Дневник мыши Баки Барнса

14 октября.       Знаешь, дорогой дневник, я прожила не такую уж длинную жизнь, даже по меркам мышей. Но дух моей покойной матушки, что являлся ко мне сегодня во сне, не даст соврать — никогда прежде я так часто не молилась мышиным богам, как за эти почти две недели. Две недели! Святые мышиные угодники! Именно столько времени я непрестанно, каждый день, нахожусь на волосок от смерти и просто каким-то чудом избегаю её. На нервной почве я начала линять и это заметили растяпы. Как заметили, мог ты меня спросить, если бы умел? А так, что я снова в заточении и под пристальным вниманием этих маньяков, которые снова меня пытают. Сегодня ночью, после похищения, я имела неосторожность уснуть под кошачьим боком, да так крепко, что не ощутила, как загребущие ручонки снова меня сцапали и посадили, на этот раз, в банку. Хорошо, что хоть в крышке есть дырочки и я могу дышать! Но при этом, они теперь все время могут за мной наблюдать. Это же возмутительно! Никакой личной жизни! Никакого интимного уединения!       — Слушай, по-моему она нездорова. Может отнесём подальше и выбросим в мусорный бак, а? — ворчала самка, чья голова казалась раза в три больше, а морда еще страшнее, из-за искажения стеклом.       — Белова, ну сжалься над животинкой, думаю, что она просто в стрессе. Тебя б похитили… а, хотя ладно, неудачное сравнение… — мужчина усмехнулся, пристально пялясь на меня с другой стороны банки. — Надо ей клетку новую купить, а то эти придурки сперли и разломали прежнюю…       — Если она опять сбежит, то начнет размножаться! А может уже готова размножаться, учитывая, что мы видели вторую мышь с ней буквально вчера! — самка была не согласна. Самка жаждала моей крови и подозревала меня в разврате. Я сжалась в комок и мрачно смотрела на неё, обвив себя потрёпанным хвостом.       — Помыть её надо бы, а то извалялась в грязище знатно, даже Альпина всё не вычистила, хотя вроде вылизывала это чудище, — и с этими словами он засунул руку в банку и ловко поймал меня за шкирку. Даже не укусить! Какое святотатство! О, боги, смилуйтесь надо мной! — Сходишь пока за клеткой — тут рядом?       — Только что бы не смотреть на это извращение, — самка фыркнула, тряхнула шерстью и ушла.       А меня понесли в ванную, где, не отпуская, устроили в ведре. Какая подлость! Я отсюда ни выпрыгнуть не могу, ни по стене выбраться, потому что она отвесная! А-а-а-а! Но самое страшное и унизительное было только впереди. Он открыл воду, намылил руки и опять схватил меня! Я пыталась его укусить, вывернуться и сбежать, но самец был хитер. Он держал меня в ведре, в самом низу, под тонкой струйкой воды и трогал!       Сначала он намылил меня всю чем-то очень вкусно пахнущим, но держал так, что попробовать это было невозможно. Я пыталась цапнуть его за палец! Но он оказался таким твердым, что я едва не сломала зуб. Жуб! Мой жуб! Он до сих пор болит. А уж как болит моё раненое самолюбие и изувеченная самооценка. Такого надругательства я не могла даже представить! Он тёр мое брюшко, спину, даже между ушами. А потом еще и хвост трогал. Извращенец. А ещё недавно, ночью, я думала о нём хорошо! Потом он смыл с меня пену, и, продолжая крепко держать пальцами за шкирку, вытер краем полотенца. Ну хоть полотенце я укусить успела!       — Ну что, ты закончил издеваться над этим чудовищем? — раздалось из-за его спины.       — Я её помыл. Теперь она продезинфицированна и можно ничего не опасаться. Тем более, что в ветклинике, пару дней назад, ей сделали какие-то прививки для грызунов, — проворчал он в ответ, оглядывая моё мокрое беззащитное тельце. — Хм, кажется она просто линяет. Ладно, давай сюда клетку, будет дубль два одомашнивания мыши.       — Барнс, ты неисправим, господи… — самка вздохнула. Я тоже. Кажется, заточение продолжается…