Intertemporal

      Два дня спустя, сидя на пушистом ковре в гостиной Хосока, Чонгук потягивал из баночки йогурт, любезно принесённый его хёном. Мужчине было ужасно стыдно, когда его желудок неприятно заурчал в тишине, окутавшей их двоих. Хоби тут же нахмурился, а затем вздохнул, поднимаясь с пола под тихое ‘Я забыл’, слетевшее с потрескавшихся губ Чона. На самом деле он не забыл. Просто не хотел. Как и в два предыдущих дня, проведённых в какой-то прострации, потерявшись между реальностью и сном. — Сколько коробок ты уже перебрал? — между делом спросил старший, сортируя свадебные открытки, подаренные ему и Джихё на скромной церемонии. — Три, — прочистил горло Чон, складывая в коробочку всё, что бросил в его сторону хён. Хосок вздохнул, а затем поднял голову, заглядывая в карие глаза Чонгука. — У тебя слишком мало времени, — напомнил ему мужчина. — Я знаю, я… Это тяжело, — признался Чон, облизав сухие губы. Идеальные брови сошлись на переносице, а голова опустилась к плечам. Наполовину заполненная коробка ту же выскользнула из его поля зрения, заменившись чужими коленями и тихим голосом рядом. — Я знаю, — прошептал Хосок, протянув руку к голове донсена, чтобы погладить того по спутавшимся волосам. — Поэтому… Хочешь, я помогу тебе? — У тебя хватает своих проблем, хён, — качнул головой Чонгук, подняв взгляд на старшего. — Возиться со мной — это последнее, что ты должен делать перед тем, как покинуть Сидней. Хосок хмыкнул. — В таком случае, сделай старику одолжение и начни собирать свои вещи чуть быстрее. Просто чтобы нам не пришлось в последние минуты перед вылетом решать, оставить ли твой комод с трусами нетронутым… — Я могу купить новые, — закатил глаза младший, извиваясь в руках хёна. — Ты-то можешь, но, боюсь, новые владельцы дома не обрадуются оставленному им нижнему белью… — Боже, остановись, — вымученно улыбнулся Чонгук, откинувшись назад и упершись локтями в ковёр. Что-то острое кольнуло в его руку и мужчина тут же нахмурился, взглянув под свою ладонь. Там, в белой рамке, обклеенной жёлтыми ромашками из бисера, была фотография их четверых со свадьбы семейства Чон. — О, ещё один подарок Чимина, — обратив внимание на то, что держит в руках донсен, вспомнил Хосок. — Я помню, — кисло улыбнулся Чонгук, вертя в руках стертую рамку. Некоторые ромашки были наполовину бесцветные, так как бисер отклеился, оставив за собой прозрачный цвет закрепляющего материала. — Это дерьмо валялось по всему дому. Даже в постели, — пробормотал мужчина, наблюдая за тем, как желтая бисеринка скатывается по его ладони, останавливаясь в углублении возле длинного, побелевшего с годами шрама. — Чимин был одержим бисером, — хихикнул старший, явно окунаясь в воспоминания. — Джихё не переставала говорить о том, что он пообещал сплести нам красивые браслеты… На фоне болтающего без умолку Хосока, Чонгук чувствовал себя онемевшим, уставившись на белый шрам. Мужчина пытался вспомнить, где именно он мог его получить. В какой момент своей жизни. — Что случилось? — спустя несколько секунд тишины, спросил Хоби. Чонгук поднял голову, а затем и правую руку, демонстрируя свободную ладонь. — Откуда у меня этот шрам? Серьёзно, таблетки настолько хороши, что стирают ему память? Есть ли возможность того, что если он будет продолжать их пить еще пару лет, то в один прекрасный день проснётся, так ничего и не вспомнив. — Хм, — нахмурился мужчина, всматриваясь в раскрытую ладонь друга. — Разве это не тот порез, из-за которого ты заляпал сиденье в концертном зале? Помнишь, ты рассказывал мне? Чонгук качнул головой, теперь сам взглянул на ладонь. — На весеннем фестивале, несколько лет назад. Разве ты тогда не снимал Юнги и… О! И Чимина тоже, — хлопнул в ладоши старший из-за чего Чонгук вздрогнул, нахмурившись еще больше. — Я этого не помню. — Да ладно, — недоверчиво протянул Чон. — Даже я помню, как Джихё тебе предложила помощь, но ты был таким скромным и напуганным. Спрятался за камерой и убежал, — с улыбкой на губах закончил Хосок, скосив взгляд на оставленную на полу фотографию со свадьбы. Чонгук хорошо помнил тот день. Помнил тот первый раз, когда увидел Чимина. Темные волосы мягкими волнами легли на его лицо. Белая рубашка и штаны украшали его подтянутое тело. Он не помнит Джихё. Как не помнит и то, что когда-то рассказывал об этом шраме. — Звучит очень неловко, — попытался отшутиться Чон, еще раз взглянув на ладонь. Он бы запомнил этот шрам. Как и все те, что были оставлены на его теле за эту совсем недолгую жизнь. Хосок хмыкнул. — Для нашей первой встречи это действительно было неловко. Мир перед глазами Чонгука накренился, а затем замедлился, пока он прислушивался к стуку собственного сердца. Он сошел с ума? Потому что, блять, это не было их первой встречей. Чонгук клянется, что может описать те злосчастные пять минут как сейчас. Как он снимал Юнги, а затем на сцену вышел Чимин. Как он был очарован им и смущен одновременно, потому что никогда прежде его еще так сильно не привлекали мужчины. Песня закончилась, Чимин исчез. А Чонгук, как самый настоящий подросток, которому чуть меньше года назад исполнилось двадцать, схватил камеру и с колотящемся в груди сердцем покинул концертный зал. Тот вечер не был их первой встречей, как и не было пореза и крови, заляпавшей сиденье. — Чонгук? — услышал мужчина голос, тут же моргнув. — А? — нелепо отозвался Чон, чувствуя себя дезориентированным в знакомом месте. — Ты внезапно отключился, — объяснил старший, всматриваясь в бледное лицо донсена. В ответ последовала тишина. — Давай-ка заварим рамёна, — вздохнул Хоби, с болью в груди наблюдая за тем, как из небольшой части его жизни ускользает та самая жизнь.       К большому удивлению Чонгука, он уже и забыл, когда в последний раз ел такой вкусный рамён. После того, как Чимин покинул этот мир, мужчина перестал чувствовать вкус к жизни. Это касалось и еды, ставшей для него пресной, вне зависимости от того, как сильно бы он её не солил или не перчил. Всё было безвкусным. Почему сегодняшний рамён был особенным? Может быть, потому что за окном был уже вечер, а уютную кухню освещал тёплый свет из микроволновой печи и духового шкафа, в котором готовилась сделанная на быструю руку домашняя пицца. Может быть, это был голос отца Чимина, потрескивающий в динамике телефона Хосока, вдохнувший в Чонгука немного жизненных сил. Иногда он скучал по своим родителям. Но больше всего — по госпоже Пак и её вкусному кимчи. — Я встречу вас в аэропорту, — пообещал господин Пак, уставшим голосом после рабочего дня. — Вы — наше спасенье! — улыбнулся Хоби, склонив голову над телефоном, лежавшим на столе. — Перестань, Хоб-а, это ты присматривал за моим сыном последние восемь лет. И, Чонгук-а, твоя мама просит, чтобы ты ей позвонил. — Конечно, абоним, — кивнул Чонгук, хоть и не собирался этого делать. — Аппа. — Х-хорошо, аппа, — заикнулся Чонгук, до сих пор смущенный тем, что отец Чимина настаивал на том, чтобы Чон называл его аппой. И тому была причина. По крайней мере, так считал господин Пак, узнав о том, что родители Чонгука отвернулись от него, стоило их сыну признаться, что ему нравятся мужчины. Всё стало ещё хуже, когда Чон сообщил своему отцу о том, что улетает в Австралию по рабочей визе. Точкой в их отношениях была свадьба, на которую не прилетел даже его старший брат. — Позвони своей матери, — снова напомнил господин Пак и без лишних слов отключил вызов. Чонгук вздохнул, проведя ладонями по лицу. После смерти Чимина она связалась с ним. Выплеснула на Чонгука соболезнования длинною в минуту и вновь исчезла, скорее всего, озабоченная благоустройством дома для своего старшего и любимого сына. — Не звони ей, — фыркнул Хосок, скривившись. — И не собирался, — покачал головой Чон. — Я не для этого заблокировал её номер. Хён поджал губы, а затем грустно улыбнулся, взглянув в сторону духового шкафа. — Тебе собрать с собой? — предложил старший, оттолкнувшись от кухонного островка, чтобы стянуть полотенце с вешалки над умывальником. — Да, пожалуйста, — устало кивнул Чон, наблюдая за тем, как его друг заботливо разрезает только что приготовленную для них двоих пиццу и упаковывает её в пищевую фольгу.       Наступившая ночь была такая же, как и все предыдущие за последние полгода. Ближе к двум часам ночи, когда луна висела высоко в небе, струясь светом через открытые стеклянные двери и освещая комнату, Чонгука начало трясти. Это началось с внезапного пробуждения и паники из-за грохочущего в ушах сердца. Дыхание мужчины было поверхностным, а руки и ноги дрожали. Челюсти были сжаты до такой степени, что разболелся череп. — Чёрт, — прошипел мужчина, сквозь зубы. Соскользнув с кровати на дрожащих ногах, Чон упал на пол и тихо застонал, готовый разрыдаться просто из-за не покидающей его усталости. Он чертовски вымотан. Устал бороться каждую ночь с приступами тревоги или паники. Устал сидеть на холодном песке или в душе, лёжа на белой плитке, пока ледяные капли бьются о его кожу. Устал исписывать купленный чуть больше четырёх месяцев назад блокнот, делясь своими переживаниями и болью. Делясь злостью и ненавистью. Чувством несправедливости. Делясь тем, как сильно он скучал по своему мужу. Устал плакать, уткнувшись в подушку или свитер Чимина, и проклинать самого себя за то, что не поступил иначе. Ночь была его личным адом. И сегодняшняя не была исключением. Кое-как поднявшись на ноги, Чонгук потянулся за футболкой и домашними штанами, оставленными им же на кресле в углу комнаты. Он даже не помнил, как надевал их, полностью сосредоточившись на дрожи в теле. ‘Я схожу с ума’ — повторял его мозг. Еще немного, и… — Ты не сойдешь с ума, придурок, — раздраженно выплюнул Чон. Попытавшись сделать несколько глубоких вздохов, что рвано срывались с его губ, в конечном итоге, мужчина опустился обратно на пол и прислонился спиной к кровати, закрыв глаза. Мысли в его голове метались со скоростью света, закручивая сознание в спираль. Бесконечное ‘Мне страшно’ без явной на то причины и ужас от того, что это никогда не закончится. Спустя пару секунд Чонгук вытянул ноги вперед и попытался расслабить руки, несмотря на то что они продолжали дрожать. Ему нужно было подышать диафрагмой, но каждая частика его тела была напряжена настолько, что невозможно было сделать даже обычный вдох. Сжав пальцы в кулак, надавив короткими ногтями на кожу, мужчина тихо зашипел, почувствовав пульсирующую боль в правой ладони. В недоумении, Чонгук раскрыл ладонь и взглянул на маленькие полумесяцы, оставленные его ногтями. Ничего страшного и травмирующего. Он проделывал это уже не раз, но почему же… Шрам. Белый шрам, поперек которого был виден след от давления. — Я схожу с ума, — вымученно улыбнулся Чон, со стороны действительно выглядя как сумасшедший. — Откуда ты, блять, взялся? Но шрам не отвечал. Да и в комнате было ужасно тихо, за исключением шума волн, бушующих за стенами их с Чимином дома. Опустив руку, не сразу заметив, что он перестал дрожать, Чонгук поднял голову и взглянул на компьютерный стол, туда, где горела зеленая лампочка. Наушники всё еще были подключены к камере, болтаясь наполовину соскользнув со стола, там, где он оставил их прошлой ночью, когда вставал с постели, чтобы очередной раз привести свои мысли в порядок. Недоверчиво глядя на камеру, чувствуя себя идиотом, мужчина поднялся с пола и подошел к компьютерному столу, заглядывая во всё ещё открытый экран. Вот почему горел зеленый свет. Он не выключил камеру. Опустив плечи и намереваясь вернуться в кровать, чтобы согреть заледеневшие конечности, Чонгук в последнюю секунду захватил видеокамеру со стола, возвращаясь в постель. Присев и скрестив ноги под одеялом, все еще чувствуя приступ ненадолго ушедшей тревоги, Чон вставил наушники в уши и надавил пальцем на экран. Пять видео. Похоже ему нужно было еще раз ознакомиться с первым видео и вспомнить о том, что же произошло в момент съёмки. Как он мог упустить гребаный порез ладони, о котором помнил Хосок, но не он? Чонгук нажал на первое видео, но ничего не произошло. — Сломалась? — нахмурился мужчина, еще раз надавливая большим пальцем на маленькую миниатюрку. Ничего. — Что за, — фыркнул раздраженно мужчина, тут же вздрагивая, как только палец коснулся следующего видео. Второго. Его встретила ярко освещенная комната. Танцевальная студия, в которой, как минимум, собралось десять человек, забившихся в самый угол с камерами, чтобы не мешать танцорам. Чонгук помнил этот день. Причина, по которой он оказался в этой студии, как и все остальные с его факультета — эксперимент. Задание, которое дал им их преподаватель, разделив на группы по десять человек. И хвала Мерлину, как сказал бы профессор Слизнорт из Гарри Поттера, декан факультета танцев согласился на эту сделку, также разделив и танцоров, которые будут представлять им номера, подготовленные для осеннего фестиваля. Это был второй раз, когда Чонгук увидел Чимина. Он был следующим на очереди для танца. Весь в черном, готовый сразить всех наповал своей пластикой и взглядом, пожирающим твою душу. Dove Cameron, Khalid — We Go Down Сердце Чонгука подскочило к горлу, когда внезапно заиграла музыка, уже знакомая ему с прошлых лет. Чимин двинулся по студии, плавно переставляя ноги, скользя носком по лакированному полу. Его движения были легкими, но в то же время тяжелыми. Удушающими. Гипнотизирующими. Его руки плавно рассекали воздух, изгибаясь в тандеме с телом, и если бы не охнувший рядом второкурсник, то Чонгук, клянётся богом, пустил бы слюни на этот вылизанный персоналом пол. Оглянувшись назад, поймав на себе смущённый взгляд парня, младший вернул свое внимание обратно камере и поднял руку, чтобы сместить штатив. На его периферии Чимин упал на пол, выгибаясь и вытягивая руки к потолку, однако, к большому удивлению самого Чонгука, он был заинтересован совсем другой вещью. Своей рукой и розовеющим на ладони шрамом. Вздрогнув от повышающегося голоса в колонках, Чонгук оглянулся по сторонам, замечая, что все остальные заняты съёмкой. Разве он не был таким же? Погруженный в танец своего будущего мужа, весь вспотевший от переполнявших его эмоций. Разве он не был таким? Тогда почему же сейчас он чувствовал холод? Он… чувствовал. Тяжело сглотнув вязкую слюну, Чонгук взглянул вниз на свои скрещенные ноги и пошевелил пальцами в носках. Затем ткнул пальцем в бедро и ущипнул за руку. Сердце забилось быстрее, а тело накрыла мелкая дрожь, покинувшая его буквально пять минут назад. Ушедшая в темноту его спальни, когда он обнаружил видеокамеру на компьютерном столе. Разве не там он должен находиться прямо сейчас? Сидя на своей кровати с наушниками в ушах. Неужели он все-таки сошел с ума? Плотно сжав челюсть, чтобы не стучать зубами, Чонгук повернул голову влево и тихо шикнул, привлекая к себе внимание еще одного второкурсника. Кажется, он его знал в то время, но сейчас совершенно не помнил. — Что? — откликнулся парень, оторвав взгляд от завораживающего весь танцевальный класс танцора. — Ты можешь меня ущипнуть? — тихо спросил Чон, должно быть, выглядя сумасшедшим. Парень скривился, но, недолго думая, протянул руку и ущипнул за голую кожу на руке Чона. Больно. — С-спасибо. Он явно сходит с ума, потому что все происходящее не могло быть правдой. Он уже пережил это. Пережил этот момент и хорошо помнил, что делал в те минуты. Прислушавшись к песне, мелодия которой подходила к концу, Чонгук не смог придумать ничего лучше, чем потянуться за рюкзаком и расстегнуть передний карман, из которого выудил небольшие канцелярские ножницы. ‘Together’ — запел дуэт, завершая свою прекрасную песню. Мелодия начала стихать, а все вокруг внезапно зашевелились, приходя в себя. Времени было мало. Чонгук взглянул на свои руки, а затем поднес лезвие ножниц к пальцу, надавливая на им на указательный. Алая кровь расплылась в его глазах, а затем всё потемнело. — Черт! — прошипел Чон, захватывая ртом ночной и холодный воздух, что проникал через открытые двери, выходящие на террасу. Вокруг было темно, и только лунный свет освещал кровать, в которой он сидел. Видеокамера лежала на его скрещенных ногах, а наушники всё еще были плотно вставлены в уши. Он сорвал их, отбросив в сторону, и первое, что сделал, как только включил свет на прикроватной тумбочке, это взглянул на свою правую руку. — Какого чёрта? — ошарашенно спросил у пустоты мужчина, глядя на побелевший шрам на указательном пальце. Секунда, две, три. Темнота.