Спектакль: Акт Второй / Acta est fabŭla

Снег медленно опускается на землю, город подсвечивается праздничной иллюминацией, в воздухе всё ещё витает дух праздника, хоть с Нового года прошло уже больше двух недель. Люди спешат по своим делам, сливаются в бесконечный поток, все куда-то идут, бегут, толкаются — кто-то мчится на автобус, кто-то — на работу в ночную смену, а кто-то — с работы. У всех свои дела, жизнь продолжается, но не для нее. Её жизнь стоит на паузе с того самого дня, когда она потеряла единственного родного человека, который у нее был. Черные обтягивающие штаны, тяжелые ботинки на толстой подошве визуально делают её ноги ещё тоньше, черная тканевая куртка с множеством липучек, карманов и замков опускается до середины бедра и такой неподходящий под этот стиль мягкий небесно-голубой вязанный шарф. Светлые волосы собраны в высокий хвост, пряди у висков распущены и аккуратно обрамляют лицо девушки. Взгляд её тусклых серо-голубых глаз направлен под ноги. Ее совсем не заботит, что она еле-еле перебирает ногами, идёт крайне медленно, чем очевидно раздражает людей, которые спешат, обходят её, задевают плечами, толкают. Девушка останавливается посреди дороги и поднимает взгляд к небу — из-за яркой уличной подсветки его совсем не видно. Она вздыхает, но продолжает стоять неподвижно, так и замирая по центру тротуара. — Девушка, вы мешаете! — возмущенный возглас какой-то женщины с двумя детьми, которая нагло отталкивает девушку в сторону. — Если бы Вы не растянулись на всю ширину тротуара, а вели бы детей немного впереди, то Вам хватило бы места, — довольно холодно ей отвечает идущий навстречу парень. — Тц! Я вообще-то с детьми, она обязана мне уступить, что за молодежь пошла! — продолжает возмущаться, утягивая детей за собой. — Конченная, — так равнодушно проговаривает девушка ей вслед. — Нарожала табор, и теперь тебе все обязаны, что ли. Тц. — Что ты сказала?! — забыв о детях, женщина разворачивается. — Что слышала, — фыркает ей девушка. Откуда-то берутся силы и настроение поспорить, так что немного пухлые губы девушки растягиваются в улыбке, а красные от слез глаза слабо сверкают, отражая тусклый свет городского фонаря. — И кто только таких рожает?! Ни манер, ни воспитания! И где Вас таких берут?! Да как у тебя язык поворачивается что-то вообще говорить? А если с твоей мамой кто-то будет так разговаривать?! — Моя мама не стала бы доёбываться до стоящего на улице человека, — холодно отвечает девушка, скрещивая руки на груди. — Так нехуй стоять посреди дороги! Точно наркоманка какая-то, тц. Ещё и одета, как шаболда. И куда только твои родители смотрят?! — Я бы попросил Вас не ругаться матом при детях, — напоминает о своем присутствии прохожий парень. — Вы формируете у них неправильное восприятие мира. — Не тебе учить меня, сосунок! Своих роди и учи! Тоже, небось, наркоман какой-то! — Да, точно, — безэмоционально отвечает он. — Не тратьте свое драгоценное время на общение с проституткой и наркоманом, на лавочке Вас уже заждались. — Знаете что, — раздраженно шипит женщина, — таким, как вы двое, место за решеткой! Это вы «формируете неправильное восприятие», это вы элементарно не понимаете, что обязаны уступать место и дорогу женщине, да ещё и с детьми! Это вас не научили разговаривать со старшими… Она продолжает перечислять, чем же именно эти двое провинились, и почему они точно будут «гореть в аду», но парень решает не продолжать этот разговор. Он переводит взгляд на девушку: — Недавно в переходе открылась очень вкусная кофейная лавка, позволите угостить Вас стаканчиком кофе? — Мм? — она искренне удивляется и даже как-то с опаской смотрит в синие глаза парня. — Отказ принят, — усмехается он. — Просто подумал, что легкая прогулка холодным январским вечером со стаканчиком горячего кофе в руках была бы сейчас очень даже кстати. Ничего более. Девушка поворачивает голову на женщину, которая громко продолжает обвинять их с парнем во всех грехах человечества, активно жестикулируя и уже собирая вокруг себя ещё несколько таких же. — Пойдём, — не задумываясь, девушка берет парня за руку и утягивает прочь. Под возгласы возмущения, десятки оскорблений и осуждений, они быстрым шагом направляются в переход. Лишь дойдя до кофейной лавки, девушка пропускает парня вперед и отходит в сторону, решая наконец рассмотреть его: тёмные волосы, удлинненные пряди у висков опускаются на плечи, довольно тусклые синие глаза, аккуратные черты лица, которые она определённо уже видела раньше; тёмно-синяя тряпичная куртка, черные штаны, тяжелые ботинки. За спиной у него — черный чехол с акустической гитарой. Парень покупает два кофе и протягивает стаканчики девушке: — Я взял два разных, можете попробовать оба и выбрать, который Вам нравится больше. — Возьму любой, — отвечает, принимая один стаканчик наугад. — Спасибо. — Прогуляемся? — Если только в сторону дома, — холодно отвечает девушка. — Не думаю, что я имею право просто гулять… нужно вернуться домой. — Как скажете. Кстати, меня зовут Авис, мы уже виделись с Вами. По крайней мере, я Вас видел точно. Аяка, да? — Да… Камисато Аяка… — Что ж, позволите провести Вас домой, Аяка? — Да, и давай на «ты», меня напрягает эта чрезмерная вежливость. Сразу ощущение, словно ко мне подлизываются или подкатывают. — Пх, понял. До дома осталось совсем немного, Аяка уверена, что она просто не может гулять, чувствовать что-то, кроме апатии, да и вообще жить, пока её брат остаётся пропавшим без вести. Она чувствует себя ужасно одиноко, тоскливо и больно, продолжает винить себя, хоть и не понимает, в чем именно она виновата. — Хочешь, я сыграю тебе? — неожиданно предлагает парень, останавливаясь около одной из лавочек сквера недалеко от дома. — Сыграй. Он смахнул с лавки толстый слой снега, потянулся к шее, намереваясь снять с себя шарф, и замер, вспоминая, что шарфа у него нет. Видя этот жест, Аяка слабо усмехнулась, она стянула свой шарф, сложила его в несколько раз и положила на лавочку: — Можешь сесть на мой. — Спасибо. Авис присаживается на шарф, закидывает ногу на ногу, удобно ставит гитару и ударяет по струнам, сразу же принимаясь петь. Его голос заставляет Аяку пошатнуться и сделать шаг назад. Взгляд парня направлен на гриф гитары, он меняет аккорды, быстро и легко скользит рукой по грифу, пока вторая рука так расслаблено бьёт по струнам. Парень поет, иногда на мгновение прикрывая глаза, он явно погружен в музыку и песню, и за этим, как оказалось, довольно интересно наблюдать. «Красиво…» — Аяка слушает, проваливаясь в песню. На доли секунды она чувствует облегчение. В голове стоит образ Аято, который явно был бы против того, до чего девушка доводит себя из-за переживаний о нём. На секунду ей даже показалось, что она чувствует тёплые объятия брата, ощущает себя не так одиноко, как было, слышит его тихий и мягкий голос. Она всё ещё ждёт его домой. Верит, что он жив, что однажды вернётся, что сейчас он в порядке. — Как-то так, — проговаривает Авис, убирая в сторону гитару. Видя какое-то слабое облегчение в глазах девушки, он мягко улыбается. — Музыка лечит. По крайней мере, меня она не раз спасала. Жаль, у меня не было возможности пойти учиться куда-то в эту сферу, но это не остановило меня от покупки гитары. — Ты очень красиво играешь… — Пх, спасибо. Учиться самому было сложно, но что-то да я умею, хех. Могу и тебя научить. Лучше заниматься чем угодно, чем сидеть в тишине, раз за разом прокручивая что-то и взращивая ненависть и злобу на себя, на других… ой, прости, кажется, меня повело не в ту сторону. — Авис, да? — Ага, можно просто Ави, — он встает, прячет гитару в чехол, поднимает шарф девушки с лавочки и принимается стряхивать снег. — Ави, не хочешь зайти в гости? Не подумай ничего такого… просто благодарность за кофе. — Я бы с радостью, но, к сожалению, не могу. Вчера я подобрал на улице животное, собственно, оно и отобрало у меня шарф, хех. Так что я должен вернуться домой… — Понятно… Эм… Спасибо тебе за сегодня. Я довольно давно ни с кем вот так не гуляла… а после пропажи брата совсем замкнулась. Сегодняшний вечер, как глоток свежего воздуха. — Не за что, — он слабо улыбнулся и протянул девушке свой телефон. — Можем как-нибудь ещё погулять. В этом городе у меня никого нет, кроме единственного друга. Буду рад увидеться с тобой ещё. — Взаимно, — она сохраняет его номер себе и отходит назад. — Увидимся, — слабо помахав рукой, она быстрым шагом направляется на выход из сквера — в сторону подъезда. Ави стоит неподвижно, смотря девушке вслед. Лишь когда дверь за её спиной закрылась, он опустил взгляд и обнаружил, что держит в руках её шарф. Аяка проходит в квартиру, сбрасывает обувь и падает на диван, не снимая верхней одежды. «Ави, да? Вот так тебя теперь зовут, Валефор…? — она поворачивается на бок и поджимает колени. — Аято, ты же вернёшься, да…?»

***

Альбедо опускает руки на плечи Кадзухи, юноша придерживает того за пояс и тянет на себя. Медик становится на обе ноги, стараясь перекладывать основную нагрузку на здоровую ногу и как можно меньше опираться на Каэдэхару. — Готов? — Кадзуха сминает в руках мягкий синий домашний свитер Альбедо, придерживая парня за спину. — Да, давай… с правой, — с легкой растерянностью отвечает тот. Его руки слабо дрогнули, давая юноше понять, что ему страшно. — Хорошо… Кадзуха отводит правую ногу назад, а Альбедо «наступает» на него левой, делая неуверенный шаг вперед. Больно. Он сжимает мягкую ткань коричневого худи на плечах Каэдэхары и закусывает губу. Желание скорее вернуться к работе пересиливает боль, так что медик отрывает ногу от пола, вся нагрузка на мгновение оказывается на раненной ноге, но он быстро делает шаг, вновь опуская и вторую ногу на пол. — Ну как…? — аккуратно спрашивает Кадзуха, видя, как в голубых глазах застыли слёзы. — Альбедо кажется таким невинным и беспомощным… таким милым и наивным… откуда же во мне это мерзкое желание… — Думаю, терпимо, — отвечает медик. — Спасибо, что помогаешь. Походим ещё…? — Конечно! — Он нуждается во мне… и я хочу растянуть это время… он чуть ли не впервые в жизни зависит от меня… я ему нужен… он смотрит на меня не так, как раньше… когда память вернётся, он больше не будет таким, как сейчас… я хочу… хочу его такого. Кадзуха придерживает, а Альбедо, словно ребенок, делает первые шаги, шатается, чуть не падает, но его подхватывают. За время, что он не ходил, мышцы на ноге ослабли, несмотря на массаж и упражнения, что с ним делали, этого всё ещё недостаточно, чтобы просто встать и пойти. Чуть не упав в очередной раз, Альбедо смеется. Чувствует себя слепым котенком, позволяет Кадзухе заботится о себе, и так искренне смеется, что сердце Каэдэхары вновь пропускает удар. Ещё минуту назад в этих глазах стояли слезы отчаяния, а сейчас они светятся радостью. Такой спектр эмоций. «Хочу ещё…» Юноша нервно сглатывает и тянет Альбедо на себя. Замирает, держа его за пояс, утопая в этих некогда пустых глазах. Вздыхает. Медик смотрит на него с абсолютным доверием и спокойствием. От этого в голову вновь лезут не те мысли. — Когда он смотрит на меня вот так… я хочу увидеть отчаяние… я хочу увидеть слезы… я хочу слышать, как он будет просить меня отпустить… ведь когда-то память вернётся… он больше никогда не будет таким чистым, как сейчас… ненавижу себя за подобные мысли… ненавижу… ненавижу… я ничем не лучше отца… я не понимаю, как это прекратить… это сводит меня с ума… — Казу, что-то не так? — спрашивает Альбедо, не понимая, почему вдруг сосед прижал его к себе. — Отпусти, пожалуйста, мне дышать тяжело. — Ой, прости, — юноша тут же послабляет объятия. — Знаю, что прошел уже целый месяц… но я всё ещё не могу прийти в себя, прости за это внезапное проявление чувств. Я просто рад, что ты в порядке. — Всё хорошо, — вновь улыбается, в который раз так грубо и сильно сжимая сердце Кадзухи. «Если… если сломить его, то он вновь будет прежним…? Какова вероятность, что он вспомнит…? А, может, я совсем не хочу, чтобы он вспоминал…? Хочу прогнуть его под себя.» К ногам медика подходит Мучача. Кот трётся об хозяина, мурлыкает и тянет лапы вверх, вгоняет когти в домашние штаны, словно пытаясь выпросить, чтобы его взяли на руки. — Иди к мамочке, — мягко проговаривает Альбедо, наклоняясь к животному. Стараясь переложить всю нагрузку на здоровую ногу, он стоит, держа кота на руках. Гладит и утыкается носом ему в живот, зарывается в мягкую шерсть и тихо чихает. — Мне страшно… я боюсь, что однажды просто не сдержусь… я боюсь стать для него кошмаром… предать его… боюсь, и хочу этого одновременно…