Райтобер

Звук был странным, абсолютно чуждым для леса. Среди шелеста листвы, щебета птиц слышалось то ли тявканье, то ли мявканье. Местные говорили Цинсюаню вообще не ходить в этот лес, пугали легендами о болотнике, леснике, рассказами о диких зверях и не вернувшихся людях. Цинсюань же считал странным жить на краю леса и не заходить туда даже за веткой или какой ягодой: вся деревня ходила в другой, в паре километров отсюда. Звук интриговал. Цинсюань продирался сквозь поросли, стараясь как можно меньше шуметь и не распугать местных обитателей; мявканье становилось отчетливей, но не громче, в воздухе запахло стылой водой; почему-то становилось все больше черных птиц на ветвях, казалось, что они пристально следят именно за ним. Цинсюань замер, пристально смотря в глаза одной из птиц. Птица смотрела снисходительно, и он нервно рассмеялся, качая головой и чувствуя себя абсолютным придурком. Звук повторился, и Цинсюань от неожиданности подпрыгнул на месте, только сейчас понимая, что вокруг внезапно стало тихо. Он был готов поклясться, что дурацкая птица закатила глаза. Деревья закончились неожиданно, расступаясь вокруг огромного пруда, покрытого тиной. Вокруг него было поразительно чисто, не считая пары поваленных деревьев, словно кто-то старательно убирал все ветки и прошлогоднюю листву. Непонятный звук явно шел откуда-то из-под поваленных деревьев. Цинсюань аккуратно опустился на колени, пытаясь найти источник. Конечно, он не полезет доставать дикого детеныша голыми руками, но, может удастся сдвинуть стволы? — Эй, — позвал кто-то сзади, и Цинсюань бездумно повернулся на голос. Все, что он успел запомнить — черные глаза, а потом его дернуло вперед, выбивая воздух из груди, в нос и рот забилась вода, а паника растеклась по всему телу. Цинсюань словно оцепенел, в голове лихорадочно бились мысли, но он не мог ухватиться ни за одну из них. Его дернуло вверх, словно котенка за шкирку, и тут же все словно закончилось: под руками и коленями была твердая земля, воздух обжигал легкие, Цинсюань закашлялся, выплевывая воду и почти падая навзничь. — Ты не девушка, — недовольно сказал все тот же голос. Цинсюань дезориентировано пытался найти взглядом говорящего, но перед глазами все плыло, словно он все еще в воде. — Иди домой. — Что?.. — его вздернули на ноги, отчего закружилась голова, и развернули лицом в другую сторону. — Иди. Домой. — Строго повторил голос, и Цинсюаня словно толкнули между лопаток. Он сделал шаг, другой, зацепился ногой за ногу, тут же снова падая на колени. В этот раз его никто не тормошил и не трогал, так что он сидел, пока мир не обрел четкость: он был на своей окраине леса, несколько десятков шагов — и он дома. В горле и груди саднило так же, как и в детстве, когда он, не умея плавать, радостно и бесстрашно побежал следом за братом в озеро. Чувство, когда твои легкие заполняются водой, забыть невозможно, даже спустя столько лет. Уже практически на пороге дома Цинсюаня поразило мыслью: он сухой. Волосы, толстовка, джинсы, кроссовки — все сухое, словно он не тонул. Едва зайдя, он тут же бросился проверять таблетницу, но нет, утренняя доза нейролептиков была выпита, значит, либо у него проблемы с памятью и чувством времени, либо нейролептики не действуют и у него галлюцинации. Вечером он обнаружил, что вся его сегодняшняя одежда пахла тиной. Следующие пару недель Цинсюань провел за изучением разных карт — пруд на практически всех из них был, — и разговорами с местными — слушал по сотому кругу легенды, надеясь услышать новую. Но кроме страшилок и уже набившей оскомины легенды про принцессу и чудовищного хозяина леса так ничего и не услышал. Цинсюань не оставлял попыток понять: он точно заходил в лес и причем надолго — потому пастух видел его; он точно слышал звук — потому что его галлюцинации всегда были словно голос, нашептывающий будущее, и совершенно точно никаких звуков животных и даже шелестов; он точно продирался хотя бы через кусты — на руках были мелкие царапины от веток. Он был уверен, что почти захлебнулся. Что видел чьи-то черные глаза. Что его кто-то окликнул. Его одежда совершенно точно пахла тиной. Цинсюань никогда в жизни не чувствовал себя настолько сходящим с ума, а он сумасшедший уже далеко не первый год. Иногда казалось, что кто-то за ним следит со стороны леса, особенно когда Цинсюань выбирался с книжкой или ноутбуком во двор. Но ни прямые взгляды в лес, ни фотографии через плечо не показывали ничего, кроме деревьев, птиц и зарослей полыни. Несколько раз он снова ходил в лес, и даже доходил до пруда. Все было ровно так, как он помнил: сначала много поросли, птицы, потом наоборот, чистый берег, запах стоялой воды и ровный слой ряски, словно она невидимая граница, которую ничто не пересечет. Цинсюань сначала не выходил из тени деревьев, но с каждым разом оказывался ближе к воде, сначала просто выходя на берег, потом и вовсе сидел на корягах, наслаждаясь солнцем, словно он не в странном лесу, а в городском парке. — Ну и что ты тут хочешь высмотреть? — прозвучало сбоку от Цинсюаня, бездумно рассматривающего абсолютно не шевелящуюся на ветру поверхность пруда. Он тут же попытался отскочить в сторону, но, зацепившись за дерево, на котором сидел, упал; в ушах гулко и бешено стучало сердце. — Ты кто? — севшим голосом спросил Цинсюань, когда понял, что тащить в воду его никто не собирается. — Неужели в деревне тебе не рассказали страшных историй с моралью «не суйся в лес»? — собеседник Цинсюаня вопросительно смотрел на него, словно он был глупым ребенком. Цинсюань в ответ молчал, рассматривая его. Можно сказать, обычный парень, если смотреть бегло. Непонятного возраста — может, чуть за двадцать, как и Цинсюаню, а может и больше. Бледный, словно на солнце и в жизни никогда не был, с темными глазами и длинными черными волосами, еще длинней, чем у него самого. Одет точно странно, в какую-то холщовую то ли кофту, то ли рубаху почти до колена. Словно с фестиваля реконструкторов сбежал. — Шел бы ты отсюда, — поняв, что не дождется ответа, продолжил странный парень. — И не лазил там, где не положено. — Вы — Хозяин Леса? — ляпнул Цинсюань быстрее, чем успел подумать. На чужом лице проступила смесь раздражения и усталости. — А мы что, в лесу? — вкрадчиво поинтересовался собеседник, сразу давая понять, какой ответ будет неверным. — Ну… мы у пруда, — неуверенно начал Цинсюань, — а пруд… в лесу… — Это не пруд внутри леса, это лес вокруг пруда. Хозяин Леса — чокнутый пижон, очевидно, что это не я. — Тогда кто вы? — любопытствует Цинсюань. — Болотник? — Да, я скользкое огромное нечто, а теперь проваливай уже, — Не-Хозяин-Леса вел себя так, словно его все эти разговоры утомляют больше всего на свете. — Доволен? — Вы врете, — Цинсюань наконец поднялся с земли и снова сел на бревно, — вы не Болотник. — У тебя вообще как с инстинктом самосохранения, парень? — Не-Болотника явно раздражал этот разговор. — Если я тебе скажу, ты наконец уйдешь? — Цинсюань энергично закивал. Не-болотник тяжело вздохнул. — Меня зовут Черновод. Черновод. Цинсюань раньше ни про кого с таким именем не слышал, но теперь можно спросить в деревне предметно, может что-то и расскажут. — Вали давай, — Черновод встал с бревна, подходя ближе к Цинсюаню, — и чтоб я тебя тут больше не видел. — Хорошо-хорошо, — пообещал Цинсюань, торопливо поднимаясь на ноги, — рад был познакомиться, господин Черновод! Сделав пару шагов в лес, Цинсюань услышал за спиной плеск. Обернувшись, он увидел все такую же безмятежную поверхность воды, полностью покрытой тиной. Про Черновода никто ничего не знал, даже гугл. Говорили, что ни в пруду, ни в реке никто не жил из нечисти, потому что Хозяин Леса самое страшное из чудовищ и никто не хочет с ним соседствовать. С ним жила только принцесса, и только потому что была добродетельна и чиста душой. Какие уж тут топельники или тем более русалки. А вот ниже по течению якобы как раз было много нечисти, утягивающей парней и девушек на дно. Так что ему пришлось написать Линвэнь, имевшей доступ к огромному архиву с данными из экспедиций фольклористов. К сожалению, нового она ничего не сообщила, зато засыпала кучей вопросов начиная от «ты хорошо заботишься о себе?» и заканчивая «за каким хером ты поперся в эту глушь». Полчаса скандала, пара фраз, задевающих за живое и сухое прощание в конце. Цинсюань изнывал от любопытства. Оно проедало в нем дыру, было в каждой его мысли, клубилось дымкой во снах. Он снова начал ходить в лес, но там опять никого и ничего не было, лес как лес. На пруду не завелось ни лягушки, ни комара, не выросло ни камыша, ни рогоза. Птицы были безмолвными наблюдателями. В этот раз на бревне кто-то сидел. Цинсюань заметил его слишком поздно, провалившись в свои мысли, уже сделав шаг из леса к пруду, да так и замер. Уходить было глупо, подойти — страшно. Человек обернулся. — Привет, — нежно улыбнулся ему незнакомец, — не хотел тебя пугать. — Привет, — нервно улыбнулся в ответ Цинсюань, не двигаясь с места. У этого парня, в отличие от Черновода, был абсолютно благожелательный вид, но Цинсюань словно прирос к месту. — Ты должно быть тот парень, который ищет Хэ… — над головой Цинсюаня громко крикнула птица, и парень виновато улыбнулся, словно это из-за него, — Черновода? Ты из деревни на окраине, да? Имя Черновода словно вывело Цинсюаня из сна. Похоже, это был его шанс узнать побольше о загадочном знакомце. — Да, я жил там раньше. С Черноводом мы что-то вроде друзей. — Что-то вроде? — удивился Цинсюань. — Он… сложный человек. — незнакомец вновь мягко улыбнулся. — Я считаю нас друзьями, он скорее всего скажет, что мы не друзья. Но я рад, что у него завелся новый друг. От последних слов и лукавой улыбки Цинсюань неожиданно залился краской. — Я просто… — неуверенно начал Цинсюань. Потом, после паузы, продолжил, — а вы?.. — О, я просто тут живу, ничем не владею, — замахал руками перед собой парень, — просто живу! Меня зовут Се Лянь. — Ши Цинсюань. — Сюань как «водоворот»? — Нет, как «черный». — О, — лицо Се Ляня стало задумчивым, — а это интересно. — Интересно что? — насторожился Цинсюань. — Нет-нет, ничего, это я о своем, — отмахнулся Се Лянь. — Ну, мне пора, был рад знакомству! — и, прежде чем Цинсюань успел что-либо ответить, скрылся в лесу. В следующий раз Черновод уже ждал Цинсюаня. — Прекращай сюда ходить, — вместо приветствия сказал Черновод. — Но почему? — Потому что. — Но мне любопытно! — начал спорить Цинсюань, — кто вы такой? Почему вытащили меня из воды? Где вы живете? — Вытащил потому что ты не девушка, я тебе это сразу сказал, — Черновод явно только невероятным усилием воли удержался от того, чтобы закатить глаза. — А какая вам разница — девушка или парень? — от любопытства Цинсюань сделал шаг вперед. — У них мясо нежнее, — оскалился в ответ Черновод, и Цинсюаню на мгновение показалось, что у него зубы как иглы; но потом все прошло. — И вообще, я ужасное морское чудовище, которое… — Речное, — перебил его Цинсюань. Черновод непонимающе перевел на него взгляд. — Речное чудовище, не морское. У нас же пресные водоемы здесь. Морское живет в соленой воде, а речное — в пресной. По аналогии с рыбой. Черновод молча смерил тяжелым взглядом Цинсюаня с головы до ног, и тот почувствовал себя той самой рыбой, которую сейчас освежуют новеньким острым ножом. — Ты псих? — уточнил Черновод после паузы. — Немного, — Цинсюань нервно обхватил себя одной рукой, — но я лечусь! Между ними снова повисла тишина. — Делай что хочешь, — наконец сказал Черновод и ушел в лес. Фактически получив разрешение, Цинсюань ходил к пруду практически через день. Носил с собой термос с чаем, слушал музыку, читал книги из местной библиотеки. Разговаривал с птицами, когда казалось, что его действительно слушают, иногда зачитывал им куски понравившихся историй. «Ты принимаешь таблетки?», писала ему Линвэнь. «Ты слишком часто ходишь в лес», говорили ему знакомые из деревни. Первый раз Черновод вышел к нему, когда Цинсюань читал сборник местных сказок. Дослушал историю до конца, сказал, что все было не так; но как было — не рассказал. Взял из рук Цинсюаня книжку, полистал в поисках чего-то, задержался на некоторых страницах, ворча себе под нос что-то недовольное, и отдал обратно. Потом пришел на книжку о пиратах, историю о волшебном замке, и Цинсюань стал всегда читать вслух и никогда не дочитывал истории дома. Черновод чаще всего просто сидел рядом, изредка неохотно отвечая на вопросы, съедал все бутерброды, если Цинсюань не следил за ними, и хмурился каждый раз, когда что-то было ему не по душе. Цинсюань чувствовал себя на удивление умиротворенно, вечно натянутая нить тревоги внутри переставала звенеть; словно в его жизни все встало на места. Волшебство закончилось из-за привычки Цинсюаня говорить, не подумав до конца. Черновод перекидавыл волосы с одного плеча на другое, когда Цинсюань, уже больше недели бессовестно открыто залипающий на нем, заметил в сбившемся заднем вырезе, что чужая спина красная, как кусок мяса в лавке. — Твоя спина… — только и успел тогда растерянно сказать Цинсюань. Черновод резко обернулся к нему, пригвождая к месту злым взглядом. Много раз до этого Цинсюань оказывался под его взглядом, и недовольным, и саркастичным, и смеющимся, и злым, и раздосадованным, но до сегодняшнего в этих глазах никогда не было реальной опасности. В голове лихорадочно бегали мысли, в ушах стучал пульс — Цинсюань хотел исправить ситуацию, но абсолютно не понимал как. Посверлив его взглядом с минуту, Черновод медленно встал и ушел куда-то за спину Цинсюаню. С тех пор Цинсюань всегда был один. Даже птицы, которых всегда было много на ветках ближайших деревьев, теперь прятались где-то в листве. Читать вслух казалось неловким и глупым, вокруг было ощущение полной безжизненности. К концу лета он чаще смотрел из окна на лес, чем ходил через него к пруду. Праздник урожая в октябре был красивым, шумным и веселым, и абсолютно поперек горла Цинсюаню, так что к вечеру он был изрядно пьян. На центральной площади у костра детям рассказывали местные сказки, и он фыркал себе под нос на каждом моменте, потому что внутри него голос Черновода снова критиковал и говорил, что все было не так. Цинсюань так скучал по нему. По молчаливым посиделкам, недовольному ворчанию, едким комментариям, ворованным бутербродам и книжкам на двоих. По бликам солнца в реке черных волос, глазам, похожим на глубокий колодец, по взглядам. Он ненавидел скучать по ком-либо. Идти через лес ночью, да еще и незнакомой дорогой, было безрассудным, но сливовое вино внутри придавало уверенности в себе. Цинсюаню казалось, что он чувствует болото как стрелка компаса чувствует северный полюс. Под ногами шуршали листья, ветки цеплялись за волосы, пальто и руки, вокруг не было видно ни зги, но Цинсюань ломился вперед, шумя как медведь. На секунду ему подумалось, что сейчас из-за дерева выйдет какой-нибудь дух или животное и отчитает его за поздний шум, словно бдительная тетушка в многоквартирнике. Цинсюань рассмеялся от этой мысли, и из соседних кустов бросилась наутек какая-то птица. Наверное, куропатка. — Черновод! — закричал он, выйдя наконец к пруду. — Я знаю, что ты слышишь! ЧЕР! НО! ВОД! — продолжал кричать, оборачиваясь вокруг себя. — Прекрати орать, — сказали откуда-то сбоку. Цинсюань резко обернулся на звук: Черновод, наполовину вылезший из воды, устало подпирал голову рукой в паре метров. — Привет, — счастливо улыбнулся Цинсюань, ложась на живот перед Черноводом прямо на холодную землю. — Я скучал. Как твои дела? — Ты напился, — констатировал Черновод, словно это ответы на все вопросы. — Это еще не напился, — возражает Цинсюань. Расстояние между ними — чуть больше ладони, но все небо затянуто тучами, и он не может рассмотреть чужое лицо. Только блеск глаз заметен. — Шел бы ты домой, — то ли попросил, то ли приказал Черновод. — Не хочу, — прошептал Цинсюань, все так же не отрывая взгляда. Подтянулся на локтях, приближая лицо, и замер, ожидая реакции. Черновод даже не шелохнулся. Цинсюань наклонился вперед, прижимаясь губами в наивном подобии поцелуя. «Холодные как у мертвеца», подумал Цинсюань, и наружу прорвался маленький смешок. Он же и есть мертвец. — Мы не в той сказке, Цинсюань. — Знаю-знаю, нужно признаться в любви, и тогда у тебя вместо хвоста отрастут ноги, и голос злой ведьме не достанется. — Не… — Я знаю, — перебил Цинсюань, становясь серьезным. — Сказки со счастливым финалом не для нас. — Прочитал? — ровно спросил Черновод. — Ага. Ну, думаю, как всегда все переврали, но в целом понятно. — Хорошо, — Черновод положил ладонь на щеку Цинсюаня будто бы в ласке. — Хорошо, — согласился Цинсюань, закрывая глаза и расслабляясь. Тихий плеск, и воду впервые за долгое время подернуло рябью, раскачивая ряску на волнах, а затем снова наступила безмятженость.