Спектакль: Акт Второй / Acta est fabŭla

Большая светлая комната: у стены стоит мягкий угловой диван бежевого цвета, над ним — композиция из четырёх картин с какой-то абстракцией, рядом — небольшая черная тумба со стопкой книг и высоким зеленым папоротником в белом цветочном горшке; напротив дивана стоит стеклянный кофейный столик, на полу — небольшой круглый коврик; на противоположной стене — тонкий телевизор, даже не включенный в розетку, под ним — сделанная под светлое дерево стенка с множеством полочек, заставленных фигурками, книгами и маленькими мягкими игрушками. Ави проходит в комнату, щелкая выключатель около двери, в лицо сразу ударяет яркий свет, который он приглушает при помощи пульта. Парень быстро идет в конец комнаты, открывает окно, впуская свежий воздух, и жестом приглашает Кадзуху присесть на диван: — Прости, у меня не прибрано и воняет краской… не ждал сегодня гостей, хоть и сам позвал. Неловко вышло… Он подходит к тумбе около дивана и собирает стопку книг, принимаясь наводить хоть какое-то подобие порядка. — Всё хорошо, у тебя очень уютно. — Спасибо… эм… располагайся, я схожу на кухню за бокалами и заодно принесу сюда одеяло и подушку сразу. Надеюсь, ты не против переночевать на диване? Можно и у меня в комнате на кровати, но там совсем беспорядок… да и вещи я особо из коробок ещё не разобрал, так что… — Не против, конечно, на диване так на диване. — Супер, тогда… эм… — поднимает задумчивый взгляд вверх. — А, да, точно, я на кухню. — Давай. Ави уходит, оставляя Кадзуху самого. Юноша робко присаживается на диван и осматривает комнату. Невольно он вдруг понимает, что давно не был дома у кого-то вот так, в одиночку. Он всегда был либо с Альбедо, либо с Нигредо, либо в общежитии… но так, чтобы находиться дома у друга, ещё и оставаться у него на ночь — такого, кажется, не было никогда. Взгляд задерживается на игрушках на полках, они придают комнате особый уют, хоть немного не вяжутся с образом Ави. Манга и фигурки говорят о том, что хозяин квартиры, кажется, интересуется играми и аниме. — Тук-тук, — Авис машет рукой у него перед лицом. — Уснул? — Ой, — за рассматриванием чужого дома Кадзуха не заметил, как друг вернулся. — Прости, заглючил. — Бывает, держи, — брюнет кладет на диван подушку и скрученное одеяло, а затем передает другу мягкий спортивный костюм. — Переоденься с улицы, пожалуйста, в ванной есть полотенце, умоешься, если что. Голубое полотенце чистое, можешь взять его. Я пока принесу выпивку и еду, чтобы не на голодный желудок пить, а то вынесет. — Спасибо. Взяв одежду, Кадзуха уходит. В ванной тоже светло и приятно, пахнет чем-то отдаленно знакомым, но юноша не может вспомнить, что это за запах. Он быстро умывается и переодевается, спортивный костюм оказывается почти идеальным по размеру. Судя по всему, у Ави и Альбедо одинаковый порошок. Стоило юноше уловить запах от чистой одежды, сердце невольно пропускает удар. Юноша возвращается в комнату: на столе уже стоят два бокала, конфеты, нарезка сыра и немного готовых закусок, которые они купили по дороге домой. — Ого, быстро ты тут, — протягивает Кадзуха, уже подойдя к столу. — Пф, садись. Авис сидит, закинув ногу на ногу и отклоняясь назад. Он упирается ладонями в мягкий диван и слабо раскачивает ногой. Рукава домашней тёмно-синей кофты закатаны по локоть, свободные шорты прикрывают тонкие ноги до середины бедра, парень трясет стопой, сбрасывая комнатные тапочки, оставаясь в белых носках, а затем затягивает ноги на диван. Он садится в позу лотоса и вопросительно смотрит на Кадзуху: — Что-то не так? — А? Нет, просто, — юноша отрицательно качает головой и присаживается рядом с другом. — Тебе не холодно? Окно открыто, январь, а ты в шортах. — Внимательность — не твоя сильная сторона, Казу, — проговаривает, уже наливая в бокал виски. — Я уже закрыл окно. Каэдэхара смотрит в стакан, всё ещё сомневаясь, стоит ли ему пить. Последний раз, когда он пил крепкий алкоголь, то был с Альбедо. Конечно, душевный разговор тогда тоже был, и действительно под алкоголем говорить легче, но ещё они тогда переспали, а от одежды Ави пахнет Альбедо. «Глупости», — отмахнувшись от собственных мыслей, он присаживается рядом с другом и тянется к стакану. Первый глоток идет довольно неприятно: горько и горячо, алкоголь обжигает, Кадзуха морщится, а Авис усмехается. Юноша пьет довольно редко, так что и сам не знает своей «нормы». Почему-то кажется, что чтобы напиться ему много не надо, из-за этого он старается быть аккуратным, чтобы не перебрать, но даже так получается плохо. Он совсем не заметил, как это произошло, но разум уже начинает мутнеть, а тело становится «не его». — Ой, что-то, кажется, я выпил лишнего… — бубнит Каэдэхара. — Ещё бы, — отвечает Ави, — может, не лишнего, конечно, но обычно такой алкоголь залпом не пьют, Казу. — Ой… ну… спать буду крепче, получается. — И голова болеть будет сильнее, — добавляет Авис. — Кстати, ты нечасто пьешь, да? Как-то я не подумал об этом… может, надо было что-то полегче купить. Так-то я вообще не пью, поэтому у меня дома и алкоголя даже нет… — Нет, всё нормально, я в порядке, — Кадзуха качает головой и переводит взгляд в стакан в руках друга. — А ты что пьешь? — Гранатовый сок. Будешь? — не задумываясь, протягивает блондину свой стакан. — Ави… у тебя ведь нет никого, да? Ну, имею в виду, что ты не в отношениях. — Да, верно. — Почему? — Хм… полагаю, я всё ещё не отошел от прошлых отношений, так что… думаю, я пока не готов. Да и вообще я чувствую себя свободно и легко, не уверен, что мне вообще нужны отношения. — А мне нужны… — Кадзуха ставит свой бокал на стол и ложится на диван, опуская голову на бедро Ави. — Я так сильно его люблю, что буквально сам чувствую, как угасаю без него… он сейчас такой чужой… никаких странных шуток или взглядов, аккуратных касаний, насмешек и стебов… он совсем не тот, в кого я когда-то влюбился… и это больно. — Даже не представляю, — брюнет вздыхает и аккуратно поглаживает друга по волосам, перебирая мягкие пряди пальцами. — Но ведь и ты — не тот, в кого он когда-то влюбился, разве нет…? Ваши отношения начались больше двух лет назад, потом ты на два года оборвал общение с ним, а потом вернулся. Думаешь, ты вернулся тем же человеком, что и был, когда вы расстались? Сомневаюсь. Но даже так он ведь принял тебя… так что, думаю, и ты сможешь принять его… если захочешь, конечно. — Хм… Как-то не думал об этом… — он поворачивается на бок и утыкается другу лицом в живот. — Можно я скажу тебе что-то, а ты… а ты это сразу забудешь… — Попробуй. — Он сейчас такой… такой беззащитный и такой… невинный и чистый… я понял… сейчас… сегодня… я понял, что хочу… хочу испачкать его… — Имеешь в виду…? — Да… я хочу его… хочу увидеть «этого» Альбедо в слезах… его взгляд сейчас не такой, как раньше… он не пустой и не безжизненный, он эмоциональный… и я хочу увидеть в этих глазах сильные эмоции… страх… ужас… хочу увидеть лицо, выражающее такие безумно сильные эмоции… я ненормальный, да? — Хм… ты не обсуждал это с Нигредо, да? — Как я могу сказать ему такое…? Типо… «привет, Нигредо, я хочу запугать твоего травмированного брата, чтобы увидеть в его глазах эмоции…»? Звучит отлично. — Казу, ты уверен, что дело в эмоциях? Может, ты просто подсознательно пытаешься понять, почему твой отец делал это с Альбедо? И ты просто не придумал ничего лучше, чем испытать на себе, чтобы понять? — Я ненавижу его за то, что он сделал с Альбедо, Ави. Ненавижу и не понимаю, всей душой ненавижу… вот только почему мне вообще в голову приходит подобное? Я никогда себя не прощу, если что-то сделаю ему… но… если испугать его… если стриггерить… каковы шансы, что получится зацепиться за психологическую травму и поднять хоть какие-то его воспоминания? — Хм… — Ави вздыхает затем сводит брови к переносице. Пару секунд колебания, внутренняя борьба с самим собой, и брюнет снова вздыхает, а затем роняет смешок: — Эй, Казу, как думаешь, зачем я пригласил тебя к себе домой? — Что? — Каэдэхара поднимает голову и вопросительно смотрит на друга. — Разве… — Правда думал, что я пригласил тебя, чтобы выслушивать твои пиздострадания? Да черта с два, Казу, хехе. — Ч-что…? Авис грубо хватает друга за запястья и тянет на себя, он очевидно сильнее податливого и изрядно выпившего юноши. На лице появляется слегка безумная улыбка, бледно-синие глаза слабо сверкнули. — Ч-что ты делаешь, Ави…? — Разве не очевидно? — брюнет горячо выдыхает в приоткрытые губы Кадзухи, и по телу второго сразу пробегает дрожь. — Ты пугаешь меня… Ави, это уже несмешно, правда… — У меня плохо с юмором, ты же знаешь. Авис давит на юношу, вынуждая того опуститься спиной на диван, нависает сверху над ним и немного истерично усмехается. В алых глазах застыл страх, сердцебиение ускоряется: — З-зачем…? — А почему нет? — парень заводит руки Кадзухи над головой и склоняется ниже. — А на что ты рассчитывал, идя ко мне домой? Неужели ты мне доверял? Оу, неудобно… — Ты же шутишь, да…? Шутишь…? — Да, шучу, давай пошутим вместе, Казу. Брюнет наклоняет голову и впивается в губы Каэдэхары. Так нагло и грубо сминает их в поцелуе, вдавливает голову юноши в подушку, не позволяя тому отвернуться и разорвать поцелуй. Кадзуха слабо сопротивляется, пытаясь выпутать свои руки из хватки друга, ёрзает под ним, желая вырваться, но ничего не получается. Страшно. Сдержать слезы не выходит, они так предательски проступают на глазах, лицо выражает лишь сильный испуг и страх, запястья ноют, но самая большая боль сейчас — душевная. Его предали. Предал тот, кому он доверял больше всех. Только он один знает про Кадзуху всё, только ему юноша смог рассказать всю правду, только с ним чувствовал себя спокойно, и что теперь? Его предали. Так жестоко, грубо и безжалостно предали. От такого руки опускаются настолько, что сопротивляться нет ни сил, ни желания. — Ави… почему… Чувствуя, что Кадзуха сдался, Авис отстраняется. — Вот так он и спросит тебя, Казу. — Ч-что…? — Когда ты ударишь его… когда попробуешь вызвать страх или ужас… он будет чувствовать, что его предали, будет смотреть на тебя, сквозь слезы, как ты на меня сейчас, и спросит: «Казу, почему?». Что ты ответишь ему? — Блять, Ави! — Кадзуха поднимается и с силой ударяет друга в плечо. — Я ведь и правда подумал, что ты… — Пф, — усмехается и откидывается назад на спинку дивана, скрещивает руки на груди и приподнимает одну бровь. — Это было жестоко… — Хочешь, чтобы он почувствовал всё то, что только что почувствовал ты? — Нет… — Значит нужно браться за себя, Казу… Будет плохо, если ты сорвёшься. Может, всё-таки к психологу? Так-то Нигредо не единственный психолог в мире… я не спорю, что он хорош, но раз на эту тему ты не можешь поговорить с ним… — Блять… — Казу, послушай, — Ави опускает руки ему на плечи, — то, что с тобой сейчас происходит, это в какой-то мере нормально. Имею в виду, что вполне ожидаемо, что рано или поздно ты начнёшь чувствовать себя похожим на отца, а «невинное» и «беззащитное» состояние Альбедо вызывает у тебя интерес. Твое подсознание невольно проводит эти параллели, давит на тебя и подкидывает навязчивые мысли, а учитывая особенности твоего «мышления»… — Думаешь, это «он» пытается навязать мне подобное? — Я думаю, что Нигредо поймёт тебя. Да, Альбедо — его брат, но тем не менее, Нигредо слишком хороший психолог, чтобы позволить личным чувствам мешать работе. Даже я понимаю, что ты не виноват в том, что эта проблема возникла, так что, очевидно, ненавидеть тебя он не начнёт. — Авиии… — протягивает Кадзуха и падает вперед, уткнувшись другу в плечо. — Почему это происходит со мной… — Да, страх — самая сильная эмоция, но не единственная. Страх обходит рациональное мышление, поскольку является одной из трех первичных психических реакций наряду с агрессией (гневом) и сексуальным влечением. Так может лучше обратить внимание на сексуальное влечение? Либо на другую сильную эмоцию типо радости или любви. Почему именно страх? Пусть это будут слезы радости и чувство полного счастья, Казу. — Я в состоянии только всё портить… какое там счастье… — Знаешь, когда кого-то бьют — это плохо, но если этот кто-то мазохист и сам просит, чтобы его били — это хорошо. — К чему это…? — Что для него счастье, Казу…? — Хм… — он поднимает голову с плеча друга и задумчиво смотрит ему в глаза. — Я не знаю. — Так узнай. Может, то, что ты называешь «портить» для него на самом деле и есть счастье. — Как-то не думал об этом… — Ты вообще нечасто смотришь на ситуацию с разных сторон. — Какой же я идиот… как я вообще могу допускать мысли о том, чтобы причинить Альбедо боль… — Да, ты и правда идиот, — пожимает плечами Ави, — но это не новость так-то. — Может, рассказать Нигредо всю правду…? Ну, я имею в виду правду о себе… о том, что случилось, когда мне было пять и я попал в руки к их с Альбедо маме… — Было бы неплохо, тогда он мог бы учитывать это при составлении терапии для тебя. — А если они не примут меня таким? — Ты и правда идиот, Казу. Альбедо принял тебя, когда ты был несовершеннолетним, подставился под статьи, хотя ты для него был никем, он просто по доброте душевной не смог иначе. И теперь, когда они все любят тебя, ты думаешь, они отвернутся, если ты сам лично придешь и признаешься во лжи и всём остальном? Звучит как сюр. Каэдэхара в очередной раз вздыхает. Но после этого странного разговора ему и правда стало легче, а слова друга воодушевляют на то, чтобы действительно обратиться к психологу. — Ави, — бубнит, отводя взгляд куда-то в сторону, — как ты можешь так холодно и рационально смотреть на ситуацию… сегодня ты узнал, что у тебя есть близнец, а у нас с тобой одинаковая фамилия, но продолжаешь вести себя невозмутимо, будто бы тебе всё равно… — Будто бы, — соглашается и слабо усмехается. — Человек я такой, что поделать. Когда раздавали эмоции, то я стоял в конце очереди и передо мной забрали последние.