Крылья бури. Отверженные маги

      Кай упустил ее. Глупо, но упустил.       Дал подойти к этой твари, сделал неловкие шаги и застыл. Смотрел, как Крылова двигалась, мозолила темноту глазами, бормотала что-то себе под нос, будто заклинание, а необъяснимое нечто — гипнотизировало.       Кай не понимал, что творится, тело изнывало, но на каком-то чуде, называемом костями, мышцами, связками, все же держалось. Во рту дохрена металла, нос забит, а губы слипались от крови. Он лишь тяжело дышал и не мог победить охвативший его неясный страх.       Голова шла кругом. Слишком много бреда для того кусочка мозга, что еще мог функционировать и не отключился вовсе, да и вообще встал, проснулся, когда тело пошатали на асфальте. Кай держался на какой-то последней, ебучей ниточке, вскарабкался по ней и стоял: вот что я могу, смотрите!       А всем плевать. Даже Крыловой.       Ее только монструозная штуковина волновала. «Миша».       Как так получилось, что они снова скучковались вокруг девчонки, и снова ей наверняка грозила опасность? Если не считать того, что сама — чертова угроза в кубе. Кай даже не удивлялся, что Ая двигалась к монстру, не видела никаких причин бояться, будто каждый день такое по городу ходит, так чего он, Кай, должен? Только вот… подходить все же не хотелось.       Когда девушка спустилась со склона, Кай крикнул:       — Ая!..       Когда ступила по зеленой, косматой, наверняка подтапливаемой во время паводка траве, Кай все же сделал шаг, но ноги подвели. Запнулся сам о себя, левая о правую, раздавленную, растянутую — хрен знает, — упал, проезжаясь локтями по царапающим сучкам и выступам, и оцепенел: монстрина с готовностью спрыгнула с дома.       И Кай снова смотрел, как она текла, и реальная, и нет, как скользил угрем влажный хвост, как бугрилась от бурлящей энергии спина, как втягивалась голова и топорщилась густая у горла шерсть. Непонятная масса, мифическое чудовище, змея-выродок, дракон, слившийся со львом. Кай чувствовал себя тем парнем, забившимся в угол, на глазах которого терзали друзей. И в тот момент в памяти пронеслись картины: как разлетались по парку эсперы, как ломал деревья, как кромсал статуи красный мудак, а Кай — лежал и смотрел. Прямо как сейчас.       — Ая, стой!..       Чудище рычало, а Крылова, завороженная, не меняла курса, даже не реагировала!!       Кай с трудом поднялся, хрипя, качаясь, подтягивая к себе все силы. Крылова уже застыла перед чудищем, а то опиралось на сложенные палатками лапы-крылья, окружая, как ширмой… пасть раскрылась и рев грозил снова вышибить дух, но Кай бросился.       Бросился, как и на крик в лесу.       Когда разгорелся пожар, Кай хотел сразу схватить Крылову, встряхнуть, посмотреть в ее стремные глаза и… но охренел слишком сильно. Да и Рук орал уходить. Когда Кай снова повернулся к виденью в белом — Аи уже не было, а огонь пересекал дорогу. Показались законники, потащили копию Рука, собирали растерявшихся горожан, и в общей суматохе Кай сбежал.       Надеялся, у лисицы сработают инстинкты, найдет нору, лазейку, но лучше самому убедится. Огибал деревню в поисках, заглядывал во дворы и лес, добрел до самого края и там услышал. Крик. Разрывающий, режущий — по Каю будто заново прошлись лезвием, только по груди.       Ниже по склону заходилась его фурия, его безумная фурия, но в тот момент Ая не была ей. Скорее, пушистым котенком, которого эспер-переросток схватил за шкирку и дубасил о дерево. В Кая как дикость вселилась. Перед глазами все стало красным, одна мысль: «влететь». И он влетел. Протаранил стальное тело эспера, выбивая плечо, вдарил в пах, повинуясь наполнившим пространство линиям, каким-то слепым, но ведущим сквозь тьму инстинктам. Каждое движение, удар были наполнены силой, пространство мерцало, будто говорило, само управляя конечностями. Но это не помешало получить по морде, много раз. Слишком много. И чуть ли не схорониться под гребаным переростком, прижавшим ногу.       И вот опять. Бежал. Сколько можно. Сколько из-за Крыловой встревать!       Идиот, что ли…       Кай стиснул зубы и, невзирая на инерцию, остановился, влетел во что-то — сначала так показалось. Тело само замедлилось, повело, пространство дралось с Каем, пытаясь сбить с ног. И дело не в мыслях: воздух стал тяжелым, жестким. Пыль поднялась с тропы и вместе с палками, травинками, била по лицу.       Вокруг Крыловой что-то происходило. Тело твари рассыпалось на мелкие песчинки, создавая потоки. Только раззяванная пасть горела черным пятном, вихрь кружился, огибал пленницу — а та шаталась в опасной близости. Глаза закрыты.       Ниточка, на которой держался Кай, нервно забилась. Последняя ебаная ниточка!       Переборов бурю, Кай ступил ближе. Всего лишь на шаг, но ощущалось как тяжелый поход. Волоча ногу, сделал следующий. Пространство становилось все гуще, и от этого дышать совсем невыносимо. Будто долго бежал. А он и бежал, сколько намотал кругов по лесу, от стоянки и по деревне, так старался, и это после ебучей травмы от той самой девушки, к которой теперь с таким остервенением шел!       «Ты бездарь» — приговором звучал голос отца.       Зачем, зачем пошел в специальный отряд? Чтобы побороться с ней? Чтобы показать, что лучше? Чтобы поймать и нейтрализовать? Вернуть, хотя она никогда не была его другом, хотя бы приятелем, просто девчонка, доставившая кучу проблем, раздражающая самим своим присутствием, что и говорить о способностях. Лучше. Она лучше!       И она убежала. Как заблудшая овца, которую нужно схватить за ноги.       Почему тогда это делал кто-то другой? Чудовище. Пыль образовывала потоки и обвивала конечности Крыловой, и Кай чувствовал, что лажает. Снова лажает!       Воздух врезался в тело, оседал на коже и будто жевал. Жадные мухи, кружащие вокруг. Кая трясло, руки ходили ходуном, а ноги как-то стояли. Хреново, но стояли.       Он хотел перевестись в УКЭ, чтобы не быть отбросом, выполнять реальные задания, а не гнать чертовых эсперов, устроивших на задворках леса свои ясли. Не прикрываться беспорядком, который полиция могла бы остановить, не вязать женщин с детьми, не выстаивать на солнцепеке в бессмысленном карауле, слушая одну и ту же гниль, те же замечания, и не смотреть, как в профуканном городе умирают ребята, его ребята! Не держать руку избитой девушки, подтолкнутой на арену жадностью, глупостью, эгоизмом, хрен знает, чем еще. Не этого Кай хотел.       Может быть, одной простой вещи…       Чертова Крылова, задолбала. Почему, почему нельзя сидеть на жопе ровно, зачем ей понадобилась эта Миша? И что происходит! Кай нихрена не понимал, но выглядело ужасно. Туча становилась все гуще, потоки плотнее, и Ая вдруг закричала. Ниточка внутри Кая забила в колокола: караул, паника, все точно серьезно!       Надо это прекратить. Но как?..       Мухи вгрызались в горло, а Кай двигался быстрее. Путы вокруг ног Крыловой властно связались, она снова кричала, повалилась назад, и, обуздав последние шаги, Кай успел — подхватил!       Она осела, глаза закрыты, как без сознания, но мышцы напряглись. Бормотала, вздыхала и дергалась, вся дрожала в его руках, и от нее было так чертовски… горячо. Еще никогда так не было, хотя Кай не специалист в области температуры Крыловой, но на вид казалась холоднее. И на стоянке точно была нормальной, хотя бы… человечной. Сейчас по в прошлом бледному лицу угрожающе стекал пот, и оно все рьяно порозовело.       Но Кай отвлекся: туча кружила, будто они центр вселенной, а вокруг — кольца разбившихся тел.       — Пошла нахрен! — крикнул Кай прямо в монструозную морду. В ряд неровных зубов, многих и многих, такое только в кошмаре привидится.       Да, возможно, Кай просто спал, все еще лежал на асфальте, у самого горячка, простыл и ударился головой — вот и видел всякое. Лучше бы так.       — Нет, нет… — заскулила Крылова, и было в этом что-то… действительно страшное.       Потоки окрепли, жадными лапами схватили ее и тянули.       Кай действовал так же. Потащил назад, ногами-ногами, подальше от этой твари… но земля не двигалась. Каждый шаг уходил в пустоту, и тьма кусала его самого. Мир вокруг пропадал, сложно разглядеть в этой гуще, вода, земля, деревья — все мешалось, гасло, накрывая, как трупы, мешком.       — Что… ты… делаешь… — забормотала в руках девушка, слабо мотнув головой.       — Спасаю тебя.       Кай улыбнулся, вот дурак.       Будто им не грозило ничего. Будто не облепляла гадость, не заползала в ноздри, и не терзал шок. Будто не находились в окружении частей, вихрей гребаного чудовища! Это охренеть было каким стремным, чего Кай только ни видел, но такого — точно. И все-таки чувство страха как-то притупилось.       Он уверенней дернул Крылову и от натуги зарычал.       Мухи в ответ жужжали, тварь вдарила по морде, хлестнула по ребрам, а потом и по ногам. С новой попытки Кая подбило, поскользнулся, плюхнулся на задницу, и теперь их тащило. Обоих, в обратную сторону. Прямо к пасти!       — Отвали… — прошептала Ая, и явно не черному рою. Чертова суицидница, наверное, рада нырнуть в это дерьмо? И Кай бы послушал, но…       Лишь сильнее вцепился в Крылову, прижал губы к уху:       — Не могу.       Тормозил подошвами, со всей дури, таранил траву, держал в фокусе пасть, готовый вот-вот врезать…       И тут налепляющая их тьма взбугрилась. Мухи вскинулись, тварь пошла рябью. Зубы ненастоящие, желейные, дрожали, песок потянулся из глотки. Ее выворачивало. Поняла, что придется сожрать в комплекте с Крыловой еще и Германо? Что угодно, только не это!       Что бы ни происходило, Кай понял: это шанс! Потащил Аю назад, но не тут-то было. Крылову приморозило к пространству, а его — к ней, к ее талии, горячей спине, мокрой от жара шее. Лицо бессмысленное, глаза закрыты, и на объятья уже не реагировала.       — Ая, проснись! Ая!..       Тьма вокруг них становилась плотнее, больше ничего не было, полностью заволокло. Кай не знал, что делать, не знал, как он, гребаный маг, мог помочь! Только притянул Аю ближе.       — Проснись…       Это было даже приятно. На секунду Кай задумался, насколько интимно ее к себе прижимает. Как чертов извращенец пьяную девушку, да такую пылкую, что улетало сознание. В прямом и переносном смысле. Веки стали тяжелее, он почувствовал… будто растворяется, будто сам становится облаком и гаснет, и действительно захотелось спать… Но в этом он думал, что надо держать. Держать посильнее то единственное, что связывало с землей, край пропасти. Или они летели? Летели, а в руках — она.       Кай чувствовал. Чувствовал, как Ая рвется на части, а он держал. Не мог объяснить, просто кругом все рвало и метало. Монстра не было, только тьма, и та доебалась до них: да что надо?! Дышалось совсем худо, скорее, не дышалось, легкие трещали. Если Ая что-то делала, ей нужно закончить быстрее…       Она откинула голову ему на плечо и простонала. Кай не разобрал что, в голову шли только пошлости, он усмехнулся: как кстати, маленькая радость перед тем, как их совсем нахрен разорвет!       Но тут сознание обострилось. Реальность прорезалась сквозь дрожащую тучу, и мир снова окрасился в красный: земля дрожала. Все кряхтело, трещало — физически, буквально! Дом, где до этого была тварь, пошел трещинами, прямо ебаными трещинами!       Тьма вокруг них расслаивалась. Пульсировала множеством сердечек, собиралась воедино и снова дробилась, оголяя обзор.       Все жужжало.       Полетели рамы, стекла, стол, ковры и стулья. Кладка здания в ужасе задрожала — разлетелась, понеслась прямо на них!       Кай крутанулся, повалил Крылову. Сжался ежом, но вцепился в свою добычу. Что-то впечаталось в плечо, прилетело по хребтине.       Они оба лежали, а вокруг все носилось, вертелось, билось, воздух свистел, как чайник. Мир дрожал мелкой рябью. А потом…       На секунду стало тихо.       На следующую — грянул гром, да такой, что Кай не успел испугаться. Только стало легко, жутко легко.       Висок стукнулся о землю, а руки, держащие Крылову… разомкнулись.              …       …       …       …              Пыль, в носу, на губах, пальцах — всюду. Кругом камни, деревяшки, ошметки мебели, стен.       Рядом кто-то вырастает, поднимается на локтях. Девушка. С белой кофты сыпется крошка, оголяя переливающиеся в утреннем свете крылья с красно-синим огнем. Кай моргает, вдыхая еще больше пыли, застывшей на сухом языке.       — А… я… — выдыхают легкие почти беззвучно.              Кашель.              Язык прилипает к небу, металл крошкой хрустит во рту.       Глаза судорожно обводят окружающий беспорядок: девушка встала, лохматая, идет, сутулясь, среди барахла, обнимает себя рукой.       У дороги мужчина. Высокий, темные волосы забраны за уши, острые брови, скулы, как и все изощренные черты лица — чертов злодей. Строгий темно-серый плащ застегнут под стать жестким плечам, но длинные полы висят свободно. На руках что-то юное, мертвенно бледное в саване цвета ночи, но сжимается, как котенок, скрещивает тонкие босые ноги, черные волосы тянутся до самой земли…       Девушка в белом останавливается. Видно лишь спину с дурацким рисунком и лохмы, подбитые пылью, а этот мужчина: опрятный, гладкий, ни единой пылинки. Давай, вмажь ему! Он ничего не сделал!       Кая прожигает. Не жаром — болью, а после — льдом. Глаза мужчины обращены к нему. Зрачки ощупывают, ранят, словно пытаются выцарапать наружу.       Верхняя губа Кая дрожит. Рот изгибается в попытке оскалиться: «от… ва…».       Но мужчина уже говорит что-то — не ему. Кивает себе за спину, и девушка спокойно огибает его. Уходит, даже не повернувшись к месту их пробуждения, их общего, всеобъемлющего крушения.       Вот, значит, как…       Кай провожает равнодушный профиль, привычную бледность, светлые волосы. Красное стекает по лицу, касается губ и ниже, капает, словно съела кого-то. Взгляд пустой, пальцы расслаблены, но вот снова сжимаются. Садится в машину.       Мужчина смотрит на Кая. Все так же холоден, беспощадно спокоен.       Кажется, или невидимая рука тянется, преодолевая пространство до лежащего в кипе камней отброса?       Мужчина поднимает бровь.       У Кая дрожит челюсть, ноздри, ногти скребут крошку. Ему не требуется слов, чтобы сказать. Не требуется даже мыслей. И так понятно, были б силы, он бы набрал в рот слюны вместо пыли и без всяких фраз…       Улыбка ломает равнодушное лицо. Левин прикрывает горящие в свете утра глаза, лишь чтобы задрать подбородок и в развороте сверкнуть взглядом: «тебе же хуже».       Он ныряет за Крыловой. Скрывается в черном фургоне вместе с Мишей и последним осмысленным вздохом.       Чувства отрубаются. Доносится лишь шелест шин и взметнувшаяся дорожная пыль.              ***       Когда Кай снова открыл глаза, в высоких кронах звучали птицы. Стало гораздо светлее, и взошедшее солнце ласкало поляну с разбросанными повсюду обломками. Сквозь рассыпавшуюся крошку топорщилась зелень травы.       Тело ломило, еле слушалось. Не хотелось вдыхать влажный воздух, слышать треск и щебет, жужжание пролетевшей мимо стрекозы. Лишь закрыть глаза и уснуть. Но, перебирая садненными костяшками, Кай встал.       Дома рядом не было. Не жилого. Крыша раскидана, куски разъехались по углам, выбит паркет, исчезла фронтовая стена вместе с входом, разрушена часть задней. Через сквозную дыру виднелось озеро. Серое, бледное, безразличное.       Ноги медленно побрели по песку, перешагнули через куски кладки. В воздухе почти не чувствовалось гари, только запах воды и росистой травы, да цветение прибрежной дряни, но Каю казалось, он весь в пепле.       Утро должно было ощущаться теплым, но в теле сквозил лишь холод.       Псина чинно лежала у входа, точнее, у того, что от него осталось: подъем и ступени. Увидев заблудшую душу, собака потянулась и, усевшись, сверкнула янтарными глазами. Вильнула хвостом. Рука провела по лохматой морде, когда Кай миновал стража.       Озеро смотрело под сваями ровной гладью. Пойманный в ловушку поверхности свет застыл, отражая изображение понурой рожи. Застывшая кровь облепляла коркой начинающее распухать лицо, но больше — серость. Пыль слетала с челки, золотясь в солнечных лучах, и оседала мутной крошкой на воду.       Кай выпрямился и обернулся. Дальше, за домом, тропой и поляной, косматый склон медленно рос. Превращался в холм, где еще недавно обтесывались тела двух эсперов, теперь подломились деревья, и сверху лишь тусклая дымка бывшего пожара. Все потухло. Просторы бывшей деревни, пустые и молчаливые. Никого не было.       Левин уехал, ему похрен, законникам тоже. Местность вымерла, теперь точно — руины, запрятанные в лесу. А сам Кай — призрак, по нелепой случайности сохранивший воспоминания, потерянный где-то тут, на этом свете, и нет, зависший между мирами.       Крылова давно сделала свой выбор. Глупо было считать иначе, только такой идиот, как Кай, мог. Уже столько раз бросала, а он все надеялся... на что?       Все, что мог — слепо следовать за машиной, лаять, как шавка, но так и не догнать. Это не его. Он для этого не приспособлен. Бездарный. Слишком бездарный.       Левин забрал ее.       Отобрал, нагло выхватил из рук — теперь Кай не сомневался. Но Ая никогда и не была его. Просто Кай — трус, дурак, который не умел поступить правильно. Недостаточно хорош. Он всегда будет проигрывать, вечно в отстающих, гнаться, лаять, пока снова не упустит. Хватит.       Кого из себя строил? Задрало. Пусть батя и брат в этой хуйне разбираются. И главное. Кай. Больше. Не. Хотел. Видеть. Ее. А она всегда будет где-то рядом, с этими разгромами, полицией, магами. Левиным.       Ая сделала свой выбор, только Кай…       Не делал…       Никогда…       Брызги полетели в стороны, когда тело, раскинув руки, рухнуло вниз. Закружилась трава, холм, небо, останки стен, и голову приняли волны, сомкнувшись мутным болотным смрадом.       Кай разочаровался в себе. Как в законнике, эспере, парне… Он не заслуживал тут стоять, и себе не нравился, никогда не нравился. Он не был персонажем фильма. Не был героем, не был злодеем. Вообще никем.       Пустота. Чертова пустота.       Героев хотя бы девчонки не бросают…       А злодеи берут свое, сжимают коварно пальцы, и в них оказывается конфета. Которая им даже не нужна, просто они могут и с удовольствием пользуются. Оставляя польстившихся в дураках.       Лай. Гребаный лай где-то снаружи.       Плеск.       Лапы взбаламутили воду. Глаза в бессилии закатились: Кай даже утонуть нормально не мог.       Магия забиралась в голову, зрела, поднимаясь откуда-то из глубин, наполняла вены, гнала кровь, толкаясь кислородом в легкие, глупая, рассчитывала на новый раунд…       К сожалению, Кай не умер.              Кай ее упустил.