Спектакль: Акт Второй / Acta est fabŭla

— Помнишь, мы собирались приготовить завтрак? — Скарамучча встаёт с кровати и тянет Нигредо за собой. — Уже пора обед готовить, аха. — Альбедо ещё не вернулся? — с легкой тревогой спрашивает психолог. — Думаю, он будет с минуты на минуту. — Он точно услышал то, что я тебе наговорил, и теперь не хочет возвращаться… — Дурной, — Скарамучча кладёт ладонь Нигредо на пояс и становится впритык, чтобы тот чувствовал плечо. — Пойдём на кухню? — Умыться бы сначала… — Справедливо, тогда в ванную. — Я сам… хорошо? — Как скажешь, — Скарамучча отпускает его и отходит назад. — Я подожду тебя в кухне тогда. — Хорошо. Придерживаясь за стену, неуверенными шагами Нигредо направляется в ванную комнату. Совсем недавно там принимал душ Кадзуха, поэтому плитка может быть мокрой. Перспектива того, что психолог может упасть и удариться головой, не радует, поэтому Скарамучча, сбросив тапочки, на носочках тихо следует за ним. Знает, что обещал не лгать, а сейчас именно этим и занимается, но уверен, что Нигредо простит его и поймёт. «Пусть лучше он пообижается на меня пару минут, чем разобьет себе что-то…» — с такими мыслями парень идёт за психологом, не издавая ни звука, даже затаив дыхание. Нигредо толкает дверь ванной комнаты, наощупь находит раковину, затем — стакан с зубными щетками. Он помнит, что его щетка отличается по форме, поэтому довольно легко находит свою. Скарамучча стоит за его спиной, готовый подхватить, если вдруг тот поскользнется или споткнется. Психолог кажется спокойным и собранным. Он без труда чистит зубы, аккуратно умывается, чтобы не намочить повязку, так же осторожно вытирает лицо чистым полотенцем, которое лежало сложенным на полке. Скарамучча наблюдает за ним через зеркало, испытывая какое-то странное чувство в груди. Одновременно больно и спокойно. Ему приятно видеть, что психолог со всем справляется сам, но осознание того, что он просто вынужден приспосабливаться к новой жизни, продолжает разъедать душу. Нигредо разворачивается, и Скар сразу делает шаг назад, чтобы находиться дальше, чем на расстоянии вытянутой руки психолога. Блондин делает несколько неуверенных шагов, затем прикладывает ладонь к стене и тихо вздыхает. Мысленно он успокаивает себя, что не так уж все и страшно. Говорит сам себе, что справится и сможет продолжать жить нормально, и, возможно, даже сможет вернуться к работе. Глубоко выдохнув, он медленно идёт в сторону кухни, ведя ладонью по стене. Скарамучча тихо шагает назад, надеясь, что ни обо что не споткнется. — Скар, я закончил, — проговаривает психолог, останавливаясь в дверном проёме кухни. — Хорошо, — незамедлительно отвечает тот. — Присядь за стол… хочу приготовить омлет, сможешь взбить яйца? — Да, давай… Нигредо наощупь находит стол, присаживается и поворачивает голову в сторону плиты, где, предположительно, должен стоять Скарамучча. Брюнет быстро берет из холодильника яйца, вбивает их в стеклянную миску и ставит её на стол перед психологом. Он дает в руку Нигредо венчик, а сам направляется на выход из кухни: — Я тоже схожу умоюсь, пока ты взобьешь. — Угу. Рука дрожит, но он пытается успокоиться и собраться. Венчик стучит по тарелке, и психолог, ориентируясь на слух, старается понять, достаточно ли сил прилагает. Сухие губы уже искусаны до крови, парень чувствует себя бесполезным и слабым, но продолжает бороться с этими мыслями и уверять себя, что это не так. — Я тут, — Скарамучча целует его в макушку и смотрит на плохо взбитые яйца. — Думаю, этого достаточно, спасибо. Брюнет забирает тарелку, зажигает плиту, ставит сковороду и бросает масло. — Жаль света нет, — озвучивает свои мысли вслух. — Молоко, наверное, испортилось… — Ты хотел омлет с молоком? — Да просто он был бы более пышным тогда, — вздыхает Скар. — Но ничего, хотя бы яйца продержались, и на том спасибо. — Кхе-кхе, — Альбедо проходит в кухню и сразу кладёт ладонь на плечо Нигредо, чтобы тот чувствовал, где именно находится брат. — Рад за твои яйца, Скар. — Тц! — Скарамучча выливает взбитые яйца на сковороду и скрещивает руки на груди. — Вообще-то мы говорили про омлет. — Теперь это так называется? — ехидно переспрашивает Альбедо, и Нигредо тихо усмехается. — Чем-то помочь? — Кадзуха выглядывает из-за спины Альбедо и смотрит в синие глаза того, кого всей душой ненавидит. — Света нет пару дней, так что… думаю, много чего в холодильнике испортилось, — равнодушно отвечает Скарамучча. Пронзительный взгляд алых глаз буквально испепеляет брюнета ненавистью, но при этом голос юноши продолжает звучать ровно и спокойно. — Я по пути к вам зашел в кондитерскую. Успел до сирены. А, Бедо, а где чехол? — В комнате, — Альбедо кивает головой в сторону коридора. — Нигредо, Скарамучча, могу я пройти в вашу комнату? — юноша опускает взгляд на психолога. — Иди, конечно, — отвечает Нигредо. Юноша выходит, и психолог тихо вздыхает, чем привлекает внимание Альбедо. — Прости, я не знал, что он примчится… просто поговорить хотел, вот и позвонил ему тогда, — виновато проговаривает медик. — Нет, я совсем не против, что Казу здесь. Даже словил какую-то ностальгию… просто атмосфера немного напряженная… Или это я снова усложняю. — Однозначно, усложняешь, — Альбедо проводит ладонью по волосам брата. — Мы ведь так и не поговорили с Казу после того инцидента… — Он сказал, что звонил тебе и извинился за произошедшее, нет? — вспоминает Альбедо. — Да, было такое… Но ведь и мне не мешало бы перед ним извиниться. За пощечину, как минимум… Да и вообще… Ему всего 18. Ребенок совсем… и оказаться в такой ситуации, в которой оказался он… не знаю, что управляло мной, когда я просто решил игнорировать ситуацию. — Приоритеты, — подаёт голос Кадзуха, входя в комнату. — Вы просто поставили брата на первое место, вот и всё. Не вижу в этом ничего плохого, и просить прощения передо мной Вы не должны. Я в неоплатном долгу перед Вами и Вашим братом, поэтому… кто-кто, а Вы точно ничем мне не обязаны и ничего не должны. Кадзуха достает из кармана на чехле бумажный пакет и ставит на стол. Юноша застегивает молнию и убирает гитару под окно, оперев о подоконник. — До объявления тревоги я успел заскочить за сладеньким. Кажется, когда мы жили вместе, Вы любили иногда побаловать себя подобным, — Каэдэхара поворачивается к Скарамучче. — Можно мне тарелку, пожалуйста? — Держи, — брюнет берет первую попавшуюся под руку посуду и передает её юноше, который слабо кивает головой в знак благодарности. — Подобное может долго храниться, — проговаривает Кадзуха, выкладывая на тарелку мягкое печенье. — Поэтому, когда пропал свет, почему-то я сразу вспомнил, как, живя заграницей, когда из-за непогоды была повреждена линия электропередачи, то мы обычно собирались за одним столом… с горячим чаем и вот таким печеньем. — Эм, Кадзуха, — неуверенно начинает психолог, чувствуя, с какой любовью юноша отзывается о тех днях. — Нет, не нужно ничего говорить, — Каэдэхара качает головой. — Я ведь уже сказал, что ни на что не обижаюсь и не злюсь. На Вас так точно. На себя разве что. Кстати, я обещал Альбедо песню, Вы не возражаете, если я нарушу это неловкое молчание музыкой? — Да, конечно… — психолог вслушивается в шуршание ткани и звук расстёгивающейся молнии. Блондин поднимает голову на стоящего за его спиной Альбедо. — Кстати… почему тревога была…? И что с радио…? Медик стоит неподвижно, как завороженный, наблюдая за Кадзухой. Альбедо прикусывает губу, принимаясь обдирать сухую кожицу. Даже Скарамучча, который мельтешит перед лицом, пока накрывает на стол, не заставляет блондина оторвать взгляд от Каэдэхары. Каждое его слово, каждое движение, каждая секунда, когда они сходятся взглядами, заставляет внутри Альбедо что-то переворачиваться. — Бедо? — Нигредо зовёт брата громче, и тот наконец переключает внимание. — Прости, задумался. Что ты спросил? — Про сирену. — Ах, да, — Альбедо присаживается рядом с братом и кладёт ладонь ему на колено. — Батарейки есть, но радио не работает. На улице мы встретили патрульного, он в двух словах объяснил, что происходит. — И что же? — Скарамучча присаживается с другой стороны от Нигредо. — Пока что сказали ждать. Типа дежурные бригады уже ездят, и все, у кого будет обнаружен вирус, будут госпитализированы вместе с теми, кто находится с ними в одном помещении. После того, как соберут всех «прокаженных», теоретически, город вернётся к жизни. — Звучит пиздец странно, — Скарамучча хмурится. — Будут ходить по каждой квартире и проверять каждого? Серьезно? В городе, где население составляет пару миллионов? — Я лишь сказал то, что узнал от патрульного, — Альбедо ведёт плечами и смотрит на омлет в тарелке. Желудок неприятно режет, напоминая, что он несколько дней ничего не ел, но тошнота тоже не заставляет себя ждать. — Довольно продумано и подготовлено получается, — проговаривает Кадзуха, усаживаясь подальше от стола, чтобы ничего не мешало играть. Он складывает руки на гитаре и переводит взгляд на парней. — Они сказали, что уже ездят машины с продуктами, чтобы не нужно было выходить из дома. Сирена прозвучала только сегодня, но у них уже сформированы бригады, готовы тесты и собраны фуры с пакетами еды. — Верно, — Альбедо отрывается от рассматривания еды. — Но, хоть мы и понимаем, что происходит что-то не то, о чем нам говорят, сделать с этим ничего не можем. Разве нет? Даже из дома просто так не выйти… — … — Нигредо слабо вздрагивает и склоняет голову на плечо Скарамуччи. — Значит… эти люди с тестами придут и к нам…? — Не думаю, что каждый врач в этом городе знает, как в лицо выглядит «N», погибший почти три года назад, — будто прочитав его мысли, отвечает Альбедо. — Ну, если что, можем его спрятать. Либо под девушку переодеть. Или под подростка. Одежда Кадзухи как раз молодит. — Странно это… — шепчет психолог. — Почему все просто не может быть спокойно…? — Обязательно будет, — Скарамучча целует парня в висок. Кадзуха наблюдает за Нигредо и Скарамуччей, чувствуя, как его сердце разбивается на части. Человек, которого он ненавидит, которого считает монстром, которому желал бы смерти, с такой заботой и любовью относится к тому, перед кем юноша в долгу. — Казу, — заметив в алых глазах что-то болезненное и растерянное, Альбедо переключает его внимание на себя. — Акустика? То есть… электро тебе не нравится? — Света нет, — напоминает Кадзуха. — И ещё… я взял акустику, потому что, идя сюда, планировал здесь её и оставить. — Мм? — Альбедо приподнимает брови. — Немного не понял. — Ту гитару, что ты подарил мне, я люблю. Она только моя, поэтому… она осталась у тебя дома… я брал её туда, когда жил у тебя… играл, в общем, там. И не успел забрать. — Это я понял, я не понял, почему планировал оставить? — переспрашивает Альбедо. — Гитара — это такой инструмент, который отлично чувствуется в руках, так что, я подумал, что мог бы научить Нигредо играть… если, конечно, Вы сами этого захотите, — он поворачивает голову на психолога. — Ты… ты думаешь я смогу? — немного истерично усмехается блондин. — Музыка — это хороший способ сбежать от реальности, — юноша опускает взгляд. — А гитара полностью чувствуется, так что… конечно, это будет тяжело, ведь все придется держать в голове, но, тем не менее, именно Вы были тем человеком, который научил когда-то верить в себя, так что… в Вас я тоже верю. — Хорош, — Альбедо медленно кивает головой. — А я все думал, зачем ты гитару с собой взял. Уже успел надумать, что у тебя там пустой футляр, в который ты потом спрячешь труп Скара. — Хех, — юноша слабо усмехается. — Что вам сыграть? — Что в голову приходит, то и играй. — Хорошо. В абсолютной тьме и пустоте, что лишь изредка нарушалась тихими выдохами, сейчас раздаётся мелодия, которая кажется Нигредо знакомой. Каждый звук проходится волной дрожи по его телу. Эти бесконечные дни, что тянутся, как одна вечность, эта темнота, что давит и эта излишняя забота, которую он понимает, но которая тоже изматывает… и на минуту все прерывается музыкой. Мир будто бы встал на паузу, пока тонкие пальцы музыканта перебирают струны. Психолог когда-то давно уже учился играть, но довольно быстро бросил, а сейчас, возвращаться к музыке, которая кажется ему чем-то настолько далеким и необъятным, да ещё и вслепую… «Даже думать о подобном — слишком смело… — он слабо усмехается, приподняв уголок губ. — Невозможно…» Альбедо закрывает глаза, желая растворяться в мелодии, которую играет Кадзуха. Сам же юноша, играя, смотрит на блондина. Его глаза горят любовью, душа — преисполнена чувствами к этому человеку. Для него неважно, что между ними десять лет разницы в возрасте; неважно, что Альбедо все забыл и, возможно, так даже лучше; неважно, что приходится начинать с самого начала — всё неважно, лишь бы просто иметь возможность быть рядом. Шаг за шагом выстраивать новые, здоровые отношения. Медленно и осторожно, чтобы не разрушить то, что между ними зарождается. Эту музыку Скарамучча тоже узнаёт. Именно она играла на их с Нигредо свадьбе. Теперь вспоминать тот день, счастливый и светлый, становится слишком больно. Вряд ли Кадзуха хотел причинить боль и именно поэтому выбрал такую мелодию, но это уже не важно. Для Скарамуччи важно лишь то, что Нигредо больше никогда не посмотрит на него, не улыбнется, как раньше. «Нужно просто быть умнее… — он прикусывает губу, пока в голове зреет план. — В этот раз я точно буду умнее. Оборвать круг можно ведь иначе…» — Как-то так, — проговаривает Кадзуха, когда с инструмента слетают последние аккорды. — Что это за музыка…? — Альбедо хмурится. — Кажется, я уже слышал её где-то. — У нас со Скаром на свадьбе она играла… — тихо отвечает Нигредо. — «Nothing’s Gonna Change My Love for You» называется… но она довольно известная, что-то из классики, считай, так что ты мог просто слышать её где-то в интернете. — Мм… и почему же выбор пал именно на неё? — Альбедо расплывается в ехидной улыбке, смотря в алые глаза Кадзухи. — Потому что, играя её сегодня, я думал о тебе, — ровно отвечает Каэдэхара. — Даже не смутился, эх-эх, — медик качает головой. — Малыш вырос. — Можешь потом проверить, — усмехается Кадзуха. — Я всё запоминаю, — Альбедо прикладывает указательный палец к виску. — Как бы странно это ни звучало от человека с амнезией. — Запоминаешь, чтобы потом, надеюсь, исполнить это всё? — Кадзуха выходит из-за стола, сфокусировав взгляд на Нигредо, который слабо дёрнулся от звука стука по полу. — На малыша твоего посмотреть? Прости, я забыл дома очки. — Это верно, тут нужна отдаляющая линза, — юноша становится около Альбедо. — Поменяемся местами? — Я привык быть активом, извини, — пожимает плечами медик. — Никогда не поздно это исправить. — Оу, — Альбедо ехидно улыбается и поднимает брови. — Это что, заявка на победу? — А если и она? — Кадзуха сжимает в руке гриф гитары. — Прошу, — Альбедо жестом указывает Кадзухе на свой стул. Юноша хмурится, пытаясь понять, намёк ли это был, либо очередной флирт, у которого не будет продолжения. Решив, что ответ на свой вопрос он так и не найдет, он переключает внимание на Нигредо: — Можете немного отодвинуться от стола? Так гитара не поместится. Психолог кивает и двигается назад. Ему на руки сразу опускают инструмент. Кадзуха, аккуратно взяв того за запястье, проводит кистью Нигредо по грифу гитары: — Чувствуете? Она полностью под вашим контролем. — Угу… — Тогда давайте научу Вас играть пару простых аккордов и просто помогу ориентироваться. Вот тут есть такие выпирающие штучки, — он касается указательным пальцем психолога, — это называется ладовый порожек. По ним легко ориентироваться. Лад находится между двумя такими порожками. А вот тут, — он ведёт руку психолога до головы грифа, — верхний нулевой порожек. Запомнили? — Вроде бы… — Тогда можете показать мне второй лад? Нигредо кивает. Он неуверенно ведёт рукой вдоль грифа, пока не дойдёт до нулевого порога, о котором говорил Кадзуха, затем скользит назад, отсчитывая в голове нужное число от нуля. — К-кажется, здесь…? — Верно, — юноша слабо улыбается. — Довольно несложно ориентироваться, да? За это я и люблю гитару… она всегда в руке и под полным контролем. В ней нет этих секунд невесомости, как когда отрываешь пальцы от клавиш пианино. Ой, отвлекся что-то… Давайте продолжим? — Попробуем…

***

Венти с трудом открывает глаза. Голова ощущается тяжелой, тело покрывает крупная дрожь, а виски пульсируют. Адвокат болезненно стонет, пытаясь подняться с места и вообще понять, где он находится. Кое-как он упирается ладонью в мягкое сиденье. Тело слабо трясет, и он понимает, что находится на заднем сидении автомобиля. По рецепторам неприятно бьет запах автомобильного освежителя. Барбатос чихает, и наконец на него с водительского места оборачивается девушка. — Фух, живой, — Аяка облегченно выдыхает. — Я уже думала, что можно везти тебя сразу в лес. — В лес…? — адвокат прикладывает ладонь ко лбу. — Ни черта не помню… — Ну… я ведь под следствием, так что то, что рядом со мной вдруг случайно оказался труп одного из именитых адвокатов… Чем объяснять все, что случилось, проще было бы тебя закопать. — Если ты шутишь, то сейчас я не в состоянии это понять… — неуверенно проговаривает адвокат. — Да шучу я, шучу. В больницу едем… В скорую не дозвониться. «Свободных машин нет», — она цитирует то, что ей сказал диспетчер. — Будто не «Скорая», а «такси». — Можешь окно открыть…? Мне… дышать нечем… кхе… Девушка щелкает по панели управления, и все окна в салоне немного опускаются, впуская свежий воздух. Венти тяжело и громко дышит, но ощущение удушья его не покидает. Он тянется к шее, чтобы ослабить ворот, но пальцы касаются не мягкой ткани, а мокрой кожи. По телу вновь проходится волна дрожи. Адвокат растерянно хлопает глазами, смотря на свою руку, запачканную кровью. — Да я сама в шоке, — проговаривает Аяка, вдавливая педаль газа. — Не знаю, что там у тебя случилось, но выглядит это дело жутко. — Кровоточат…? — секундное замешательство, и вот, он уже обеими руками изучает рану. — Не трогал бы ты это руками, — подмечает Аяка. — Заразу занесешь. — Что случилось? — Ты упал в обморок, я пыталась вызвать «Скорую», но, как видишь, ничего не вышло. Хотя, ничего и не вошло, хех. А сейчас я везу тебя в больницу у черта на куличиках, потому что в городской тебя не приняли. — Не приняли? — Ты с Луны что ли свалился? — усмехается девушка. — В городе эпидемия, смертность просто невъебезная, карантин и тд, а я везу тебя, со всеми признаками заражения, в какую-то пизду… хм, может, это я с Луны свалилась тогда. С каждой секундой ее слова становятся все более и более размытыми. Венти едва ли удается понять, что, кажется, он серьезно болен, а она подобрала его на улице и куда-то везет. Все равно в голове все мысли про Сяо, а далеко не про свое самочувствие. Тревожно, что Алатус не сможет дозвониться, а значит будет переживать. «Интересно, он бы услышал мои мысли отсюда? Конечно, нет… он и близко их не слышал… Почему так странно себя чувствую… будто куда-то падаю… — взгляд постепенно гаснет, а глаза медленно закрываются. — Интересно, а если бы тогда в больнице я не поддался панике и не подписал отказ от укола, это что-то изменило бы…? И почему я вспомнил об этом именно сейчас…?» — Эй, не умри тут! Мне жмурики в машине не нужны! — кричит ему девушка. — Ага… — только и получается выдавить из себя перед тем, как сознание полностью покидает его. «Хочу к Сяо на ручки…» . . . По телу пропускают разряд электричества, и Венти широко раскрывает глаза. Из груди вырывается болезненный хрип, а вместе с тем, белоснежное хлопковое постельное белье орошают алые капли. Адвокат прикрывает рот ладонью и замечает, что его бледные пальцы тоже испачканы в кровь, которую он только что размазал по губам. — Доброе утро? — неуверенно обращается к нему какая-то девушка. Венти часто моргает, пытаясь всмотреться в лицо перед собой и окружение. Осознание медленно пробирается в его голову: он находится в больничной палате. Полностью изолированной и, с виду, стерильной. Напротив него на кровати сидит девушка: длинные платиновые волосы, собранные в хвостик, большие и безжизненные зеленые глаза, волосы у висков собраны в косички и перевязаны голубыми лентами. Морщинки в уголках глаз выдают её возраст, и, кажется, она немного старше Венти. Адвокат приподнимается и растеряно смотрит по сторонам: кроме двух кроватей и стола в палате нет совсем ничего. — Где… где я…? Кхе… — он прикладывает ладонь к животу, чувствуя сильную боль из-за голода. Желудок будто пытается переварить сам себя. — В палате, — тихо отвечает она, спустив ноги на пол. — Грустно здесь, да? Стены вроде бы светлые, но все такое унылое… это, получается, и есть наш конец? Она отходит к окну и упирается ладонями в подоконник. — Очередная карета скорой помощи привезла очередного смертника… — завороженно проговаривает девушка, смотря на улицу. Венти аккуратно ступает на пол и медленно, на подкашивающихся ногах, приближается к девушке. Это лицо ему знакомо, и он никак не ожидал встретится с ней, и, более того — оказаться в одной палате. — Тебя зовут… Амос, да? — переспрашивает адвокат, останавливаясь около окна. — Мне это имя не нравится, — вздыхает девушка. — Буду признательна, если ты будешь называть меня Сиилия. Можно просто Сили. — Хорошо, Сили… Меня зовут… — Венти, да? Я знаю. Вы ведь с ним на одно лицо, так что… да. Будучи ребенком, он про тебя много говорил, хех. — Ты ничего не забыла…? — Барбатос хмурится и недоверчиво смотрит в её пустые глаза. — Почему тогда он ничего не помнит…? — Он ничего не помнит? — в её до этого ровном голосе звучит удивление. — Аяка все-таки привезла меня в больницу, — усмехается Венти. — Только какой в этом смысл… — он опускает взгляд на свою ладонь, которая только недавно была испачкана кровью из-за кашля. — Я хочу домой… — Ты ведь жив лишь из-за того, что тебя положили сюда, — подмечает Амос. — Та девушка спасла тебе жизнь. Неделя уже прошла, а больные всё прибывают и прибывают… — Да… что?! — от неожиданности он вздрагивает. — В каком смысле «неделя»? — Неделя с начала карантина, — уточняет девушка и откидывает пряди своих длинных волос через плечо. — Ты несколько дней пролежал без сознания. Я уже думала, что не очнешься… Как сказала Мари, тебя с того света вытащили. — Мари? А она тут почему…? — Волонтер, насколько я поняла, — Амос присаживается на подоконник и слабо болтает ногами. — Люди мрут, как мухи… смертность просто огромная, как среди пациентов, так и среди врачей, так что, неудивительно, что людей не хватает. — Мне нужно позвонить, — Венти хлопает себя по карманам в поиске телефона и только сейчас замечает, что он одет в больничную пижаму, а значит и телефона нет. — С твоими родными уже связывались, — успокаивает Амос. — Мари сказала, что… — она на секунду запинается, но довольно быстро продолжает, — …Альбедо, Сяо и твоя мама были поставлены в известность. Целых три близких человека… даже зависть берет. Белая, конечно, — она слабо улыбается и переводит взгляд в потолок. — А ты в бреду про смерть распинался… куда тебе умирать, когда тебя такие прекрасные люди ждут? Риторический вопрос. — Хочу услышать голос Сяо… — адвокат отходит к двери. Он смотрит на ручку и чувствует на себе довольно тяжелый взгляд Амос. — Заперто, да…? — спрашивает в пустоту, уже опуская ладонь на дверь. — Да, — соглашается девушка. Как и думал, дверь не подается. Телефона нет, как и других способов связи. Остаётся только ждать, когда к ним зайдёт кто-нибудь из персонала. Барбатос присаживается рядом с Амос на подоконнике и безжизненно смотрит в окно. — Сили, а твоим родным уже сообщили…? — У меня нет родных, так что некому сообщать, — она пожимает плечами. — Друзей или… или возлюбленного — тоже. — Прости… — Ничего, — она качает головой. — Когда я начинаю тосковать за ними, то пытаюсь успокоить себя мыслями о том, что они все сейчас в лучшем мире. — Прости… Она лишь отрицательно качает головой, как бы говоря, что все в порядке. Венти смотрит в её пустые глаза, и, кажется, ощущает её боль. Боль одиночества и тоски. Девушка слабо кашляет, прикрыв рот ладонью, и адвокат замечает алые капли. В голову сразу приходит ответ на немой вопрос, что завис в воздухе — почему он оказался в палате именно с ней? Судя по её состоянию, они находятся примерно на одной стадии развития болезни и, исходя из имеющейся информации о том, что вирус убивает за день, Венти приходит к выводу, что его организм, похоже, как и её, пытается вырабатывать подходящие антитела. Почему-то понимание этого отбрасывает его в прошлое — в те времена, когда он был подопытным в клинике Рэйндоттир. Закрытая дверь, пустая палата, отсутствие связи и возможности покинуть это место. Барбатос нервно сглатывает и впечатывается взглядом в дверь, ожидая, пока та распахнется.