𝐓𝐡𝐞 𝐜𝐨𝐧𝐪𝐮𝐞𝐫𝐨𝐫𝐬 𝐨𝐟 𝐝𝐞𝐚𝐭𝐡 | Победившие смерть

28.06.202* Джей до ужаса нервный и тревожный спешил в серую общагу, чтобы впервые рассказать Рики о странном парне, о том, из 170-й школы, которого по-случайности увидел в компании друзей в забегаловке, когда прятался от толп работников, ожидая подписания документов, с которыми ездил по поручению администратора. Но все эти бумажки были не важны, важно было то, что ему опять казалось, будто он уже видел его однажды, во сне или, может, в предыдущей жизни, и что в этом есть что-то невообразимо важное для него самого. Ему не с кем было поделиться этим изломом сознания, кроме как с Нишимурой, поэтому уже скоро он без стука вломился во всегда открытую лишь для него и Сону дверь. Только сегодня для второго она открылась первее. Джей, бросив сумку в узком коридоре, направился в почти такую же узкую комнату, но застыл в дверном проёме без двери, увидев эту увлеченную игрой парочку. Рики и Сону, примостившись на пружинной кровати, щёлкали рычажки на облезших джойстиках к старой зависающей приставке, которую Рики то-ли выкупил за копейки на блошином рынке, то-ли на ближайшей помойке нашёл. Однако выглядели они весьма заинтересованными, в глазах горели огоньки азарта. На журнальном столике с одной примотанной скотчем ножкой валялись всякие провода и опустошенные бумажные миски из-под ттокпокки и рамёна, на пустующей за ненадобностью мини-кухне лежала открытая упаковка сильно пахнущих мятой конфет. Парни не сразу обратили внимание на вошедшего Джея, Сону заметил его, лишь когда проиграл очередной раунд из-за заедающей кнопки передвижения, с возмущенными возгласами распластавшись на кровати, превращенной за время игры в полнейшее кубло. — Привет, — робко поздоровался Сону, на что Чонсон скосил неясное выражение отвращения, словно в горле у него что-то горькое застряло, и, развернувшись, собрался уходить. — Эй, Джея~я! Ты куда? — озадаченный возьней в коридоре, Рики вытянулся из-за друга, пытаясь понять, что только что пришедший собирался делать. — Домой! — голос из темноты звучал глухо, как будто сорваный. — А зачем пришёл? — не отставал Рики, заставив замок в двери повернуться два раза на закрытие. Джей прокрутил его в обратную сторону, после чего хозяин комнаты снова запер дверь, не дал уйти без ответа. — Не важно. Как пришёл, так и ушёл. Открой дверь! — рявкнул Джей различимо разгневанно, устав от безостановочных щелчков замка. — Неприлично вот так появляться и тут же куда-то убегать, не объяснив причину. — Кто бы говорил о приличии, — мрачное, как грозовое небо, лицо вновь появилось из темноты прохода. Сону без сомнений заметил, что выглядел вампир, откровенно говоря, неважно, ему показалось даже, что полузакрытые грузные глаза впали в глазницы, а кожа стала ещё серее и мертвее, чем была. И в его обмякшей позе выражались какие-то гнетущие мысли. — Да ты совсем скис, — Нишимура смерил его вдумчивым взглядом, — Останься хоть ненадолго. — Нет, я пойду, — бездумно бросил в ответ, норовя вернуться к двери. — Из-за меня не хочешь оставаться? Ты наверное хотел поговорить о чем-то с Рики? — Сону наивно хлопал ресницами и вертел головой, обеспокоенно смотря то на одного, то на другого, однако выглядел настороженным. Джей только прошипел в ответ что-то невнятное, закатил глаза и мученически сжал виски одной ладонью, накрыв ею веки. — Кажется, Сону прав, ты почти два месяцев не подходил к нему. Даже не пытался. Только ради чего мучаешься, не пойму? — Да что ж это… Черт! — процедил Чонсон сквозь зубы, сползая по дверной раме. Он свернулся, сидя на корточках, спрятал лицо за руками и содрогался через каждые десять секунд всеми мышцами без исключения. Как ужасно напуганный ребёнок вцепился пальцами в ткань своих брюк. Тут уж Сону забеспокоился не на шутку, да и кто бы не удивился, увидев лишенного, как принято считать, большинства эмоций кровопийцу в таком крайне беспомощном положении. Он участливо захлопотал, убирая мусор с пледа, чтобы Джею было куда лечь. — Я не знаю, что со мной, — Рики еле разобрал сказанные в колени слова, но уже протягивал ему руки, собираясь хотя бы довести до кровати. — А я знаю. Ты придумал себе что-то слишком умное, забыв, что всё, что ты можешь чувствовать телом и сдохшей душой — это боль. Рики уложил друга на плед, расправленный наспех руками Сону, уложил как живой труп. Он ясно видел, что дело главным образом в издерганных нервах, в разъеденном мозге. Он весь был буквально раздроблен в каждом позвонке, вытерпев за неизвестной остальным целью вдвое дольше безопасного срока рядом с лунным. Это воздержание, конечно, не убило бы его, продержись он ещё хоть полгода или целый век, но перенёс бы эти дни в разы мучительнее, чем этот лишний месяц. Он так и лежал бы гнилым мешком, не способный принять смерть, пока сквозящая металлическим запахом и голубым излучением душа мелькала бы в мутных глазах, пуская магнитный ток по рыхлым костям. — Ему нужна кровь, — с непонятным сожалением обратился Рики к Сону. Да, он знал, что тот зависим от его тела, как хронически больной от замедляющих разрушение таблеток. Мальчик кивнул; поджав губы, стягивал рукав вязаного кардигана. Джей продолжал дрожать изнутри, а когда глазам открылась белая гладкая кожа с просветами голубых рек, оскалил акульи зубы и вжался жилистыми руками в серую пастель. Наружу рвались пылкие слова, но он не мог даже наполнить лёгкие кислородом. Рики притянул к себе хлопковую кисть, пустил кровь из рёбра ладони движениями, уже знакомыми Сону, и направил его склониться над Чонсоном, прислоняя руку к высохшим губам. А он всё скалился, протестуя сознанием и желая природой, и Сону было жалко его и не понятно, что заставило так противостоять себе. Кажется, если бы вампиры могли плакать, то по его вискам потекли бы слезы, но налившиеся тьмой глаза были сухи, как и все лицо. Над ним тряслись двое, буквально вливая раздражающую нервы дозу в рот. Через минуту оказалось достаточно, чтобы унять простуженность в костях, ещё минута и он, поддавшись искушению и отбросив все сковывающие до этого мысли, самостоятельно проминал ладонь, ловя на язык красные капли. — И для чего все это было? Объяснишь? — Чонсон не отвечал, но ехидно улыбался с закрытыми глазами, не выпуская уже бледную руку, — Эй! Тебе уже хватит, слышишь? — Станешь разговаривать с хёном, как положено, буду слышать. — Смотрите-ка, ожил! Да отцепись ты уже! — Рики грубо отдёрнул ставшие вновь сильными пальцы от живой руки, слизал потёкшую по запястью каплю и вручил Сону салфетку с тумбочки, отправив его в ванную промывать укус. — Джей, мне нужны объяснения, иначе как мне общаться с молчуном, как ты? Откуда мне знать, может ты мазохист или извращенец? — Не хочу нарушать твой крепкий сон лишней информацией. — Ты подписался на какие-то новые эксперименты? Дже-е-ей, объясни, почему? — канючил Рики, как маленький, расталкивая меланхолично лежащего друга. Лицо его в течении нескольких секунд пиханий скривилось в сердитом выражении, после чего он рывком поднялся, облокотившись на предплечья, и воткнулся в Рики чернотой расплывшихся зрачков. — Потому что ты на самом деле любишь Сону, а я люблю, лишь когда его сахар течёт по губам, а сам он стонет от моих рук на кипяточном члене. — Ч-чего? — опешил Рики. — Не вздумай говорить, что это не так. Ты изнутри светишься рядом с ним, того глядишь и сердце биться начнёт. •[По данным научных исследований за 202* год вампиры, перенёсшие насильственную смерть, могут вернуть физиологические признаки и способности живого организма, если им посчастливится научиться чувствовать душой, оставшейся в мёртвом теле. Испытав чувство влюблённости, эйфории (исключая наркотическую и при испитие крови), мертвецы могут вернуть такие признаки, как частичное стимулированное сердцебиение, слёзы, повышение температуры тела. При этом возможна полная или частичная утрата способности к регенерации и даже старение с последующей окончательной смертью. Возможны индивидуальные проявления процесса, помимо вышеперечисленных, вопрос находится в стадии изучения.] Проще говоря, полюбил — постарел и умер. Этим вечером Чонсон так и не рассказал то, что собирался, да и в целом предпочёл отмолчаться, пока Рики, впавший в раздумья, не приставал больше с расспросами. Но чувство безвольности и непонимание проявлений подсознания сидели пиявкой под рёбрами. Это помутнение не позволяло ему более своевольно и скверно использовать гипноз на Сону. И не потому что в нем возрадилась совесть, ей не за что было зацепиться в опустошенном теле, но потому что его мысли теперь не отпускали знакомые до желчи в горле глаза, притяжении которых он не мог объяснить, и во всём винил патологическую потерю памяти каждого, как он, суицидального вампира. Безжалостно ковыряя свой мозг в попытках пробить стальную стену к прошлой жизни, он не мог найти ничего, что хоть как-то связывало его с этим парнем. Но ведь он помнил только негативную сторону прожитых лет. А этот мальчик, похожий на котёнка кората, не мог оказаться предательски гнусным воспоминанием. А что о чувствах Рики? Хотя его сердце ещё не билось, но некое чувство впивалось в него тысячью не ранящих иголок, когда Сону начинал говорить с ним, как с обычным человеком, интересовался, что он делал прошлым вечером; когда смеялся, рассказывая о прошедшем танцевальном занятии, и когда позволял идти рядом, плечом к плечу, как другу. Он чувствовал себя другим. И Сону относился теперь к нему иначе. *** Июль ещё радовал солнечными днями, сезон дождей в этом году прогнозировали поздний, а летние каникулы уже позволяли разгрузить сознание. Как и в школе, на каникулах Сону был вечно занят, вечно окружён людьми и вечно освещал все вокруг себя. А по вечерам писал Рики. Писал и извинялся, что не отвечал весь день. Они виделись теперь реже и Рики начинали злить его многочисленные друзья и все эти волонтёрские и студенческие мероприятия, в которых он с энтузиазмом участвовал. Но злили, конечно, не оправданно, так — по-детски. Однако любые просыпавшиеся в нем эмоции устраивали фейерверк, разрывающий череп, и он ходил жаловаться и ныть Джею, которого в свою очередь бесили эти визиты Рики. Но он позволял ему покрывать матом несправедливость жизни и вымещать пыл на перепавшем от съехавшего соседа пуфике (однажды им пришлось собирать мерзотно липнущий ко всему живому и даже мёртвому пенополистирол в гранулах, и тогда уж матерились оба). А сам что-то все время писал и, не поднимая глаз из-под густых нахмуренных бровей, погружался в просторы интернета — что-то искал. Рики иногда казалось, он сам затеял какой-то эксперимент над собой и побаивался расспрашивать, дабы не быть втянутым в это. Вампиры тухли вдвоём в бледно-серой комнате с зеркалом, где отражался только один, а в окна никогда не попадало солнце. Но Сону их не избегал. Просто не до конца понимал. И себя и их. Они и сами ничего не могли разобрать, как подростки, заблудившиеся в огромном мире новых физических и психологических проявлений своего организма и личности, вот и сидели: один, копаясь в поисках ответов, второй, лишая себя сил, чтоб не думать ни о чем. Но когда на экране телефона высвечивалось сообщение от пользователя с ником Тотори, он буквально оживал. — Сону написал? — Не-а… — Не ври, я же вижу, как ты опять зацвёл. *** Один из последних ясных дней перед недельными ливнями позволил вытащить Сону на открытую крышу общежития, где трое, прячась от яркого солнца под высаженными клёнами, ложками ели клубничное мороженое из общей большой упаковки. –Рики, что за книгу ты тоскал с собой почти всю весну? — Какую? –Которую ты оставил у меня под зеркалом. — А-а, — Рики сунул ложку со сладостью в рот, оттягивая время. Он собирал мысли в кучу и вспоминал что-то с важным видом. Чонсон и Сону ожидающе склонили головы в его сторону, Ким расплылся в улыбке, когда младший многозначительно выпрямился и прочистив горло начал: — Она рассказывает о развитии сознания, — он закатил глаза и, шевеля пальцами, развёл руки как фокусник. Сону тут же превратился в смешливого лисёнка, не спуская с Рики милого взгляда, а Джей только насмешливо фыркнул, — Но вобще-то, она была интересной. С научной точки зрения объясняется материализация мыслей. — Ты сам-то понял, что сказал? — Мистер скептик, Пак Чонсон, вам, между прочим, не помешало бы разобраться со своими тараканами в голове. — Ага, только без обращения к магии. — Какая магия, дурень?! Сейчас объясню, — следующие пол часа Сону менялся от восхищенного состояния, до глубокой задумчивости и смеха, когда Чонсон неожиданно начал улыбаться и шутить, не веря рассказу Рики о прочтенном обосновании действия манифестации. — Исходя из твоих слов, если очень поверить, можно и воскреснуть. — На самом деле, мы с тобой все ещё живы. — Ну да, особенно мы. — И ты ещё больше меня, ведь в одной из возможных вселённых не совершил ту ошибку. А я свою смерть не выбирал. Чонсон замолчал после этих слов. Ему было что ответить, но информация слишком грузила мозг, чтобы быть уверенным в правильности сказанного. Всё же, статья, прочитанная неделю назад всплыла в голове даже слишком настойчиво. Как будто в словах Рики нашлось ей подтверждение. • [Вампиры, оборвавшие жизнь самостоятельно, в теории могут вернуться к ней, вспомнив хотя бы одну причину из прошлого не совершать самоубийство, и имеют возможность оказаться в дне смерти и изменить это решение. Учёными по всему миру было официально зафиксировано всего 48 подобных случаев. В настоящее время ведутся научные работы по этому вопросу (ни одному из подконтрольных экспериментальных не удалось совершить повторное перерождение, однако все известные попытки были совершены стоящими на учёте представителями. 12 из них не изменили своего решения, продолжили существование вампиров, 8 из 12-ти, упустивших шанс перерождения, подписали соглашение на эксперименты, ещё двое были заключены под стражу за отказ принятия медикаментов и беспорядки в общественных местах).] — Я и деньги на оплату следующего семестра наманифестировал, — продолжил приводить убеждающие доказательства Рики, выведя Джея из смутных и запутанных размышлений. — Да ты прям волшебник! А что будешь делать, когда твои наколдованные деньги закончатся? — Ещё наколдую. — На этот раз не прокатит. Тебя повяжут и все дела, — намекал на полученный обманом выигрыш в лотерее. — Теперь всё честно. Меня пригласили моделью в любительской съёмке. А всё потому что, оставив заявку, я уже был уверен в успехе, — хвастовство и желание доказать правоту зажигали его глаза и делали голос грубее, так что Сону, сидевший посередине этой дискуссии думал про себя, что повёлся бы почти на любые его убеждения. — Ты ещё такой ребёнок, Рики… — А мне кажется, я понимаю про что он говорит. На вступительных я успокаивал себя, убеждая, что мне попадётся именно тот, вид задач, который я знаю лучше всего. Я поверил настолько, что перестал переживать совсем, и мне действительно удалось решить абсолютно всё. — Ты просто удачливый, Сону, — не особо стараясь разубедить, делился мнением Джей. Но думал, что книгу под зеркалом придётся полистать — хотелось понять, что так сильно зацепило в ней Рики. (За просрочку возврата, к слову, прилетело Сону, ведь взято голубое руководство было именно с его читательским билетом. А Рики, притащивший её ещё в мае к Чонсону в комнату, до следующего визита не мог вспомнить, где вообще ее дочитал и был уверен, что посеял в парке рядом со своей общагой. Он, конечно, заплатил из своих запасов библиотеке за утерю, зато найденная книга так и осталась лежать на тумбочке и покрылась пылью.) *** Вечерний воздух смешался с рыжиной закатного солнца. Они размерено шли по аллее, Сону привык быть по середине между ними и даже находил это положение комфортным — ни одно слово не было пропущено его слухом, а их взгляды грели с обеих сторон, так что факт изменившегося цвета глаз обоих вампиров не ускользнул от его внимания. Ким теперь уж без капли стеснения принимал мысли о приятности этого внимания, даже если у каждого оно имело совершенно отличный от другого оттенок. И он был отчётливо виден в цвете радужки. Глубокий тёмно-ржавый у обоих, распознать голод по которому легче простого, только глаза Джея темнели из-за природного желания наполнить желудок, а в глазах Рики зрачки расплывались в обожании настолько, что наровили заполнить собой всю видимую часть глазного яблока. Однако они оба стали движимы одной целью. Хотя смятение Чонсона держало его на привязи к выстроившимся за последние месяцы принципам, провалившаяся попытка отказа от крови опасно близкого лунного развязывала ему руки. А у Нишимуры меж рёбер тянуло и чесалось в предчувствии свершения чего-то, о чем никто из них никогда не проболтается, потому что настроение, пробравшее и Сону в том числе, не несло в себе ничего святого. Джей видел глаза Рики, поэтому молчал, а потом вздёрнул голову, говоря с ним взглядом, мол, «действуй, он в твоём распоряжении». — Может посидим у меня? — обратился младший сразу к обоим. То-ли по глупости, то-ли понимая, что не оставит Джея снова высыхать в своей душной комнате, то-ли…понимая, что от темноты его глаз Сону всё равно не отвяжется, а лучше уж, чтобы сам он был свидетелем. Вампиры безошибочно считывали намерения друг друга, но сегодня, даже Сону отлично понимал, зачем находиться дома у Рики, а эмоциональность и подвижность лица выдавали все его мысли. В 18.20 все трое, изображая непринуждённость, смотрели неинтересный фильм и пили шипучий милкис. В 19.10 Рики иссякал клыками шрам на бедре Сону, упиваясь его мягкостью, и медово хнычущим голосом, а Джей оставлял новую отметину на правой ключице. Такой беспутный в их руках. А ведь раньше откровенно боялся вампиров. Когда стал настолько извращен, что согласился быть израненным и обласканным сразу двумя? Пока Рики завороженно блуждал глазами по изящному телу, которое впервые видел настолько обнаженным, терялся в собственных побуждениях, Джей не оставлял мальчика скучать, зато оставлял на нем всё меньше одежды. — Не тяни, ребёнок, иначе я не выдержу его молящего взгляда и тебе придётся биться головой об стену в сторонке, пока твоя любовь будет стонать подо мной, — Злил. Ужасно злил этим Нишимуру. Зато разжигал в нём азарт. Гордость не позволяла ударить в грязь лицом, поэтому всё, оставшееся в памяти из интернет статей, пошло в ход. Он ошибался пару раз, но зато, когда ответом на действие был протяжный стон, вяжущий в узлы нервы внизу живота, что было новым ощущением для Рики, он закатывал глаза, ранил клыками свои же губы и улыбался как самодовольный кот. Чонсон одними глазами смеялся над ним, счастливым в нахождении между таких желанных и так непристойно раскинутых ног, а сам блаженно глотал багровую кровь, присосавшись к прелестному плечику, чем выводил Сону из терпения, заставляя выгибаться в пояснице и мурчать ему на ухо. — Очень постараюсь не затмить тебя в его безрассудных глазах, — прозвучало тихо с издевкой у самого уха Нишимуры ещё при входе в узкий и вечно тёмный коридор его жилища. Он забывался, этим вечером вновь играл, и, хотя мог бы нарушить данное ему обещание, благодушно совершил всю подготовку, оставив младшему уже до предела возбужденного ангела. Отстранился и наблюдал со стороны, смущая Сону стеклянными глазами, слушал его приятный голос, признавал красивыми изгибы его тела и блаженное лицо, но, когда проблема жажды была решена, больше ничего к нему не чувствовал. А вот ангельские крылья Сону были потеряны давно, ещё когда по вечерам он стал трогать себя, мечтая о полных губах где-нибудь ниже шеи и плеч, представляя подвижные худые руки теснее, чем через ткань брюк. И его желания были исполнены. Возможно, именно благодаря инициативе Джея. Развратитель невинных детей, как он сам в шутку называл себя с тех пор. *** За окном уже зажглись фонари, а удовлетворенные, каждый по-своему, парни тихо встречали наступающую ночь. И, несмотря на стихийность всего случившегося, оно осело в лёгких каким-то грузом. Всё произошло будто в состоянии аффекта, а теперь разум вернулся в их головы и заставлял задуматься, всё ли в этом вечере так просто и незначимо. — Я хотел бы узнать кое-что, — робкий голос Сону нарушил сковавшую тишину. — Пожалуйста, милый, — старший называл его так, идеваясь в большей степени над Рики. — Вы такие разные…то есть, это конечно нормально, но…даже ваше отражение, оно…– Сону сжал губы, не сумев подобрать слова. — Я понял тебя. Дело в том, что мы умерли по-разному, — прошло всего ничего с того, как все они тонули в распутности внутренних демонов, а сейчас уже Чонсон выглядел так же непробиваемо безразличным в поглотившей его апатии, — Рики погиб в аварии, а я… — Он серьёзно свёл брови и тяжело сглотнул, — сиганул с моста, — выговорил Джей вдруг быстро и ровно, как что-то повседневное, устремив глаза на Сону, сидящего на подоконнике. Тот сжался, прижимая к себе колени и тоже был теперь совсем не тем, каким час назад. Он воспринимал их серьёзно, возможно даже серьёзнее, чем следовало. Но пути назад нет, он уже буквально отдал обоим своё тело, а Рики начинал дотягиваться куда-то глубже. Только не было понятно, что это с его стороны. Он был внимателен и одержим, как влюблённый ребёнок, но может ли он на самом деле любить? — Смерть определяет всё последующее существование. — Продолжал Чонсон, — Самоубийцы, как я, навечно теряют душу, пока летят с крыш, выпускают воздух из лёгких, бьются в конвульсиях, смотря на льющуюся из-под кожи кровь, и так далее. Нас фактически нет — мы мертвы целиком, потому что сами выбрали этот путь. Поэтому и не имеем отражения — в зеркалах отражается душа человека. А про себя Рики расскажет сам, — Джей уставше вытянулся на кровати, уставившись в потолок. Сону проникновенно выуживал из его голоса и глаз хоть какие-то чувства, но видел только отрешение и пустоту, видел подтверждение его слов. — Во мне осталось хоть что-то, это верно. Но я никогда не исправлю судьбу, а Джей ещё может сделать попытки. — Брешь, — отозвался старший, — должно произойти что-то невероятное. Но моя жизнь была слишком скучна, чтобы мне было что вспомнить и зачем вернуться. — И всё же… Я вот навечно останусь мёртвым. Зато с душой. Она осталась в теле, даже когда его уже разорвало на куски. — Не надо…подробностей, — остановил его Сону, спрятав лицо за коленями. — Не буду. В общем, думаю ты понял, каждый из нас обречён по-своему. — А ваши семьи? — осторожно спросил Сону, пытаясь выстроить какую-то более-менее чёткую картину в голове. На его вопрос Джей фыркнул недовольно, и оба долго не отвечали. Сону уже начинал сожалеть о расспросах, когда тишина стала звенеть в ушах. — Моя семья, вероятно, уже по доброй воле валяется в подворотне или гнеет за решеткой. Они — самое ужасное, поэтому самое яркое воспоминание. Вонь, звон бутылок и пьяные крики я отчётливо помню, как сейчас. А вспомнить, чему улыбался, мне не…не суждено, — он запнулся. И это больше всего значило именно для самого Джея. — А мои родители разбились вместе со мной. И, вероятно, тоже маятся где-то, а может работают по привычке, что б жить, как люди. Не знаю. Но после смерти мы не сможем вспомнить друг друга. Я, возможно, и говорил с кем-то из них однажды. Ха-х…может та женщина в социальном центре и была моя мать, но теперь уже не важно, все мы начали этот путь чистые, как тетрадный лист, а когда эта тетрадь закончится не известно никому. Мне кажется, однажды придумают оружие, которым будут истреблять мешающих бессмертных. — Тоже мне, придумал…вы, вообще-то тоже можете умереть. И у тебя есть все шансы. — То есть? — Рики поморщился, не понимая намёков. — Он. — Джей махнул головой в сторону сконфуженного новыми открытиями Сону, — Он убьёт тебя. Ты влюбляешься, Рики, потому что способен на это в отличие от меня, а это ключ к избавлению от бессмертия. Звучало, как полная глупость. Но это был факт. Бессмертие могло быть только наказанием для любых видов вампиров. Что лучше, как бальзамированный труп смотреть в потолок сквозь века, не имея чувств, радостей, как тень сливаться с временем и использовать эксклюзии, избавляя себя от единственно изменчивой боли, только чтоб продолжать ничего не чувствовать? Или же научиться видеть жизнь, стать частью общества, но пропускать это неуловимое счастье как песок меж пальцев, видеть старость и терять всех, к кому привык, до отчаяния биться за возможность стать ближе, и ненавидеть судьбу за бесконечные ранящие смерти вокруг, которые оставляют порезы на и так нежилом сердце?; потому что не только жажда приносит невольно убитым боль. Мало, кто имел шанс избавится от заключения. Имели ли они? И кто был ключом к освобождению, один ли это человек? Вампиры оба остро нуждались в Сону, но по-разному. Для Джея он был наркотиком, с которого не получилось слезть, а для Рики глотком согревающего лёгкие воздуха с привкусом апельсина и карамели, что вызывал в нем трепет, живые чувства и различимые эмоции. Разговор между Чонсоном и Сону шёл лишь о похоти и глушении необузданного желания; в отношениях с Рики мелькали яркими вспышками платонические чувства. Чонсон мучался, разрывая себя между лунным ребёнком и обычным человеком, противоестественно притягательным; Нишимура страдал в неумении обращаться с ново возникшими эмоциями и читать по лисьим глазам, чего ждал от него Сону. *** 07.08.202* Но вскоре ему не пришлось больше гадать — ответ нарисовался сам собой в один дождливый и скучный день, который Сону проводил в комнате старого общежития. Прижимался к холодному телу, не боясь стоявшего повсюду зноя, отвлекался от фильма на треснувшем экране планшета — изучение длинных скульптурных рук было куда увлекательнее, особенно когда они, как бы невзначай, становились всё ближе. — Рики, я хочу, чтобы ты сделал то же самое, что тем вечером втроём, — Сону даже напугал его такой смелостью, но Нишимура слышал, как нельзя, ясно то, с каким бешенством, крадя дыхание, билось его сердце. Он сам был напуган откровением, сорвавшимся с его языка. Теперь фильм стал не интересен никому. — Что конкретно? — Рики через кожу чувствовал, как нагревался и покрывался мурашками Сону, а сам не был в силах контролировать учащенного дыхания от заполонивших мозг непристойностей. — Я…я… — он пытался ещё что-то выговорить, но сам факт сказанного в слух желания заводил, будил бабочек в животе и лишал речи. Рики не стал ждать. Какая к черту разница, ведь он сделает все, что угодно, всё, что попросит его сокровище. Он вдруг стал ужасно уверен в себе — он получил одобрение, наконец получил ответ на свои долгие попытки пробраться к его душе. Он целовал так же нежно, как впервые, но теперь зная, что это нужно обоим, что они оба хотят этого. Целовал и прижимал к себе, перенимая острый ток, ходящий по телу. И возможно, их сердца стали бы биться одинаково быстро, если бы одно не лежало мёртвым грузом в груди. В тот момент Рики хотелось увидеть его доверительно открытым и покрыть поцелуями всего Сону с ног до головы. Он влился бы в его вены, утонул бы в нём, утонул бы в восторге, охватившем его при виде нежного тела, доступного лишь для него. Он хотел его. Его, а не лунную кровь. Рики и не думал об этом, не готовил клыки, он нависал над ним и дрожал от непонятных чувств внутри. Узлы в паху и прошибающие разряды тока в конечностях уже были известны, но болезненная теснота, образовавшаяся в джинсах, обескуражила его окончательно. — Сону, что со мной? — Что такое? — озабоченно вздернул брови, смотря снизу в мутные глаза за чёрной вьющейся челкой. — Здесь…так пульсирует, — сам неосторожно прикоснулся и зажмурился, раскрыв губы в беззвучном стоне от судороги в неподготовленном теле. — Это эрекция…но как? Ты же… — Это ты во всём виноват! — рассмеялся легко и искренне, не обращая внимание на невероятность произошедшего с его организмом, и вновь прильнул к влажным губам, кладя руку Сону на чрезмерно чувствительное место, и не сдерживая протяжных стонов в любимые нежные губы. Настоящее человеческое возбуждение вскружило голову изломанному любовью вампиру, каждый толчок в кольцо из мягких пальцев врезался ножом в мёртвое сердце. Больно, резко, но он чувствовал его. Сводящее конечности онемение пробивало от кончиков пальцев до макушки, проникая по крупным артериям точно к обездвиженой сердечной мышце. Блаженная близость возбуждённых органов ввела Рики в совершенное беспамятство. Два голоса звучали в унисон, два тела двигались навстречу друг другу и оба сердца пригоняли кровь в затуманенные головы. Оба сердца. Рики осознал это, только когда оргазм почти лишил его разума, и он обессиленно уткнулся лбом в грудь старшего, вздымающуюся ещё часто и высоко. Он до боли сжимал плед по обе стороны от тяжело дышащего Сону, дрожал от ласковых рук на спине, от слёз, нависших на ресницах и скатившихся по щекам на горячую кожу Кима. Рики поднял намокшие глаза, смотря на прелестное личико, розовое от жара и обрамлённое раскинутыми по постели каштановыми прядями. — Сердце… Сону, сердце… — Говорил хрипло, кусая нижнюю губу, а солёные капли продолжали мелкими льдышками падать на разгоряченное тело, — …Оно бьётся, я чувствую. — Поистине счастливо Рики зашёлся в плаче, способность к которому, как думал, потерял безвозвратно. Он поднял Сону за плечи, прижал к себе и ткнулся мокрым носом в шею. Старший обнял Рики в ответ и плакал вместе с ним. Сумасшедшая смесь эмоций не давала им успокоиться ещё долго. Так до самой темноты они не разрывали объятий, то плакали, то переставали и вместе считали каждый редкий и еле уловимый импульс пробудившегося сердца. Если очень поверить полюбить, можно и воскреснуть. ***