будет хорошо. — Эта птица прожила лучшую жизнь, которую только могла. — добавил Чарли, тоже делая шаг вперед; правда, руки они держал при себе, — Столько любви за свою жизнь не все люди получают. — Я точно знаю несколько парней, которые бы мечтали пожить и умереть в клетке у тебя в комнате. — пошутил Вилбур. Минкс усмехнулась навзрыд. Ее подводка слегка размазалась, и она стала немного похожа на панду. Ее щёки были мокрыми от слез. Губы Шлатта сжались в тонкую полоску. Он постарался убедить себя: пока это успокаивает Минкс, пусть Вилбур шутит свои идиотские шуточки. Ему плевать. Он попытался вспомнить, шутил ли когда-то Вилбур, чтобы его подбодрить. Сейчас ему казалось, что Вилбур никогда не шутил для него, и никогда не пытался подбодрить его, и никогда не делал для него ничего хорошего, или доброго, или того, что для друзей делают друзья. Это была эгоистичная мысль, и он попытался прогнать ее, но мысль, как кусочек скотча или преданная собака, липла к его ноге. — Нам надо похоронить его. — сказала Минкс, когда перестала плакать. Она смахнула каплю с носа и осторожно положила трупик Эдварда на прикроватный столик. Её руки всё ещё дрожали. — Ты пойдёшь? — спросил Тед. — Не. — отказалась Минкс, — Ненавижу похороны. — Но и мы тебя не оставим. — подтвердил Вилбур, и Шлатт, против воли, скривился. Как было бы приятно услышать такое! Он становился все злее с каждой секундой, и даже мысль «это было бы чертовски невежливо по отношению к Минкс» не останавливала злобу, жужжащую в его груди, как сплоченная стайка тяжелых громких мух, — Кто ты хочешь, чтобы с тобой остался? — Ну уж точно не ты, дружочек. — отозвалась Минкс, и Шлатт немного успокоился. По крайней мере, Минкс возвращалась в норму; или притворялась, что все равно было вполовину так же хорошо, — Ты иди. — и после этого Минкс обернулась, — Ты тоже иди, Шлатт. — Я? — Шлатт подавился воздухом из своей груди. Мухи зажужжали ещё громче. Нет, нет, нет! — Удивлен, что я доверю тебе Эдварда? — хохотнула Минкс, — Расслабься, не тебе. Ты можешь взять лопату в сарае. — Спасибо, блин. — не удержался Шлатт обиженно, и Минкс хохотнула еще раз. — Обожаю тебя буллить. — призналась она, — Всегда поднимает мне настроение. — она посмотрела на Шлатта серьезнее, — Ты можешь взять его, если хочешь. — Да нет, не стоит. — буркнул он с головой, вибрирующей от мух, обиды и гнева, — Уверен, его предсмертным желанием было бы лежать в руках того, кто ближе всех к его убийце. Молчание, втолкнувшееся в комнату после этой фразы, можно было пощупать рукой. Шлатт знал, что все они смотрят на него, но даже не поднял голову. — Где нам его похоронить? — спросил Вилбур, и Шлатту резануло по ушам. «Нам». А как же. — Под Ивой. — сказала Минкс, как будто думала об этом раньше, — Я хочу, чтобы он был поблизости со своими животными братьями и сестрами. Но я не хочу бросать его в Озеро. Не говоря ни слова, Шлатт кивнул. Чем скорее они с этим покончат, тем лучше. — Меня очень расстраивает, что ты не захотела, чтобы я остался. Потому что я думал, что мы встречаемся. — неловко пошутил Вилбур. Минкс только рукой махнула, улыбаясь по-глупому, сквозь слёзы, которые опять проступили на ее глазах. — Идите уже. — Шлатт не сдвинулся с места, все еще пытаясь осознать произошедшее, и она повторила, — Да ладно вам, идиоты! У меня Эдвард умер, пусть случится хотя бы что-то хорошее! Но ничего хорошего не случилось. Минкс передала тельце Эдварда Вилбуру — Шлатт только кивнул, понимая, что с одной стороны, это значило, что она доверяла Вилбуру больше, но с другой — что ему не придется неловко стоять рядом, пока копает кто-то другой. «Только не топите его, — сказала Минкс еще раз, как будто боялась, что они забудут, — закопайте его. Пожалуйста». Они спустились по ступенькам и вышли на крыльцо. Входная дверь была открыта настежь, и Вилбур закрыл ее за собой прежде, чем это успел сделать Шлатт. Лопата стояла в сарае, прислонившись к земле, с темным, заляпанным землей лезвием. Она неудобно легла в руку, и Шлатт передвинул её пару раз, пока не смирился с тем, что она будет болтаться и волочиться, как бы он ни старался ее нести. Они не издали ни звука, когда направились к Озеру, сердцем зная, как до него дойти, несмотря на то, что никогда в жизни не проходили этот маршрут, — Шлатт, с лопатой, и Вилбур, с Эдвардом на руках. Они шли быстро и в полном молчании. Шлатт не смотрел на него, а когда единожды обернулся проверить, что Вилбур все еще здесь, Вилбур, сгорбленный на птицей в своих руках, не смотрел на него тоже. Шлатт отвернулся от него и возвратил взгляд на дома, а затем — на елки, когда они вошли в лес. Тишина стояла такая, что было слышно, как ветер перебирает хвойные иглы. Озеро выросло из-под деревьев, точно огромное, посеребренное полотно. Оно смотрело на них обоих с таким равнодушием, такой безучастностью, что Шлатту захотелось сплюнуть прямо в его надменное безглазое лицо. Вилбур опустился на колени перед ивой и уложил Эдварда на теплую сухую землю. Он лежал там, такой лёгкий, приподняв лапки над животом, как будто готовый перевернуться, взмахнуть крыльями и зачирикать. Теперь, когда злость отступила, вымылась из него ветром, колыхающим камыши, у Шлатта слёзы стояли у горла. Вилбур казался бледнее обычного. — Я просто хочу… сказать пару слов, хорошо? — он говорил так же осторожно, как наступал бы на стекло, — Не слушай, если тебе… неприятно. Шлатт ничего не ответил ему, и Вилбур начал. — Эдвард Каллен. Ты был самой лучшей птицей на этой земле. Однажды я принес тебе домашку по математике, чтобы ты ее съел, и ты не смог, но ты попытался. Ты даже клюнул ее пару раз. Если ты не заслуживаешь попасть в рай, то у нас, людей, даже нет шанса. Я буду молиться за твою душу, чтобы ты… — Вилбур запнулся, точно это предложение почему-то давалось ему с большим трудом, — Я буду молиться… Я буду… — он наконец сдался, ограничившись коротким, — Я просто попрошу бога, хорошо? Если рая нет, может, он просто отпустит тебя в небо. И тебе больше не придется жить в клетке. — Вилбур шмыгнул носом, — Конец. Шлатту хотелось тоже сказать что-то, сделать что-то для этой птицы, но он не мог, потому что Вилбур уже сказал речь, а ему не хотелось делать что-то, что уже сделал Вилбур. В конце концов, если Эдвард найдет путь к птичьему раю, он найдет его без помощи грешника, по колени погрязшего в своих отвратительных желаниях и еще более отвратительных жертвах. Поскольку больше людей не было, никто больше ничего не сказал. Под ивой стояли только они двое. Вилбур увидел, что Шлатт стоял на месте и ничего не делал, поэтому протянул руки к лопате, но Шлатт держал её крепко. — Я сам. — твёрдо сказал он. Вилбур тут же убрал руки. Шлатт ненавидел, когда Вилбур был таким: вел себя так, как будто Шлатт вот-вот его ударит. Как будто это Шлатт выбил из его комнаты дверь. Шлатт вонзил лопату чуть поодаль от корней. Он всаживал лопату и отбрасывал землю, снова, и снова, и снова, пока лопата не уперлась во что-то мягкое, и он не разогнулся передохнуть. На лбу отпечатались следы пота. Ладони были покрыты слоем пыльной натертости от застоявшегося нелакированного дерева. Что мягкое может быть зарыто под деревом? Шлатт сдвинул землю ногой, побаиваясь, что кто-то мог уже воспользоваться этим местом, и похоронить здесь любимую кошечку или собачку, но сползшая земля обнажила лужицу плотной, темной ткани, похожей на клеенку. — Эй. — позвал он, на секунду забыв о том, что он не должен разговаривать с Вилбуром, — Помоги. Не задавая ни единого вопроса, Вилбур присел рядом с ним. Вместе, голыми руками, они начали откидывать землю. Земля поддавалась легче, чем поддавалась лопате, но Шлатт постарался списать это на отталкивающие средства клеенки. Он разрыли порядочный квадрат, не меньше метра в длину и ширину, пока Вилбур, — конечно, это был Вилбур, все открытия принадлежали Вилбуру, все открытия должны были принадлежать Вилбуру, — не нащупал край черной клеенки. Затаив дыхание, с прилипшим к спине сердцем, Вилбур потянул за край ткани, ссыпая остатки земли, и Шлатт почти — почти! — коснулся его, пытаясь высмотреть, что скрывалось под тканью. Вопль ужаса застрял у него в груди. Если бы этот вопль вырвался, от него бы птицы послетали с деревьев — если бы в Холливуде еще оставались птицы. Потому что на ткани, разложенные, как сломанные трупы, лежали их тела. Сходство было очевидным — всё, до кожи, до волос, до стиля одежды (вся одежда на его трупе прямо сейчас висела в его шкафу), до короткого шрама у Вилбура на ладони, о происхождении которого он отказывался говорить. На тёмном брезенте лежал Купер, с синей кожей, с разбухшими вздыбившимися венами. Шлатт, с отчётливым красным следом верёвки на шее. Вилбур с отрезанной головой. И Тед с зияющей дырой в сердце. Не сговариваясь, Шлатт и Вилбур потянулись к краю — стараясь не смотреть, не дышать, сталкиваясь руками, — и натянули обратно брезент. Шлатт закопал жуткий свёрток туда, где ему и место, под землю, с Эдвардом поверх него. Шлатт надеялся, что Минкс бы обрадовало знать, что он лежит рядом с ними. Он старался врать себе, как мог. Минкс бы ничего не обрадовало больше. Настойчиво, но неуверенно, как ребенок, дергающий кого-то старшего за рукав, Вилбур проговорил — возможно, пытаясь завести разговор: — Двоих не хватало. Чарли и Минкс. — он замолчал на секунду, перешагивая через торчащий из-под земли корень, потом продолжил, — У Чарли есть покровитель. — объяснил Вилбур, — Он не позволит ему умереть здесь. А Минкс далека от этого города. Умирает всё вокруг неё, но она всегда остаётся нетронутой. Шлатт молчал, надеясь, что Вилбур поймет, что сейчас, возможно, не время для его гребанных пророчеств, для его гребанных «прикольных фактов», за которые Шлатт каждый день платил своей жизнью, своей памятью, своим сном. Но Вилбур, очевидно, не мог до этого догадаться. — Далека не как Тед. — продолжал он как ни в чем не бывало, — Тед просто появляется здесь редко. Но он всё ещё связан с этим местом, с этим городом. Он всё ещё находится под его влиянием. Минкс нет. Она неуязвима. — Мне поебать. — процедил Шлатт. Это наконец заставило Вилбура заткнуться. Шлатт кожей чувствовал на себе его шокированный, большеглазый взгляд, который бы тронул его, если бы ему не было, как уже сказано, поебать, — Мне плевать на твои познания. Попытайся поговорить со мной, когда разблокируешь в себе эмоции и чувства. Можешь начать с сострадания — слышал, оно подходит для начинающих. Вилбур не спускал с него взгляда, и Шлатту показалось, что удавка стягивала его шею туже и туже; он погружался под воду, пуская красивые, блестящие пузыри. Невыносимо защипало глаза. — Я не хочу умереть здесь. — сказал Вилбур тихо, в сторону елок, в сторону дороги, подальше от Шлатта — но подальше от Озера, тоже. — Что? — сказал Шлатт тихо, почти беззвучно, почти только себе. Но Вилбур уже был в четырех шагах впереди, что значило одно — стена выросла обратно, со своими жуткими, уродливыми кирпичами, своим пронизывающим холодом, своим мутным стеклом, через которое Шлатт видел Вилбура всегда, когда Вилбур отворачивался от него. Если бы Шлатт мог бы выдавить из себя крик, он бы кричал, пока не оглох. Если бы Шлатт мог прикоснуться к Вилбуру, он бы уже убил его. Убил и выбросил бы его кости в Озеро.