Борам

       Живущие в лесу не знают, насколько может быть огромен мир, но они и не задаются вопросом, что находится по ту сторону. Любопытство является пороком, ибо он – источник всех бед. Тэхён же, сидя на ветви под кроной дерева и не сводя взгляда с горизонта, думает, что беды приходят не с любопытством, а с людьми. Он любопытен сколько себя помнит, и то открывало для него новые возможности, виды охоты, ловушки, не позволяющие проникать чужакам, вещи, облегчающие им жизнь. Для юноши любопытство – не порок, это возможность и риск, а главный источник бед – аристократы. Ими движет лишь выгода сделок. Тогда чем движим Чонгук? В самом начале его появления Тэхён отчётливо видел перед собой человека упёртого, способного пойти на ложь ради достижения цели, бесстрашного перед природой и невероятно самоуверенного – при первом же разговоре посмел использовать дешёвый флирт. — В твоём присутствии сложно смотреть на деревья, — передразнивает Тэхён, складывает руки на груди и вздыхает, ощущая, как теплеют собственные щёки. — Ты оставил мне рану на сердце, — вновь усмехается, вспоминая, что ещё аристократ использовал, чтобы попытаться смутить его. — Тебе страшно, потому что я вижу тебя насквозь. Красивый. Я тебя от всего мира спрячу. Я могу тебе помочь. Юноша задумчиво касается подушечками пальцев губ, вспоминая вечер, полный звёзд, признание, заключённое в поцелуе, от которого сердце точно в лихорадке билось в груди. Тэхён вздыхает, мотает головой, пытаясь выбросить эти липкие жаром воспоминания, и обхватывает колени, заслоняя ими своё сердце, чтобы оно не вырвалось на свободу. — Как ты мне поможешь, Чонгук? Но рядом с ним уже стало легче. Сложно довериться, когда твоё доверие предал человек, которому ты отдал душу. Тэхён боится повтора, той же ошибки, той же боли – второго раза он не выдержит. Ещё одного аристократа не выдержит народ. Хотя Дункан пришёлся по душе большей половине народа, особенно детям, которым по ночам освещает тропы прогресс зажигать собственные звёзды. Однако, глава народа так и не изменил своего первоначального мнения, когда предупредил юношу, что аристократ всё равно сделает ему больно. — Тэхён, — доносится снизу голос, заставляющий юношу вздрогнуть от того, что это происходит вовсе не в его мыслях, и посмотреть вниз, — удобно спать на дереве? Чонгук улыбается, смотря снизу-вверх, руки в пальто убирает и ждёт. Он сам нашёл хранителя – уже знает его привычки. Хотя с дремлющим рядом в низине корней Борамом сделать это было не так уж и сложно. — Я не спал, — цокает юноша и цепляется за последнюю нижнюю ветку, спрыгивая на землю, но вновь её не касаясь. Чон ловит дитя леса, не позволяя ему больше падать, к себе прижимает, к сердцу. От мужчины пахнет чем-то терпким, запах слабо осел на его рубашке, почти выветрился, но Тэхён его чувствует вместе с напряжёнными мышцами держащих его рук, теплом, почти жаром, исходящим от груди, и трепетом от улыбки. Юноша часто взмахивает ресницами, взгляд свой увести пытается и губы смачивает, признаваясь: — Мне неловко, отпусти. Смущён, невинен и так прекрасен. Юноша не скован излишними моралями, чтобы молчать о своих чувствах, не умеет скрывать их за пеленой масок сдержанности, и Чонгук от этого становится неуверен в новом, придуманном им плане. Это дитя нельзя показывать прогнившей аристократии. Чонгук аккуратно ослабляет хватку, ставит юношу на ноги, не пытаясь смутить его ещё больше, спеша заверить: — Всё в порядке, я слишком ослеплён твоей красотой, чтобы замечать неловкость. — Ты не делаешь легче! — возмущается Тэхён, не зная, как спрятаться от этого чувства. — Тогда станет легче, если я заверю, что не прикоснусь к тебе? Чонгук предлагает дистанцию, чтобы не навредить чувствам юноши, а аристократы такого не делают. Им всё равно на то, что испытывают дикари, ведь в их глазах они – безвольные существа, не понимающие порядков внешнего мира, ими можно пользоваться в угоду себе и своей работе, без необходимости спрашивать их мнение. Возможно, именно Чон покажет, что мир не так жесток, каким его прежде видел Тэхён. — Поможешь? — внезапно спрашивает юноша, склоняя голову набок. — Помогу, — без раздумий соглашается Чонгук. — Ты даже не знаешь, что я попрошу. — Всё равно, с чем я буду тебе помогать, — пожимает плечами Чон, — если тебе от этого станет легче, и я больше не увижу тебя с увечьями, я сделаю всё, чего бы ты ни попросил. Слишком громкие слова, тяжёлые обещания – таких так просто не дают. За такое нужно что-то взамен, а Тэхёну больше нечего отдавать – даже от сердца осталось лишь крошево, он до сих пор его кусочки найти не может и собрать всё воедино. Но Чонгук делает подарки, а после ничего не спрашивает о них. Даже прогресс народу приносит без всяких сделок и союзов, и почему он так поступает юноша всё ещё не выяснил – здесь какая-то сложность, проблема, забота, которой обременён аристократ, и для которой нужно время, чтобы найти правильный подход. — Возьми меня в свой мир, — твердит Тэхён, устремляя решительный взгляд на мужчину. — Отведи меня в Англию. Уверенность в лице Чона медленно начинает исчезать, слово, данное им, ослабевает – он только что заверил, что сделает всё, чего бы ни попросил хранитель, а сейчас из сердца рвётся громкий отказ. Дитя природы просит отвести его в столицу к аристократам, к тем, от кого Чонгук хочет его спрятать. — Я не думаю, что это хорошая идея… — Ты сказал, что тебе всё равно, с чем будешь мне помогать! — не верит в услышанное Тэхён, делая шаг назад, и будит зверя, по голосу дитя почуявшего опасность. — А ещё я сказал, что не дам тебе уйти, — напоминает Чонгук, делая такой же шаг к юноше, — не туда, Тэхён. Ты рвёшься в чужой мир, ничего не зная о нём. — Как это сделал ты, придя сюда. Чонгуку нечего ответить, ведь Тэхён прав. На самом деле в его желании увидеть столицу нет ничего опасного, да никто на него и внимания не обратит, если одеть юношу в привычную аристократии одежду, только поведение наивное выдаст происхождение. Чон опасается, что потеряет его, не уследит, или кто-то полюбопытствует, кто и откуда этот юноша, а с дикарями счёта не ведут. Тэхён уворачивается, когда мужчина пытается коснуться его руки, снова злится, но не уходит. Как бы сильны ни были его гордость и строптивость, юноша понимает, что теперь ему может помочь лишь Чонгук, он – его путь в аристократию. — Давай будем полностью откровенны друг с другом, — предлагает Чон, поднимая ладони и показывая, что не станет ничего скрывать и трогать юношу. — Столица – это не то место, куда я могу свободно тебя отвезти. Это далеко и опасно, учитывая, что ты всё ещё не до конца доверяешь мне. Для начала мне надо понять, что именно ты хочешь. Если просто посмотреть город, то могу предложить тебе ближайший, путь до которого занимает пара часов – оттуда ты сбежать и пешком сможешь. — Мне нужна Англия. — Ты и сейчас в Англии, Тэхён, — Чонгук потирает переносицу, — что именно тебе нужно? Просто скажи, даже если ты услышал что-то от другого аристократа, который сюда приходил. — Ты его знаешь?.. Попал. Чонгук попал в крошево чужого сердца, пройдясь по нему прямым ударом. Тэхён выглядит взволновано, его глаза кристально чисты, но в них не отражается трепета, не блестит тех же искр, что вчера при уединении с ним – юноша ничего не испытывает к тому человеку. Но сейчас ясно видно, как он желает услышать, что Чонгук его не знает. — Я не знаю, кто сюда приходил, — без сокрытия отвечает мужчина, бросая взгляд на гризли, приближающегося к ним и предупреждающе гласящего прекратить пугать дитя. — И подумай о Бораме – разве ты не говорил, что он пойдёт за тобой? Юноша на эти слова неосознанно тянет руку к гризли, касается его, своего слабого места, зарываясь пальцами в шерсти, и распрямляет хмурую складку на лбу – аристократ от своих обещаний не отказывается, а пытается подобрать для дитя неразумного безопасный путь. Борам на касание отзывается, успокаивается, но не сводит с чужака взгляда – как бы хранитель ни пытался его приучить к присутствию мужчины, одна ошибка от аристократа, и лесной дух не проявит своей жалости. Чонгук понимает, что эта вспыльчивость у юноши от незнания другого мира и недоверия, он не может рассказать всего, и от этого не способен дать согласия. Им тяжело пытаться помочь друг другу, при этом оставляя что-то очень важное в тени своих миров – сделку и истину произошедшего. — Всё в порядке, Тэхён, — снова успокаивает Чон, делая шаг навстречу, — ты просто юн, и многого ещё не понимаешь. — Я взрослый. — Ты не представляешь, как я рад это слышать, — совершенно серьёзно говорит Чонгук, — но ты всё равно остаёшься незрелым для внешнего мира. Я не стану тебя учить жить и поступать иначе, просто сейчас доверься мне, положись на мои знания. Чонгук протягивает ладонь вперёд, предлагая небольшую сделку – Тэхён должен довериться, чтобы попасть в город. Равноценный обмен без лишних переменных, всё просто. И юноша вкладывает свою ладонь в чужую, обхватывает мужчину и тянет за собой в глубины леса. Дункан впервые сделает это не для своей работы, а для дитя природы, но, возвращаясь в сердце Норд, где аристократ уже оставил свой безвозмездный след, он ловит себя на единственной мысли. А впервые ли?        Подобным вопросом одиночными днями задаётся Эмис Синглтон, имея безграничность свободного времени в отдалённой от цивилизации местности, где ни одна светская душа не тревожит её внезапными визитами на чай, приглашением пройтись по бутикам в поисках подходящей шляпки и звонками по неотложным столичным делам. Иным разом ей вовсе кажется, будто её сослали сюда в ссылку за ненадлежащее распутное поведение, в коем она была настолько осторожна, что ни один аристократ не знал о её похождениях от супруга. И хотя перед поездкой она предвкушала подобное положение дел, встреча с мистером Дунканом в вагоне поезда дала ей надежду на более снисходительное времяпровождение в резиденции. Однако, в какой момент Эмис упустила метиса из своих рук? Настенные часы идут точно по минутам, дама смотрит на них с неким раздражением, ведь прошлым утром, когда Дункан явился из леса после проведённой ночи там только чтобы переодеться, Эмис намерено вывела из строя механизм, дабы задержать мужчину в поместье. Но, как можно заметить, поломка оказалась совершенно незначительной, раз ей не представилось увидеть, как Дункан починил часы и благополучно вернулся в лес. Ожидание слишком утомительно, а Эмис не получает результата от вложенного терпения. Вначале ей показалось, что Дункан имеет схожий интерес в этом деле, в нём достаточно эгоизма, чтобы довести сделку до конца, хоть и благородными попытками не использовать силу оружия против лесного народа, а также в нём горело то же влечение, что испытывала и миссис Эмис. Мужчину останавливала лишь честь имени дамы, оттого он оттягивал желанный момент для них обоих, лишь раз поддавшись на искушение в один из вечеров, позволив поцелую случиться. Но сейчас она видит, как их отдаляет друг от друга хранитель леса. Дункан не в первый раз пренебрегает своей работой, будто совершенно забывая, что должен сделать на самом деле, безвозмездно помогая какому-то дикарю. Его благородство, конечно, впечатляет, но слишком уж сильно затянулся его план обольщения для того, чтобы юноша провёл мужчину в сердце леса. Как бы всё случилось не наоборот, потому как Дункан более похож на того, кого обольстили. Чужой приход оповещает о себе ударом входной двери, Эмис переводит взгляд на ненавистные теперь ей часы и замечает, что сегодняшнее возвращение мужчины оказывается довольно ранним – солнце только начинает подбираться к горизонту, накапливая в себе багровые цвета. Синглтон поднимается с кресла, решаясь сегодня же выяснить намерения Дункана, оставляет недокуренную сигару в пепельнице и выходит в коридор, представая перед мужчиной в одном лишь шёлковом халате с глубоким вырезом, пленяющим взгляды. Чон поглядывает в сторону прихожей, отчего-то выглядит довольно рассеяно, не сразу замечая присутствия дамы, но как только находит на себе требовательный взгляд, останавливается, не успевая задать вопроса, перебитый строгим: — Когда будут результаты, Дункан? Синглтон уже делает шаг к мужчине, но останавливается, когда замечает появление юноши, выходящего следом и любопытно рассматривающего высокие потолки особняка. Миссис Эмис видит результат – Дункан вывел хранителя из леса. Тэхён медленно ступает задом, думая о том, что Бораму было бы совсем не тесно в таком доме, врезается спиной в мужчину, но продолжает не замечать присутствия дамы, поправляя скатывающиеся длинные рукава чужого пальто, оказавшегося достаточно большим для его роста. Юноша чужие вещи не любит, но пришлось покинуть лес так, чтобы Борам потерял запах хранителя и не последовал за пределы Норд. Наконец его любопытство падает на золотистый халат, сверкающие кольца на длинных пальцах, забранные в причёске чёрные волосы и серый взгляд, устремлённый в изумлении на него. Между ними тишина кажется самым настоящим поединком. — Прошу простить мою бестактность, — Эмис устремляет взгляд на мужчину, — но это и есть хранитель? — Тогда прощение стоит просить у меня, — отвечает Тэхён, давая понять о своём прекрасном знании аристократического языка. Чонгук прикрывает глаза, медленно выдыхая от осознания, что знакомство оказывается ещё неудачнее, чем он то представлял. У Тэхёна был день, чтобы решить, что именно попросить у Чона, и он выбрал поездку в ближайший город, полюбопытствовать, что делает с людьми прогресс. А для этого необходима подходящая одежда, чтобы не привлекать лишнего внимания, только в гардеробе юноши не нашлось ничего и близко похожего на нынешний стиль. И пока умотанный долгой прогулкой Борам упокоился под дубом в поселении, было решено доехать до резиденции, дабы быстро примерить образ для поездки. На удивление Тэхён воспринял это предложение с особым энтузиазмом, но просьбу быть немного избирательнее в словах, кажется, позабыл, охваченный восторгом внешнего мира. — Можно вас на пару слов, мистер Дункан? — намекает на необходимое уединение Эмис, снисходительно оставляя хранителю его колкость. — Ты сказал, что не оставишь меня, — Тэхён оборачивается к Чону, так же намекая, что не останется вдали от мужчины. — Боюсь, мы не можем медлить, — Чонгук обхватывает юношу за плечи, поворачивая в сторону лестницы на второй этаж, где расположена его комната. — Мы должны вернуться прежде, чем зверь Норд заметит отсутствие хранителя. Прошу мне простить эту вольность, я обязательно всё проясню позже. Эмис в замешательстве остаётся какое-то время на прежнем месте, увидев достаточно, чтобы сделать выводы без всяких объяснений: Дункану удалось вывести хранителя из леса, а значит в нужный момент он сделает это вновь. Также стоит отметить вольность обращения юноше к Чону: он не использует в речи дистанции, не использует её и в жизни – ступал спиной, полностью доверяя мужчине. Дункан несомненно добился за эти три недели лучшего из возможных результатов. Но то Чон хотел бы скрыть от глаз Синглтон, поэтому отводит Тэхёна в комнату, закрывая дверь, чтобы не открыть ещё больше – никто не должен узнать, что Дункану уже известно расположение поселения. — Она мне не нравится, — прямо говорит Тэхён, уже не обращая внимания на великолепие особняка и поверхностно рассматривая комнату мужчины. — Само собой, — соглашается Чон, — ты не взлюбил её с того времени, как услышал от неё угрозу застрелить Борама. — Ты меня не слышишь, — юноша оборачивается, смотря в тёмные глаза, — она опасна. Предчувствие это или хранитель взаправду способен видеть души людей, Чонгук не может сейчас ничего сделать, а потому лишь проводит по переносице, намереваясь как можно быстрее покончить с поиском и примеркой одежды для выхода в город. Возможно, он слишком поторопился, показав хранителя на глаза аристократке, но Чон уверен, что миссис Эмис не так опасна, как если бы на её месте был Фостер, время для которого немалые деньги. Тэхён и не ждёт ответа, он просто предупредил, уговаривать мужчину бежать отсюда не станет, а потому отходит к столу, быстро просматривая лежащие вещи. В комнате крайне их мало, любопытство привлекает больше невероятно огромная постель и распахнутое на балкон окно с красивым тюлем. Юноша невесомо касается этой ткани, замечая схожесть с нарядами, в которых у них проводятся венчания, поворачивается к тумбе и замечает на ней револьвер – аристократ давно перестал приносить его с собой. — Примерь это, — просит позади Чонгук, привлекая внимание к ослепительно белой рубахе, жилету и брюкам в клеточку, которые мужчина кладёт на край постели, продолжая что-то усердно искать. — У аристократов новая мода на отсутствие одежды или открытое соблазнение теперь в моралях приличия? Чон на несколько секунд замирает, пытаясь понять, что имеет в виду юноша, начиная припоминать, что было надето на миссис Эмис. Кажется, это был один из её излюбленных халатов, на которые мужчина перестал обращать внимание. — Она вправе находиться в своём доме в таком виде, в котором пожелает, — отвечает Чонгук, находя под цвет клетчатого костюма берет, — как ты мог заметить, я появляюсь здесь лишь глубокой ночью, а потому мы редко пересекаемся… Чонгук оборачивается, намереваясь отдать последнюю вещь, как невольно становится свидетелем обнажённой груди юноши, который к этому моменту лишь застёгивает пуговицу на натянутых длинных брюках – в талии они оказываются слишком велики. Там, на рёбрах, всё ещё растекается не под цвет тела пятно прошлого удара, напоминает о клятве не позволить этому повториться, и Чон продолжает ждать, следить и всюду следовать за юношей. Решив, что при любом раскладе понадобится дополнительная вещь, Чонгук кидает берет, хватает пряжку собственного ремня и начинает расстёгивать, как вдруг Тэхён резко устремляет взгляд на мужчину, делая сбитый шаг назад, почти запинаясь о длину брюк, и начинает отходить к стене. Его плечи сжимаются, каждый последующий вдох становится громче, взгляд мечется по комнате, будто ищет выход в единственной запертой двери. Чон смотрит на свои руки, не успевая освободить ремень до конца, понимает, что этим действием мог напугать, позволить подумать неправильные вещи, а потому спешит заверить: — Я намереваюсь отдать его тебе… — Не надо! Тэхёну на самом деле страшно, и Чонгук надеется, что этот страх вызван не тем, о чём он подумал. — Я принесу воды, хорошо? — отступает Чон, позволяя сделать юноше свободный вдох. — Сейчас вернусь. Чонгук выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь и оставляя щель, уходит и пытается не думать, с чем может быть связана такая реакция. Спрашивать бесполезно, это только больше вызовет страха, заставит Тэхёна злиться, желать уйти, а Чонгук не может позволить ему сделать это, когда юноша наиболее уязвим. Сам в лес хранителя вернёт. Кажется, о появлении неожиданного гостя в особняке уже знает вся прислуга, потому как кухарка тотчас предлагает подать ужин, а дворецкий налить чаю, но оба получают спешные отказы, наблюдая за тем, как Дункан портит кожаный ремень излишними двумя дырками и уходит с единственным стаканом воды. К счастью, юноша не совершал попыток скрыться, кажется, даже не двигался с места, лишь дотянувшись до рубахи, которую не смог застегнуть из-за дрожи рук. Тэхёну самому от себя противно, но стакан воды он принимает, обхватывает его двумя ладонями и большими глотками опустошает, не замечая, как мужчина встаёт на колени и продевает в петли клетчатых брюк свой ремень. А попытку сделать шаг назад от этого намерения Чонгук предотвращает, крепко удерживая за надетый ремень и стягивая его на талии до удачно сделанных дыр. — Ты всё ещё мне не доверяешь, — мягко говорит мужчина, напоминая, что от него не следует ждать опасности. — Я начинаю сомневаться, что смогу удержать тебя так же в городе. Явная провокация не получает должной реакции возмущения или злости, отчего поднятые уголки губ в намерении заверить, что всё в порядке, опускаются, возвращая лицу привычную строгость. Чону не нравится то, что подтверждает его догадки о ране, оставленной прошлым аристократом. Это заставляет его терять самообладание, желать узнать имя и покончить с этим страхом без возможности позволить ему появиться вновь. Тэхён ощущает, как мужчина заканчивает вставлять ремень в петли, не спешит убирать руки с талии, позволять ему отстраниться, но и озвучить очевидный вопрос не решается. Ждёт, быть может, ответа, а юноша взгляд отводит, говорить не желает и вздрагивает, вцепляясь за чужие плечи, когда ощущает тёплое касание. Чонгук целует болезненный след на рёбрах, опаляя кожу коротким выдохом. Целует то, что Тэхён ненавидит. Мужчина ощущает, как юноша ногтями царапает хлопок рубашки на его плечах, но не отталкивает, позволяет находиться настолько близко к своему сердцу и слышать удары – они учащаются из-за него. Ладони медленно ускользают с голой кожи, оставляя за собой волнами расползающиеся мурашки, Чон подхватывает края рубахи и начинает застёгивать её, оставляя болезненные воспоминания нетронутыми. «Я и без имени вижу тебя настоящего» «Тогда ты должен был сбежать с самого начала» — Прошлые ошибки не определяют твоё будущее, — заверяет Чонгук, подхватывая жилет и придерживая его для юноши, — когда предают твоё доверие, в этом нет твоей вины. — Я не справляюсь, — звучит громкое признание тихим шёпотом. Чонгук знает, видел это и ждал, когда Тэхён попросит помощи. И он просит, не поднимая взгляда от ровных полов особняка, почти доверяет себя мужчине. Если Тэхён и будет жалеть об этом, то потом, потому что сейчас ему говорят, что он вовсе не слабый – просто слишком долго справлялся с этим в одиночку. — Тогда больше не думай об этом, — Чон приподнимает голову юноши, подхватывая ладонями усыпанные солнцем щёки, — посмотри на меня, — просит, поглаживая большими пальцами так же, как когда поцеловал его, закрепляя за этим жестом понятие доверия, и ловит ответный взгляд. — Всё в порядке, помнишь? Теперь я – твоё безопасное место. Чонгук подаётся ближе и оставляет поцелуй на лбу юноши, забирая его тягостные мысли и напоминая, что спрячет его в своём сердце. Это не подарок и сделка, обязывающая отдать что-то взамен, Чон не преследует никакой из возможных целей, говоря положиться на него, просто он может помочь освободиться от чего-то гнетущего, как дитя леса освободил его от предписанного родом заточения законов аристократии. Рядом с юношей Дункан забывает своё имя. Чонгук сразу отпускает Тэхёна, невесомо поворачивая его к зеркалу, чтобы вернуть внимание цели их прихода сюда и отбросить мысли о проблемах – они разберутся с этим вместе – и в завершение аристократического образа надевает сверху берет, скрывая достаточно длинные волосы. Юноша не слишком заинтересованно рассматривает своё отражение, которое привык видеть лишь в поверхности воды, но его внимание больше привлекает не одежда, подогнутая мужчиной во всевозможных местах под его рост, а то, как они смотрятся друг с другом и как тёмный взгляд оценивающе скользит по нему и останавливается на шрамах от зверя. Затруднительно их спрятать. — Тогда я пытался остановить его, — признаётся Тэхён, отвечая на давний вопрос Чона о том, что сделал юноша, чтобы получить эти шрамы. — Борама спровоцировали, почти заставили напасть, он не слышал моих слов, и я встал на его пути, чтобы защитить людей. Он никого не убивает, понимаешь? Борам не такой. Зверь по природе своей остаётся зверем, а хранитель наделяет его душой и останавливает, чтобы оправдать имя гризли. Борам – сокровище леса Норд и кто-то больший для дитя. — Я с ним связан, — улыбается Тэхён, — слишком сильно, уже давно. Поэтому я не смогу покинуть лес, даже если очень захочу – Борам просто последует за мной, а ему здесь не место. — Почему ты решил рассказать об этом сейчас? — Ты там какой-то план вынашиваешь, — юноша оборачивается, принимаясь снимать с себя костюм, — держи это в голове, если думаешь, что я всегда способен остановить Борама. Чонгук уже провоцировал зверя, помнит его свирепую реакцию и запомнил, чего делать ни в коем случае не стоит. И хотя гризли оказался достаточно терпеливым, снисходительно относясь к приставучим юнцам из поселения, всё же он способен потерять контроль и навредить даже самому близкому своему человеку. — Я пойду в этом, — Тэхён снимает последнюю вещь, вновь представая без смущения нагим перед мужчиной, — мне не нравится эта одежда, но находиться здесь мне не нравится больше. — Среди аристократии не принято озвучивать подобное, — предостерегает Чон, отводя взгляд в сторону, — если ты скажешь такое в обществе, это будет оскорблением для находящихся вокруг тебя. — Почему я должен молчать, если мне это общество не нравится? — Потому что твои чувства не играют никакой роли, если ты не занимаешь высокую должность. Тэхён получает ответ на долгожданный вопрос, слегка усмехаясь – всё просто, его чувства ничто для аристократии. — Тогда почему ты так ведёшь себя со мной, если я нахожусь ещё ниже тебя? Шорох одежды стихает, Чонгук вновь устремляет взгляд к юноше, завязывающего узелки на груди своей рубахи, и не слышит в этом вопросе явной провокации – это искреннее любопытство юноши, не понимающего, почему мужчина относится к его чувствам уважительно с самого начала. Да, были и сомнительные поступки со стороны мужчины, лесть и местами соблазнения, но также и благородство, являющееся отсутствием всяких прикосновений, угроз и явной демонстрации своего превосходства. — Помнишь, как при первой нашей встрече я угодил в ловушку? — напоминает Чонгук, получая одобрительный кивок. — Из петли я выбрался, а из ловушки твоего взгляда – нет. Тэхён слегка хмурится, пытаясь понять это выражение, а после распахивает глаза в осознании простой истины – мужчина признаётся в чувствах. С первого взгляда, там, будучи подвешенным вниз головой, Дункан смог увидеть лишь яркие глаза дитя, любопытно рассматривающего его и игнорирующего предупреждение бежать от зверя. — У меня лихорадка? — юноша внезапно укладывает ладони на грудь, слегка отворачивается и громко выдыхает. — Отчего оно так быстро бьётся… Чонгук улыбается, не прося у Тэхёна ответных признаний – он являет истину без слов. Вначале Чон считал юношу ещё ребёнком, для которого гризли – любимая игрушка, любопытным, наивным, глупым ребёнком. Лишь спустя встречи мужчина начал видеть в нём сильного духом, рассудительного и невероятно смелого – такими качествами не каждый аристократ способен похвастаться, а дитя понимает намного больше и не показывает этого, взрослый не по годам. Ему простительна вспыльчивость и прямота – в лесу нет рамок приличий, наивность от незнаний другого мира и открытость своих чувств, которые он не позволял себе достаточно долгое время. Мужчине остаётся лишь научить юношу принимать его чувства. — Пошли, — Чонгук протягивает руку, — я верну тебя лесу. Чтобы не тревожить зверя Норд, сохраняя деревьям покой. И, покидая особняк, в котором юноша не находит ничего привлекающего внимание для восхищения, Чонгук оборачивается, не замечая, чтобы их провожала миссис Эмис, ожидающая объяснений от мужчины – дама стоит в тени балкона, выкуривая сигару и продолжая провожать взглядом хранителя. Она услышала достаточно, чтобы прояснить некоторые моменты и понять маленькую истину. Дункан более не находится в её власти. И этой ночью в особняк он не вернётся.

𓆱𓍊𓋼𓍊𓋼𓍊𓆱

Предгрозовое затишье отсчитывает часы приближения ливня, стягивает чернеющие, тяжёлые облака над горизонтом, изредка освещая земли мгновением вспышек, и запоздало доносит нарастающие раскаты грома – любимое время Дункана, когда городская суета заглушается природой. И то самое подходящее время, когда хранитель леса уходит к скалам водопада, дабы переждать непогоду в непробудном сне. Сегодня дитя леса сбежит покорять Англию. И всё же Чон надеялся, что эта затея отпустит юношу, он утратит интерес к городу, который населяют ненавистные ему аристократы, но только услышав от деревьев весть о приближении затяжной грозы, Тэхён поторопил мужчину выехать с ним в высшее общество. Поэтому Чонгук возвращается в резиденцию, где должен собрать необходимые вещи, а после возвратиться за юношей, откуда вместе выдвинутся в сторону ближайшего города. Но если сбежать от хранителя возможно, то от времени не сбежишь и не спрячешься. — Мистер Дункан, — раздаётся с порога голос мужчины, чьё присутствие не должно было посетить резиденцию так рано, — в этот раз вы прибыли без особого гостя? Фостер Синглтон знает о приходе хранителя. — Стало быть, вы уже добились достаточного результата, чтобы вести переговоры, ведь так? — магнат зажигает спичку и, не сводя взгляда с метиса, закуривает сигару, наблюдая наилюбопытнейшую картину перед собой – Дункан скрывает, насколько далеко ему удалось зайти. — Я могу прийти для беседы с хранителем уже завтра? Слышал, он весьма нескудно разговаривает на нашем языке. — Зверь по-прежнему никого не пустит в лес… — Тогда ведите мальчишку сюда. В коридоре показывается миссис Эмис, не скрывая перед метисом истины – это она обо всём рассказала супругу. В её интересах как можно быстрее положить этой сделке конец, разделить мужчину с хранителем, и вернуть каждого на своё место. Слишком долго она молчала, позволяя Дункану аккуратно подбираться к народу Норд. — Я не могу сейчас открыть ему истинную цель своего прихода, — отрицает Дункан, — а потому не смогу привести его сюда, чтобы вы поставили его перед фактом без предложения взаимовыгодной сделки. — Ни о какой взаимовыгодной сделке не было и речей, мистер Дункан, — напоминает магнат. — Вы настаивали, что зверя нельзя убивать, а потому попросили срок, дабы бесконфликтно выяснить о народе и предупредить о скорой вырубке леса, чтобы тот мальчишка увёл свою зверюшку подальше с моих земель. В каком месте вы неправильно поняли цель своей работы? — Ваш срок даёт мне время до начала осени… — А потом вы самоуверенно заявили, что вам хватит и месяца, — Фостер демонстративно открывает карманные часы, — третья неделя подошла к концу. У вас остаётся всего неделя. — Ошибся в подсчётах, — намеренно отрицает Чонгук, непозволительно своему классу добавляя в голос твёрдость собственного решения и злость на попытки обличить его в неправильной работе. — Не рассчитал, с какими трудностями в лесу придётся столкнуться. Месяца недостаточно. — Хотите сказать, вы всё ещё не нашли народ? — усмехается Синглтон, достаточно услышав, чтобы подтвердить свои догадки о реальном результате походов метиса. — Что за чушь, мистер Дункан! Кого вы намерены обмануть?! Если вы к концу следующей недели не принесёте мне вести договорённости с дикарями, я просто найму того, кто уже бывал в том поселении! Кто уже бывал прежде. Тот человек, который обманул дитя, играл его чувствами и пытался подчинить себе Борама, кто-то сделал ему больно настолько, что эта рана в его душе тянет болезненным следом до сих пор. Тот аристократ, который, вероятно, научил юношу чужому языку, показал ценность сделок и жестокость внешнего мира. От кого могли дойти эти слухи до аристократии в столицу? Что, если этот человек, не был прошлым Тэхёна, а является настоящим? — Кто он? — Чон должен узнать имя, это бы объясняло, какой именно работой занимается юноша – он всё ещё связан сделкой. — Не ваше дело, Дункан, — отрезает Фостер, заканчивая разговор, — не считайте себя незаменимым. Присутствие здесь мистера Синглтон означает его крайне колеблющееся терпение из-за траты времени на союз, который ему не столь важен, потому как у него есть огонь и ружья, и, как оказалось, имя человека, знающего путь в сердце леса. Только сейчас, прокручивая этот разговор в мыслях, пока Чон собирает необходимые вещи, не отступая от своего плана, он задумывается о несостыковке в виде хранителя. Борам не допустил бы прихода чужака, если тот наносит увечья юноше. Чонгук сам тогда лишь словами заставил Тэхёна злиться, а зверь почувствовал, тут же подошёл, без колебания готовый гнать того, к кому уже привык. Для Борама нет хороших и плохих – он полностью зависим от чувств дитя. Тогда, если это человек вовсе не из аристократии, а кто-то похожий на пекаря из соседней деревни, то волнению можно не предавать столь большого значения: Борам их прогонит, и Фостеру ничего не останется, кроме как вновь обратиться к Дункану. Ведь Дункан подчинил себе юношу, которого слушает зверь леса, а стало быть ему подчиняется и сам Борам. — Я испортила ваши планы, мистер Дункан, — с сожалением в голосе миссис Эмис не вторгается в комнату мужчины, оставаясь у раскрытой двери и виновато натягивая на свои плечи платок. — Я посчитала, что вы заимели достаточные отношения с хранителем, ведь нам не удалось прояснить это в прошлый раз. В тот вечер Чонгук не вернулся обратно в особняк, остался в лесу, хотя заверил, что прояснит сложившуюся ситуацию позже, но Тэхён попросил остаться. Намеренно или нет, но мужчина поддался просьбе, провёл ночь в поселении, а после ещё одну, долго работая над проводкой электричества в домах и совершенствуя систему, которую в первый раз сделал наспех. То было для привлечения внимания, а это – для пользы. — В этом нет вашей вины, — спешит заверить Дункан, но скорее ради приличия, чем искренне убедить, что этот разговор не обременил его ещё бóльшими проблемами. — Я вкладываю несоразмерно много в союз, который, как оказывается, находится совершенно не в приоритете. — Я видела ваш успех, и он поразителен – отношение хранителя к вам за такой короткий срок впечатляет своим уровнем доверия. Я бы даже посмела сказать, что юноша испытывает к вам чувства сильнее, чем то может показаться. Впрочем, как и ваши к нему… — Мне стоит больших усилий так искусно лгать, — опровергает догадку Чон, называя свои чувства к Тэхёну лишь частью собственного плана. — Я бы не смог зайти так далеко, не заверив его в искренности своих чувств – неужели вам не показалась странной моя страсть к дикарю по прошествии всего лишь трёх недель? — Мне хватило одной беседы, чтобы возжелать вас. Как Чонгуку хватило одного взгляда, чтобы попасть в ловушку собственного сердца. — Однако, вас сильно разозлил Шеферд своим предположением насчёт хранителя, — упоминает нарочно дама, намекая на разговор об использовании юноши в самом грязном смысле, которое только имеет это слово. — Если ваши чувства – намеренная ложь, что вас так задело? — Я не выношу подобного рода бесед, они слишком отвратительны даже для аристократии. Чон заканчивает спешные сборы и без того слишком долго заставляя Тэхёна ждать, однако сейчас идея покинуть лес и вывезти юношу в город уже не кажется хорошей – опасно оставлять Норд без хранителя. Всё заметно усложняется, а недели слишком мало, чтобы достаточно подготовить народ к потрясению их стабильной долгие годы жизни. Ведь Дункан тот, кто всё разрушит, если не найдёт выгодной для Фостера сделки, по которой народ леса не будет затронут. — Мистер Дункан! — окликает перед выходом Эмис, вкладывая в свободную от собранных вещей ладонь мужчины ключи от автомобиля. — На сей раз возьмите Роллс-Ройс, если хотите показать хранителю силу прогресса. — Благодарю, — Чон забирает ключи, позволяя сквозняку захлопнуть за собой дверь и оставить за ней все свои головные боли. Эмис тоже подозревает, что Дункан отклонился от первоначального плана, и если это она вызвала супруга, дабы направить мужчину по нужному пути, то более не стоит рассчитывать на её поддержку. Чон снова остаётся один. Впрочем, он всю жизнь справлялся со своими проблемами в одиночку, для него не в новинку полагаться на себя и своё упорство – только это и заставляло жить. Раскаты приближающейся грозы становятся громче двигателя автомобиля, вспышками отсвечивая через зеркала заднего вида, но Чонгука она вовсе не беспокоит – в его мыслях ураган куда сильнее ветра, раскачивающего верхушки высоких деревьев. Мужчина останавливает автомобиль вдалеке от черты леса, чтобы случайность упавшей ветви не повредила новинку последней моды, и направляется по тропе, которую за недели прихода сам проделал – ему уже не нужно сопровождение, чтобы найти сердце Норд. Чон проходит совсем недалеко, когда в макушку прилетает маленькая шишка, заставляющая остановиться и поднять взгляд к кронам, опасно раскачивающимся дыханием грозы. — Это был не я, — доносится с другой стороны голос юноши, сидящего на нижней ветви и заскучавши делающего уже третий браслет из травинок. — Спускаться не намереваешься? — А ты ловить не будешь? — Тэхён прячет улыбку, бросая своё занятие и спрыгивая на землю, но тут же меркнет, когда встречается взглядом с мужчиной. — Ты злишься. Не спрашивает, утверждает, заметив напряжённые черты лица и нервное прокручивание непонятной вещи в руке. Чонгук злился, когда нашёл его у реки изувеченным, злился, когда он не хотел отвечать на вопросы, и та злость граничила с волнением сердца. Эта – тёмная, Тэхён даже скажет, страшная, такую он тоже видел, только не у него, но сделать шаг ближе всё равно не получается. Юноша закусывает губу, повторяя в мыслях «ты мне всё ещё не доверяешь», и отвечая этим словам «доверяю», он пытается, правда. Делает неторопливые шаги навстречу, подходит, даже когда страшно это делать – такая злость людей превращает в чудовищ – и опускает взгляд, касаясь руки аристократа и надевая на запястье сплетённый браслет. Этот крошечный жест, кажется, не имеет никакого значения и логики, а внутри тепло становится. Тэхён не успевает отпустить руку Чона, как тот сам переплетает их пальцы, будто извиняясь за то, что напугал, и тянет к себе, взглядом встречаясь с золотом. Как он способен делать это без единого слова? Чонгук никогда не поймёт, а Тэхён ему не скажет. Автомобиль не вызывает у юноши восторга, ему такой прогресс не по душе, но он всё равно садится на переднее кресло, осматривает салон и ощущает себя в коробке. Свои мысли он, конечно, не озвучивает, но смотрит на мужчину, когда тот садится за руль и заводит их аристократический прогресс, заглушая порывы ветра шумным звуком мотора. — Прости, — Чонгук потирает переносицу, пытаясь оставить проблемы в резиденции, ведь здесь им не место, — появились осложнения в моей работе. Достаточно весомые, чтобы напомнить о неминуемом пришествии аристократии. — Я должен тебе рассказать… — Я тоже, — перебивает Тэхён, не позволяя мужчине закончить, — всё тебе хочу рассказать. Только не сейчас. Сейчас я хочу, чтобы ты отдохнул от своей работы и просто показал мне город. Юноша думает, Чон скучает по местам, в которых вырос, по цивилизации, обществу и каменным дорогам, и это является для него одной из причин, почему он осмеливается покинуть лес. Когда как Чонгук не вспоминал о городе всё то время, пока находился в лесу. — Как скажешь, — выдыхает Чон и мягко трогается, — давай на время просто забудем обо всём. Вдвоём. Чонгук предлагает больше не решать проблемы в одиночку, как они оба привыкли делать это, а положиться друг на друга. И Тэхён соглашается, переминая пальцы рук, потому что готов рассказать то, о чём даже лес боится заговорить.        Путь до города занимает недолгое время, позволяя дитя природы увидеть, как меняется ландшафт привычного мира застройками: вначале эта была та самая ближняя деревня, а после пустая дорога, за которой начали показываться первые пригородные постройки. Чем дольше они едут, тем больше камень застилает землю, вырастают дома, а окна зажигаются неугасающими фонарями. Вскоре улицы начинают заполняться автомобилями и дамами в пышных платьях под крошечными зонтиками, которые они используют не столько для защиты от моросящего дождя, сколько для атрибута своего выходного образа. Золотистый взгляд привлекает каждая мелочь: вывески заведений, юноша, размахивающий газетами, громко смеющиеся мужчины, вышедшие искурить трубки из паба, указатели многочисленных улиц. На вопросы Чон отвечает спокойно, где-то позволяет проскользнуть улыбке, но тут же её прячет, озвучивая ответ на терзающее предположение. Мужчина оставляет автомобиль во дворе, предлагая Тэхёну вначале зайти в здание с задней стороны, где их не должны увидеть, а после взятия за стойкой ключа направляет юношу по лестнице, ведущей на верхние этажи. Здесь они оставят свои вещи и направятся на прогулку по цивилизации. Тэхён спешно прячет волосы за беретом, не обращая внимания на свой костюм, торопит Чонгука, спускаясь в холл здания первым и выходит на улицу через главные двери, открывая для себя чужой мир. Непогода здесь оставляет лишь хмурость неба, вся гроза проходит мимо, не очерняя долгожданную поездку дитя природы, хватающего Чона за руку и уходящего с ним по улице в сторону какого-то шума. Англия приветствует хранителя уличными музыкантами, расположившимися на площади у вылитой чёрным камнем статуи всадника. Только тот мир, что покажет юноше Дункан, является лишь красочной оболочкой, оставляя внутри истинную жестокость аристократии.               — Я впервые устал от прогулки! Тэхён почти жалуется, облокачиваясь локтями на невысокую железную изгородь, отгораживающую парк от небольшого водоёма, и доедает холодную сладость в шуршащей обёртке, ощущая, как после она приятно тает на языке. Он успел попробовать множество необычной еды, которую отдают прямо на улице за какие-то бумажки, но последнее, что он сейчас пробует, забирает прошлые впечатления, оставляя лишь одно, морозное и сладкое. А ещё внутри оседает впечатление от шумных улиц города, разнообразных нарядов и представлений, устраиваемых для развлечения публики, множества заведений, где каждый занимается своей работой, и ничего из того, что юноша искал на самом деле. — Город выматывает, — соглашается Чон, облокачиваясь на ту же изгородь спиной. — Сейчас тебе он может нравиться, но, если станешь тут жить, в итоге захочешь сбежать от всего этого. — Разве ты не должен был заверить меня в удобствах прогресса? — хмурится Тэхён, напоминая мужчине о причине его прихода в лес. — Ты попросил отвести тебя в мой мир, и я тебе его показал. Эта поездка имеет лишь единственную цель, и она не принадлежит Дункану. Конечно, показывать насколько жестока на самом деле Англия, которая принесла немало жертв для достижения своих высот и приносит их до сих пор, Чон не стал, не водил дитя леса по улицам, открывающим реальность человеческих пороков, обходил стороной места, где работа забирает годы жизни. Не показывал излюбленную аристократией забаву с животными – бои натравленных собак на крупных хищников, где последние оказываются разодранными до смерти. И всё это ради азарта. — Но это ещё не всё, — Чонгук кивает в сторону города, не сводя с Тэхёна взгляда, чтобы увидеть в его глазах звёзды. Юноша оборачивается, сомневаясь, что за время, что они провели в парке, в городе могло что-то измениться, но видит свет, принадлежащий не небесным светилам – с приходом сумерек прогресс зажигает свои огни. С небольшой возвышенности, где они стоят, видно горящие линиями улицы, яркие вывески и мелькающий свет фар. Люди, проходящие мимо, совсем не обращают на это внимание, а Тэхён забывает, как дышать. Раздавшийся позади громкий хлопок, не похожий на гром непогоды, окрашивает землю яркой цветной вспышкой, заставляя юношу обернуться и увидеть взрывающийся шар искр. Один за другим маленькие взлетающие с земли огоньки превращаются в десятки сверкающих, растворяясь в темноте неба, меняют свои цвета, искрят и громко хлопают. И, кажется, одна проникает куда-то глубоко в душу, оставаясь сладким воспоминанием впервые увиденного фейерверка. Чонгук отталкивается от ограждения, делает куда-то шаг за Тэхёна, который не успевает обернуться, как его окутывает тепло – Чон встаёт позади, распахивает своё пальто и укутывает им юношу, прижимая его к своей груди. Прячет в своём сердце. Внутри бьётся обманчивое желание остаться здесь, Тэхён его не принимает, но позволяет ему завладеть им сейчас, всего на один день быть обманутым. Он оборачивается, находя в тёмных глазах цветные искры, смотрит пронзительно и делает короткий вдох, вполголоса прося лишь об одном: — Поцелуешь? Последний фейерверк запускает новый ритм сердцу, когда Тэхён цепляется за одежду мужчины, нарочно медленно склоняющему голову, закрывает глаза, слегка вжимаясь поясницей в ограждение, и ощущает теплый выдох. Пара немых секунд, Чон наслаждается этим моментом предвкушения, ощущая чувства, незнакомые себе прежде, но ясно твердящие лишь одно – его свобода в юноше перед собой. И невесомо касается сладких после мороженого губ, приоткрытых для него, сминая их в лёгком, неторопливом поцелуе. У Тэхёна холодный кончик носа, пальцы от переизбытка чувств сжимают одежду до складок, он слабо пытается отвечать на поцелуй, смущаясь не столько их близости, сколько своей неопытности, заставляющей его вовсе не дышать. Он не против даже задохнуться – с Чонгуком не страшно. Не страшно стоять вот так в парке, где в любой момент могут появиться гуляющие люди и заметить их, не страшно признаваться в чувствах, которые по природе своей считаются слабостью, человеческим пороком, ведущим лишь к разрушению. Чон не углубляет поцелуй, им этого не надо, касается ладонью щеки юноши, слегка поднимая его голову и секунду отдаляется, заставляя холод подступающей ночи обвести их влажные губы. Тэхён делает глубокий вдох, упираясь ладонью в грудь мужчины, промаргивается несколько раз и отворачивает голову, сбито произнося: — Внутри не осталось места для воздуха… Там всё заполнено Чонгуком. — Дыши через нос, — Чон щёлкает по кончику носа юноши, заставляя того ещё больше смутиться. — Я не умею! — Я научу. И снова целует, раскрывая обнятые прохладой губы, придерживает Тэхёна за спину, ощущая, насколько для них обоих сейчас желанный этот момент. Насколько не хочется прекращать, возвращаться в реальность, где позади горит ненавистный город, не хочется говорить правду, которая несомненно всё изменит. Пусть это всё будет потом.

𓆱𓍊𓋼𓍊𓋼𓍊𓆱

— Тэхён, — вновь зовёт мужчина, но достучаться до опьяневшего поцелуями сознания получается только ударом закрытой двери снятой на ночь комнаты, куда они вернулись за вещами, — правда не хочешь сейчас вернуться в лес? Юноша отрицательно качает головой, не осмеливаясь даже посмотреть в ответ, лишь снимает с плеч пальто мужчины, бросая его на спинку стула, и после стягивает ужасно неудобный жилет – из-за него невозможно вобрать в грудь воздуха. Он проходит вглубь комнаты и просто падает на заправленную красивым одеялом постель, устремляя взгляд в потолок с огромной люстрой. Голова кругом, мысли путаются, а сердце всё ещё заходится ускоренным ритмом собственных чувств. — Ты не голодный? — Чонгук бросает ключи зажигания на стол и переводит взгляд на Тэхёна, не в силах сдержать улыбки – его открытые чувства слишком прекрасны. — Я себя не чувствую. Тэхён ощущает себя белым одуванчиком, невероятно лёгким, к нему прикоснутся – и он весь рассыплется. Страшно озвучивать, но он хочет, чтобы Чонгук прикоснулся к нему. Это сводит с ума до горящих лёгких и покалывания на кончиках пальцев, до мурашек от шагов мужчины, до невозможности закрыть глаза, фантомно ощущая чужие губы на своих. Оторвать от него взгляд становится невыносимо сложной задачей, которую Дункан впервые не может осилить. Не может контролировать неугасаемое желание касаться, ощущать тепло и мелкую дрожь реакции его тела, ловить затуманенный взгляд, слышать перебойные вдохи. Им хочется наслаждаться без пошлости, спешки и чего-то большего. Чон делает шаг, за ним другой, преодолевая расстояние комнаты и ощущая, как сердце поглощает остатки разума, поддаётся этому влечению и присаживается перед постелью, одной рукой подхватывая юношу под коленом, а другой стягивает сапог. Никакого протеста, лишь скрип постели, на которой Тэхён поднимается в сидячее положение, чтобы столкнуться с взглядом, наполненным лишь одним желанием и утвердительным заверением: — Сегодня я буду касаться тебя только губами. Возможно, всё было бы иначе, если бы Тэхён попросил отвезти его в лес, где-то на задворках разума Чон надеялся, что его попросят, потому что там же он находился в шаге от безумия умолять остаться. У мужчины слишком откровенный взгляд, таким на других не смотрят, но он не пытается его скрыть, не от юноши, которому нужно заверение его действий. И Чонгук заверяет самым лучшим из способов, не используя слова, которые могут лгать – он целует колено, медленно обхватывая обе ноги, чтобы Тэхён не мог сбежать, будто он может это сделать. Как будто юноша вообще этого хочет. Звери так искусно не подкрадываются, как это делает Чон – медленно, осторожно, чтобы не спугнуть. Поднимается выше, вытягивая заправленную под брюки рубашку, не удерживается и будто случайно касается голой кожи пальцами, заставляя Тэхёна напрячь задетые мышцы. Не слышно просьбы остановиться, у них это желание взаимное, поэтому Чонгук опирается руками на постель, чтобы подняться, податься вперёд и заставить юношу отклониться, упасть спиной на мягкое одеяло и сцепиться взглядами, мгновением поцелуя их душ – глаза в глаза, удары в единый ритм и тела, делящее тепло на двоих. Чон вовлекает Тэхёна в новый поцелуй, в этот раз обжигающий, потому что позади постель, никакого пространства. Лёгкий страх пробегает мурашками по затылку, Чонгук этот сбитый всхлип чувствует, останавливается, опаляя выдохом хватающие воздух губы, находит ладонь Тэхёна и переплетает их пальцы, тут же ощущая сильную хватку в ответ. — Красивый, — шёпотом скользит по скуле, склоняясь к раскиданным пшеничным прядям, на ухо шепчет: — ты такой красивый, Тэхён, мне не хочется портить твою красоту слезами. Не плачь. Чон знает, как важно ему это слышать, если понадобится, он через слово будет повторять, что ни за что не тронет, не причинит боли, не сделает ничего, что не понравится ему. У Тэхёна где-то глубоко внутри шрам напоминает о прошлом, это вызывает необоснованный к Чонгуку страх, который он поможет преодолеть. Полностью научит доверять, получать лишь удовольствие, запомнить все его обещания. Поцелуй за ухом искрится фейерверком, следующий под линией челюсти, на шее, под ключицей. Расстёгнута лишь одна верхняя пуговица, у мужчины нет намерения трогать остальные и вызывать желание сбежать. Хочет быть для него безопасным местом. Тэхён не раскрепощается, всё так же часто вбирая воздух, но пробует пальцами коснуться тёмных волос, провести сквозь них, чтобы поймать такой же тёмный взгляд и притянуть к себе за поцелуем. Решается на самый смелый шаг, сам целует, сводя брови, ничего не может сделать с ненасытным желанием целовать, граничащим с паническим где-нибудь скрыться. И Тэхён выбирает скрыться в мужчине. Юношу одним рывком поднимают на руки, заставляя его рефлекторно вцепиться в крепкие плечи, во взгляде читается искреннее непонимание, выделяющееся на фоне раскрасневшихся щёк, и глаза, самые чистые глаза заливаются настоящей тревогой, озвучиваемой прямым: — Ты жалеешь? — Тэхён выглядит уязвимее, чем когда мужчина нашёл его у реки – там хоть все раны были видны, а здесь ни одну не видно, их лишь чувствуешь, когда касаешься. — Я должен был доверять тебе… — Нет. Чон касается щеки, удерживая юношу на своих коленях, проводит ладонью по спине, не удерживая, а лишь заверяя, что поддерживает его и не более, и поднял его с постели лишь для того, чтобы тот не ощущал себя в ловушке. Чонгук не хочет видеть в этих глазах страх к себе, он помнит, как внутри всё в миг опустело, когда Тэхён отошёл в резиденции до самой стены, пытаясь спастись от него, от страха к нему. — В первую очередь ты должен доверять себе, — Чонгук убирает светлые пряди за ухо, позволяя утихомирить беспокойные мысли. — Если я напугал тебя, ты должен сказать об этом. Не хочу понимать, что тебе страшно, только когда вижу твои слёзы. — Тогда мне страшно, — признаётся, изо всех сил удерживая взгляд в ответ. — Мне страшно, Чонгук. «Я не справляюсь» Юноша позволил себе кому-то довериться, принять чужую помощь, чтобы не справляться со всем в одиночку. Он невольно раскрывает свои раны, не отрицает догадок, теряет ту стойкость, которая присутствовала при первой встрече. Это Чонгук сделал его таким слабым. А до него Тэхёна кто-то сломал. — А сейчас? Чонгук расставляет руки, опираясь на постель позади, и показывает насколько сильным может быть слово юноши, каким законом оно способно быть для мужчины. — Сейчас ещё хуже, — Тэхён отводит взгляд в сторону, облизывая губы и стирая тыльной стороной слёзы, — сейчас мне очень хочется плакать, а плакать на твоих глазах – это последнее, что я могу сделать. Как же Чон ошибался, когда думал, что именно после их первого поцелуя в лесу юноше было неловко, когда как на самом деле это чувство вызвано его слезами перед мужчиной. Он не позволял себе этого будучи избитым до ужасно огромных кровоподтёков, оскорблённым, униженным и жалким в собственных глазах. Держался всякий раз, когда аристократ задевал его за живое, потому что слёзы – это открытая душа. Чонгук укладывает ладонь на затылок юноши, притягивает его и прячет у своей груди, позволяя услышать своё биение сердца, держит за плечи и выдыхает, заверяя: — Теперь я тебя не вижу. Может плакать, спрятанный от всего мира в сердце. В его безопасном месте.        Время указывает на глубокую ночь, в городе её вовсе не ощущаешь – улицы круглыми сутками освещены, лишь усталость собственного тела подскажет настоящее время. Чонгук её не ощущает, но, смотря на спящего юношу, покой которого наконец позволил ему предаться сну, он понимает, что время достаточно позднее, кажется, совсем скоро будет рассвет, и они покинут город. Должны были сделать это, как только вернулись сюда, а Чон совершил ошибку, поспешил, забыл, сколько боли в себе скрывает это дитя. Чон спускается в холл, не тревожа чужой покой, этой ночью он не останется в одной постели с юношей, к которому судьба не проявила свою благосклонность – судя по его реакциям, как минимум было совершено домогательство. Как максимум Чонгук спускает на тормозах, закуривая в четыре утра сигару с кружкой имбирного чая. У него почти собраны карты, известно о походах в лес конкретного лица, которого, со слов Фостера, можно легко найти и нанять – значит он этим делом промышляет, вероятно, до сих пор, потому как прошлое падение Тэхёна это чистое рукоприкладство. Остаётся понять за что, а лучше узнать имя – причина необязательна, когда последствия настолько ужасны. К тому же стоит уже сейчас подготавливать лесной народ к возможному неблагоприятному исходу капризов магната. На всё это у Чонгука остаётся лишь неделя. Возвращается он лишь под утро с коробкой свежеиспечённого кусочка торта и чашкой горячего зелёного чая, желая сделать приятным хотя бы пробуждение – Тэхён ещё спал. Чонгук в поселении всегда просыпался последним, не заставал покой юноши, потому сейчас, найдя его сжатым таким же кольцом, каким любит сворачиваться Борам, и полностью скрытым под одеялом с головой, мужчина позволяет себе простую улыбку. К счастью, Тэхён оказывается невыносимо сонным для того, чтобы сразу вспомнить вчерашний вечер, смотрит на протянутую сладость через прищур, не понимает, где находится, и горячий чай его вовсе не бодрит. Так даже лучше. Укутанный в пальто аристократа, юноша добирается через прохладу утра до автомобиля, садится и тут же подгибает ноги, натягивает воротник и остаётся в этом коконе до самого выезда из города. Чонгук не спешит нарушать молчание, а Тэхён вспоминает произошедшее и выглядит совершенно спокойным для этого, потому что в этот раз никакого осадка внутри не осталось – его слёзы впитала в себя чужая рубашка. Заглушенный мотор остановки прибытия должен быть продолжен разговором, они ещё хотели друг другу рассказать что-то важное: Чон о своей работе, Тэхён о своей. Но это кажется совершенно неважным, когда Чонгук не успевает начать, перебитый внезапным: — Мне было хорошо. Юноша перебирает собственные пальцы, покусывает нижнюю губу, а взгляд поднять не может. — И когда ты целовал меня тоже, — добавляет, чтобы внести окончательную ясность. — Не провожай меня. Но приходи, я буду ждать. — Мы же поговорим? — Да, — юноша осмеливается поднять беглый взгляд, — я всё расскажу. Скрывать очевидное уже нет смысла, да и от проблем молчанием не избавиться, а Тэхён сам не справляется. Юноша стягивает с плеч пальто, на секунду останавливается, не зная, стоит ли ему ещё что-то сказать, поблагодарить за поездку или сделать, но всё же открывает дверь и выходит. — Тэхён, — Чонгук заставляет остановиться, обернуться и посмотреть в чёрные глаза, — знаешь, я не жалею, — отвечает на вчерашний вопрос, не оставляя места для сомнений, — ни о чём. О том, что полюбил тебя, тоже. — Борам, — внезапно улыбается юноша, — моё настоящее имя – Борам. Хранитель леса носит единое имя с его духом. Дитя и зверь – единое целое. — Но мне нравится Тэхён, потому что ты его полюбил, — юноша пожимает плечами и уходит, оставляя все сожаления в прошлом дне. Даже если судьба вновь сделает хранителю больно через этого аристократа, юноша не будет жалеть, потому что больнее, чем было прежде, ему уже не будет. На губах сладкий привкус и вовсе не от утреннего кусочка торта – от поцелуев, от обещаний, от безопасного места. Тэхён туда ещё вернётся.