༺☆༻༺☆༻༺☆༻
Тремя неделями ранее
Поддавшись немного вперед поближе к зеркалу и повертев лицом из стороны в сторону, Мин Юнги внимательно рассматривает свое отражение. Сегодня, и так далекому от идеальной внешности, альфе в себе не нравится абсолютно все: глаза слишком маленькие и опухшие, словно у беспробудного пьяницы с очередного похмелья; нос картошкой; губы тонкие; цвет лица отдает болезненной бледностью; а про грубый рубец шрама и вовсе не стоит упоминать… — Он тебе нравится, — не спрашивая и не задавая вопроса, просто произносит Чон Хосок. — Не говори глупостей, — в противовес своим словам старший альфа принимается осматривать выставленные в хаотичном порядке различные баночки с косметическими средствами. — Юнги, ты так на представление проекта о снижении налогов для населения не готовился. Да что там проект, ты с такой тщательностью не собирался ни на один даукарский раут, — широко улыбаясь, выводит контраргументы Чон. — Повторю еще раз — ты несешь чушь. — Юнги подносит светлую тубу ближе к глазам, читает надпись и, удовлетворительно кивнув, быстро откручивает крышечку. Осторожно опустив указательный перст в рассыпчатую субстанцию румян, альфа с видом исследователя методично растирает красильный пигмент на основе дикого шафрана между пальцами и даже проверяет его на запах. — Да ну? — уже в открытую забавляется Хосок. — Не забывай, что мы взращены на одном омежьем молоке и дружим еще с пеленок, и то, что омега Пак тебе симпатичен — это не вопрос, а констатация факта. Мин опускает кушон в румяна, бережно стряхивая остатки в тубу. — Юнги, да угомонись ты, — грозный окрик младшего альфы заставляет мужчину вздрогнуть, выронив аппликатор. — Это уже слишком! — Знаешь, — альфа двумя пальцами поднимает упущенный предмет, немного повертев, но все же не используя его, возвращает на место и, закрывая баночку, отставляет ее в сторону. — Ты так часто мне говорил просто жить и не обращать внимания на шрам, — альфа поворачивается к другу и, опершись бедром на полку, постукивает указательным пальцем по отметине. — И я пытался, честно стараясь. Но сколько бы ни пробовал его игнорировать, маскировать и ни пытался жить так, словно в моей жизни ничего не изменилось — люди все равно замечали в первую очередь его. Понимаешь? С разной степенью брезгливости, отвращения или жалости, но ЕГО. Словно с Его приобретением, я потерял себя, свои индивидуальность и сущность, становясь лишь видимым глазу увечьем. И я привык, смирился, стал принимать Его как должное, как дополнительный орган или конечность… Но не сейчас. Сейчас — я впервые за несколько лет захотел стать прежним. — Ты же понимаешь, от этого будет мало толку? — осторожно замечает Хосок. — Маскирешь ли ты его или прячешь волосами — шрам все равно останется с тобой навсегда, потому как он не здесь, — альфа прикасается пальцем к своей щеке, — а здесь, — продолжает он, опуская руку на грудь. — И в противовес твоим словам, мне кажется, что Пак Чимин и так его не замечает. А когда смотрит на тебя, то видит перед собой в первую очередь привлекательного и интересного мужчину. — Чон подходит ближе к другу. — И если ты будешь продолжать в подобном русле, то уподобишься этому напыщенному и напудренному индюку Со Убину. Хосок слегка тянется вперед, поправляя ворот и лацканы пиджака, ободряюще похлопывая Мина по груди. — Где вы встречаетесь? — интересуется довольный своей работой Чон. — Не «вы», а «мы», — поучительно правит Мин, принимаясь возиться с застежкой запонок. — В Королевской обсерватории. — Как раз таки — «вы», — ухмыляется младший, скалясь широкой улыбкой. — У меня сегодня по плану посещение музея Дюпюитрена. Юнги удивленно смотрит на друга, теряясь в эмоциях. С одной стороны, он рад перспективе остаться наедине с омегой, но с другой… и учитывая весь их прошлый опыт… альфе волнительно, если не сказать боязно. Не подавая виду, Мин брезгливо морщит нос, безразлично интересуясь: — Предпочитаешь заспиртованных уродцев человеческому общению? — Предпочитаю дать возможность некоторым альфам проявить себя, — парирует Хосок. — И, ради всего святого, не отпугни омегу Пака еще больше. Я вообще удивляюсь, как после твоих искрометных шуточек юноша продолжает с тобой общаться. Так что покажи ему лучшее, что есть в тебе. — Ты звучишь как свах, — ухмыляется Юнги, все же чужая вера в твои силы вселяет долю оптимизма и надежды. — И отчасти чувствую себя им, — кивает Хосок. — Ты мой самый лучший друг, и я желаю тебе счастья. Помни, не все омеги одинаковы, а в Чимине нет ничего от Туэна или Джуна. — Хорошо, папочка, я буду стараться, — скалится старший, понимая, что отчасти Хосок прав, ведь не обязательно нужно порезаться, чтобы узнать, что нож острый. — Вот и славно, — тянет Чон, ухмыляясь. — И веди себя прилично, сынок. Словно заточенный в клетку лев, Намджун тяжелыми шагами измеряет периметр своего домашнего кабинета, заходя уже, наверное, на четвертый круг. Он вновь и вновь прокручивает недавний разговор с начальством, чувствуя себя с каждым разом все хуже от отвращения к собственной слабости, альфьей несостоятельности и к самому себе в целом. Что он за мужчина, отец, дядя, альфа, в конце концов, раз не в состоянии защитить тех, кто ему дорог? Мужчина подходит к бару и дрожащими руками берет графин, плеснув щедрую порцию в стакан, проливает янтарную жидкость на стол, а в следующий миг, не глядя, единым глотком осушает емкость, чтобы незамедлительно наполнить ее вновь. Сегодняшнее утро не предвещало ничего плохого. Обычный четверг очередной рабочей недели, и поэтому приглашение от Со Югема на личный разговор не выглядело предосудительно. Если бы Намджун тогда знал, чем в итоге все закончится, он бы… Да что, собственно, он? Что можно ожидать от такого слабака, как он, становящегося, по сути, сутенером для… Мерзко. Три быстрых стука, пауза и еще два коротких — используемым еще во времена студенчества шифром, Ким Намджун стучит в двери начальства, прежде чем войти. Старинный друг, институтский товарищ, а теперь начальник Со Югем стоит спиной, старательно раскладывая по стопочкам сшитые в книги документы. И кажется, что альфа настолько поглощен своим занятием, что вовсе не заметил вошедшего. Потоптавшись еще немного у двери, Ким решает оповестить о своем присутствии, громко прочистив горло, как вдруг слышит спокойный голос: — Ну и чего там стоишь? Прирос к месту? Проходи, садись, что ты как неродной, ей-богу! С виноватой улыбкой Намджун проходит вперед, устраиваясь на привычном месте во время общих собраний — в кресле по правую руку от рабочего стола Югема. — Чай? Или, может быть, кофе? — безразлично интересуется начальник. — Благодарю, но не хочу, — откликается Ким, ослабляя внезапно начавший душить узел галстука. — Что же, — с громким стуком Со прикрывает дверцы книжного шкафа и, потирая ладони, усаживается на свое место, — это даже к лучшему. Можем сразу приступить к делу, — альфа опирается локтями на стол, сцепляя руки в замок. — Признаюсь, мне было очень обидно и неприятно осознать, что мой лучший друг может вести себя подобным образом, скрывая от меня важную информацию, — Югем театрально замолкает, впиваясь в Намджуна жестким взглядом. — Благо хоть Убин меня просветил, все рассказав. — Я… я не понимаю, о чем ты, — Намджун внутренне весь сжимается и тянется к нагрудному карману за платком, дабы промокнуть внезапно выступивший на лбу пот. — Не понимаешь? То есть, ты даже не собирался рассказать о заинтересованности посланца Мин Юнги твоим племянником? — Ну, д-да, они вроде бы неплохо поладили, — пытается добавить твердости в голосе Ким, но выходит из ряда вон плохо, и его речь со стороны больше становится похожей на невнятное бормотание. — Во всяком случае, на то, как Чимин его встретил и сопроводил, нареканий не было. А во время вчерашнего ужина они за столом даже не обмолвились и парой слов. Так что, — Намджун прочищает горло, наконец, приобретая уверенность, ехидно замечая, — если на основе этого можно говорить о заинтересованности, то она непременно есть. — И тебя не смутило, что даукарец так упорно отстаивал права омег? И это житель страны, где каждый лучший альфа имеет целые гаремы! Не думал ли ты, что это все речи для твоего дражайшего племянника? — Но посланник Мин говорил искренне, я не услышал в его словах двойного дна. А учитывая проводимую у них в последние годы политику… — Небеса, Намджун, как при такой чуйке ты продолжаешь работать дипломатом? — грубо обрывает его Югем. — Да ты еще наивнее, чем твой племянник! Хорошо, тогда тебя разве не смутила внезапная пропажа этих двоих в конце вечера? — На что… на что ты намекаешь? — Не на что, говорю прямым текстом: этому Мину Юнги явно приглянулся твой Чимин, а твой племянник этой «приглянутости» не особо и сопротивляется! — Хорошо, спасибо за информацию, я тогда приму меры, чтобы всячески пресечь их общение. — А вот тут — стоп! — Югем откидывается на спинку кресла. — Не нужно ничего пресекать. И заинтересованность Мина нам как раз таки на руку. — Что? — в ужасе округляет глаза Намджун. — Ой, да успокойся ты. Никто и не предлагает подкладывать Чимина под посланника. Пусть встретятся пару раз, на экскурсии там сходят или еще куда. Да и племянник у тебя мальчик умный и рассудительный, уверен, ничего альфе лишнего не позволит. А от держания за ручку еще никто не умирал. — Но как же… как же… — Ким пытается подобрать более-менее весомые аргументы против, — Убин?.. — А за Убина ты не переживай, он понимает важность добычи нефрита для нас и даже жертвует собственными интересами во имя всеобщего блага. Кстати, это вообще его идея была. Какая смена растет, — горделиво улыбается Со. — Ведь влюбленный и счастливый альфа — это витающий в облаках и теряющий бдительность мужчина. Что нам, собственно, от Мина и нужно. — Но Чимин не… — Во тут ты прав, — не дает закончить мысль Намджуну Югем, — твоему племяннику лучше ничего не знать. Он у тебя омега слишком решительный и самостоятельный, но ничего, вот выйдет замуж — крепкая мужнина рука удила затянет. И куда эта самостоятельность сразу и денется… А сейчас просто скажи ему, что нужно Мин Юнги город показать, да и все. — Но я… но я против! Ким от возмущения даже вскакивает со своего места: его крошку да со строптивой лошадью сравнить? Да и вообще, весь этот план — странный! Нет, не бывать этому! Он не позволит! — А я и не спрашивал твоего мнения, — холодно отвечает Югем, подавляя оппонента властной аурой. — Я просто дал тебе указания. Намджун, ты же понимаешь, что нам жизненно необходима добыча камня? Уверен, что не нужно тебе объяснять значимость этого проекта, вон даже Убин это осознает и, несмотря на всю ситуацию, идет на жертвы. Поэтому делай что хочешь, но сегодня в пять Чимин должен сопроводить Мина в Королевскую обсерваторию. Говорят, наш посланник звездочками на досуге интересуется. Мин уже осведомлен об этом и будет ждать омегу Пака на месте. — Но… — Ким пытается совладать с собой и хотя бы раз выйти победителем из их противостояния. Но ему вновь не дают шанса, безразлично обрывая: — Все, Намджун, на сегодня можешь быть свободен. — Уже на пороге кабинета ему прилетает в спину предостерегающее: — Надеюсь, ты не будешь делать глупости, напомню, что ты пока единственный кормилец в семье… Ничего не ответив и понуро опустив плечи, альфа спешит покинуть помещение. Всю дорогу домой, да и сейчас, в кабинете, Ким Намджун метался между поступить «по совести» и «по долгу» и даже составил мысленный список, ставя галочки под каждым из вариантов. С одной стороны, у Чимина нет никого роднее Кимов, и кому, как не Намджуну на правах дяди и практически отца вступиться за честь омеги. И по-хорошему вызвать бы Югема на дуэль или «разукрасить» его лицо прямо там, в кабинете, чтобы в другой раз зарвавшемуся альфе неповадно было. Но… Но с другой — Намджун не сможет обеспечить своей семье привычный комфорт без этой работы. Учеба Джувона в одном из престижных институтов страны и вечные прихоти трех омег не способствуют накоплению средств на черный день. А ведь совсем скоро наступит тот день, когда Чимин, а за ним и Тэхен, вылетят из родительского гнезда, а без существенного недунья заключить выгодную партию, пусть красивым, но бесприданным омегам, будет ой как непросто. Короткий стук в дверь громким набатом кричит альфе «Пора!». Пора расставить все точки над i и выяснить кто же он: тварь дрожащая или человек. — Вы хотели меня видеть, дядюшка? — перезвоном небесных колокольчиков спрашивает Чимин, осторожно прикрывая за собой дверь. — Я? — глупо переспрашивает альфа. — Ах да, хотел. Проходи, Чимини, присаживайся. Давно мы с тобой… хм… не общались. — Буквально сегодня за завтраком виделись, — открыто улыбается омега, сжимая маленькими пальчиками ажурные рукава своей блузы. — Да? Ну да, ты абсолютно прав, — пока безрезультатно пытается взять себя в руки Ким, — но я не об этом. Как… как у тебя дела? — Все хорошо, — племянник явно не облегчает задачу Намджуну своими короткими ответами. — А с приютом как? Может, детям нужно что? Ты не стесняйся, говори, я же знаю, что ты и так, помимо причитающегося им жалования, почти все карманные пени свои отвозишь. — В «Луче надежды» тоже все хорошо, дети одеты, сыты и в тепле. Правда… — Что? — как за последнюю соломинку цепляется Намджун. — Дрова поставщик задерживает, да и дополнительные письменные принадлежности не помешали бы. Но с последним обещали помочь даукарцы. — Правда? — брови альфы в изумлении ползут вверх. — Угу. — Чимин широко улыбается при воспоминании о детях. — А господин Чон даже обещал провести им бесплатный медицинский осмотр. Дядюшка, вы знали, что альфа Чон увлекается врачебным делом? — Да? — вновь глупо переспрашивает альфа, наконец совладав с собой. — Чимини, а как тебе вообще эти даукарцы? — М-м-м, немного странные, но довольно интересные люди. А почему вы спрашиваете, дядюшка? — Да так, — уклончиво начинает Намджун, — просто наше дипломатическое ведомство приняло решение поручить тебе важное задание… — И оно как-то связано с посланниками? — осторожно интересуется Чимин. — Да… — Ким судорожно выдыхает: что же, решение принято. — Зная твою увлеченность изучением даукарского и памятуя, как ты устоял перед Чжи Хёнджуном, виртуозно разрешив ситуацию со встречей гостей… В общем, наше дипломатическое ведомство решило тебя поощрить и позволить, так сказать, совершенствовать даукарский с непосредственными носителями языка. — Но… — робко начинает противостоять Чимин. — Да, я знаю, — бесцеремонно прерывая, идет в наступление альфа, загоняя Пака в угол, так же как утром поступил с ним Югем, — что это неожиданно для тебя, да и для омеги провести время в обществе двух альф — неприемлемо и противоречит всем нормам морали и этики, поэтому ты, конечно, будешь обеспечен надежным дуэяном. А еще у тебя появится уникальная возможность побыть в роли экскурсовода и показать нашим гостям Гасадалур, как говорится, изнутри. — Но, дядюшка, мои занятия и… — несмело протестует омега. — Чимини, никто и не говорит, что ты будешь приставлен к ним на двадцать четыре часа. Просто будешь уделять гостям немного своего времени, скажем… эм-м-м… во вторник, четверг и субботу? — А как же… — Не переживай, обещаю, что никто твои интересы ущемлять не будет. К тому же своим согласием ты поможешь дядюшке продвинуться по карьерной лестнице. «Гореть тебе в адском котле, Намджун», — мысленно клянет себя за перекладывание ответственности на хрупкие омежьи плечи альфа. — Ну, что скажешь? — Хорошо… — тихо роняет омега, потупив взор. — Вот и отлично, — радостно плеснул руками Ким, чувствуя волну облегчения. — А теперь иди, собирайся. Сегодня в пять у тебя встреча с посланниками в Королевской обсерватории. Чимин вскинулся, бросая внимательный взгляд на дядю, брезгливо ощущая, что родственник им просто воспользовался. Хотя, может, это ему просто показалось? Осенние сумерки тихой поступью медленно захватывали еще не чувствующий приближения ночи город. Озабоченные люди суетливыми стайками проносились мимо, а кучера кэбов громкими окриками требовали от своих коллег освобождения дороги или же нелицеприятными выражениями комментировали стиль вождения других возничих. Но прохаживающемуся вперед-назад рядом с надвратными часами человеку, казалось, не было дела до общего ажиотажа. Альфа, часто останавливаясь, поднимал свой взор к разделенному на двадцать четыре часа циферблату, каждый раз обреченно вздыхал, но упрямо лез рукой во внутренний карман сюртука, сверяя самые точные часы в мире со своим брегетом. Половина шестого вечера. Омеги до сих пор нет. Стоит ли накинуть еще лишние десять минут ожидания уверенному в своем сегодняшнем одиночестве мужчине? Ответ напрашивается сам собой. «Нет». Хотя чего такой, как он, собственно, ожидал от ангелоподобного создания? Злобно швырнув небольшой букет цветастых мальв в ближайшую урну, альфа направился к входу. Как-никак, понаблюдать за движением небесных тел он еще успевает. Сунув руки в карманы и насвистывая под нос какой-то грустный мотивчик, Юнги отправился к входной калитке. — Извините, — нежный голос заставил его остановиться в паре шагов от искомой цели, — я опоздал. По дороге, — аккуратный палец указывает куда-то вверх по улице, — перевернулась повозка, пришлось ждать, пока расчистят проезд. — Ничего страшно, — стараясь сдерживать плывущие в широкой улыбке губы, заверил альфа. — Хотя, если честно, я уже не ждал вас. — Как бы я мог не прийти… — скромно тупит взор омега, явно вкладывая во фразу скрытый и куда более глубокий смысл. Юноша слегка вздрагивает, когда на уровне его носа, мелькает протянутая ладонь в светлой перчатке. Чимин несмело поднимает взор и, прежде чем вложить подрагивающие пальчики, испытующе долго смотрит на стоящего напротив мужчину, будто проводит внутреннюю борьбу. Пустая чужая рука начинает опускаться, словно отказываясь от предложенного ранее, а омега, наоборот, делает шаг ближе, вкладывая свою ладонь в чужую, завороженно наблюдая, как ее захватывают в плен длинные пальцы. — П-пойдемте? — заикаясь интересуется он, тушуясь под чужим взором, и ощутимо расслабляется, когда, едва заметно кивнув, Юнги осторожно тянет его внутрь обсерватории. Для неожидавшего ничего хорошего от этой встречи Чимина несколько совместных с Мином часов пролетели, на удивление, быстро. И к концу вечера омега поймал себя на мысли, что общаться с альфой было очень легко и интересно, а он сам испытывает легкий налет грусти от вынужденного расставания, уже с нетерпением ожидая их следующего «свидания», как мысленно окрестил сие мероприятие Пак. Конечно, проведенное вместе время не носило никакой романтической подоплеки или традиционных атрибутов. В стенах обсерватории было тихо и спокойно, казалось, сама атмосфера здания способствовала кропотливой исследовательской работе. Они медленно двигались по залам обсерватории, и омега с интересом рассматривал выставленные там измерительные приборы, по сложным названиям которых можно было только предположить их назначение. Каково же было его удивление, когда Юнги принялся давать характеристику каждому из них. И нет, в его тоне не было наставнических или поучающих ноток, он просто в понятной для Чимина форме рассказывал то, что знал и явно любил. И вот Пак с благоговейным трепетом рассматривает астролябию и секстант и впервые видит далекие звезды так близко, едва давя в себе ребяческий порыв протянуть руку, дабы прикоснуться. А Юнги исподтишка наблюдает за счастливым омегой, умирая каждый раз от довольного, искрящегося взгляда карих глаз. Они выходят на улицу, но не спешат расставаться, альфа жаждет продлить это мгновение навечно и покорно ждет отмашки, а омега нервно топчется на месте, не желая ее давать. Мин идет в ва-банк, предлагая немного пройтись по освещенной фонарями улице, и счастливо улыбается, получив согласие. Пара медленно бредет, тихо переговариваясь, кажется, обо всем на свете: делятся впечатлениями об увиденном, жалуются на неудачи прошлого и широко улыбаются, делясь историями о победах, и неизменно ищут взгляд друг друга, будто боятся, что все исчезнет. Они доходят до площади, где, несмотря на поздний вечер, бойкие уличные торговцы пытаются продать свой товар, собирая вокруг себя толпы покупателей и просто зевак. И вот омега с разными эмоциями рассматривает разношерстную толпу. Жмущиеся друг к другу в поисках тепла бездомные, явно не имеющие лишнего пени на сегодняшний ужин, жадно вдыхают витающие в воздухе ароматы, пытаясь хотя бы так насытиться, — и Чимин жалеет, что сознательно оставил свой кошель дома. Отчаянные сорванцы, ловко утаскивающие сезонные фрукты и сладости у зазевавшихся лоточников, хохоча, проносятся мимо, под самые грубые из когда-либо слышанных омегой слова. Ах, если бы Мун Чоль был здесь, он бы непременно заставил воспитанника плотно закрыть уши, а дома вымыть их с мылом! Озябшие работяги перекидывают еще горячий печеный картофель с руки на руку в попытках согреться, а более удачливые сегодня берут по несколько штук, распихивая приобретенный ужин для семьи по карманам… А дальше происходит то, что до основания рушит устоявшийся образ альфы, как зазнавшегося и равнодушного ко всему живому человека. Омега не сразу замечает, как Мин, вырвавшись вперед, подходит к одному из торговцев и, придирчиво выбирая наиболее крупные корнеплоды, выкупает больше десятка. То же происходит и со следующими лавочниками. Набрав полные корзины покупок, Юнги, круто развернувшись, идет к скоплению босяков, каждому раздавая угощение. Альфа не глумится и не брезгует прикасаться к грязным оборванцам, и даже оставляет некоторым из них по паре монет, а после, словно ничего, из ряда вон выходящего, не произошло, возвращается к Чимину, протягивая ему плотно упакованный пакет с жареными каштанами и предлагая вернуться обратно. Омега кивает, но не двигается с места. Загадочно улыбаясь, он неотрывно смотрит на Юнги и неожиданно быстро, даже для себя, встав на носочки, дарит легкое прикосновение чужой щеке, уходя прочь. Альфа оторопело прикасается к обласканному участку кожи, блаженно улыбаясь. У него больше нет сил и желания сопротивляться омежьему обаянию и притягательности. Юнги чувствует, как все эмоции, дружно ухая, оседают где-то внизу живота, а поднимаясь вверх, расцветают цветком сладко пахнущего ириса — чувством влюбленности. Чимин же, не сбавляя шага, пытается как можно быстрее ретироваться. Юноша, полыхая щеками и нервно теребя подол своего сюртука, поражается собственному действию — он никогда не думал, что способен первым проявить инициативу, поцеловав альфу. Не дай бог, кто узнает! Но в противовес самоотчитыванию, омега счастливо улыбается, ощущая, как долгожданные, шебутные бабочки начинают водить многослойные хороводы, прорастая в душе робкой былинкой ответного чувства. Позже будут еще договоренные встречи и тайные свидания, наполненные приятными прогулками, мечтательными улыбками и осторожно-трепетными касаниями. И пусть с каждым разом они все глубже будут погрязать в эмоциях, становясь верными одному-единственному слову «люблю», оба упрямо будут молчать, пока само провидение не подтолкнет два нерешительно кружащих по орбитам друг друга космических тела навстречу.༺☆༻༺☆༻༺☆༻
Тремя днями ранее
— Чоль-ним, — опустошенно обращается Чимин, рассматривая установленные в повозку припасы, — а где яблоки от семейства Ли? Младший барон обещал передать часть урожая. — Как где? Молодой господин, вы же отвезли их еще в прошлый раз. — Нянь обеспокоенно рассматривает нахмуренное личико. — Может, все-таки не поедете? Взгляните на небо, — точно будет дождь, да и похолодало… Пак кинул равнодушный взгляд наверх: — Не переживай, Чоль-ним, уверен, дождь не будет затяжным. Если вообще пойдет. Предупреди грума, выезжаем через двадцать минут, — упрямо возразил воспитанник. — Хорошо, молодой господин. — Раздираемый переживаниями Мун Чоль покорно склонил голову. — Но все же уважьте старика, оденьтесь потеплее. Рассеянно кивнув, Пак отправился выполнять просьбу старшего омеги, в надежде, что так время пройдет быстрее, отвлечет от опасно-увлекательных мыслей об альфе, с которым из-за глупых переговоров он не виделся вот уже как пять дней. Вопреки словам, руки безвольно опускаются, требуют отдаться всепоглощающему «скучаю». Но не обычной болтовне или элементу воркования между альфой и омегой, а физической нуждаемости, потребности в энергии, запахе, осязании, тяготении сказать: тоскую… грущу… хочу… люблю… Ухватившись за руку лакея, «утепленный» и снабженный старым нянем дополнительным пледом омега ловко взбирается в свою одноколку и, посильнее осадив перчатки, щелкает вожжами, задавая коню четкий ритм. По мере приближения к деревне погода портится. Ветер с утробным воем усиливается, теперь он с обманчивой легкостью, подгоняя тяжелые тучи и резвясь, подхватывает целые охапки листьев и небольшие веточки. Молнии, словно управляемые обезумевшим дирижером в ускоряющемся такте, все чаще испещряют небо зловещими зигзагами, а рокочущий гром угнетающей взбудой содрагает землю. Тучи темнеют, наливаются свинцовой тяжестью, разверзаясь первыми — даже не каплями — потоками ослепляющей воды. Чимин то и дело сбрасывает слипшиеся пряди челки со лба и до рези в глазах вглядывается в проселочную дорогу, дабы не пропустить заветный поворот. Его одежда мгновенно намокает, превращаясь в бесформенную, сковывающую движения массу. Омега снова щурится и внутренне ликует, завидя уходящую вправо дорогу. Он сильнее подстегивает с трудом вывозящую застревающую в грязи повозку лошадь. И нервно бормоча подбадривающее: «еще чуть-чуть», «еще немного», «осталось только спуститься» — наконец, въезжает на небольшую площадь перед приютом. Невзирая на не прекращающийся дождь, Чимин заметно расслабляется, откидываясь на скрипящую от скопившейся воды спинку кресла, и довольно улыбается подрагивающими от холода губами. Но следующий оглушительный «выстрел» грома, заставляет его буквально выпрыгнуть из одноколки. Утопая новыми ботинками в грязи, омега проворно добирается до крыльца, стуча в дверь. Переодетый в чистую и сухую одежду Чимин, весело хохоча убегал, от возомнивших себя грозными пиратами маленьких непосед. Но споткнувшись об одну из разбросанных игрушек, громко ойкнул, распластывается на вытопченном ковре корявой звездочкой. — Сдавайся! — радостно восклицает маленький обаятельный крепыш с черной повязкой на глазу. — Иначе, тебе придется «пройтись по рейке»! — Неужели в сердце сурового капитана Джонъина не найдется и капли сострадания к этому омеге? — юноша, изловчившись переворачивается на спину, и смотрит на «предводителя» корсаров полным мольбы о жалости и сострадания взглядом. — А взамен, — Чимин лукаво усмехается, — я обещаю… уговорить воспитателя Ха Чонхи попробовать яблочный крамбл уже сейчас. Упомянутое лакомство становится слишком огромным подкупом, и юный альфочка восторженно приоткрыв рот, опускает деревянную шпагу. — Этот выкуп более чем достоин, — царственно оповещает ребенок, проходясь по пухлым губам языком, словно уже снимая с них яблочную сладость. — Именем Веселого Роджера, мы милуем тебя! Омега ловко поднимается и отвешивает низкий шутливый поклон: — Ах, премного благодарен, милостивый капитан Джонъин. — Чимин делает быстрый шаг в сторону ребенка. — Но я просто обязан поквитаться, — и с победным воплем набрасывается на него со щекоткой. Альфочка, извивается, пытается уйти от прикосновений и громко хохоча несется к неприкасаемому авторитету «Луча надежды» — своему воспитателю, прячась за его ногу. — Ах, Джонъин, — улыбаясь восклицает омега, расставляя угощение на столе. — Ты пришел мне помочь? Мальчик смеривает Пака серьезным взглядом, и задумчиво прикусив указательный палец кивает. — Как славно, — хвалит его Чонхи, — тогда, пойди позови остальных детей. Джонъин снова кивает, и опасливо поглядывая на Чимина, пятится спиной, наконец выбегая из комнаты. Омеги же весело переглянувшись раскладывают ароматные кусочки крамбла по тарелочкам. Спустя пятнадцать минут, получив обещанный пирог и весело переговариваясь дети уносятся прочь, продолжать прерванные игры. — Как думаете повязка поможет? — озабоченно интересуется Ха Чонхи. — Надеюсь, — грея руки о чашку с остатками чая отвечает Чимимн. — Во всяком случае господин Чон Хосок говорил, что причина косоглазия не в самом глазу, а мышцах, которыми он крепится, и если завязать здоровый — можно вынудить больной глаз трудится за двоих и тем самым укрепится. — Ах, дай Бог, — вплеснул руками воспитатель. — Я конечно понимаю, что Джонъину, как альфе в дальнейшем с таким недугом было бы проще, чем, например, омеге, устоится и завести семью. Но все же, здоровых и без внешних увечий детей охотнее берут в семьи. — К сожалению, вы правы, — с грустной улыбкой ответил Пак, не взирая на воспитание и положение в обществе его с этим детьми связывала одна печаль — потеря таких необходимых и родных всегда людей. И нет Чимин благодарен судьбе, у него есть прекрасные дядюшки и кузены, не бросившие его и подарившие свои любовь и заботу. Но потеряв родителей — ты навсегда остаешься одиноким, ибо их причитающуюся нишу, их место не заменит никто и никогда. Холодным и ветреным вечером Чимин возвращался обратно в поместье. Заряженный позитивными эмоциями, юноша не может сдержать широкой улыбки. Чимину предлагали остаться на ночь в приюте, но не желавший обременять воспитателей еще сильнее юноша засобирался домой. Все он не зря решил съездить в приют, тоска по Мину притупилась, а сам юноша то и дело возвращается к проведенному времени с детьми. Вечерние сумерки молочным киселем разливались по округе, притупляя видимость, и вынуждая омегу подтрунивать лошадь. Та послушно прибавила шаг и теперь грузно шлепала, утопая копытами в раскисшей земле и разбрасывая вокруг грязевые капли. Рядом хрустнула ветка. Липкий холодок пробежал по позвоночнику, напоминая про все услышанные о разбойниках истории. Пак шумно сглатывает и, опасливо поворачиваясь на звук, долго всматривается в теряющую листву растительность. Никого. Очевидно, мелкий зверек ищет временный ночлег. Омега бросил взгляд на спокойно едущего рядом грума и, окончательно успокоившись, повыше натянул припасенный плед, мысленно благодаря няня и клятвенно обещая в ближайшее время приобрести ему фунт, нет, два фунта зефира в шоколаде. Он только выдохнул с облегчением, как сердце, сначала оборвавшись, упало в пятки, а потом мгновенно переместилось в горло — из-за высокого дуба показались очертания троих человек. Чимин замирает, не в силах подстегнуть лошадь и пустится наутек, он, словно загипнотизированный наблюдает, как силуэты, выдвигаясь, приближаются. Грум, очевидно, владеет собой куда лучше омеги, ибо мужчина, выхватив из-за пояса специально припасенный пистолет, направляет его на троицу. — Кто вы такие? — басит сопровождающий, а в следующий миг под испуганный вскрик омеги замертво падает с лошади. Чимин приходит в себя и, взмахивая поводьями, он безжалостно стегает лошадь, понукая нестись вперед, та болезненно заржав, и едва не став на дыбы, рвется потянуть за собой погрязшую в грязи двуколку. Но далеко омеге уйти не удается. Разбойники, работая на опережение, бросаются на коня и едва не валят с ног охваченное ужасом животное. А Чимин окончательно теряет голову из-за страха, выпрыгивает из повозки, пускаясь наутек в ближайшие деревья. Омега бежит не разбирая дороги, продираясь напрямую сквозь кустарники и перепрыгивая через небольшие кочки. От болезненных хлестков веток не спасал даже омежий многослойный наряд. Но Чимин терпит, лишь сильнее сцепив зубы, он старается с каждым шагом активнее переставлять ноги. Нужно убежать как можно дальше, и спрятаться где-нибудь от преследователей. А то что за ним гонятся не вызывало сомнений, топот чужих ног не заглушало даже безумно колотящееся сердце. Силы покидают юношу, он начинает задыхаться, а уставшие ноги подрагивать. И свернув в сторону большого поваленного дерева, Чимин совершает ошибку — он оглядывается. А в следующий миг падает споткнувшись о корень. Колени болезненно саднят, а содранные ладошки начинают кровоточить, но омега не издает ни звука. Стоя на коленях, и для надежности зажав рот рукой, он совершает попытку спрятаться — ползя в сторону лежащего на земле дерева. Но тяжелые шаги раздаются слишком близко, чтобы успеть предпринять хоть что-то. Его бесцеремонно хватают за воротник и встряхнув фамильярно поднимают на ноги, рассматривая лицо. — Ба, да какая красивенькая штучка нам сегодня попалась, — восторженно восклицает один из бандитов, и наклоняясь вперед проводит по шее сначала носом, а затем проходится языком, собирая с запаховой железы выступивший пот, — да еще и вкусная словно конфетка, — довольно причмокивает мужчина. — Эй, посторонись, — встревает другой, перехватывая омегу из рук товарища, — дай сам посмотрю. Ты у нас жеребчик неприхотливый, для тебя любой подходящий, главное, чтоб дырка была и сойдет, — мужчина сальными прикосновениями проходится по всем выпуклым очертаниям оцепеневшего от ужаса омеги, и больно сжав ягодицу выдыхает тошнотворным перегаром юноше в лицо. — А ты прав, хорош чертовец. — Альфа давит на подбородок, заставляя Чимина приоткрыть рот, впиваясь в нежные губы грубым поцелуем. Посмаковать ему не дают, грубо отрывают от омежьего тела и отбрасывают в сторону. — Забыл, кто первый? — злобно скалится подошедший мужчина. — Нет, что ты, Минхо, — другие двое альф отходят в сторону, начиная оправдательно мямлить. — Мы ж его просто догнали и для тебя сторожили, чтоб опять не сбег. — Молодцы, — довольно скалиться третий, и перекинув омегу через плечо, устремляется в сторону виднеющейся рядом поляны. — Как наиграюсь, — альфа отвешивает увесистый шлепок по филейной части юноши, довольно оглаживая пружинящую мышцу, — кликну вам. И правда лакомый кусочек. Можете пока перекурнуть — это надолго. Мягкий мох практически не смягчил падения с плеча здоровяка, зато очередная встряска вывела омегу из состояния оцепенения, срываясь беспрестанным солеными дорожками. Отползая спиной вперед, омега, захлебываясь в слезах, глухо повторял одно лишь слово: — Пожалуйста… — Ты куда собрался? — скалится Минхо, перехватывая узкую лодыжку, и бесцеремонно подтягивая Чимина обратно. — Мы еще не закончили. Юноша уже не просто плачет, он ревет навзрыд, закрывая лицо ладонями. Нет-нет-нет. Так не должно быть. Это все неправда. Все сон. Кошмарный, но сон. Но грузное альфье тело опускается сверху, распластывая омегу, придавливая его к земле, а грубые руки возятся с завязками, норовя стянуть с него брюки. Ужас вновь овладевает омегой, только вместо прошлого оцепенения, в этот раз оно приносит с собой сопротивление. Омега извивается, стараясь уйти от прикосновений, бьет на слепую руками, вонзается острыми ноготочками, тянет альфу за волосы в попытках сбросить с себя. Громкий звук пощечины зыбким эхом оседает на кончиках деревьев, оглушая Чимина. Омега теперь словно со стороны наблюдает, как мужчина тянется к вороту его рубашки, с треском разрывает ткань и довольно проходится мозолистыми пальцами по нежной коже, сжимает грудь и болезненно выкручивает соски, и вновь тянется к кромке брюк. Минхо проскальзывает под слои ткани и, сжимая округлое полушарие, тянется к желаемому, натыкаясь на совершенно сухую и ужатую донельзя дырочку. Мужчина недовольно цокает и, сплюнув на пальцы, пытается проскользнуть вновь, а омега лишь плачет беззвучно, практически лишаясь сознания. Чимин не сразу понимает, как все пропадает. Нет, ни неприятной тяжести, ни упирающегося в бедро чужого возбуждения, отвратные прикосновения и те пропали. Всхлипывая, омега осторожно поворачивает голову в сторону, но из-за опустившейся ночной мглы и застилающей глаза влаги ничего не может рассмотреть, лишь отчетливо слыша странные бульканье и хрипение. Словно внемля просьбе, услужливый лунный луч, пробившийся освещает небольшую поляну, а Чимин громко шмыгает носом, неверяще взирая на будто ожившую картинку из книжки со старыми легендами. Злой и полыхающий красным пламенем в глазах, словно демон преисподней, Мин Юнги держит за глотку трепыхающего ногами в воздухе Минхо. А в следующий миг раздается рык, длинные пальцы сильнее сжимаются на чужой шее, хрипы разбойника становятся все тише, рука Юнги дергается вперед. Мгновение и, клокоча кровью и по инерции тянясь руками к окровавленному горлу, разбойник бесформенным мешком падает вниз. Юнги кидает на него равнодушный взгляд и, брезгливо швырнув сверху на содрогающийся в конвульсиях труп вырванную гортань и убрав с рук остатки красных капель, идет в сторону омеги. Юноша весь внутреннее сжимается, но не предпринимает попыток укрыться или отстраниться, когда все еще пахнущий злобой и кровью альфа тянется к нему, бережно запахивая грязную разорванную одежду и укутывая в свое верхнее одеяние, поднимает с мокрой земли. Чимин не сопротивляется, он наоборот ближе льнет к сильному телу, отчаянно цепляясь пальцами за одежды мужчины, такой альфа пугает и будоражит одновременно. И пусть Юнги все еще находится под влиянием альфьего исступления, омега доверчиво утыкается носом в чужую шею, задушевно всхлипывает, принимаясь орошать плечо альфы слезами. — Тише-тише, маленький мой, звездочка моя, — сквозь рыдания слышит омега, — все хорошо. Слышишь, все хорошо. Тебя больше никто не тронет и не обидит. Я не позволю. Юнги утешающе гладит его спину, крепче прижимая к себе, окутывает собой, своим запахом, словно защитным коконом, и чужая забота выливается лишь более отчаянными слезами, казалось Чимин решил излить за сегодня годовую норму, выплескивая пережитые боль, страх и унижение. Они беспрепятственно выбираются из леса, очевидно Мин предварительно разобрался с остальными двумя разбойниками тоже, и признаться честно, обычно миролюбиво настроенному омеге их абсолютно не жаль. Чимин продолжает изредка всхлипывать, яростно сжимая альфью одежду, словно если он разожмет пальчики, отпустит Юнги, все вернется на круги своя, уйдет чувство безопасности, и юноша вновь окажется там на поляне. Даже подойдя к своему коню, Мин продолжает крепко удерживать омегу на весу, слегка баюкая. Мужчина терпеливо ожидает пока тот окончательно успокоится. Рыдания стихают, и Чимин лишь изредка вздрагивает, всхлипывая. — Было очень страшно… — на гране слышимости бормочет Пак. — Знаю, маленький, — альфа любовно прижимается губами к виску, упорно отгоняя от себя мысли с вариантом, если бы он не успел, если бы не поддался необъяснимому беспокойству и подгоняемый неизведанной силой не отправился совершать вечерний моцион по непроторенному до этого им маршруту. Его аура сгущается, запах усиливается, а успевшие смениться на привычный цвет глаза вновь вспыхивают красным, и Юнги борется с практически не преодолимым желанием, пойти и уничтожить тех альф повторно. — Ты такой молодец. Мой смелый малыш. Все прошло. Поехали домой, — альфа отстраняется, заглядывая в чужое лицо и дождавшись кивка, осторожно опускает юношу в седло, усаживаясь за его спиной. Оказавшись в защитном круге из надежных рук, омега сначала несмело прижимается щекой к теплой альфьей груди, а немного погодя неспешной поездки, осмеливается окольцевать Юнги за талию, сцепляя пальцы в крепкий замочек. Часовая поездка проносится как один миг, и вот на вершине холма уже виднеется поместье Кимов. Юнги направляет коня к крыльцу и быстро спешившись, со всей осторожностью снимает с седла Чимина, занося его в дом и натыкаясь на старшего омегу Ким. Сокджин, меривший до этого обеспокоенным шагом холл, переводит взгляд с слишком легко одетого для ночи осеннего сезона альфы, на чумазого, взлохмаченного и буквально утонувшего в сером рединготе племянника. Глаза старшего омеги становятся больше, а рот в приступе немого шока непроизвольно открывается и закрывается, словно у выброшенной на берег рыбы. Ким начинает активно жестикулировать руками, словно те помогут ему подобрать необходимые слова, и наконец придя в себя, выпаливает гневное: — Что вы себе позволяете?! — пискляво срывается омега. — Чимин, твое лицо… твоя одежда… Да что это такое происходит?! — Недалеко от деревни на вашего племянника напали разбойники. Я успел вовремя, но поверьте все гораздо серьезнее чем, кажется на первый взгляд. — Что? — голос Кима уже буквально переходит на ультразвук. — Как? Нужно направить… о-отряд, чтобы обыскать… — Не нужно, — обрывает альфа. — Я обо всем позаботился. Но вот доктора, все же следует отправить, чтобы засвидетельствовать смерть четверых. Сокджин бросил в сторону, что-то уничижительное и явно не присталое для омеги его положения по поводу бандитов, и со словами благодарности потянулся, чтобы забрать племянника. Но Чимин лишь сильнее стискивает руки вокруг альфы, и утыкаясь носом в шею, отказываясь отпускать. В комнате воцаряется тишина, и Сокджин с побежденным стоном отступает в сторону: — Отнесите, пожалуйста, Чимина в его комнату, — просит омега Юнги, — дворецкий покажет вам дорогу. Мин проворно взбирается по ступенькам, уж правду говорят «своя ноша не тянет», и осторожно опускает Чимина на постель, вынуждая омегу нехотя раскрыть объятия. Юноша опять дышит надсадно, грозясь разразиться очередной истерикой и в отчаянии мертвой хваткой берет альфу за руку вынуждая старшего опуститься на край постели. Юнги нежно оглаживает каждый маленький омежий пальчик, постепенно успокаивая и усыпляя. И Пак устало хлопает глазами, но упорно отказывается погружаться в спасительный сон, он тихо произносит то, о чем думает, и то, о чем в жизни бы не признался, если бы не пережитой стресс: — Вы приятно пахнете… — Правда, — довольно улыбается Юнги, чувствуя, как его буквально разрывает от чувств к этому человеку, — я рад. И чем же я пахну для вас? — Безопасностью, — тихо бормочет юноша, постепенно замедляясь, — а еще спокойствием и домом. Ваш запах, чем-то поминает мне отца… — Мне тоже. — взволнованно произносит Юнги, готовый говорить на любые, даже столь интимные темы, лишь бы не всколыхнуть воспоминания. — Тоже нравится ваш запах. — И как? — уголки пухлых губ ползут вверх. — Как весна, как молодость, как сама жизнь… — Вам говорили, что вы большой льстец? — Голос сходит на нет, и юноша отправляется на встречу к своим сновидениям. А альфа позволяет себе несказанную роскошь — полюбоваться омегой. Готовый так просидеть всю ночь, Юнги вновь улыбается, глядя на нахмуренные брови и вкусные причмокивания. Но у Ким Сокджина явно другие намерения, он и так позволил постороннему альфе сверх всяких приличий пробыть в комнате молодого омеги. И Мин только заслышав грозный топот, осторожно встает со своего места и поддавшись искушению, наклоняется прижавшись к омежьему лбу теплыми губами. На его манипуляцию Чимин довольно уркает, ерзает, но не просыпается. И альфа, прежде чем покинуть спальню, со всей скопившейся в душе нежностью трепетно подтягивает сползшее одеяло, совершенно не замечая смотрящего вслед взгляда. А теплым осенним утром, спустя два дня после случившегося, Юнги получает тонко пахнущую завораживающим ирисом записку, с приглашением встретиться у озера между их поместьями.༺☆༻༺☆༻༺☆༻
Сегодня
Альфа сидит на поваленном стволе, прислонившись спиной к дереву, и прижимая к себе омегу. Руки его хаотично скользят по юному телу, проходясь, наверное, по всем поверхностям. Взгляд мужчины с откровенным желанием скользит по светлым волосам, губам, шее, опускается на волнующуюся грудь, опять поднимаясь на губы. Длинные пальцы едва касаются подбородка, слегка приподнимая разрумянившееся личико. Мужчина томительно ожидает, пока подрагивающие омежьи ресницы опустятся, прежде чем поддаться вперед и поцеловать пылко, с упоением… Запахи сгущаются, смешиваясь, а руки подрагивают от одновременно предвкушения и запрета позволить себе, им, большее, и альфа с трудом отстранившись, шепчет в покрасневшее ушко: «мой, мой, мой…» и едва сдерживается, получая заветное «твой»… Проходит еще много времени, прежде чем они, наконец, находят в себе силы отпустить друг друга, оставляя только взаимное тепло и неженье. — Юнги, — тихо зовет омега, — я ведь так и не сказал тебе спасибо, за то, что спас меня тогда. — Хотел бы я ответить: «не стоит благодарности», — альфа непроизвольно сжимает руки крепче на хрупкой талии, — но давай, ты больше не будешь так рисковать. — Хорошо, — быстро соглашается омега, и приподнявшись, легко клюет мужчину в челюсть. — Чимина, — Юнги замолкает ненадолго, и слыша в ответ вопросительное «М?», прочищает горло, словно собирается с мыслями. — Я, понимаю, что тороплюсь… Но время, оно играет против и катастрофически быстро заканчивается… И я хотел бы все сделать правильно, но… но ты не против если бы твой дядя рассмотрел меня как… как пару для тебя? — Ты сейчас серьезно? — омега в ответ сияет глазами, и дождавшись утвердительного кивка, кидается на альфу с удушающими объятиями. — Да! Да! Да! Да! Да! — Я завтра же… — Дядя Намджун уехал на два дня, — грустно прерывает Чимин. — Тогда после бала? — неизвестно кому задает вопрос Юнги. — Нет на балу я предварительно переговорю с ним.