13 лет назад
Рэйндоттир стоит за стеклянной стенкой, наблюдая как в светлой палате на полу сидит пятилетний мальчик и что-то пишет желтым мелом на белой плитке. Женщина присаживается за стол и закидывает ногу на ногу, холодный взгляд её голубых глаз направлен на «идеальный образец», который уже не просто ходит, разговаривает, играет, он способен на то, что не под силу многим взрослым. «Жаль будет прощаться с ним…» — думает, рассматривая через камеру его записи на полу. — Рэйн, — отзывает её знакомый мужской баритон. — Ты говорила, что отпустишь его. К женщине подходит Дотторе, одетый в черные штаны, голубую рубашку и белый халат. Мужчина смотрит за стеклянную стену, взгляд его алых глаз сразу падает на сына: — Что он делает…? — Смотри, — Рэйндоттин поворачивает стоящий на столе монитор, чтобы Дотторе мог увидеть трансляцию с камеры в углу комнаты. — Твой малыш вычисляет интеграл. — Какой интеграл, ему пять лет?! — Неопределённый. Как и ты по жизни. Она равнодушно пожимает плечами, а затем поднимается с места, становится сбоку от Дотторе и опускает руку ему на плечо: — Я ведь говорила, что он не просто сможет снова ходить и говорить, он будет гением. И я смогла это сделать. А теперь ты должен помочь мне. Когда закончишь, можешь забирать свою соплю из лаборатории, а до тех пор, твой сыночек будет здесь — под личным наблюдением Алисы. И, будь уверен, если что-то пойдёт не так, мы позаботимся о том, чтобы малыш понёс наказание вместо его отца. — Да, я помню, — довольно холодно отвечает мужчина и сбрасывает чужую руку со своего плеча. — Что нужно делать? — Моему сыну скоро шестнадцать… я оставлю его ненадолго, сказав, что мне нужно уехать по работе. Пару месяцев он проведет с тобой. Кстати, он тебя очень любит, — она усмехается и ехидно смотрит ему в глаза, — восхищается тобой. Ещё бы, ты дал ему столько знаний, пора бы тебе дать ему ещё кое-что. — Хочешь, чтобы я, как и другие твои мужики, бил его? — сквозь зубы цедит, ненавидя себя за одни лишь эти слова. — Нет, что ты, — она отмахнулась и стала, оперевшись ладонями в столешницу. — Кадзуха красивый, похож на тебя, кстати. Что-то от тебя, что-то от нее… такой милаш получился. — Что тебе нужно, Рэйн? — Заставь Альбедо тебя ненавидеть, Дотт. Пусть он дрожит от одного лишь упоминания о тебе: избивай, насилуй, пытай, издевайся, мори голодом и бессонницей. Преврати его жизнь в ад, сломай его, мне нужно, чтобы к моменту моего возвращения (опустим тот момент, что я и так буду рядом всегда), он был настолько сломлен, чтобы боялся даже дышать без разрешения. — Что?! Я не… — Кстати! — она перебивает, ведь и без того знает, что Дотторе собирается отказать. — Как думаешь, что будет с твоим сыном, если «компьютер» в его голове вдруг перестанет работать? Или начнёт с ним конфликтовать? Или, может, посылать неправильные импульсы? К слову, много ли нужно, чтобы поджарить его мозг, как в микроволновке? — Тц… — Ты будешь делать то, что я тебе скажу, — женщина садится на стол и проводит ногой по ноге стоящего у стола Дотторе. — Конечно, здоровому и более-менее адекватному человеку будет сложно делать всё то, что я хочу, поэтому я облегчу тебе задачу, — сказав это, она достаёт из кармана белого халата плоскую коробочку с ампулами и несколько пластинок с таблетками. — Начнешь их принимать с первого же дня, как окажешься с Альбедо наедине. Поверь, уже спустя пару дней ты и сам начнёшь получать удовольствие от происходящего. Увы, сохранить здравый рассудок вряд ли получится, но разве это большая плата? Здравый рассудок не самого хорошего человека в обмен на жизнь маленького невинного Кадзухи? Думаю, не стоит даже сравнивать. Стиснув зубы, Дотторе принимает препараты и прячет в свой карман. В данный момент одно лишь осознание того, что ему придется издеваться над, по сути, ребенком, вызывает отвращение и раздражение. — Мне нужны гарантии, Рэйн, — шипит сквозь зубы. — Гарантии, что с моим сыном все будет в порядке. — Можешь смотреть на него хоть каждый день, — пожимает плечами женщина. — А к концу твоего пребывания с Альбедо я предоставлю тебе доказательства, что Кадзуха был передан в семью Каэдэхар и продолжает жить и радоваться жизни. Я не обязана этого делать, но сделаю по доброте душевной. Свою часть уговора я уже выполнила, так что остальное — в твоих руках. И не только руках, хех, — она вновь расплывается в ехидной улыбке. — Обещаю, тебе понравится. Пусть и не сразу, но он точно станет для тебя подобием наркотика. — Сумасшедшая… он ведь твой сын, Рэйн. — Не тебе судить то, какая я мать! У меня трое детей: Нигредо и Дурин живут себе счастливо и радуются жизни, а Альбедо… как и в любом исследовании, он просто статистическая погрешность. Две трети моих детей счастливы, а он… ему просто не повезло. — Пусти меня к Кадзухе. — Да пожалуйста, — она прикладывает карточку к двери, та издаёт характерное пикание и открывается. Мальчик, до этого пишущий на полу, тут же поворачивается. Он встречается взглядом с Дотторе, губы растягиваются в широкой и лучезарной улыбке, ребенок поднимается на ноги и бежит навстречу. Доктор опускается на корточки и протягивает руки, в его объятия тут же влетает Кадзуха, обнимает за шею, так крепко, как только может. — Как ты себя чувствуешь? — мягко спрашивает мужчина. — Хорошо! Тётя Алиса сказала, что скоро мне разрешат выходить на улицу и играть с другими детьми! А Вы? Почему Вы так долго не приходили? — Прости, дела на работе, — он аккуратно поглаживает мальчика по спине, сминая хлопковую белую пижаму. — Ты не грустишь тут один? — А я не один, — напоминает Кадзуха, вновь приложив руку к своей голове. — Он столько интересного мне показывает и рассказывает! Например, Доктор, Вы знали, что на нашей коже может жить больше живых организмов, чем людей на всей планете?! Представляете?! Мы же как мини-планеты получается! — Хех, — Дотторе опускает ладонь на макушку ребенка и слабо взъерошивает пепельные волосы. — А вот это, — кивает головой на записи на полу, — тоже он тебя научил? — Да! А ещё… Доктор… — Кадзуха отступает от мужчины на шаг назад и опускает голову. — Он сказал… сказал… что Вы мой папа… Эти слова проходятся по телу Дотторе разрядом электричества. Сердце словно замерло, а по спине пробежал холодок. — Он никогда не врёт, Доктор… это правда…? Правда, что Вы мой папа…? — Да, это правда, Кадзуха. — Тогда… можно я буду называть Вас не Доктором, а папой…? Очередной вопрос, заставивший сердце Дотторе пропустить удар. — Можно. — Тогда… я… я… — Кадзуха сглатывает ком в горле, маленькие тонкие пальцы сжимают край больничной пижамы. — Я… я люблю тебя, папа! — сквозь смущение выпаливает на одном дыхании и улыбается. «Альбедо, прости…» — вспомнив своего ученика, Дотторе закусывает губу. Сердце разбилось на мелкие осколки, когда этот ангельский чистый голос произнёс свое «люблю». Препараты в кармане ощущаются словно камень, который тянет на дно, но выбора нет. Кадзуха жив, Кадзуха улыбается, Кадзуха чистый и искренний. Вся жизнь впереди. А Альбедо…? Кажется, ему и вправду просто не повезло. Вздохнув, Дотторе понимает, что, очевидно, сделает выбор в пользу своего сына. — Папа? — маленькая детская ручка ложится на щеку мужчины. — У тебя что-то случилось? — Нет, ничего. Я тебя тоже люблю, Кадзуха.******
Кадзуха стоит перед дверью в кабинет Альбедо, юноша нервно перебирает пальцами край расстегнутой бежевой зимней куртки. Мягкий коричневый свитер ужасно душит, щеки горят, а руки трясутся. Каэдэхара закусывает губу и протягивает руку к ручке двери. «Давай, Казу, ты поступаешь правильно, так должно быть, так нужно, не может быть иначе, смелее, ну же…» — словно мантра в голове как на повторе он слышит свой же голос, хоть и понимает, что эти мысли на самом деле принадлежат не ему. Возможно, Авис прав, и нужно отказаться от таблеток, но пока что он все ещё вялый и плохо отдает отчет своим действиям. Ноги сами привели его на работу Альбедо, рука сама потянулась к двери, а дурные мысли сами лезут в голову, и противиться им сейчас выше его сил. Юноша проходит в кабинет, алые глаза быстро пробегают по помещению, но Альбедо не видно. Кадзуха закрывает за собой и слышит глухой стук об столешницу. Каэдэхара опускает взгляд — похоже, судмедэксперт копошится под столом. Видимо, услышав, что кто-то пришел, медик выползает из-под стола: большие голубые глаза вмиг наполняются слезами, губы дрожат, а кожа, кажется, бледнеет ещё больше. Альбедо бубнит что-то неразборчивое, но в голове Кадзухи его слова звучат так отчетливо и ясно: Альбедо говорит, что соскучился и просит внимания. «Что-то не так…» — проблески здравого смысла пытаются пробиться сквозь поток явно надуманных слов и фраз, но тщетно. — К-Кадзуха…? — медик сам не понимает почему, но его голубые глаза наполняются слезами, стоит им только сойтись взглядом с алыми, а дрожащие губы начинают как на повторе и в бреду шептать: — Не надо… не надо… пожалуйста… не надо… В голове юноши все звучит иначе: судмедэксперт выглядит растерянным и сбитым с толку, его сухие губы шепчут что-то неразборчивое, что доносится до Кадзухи как просьба помочь ему встать. Недолго думая, Каэдэхара подходит, от чего Альбедо пятится назад. Юноша сводит брови к переносице, откровенно не понимает, почему поведение медика никак не вяжется с его словами: ведь это он сам попросил помочь, а теперь отползает назад, словно в страхе. «Он просто играет, Кадзуха, ничего такого…» — проносится в голове Каэдэхары, и он усмехается. — Я привез тебе ужин… и мы договаривались, что сегодня я заберу тебя и проведу домой, помнишь? — проговаривает юноша, протянув руку. Альбедо вжимается спиной в стену, забившись под стол, закрывает лицо руками и тяжело дышит. Понемногу медик начинает осознавать, что никакой угрозы нет, что это все надумано, это воспоминания. Это бред. Кадзуха хороший. Его не стоит бояться… нужно успокоиться. Каэдэхара наклоняется, все ещё протягивая руку: — Альбедо, ты в порядке? Потухший взгляд голубых глаз невольно скользит на наручные часы — Нигредо приедет совсем скоро. Это внушает спокойствие. Выдохнув, Альбедо принимает помощь, выползает из-под стола и стряхивает с халата пыль. — Прости, — виновато бубнит, — сам себя напугал. Хотел просто камеры починить, а словил какой-то триггер. Пазл тут же складывается, как только в голове Кадзухи всплывает та видеозапись, что он когда-то увидел в телефоне «N»: этот самый кабинет, этот самый стол, этот самый пол. «Посмотри на него, больше у тебя не будет такого шанса, Казу… сейчас или никогда, ну же… действуй. Твой отец смог. Разве ты хуже? Хуже него…?» — словно змея, этот голос науськивает Кадзуху. Контролировать себя тяжело, таблетки вызывают сильную усталость и сонливость, тело решает двигаться само. Каэдэхара резко хватает Альбедо за запястье и притягивает к себе, прижимает того спиной к стене и припадает губами к шее: целует, прикусывает нежную кожу, срывая тихий писк. — К-Казу, давай не сейчас, — медик упирается руками в плечи юноши, пока тот уже во всю лапает его тело. — П-подожди… хоть мы и в отношениях… но… я не хочу… Но в голове Кадзухи все вновь звучит иначе: Альбедо стонет и просит продолжать, его голос непривычно ломается, он скулит и умоляет не останавливаться. — П-пожалуйста, хватит… — судмедэксперт пытается оттолкнуть Каэдэхару от себя, но он очевидно слабее. Кадзуха резко тянет медика на себя, заставляя того оторвать спину от стены, а затем довольно грубо бросает его на пол. Из груди вырывается болезненный хрип, Альбедо тут же пытается отползти в сторону, но юноша тянет его назад и забирается сверху. Он берет обе руки парня в свою и заводит их над головой, сильно прижимает к полу и припадает к искусанным до крови губам. Альбедо вертит головой по сторонам, пытаясь избавиться от этого болезненного поцелуя. Внутренне всё ещё не может понять, что происходит, почему Кадзуха не останавливается, почему страх сковывает настолько, что не получается выпутать руки. Поцелуи спускаются ниже, Альбедо ёрзает, лицо залито слезами, всхлипы сдерживать больше не получается, но и кричать нет ни сил, ни голоса. В горле пересохло, тело немеет, Каэдэхара устраивается у него между ног и замирает, алые глаза пробегаются по неряшливому внешнему виду судмедэксперта: растрепанные волосы, заплаканное лицо, красные щеки, укусы на шее. Кадзуха отпускает чужие руки, и Альбедо тут же хватает его за одежду на плечах, пытается оттянуть подальше от себя, но ничего не выходит. «Смотри, как ему не терпится, — проносится в голове Каэдэхары, — сам с тебя одежду стягивает. Ты все делаешь правильно». Кадзуха наклоняется вперед, оставаясь между ног Альбедо, заставляя медика развести ноги шире. В голубых глазах застыло отчаяние, но, кажется, он все ещё не верит, что это происходит: — К-Кадзуха… п-пожалуйста… т-ты меня п-пугаешь… К-Казу… Игнорируя просьбы и мольбы, ладонь Каэдэхары скользнула под одежду Альбедо. Он запустил руку в чужие брюки, сразу же пробираясь под белье. Медик отчаянно извивается под ним, продолжая бормотать что-то неразборчивое, громко всхлипывать и буквально задыхаться, но как только Кадзуха касается мягкой нежной и теплой кожи под нижним бельем, Альбедо тут же замирает. В одно мгновение он буквально гаснет, словно спичка. Ноги затекли, раненое бедро тянет, укусы на шее болят, запястья ноют. Безжизненный взгляд голубых глаз направлен в потолок: белая лампа неприятно бьёт по глазам. В ушах пищит, ощущение реальности пропадает, он понимает, что вот-вот потеряет сознание. Сухие губы сдавленно шепчут: — Ненавижу. Лишь это одно единственное слово доносится до сознания Кадзухи. Юноша останавливается. «Что… что происходит…?» — он смотрит на лежащего под собой Альбедо: задранный свитер, укусы на ребрах и животе, расстегнутый пояс и ширинка, приспущенная резинка нижнего белья. Юноша смотрит на свои руки — они дрожат и трясутся, табун мурашек проносится по всему телу. — Нет… — шепчет Кадзуха сам себе. — Я не такой, как он… не такой… я не хочу… не хочу… Перед глазами плывет, Каэдэхара наклоняется вперед, упирается ладонями в пол, поставив руки по разные стороны от поясницы Альбедо, который, кажется, всё же потерял сознание. — Не такой… я не такой… — как в бреду повторяет, склоняясь над судмедэкспертом. — Я не сделаю этого… никогда и ни за что… — Альбедо! — в кабинет буквально влетает Нигредо, взволнованный тем, что вот уже как пять минут не может дозвониться к брату. Увидев, как над его бессознательным братом нависает Кадзуха, устроившись меж его ног и задрав ему одежду, внутри Нигредо словно что-то сломалось. Шаг. Ещё один. Каэдэхара поднимает голову на психолога и приоткрывает рот, чтобы попытаться выдавить из себя хоть что-то, но не успевает. По комнате разносится довольно громкий хлопок, щека тут же вспыхивает от пощечины, рефлекторные слезы хлынули из алых глаз. Нигредо трясет рукой, пытаясь снять боль и напряжение с ладони, которая буквально секунду назад со всей силы «прилетела» Кадзухе по лицу. Психолог за шиворот поднимает юношу с пола и отталкивает к двери: — Не смей больше приближаться к моему брату. — Н-Нигредо… — Уходи, Казу. — Пожалуйста… послушай… — Я сказал тебе убираться!!! — чуть ли не впервые в жизни он буквально срывается на крик. «Я ужасен… ужасен… ненавижу… ненавижу себя…» — Кадзуха вскакивает и пулей вылетает из кабинета. Нигредо поправляет на брате одежду и присаживается на пол, укладывает голову Альбедо себе на бёдра и мягко поглаживает его по волосам. Заплаканное лицо брата заставляет ненавидеть Кадзуху всей душой, но уже сейчас приходит сожаление о пощечине. Ладонь всё ещё горит, как напоминание о том, что медик поддался эмоциям. «Как непрофессионально…» Холодные бледные пальцы убирают светлые пряди, прилипшие к чужому лицу. Нигредо бережно поглаживает брата, терпеливо дожидаясь, пока тот придет в себя. — Мхм… — вместо слов из груди Альбедо вновь вырывает стон, смешанный с чем-то неразборчивым. Осознание приходит не сразу, несколько секунд замешательства, а затем судмедэксперт резко вскакивает, тут же хватается за голову, которая начинает болеть из-за резких движений. — Всё в порядке, Альбедо, — мягко проговаривает Нигредо. — Док… — Мм? — психолог подсаживается к брату ближе и вопросительно наклоняет голову в бок. — Он… он меня… — Нет, — Нигредо отрицательно качает головой. — Поехали домой…? — Д-домой…? — К нам… со Скаром. — …угу. «И как я это все объясню Скару…? — психолог едва заметно вздыхает. — Он ведь просто убьет Кадзуху…»***
«Как я мог это сделать… Как я мог… почему… почему…» — Кадзуха быстрым шагом идёт всё дальше и дальше. Он и сам не знает, куда направляется, не понимает, почему и зачем, всё тело дрожит, его ужасно морозит, глаза болят. — Тц, смотри куда прешь! — его кто-то толкает плечом, но юноша совсем не обращает внимания. Он просто продолжает идти: вперед, влево, вправо, вперед… поворот за поворотом, улицы, переулки. В какой-то момент он переходит на бег. И вновь не знает куда: главное — не останавливаться. В голове неразбериха, в мыслях нет ничего, кроме ненависти на себя. На «этого» себя. «Если б только я не был таким… если б только не был похож на него… если б только я не родился вообще… — он останавливается и поднимает голову к небу: в свете городских фонарей звёзд совсем не видно. — Как я вообще могу смотреть вверх…» — Только не говори, что ты правда пошел к Альбедо, — звучит голос Ависа за спиной Кадзухи. — Ави… Алые глаза тут же наполняются слезами, Каэдэхара просто бросается к стоящему в стороне другу, крепко обнимает его, вцепившись руками в мягкую куртку, и рыдает, буквально захлёбываясь слезами. Авис сочувственно качает головой и обнимает друга за пояс. — Казу, не стоит плакать на морозе. Пойдём домой. — Ави… я… я… я почти… я… — Это был не ты. Пойдём, я уверен, что мы все сможем решить. — Он… я… он… Авиии… — Дурак ты, Кадзуха, — брюнет вздыхает. Положив руки на плечи Каэдэхары, Авис отстраняет его от себя, берет его руку в свою и уходит вдоль тротуара, утягивая друга за собой. Кадзуха лишь послушно идёт, продолжая всхлипывать и дрожать. Дорога домой кажется как никогда длинной и чужой. Каэдэхара просто плетется, спотыкаясь об свои же ноги. Все вокруг ощущается настолько нереальным, словно это какой-то сон. Глупый и страшный сон. Ведь этого не могло быть на самом деле. Точно не могло. «Тц… Ави мешает…» — проносится в голове Кадзухи, и юноша замирает. — Что-то случилось? — Авис разворачивается и подходит ближе к другу. — Он сказал… сказал, что ты мешаешь, Ави… — алые глаза наполняются страхом. Юноша делает шаг назад и хватается за голову. — Почему… почему столько лет он ничего не делал… почему сейчас он портит мою жизнь… хочу избавиться от него… я ненавижу его… — Тише, успокойся, — брюнет вновь берет его за руку. — Мы всё решим. Пойдём домой… — Я все испортил… Альбедо сказал, что мы в отношениях… а я… а я все разрушил. — Казу, послушай меня, — Ави прикладывает ладонь к красной после пощечины щеке. — Я поговорю с твоим психиатром, он ведь брат Альбедо, да? Я всё расскажу ему, объясню, спокойно и без эмоций… расскажу, как есть. Он ведь взрослый и умный человек. Я не верю, что они бросят тебя… а если бросят, значит и пусть катятся, куда хотят. Я тебя не брошу. И мы со всем разберёмся. — Ави… а если он… если я… он хочет избавиться от тебя… — Все будет хорошо, Казу. Поверь мне, пожалуйста. — Угу… — Отлично. Сегодня мы просто успокоимся, а завтра я схожу и поговорю с Нигредо. — И снова… снова я не могу ничего решить сам… как же это бесит… Ты б только видел глаза Альбедо… он плакал… он просил остановиться… а в моей голове я слышал другое… понимаешь? Моё восприятие… я не понимаю… мне страшно. Я больше не хозяин своему телу… а если он что-то сделает с тобой…? — Пожалуйста, идём домой, Казу. Ты весь дрожишь, тебя трясет, у тебя точно жар и температура… Давай сначала разберёмся с этим? — …да.