Борам

       — Травма головы не так существенна, как могла бы быть, мистер Дункан, впрочем, кто-то любезно вам уже помог, — жилистый мужчина заканчивает перевязку, взглядом пробегая по покалеченному метису, ради которого его вызвали в столь отдалённую от ближайшей цивилизации местность. — Вам следует хотя бы пару дней находиться в полном покое во избежание ухудшения травм. Травм, полученных при побеге от хранителя леса Борама. Чона привезли в особняк Синглтон после обнаружения его без сознания на краю леса, миссис Эмис была встревожена более всех остальных, оттого немедленно послала за доктором. И хотя Чон уверял, что это лишнее, дама осталась непреклонна, заявив, что не потерпит травм людей своего супруга, который был не менее шокирован рассказом наёмников о существующем звере в его лесу. Именно его, потому как земля Норд была выкуплена на аукционе магнатом Фостером для эксплуатации и возможной застройки. Сам же Дункан не обмолвился и словом о своём чудесном спасении, лишь задумчиво смотрел на лист растения, зажатый в ладони – все его раны были покрыты этой целебной травой. Чон отчётливо помнит очертание силуэта юноши, в опускающейся ночи его было не рассмотреть, вверх ногами тоже мало, что заметишь, но мужчина ясно видит перед собой образ, не страшащийся рёва, как оказалось, гризли. Дункан кричал ему убегать, а незнакомец стоял на месте, мужчина загородил его собой, а юноша не позволил выстрелить, толкнув его в овраг. Несомненно, это был один из жителей леса Норд, скрывающийся в самом сердце гущи. Чон не удивится, если ловушка, в которую он попал – его рук дело, раз он оказался рядом. Но это же дитя природы воззвало к медведю именем, которое так отчётливо запомнил Дункан, остановило зверя, спасло чужака, вернув его на окраину и бережно наложив листья на его раны. Почему он не позволил гризли убить его? Это Чон вторгся в их лес, он пришёл с оружием, а хранитель сохранил ему жизнь. — Мистер Дункан? — вновь взывает миссис Эмис, заметив растерянность чувств мужчины. — Возможно, я могла бы попросить Фостера отложить разговор, если вы плохо себя чувствуете… — Не стоит, — заверяет Чон, — со мной всё в порядке. Мужчина делает попытку подняться с постели, но ощущает давление ладони на свою грудь и падает обратно на мягкость подушек, а в сознании Чон падает вновь в овраг. Перед глазами силуэт, и он принадлежит не миссис Эмис. — Мужчины, — усмехается Синглтон, присаживаясь на стул, где ранее сидел доктор, — никогда не признаёте свои слабости. — Иначе женщины ими воспользуются, — Дункан опускает взгляд с дамы на её ладонь, что перемещается с его груди на тыльную, поцарапанную ветками сторону руки. Это тепло такое разное, потому что Чон ощущал совершенно иное от мимолётного прикосновения юноши. То обжигало, затягивало в ловушку, толкнуло в бездну, из неё уже не выбраться – все чувства остались там, в овраге. Правдивы были сказания шелеста листьев – все, кто вернулся из лесу, видят его хранителя во снах. И Чон видит юношу. — Вы правы, — соглашается Эмис, убирая руку и выравнивая осанку, — под предлогом заботы о вас, я бы проводила время в вашей компании, нежели скиталась в полном одиночестве этого дома. Чон всё же садится, придерживая рукой отёкшие синяком рёбра, заглядывает в глаза цвета утреннего тумана и видит там скуку от времени вне светского общества, к которому так привыкла дама, находясь в столице. Её влечение к мужчине не более, чем развлечение в этой отдалённой среде, и Эмис даже готова дать взамен то, что так желает Дункан – место среди высшего класса. Это не пустословие, роковые женщины знают цену сделок, цену страсти и собственных желаний – она готова ждать, чтобы забрать всё полностью. — Забота от вас сладка и притягательна, — заверяет Чон, не смея более тратить время, когда все мысли его возвращаются к лесу, — это слишком щедро, вы и так послали для меня за доктором. — В любое дело вначале стоит вложиться, — уверяет Эмис, чуть склоняясь ближе, — чтобы потом оно окупилось сполна. Чон знает, какой интерес сейчас испытывает миссис Синглтон, не получая желаемого от мужчины, её забавляет то, как он подчёркивает властность женщины, но не позволяет себе дать прямой ответ, избегает, уклоняется, оставляя сладкое послевкусие. Но Эмис не принимает это за собственное поражение, она будет пробовать снова и снова, пока не получит своё. — Ваш супруг уже вложился в меня, — напоминает Дункан, поднимаясь с постели, тем самым не позволяя их близости стать слишком опасной. И Чон должен это вложение окупить сполна. Поэтому Дункан выходит из гостевой комнаты, застёгивая пуговицы рубашки обратно, и идёт на встречу с мистером Фостером, чтобы немедленно остановить его от поспешных мыслей, связанных со зверем леса Норд. Нет, магната хранителем не запугать, Синглтон своё состояние положил на эту землю и отдавать её какому-то зверю не собирается. Вопрос в том, какой подход выберет Фостер для избавления леса от этого препятствия. — Мистер Дункан, — высокий мужчина, прибывший ещё прошлым вечером, вбирает полную грудь дыма сигары прежде, чем высказать нелестные мысли вслух, — при всём моём уважении, ваш приказ не стрелять был просто абсурдным! Вы подвергли опасности людей – смертей на своей земле я не потерплю! — Поэтому мы не можем так просто убить это животное, — утверждает Чон, равняясь с Фостером и облокачиваясь на дверной проём, в котором стоит мужчина. — Оно может служить народу, скрывающемуся в этом лесу, божеством. А сколько их там вообще? Англии не нужен конфликт с народом, которым невозможно управлять – бездумно убив зверя, мы можем развязать войну. Вразумительный ответ Дункана, конечно, не приходится по душе мистеру Синглтон хотя бы потому, что время для него – немалые деньги. Мужчина кажется напряжённым, даже раздражённым, потому как уже выбился из своего графика – он прибыл прошлым вечером, дабы забрать чертежи от Чона, а тот так и не вернулся к позднему вечеру. — И что вы предлагаете? — интересуется Фостер, замечая супругу в проходе коридора, которая проявляет не меньший интерес к подходу мистера Дункана. — Как вы намерены найти народ, если зверь сторожит границы? — Нам не придётся искать его, — уверенно поднимает взгляд Чон, — он сам нас найдёт. Юноша, повелевающий хранителем леса, всегда находится рядом, и Чон уверен, что если он снова придёт в лес, то встреча не заставит себя ждать. — Я встретился с одним из них, — продолжает Дункан, — уверен, пока мои люди будут отвлекать зверя, я снова смогу пройти, и дело останется только за договорённостью… — Долго ли продлилась ваша беседа с дикарём, если вы находитесь сейчас в таком состоянии? Усмешка заставляет Чона замолкнуть, но вместе с тем мистер Фостер не замечает на лице рабочего ни одной эмоции презрения к себе – у метиса не дрогнул и мускул. Чон угодил в ловушку, и ему просто посчастливилось, что рядом оказался юноша, который, возможно, в силу своего возраста глуп и наивен, раз сохранил чужаку жизнь. Нет гарантии, что мужчина встретится с ним снова… если только он не привлечёт к себе внимание зверя. — Моё состояние играет мне на руку, — Чон переводит взгляд на миссис Эмис, которая и подала ему прекрасную идею использования своего положения. — Тот, кого я повстречал, не просто позволил мне вернуться из леса, но и наложил на раны листья – это доказывает, что он чувствует вину за причинённые мне увечья. И я воспользуюсь этими муками совести, чтобы подобраться ближе. — Что собираетесь делать в случае неудачи, мистер Дункан? — встревает в беседу Эмис, складывая руки на груди в жесте несогласия с подобным риском. Чон смотрит в серую радужку глаз, взор которых отражает искреннее беспокойство, потому как дама видела увечья, оставленные после возвращения из леса, и они, по словам доктора, могли быть хуже. Мужчине в этот раз просто повезло. А Дункан уверен – если бы тот юноша желал его смерти, он не стал бы останавливать гризли. Любопытство дитя природы его же и подведёт. — Жалеть, что был слишком самонадеян, — с долей шутки отвечает Чон, умалчивая о самом главном. С помощью юноши можно управлять зверем леса Норд. — Как знаете, — Фостер гасит докуренную сигару и более не намеревается слушать самоутвердительные речи рабочего. — Делайте, что хотите, но принесите мне этот лес сложенным срубленными стволами к началу осени. Мистер Синглтон покидает компанию Чона, оставляя своё последнее слово – у магната достаточно головной боли своих дел в столице, лесом и его жителями ему заниматься некогда, а потому всю ответственность он возлагает на Дункана, на что тот и рассчитывал. После короткой беседы, которая наделяет Чона властью исполнения собственного плана, Фостер забирает необходимые чертежи, решив начинать застройки на свободных от лесных духов землях, и первым же поездом возвращается в столицу, оставив супругу главенствовать над ходом работы здесь. И хотя их брак полностью фиктивный, мистер Синглтон доверяет даме свои сбережения и работу, потому как природа не обделила женщину умом и расчётливостью. Но верностью, к несчастью, не одарила, отчего Фостер отдалённо слышал слухи от прислуги о любовных похождениях миссис Эмис. Ссоры на этой почве остались в прошлом, подобные похождения супруги сильно сказывались на его имени, отчего ему пришлось поставить женщине условие: или она прекращает любовные увлечения, или он оставляет её без гроша. И Фостер наивно полагает, что этим усмирил неверную натуру роковой дамы, когда как на самом деле миссис Эмис стала более осмотрительна. Но свобода от взгляда супруга на сей раз не развязала даме руки – миссис Синглтон не позволяет себе докучать Чону, лишь настаивает на том, чтобы тот отложил свои дела хотя бы до завтрашнего дня. И на том была их последняя встреча, потому как Дункан, не теряя времени, приступил к работе, которую может выполнить, находясь вдали от леса. К моменту, когда приходится зажечь свечи, ввиду отсутствия электричества в столь отдалённой местности, Чон останавливает взгляд на карте леса Норд со свежими пометками собственного похождения – карандашом отмечен тот недолгий путь до первой ловушки. Дункан плохо помнит, в какую сторону направлялся, но предположительно делает заметку, на каком расстоянии народ начинает ставить ловушки, и считает, что подобные, несмертельные расставлены по всему периметру окраины леса. Народу Норда тоже не нужны чужие смерти. Они лишь ограждают себя от нежелательного присутствия аристократии. Дункан неотрывно смотрит на очертания раскинувшегося на далёкие земли леса, заглядывает в самую чащу, ищет на карте его сердце – там прячется юноша, оттуда гонит хранитель. — Вам совсем не страшно? Голос миссис Эмис возвращает мужчину в реальность, в которой его главной задачей по-прежнему является не просто найти народ, скрывающийся от цивилизации, а заставить их не мешать вырубке леса. Можно ещё усомниться, что это не всё, что ему предстоит сделать, потому как мистер Фостер крайне убедительно показал свою неприязнь к дикарям на собственных землях. Чон медленно отводит взгляд от карты, замечая беспорядок на столе, состоящий из пустых чашек выпитого за работой чая, отчётности, переданных мистером Синглтон новых сведениях и наброском гризли, которого смог рассмотреть намного ближе, чем скрывающегося за ним юношу. Чон ненавязчиво перекладывает карту на этот рисунок, скрывая его от взгляда Эмис, которая подступает ближе, останавливаясь за спиной Дункана и касаясь кончиками пальцев его плеча. Кажется, Чон ударился тем отделом головного мозга, отвечающим за страх, потому что он верит, что, придя в лес во второй раз, тот юноша остановит зверя вновь. — Если бы человечество так просто поддавалось страху, вряд ли оно достигло своего рассвета, — задумчиво отвечает Дункан, ощущая, как ладони дамы ложатся на его плечи, — к тому же, никто иной не осмелится взять на себя эту роль. Я их нанял вовсе не для жертвы зверю. — Но и вы не нанимались на подобный риск, — Эмис начинает слегка массировать плечи, ощущая напряжение в ослабшем теле. — Подобный риск заставляет ценить жизнь. Цепляться за любую возможность выжить – Чон дважды оказался в ловушке, сперва побывав в той, что сделал лесной народ, а после оказавшись перед хранителем. Ранее Дункан думал лишь о том, как ему выбиться из среднего класса рабочих, всю сознательную жизнь надеялся, что, получив статус аристократа, он начнёт жить. И сейчас, чувствуя боль своего тела, Чон осознаёт, что уже живёт. — Противоречиво, — замечает дама, — не цените вы жизнь, если вновь собрались наведаться в лес с единственным планом. — Не будь я так уверен в нём, придумал бы запасной. Дункан не был приверженцем многочисленных планов, ему всегда хватало одного, которому он следовал от начала и до конца, вне зависимости от степени осложнений выполнения задачи. Мужчина умел подстраиваться под изменения, находить наилучшие решения, искать выгоду там, где её не видно, и в этот раз Чон нашёл способ выполнить свою работу с наименьшими затратами и потерями. — Безрассудство и правда украшает мужчину, — с улыбкой принимает поражение Эмис, спуская ладони на грудь мужчины, ослабляя хватку на неровностях обмотанных тканью ран. — Поэтому рядом должна быть женщина, чтобы вовремя его остановить? — подхватывает Дункан игру слов, смысл которых направлен лишь на возможность признать поражение. — Напротив, — Синглтон задевает губами край уха Чона, переходя на шёпот, губящий мужчин, — подтолкнуть ещё глубже. Дункан мог бы зайти в самую глубину леса, добраться до его сердца, узнать все его тайны. — Вы правы, — Дункан подаётся вперёд, ощущая ускользающие прикосновение нежных ладоней, — в моём положении крайне трудно падать в полное безрассудство. Чон открыто пользуется своим поражением перед лесным духом, из-за которого и остался в эту ночь в особняке, травмами, отдающими неприятной болью в затылке, и вновь уходит от дамы, не принимая её страсть. Ибо все мысли Дункана занимает дитя природы, встреча с которым отбивает громкими, словно шаги хранителя, ударами сердца от предвкушения. — Тогда не смею нарушать ваш покой, — снисходительно принимает отказ миссис Эмис, задувая единственную свечу, — надеюсь, ваши сновидения не потревожат кошмары. Доброй ночи, мистер Дункан. Чон впервые не жаждет отойти ко сну, его взгляд во мраке комнаты устремляется на горизонт, где видна полоса леса – завтрашним утром он вновь посетит неприветливый Норд, но на этот раз не как наёмный человек мистера Фостера, а как гость. Гость Борама.        Ночные сумерки медленно отходят с поднимающимся утренним туманом, рассвет заливает небосвод алым цветом, пение птиц нарастает разнообразным щебетом, встречая Дункана новым днём. Ему так и не удалось погрузиться в сон, но вместе с тем мужчине представляется лицезреть утаённый от городской жизни лик природы, завораживающий своим спокойствием и красотой. Чон думает, в это время лес преображается во что-то невероятно красивое и, растворяя тени, он открывает сокрытое. И Дункан желает увидеть хранителя при свете дня. Поднявшись с постели, где последние часы были проведены в думах, Чон ополаскивает лицо прохладной водой и, не задерживаясь в ещё дремлющем особняке, направляется к конюшне, не дожидаясь завтрака. Жеребец встречает мужчину с предвкушением свободы, подаётся головой к его ладони, благодарно фыркает, когда Чон протягивает ему позаимствованную с кухни морковь. Дункан не скупится на время, когда наливает ведро воды и принимается за водные процедуры скакуна, тщательно вычёсывает и проверяет подковы, одаривая животное надлежащим осмотром. Хоть Чон и занимается грубой механикой, но ему присуща невероятная чуткость к живым существам, коей обделена некоторая аристократия в силу своей чрезмерной чистоплотности, и лишь грязь денег не вызывает у них брезгливости. Путь до черты леса, где расположено временное пристанище наёмной группы Дункана, оказывается намного короче, чем в прошлый раз, притягательнее и желанней. Если по приезде Чон намеревался как можно быстрее избавиться от головной боли жалований мистера Фостера, то на сей раз Чон заинтересован в длительном пребывании на территории леса Норд. Во владениях самого хранителя. Рабочие встречают Дункана за ранним завтраком, где он ознакомляет их с согласованным Фостером планом, по которому они повременят с охотой на чудовище леса и вырубкой, пока не доберутся до скрывающегося в сердце Норд народа. Наёмники не разделяют того же предвкушения и интриги Дункана, меж собой высказывают сочувствие, потому как он, видать, сильно ударился головой, раз возвращается в лес с намерением встречи с хранителем. Но эти слова ничуть не оскорбляют Чона, потому как в здравом рассудке ни один человек не решился бы на подобное. Уже знакомая тропа встречает незваных гостей прохладой утренней росы, цепляясь за низ уходящих в сапоги самых дешёвых брюк, любезно предложенных дворецким в замену прошлым, пострадавшим от падения в лесу. Птицы взлетают с ветвей прочь, чтобы поспешить передать весть о чужаках хранителю, их песня становится тише, а шорохи вокруг чаще. Дункан постепенно отдаляется от группы, идёт параллельно на недалёком расстоянии от них, осуществляя план, по которому они должны будут разделиться – Чона должен остановить не зверь, а юноша. Наконец среди тишины затаившегося леса раздаётся рёв хранителя, предупреждение, призыв покинуть его владения, и группа разделяется, следуя плану Дункана. Мужчина затаивается средь деревьев, следуя в противоположную сторону от дюжины, привлекающей шумом к себе зверя, и направляется вглубь леса, минуя первые видимые ловушки. Где-то здесь произошла встреча с юношей народа Норд. Чон уверено ступает дальше, не оборачивается назад, но бросает взгляд по сторонам, пытаясь отыскать дитя природы. Безрассудно полагаться на юношу, спасшего его от гризли, Дункан не знает, по какой причине зверю не позволили растерзать его, ведь он пришёл в лес, принадлежащий хранителю, с оружием и враждой. Быть может, лишь единственный раз гостям позволяют уйти живыми, предупреждают не возвращаться, дают возможность не допускать подобной ошибки. А Чон идёт во второй раз испытывать гнев Борама, уповая на любопытство дитя природы. И направляясь всё глубже в лес, оставляя за собой метки пёстрых лент на низких ветвях деревьев, Чон не догадывается, что за ним уже давно следят.        Время близится к полудню, близлежащие тропы исчезли, ориентиры пропали из виду, оставаясь единственной подсказкой к выходу на деревьях короткими лентами. Дункан, порядком, засомневался, что движется в правильном направлении, потому как не слышит за собой рёва зверя, не видит и присутствия народа Норд, благо у него есть время – до заката он должен вернуться к лагерю. В очередной раз, остановившись у дерева, чтобы оставить ориентир, Чон слышит хруст ветви, на которую по случайности наступили, и понимает, что долгожданная встреча обещает быть очень скоро, но не думал, что настолько. Только обернувшись, Дункан ощущает холод лезвия у своей шеи, делает шаг назад и упирается спиной в вертикальную поверхность ствола, взглядом встречаясь с глубиной горящих глаз. Перед ним дитя природы. И Чон слышит, как лес вокруг затихает. — Зачем ты вернулся сюда? Юноша, чуть меньше его ростом, держит выточенное из металла лезвие кинжала обратной стороной, его брови нахмурены, взгляд из-под густых ресниц сосредоточен – он не похож на того, кто без промедления забирает жизни. Его голос не дрожит, но предупреждает, что аристократа в этих местах не ждёт ничего, кроме гонения. Плавные черты лица являют взору раскиданные по лицу поцелуи солнца – вкрапления веснушек, мелкие шрамы и большие глаза, смотрящие в самую душу. — Я желаю найти народ, скрывающийся в этом лесу, — отвечает Чон, замечая среди забранных в хвост пшеничных волос три параллельных шрама на виске, оставленных зверем. Юноша сам приручил к себе хранителя леса. — Тебе следует уйти, — непреклонно отвечает дитя, — в следующий раз ты найдёшь здесь лишь смерть. Чон ощущает, как острое лезвие отстраняют от его шеи, дают сделать глубокий вдох, позволяют ему вновь покинуть лес. Лес, через который Дункан должен пройти, чтобы выбиться из среднего класса в высший. Мужчина едва касается ладонью собственной шеи, чтобы стереть холод предупреждения, успевая заметить на груди юноши вещь, принадлежащую не ему, и осознать, что его намерения поняли с простых слов. — Откуда ты так умело говоришь на моём языке? — внезапный вопрос не заставляет юношу остановиться, отчего Чон делает шаг за ним, не намереваясь его упускать. — Подожди! Мы можем просто поговорить? — и Дункан замедляется, понимая, что должен использовать другой подход. — Ты украл чужую вещь, не собираешься её вернуть? Дитя природы останавливается, оборачивается, а за ним слегка качается вещь, найденная им после бегства людей, висящая теперь на его шее. Любопытство – вот, перед чем не может устоять юноша, который прошлой ночью наблюдал за действиями мужчины, испытывая к нему интерес. — Я её нашёл, — почти рычит, не терпя ложных обвинений в свою сторону. — Но ты даже не знаешь, что это, — Чон аккуратно делает шаг навстречу, приближается к юному хищнику, собираясь поймать его в ловушку собственной наивности. — Хочешь узнать, куда указывает та красная стрелка внутри? — Она указывает в одно и то же место, — отвечает дитя, явно не собираясь идти на поводу чужака. — Она указывает на меня. Дункан останавливается в двух шагах, уверенно смотрит в яркие глаза и видит в них неудержимое любопытство. Чон во что бы то ни стало добьётся своего, и у него получается захватить все мысли юноши, который через несколько секунд подхватывает тонкими пальцами коробочку, открывает её и проводит взглядом туда, куда указывает стрелка. Дитя не верит, хмурится, намеренно отворачивается в сторону, а удивительная вещь всё равно стремится к мужчине. — Хочешь скажу, почему? Чон добавляет неутолимой жажды интереса, заставляет юношу чувствовать необходимость знать ответ и тем самым говорить с ним, чтобы не терзать себя вопросами. Потому что дитя носит эту вещь при себе, чтобы однажды понять, куда и почему её стрелка стремится указать. — Это – компас, — Дункан слышит, как затаивается дыхание юноши, получающего долгожданный ответ. — Он указывает на того, с кем тебе суждено встретиться. Золото глаз резко устремляется на мужчину, остриём пронзает его насквозь – юноша не желает принимать сказанное. Не верит, усмехается, снимает с шеи верёвку и бросает компас в траву, под ноги мужчины. Выпавшие под дуновением ветра пшеничные пряди спадают на лоб, прикрывают глаза, спешащие скрыться, юноша не может заставить себя принять эти слова, а потому разворачивается и уходит. — Разве тебе не интересно, почему именно я? — вслед бросает Дункан, пытаясь лишь словами остановить юношу. — Если ты уйдёшь сейчас, то никогда этого не узнаешь. Шаги замедляются, юноша сомневается, его терзает любопытство, которое силой тянет назад. Нельзя ему поддаваться, это опасно, однажды он уже поплатился за собственную глупость, во второй раз подобного не должно случиться. А Чон не сдвигается с места, лишь поднимает компас, так удачно попавший в руки наивного дитя, и улыбается, когда вновь видит на себе непокорный взгляд. Дункан сделал верную ставку на этого юношу. Только Чон позабыл, что остаётся большая помеха его плану, которую не обуздать тем же способом – совсем близко раздаётся рёв зверя, что возвратился с окраин, чтобы прогнать последнего чужака со своих земель. В этот раз юноша не спешит встать перед мужчиной, чтобы не дать гризли навредить ему, не делает ни единого шага, взглядом наблюдая, что собирается предпринимать аристократ сейчас. Прошлой ночью дитя спас его только потому, что мужчина от незнания намеревался спасти его, заслонил собой, чтобы противостоять зверю, который ему не по силам. И юноша не позволил ему направлять оружие на Борама – никто из жителей леса не нуждается в спасении. Гризли грузным бегом приближается к ним, ломая под собой ветки, ревёт, призывая немедленно покинуть лес, не слышит и слова против от юноши, позволяющего ему приблизиться к чужаку. Чон уверен – это всего лишь проверка, ему не дадут погибнуть от хранителя леса, поэтому он не торопится поднять своё оружие, не пытается и сбежать. Если он не справится со своим заданием, то и жить, как рабочий класс все свои оставшиеся годы, нет смысла. Уж лучше его убьёт хранитель леса, чем с позором задушит аристократия. Гризли останавливается перед мужчиной, встаёт на задние лапы, вытягиваясь во весь свой величественный рост, но не успевает нанести удар, как слышит голос, взывающий к нему: — Борам, хватит. Зверь замирает, его рёв растворяется среди глухого леса, оставляя лишь частый ритм сердца мужчины. Чон не дышит, находясь перед гризли высотой, превосходящей трёх жеребцов, с трудом сглатывает ком в горле, когда понимает – он был прав, хранитель леса подчиняется этому юноше. Медведь опускается на лапы, сотрясая землю под собой, взгляда от Дункана не отводит, что не бросился бежать от него прочь, будто вовсе не боится, и выдыхает ему в лицо, заставляя зажмуриться, но не отойти. Гризли отворачивается, будто перед ним вовсе никого нет, покорно направляется к юноше, словно выдрессированная охотничья собака по зову своего хозяина, и носом упирается в вытянутую к нему ладонь. Невероятно. Прирученный дикий зверь леса Норд подчиняется простому дитя. — Уходи, — повторяет юноша, прогоняя чужака из леса, — не пытайся найти мой народ – мы не заходим на ваши земли, и вы не переходите черту наших. — Мир за лесом уже давно другой, — упрямо твердит Чон, осмеливаясь вступить ближе. — Меня послали сюда за тем, чтобы обрести с народом Норд соглашение – нам не нужны конфликты, но нужен этот союз… Взгляд юноши резко темнеет, словно Дункан затронул то, чего не стоило касаться. Запретное, больное, вызывающее страх. Дитя будто теряет свою прежнюю стойкость, хмурится, отводит взгляд, чтобы скрыть уязвимость собственной раны. — Мир за лесом всё тот же, — рычит юноша, пропуская через пальцы густую шерсть гризли. — Ваш «союз» – это очередная сделка, цена которой всегда жизнь. Ты отдашь свою жизнь за этот союз? Это дитя знает слишком много. Чон не думал, что народ мог покидать пределы леса, чтобы хоть что-то понимать в современном мире, не было ни единого слуха, что кому-то удавалось связаться с ними, мало того – о народе узнали совсем недавно. Но вот перед ним юноша, говорящий на его языке и знающий цену сделок. Дункан должен был догадаться раньше, что народ леса отгораживает себя от людей не потому, что неприветлив к прогрессу мира, а потому, что знает, какую плату требует аристократия. И она всегда слишком высока. — Я пришёл сюда во второй раз, — Чон не отступит, не сейчас, когда он в шаге от желаемой цели, — если прогонишь, приду в третий – разве этого недостаточно, чтобы понять, что я уже поставил свою жизнь за эту сделку? Дункан видит, что его словам не верят, наивность юноши выражается в любопытстве, но оно же способно обжечь, и он об этом знает. — Дай мне шанс, — просит Чон, протягивая ладонь с компасом, — и я покажу тебе другой мир. Мир, который куда более жесток и беспощаден, чем тот, что мог видеть юноша прежде. Потому что Дункан и есть тот, кто предаст этот союз. И юноша делает шаг навстречу, забирая компас, стрелка которого до сих пор указывает на мужчину. По взгляду непокорному видно, Чону не станут так просто доверять, не подпустят близко к сердцу леса, не позволят знать больше, чем пожелает юноша. Дункан должен заслужить это доверие, а потому в план придётся внести некоторые коррективы и определить, сколько времени отнимет от срока, данного мистером Синглтон, это доверие. — Меня зовут Дункан… — мужчина протягивает руку вперёд для общепринятого жеста знакомства, но громкий рёв и оскаленные клыки гризли заставляют мужчину чуть отступить, — но можешь звать меня Чонгук. — Так Дункан или Чонгук? — без особого интереса спрашивает юноша, вешая компас обратно себе на шею. — Моё настоящее имя – Чонгук, но я взял себе другое, чтобы не выделяться, — поясняет Чон, закладывая в это откровение особый смысл. — И я называю тебе настоящее имя, чтобы быть с тобой полностью честным. — Как глупо. Чон на мгновение теряется, не понимая, почему этот способ не пробудил в юноше ничего, кроме усмешки, когда как должен был показать, что мужчина не намерен ничего от него скрывать. Дункан и в самом деле не разбрасывается своим настоящим именем, ввиду его отличия от привычным Англии, не называет, потому что рождён был в низшем классе общества, но сейчас открывает ту часть души, которую хотел бы стереть. — Своё не назовёшь? — подталкивает Чон, пытаясь вывести юношу на разговор, из которого сможет определить, как ему действовать дальше. — Тогда тоже придумай мне имя, — юноша скрещивает руки и облокачивается на гризли, не пребывая в наивном восторге от знакомства. — Похожее на твоё настоящее, — уточняет дитя, не намереваясь называть своего. Они друг друга стоят – Чон такой же упрямый, когда дело касается работы. Он через себя переступит, но добьётся цели. Дункан пытается встать напротив, сблизить дистанцию, чтобы дать к себе привыкнуть, на что вновь Борам заливается рёвом, не отводя взгляда от чужака. Со зверем по-человечески не договориться, на любопытстве его не сыграть, ни единого шанса от него не получить. Эта помеха слишком велика для плана Чона. — Как тебе «Тэхён»? — Сойдёт, — подозрительно быстро соглашается юноша, — а теперь уходи, ты отвлекаешь меня от дел. — Гнать других людей из леса? — А должны прийти другие? На лице Дункана усмешка – он недооценил этого юношу. Думал взять его любопытством, наивностью, красивыми безделушками и рассказами о чудесном мире Англии, а дитя природы оказалось куда умнее, чем Чон на это рассчитывал. — Мне попросить Борама проводить тебя? — поторапливает юноша, явно не в восторге от собственного согласия дать чужаку шанс. — Сам меня не проводишь? — Это обязанности Борама. — А твои? Слишком опасно подбираться к дитя природы так быстро, Чон должен остановиться хотя бы на сегодня, уйти, пока его просят, а не гонят. Здесь настырность излишняя, и хотя у Дункана мало времени, он должен найти правильный подход, чтобы план прошёл успешно. И Чон вновь пытается поднять руку, коснуться юноши, чтобы оставить ему своё тепло, оставить след, который он будет помнить, но в этот раз гризли срывается, не позволяет приблизиться, заваливая мужчину на землю. Громкий рёв на мгновение оглушает, но зверя вновь останавливают, касаясь его головы. Дитя леса смотрит на мужчину сверху-вниз и разочарованно выдыхает, не понимая, все ли люди из другого мира так долго соображают. — Борам тебе в третий раз говорит не приближаться, ты не понимаешь? — серьёзно спрашивает юноша, глядя на аристократа. А Дункан лишь нервно усмехается. Не понимает. Ничерта по-медвежьи не понимает. Хранитель не подпустит его к юноше, пока тот сам не пожелает, не позволит навредить и даже коснуться своего хозяина. Не стоит злить зверя, которому не присущи жалость и милосердие, и Чону следует заполучить не только доверие юноши, но и Борама. — Ладно, я ухожу, — заверяет Дункан, не испытывая более терпения хранителя. — Борам, — юноша проводит по шерсти гризли, — проводи его. — Не стоит, — Чон с усилием поднимается, ощущая боль незаживших ран, отчего касается ладонью ребёр, намеренно позволяя видеть этот жест, — я сам выйду. — Не выйдешь, — уверенно заявляет юноша, отводя взгляд в сторону, — я снял все твои ленты. Не думай, что я позволю тебе запомнить хоть одно дерево здесь. — В твоём присутствии сложно смотреть на деревья. Дункан оступается, когда понимает, что подобного рода любезности могут просто не понять, мало того, рассердить, потому как такие откровения характерны лишь для любовных заигрываний. В обыкновении они оказывались действенными, Чону не составляло труда за пару таких фраз добиться расположения, но здесь иная цель, путь к которой очень тонок, чтобы позволять себе ошибаться. Но на удивление эта несдержанность оказывает совершенно другой исход, который только мог предположить Дункан – во взгляде юноши проскальзывает смущение. В этот момент на его пшеничные волосы падают лучи Солнца, заставляя их блестеть утренней росой, на лице проявляется еле заметное смятение и намеренное непринятие сказанных слов. В мыслях проскальзывает ненавязчивое «красивый», как нетронутый аристократией лес, Чон вновь ощущает тепло чужих ладоней, что преследовало его всё то время, что он находился вдали. Дитя хватило одного прикосновения, чтобы завладеть мыслями мужчины, а Дункану хватило слова, чтобы коснуться его души. И в этот момент Чон понимает – у него есть куда более простой способ добиться доверия юноши. — И всё же я посмею проявить себе немного наглости, — аккуратно подступается Дункан, не замечая явного гнева на свои слова, — и попрошу тебя проводить меня из леса, Тэхён. Дитя сам идёт в ловушку, поставленную Дунканом, мужчине не придётся прикладывать все усилия, чтобы заставлять его туда зайти, потому что юноша уже сделал шаг, попросив придумать себе имя. Ибо любого дикого хищника приручают, вначале наделяя его именем. — Борам, — юноша отпускает гризли, возвращая себе стойкое равнодушие, — гони его. Зверь заливается рёвом, услышав от дитя приказ, ступает к чужаку, твердит ему уходить из леса, и Чон не противится, начиная отходить дальше от юноши. Яркий взгляд всё ещё остаётся теплом солнечных лучей на тёмных волосах чужака, жадно провожает, а после опускается на компас, стрелка которого по-прежнему указывает на мужчину. Эта встреча многое открыла для Дункана, показала ту сторону леса Норд, в сердце которого скрывается народ, представший в облике юноши, знающего цену сделок с аристократией. Своевольный, упрямый и свободный от статусов общества – Тэхён, имеющий силу своего слова, как приказ для духа леса, его хранителя. И, завидев впереди просвет полей, откуда виднеется разбитый лагерь наёмных людей, Чон оборачивается, не замечая следующего за ним гризли – хранитель возвращается обратно, у него ещё остались дела с дитя леса. На лице Дункана непонятная дюжине улыбка, мужчины ждут дальнейших указаний, и он заверяет, что их жертва быть наживкой более не пригодится. Остальное сделает сам. А ветер треплет светлые волосы, листьями кроны дерева нашёптывая сказания леса Норд. Юноша, сидящий на самой высокой ветви, открывает компас и взглядом с высоты наблюдает за Чонгуком, который седлает лошадь и покидает это место. Стрелка всё ещё указывает на него. Тэхён сам должен выяснить, почему.