Спектакль: Акт Второй / Acta est fabŭla

Первое, что приходит в голову Сяо — отдать одну из трёх ампул Тигнари и попросить его посмотреть. Если всё, что сказано в записке — это правда, то счет может идти уже на минуты, затягивать времени нет, сомневаться — тоже. Без слов, Алатус прячет железную коробку в стол, наугад достав из нее ампулу. Детектив выходит из-за стола, и, взяв фенека за руку, утягивает за собой. — М? Куда…? — Тигнари растерянно вертит головой. — Наставник, Вы надолго? — успевает спросить Хэйдзо, на что получает краткое «да». Дверь за спиной фенека закрывается, и Сиканоин встает. На носочках подходит к входу, приоткрывает и смотрит вслед уходящему Сяо. Хэйдзо хмурится, задумавшись о том, что поведение наставника кажется ему странным и непонятным, но с другой стороны — ему безразлично. Алатус вновь уходит, оставив своё рабочее место без присмотра, а большего Сиканоину и не нужно. Хэйдзо присаживается за компьютер Сяо и вновь принимается за поиски информации по делу «N». Сиканоин абсолютно уверен, что убийца жив, и что именно он спустил курок, когда выстрелил в Синьору. Но это мало заботит. На самом деле Хэйдзо руководит далеко не «чистый интерес» или «жажда справедливости». Нет, точно не это. Записка, которую он нашел на своем столе гласит: «Я уже сделал свой выбор, а ты?». И именно эта вещь заставляет Сиканоина задуматься, и, более того, бояться. Человек, написавший это, точно имеет отношение к приюту, а приобщенный к делу «N» телефон и записи с камер наблюдения из лаборатории бюро судмедэкспертизы говорят о том, что именно «N» использовал эту фразу. «Звучит притянуто за уши… Нари ведь тоже говорил когда-то так, но это не значит, что Нари и есть этот Неизвестный… — Сиканоин вздыхает, в который раз пролистывая на экране Сяо материалы, к которым доступ есть не у всех. — Может, Куки права, и я и правда превращаюсь в параноика, который видит связи там, где их нет…? Человек, написавший записку, это однозначно тот, кто убил Синьору. Ещё и подгадал всё так, чтобы я увидел эту записку именно после выстрела… Он хочет, чтобы я понимал, что он что-то знает? Но почему я…?» Проматывая запись с допроса Скарамуччи, Сиканоин останавливается. Пристально всматривается в глаза адвоката: полны решимости и уверенности, готов защищать до конца. Хэйдзо закусывает губу, принимаясь до крови обдирать кожицу. «Почему Барбатос так яро защищает его… на допросе, на суде… хм… посмотрим что там было по посещениям в сизо… — он закрывает видеозапись и щелкает по текстовому документу. — Официально посещений нет… видеться позволяли только с адвокатом. Хм… Раз так строго, то вряд ли в полиции его жаловали. Тогда защищать его вот так — личная прихоть Барбатоса. Очевидно, они друзья… хм… раз не получается зацепиться за того блондина, попробую за Венти. Хотя звучит нереально… Сяо же… думай, Сиканоин…» — Если будешь вот так сильно погружаться в свои мысли, то можешь провтыкать Алатуса, — холодно проговаривает Чун Юнь. Хэйдзо вздрагивает и быстро закрывает то, что смотрел. Переводит растерянный и виноватый взгляд на детектива: — Расскажешь ему? — Нет, — пожимает плечами альбинос. — Я не привык совать нос в чужие дела. Но тебе стоит быть внимательнее. — И… и давно ты подошел? — Когда ты рассматривал на мониторе адвоката. Я думал, ты сразу меня заметишь, поэтому просто стоял, дожидаясь от тебя каких-то действий. — Я хочу найти «N». — Он был приговорен к казни и… — Нет, — Хэйдзо перебивает. — Я точно знаю, что он жив. Хочу понять, как ему это удалось, хочу найти его и кое-что спросить… — Ты же понимаешь, что если он правда жив, и ты найдешь его, и это всплывёт, то люди, которые помогают ему (то есть, предположительно Венти, Сяо и брат нашего судмедэксперта) сядут? А кроме них сядут ещё и все причастные к побегу? И ты хочешь это все раскапывать просто чтобы что-то спросить? — Чун Юнь поправляет бордовую рубашку, опирается спиной о дверной проём и скрещивает руки на груди. — Не слишком ли высока цена за один вопрос? — Да, пожалуй, тогда два вопроса. — Раз ты уверен, что твой наставник имеет отношение к этому, то почему просто не поговорить? — Я прозвучу сейчас слегка безумно, но… тебе никогда не казалось, что Сяо видит тебя насквозь? — Хэйдзо закрывает всё, что было открыто на компьютере, на всякий случай перепроверяет, что никаких следов не оставил и выходит из-за стола. — Пойдём в столовку? Я сегодня не завтракал. Сиканоин уходит, уводя альбиноса за собой. Покупает в буфете кофе, десерт и присаживается за столик у окна. Чун Юнь берет себе чай и садится рядом. — Иногда мне кажется, что в кабинете и правда у стен есть уши, — усмехается Хэйдзо. Детектив делает глоток горячего кофе, облегченно выдыхает и слабо усмехается: этот альбинос изначально казался подозрительным, нелюдимым и отрешённым, но сейчас он производит иное впечатление. «Можно ли ему доверять…? Хм… заодно и проверим…» — в голове Сиканоина уже выстраивается план и стратегия. — Не знаю, — отвечает наконец на вопрос Чун Юнь. Но Сиканоин, кажется, уже успел забыть, что что-то спрашивал. — Не знаешь чего? — Ты спрашивал, не казалось ли мне, что Сяо видит насквозь. — Скажу больше, — Хэйдзо упирается локтями в стол и придвигается к альбиносу ближе. — Иногда мне кажется, что он буквально читает мои мысли. Он делает это так открыто и часто… будто бы специально пытается показать мне что-то типо «вот смотри, я тебя читаю, я знаю куда больше, чем ты думаешь». — Оу… — Чун приподнимает одну бровь и недоверчиво смотрит на детектива. — Проблемы с тревожностью? — И ты туда же… — Хэйдзо вздыхает. — Стоило сказать об этом Нари, он начал утверждать, что мне «снова плохо». И ты тоже говоришь, что с головой… нет у меня проблем с тревожностью, дело вообще не в этом… — Люди не умеют читать мысли друг друга, Хэйдзо. — Почему ты так решил? Потому что лично не сталкивался? Тогда почему ты веришь, что за небесами — космос. Ты его видел? Нет. Ты там был? Нет. Но тебе говорят с самого детства, что он есть. — … — альбинос опускает голову и смотрит в стол. А ведь и вправду, почему? — Я параноик? — И, походу, это заразно… — растерянно отвечает Чун Юнь. — К слову, Син Цю тоже утверждает, что Неизвестный жив. А, Син — это тот журналист, помнишь? — Да… помню. — Думаю, его бы заинтересовали твои слова по поводу телепатии. Он такие истории любит, что и неудивительно, он ведь книги пишет. — Книги? Не знал… появилось желание прочесть. ~ Завязав волосы в маленький хвостик, надев перчатки и забрав у Сяо образец, Тигнари удобно устроился за столом в лаборатории. Фенек сосредоточен на содержимом ампулы. Полностью погруженный в работу, он, кажется, совсем не замечает тяжелого взгляда янтарных глаз, направленного на него. Алатус упирается ладонью в спинку стула, стоя за лисом. В любой другой ситуации он чувствовал бы себя некомфортно, потому что сам не любит, когда «стоят над душой», но сегодня он слишком занят переживаниями о Венти. Тигнари отталкивается от стола, протягивает руку, берёт какую-то колбу и вновь возвращается к изучению. Сяо молча наблюдает, хотя понятия не имеет, что именно делает фенек. По ощущениям проходит вечность, по факту — двадцать минут. Лис всё же не выдерживает присутствия Алатуса, поэтому отодвигает микроскоп в бок, вздыхает и поворачивает голову: — Сяо, мне некомфортно, что ты рассматриваешь меня и мою работу. Ты мог бы либо присесть куда-то, либо оставить меня одного? — Нари, прости… я на нервах просто… — взгляд детектива направлен на фиолетовый синяк на шее лиса. — А когда ты убрал волосы, то кроме переживаний о Венти, добавились ещё переживания о тебе. — Если ты о ссадинах, то я в полном порядке, — напоминает фенек. — Сяо, сходи воздухом подыши, потому что ты реально давишь. — Да, прости… ты позовешь меня? — Можешь вернуться в участок, тут работа не на пять минут. Я закончу и зайду к тебе… Или позвоню. — Да, точно… ладно. Понимая, что Тигнари прав, Сяо оставляет лиса в лаборатории самого и уходит, успев уловить его облегченный выдох. Оказавшись на улице, детектив достает телефон и решает позвонить адвокату. Венти отвечает с первым же гудком: — Мяочка соскучился? — Привет. Как ты себя чувствуешь…? — одновременно хочется и не хочется всё рассказать. Лишние переживания сейчас ни к чему, ведь Барбатос и так нервничает из-за завтрашней встречи с Ави. — В порядке, — довольно энергично отвечает Венти. — Домашними делами занимаюсь, как порядочная домохозяйка. А, кстати, кажется, Габриэла вернулась. Сегодня соседи снова шумят, хехе. — Давно их не слышал. — Да, я тоже… а еще, кажется, у них появился ребенок, так что жить теперь будет ещё веселей. Кстати, моя квартира всё ещё стоит пустует. — Да-да, я помню… я подумаю. На деле, Алатус уже давно забыл, что когда-то адвокат предложил переехать к нему, потому что район лучше, квартира новее, соседей не слышно. Звучит вполне логично, но почему-то Сяо колеблется. — Венти, у тебя на теле случайно не появилось никаких язв? — детектив вспоминает записку. — Сможешь сегодня как-то осмотреть себя…? Это очень важно. — Я бы предпочел, чтобы меня осматривал ты, хехе. — Да, я тоже… можем заняться этим вечером. Но к моему приходу, пожалуйста, можешь хорошо всё проверить? — Пугаешь… — еле слышно отвечает Венти. — Что-то случилось? — Нет, не переживай, — максимально мягко и спокойно отвечает детектив. — Одним из симптомов предположительной болезни является появление язв… вот и всё. — Врёшь мне? Грустно-грустно. — Проницательно… — усмехается. — Но нет. Я всё подробно расскажу тебе вечером. А пока… Пожалуйста, Венти… — Да-да, — перебивает адвокат. — Я всё осмотрю. — Супер, до вечера тогда. — Цём-цём, — хихикает, зная, что вслух Сяо точно ему не ответит. Если бы они общались по переписке, то в ответ пришел бы смайлик с сердечком, а вот так детектив до сих пор смущается, чем пробуждает в Венти дикое желание смущать его чаще. — Д-да… Алатус сбрасывает вызов и переводит взгляд на участок. Совсем скоро ему нужно отчитаться перед Райдэн о том, как продвигается дело Синьоры, но он не просто ничего нового не узнал, а до сих пор не ознакомился со всеми материалами до конца. Голова полностью забита переживаниями о Венти. Настолько, что думать о другом просто не получается.

***

Альбедо проходит в кабинет психолога, не здороваясь и смотря в пол. Парень присаживается на кресло около искусственного камина и устремляет взгляд в огонь. Волосы растрепаны, рубашка застегнута не на те пуговицы, взгляд потухший и растерянный, и для полноты картины — комнатные тапочки. Судмедэксперт закидывает ногу на ногу и опирается на мягкую спинку, так и не говоря ни слова. Вздохнув, психолог подходит и присаживается рядом. Он поправляет свой мягкий бежевый свитер, закатывает рукава по локоть и аккуратно улыбается, глядя на брата: — Я рад, что ты пришел. — Расскажи мне всё, как есть, — не отрываясь от разглядывания пламени, холодно проговаривает Альбедо. — Говори прямо, не подбирай выражений, не пытайся быть со мной обходительным и мягким. Это раздражает. Я не ребенок и не хочу, чтобы со мной сюсюкали. Операция позади, месяц прошел. Я уже перенес стресс и не умер. Думаю, очевидно, что твои слова не принесут мне нервов больше, чем попытка изнасилования. Пора бы уже понять, что со мной не надо быть осторожным. — Прости за это… — Нигредо вздыхает, понимая, что брат прав. — Я не хотел вот так затягивать или ещё что… просто так вышло. — Ближе к делу. Альбедо вмиг стал чужим и отстраненным, таким равнодушным и холодным, каким был когда-то давно. В груди психолога всё сжимается от боли, но нужно оставаться внешне спокойным и покладистым. — Когда мы были маленькими, — начинает свой рассказ Нигредо, — то наши родители развелись. Ты остался с мамой, а меня и Дурина забрал отец. Ты был самым слабым из нас… физически, я имею в виду. Ты часто болел, плохо переносил даже элементарную простуду, твой иммунитет был настолько плох, что мама постоянно таскала тебя по больницам. Так это подавалось нам… а на деле маме просто удобно было делать из тебя больного… — Дальше. — В возрасте 16-и лет мама уехала, оставив тебя со своим новым мужчиной. Его звали Дотторе. И он… Всё то время, которое мамы не было… он над тобой издевался… Это имя кажется знакомым. Услышав его, сердце Альбедо невольно пропускает удар, а тело пробирает дрожь. Судмедэксперт подавляет это в себе и продолжает смотреть в одну точку: — Он меня бил? — Он тебя… — психолог отводит взгляд в сторону. Ещё никогда слова не давались ему с таким трудом, как сейчас. — Он… он насиловал тебя. Не один раз… не один день… — Где он сейчас? — чувствуя обиду за «того мальчика», о котором сейчас говорит Нигредо, сохраняя полное спокойствие и холод, внутренне Альбедо ненавидит этого мужчину и буквально готов сорваться с места, найти его и убить. — Он умер. — Надеюсь, в муках. — Да… в муках… — Нигредо вновь переводит взгляд на Альбедо. — Сейчас ты холоден и спокоен… но как только воспоминания будут возвращаться… тебе будет страшно, и это нормально… — Дальше, — равнодушно перебивает его Альбедо. — Поговори со мной не как психолог… поговори со мной как брат. Хватит этих соплей. Просто вывали на меня всё, что я забыл. Прямым текстом. Я устал, понимаешь? Жить во лжи, где все вокруг подбирают выражения. Вы хотели отгородить меня от чего-то, а по итогу я оказался под человеком, которому доверял. Разве этого не достаточно? Просто поговори со мной прямо, я так много прошу? — Прости… понимаю, что ты чувствуешь… — Да ничего ты не понимаешь! — Альбедо наконец поворачивает голову, прерывая эту, казалось бы, бесконечную игру в гляделки с пустотой. — Как же меня заебало это всё. Какого чёрта я узнаю про ОКР только после того, как вымывал руки в хлорке и ещё какой-то вонючей хуйне? Какого чёрта я узнаю про РПП только после того, как меня чуть не вырвало от мысли о еде? Какого чёрта я узнаю, что меня изнасиловали, лишь после попытки изнасилования?! Может, у меня есть смертельная болезнь, о которой я узнаю после смерти, а? Какого хуя ты не сказал мне сразу быть осторожней? Почему я ловлю триггеры, не понимая, откуда они? Почему вы все мне лжете?! — … — Нигредо смотрит в голубые глаза брата, не находя в своей голове ни единого слова или оправдания своим действиям. Альбедо прав. Нужно было говорить все сразу, и как бы сильно не хотелось продлить его «беззаботную» жизнь, нужно было говорить. — Прости… — Мне от твоего «прости» ни холодно, ни жарко. Разве не логично, что жертва изнасилования может словить триггер от полового контакта? Так почему не предупредить об этом? Моё тело мне говорило, кричало о том, что что-то не так… почему вы молчали? Если бы я знал, то, возможно, переносил бы триггеры проще. А так… я же просто не понимал, какого черта вообще происходит в моей голове. Я не был готов, что наша с Кадзухой дрочка заставит меня потом ловить жесткие триггеры. Ну почему не сказать?! Руки сжимаются в кулаки до хруста косточек, Альбедо уже давно не говорит спокойно — он переходит то на повышенные тона, то гаснет, переключаясь словно за секунду. Судмедэксперт смотрит в глаза брата с таким отчаянием и болью, что сердце второго сжимается всё сильнее, но сказать ему нечего. — Что было дальше? Меня насиловал мужик женщины, которую я назвал мамой, что потом? — Он… он не просто брал тебя силой… он издевался и мучил… это из-за него у тебя ОКР и РПП… и… и он… отец Кадзухи. На этих словах внутри Альбедо словно что-то сломалось. Все эмоции вмиг исчезают из этого мира. Лицо вновь спокойное, а взгляд пустой. Абсолютно пустой. Сквозь кривую улыбку с уст слетает истеричная усмешка. — Бедо, прости… — Как так оказалось, что вы позволили мне жить с сыном моего насильника? — Когда начались ваши с ним отношения, то ты ничего не знал… — А он? — перебивает, вновь смотря в пустоту. — Он знал? — Да, но… — Аха… Ахаха… — Альбедо закидывает голову вверх, смотрит в потолок и закрывает лицо руками. — Сюр… Какой же сюр… ахах… — Ты подобрал на улице подростка, которому было некуда пойти, — продолжает Нигредо. — Потом оказалось, что его ищут плохие люди, и ты позволил ему остаться у себя. Ваши отношения изначально были просто как отец и сын. Никакой романтики… ему было 15. Впервые вы переспали спустя полгода проживания вместе. Ему исполнилось 16. — Он знал, да…? — Что? — Ложась со мной в постель… он знал, что его отец делал со мной, да? А я не знал, чей он сын, да? — …да. — Пхахах… Господи, как же это смешно… Каким идиотом я вообще был? Хотя… учитывая что сегодня я думал о том, чтобы поговорить с Казу… идиотом я и остался. Пометка для ученых: амнезия не лечит идиотизм. — Вы любили друг друга… и ты простил ему его ложь. И сейчас… — Нигредо поворачивается к брату и опускает свою руку на его дрожащее колено. — Я хочу, чтобы ты знал, что то, что произошло между вами в кабинете, это не совсем то… вернее, Казу виноват лишь отчасти. Сегодня я узнал, что в голове Кадзухи стоит чип, который взял на себя определенные функции, которые больше не может выполнять мозг Каэдэхары. И этот чип вышел из-под контроля. Он передавал Кадзухе неправильный сигнал, от чего тому казалось, что у вас все происходит по согласию. — Как удобно, — хмыкает судмедэксперт. — Есть ещё что-то, о чем я должен знать? — Это… думаю, это всё, и для одного раза информации достаточно… — Для одного? Ты действительно думаешь, что после всей вашей лжи я приду ещё раз? Аха… видимо, идиотизм у нас семейное. — В тебе говорят эмоции… когда ты придешь в себя и переваришь всю эту информацию, то… — То тебя это уже касаться не будет, — раздраженно отвечает медик. — Если это всё, то я пойду, — он сбрасывает чужую руку со своего колена. — И, кажется, кто-то обещал, что не будет ко мне прикасаться без моего согласия. Снова лжете, доктор? Непрофессионально.