Борам

       Чон известен в Англии достаточно в обширных сферах. Вначале его имя носило тяжесть родословной прислуги, его смутно помнили, как метиса, гоняющегося за деньгами в жалких попытках выбиться хотя бы в средний класс, или не запоминали вовсе. После на слуху всё чаще стало мелькать имя Дункан, появляясь меж бесед за сигарами среди аристократии, превращая хвалебные рассказы об умельце своего дела в привычные высшему обществу насмешки – до них метису слишком высоко. Но шли года, и имя Чона Дункана звучало всё чаще и в самых различных местах, начиная с конюшен, заканчивая ведущим производством автомобилей. И удивлению его появления в новых областях не приходит конец до сих пор.        — Есть ли что-то, что вы не умеете, мистер Дункан? Эмис прислоняется плечом к проёму распахнутых на кухню дверей, складывая руки, чтобы придержать накинутый на острые плечи халат, и наслаждается прекрасным ранним утром, где на кухне особняка работает мужчина её страсти. Миссис Синглтон не прочь признать, что получает удовольствие от одного только наблюдения развернувшейся перед ней картины, где Дункан слегка неумело занимается готовкой бисквита, запачкав мукой фартук, любезно предложенный кухаркой. — Мне скверно даются светские встречи, — признаётся Чон, отвлекаясь на присутствие дамы. — Должно быть, это из-за отсутствия тройки особняков в столице под моим именем и стойкости перед коньяком. — Вы слабы перед алкоголем? — Перед желанием смеяться над напыщенностью и глупостью некоторых аристократов. На лице Эмис расцветает искренняя улыбка, она не может сдержать понимающий смешок, потому как и ей самой частенько смешно наблюдать за лицемерием и излишней напыщенностью на светских вечерах. Дамы то и дело пытаются лишний раз обратить внимание других на свой нескромный количеством потраченных денег супруга наряд, купленный в бутике известнейшего дизайнера своего времени, в то время как их супруги хвалятся имениями, построенными чужими руками. Мало того, невыносимо трудно сдержаться, когда речь заходит о прогрессе, и уважающий своё лицо аристократ начинает доказывать, что осведомлён в сфере научных открытий, подтверждая свои слова вычитанными заголовками утренних газет. Умным женщинам тяжело среди глупых мужчин. Поэтому миссис Эмис предпочитает обществу аристократов – среднего класса механика, неловко управляющего венчиком для взбивания теста. — Решили покорить дикаря любопытством к подаркам? — уточняет Синглтон несвойственное мужчинам появление Дункана на кухне. — Ваша проницательность уже играла с вами злую шутку? — отвечает Чон, заканчивая испытывать терпение кухарки, скромно наблюдающей за инициативой гостя, и оставляет покалеченное грубыми руками тесто, передавая его для дальнейшего пути в печь. — Лишь раз, когда я дала своё согласие перед алтарём, — признаётся Эмис, не скрывая свои меркантильные желания, потому как знала, что это супружество даст ей имя и деньги. Но не любви. Дункан способен понять эти чувства, потому как не раз сам отказывался от желаний души и сердца в угоду устоям общества, его мнению и дозволенности классам. Даже сейчас, будучи достаточно честным и совестливым человеком, Чон облачается в самую отвратительную ложь, держа за спиной стрелу предательства, чтобы стать частью того общества, которое он презирает. Просто Чон хочет жить. А свободно дышать он начнёт лишь там, где над ним не будет господина. — Ваши действия вполне очевидны, — миссис Эмис поджигает любимую сигару, не лишая себя удовольствия сделать это утро ещё приятнее. — Тот юноша совсем ещё молод? Таких так просто не покорить, вам придётся приложить много усилий, чтобы добиться его расположения, мистер Дункан. — Покажи любому ребёнку как загорается лампочка, и он будет считать тебя Господом, — опровергает Чон. — А если тронешь его игрушку, он превратится в сущего Дьявола, — дама прикрывает глаза и выдыхает густой дым, открыто намекая, что ложь Дункана может обернуться для него трагедией. Потому что Тэхён считает лес Норд своим домом и никому просто так не позволит туда ворваться. Это больше, чем ребёнок с игрушкой. Юноша способен превратиться в настоящего зверя, не умеющего прощать и щадить. Вчерашним днём дитя природы предстал перед ним в снисходительности, дал шанс, не имея доверия, но позволил Дункану вернуться, когда как мог отнять его жизнь уже бесчисленное количество раз. Чон затеял опасную сделку, цена которой – собственное будущее. — Без хранителя леса он не представляет внушительной угрозы, — заверяет Дункан, считая, что смелость юноши напрямую зависит от присутствия рядом Борама. — Как только я найду сердце Норд, его расположение и узнаю, сколько там скрывается людей, можно будет избавиться от зверя, а после приступать к осуществлению планов Фостера. — Вы так уверены в своём плане, — Эмис элегантно, как полагает дамам, скидывает пепел в блюдце, поднимая взгляд к мужчине, — но уверены ли вы так же в себе? Их знакомство имеет достаточно малый срок, но при всём этом миссис Синглтон уже собрала по крупицам образ Дункана, который отличается от привычной обществу лести, лжи и лицемерия. Чон не тот, кто идёт по головам ради цели, но тот, кто выбирает муки и страдания долгих лет для её достижения. Трудно поверить, что такой, как он, пойдёт на столь жестокое предательство. — Нет такого дерева, которое невозможно срубить, — вновь заверяет Дункан, делая глоток уже остывшего чая, — как и нет такого человека, которого невозможно сломить. — Значит ли, что и я смогу добиться вас? Неозвученный ответ мужчины, оставшийся неоднозначным молчанием, вызывает у Эмис восторг предвкушения, потому как Чон отказывает даме лишь по единственной причине существования сделки с её супругом. Дункан стремится в высшее общество, а потому не хочет иметь за своим именем историю, как любовник супруги своего нанимателя. Однако Чон не имеет привычки отказывать дамам, жаждущим лишь хорошо провести время и не более, а потому не отклоняет предложение миссис Синглтон на корню. — Возвращайтесь к ужину, — приглашает Эмис, ненавязчиво проводя пальцами по поясу халата, — я позаимствую из кабинета Фостера бутылку его лучшего коньяка. Потому как в беседе с Дунканом даме не придётся держать осанку и маску приличия. Этот вечер обещает быть весьма приятным в обществе такого похожего мировоззрением человека. Только сам Чон считает минуты до встречи с дитя леса Норд. Мысль принести юноше свежеиспечённый бисквит посетила Дункана прошлым вечером за поздним ужином, когда на листе бумаги он вырисовывал не хранителя леса, а пронзительный, непокорный взгляд. Обладатель ярких глаз показался мужчине худощавым, широкие штаны были туго завязаны на узкой талии обычной верёвкой в два оборота, единственная рубаха, в которой предстал юноша, тоже была ему достаточно велика, а потому колыхалась на потоках ветра вместе с пшеничными волосами. Должно быть, в лесу нет особого разнообразия в пище, а потому Чон решился преподнести скромный подарок в виде сладкой выпечки – десерты всегда приходятся по вкусу даже самым привередливым. И хотя мужчина в разговоре с Эмис назвал юношу ребёнком, которому стоит только показать волшебство электричества, чтобы получить его доверие, на самом деле он осознаёт, что все его усилия будут напрасны, если в лес зайдут другие. Поэтому лагерь, разбитый его наёмными людьми, опустошён на какое-то время во избежание осложнений и для безопасности, ввиду бродящего на окраинах дикого зверя.        Минуя опустевшую от дюжины местность, Чон привязывает жеребца к столбу, оставляя рядом ведро воды и достаточно длинную верёвку, чтобы выгул животного позволял ему немного вольности. Дункан забирает приготовленный подарок, аккуратно упакованный в коробку кухаркой, поправляет пальто, накинутое на простую рубашку, ибо это утро выдалось прохладным, и направляется в лес. Дункан ощущает лёгкое волнение, покалывающее кончики пальцев, подобное он испытывал, когда старый мастер своего дела обучал его простым механизмам с электричеством. Это чувство – предвкушение достигнутой цели. Как в прошлом, обучаясь, Чон ощущал существенные шаги собственного пути в высшее общество, имея достаточные знания для реализации планов, так и сейчас мужчина предвкушает полученное доверие к себе, открытие сердца Норд и успешное завершение сделки с Фостером. Ему хватит и меньше месяца. Блуждая по пробудившемуся лесу, Дункан ощущает небывалую чистоту в собственных лёгких, от которой дышать становится тяжело – прожив всю жизнь в столице, он достаточно надышался дыма сигар, а после выхлопов автомобилей, отчего природный воздух кажется на фоне прошлого отравляющим. Но единственное, что всё ещё симпатизирует Чону в городе, это наличие существенных ориентиров, чем не может похвастаться лес – запомнить здесь путь просто невозможно. Потому он направляется просто вперёд, чтобы хранитель сам нашёл его. Чтобы Тэхён нашёл его по стрелке компаса. Не сложно догадаться, как гризли обнаруживает присутствие чужаков, вошедших в лес, юноше остаётся только идти за хранителем, а потому их встречи всегда будут сопровождаться Борамом, и на то нет причин для волнений – дух леса привыкнет к Дункану. Остаётся только решить, что делать со зверем, когда настанет время вырубать лес. Внезапно в плечо мужчины попадает шишка, слегка коснувшись его, будто кто-то положил ладонь, чтобы привлечь внимание, из-за чего Чон останавливается и оборачивается, не находя за собой ни души. Мужчина пытается увидеть меж стройных стволов тень Борама, услышать его грузные шаги или завидеть яркий взор юноши, а вокруг лишь всё тот же нетронутый человеком лик природы. Но прилетевшая шишка во второй раз всё же подсказывает, что искать необходимо вовсе не на уровне глаз. — Не двигайся, — сидящий на ветви дерева юноша лениво срывает очередную шишку и бросает её в шаге от мужчины, обращая его внимание на землю, — там ловушка. — Мог бы просто позвать меня. Тэхён. — Я хотел, чтобы ты в неё попался. Но всё же не позволил этому произойти. Чон наблюдает, как юноша умелыми движениями цепляется за ветки и спускается с дерева, крепко приземляясь на ноги и после потягиваясь, будто дремал в ожидании мужчины прямо наверху. Однако в глаза бросается вовсе не нахождение дитя в лёгкой одежде в это прохладное утро, а его усталый вид, потрёпанные волосы, выбившиеся небрежностью из хвоста, и перепачканное местами, словно углём, лицо и руки. — Ты выглядишь… — Чон замолкает на мгновение, пытаясь подобрать слова, которые не прозвучали бы оскорбительно или враждебно, — будто работал всю ночь. — Разве я не сказал вчера, что ты отвлекаешь меня от дел? Это не было простой отговоркой, которой зачастую пользуются в обществе, чтобы любезно намекнуть гостю о необходимости его ухода. Чем же юноша мог заниматься в лесу, что привело его в такой вид? — Пришлось завершать работу ночью, — поясняет юноша, касаясь своих волос и вынимая оттуда застрявший лист, — так что я не в настроении. Просто держи это в голове прежде, чем снова уверять меня, что стрелка в компасе указывает на тебя. — А кто-то доказал тебе обратное? Кто-то ещё из внешнего мира появляется в этом лесу? Эта мысль закралась к Дункану сразу, как он услышал речь юноши, столь знакомую ему самому, а после подтвердилась, когда он услышал цену сделки – аристократия побывала здесь до него. Но в ответ лишь немой взгляд, который Чон прочесть не в силах, кроме явной усталости и нежелания раскрывать свои источники знаний. Оно понятно – ему не доверяют. — Иди за мной, — зовёт дитя, подозрительно просто прощая мужчине его ложь о компасе. И Чонгук понимает, что то было не прощением, когда он следует за юношей и попадает в ловушку, в которую его повели намеренно. Но всё же не прогнали. Пока Чон пытается самостоятельно освободиться от крошечной мести за свой обман, Тэхён поднимает принесённую мужчиной коробку и обнаруживает испечённый для него бисквит, после чего устраивается на земле у дерева и принимается вкушать подношение, наблюдая за безрезультатными попытками мужчины обрести свободу. Юноша знает, что та ложь о компасе была лишь для привлечения его любопытства, способом поговорить, позволить остаться. Узнав об этом, Тэхён намеревался прогнать сегодня мужчину, не позволять ему больше вступать на земли Норд, но что-то усмирило его, отдавая в памяти искренним «дай мне шанс». Их первая встреча? То, как мужчина загородил его собой от зверя и пытался защитить, поставив свою жизнь на кон. Юноша встряхивает головой, пытаясь сбросить эти мысли вместе с застрявшими веточками, когда Чонгук всё же освобождается, а его хмурый взгляд разглаживается от увиденной трапезы дитя. Тэхён выглядит так, как Дункан каждый день в столице: обременённый множеством работы, которая не позволяет ему сомкнуть веки ночами, но в то же время в ярких глазах отражает блеск удовольствия от вкусного завтрака. И всё же Чон не прогадал. Тэхён не гонит из леса вопреки обману с компасом, вызывая у Дункана не меньшее любопытство, чем он заслужил прощение, ведёт вглубь, не оборачиваясь, будто совершенно не страшится вставать к аристократу спиной. Они направляются совершенно в другую сторону, обходя остальные ловушки и места, непохожие на что-то опасное – бывает юноша резко остановится, на несколько секунд задерживая взгляд вдали, а потом меняет направление, будто впереди видит препятствие. Чонгук не докучает вопросами, но не может сдержать лишь один, волнующий его, перебивая пение птиц важным для планов: — Почему Борам не с тобой? Если хранителя леса нет поблизости от юноши, это может заметно упростить намерения Чона заполучить доверие, потому как сейчас ему позволяют быть всего лишь в шаге. — Если ты его не замечаешь, это не значит, что Борама здесь нет, — отвечает юноша, жмурясь от яркого солнца, когда они наконец выходят на открытую местность леса. И Чон видит раскинувшуюся реку, поблескивающую яркостью звёзд и журчащую беглым потоком приветствуя дитя природы. Мужчина замечает, как уголки губ юноши слегка поднимаются от их прихода сюда, и осознаёт, что эта река – путь, ведущий в сердце Норд, потому как любые поселения берут своё начало у водоёмов. Но для чего было приводить его сюда? И вёл ли Тэхён аристократа или Дункан сам за ним пошёл? — Ты же не намерен… Чонгук не успевает договорить, замечая, как воодушевлённо юноша снимает с себя рубаху, оголяя острые лопатки и выступающие позвонки изгиба спины, не останавливаясь на этом – следом он сбрасывает пояс, где закреплён кинжал, и оголяется полностью, не смущаясь присутствия мужчины рядом. Лента, удерживающая пшеничные волосы, падает на траву последней, раскидывая на плечи в таких же веснушках пряди волос, заканчивающиеся на выступающих ключицах. Кажущееся совсем недавно худощавое тело теперь выглядит совершенно здоровым, крепкая грудь плавно переходит в узкую юношескую талию, а после в крепкие от лесного образа жизни бёдра длинных ног. Как же он красив – без сдержанности манер и статуса, стыда перед естественным и мнением того, как выглядит в глазах окружающих. Чон не может отвести взгляда от наслаждения, которое получает юноша, заходя в прохладу реки, от той улыбки перед тем, как полностью исчезнуть с отражающей поверхности. Секунда, удар сердца, и юноша поднимается, ладонями заглаживая потемневшие волосы назад и делая глубокий вдох полной грудью. Он выглядит таким свободным. — Борам, — Тэхён смотрит за мужчину, поднимает руки и отходит на глубину. — Иди ко мне! Чонгук оборачивается, встречаясь взглядом с хранителем леса, ступающим на зов юноши, отходит с его пути, наблюдает, как гризли фыркает и на зов заходит в реку. Как это дитя приручило себе такого хищника? Как животное способно настолько понимать человека и быть несвойственно своей природе ласковым, тычась носом в ладонь? Зверь выглядит так, будто принимает юношу за своего, когда как дитя обращается с ним, словно гризли – его семья. И Дункан будет тем, кто лишит их друг друга. Недолгие минуты счастья купания завершаются из-за усталости юноши, покидающего воду в силу прохлады, кажется, ведя сюда аристократа не столько ради его просьбы дать ему шанс, сколько ради собственных планов привести себя в порядок. — Бодрит! — выдыхает Тэхён, натягивая свою одежду, пока гризли лениво выходит из реки, стряхивая со своей густой шкуры воду, брызги которой вновь окутывают юношу. И Чонгук не может сдержать улыбку, когда видит наигранное разочарование Тэхёна, чья одежда теперь влажная по вине лесного духа. Мужчина видит сокрытое от глаз внешнего мира и с жадностью запоминает каждое движение и слово, которым подчиняется Борам. — Так зачем тебе союз с моим народом? — Тэхён собирает мокрые волосы в пучок, убирает кинжал на пояс и падает рядом с гризли на траву, собираясь обсохнуть под солнцем. — Для одного соглашения, — отвечает полуправду Чон, потому как, если хранитель позволит вырубить часть леса, аристократии не придётся избавляться от препятствий. — Но это я должен обсудить с главой твоего народа. — А если ты уже говоришь с ним? Юноша закидывает руки за голову и прикрывает глаза, зная, что мужчина не приблизится к нему – Борам не позволит – поэтому не видит, как Чон неотрывно рассматривает его, пытаясь запомнить каждую черту, которую он перенесёт на чертёжные бумаги. — Ты слишком юн для этого, — как можно мягче отвергает это предположение Чонгук, присаживаясь на упавший ствол дерева. — Но именно я решаю, вести тебя дальше или нет. Если гризли – хранитель леса, подчиняющийся слову юноши, то Тэхён – связующий между лесом Норд и внешним миром. Именно он решает, как далеко позволить зайти Дункану, от его слова зависят жизни всех, кто пересекает границу леса. Тэхён не глава народа, но тот, от кого зависит его судьба. — И всё же я дождусь встречи с главой, — упрямо отвечает Чон, не успевая отвести взгляд, когда юноша поднимает веки. Красивый. Чон смотрит в глаза Тэхёна, ожидая, когда тот отведёт взгляд первым, или на его щеках расцветёт румянец смущения, но этого не происходит, потому что юноша испытывает лишь любопытство. Прошлым днём он просто был сбит с толку от признания, что в его присутствии сложно смотреть на деревья, но сейчас убеждается в правдивости этих слов – мужчина смотрит только на него. Другие не спускали глаз с Борама, остерегаясь нападения хищника, бросали взгляды в тени леса, страшась окружения лесного народа. Те, кто приходил прежде, были другими. — Много тебе заплатили? — юноша вновь закрывает глаза, упрямо игнорируя намерения мужчины. — Сколько стоит твоя храбрость? Дункан поставил на кон свою жизнь, потому как, не выполнив эту работу, он обречён остаться в обществе рабочего класса. — Меньше, чем риск быть разодранным хранителем леса, — признаётся Чон, потому как деньги, обещанные Фостером, вовсе того не стоят. — Борам не такой жестокий. — Я знаю, — внезапный ответ заставляет юношу любопытно взглянуть на мужчину. — Ты более жестокий, чем Борам. Ведь это ты столкнул меня в овраг, из-за чего я был весь покалеченный. — Но это я вернул тебя к твоим людям и наложил на все раны листья! — в возмущении Тэхён почти поднимается, опуская ладони на траву и порываясь вперёд. — Одну пропустил, — Чонгук указывает ладонью на грудь, — ты оставил мне рану на сердце. Вот оно, то же смятение, за которым следует смущение. Юноша хмурится, складывает руки и вновь опирается на гризли, не собираясь поддаваться на эту открытую провокацию, которую Чон и не пытается скрыть. Мужчина улыбается, и Тэхёну эта улыбка не нравится. — Пусть тебя лечит та женщина, что громче всех грозилась застрелить Борама. — Ты следил за мной? Неужели в тот раз юноша остался где-то поблизости? Он мог услышать то, чего не должен, как планы и цели прихода Дункана. — Я должен был убедиться, что тебя найдут, — опровергает Тэхён. — Вы – аристократы – жестокие и всегда бросаете своих. — Это не так… — Но тебя же бросили. Когда все побежали из леса, Дункан отбился, ушёл в другую сторону, и юноша единственный последовал за ним. Невероятно, как много понимает заточённое в лесу дитя, совсем ещё юное, он повидал достаточно, чего прежде не замечал мужчина. Об этом ему не могли рассказать, ни одно слово не останется следом в душе, и сердце не примет того, что не чувствовало само. Тэхён связывался с внешним миром аристократии или он связывался с хранителем. — Эта женщина не имеет ко мне никакого отношения, — заверяет Чонгук, — поэтому рана на моём сердце остаётся твоей заботой. — Моя забота – не пускать в лес таких, как ты. Но всё же Дункан уже здесь. Юноша уже не видит довольной улыбки мужчины, достигающего своей цели – он подбирается всё ближе. Маленькие исключения, которые совершает Тэхён по отношению к нему, вскоре перерастут в доверие, после которого он сможет привести Чона к народу. Присутствие мужчины в лесу станет его единственной заботой, пока никто иной не тревожит границы Норд, и мужчине остаётся лишь терпеливо ожидать, когда к его присутствию привыкнет и Борам. Чонгук более не пытается смутить юношу, наблюдает за ним издалека, замечая, как постепенно хмурость бровей юноши отступает, тело расслабляется, а дыхание становится ровным. Дитя засыпает, усталость ночи забирает его в свои объятья, и мужчина не пытается нарушить эту безмятежность. Лишь поднявшись на ноги, Чон с особой осторожностью приближается, следя за Борамом, чтобы не вызвать у него опасений, и снимает с себя пальто, после чего укрывает им Тэхёна. Гризли поднимает голову в сторону чужака, Чонгук делает шаг назад – понимает и отходит. Борам укладывает голову обратно, стряхнув с ушей последнюю влагу, и наблюдает, как мужчина устраивается неподалёку, не тревожа их покой, а после переводит взгляд больших тёмных глаз к юноше, позволившему себе уснуть перед чужаком. Они уже давно никого так близко не подпускали.

𓆱𓍊𓋼𓍊𓋼𓍊𓆱

— Как прошёл ваш визит к юному дикарю в этот раз? — проявляет неподдельное любопытство к делам Дункана дама, наливая в бокал обещанный утренней беседой коньяк. Янтарная жидкость золотом заливает гранённый бокал, в свете сгорающих свечей яркие блики становятся похожи на лучи солнца, и от этого Дункану слепит глаза – этот цвет принадлежит дитя леса Норд. Перед глазами яркий взгляд, раскиданные пшеничные волосы на оголённых плечах, искренняя улыбка наслаждения и брызги воды. — Прогресс не стоит на месте, — заверяет мужчина, поднимает бокал и позволяет себе откинуться на спинку дивана от усталости долгого возвращения, пропуская меж пальцев влажные после купания волосы. — Меньше, чем через месяц, Фостер получит лес Норд, а вы – внимание и множество гостей. — Мой особняк уже посетил один гость, и мне его более, чем достаточно, — Эмис присаживается рядом и закрепляет обещание мужчины звоном столкнувшихся бокалов. — За Англию и прогресс. Чон соглашается и делает несколько глотков, промачивая горло от жажды, потому как весь обратный путь от леса до резиденции ему пришлось возвращаться пешком, ввиду побега лошади. На сей раз Борам не гнал чужака со своих земель, не свирепствовал, не следовал позади до самой границы. Юноша сам указал путь, проследил издали за мужчиной и растворился в зелени леса. Должно быть, Тэхён был растерян, когда проснулся и осознал, что всё это время Чон наблюдал за ним издали, лишь раз приблизившись, чтобы укрыть своим пальто. Такое поведение аристократа вызывает в нём противоречие, дитя точно теряется, не понимая, как принимать ему это от мужчины, а Чонгук этим пользуется, терпеливо выжидая момента, когда его действия не будут иметь подозрений. Ведь Тэхён так и не вернул ему компас, оставил себе, чтобы самому проверить, почему стрелка указывает на мужчину. — Что вы намерены принести ему завтра? — дама облокачивается на локоть, опорой для которого служит спинка дивана, поворачиваясь к мужчине полностью, и рассматривает точёный профиль Чона, очерченный мягким светом в полумраке гостевой комнаты. — Ничего, — Дункан опускает взгляд в напиток, играющий его воспоминаниями, — завтра я намеренно не пойду в лес. — Это будет грубо с вашей стороны, — не понимает намерений Эмис, слегка хмурясь, — разве этим вы не вызовете обиду и злость? Вам дали шанс, а вы пренебрежительно отнесётесь к тому, чьим гостем являетесь. — Тот юноша считает, что только он вправе решать, как далеко я смогу пройти, — Дункан слегка поднимает уголки губ, умалчивая о гордости, строптивости и уверенности дитя природы, что привлекает к себе не менее, чем сердце леса. — А потому я должен показать, что он заблуждается, ибо вот я пришёл, и вот меня нет. Союз, который я хочу заключить, зависит не столько от него, сколько от меня – сегодня я приходил, как гость, завтра же я могу прийти с ружьём и огнём. Это тоже риск, который пришёл мыслью вместе с закатным Солнцем и планом на следующий день, отражающийся уходящей болью от падения и намеренной ловушки, куда завёл его Тэхён. Юноша был зол на обман и показал это аристократу, возможно, использовал ту ловушку, как угрозу – если Дункан вновь его обманет, дитя не остановит свирепствующий лесной дух и позволит ему поглотить предателя заключённого союза. Потому и Дункан намерен явить своё предупреждение. — Вы можете быть устрашающе жестоким, — подмечает дама, закидывая ногу на ногу так, что домашнее платье оголяет острое колено, держась из последних сил на бедре. — Странно, что вы не замечали того же за аристократическим обществом, — Чон опустошает бокал, намекая на классовое расслоение, не дающее ни единого шанса. — Странно видеть вас таким, потому как жестокость не присуща вашему сердцу, — миссис Эмис касается груди мужчины, не наделяя жест пошлостью. — Вы не аристократ, Дункан, вашему сердцу чужды черты напыщенности и жестокости. Так зачем так отчаянно стремитесь в презираемое вами общество? Чон не раз задавался тем же вопросом, пытаясь понять, где же настоящая свобода, потому как быть рабочим, значит иметь над собой хозяина, а быть аристократом – значит быть заложником общества. Но всё же иметь имя куда лучше, чем быть тем, кто всегда остаётся в тени чужой фамилии. — Англия делит людей надвое, — Дункан оборачивается к даме, тёмными глазами одаривая её реальностью своих прожитых лет, — аристократы и никто. Даже сейчас в столице светские беседы щебечут о Фостере Синглтон как о том, кто прокладывает дорогу к заводам через лес Норд, великодушно занимаясь договором с народом, что скрывается в лесу. И если я пропаду на этих землях, обо мне не вспомнит даже мелкий заголовок английской газеты. Я добиваюсь не расположения общества, — мужчина накрывает ладонь Эмис своей, — я желаю, чтобы общество нуждалось во мне. Прикосновение ладоней задерживается с дыханием дамы, что видит в оголённом душой признании куда больше, чем слабость мужчины, которой она способна воспользоваться. Там годы прожитой Дунканом жизни низшего, а после среднего класса, боль и страдания, пустой звук стёртого имени рода и сила, присущая немногим в этом обществе. Мужчина добился всего собственными силами без денег и связей, и такие люди обязательно добиваются высот, загораются и долго горят. И Чон обязательно загорится, как первая электрическая лампочка, осветив своим светом весь мир. И Эмис будет той, кто его зажжёт. Несдержанный порыв эмоций нарушает беседу откровенностью недозволенного, быть может, крепкий алкоголь заглушил бдительность, позволил переступить грань собственных принципов, когда дама подаётся вперёд, а Чон не отстраняется, позволяя поцелую случиться. Настойчивость Эмис вовсе не вульгарна, она продолжительное время сдерживала себя в руках и явно показывала свою страсть к мужчине, а потому произошедшее не шокирует Дункана, достаточно долго продержавшего меж ними черту. Красная помада стирается влечением влажного поцелуя, оставаясь на кончике языка сладковатым привкусом, тонкие женские пальцы растекаются по мужской груди, задевая складки рубахи, раздражающе мешающей, но пропускающей тепло желанного тела. Душа Эмис впервые тянется навстречу к мужчине с непреодолимой силой, невзирая на его статус в обществе, меркантильная натура дамы сражена блеском в чёрных глазах метиса, его стремлением к жизни и силой воли, чем не могут, порой, похвастаться господа, решающие вопросы несколькими крупными купюрами. Этого влечения ещё мало для громкого признания чувств, но достаточно, чтобы сделать на Дункана ставку – Эмис с лёгкостью сможет бросить Фостера, не боясь осуждения общества, потому как рядом будет тот, кто затмит аристократию. Чону не претит вольность захвативших этот вечер чувств, с первой беседы дама расположила к себе, скептическое мнение о женщинах Англии осталось в столице, и мужчина позволяет этому вечеру забрать груз тяжести, насытиться вольностью и расслабиться впервые за долгое время. Его ладони, всё ещё скованные приличием, касаются ровной осанки, скатываясь по шёлку платья до утончённой талии, обволакивающее тепло губ сменяется на жар в грудной клетке, медленно растекающийся внутри. Всё те же ощущения, те же предшествующие необязанной страсти поцелуи, давно знакомое сбитое дыхание и очевидное продолжение. Дама льнёт ближе, приподнимается, губами скользнув по скуле Дункана, легко перекидывает ногу и опускается на бёдра мужчины, не проявляя никаких стеснений. Поздно продолжать держать маску приличий и невинности, когда их души были открыты друг для друга с самого начала. Ухоженно забранные в причёску волосы постепенно выпадают из оков заколок, падая длинными локонами к грубым ладоням, Чон их касается, ощущает мягкость и лёгкость, непроизвольно задаваясь вопросом: такие же ли на ощупь золотистые пряди волос дитя природы? Те кажутся совсем невесомыми, точно в них запутался шёлк лучей, Чонгук уверен, что с них осыпается звёздная пыль на плечи, оставаясь песочными веснушками. Они, должно быть, тёплые и пахнут хвоей, хочется это проверить, запустить руку в копну забранных в небрежный хвост волос и вдохнуть, получить ответ на свой вопрос – юноша собирает в себе запахи леса. Запахи свободы. В воспоминаниях вновь острый взгляд, холодное лезвие у горла, неконтролируемое смущение, уверенность и гордость. Способен ли этот юноша на нежность поцелуев? Трепетность касаний, возможно, колеблющиеся дрожью из-за собственной невинности, судорожные выдохи от неопытности поцелуев, зажмуренные глаза от неспособности принимать бурю собственных чувств. Чонгук знает, под тканями одежды дитя природы прячет нетронутую аристократией душу. И Дункан его запачкает собственными руками. — Вы, должно быть, сильно устали, — Эмис не могла не заметить тягучесть поцелуев, которой отвечал ей мужчина, ленивость касаний, неспешность действий – он всё ещё не желает порочить имя замужней дамы. — Я бы предпочёл работе вашу компанию, — признаётся Чон, перемещая руку на ладонь миссис Синглтон, подхватывая её и поднося ближе, — с моей стороны весьма грубо заставлять такую даму ждать, но я всё же осмелюсь попросить это, — и оставляет поцелуй на тыльной стороне ладони, принося своё обещание позже обязательно принять предложение страсти. И Эмис впервые ставит чужое желание выше собственного, забирая данное мужчиной слово.        Лунная дорожка серебра забирает свой след на полах одной из комнат особняка, где крепкий коньяк опустошённых бокалов всё же заставил Чона провалиться в долгожданный сон, не добравшись до собственной постели и устроившись на том же диване. Утреннее щебетание птиц, столь непривычное для городского человека, пробуждает сознание, возвращая воспоминания прошедшей ночи, сблизившее простого рабочего с аристократкой откровенностью их душ, и планы на день, по которым лес Норд не увидит сегодня своего гостя. Чон закидывает согнутую в локте руку на глаза, чтобы загородить стремительно бьющиеся в окна лучи восхода, позволяя себе дольше оставаться в утреннем спокойствии, что для его жизни является крайне редким явлением, и вдыхает полной грудью, улавливая витающие в стенах дома нотки табака. Временем ранее миссис Эмис выкурила сигару. Дункану следует немедленно покинуть гостиную, вернуться к работе, иначе при случайности возвращения Фостера, вряд ли метису спустят его неподобающее поведение, долгий сон, пустые бокалы дорогого коньяка и, не приведи господь, мысль о бесчинстве с его супругой. Совсем скоро эти беспокойства более не будут тревожить мужчину. Стук каблуков сапог по деревянным полам коридора оповещает о стремлении заданных на день планах, не терпящих отлагательств, приглушённый взмах пальто привлекает внимание дворецкого, накрывающего стол к завтраку, который игнорирует гость, покидая особняк без единого слова. Чон направляется к конюшне, собираясь покинуть территории западных земель Норд и вернуться в город, опускает ладонь в карман пальто, дабы оставить там деньги на предстоящие затраты, но нащупывает что-то чужое – завядший, сорванный на той поляне перед рекой цветок. Сорванный не им. Этим днём дитя природы, восседающий на высоких ветвях дерева, не дождётся возвращения гостя. Привычная суета города отдалённо напоминает будничную столицу Англии, Дункан вновь ощущает себя в привычном круговороте событий, оставляя монету за свежую шелестящую желтоватой бумагой газету, и направляется на площадь, где раскинулись нужные ему торговцы. Главные заголовки торжественно объявляют об очередном открытии, высмеивают новаторских учёных, чьи идеи кажутся совершенно абсурдными, как тому пример старик Фрейд с его теориями бессознательного, что пророчит ему длительное имя сумасшедшего извращенца. Чон в эту область науки не проявляет должного интереса, а потому переворачивает страницу и видит первый заголовок о Фостере Синглтон. «Магнат прокладывает новую дорогу к прогрессу» Железные пути проложили и до него, моторы уже собраны сотнями людей, вскоре кто-нибудь додумается взять крылья птиц и собрать летающий автомобиль, и то будет заслугой не аристократа, раскидывающегося своими деньгами и резиденциями, а наивного, любопытного мечтателя. Но газеты Англии будут кричать имя спонсора, кто вложит приличную сумму в безумные идеи мечтателя. Чон останавливается перед мастерской, где он оставит нескромную сумму, вложится в собственную идею, чтобы покорить всего лишь одного. Вначале одного, а затем всю Англию.

𓆱𓍊𓋼𓍊𓋼𓍊𓆱

Стволы деревьев окрашиваются в багряные оттенки вечера, унося за собой тепло прогретых полян, постепенно земля остывает, её заволакивает сумеречным туманом, касающимся травинок и скапливающимся на них влагой. Юноше это время нравится, он наслаждается закатами, забираясь на деревья, позволяет себе отдохнуть от рабочего дня или предстоящей ночи. Его ночи иногда могут быть невыносимо тяжёлыми. Тэхён опускает взгляд на открытый компас, стрелкой указывающий всё в том же направлении, откуда приходит мужчина, захлопывает крышку и вздыхает, потягиваясь от длительного сидения на ветви. — Что я тут делаю? — тихо проговаривает юноша, без сил отвести взгляд от полей. У него незаконченные дела, сроки поджимают, а он тратит время в ожидании очередного аристократа, возомнившего себе будто заполучит какой-то союз, о котором будет говорить только с главой народа Норд. И всё же ему удалось обмануть наивное любопытство, оставить после себя вопросы и незримое тепло, сохранившееся на плечах, укутанных пальто. Борам подпустил его слишком близко. Юноша вздыхает, не собираясь больше ждать, цепляется за ветку выше и спрыгивает, ловко минуя высоту ствола дерева и оказываясь рядом с гризли, сторожащим границы своих владений. Сегодня никто не придёт, чужаки в этот лес из-за сказаний о духе не ходят, аристократы бросают свои затеи после первого провала, та группа, что несколько раз пыталась пробраться, отступила по всей видимости из-за Чонгука, сумевшего пройти дальше остальных. Пока сюда ходит этот аристократ, другие черту леса не переступят. И этим нужно пользоваться. Темнеющее небо рассыпает звёзды над головой, усмиряет лес, пробуждает в нём жизнь, и среди долгой темноты вдалеке начинает сверкать огонь. Юноша делает ещё пару шагов прежде, чем замечает отсутствие гризли рядом, останавливается, оборачивается назад и видит, как почерневший в сумерках Борам настороженно прислушивается, носом ведёт поверху, точно почуял чужое присутствие. Слишком поздно для визита. Взгляд темнеет, когда гризли разворачивается, направляется к границе с каждым шагом набирая скорость, но юноша за ним не следует. Где-то внутри он знает, кто осмелился вернуться в лес, рядом с этим чувством обида щекочет лёгкие, ведь юноша дал тот шанс, который так просили, вопреки собственным правилам позволил остаться в лесу, позволил прийти во второй раз, позволил обмануть себя. И этим днём он правда ждал аристократа, а он пришёл только сейчас. Яркий взгляд направляется в сторону пропавшего среди черноты леса гризли. Дитя намерен выяснить, с какой целью аристократ пришёл именно сейчас.        Дункан редко изменял своим планам, зачастую поддаваясь воле случая, если что-то внезапно шло не так, и это никогда прежде не оборачивалось провалом. То ли метису сопутствовала удача в собственной работе, то ли ему просто сходило всё с рук – мужчина не пытался найти причины, позволяя этому оставаться сокрытым. А потому, возвращаясь из ближайшего города, Чон внезапно изменил своё решение, по которому он не появится в лесу целые сутки, и, только оставив покупки в резиденции Синглтон, отправился вместе с закатным солнцем к ровной линии верхушек деревьев Норд. Хотелось вновь увидеть непокорный взгляд. Чон не спешит зайти вглубь, размеренным шагом переступая препятствия тропы, позволяет ветру унести его запах к хранителю и покорно ждёт встречи, предвкушая беседу с Тэхёном. Несомненно юноша будет упрямиться, отрицать, что ждал его, делать вид, что аристократ ему вовсе не интересен, но всё равно придёт. Уже идёт к нему навстречу. Чонгук останавливается на небольшой открытой поляне, поднимает взгляд к звёздному небу и делает глубокий вдох, ощущая лёгкость, безмятежность и… свободу. Никакого камня и железа дорог, шума цоканья подков, рёва моторов автомобилей, зачерняющего небо дыма заводов. Лес Норд далёк от цивилизации, ещё дальше от прогресса, но это не мешает ему величественно раскинуться на дальние вёрсты, скрывая в своём сердце народ. Свободный народ. Мужчина прикрывает веки, опускает голову и слышит грузные шаги хранителя, позволяя ночи скрыть свою улыбку – он подчинит себе зверя этого леса. Чонгук бесстрашно открывает глаза, видит приближающегося гризли, низким рёвом глася своё предупреждение, но не делает ни шага и расставляет руки чуть в стороны, не прикрывая свою грудь перед зверем. — Борам! — призывает хранителя, осмеливаясь произнести его имя. — Иди ко мне. Зовёт, как звало зверя дитя природы. Чон не знает, как поведёт себя гризли, покорно ли он вступит на зов, как зашёл в реку к юноше, коснётся ли носом ладони, ляжет ли в ноги. Значат ли для него те же слова, что произносит дитя леса, тем же приказом, если их произнесёт другой? Борам отрывисто рычит, громко фыркает, не принимая зова от чужака, поднимается на задние лапы и свирепствует, в последний раз предупреждая покинуть его лес. Чонгук не был уверен, что у него получится, у зверя лишь один хозяин, а потому тем, кто всегда находится позади гонения недругов, является юноша. Но мужчина упрямо стоит на месте, ибо ради этой сделки он поставил на кон собственную жизнь, смотрит в глаза зверю, верит, что словом приказа его сейчас остановят. Иначе зачем тогда Чонгук похоронил имя своего рода, терпел все эти годы унижения аристократов? Зачем вообще пошёл в этот лес? Рёв гризли никто не перебивает, более не звучит предупреждений, когда зверь поднимает тяжёлую лапу, рассекая длинными когтями ночной воздух, и вот тогда Чон делает шаг назад в осознании, что хранитель вовсе не запугивает его. Вспоминаются шрамы на виске юноши, полосы от когтей, что на всю жизнь остались ярким следом – кому бы хранитель не подчинялся, он остаётся зверем. Чонгук заводит руку за пояс, где спрятан револьвер, которым он не желал пользоваться до крайней необходимости, но в этот же момент перед ним встаёт дитя природы, одной рукой толкает мужчину в грудь, отстраняя его от гнева хранителя, другую вытягивает вперёд. — Борам, нет! — юноша медленно поднимает руки над собой, пытается загородить аристократа, скрыть за своей спиной и делает шаг ближе, пытаясь усмирить гнев зверя. — Всё хорошо. Я здесь. Короткие команды, имеющие для гризли чёткое значение, позволяют ярости отойти, Борам опускает лапы к земле, сам падает, продолжая отрывисто стонать, твердя о непростительной ошибке, совершённой чужаком. Аристократ возомнил, будто хранителя так легко приручить к себе. Юноша проводит ладонью по упавшим на лицо прядям волос, убирая их за уши, оборачивается к мужчине и пытается выровнять дыхание, сбитое при спешке бега. Злится, по блеску в глазах это видно, и вовсе не на длительное отсутствие, а на безрассудство аристократа, продолжающего стоять на месте перед реальной опасностью. Безумец. Неужели он взаправду заплатит своей жизнью за эту сделку? — Зачем пришёл? — совсем неприветливо бросает Тэхён, удостоверяясь, что Борам услышал именно его приход. — Потому что ты ждал. Утверждение заставляет Тэхёна неприкрыто усмехнуться, полностью обернуться спиной к гризли, будто не допускает и мысли, что зверь может напасть сзади, складывает руки на груди и правда не может в это поверить. Редкостная самонадеянность, граничащая с полным безрассудством – да этот аристократ был в шаге от увечий и стоит сейчас, будто вовсе не напуган. — И хочу пригласить тебя на ужин, — заканчивает Чон, кидая взгляд на Борама позади. Напуган Тэхён. — С чего ты взял, что я соглашусь? — Я подумал, что ты мог ждать меня, — мужчина смачивает сухие губы, не решаясь в этот раз подойти ближе, — весь день, — теперь аккуратно подступается в словах, ведь он виноват перед юношей, не явившись в назначенное время, да ещё и разозлил гризли, — поэтому сейчас ты должен быть голоден. И Чонгук видит ту долгожданную непокорность, упрямство, ждёт, что юноша начнёт отрицать его слова об ожидании встречи. Возможно, так бы всё и было, если бы они встретились при иных обстоятельствах, но сейчас Тэхён действительно сбит с толку нападением Борама, будто это ему не свойственно. — Да, я голоден, — откровенно признаёт юноша, украдкой оборачиваясь к гризли, — но ещё больше зол. Тебе нужен союз с моим народом, так говори со мной, а не с Борамом! — Так он и правда способен нанести человеку вред? Ложь здесь бесполезна, правда слишком ярко запечатлена шрамами, которые не стереть и не спрятать. — Он не жестокий, — повторяет Тэхён, скрывая за этими словами то, что не хотел бы признавать, и Чонгук ему это позволяет. Если что-то произошло в прошлом, то там это и должно остаться. Во всяком случае сейчас этот юноша всюду следует за хранителем, словом своим контролируя его, а потому Чон может быть уверен – Борам ему вреда не причинит, пока того не пожелает дитя природы. — Прости, — мужчина намеренно идёт на уступки, первым проглатывая свою гордость ради единственной цели не испортить всё сейчас, — тебе есть, за что злиться на меня, я не пришёл вовремя и разозлил Борама. Позволь мне просто накормить тебя, даже если эта встреча будет последней. — Я из леса не выйду. — Я не говорил, что мы покинем лес. Определённо становится ясно, что до Чонгука здесь бывали другие из аристократии. Дитя не покидает Норд, и Чон обязан выяснить причину. Страх ли это перед цивилизацией, недоверие или принцип – юноша не видит необходимости знакомиться с внешним миром. Быть может, дело в защите, ведь в черте леса Борам неуязвим, он найдёт дитя по шелесту травы, придёт на его зов, но последует ли дальше? — Даю слово, ты не переступишь границу леса, — уверяет мужчина, осмеливаясь протянуть руку вперёд. — У меня нет намерений выманить тебя в ловушку, от тебя мне нужно лишь доверие и союз с твоим народом. — Я не говорил, что боюсь твоих ловушек. Дитя отвечает тем же, руку в ответ не протягивает, собирается прогнать аристократа, не может успокоиться. — А чего ты боишься? Чонгук успевает увидеть в отведённом взгляде потерянность, неконтролируемую слабость, выдающую истину – есть что-то, чего на самом деле боится юноша, и так сильно, что ему приходится отвернуться, чтобы это скрыть. — Боюсь, что ты по своей глупости всё-таки нарвёшься на неприятности, а последствия разгребать мне, — Тэхён возвращает себе стойкость, наконец успокаиваясь и делая первый шаг вперёд, проходя мимо мужчины. — Сначала провоцируете Борама, а потом называете его чудовищем, а он ни разу, в отличие от вас, не убивал людей. «Он не жестокий» – повторял юноша, уверяя, что гризли лишь запугивает, прогоняет, предупреждает чужаков об опасности, но не так жесток, как аристократия, отнимающая жизни. Чудовище здесь не Борам. Чудовище – Дункан, намеревающийся предать их союз. — Но нападал, — Чонгук следует за юношей в сторону границы, оставаясь на расстоянии, чтобы не вызывать у следующего за ними хранителя опасения. — Ты его разозлил. — А что сделал тогда ты? Чон указывает на шрамы, снова задевает то, чего не следует касаться, вступает на тонкую грань и ощущает, что делает ошибку. Тэхён резко останавливается, оборачивается и сокращает между ними расстояние, зажимая аристократа между собой и Борамом. Ему некуда бежать. — Не смей, слышишь? — юноша хватает мужчину за одежду, притягивая к себе и сходя на полушёпот, чтобы деревья не смогли услышать их. — Ты можешь обманывать меня, играться, как тебе хочется, но не смей пытаться обвинить в чём-то Борама, тронуть его, подчинить себе. Не смей касаться его своими руками! Вот оно, слабое место дитя леса Норд. Его хранитель, дух. Борам. Прежде юноша был сдержан, снисходителен к мужчине, многое ему позволял, держал гризли на расстоянии, пытаясь делать шаги навстречу, поверить в предлагаемый союз, даже позволил себе дать шанс. Сейчас же Тэхён отдаляется, почти готов бросить всё, прогнать аристократа – это не лесной народ нуждается в прогрессе. Услышав рычание гризли, юноша делает шаг назад, отдаляется от мужчины не столько по собственному желанию, сколько для спокойствия Борама – он чувствует Тэхёна, его эмоции и боль. И Чон думает, что даже слово дитя не способно будет остановить его, если тот почувствует угрозу. — Уходи, — твердит Тэхён, позволив себе показать слишком многое чужаку. — Кто-то уже пытался сделать это до меня? — внезапно спрашивает Чонгук, игнорируя гонение, потому что это вовсе не оно – Тэхён пытается защититься. — Обманул тебя, играл твоими чувствами и пытался подчинить себе Борама, — не слышит отрицания и ненамеренно касается шрама, превращая его в открытую рану. — Кто-то сделал тебе больно, и ты боишься, что это повторится… — Ты меня не слышал? — Я слышу, как тебе страшно. Мужчина не понимает, что говорит, это не он, не Дункан, обманом пытающийся проложить себе дорогу в высшее общество, а Чонгук, понимающий эту боль, разочарование и страх. — Страшно, что я вижу тебя насквозь, — заканчивает Чон, ведь юноша сам рассказал ему об этом. Отрешённый народ, не связанный с внешним миром, находящийся вдалеке не должен знать языка аристократии, а Тэхён на нём говорит, знает цену сделок и то, что мир за лесом остаётся прежним. Он не доверяет, и тому есть причина, охраняет границы, не рассматривает никаких союзов, потому что прежний предали. И потому, что юноша уже обжёгся о своё любопытство, именно он решает, кому заходить в лес. Чонгук должен выяснить, от кого поступили первые сведения о народе в сердце Норд. Внезапное осознание пронзает грудную клетку словно электрическим током, когда мужчина ловит себя на мысли, что взаправду намеревается защитить этого юношу. От прошлых ошибок, возможно, от чего-то настоящего, что спрятано глубоко внутри, но рвётся наружу. Чон ощущает схожесть между ними, что-то родное и общую тягу к свободе. Только от себя защитить не получится. — Тогда прямо сейчас признайся, зачем на самом деле ты пришёл сюда, — Тэхён даёт ещё один непозволительный шанс, от которого решится будущее каждого из них. — Мне нужна сделка с твоим народом. Сделка, цена которой всегда жизнь. Юноша хмурится, потому что слышит в этих словах уверенность и искренность – Чонгук говорит правду, умалчивая маленькое «если»: если сделка с народом леса Норд не состоится, аристократия вернётся сюда с огнём, ружьями и топорами. Дункан сам очернит эту землю, тем самым возвысив собственное имя. Тэхён сомневается, пытается найти в словах сокрытое, не желает доверять – у него нет на это времени. Борам тоже не расположен к мужчине, скалится, принюхивается, не узнаёт в нём того, кто уже дважды бывал в лесу, а зверя не обмануть. Они оба не могут полностью доверять словам аристократа. — Теперь я буду задавать вопросы, — юноша вновь оборачивается, продолжая идти в сторону границы. — Много лет этот лес не тревожили своим нежеланным присутствием аристократы, что происходит сейчас? — Время не стоит на месте, общество стремится к прогрессу, — поясняет Чон, понимая, что приблизился к юноше ещё на шаг. — Нужны новые дороги, города и ресурсы. То, что долгие годы было нетронутым, сейчас является возможностью… исправить это. Например, как лес Норд. Стало известно, что здесь находится поселение, поэтому меня послали сюда за союзом. — Что такое «прогресс»? Вопрос без упрёка совершенно серьёзный выбивает почву из-под ног мужчины почти в буквальном смысле, когда он запинается за корень, успевая удержать равновесие – дитя леса известно не всё о внешнем мире. — Это когда вместо огня люди используют электричество, — поясняет Чон, нарочно подбирая слова, незнакомые юноше. — Когда можно связаться с другим человеком, находясь далеко друг от друга, по телефонному аппарату. Прогресс – это жить в обустроенных домах, где ты никогда не замёрзнешь, сможешь искупаться, не покидая стен, и ни в чём не нуждаться, имея возможность выйти в город и приобрести всё, что тебе нужно. — А если мы не нуждаемся в вашем прогрессе? Тэхён оборачивается, чуть склоняет голову набок и складывает руки на груди, намереваясь увидеть, что ему на это скажет аристократ, умолчавший, что за эту роскошь нужно платить. — Прогресс делает жизнь удобнее… — Нам удобно в лесу, — упирается юноша, требуя конкретного ответа. — Вы изолированы от общества, к вам будут относиться иначе… — Как к дикарям, — уточняет Тэхён за Чонгука. — Аристократии захотелось по-человечески к нам подобраться? До них до сих пор не доходит, что, если мы не идём на контакт, значит нам это не нужно? До сих пор. Дитя, сам того не понимая, открывает Чону прошлое. — Вам лишь хотят оказать помощь и защитить вас… Тэхён усмехается, закатывая глаза и отворачиваясь – очевидно, что они защищаются от самой аристократии. Но теперь вопрос заключается в другом: почему, изначально узнав о намерении выстроить союз, юноша не прогнал его сразу? Судя по ответам, лесной народ не нуждается в сделках и прогрессе, с самого начала было понятно, что глава поселения откажет Дункану, так почему Тэхён дал ему шанс? Возможно, юноша увидел в Чонгуке то, что может использовать сам. Тэхён внезапно останавливается, когда замечает меж листвы что-то горящее, заливающее пространство ровным лунным светом, несвойственным природе. Оно не мерцает, как огонь или звёзды, не рассеивается, как солнечные лучи, а собран в единый поток, к которому приближается мужчина, подхватывая небольшую коробочку, испускающую этот свет, в руки. Аристократ открывает перед дикарём движущую силу прогресса. Борам позади настороженно ревёт, когда Тэхён приближается, позволяя блеску в собственных глазах становиться больше, поддаётся на любопытство, тянется к незнакомому предмету, касаясь его холодного корпуса и излучаемого света. Будто внутрь заточили маленький кусочек солнца. Перед ним прогресс, использование электричества вместо огня. «Покажи любому ребёнку как загорается лампочка, и он будет считать тебя Господом». — Это тебе, — Чонгук опускает фонарь в руки юноши и нажимает на кнопку, выключая его, а затем снова включает. — Однажды он погаснет, но я принесу тебе новый. — Ты даже не скрываешь своих попыток угодить мне. — Хочу показать, что внешний мир тоже бывает полезен. Тэхён опускает взгляд на достаточно тяжёлую коробку в своих руках, нажимает несколько раз на кнопку, проверяя, насколько подчиняется ему этот фонарик, и выключает, когда поляну, недалёкую от границы леса, освещает привычный огонь. Чон дал слово, что они не выйдут из леса, и сдерживает его, заранее приготовив место на самой окраине. В округе тишина, не чувствует ничего подозрительного и Борам, а потому устраивается неподалёку, не сводя взгляда с чужака, шумящего небольшим котелком. — И что я… — юноша присаживается сбоку от мужчины, делая небольшую паузу прежде, чем закончить свой вопрос, — должен за него? — Ничего, — с невероятной лёгкостью отвечает Чон, нагревая приготовленный кухаркой суп, который Дункан любезно позаимствовал, не рискнув заниматься приготовлениями сам. — Так не бывает. — Это называется «подарок», — мужчина понимает это недоверие к себе, а потому должен отвести подозрения от простых вложений в дитя природы. — Подарки дарят, не ожидая ничего в ответ. Ты считаешь, что союз с внешним миром ничего не принесёт, а я хочу показать обратную сторону. Прогресс делает жизнь удобнее. Тэхён упрямо отрицает, ждёт скрытого подвоха, слов от аристократа, сейчас он выдвинет какое-нибудь условие, но тот лишь наливает в глубокую чашу ароматный суп и протягивает его. Снова подарок. Ладони начинают медленно согреваться, непривычный запах чужой пищи заставляет юношу недоверчиво принюхаться, не признавая никаких знакомых составляющих, а потом Тэхён видит, как Чонгук без всяких опасений отпивает бульон, явно демонстрируя, что это просто ужин. Аристократ прибыл сюда к ночи, только чтобы накормить юношу, потому что тот его ждал. Тэхён отводит взгляд, не желая признавать намерений мужчины, пытается обличить его в наигранной доброте, но не может закрыть глаза на его поведение. Отчего-то внутри становится спокойно, возможно, всё из-за утолившегося голода, но никак не из-за подарков. Так не бывает, это какой-то обман. Чонгук украдкой наблюдает за смятением на лице юноши, его выдаёт хмурость бровей, а после распахнутые ресницы от восторга вкусного ужина. Тэхён не обделяет дарами внешнего мира и гризли, протягивает ему свою чашу и говорит попробовать. Только Борам кушанье не оценивает, воет, жалуется, отворачивается и фыркает – Чон уверен, он это нарочно. Но всё же поздний ужин проходит почти так, как и планировал Дункан: он смог выманить юношу к границе, значит сможет вывести и за неё. Не пройдёт и месяца, как Чон попадёт в сердце Норд. — Сделаешь мне ещё подарок? — интересуется юноша, искры в глазах которого гаснут вместе с потушенным костром. — Отдай своё пальто. Тэхён вытягивает руку, проверяет мужчину и не показывает собственного удивления, когда аристократ без единого слова снимает с плеч дорогую вещь, вручая её в качестве подарка. И это вложение окупится. — Верну завтра, — поясняет юноша, закидывая пальто на плечо, вовсе не надевая его на себя, — если Бораму не понравится оно в качестве подстилки. — Это месть мне за сегодня? — Что такое «месть»? Уголки губ дитя приподнимаются в улыбке, когда он оборачивается и уходит, и Чонгук понимает, что ему прекрасно известно это слово. Этим вечером многое открылось, Дункан получил ответы на важные вопросы, удостоверился, что юноша связывался прежде с кем-то из внешнего мира, остаётся выяснить, что из этого вышло. Собирая сведения из двух миров, Чон сможет выбирать темы, затрагивать нужные чувства, касаться определённых ран. Мужчина запрыгивает на лошадь, накручивая поводья вокруг ладоней, оборачивается к лесу и улыбается. Дитя леса прав – так не бывает. За подарки тоже нужно платить. И Чон потребует за них слишком высокую цену. Цену чьей-то жизни.