༺☆༻༺☆༻༺☆༻
За несколько десятилетий
до начала событий
Знакомый ровный шум дождевых капель льет неуступчивой зыбкой стеной на земляную широкую дорогу, превращая ее поверхность в своеобразный природный кисель, омывает каменные стены дворца, смывает прошлое, подготавливая старое к новой эпохе. А сильный порывистый ветер, словно искусный музыкант, заставляет дребезжало «запеть» даже оконные стекла. На улице почти темно, но юный омега упрямо стоит у оконного проема вглядываясь в мглу. Сейчас, когда звуки природы в полной мере заглушают лязг разворачивающейся за стенами битвы, глаза — его единственная возможность узнать ее исход. Мальчик отряхивает свое старое, местами подлатанное одеяние и нетерпеливо сцепляет пальцы в замок, испуганно вздрагивая, когда огненной змеей по небу извивается молния, а земля содрогается от перекатного грома. Но несколько мгновений света позволили ему рассмотреть все. И спадающие с неба дождливые гроздья, и мокрые перекошенные яростью лица взобравшихся на стены воинов, и сияющую смертоносными вспышками сталь оружия. Очередной раскатистый смех неба сливается с глухим ударом разлетающихся на мелкие щепки входных ворот дворца. Исход битвы предрешен и понятен, даже такому далекому от политики и военного дела человеку, как он… Омега вновь поправляет свой ханбок и, судорожно выдохнув, разворачивается к двери, но не выходит, а принимается прохаживаться по комнате. Ему нужно успокоиться, ведь через несколько минут должна состояться самая главная встреча в его недолгой жизни… — Да здравствует новый император! Долгих лет жизни императору! — дружный хор голосов разносится по разгромленному и местами залитому кровью залу. Сотни людей в вынужденном порыве опускаются на колени и склоняют головы перед стоящим в латах человеком, безоговорочно признавая его величие и власть. Мужчина, криво усмехнувшись, лишь снисходительно кивает в ответ — другой реакции он и не ожидал. Длинная вереница, теперь уже поданных, лично хочет засвидетельствовать ему свое почтение и, коротко представляясь, роняет пару тихих предложений о себе. Вся проходящая перед ним толпа сливается в единый вихрь однотипных лиц, боязливых взглядов и практически одинаковых, ропщущих пожелания благоденствия, голосов. — Приветствую короля! Долгих лет жизни королю! — звонкий ломающийся на высоких нотах пока еще детский голос заставляет альфу бросить пристальный взгляд на стоящего перед ним. И восторженно ахнуть от гордой постати всего своего небольшого роста, открытости и смелости, пылающих в небольших обрамленных пушистыми ресничками глаз. Омега. Перед ним определенно омега. Совершенно юный, крайне обворожительный и безрассудно смелый омега. — Как твое имя? — заинтересованно рокочет император. — Исо. Меня зовут Мун Исо. Мой папа был придворным омегой в свите супруга императора Ли Джэджуна… — Что же, похвально, что дети продолжат идти по стопам своих родителей. Раз родивший тебя омега был в услужении у моего папы… Думаю, тебе будет самое место в новом гареме, чтобы через несколько лет уметь развлечь меня… Маленькие пальчики сжимаются в крепкие кулачки, а округлые губки приоткрываются в немом возмущении. Ли Кай делает короткий кивок головой, и к Исо подходит один из охранников, намереваясь отвести мальчишку. Хрупкое тело резко изворачивается, вырываясь из чужих рук, и в два прыжка оказывается возле самого императора, нарушая все почтительные расстояния. Стоящий за спиной альфы стражник дергается, обнажая меч, но император жестом его останавливает, желая послушать омежку — забавный малый, однако. — Мун Чону — это имя моего папы, — император недоуменно смотрит в ответ на столь наглое создание. — Двенадцать лет назад он был вашим наложником… — мужчина хмурит брови, пытаясь вспомнить одно лицо из сотни, успевших побывать в его постели за столько лет, — а через шесть месяцев, после того как вы его оставили, родился я. Я ваш сын, — чеканит мальчик, а лисьи глаза Ли Кая удивленно распахиваются. Определенно, это самый борзый из всего выводка его бастардов, жаль только, что омега — был бы альфой может и вышел бы из него хоть какой-то толк… Вопреки всему толк вышел, и Ли Кай впервые и неожиданно для себя даже испытывает чувство гордости за своего отпрыска, пусть и омегу. Мун Исо был приставлен к малолетнему сыну-омеге императора Ли Киквану в качестве служки. Имея представление об избалованности господских детей, мальчик предвкушал унылые будни подай-принеси, разнообразненые, за малейшую провинность или просто для проформы, побоями. Был уже у омеги опыт в этом вопросе, когда, забавы ради, племянник нынешнего императора и сын предыдущего оставил на его спине россыпь ожогов от щипцов для завивания волос. Ставя очередную отметину, обезумевший в своем вседозволии омега, видя чужие слезы, кричал: «Я научу тебя терпению!» Но Кикван превзойдет все ожидания — в хорошем смысле этого слова. Более чуткого, доброго и отзывчивого человека Исо еще не встречал за всю свою сознательную жизнь. Когда при первой встрече, коротко представившись, Мун Исо опустился на колени и почтительно склонил голову перед своим молодым господином, меньше всего он ожидал осторожного прикосновения нежных пальчиков к своим плечам. Исо тогда удивленно приподнял голову, опасливо уставившись на принца. Мальчик в ответ одарил его беззубой улыбкой и, склонившись к его уху, тихо прошептал: — Я знаю кто вы, Исо. И пусть я открыто не смогу называть вас братом, но надеюсь иметь возможность стать для вас другом… Старший омега, потеряв дар речи на эту отповедь, лишь коротко кивнул, принимая чужую дружбу, чтобы никогда не пожалеть о своем решении. Поначалу Ли Кикван в силу своих ограниченных возможностей заботился лишь о комфорте и быте старшего. Так, вместо камышовой циновки и места у порога, у Исо появились стеганные теплые одеяла и смежная, пусть маленькая, но собственная комната. В его рационе все чаще стали преобладать блюда императорской кухни и заморские сладости и фрукты. Даже его одежда преобразилась — его ханбок, хоть и был стандартных цветов, но для пошива использовалось не грубое полотно, а мягкий хлопок. Сам Мун Исо, относившийся к принцу сначала с недоверием, постепенно оттаял, отвечая всей скопившейся нежностью и заботой своего израненного сердца. Он покрывал шалости, закрывал глаза на тайные вылазки в город и даже обучил Киквана столь непотребным занятиям, как стрельба из рогатки, гаремные танцы, тхудэну и многому другому. Насколько у Исо складывались любовно-братские отношения с младшим омегой, настолько он находился в постоянном противостоянии с наследным принцем Ли Сюмином. Альфа буквально возненавидел Исо и прилагал максимум усилий, чтобы отравить жизнь омеге. Даже не погнушался затолкать в комнату семнадцатилетнего течного омеги своего друга. Правда ситуация разрешилась, к ярости Сюмина, не в его пользу. Спустя две недели по завершению эструса Ли Кай призвал Исо к себе, дабы донести благую весть — старший сын генерала Чона — Чон Хэшин (тот самый очарованный нежнейшим запахом сирени и не позволивший себе никаких вольностей в момент омежьей слабости альфа) пожелал юношу себе, и теперь в течении ближайших пары месяцев его будут готовить и обучать. Мун Исо в ответ лишь насупился, пренебрежительно поинтересовался: кто и где его будет обучать ухватам шлюха. Ли Кай ошеломленно приподнял брови и разразился громким хохотом, осознав двусмысленность всей ситуации. — Ума не приложу, где вы смогли пересечься… Но Чон Хэшин пожелал тебя в мужья, — все еще улыбаясь, дал разъяснения мужчина. — Но как же… я же… — растерял вмиг все слова омега, до конца не веря, чтобы такой статный и благородный альфа мог заинтересоваться его персоной. — Скажу честно, — прочистив горло, продолжил император, — я сам был удивлен настоятельной просьбе генерала. Но он рассказал, что Хэшин уже год только из-за тебя и ездит во дворец, чтобы хоть издали полюбоваться, а почувствовав твой запах во время последней те… омежьих дел, совсем потерял голову и даже объявил голодовку, заверяя что лучше умрет, если ты не станешь его мужем, — чем больше говорил Ли Кай, тем больше удивления проскальзывало на омежьем лице. — Признайся, ты поощрял Чон Хэшина при личных встречах? — Что? Я же никогда и ни с кем! — Исо испуганно опускает глаза, стараясь обойти историю, как именно альфа почувствовал его запах, и быстро затараторил. — Альфа Чон однажды помог мне донести корзину с яблоками из сада и на день рождения принца Киквана, в благодарность за заботу о наследнике подарил мне коробку хангы… — Хорошо-хорошо, — император миролюбиво поднимает руки, — я верю в твою… гммм чистоту, просто хотел прояснить некоторые вопросы… Кстати, учитывая твой статус, нами было принято решение о твоем вхождении в семью моего троюродного брата, и с сегодняшнего дня ты носишь фамилию Ли. Конечно, тебя еще следует подготовить, но время поджимает, и я не совсем уверен… — Я справлюсь, — восклицает юноша и, осознав, что в очередной раз перебил императора, тут же тушуется, — извините. Я просто хотел сказать, что изучу все необходимое, чтобы ни в коей мере не опозорить ни фамилию «Ли», ни семью, частью которой мне предстоит стать… И Ли Исо действительно изучит, конечно не без помощи Киквана. За два месяца омега совершит практически невероятное — освоит все то, на что у некоторых уходят годы. В тот день, наблюдая за тем как его вчерашний бастард, а сегодня выходец из императорской семьи, его сын-омега, буквально сияет исполняя все наставления чимне, Ли Кай испытает чувство отцовской гордости. Чувство, которое он не рассчитывал почувствовать до момента успешной сдачи кваго Ли Сюмином. Определенно, от детей-омег тоже есть толк. Единственное, что омрачало, теперь уже Чон Исо, в столь счастливый для каждой омеги день — это расставание с его отрадой и любимым младшим братом. Крепко обнявшись напоследок, юноши пообещали друг другу как можно чаще видеться и не терять связь. Любящий уважительный муж, новая радушно встретившая омегу в свои объятия семья — сделают последующие несколько лет самыми счастливыми в жизни Исо. За десять лет совместной жизни омега подарит супругу троих детей, всех как один унаследовавших как внешность, так и легкий нрав Чонов. Последние роды выдадутся крайне тяжелыми и, впервые воспротивившись воле супруга, Чон Хэшин отправит Исо с новорожденным сыном в отдаленное от столицы поместье, для восстановления здоровья. Спустя месяц нахождения там Исо узнает страшную весть — в имение Чонов ударит молния, и во время пожара в огне погибнет Хэшин и двое старших его детей. Генерал Чон не перенесет известие о гибели младшего сына и внуков и последует вслед за ними. А из бездонной пропасти, именуемой горем, Исо будет медленно вытягивать Кикван, связавший полгода назад свою судьбу с сыном советника правой руки — Мин Ушиком. Ожидающий своего первенца младший омега проявит несвойственные для себя решительность и упрямство и убедит Исо перебраться в их с супругом дом. С каждым новым вдохом, с каждым очередным днем Исо будет учиться жить по-другому, по-новому, жить с постоянной болью потери любимых и дорогих для него людей. Спустя месяц он начнет помогать Киквану управлять поместьем, через два он вспомнит как это улыбаться, услышав первые связные звуки своего ребенка, через три его захватят хлопоты и заботы о новом жителе Даукары, а когда через месяц молоко у родившего омеги вдруг исчезнет, Исо станет кормильцем для маленького Юнги. Спустя год Мин Ушик найдет доказательства того, что причиной пожара имения Чонов была вовсе не молния, а спланированный поджог. Поддавшись уговорам Исо, альфа выдаст всех замешанных в этом деле людей. В тот день, собрав необходимые вещи и поцеловав крошку Хосока на прощание, Исо уйдет, оставив лишь письмо-просьбу, в случае если с ним что-нибудь случится — позаботиться о его сыне… Он вернется спустя несколько лет. Не пощадив даже кровного брата, он отомстит всем причастным к гибели его семьи, заимеет полезные связи во всех кругах общества и станет тем самым «Чон Исо», имя которого будут бояться и уважать одновременно во всем Даукаре. Холодный, сдержанный, местами безжалостный Исо никогда не будет стараться выступать на первых ролях, ему всегда будет сподручнее действовать из тени, занимая позицию «серого кардинала». А прошлая личина — заботливого и любящего омеги, станет недоступной даже для дорогих сердцу людей. Правда в исключительных случаях, она все же будет пробиваться наружу, беря верх. Но крайне редко. Практически никогда. Теперь Исо будет действовать иначе: он обманет, отомстит, украдет, убьет или уничтожет любого, посмевшего обидеть кого-то из его приближенного круга. В дальнейшем он допустит всего одну ошибку — подпустит О Джуна слишком близко, позволит практически влезть в семью Мин, а позже собственноручно вырвет сердце этой лживой твари. Но будет уже поздно. Мин Ушик и Мин Кикван погибнут в результате нападения, а Мин Юнги получит сразу два шрама: на лице и сердце…༺☆༻༺☆༻༺☆༻
За три месяца
до начала событий
Ветер бушует, ломает ветви, а более податливые деревья гнет, прижимает к земле, словно пытаясь узнать их предел. Он раз за разом совершает свои нападки на удаленно стоящий в лесной глуши домик, стуча по деревянным стенам и швыряясь струями из смеси дождевой воды и снега. Но вопреки всем его каверзам в маленьком домишке тепло и уютно, а раззадориваемый ветряными порывами огонек в камине становится лишь прожорливее, поглощая один за одним подбрасываемые поленья и благодарственно одаривая обитателей теплом и светом. Зычное грохотание неба проходится по бревенчатым стенам вибрацией и тревожит сон лежащего на постели омеги, вынуждая его отозваться болезненным стоном. Чон Исо молниеносно вырывается из своих воспоминаний и подлетает к юноше. Прохладная рука заботливо опускается на покрытый испариной лоб и, отбросив влажные пряди, позволяет губам прижаться. Исо проверяет таким нехитрым способом температуру младшего и удовлетворенно кивает на отсутствие жара. Юноша в ответ слабо ворочается и тихо стонет имя: — Юнги… — Шшшшш, Чимини, отдыхай, — шепчет старший, принимаясь тихо напевать: — Скоро появится рядом твой парень. Будешь, женьшень мой, счастливо свой век доживать… Чон Исо с разливающейся из сердца ласковой нежностью наблюдает за успокаивающимся юношей и тепло улыбается на мерное сопение и тихое причмокивание — очевидно, круг особенных людей нужно будет расширить на еще одного человека. Продолжая поглаживать Чимина по голове и тихо напевая колыбельную, омега удобнее устраивается на подушках, принимаясь обдумывать свои дальнейшие действия. Ему предстоит приложить максимум усилий, чтобы склеить все побитые между Чимином и Юнги горшки и, наконец-то, исправить собственную совершенную в прошлом ошибку…༺☆༻༺☆༻༺☆༻
Торопливыми рывками семенящей походки пушистый бельчонок спускается по морщинистому стволу дерева. Опасливо замирая в самом низу, зверек оробело взирает на распростершееся белоснежное покрывало — еще накануне вечером ничего подобного не было! — не решаясь сделать первый шаг в зыбкую неизведанную снежную пучину… Морозный воздух резко и безжалостно охлаждает вырвавшееся теплое дыхание, медленно опадая стайкой застывших капелек и оседая неровными кристаллами инея на меховом вороте. Зверек пугливо озирается и, заприметив наблюдающего за ним, быстрой вспышкой вздымается вверх, прячась от странного двуногого существа в надежности своего скрытого ветвями дупла. — Постой! — кричит ему вслед незадачливый омега и в несколько широких шагов приближается к дереву, тише добавляя, — я тебя не обижу…. Юноша, кружась, обходит дерево несколько раз по периметру в надежде вновь увидеть зверька, но поняв тщетность своего занятия осторожно кладет принесенные угощения у подножья дерева. Раньше Чимин всегда подкармливал белок в парке возле… поместья, где жил ранее, и сегодня с утра, увидев белое убранство улицы, он с трудом отпросился у дядюшки Исо совершить старую традицию. Зимние дни быстротечны, казалось, что солнечное светило только что опаляло морозными лучами из своего зенита, как спустя несколько морганий, те же самые лучи разбавляют белоснежную краску алыми закатными цветами. Грустно выдохнув и стараясь вступать в свои же собственные следы, чтобы окончательно не утонуть в белоснежной массе, омега принялся медленно пробираться к одиноко стоящему дому. Он уже достаточно долго пробыл на улице и сейчас чувствует, как мелкие морозные иголочки проходятся легким приятным покалыванием по его щекам, а ноздри от частого шмыганья угрожают слипнуться. Чимин не готов вновь слечь в постель на длительное время из-за простуды, ему и так всего несколько дней назад было дозволено выходить на улицу. И в этой глуши это стало для омеги единственным развлечением. За две недели своего пребывания здесь, кроме дядюшки Исо, он более не видел ни единой живой души. Да, старший омега — заботливый человек (вон как ловко Чимина из костлявых рук смерти вырвал) и интересный собеседник (Пак столько всего нового успел узнать за время общения с ним, что всего и не упомнить), но в тоже время дядюшка Исо — еще тот скрытник и интриган! Как бы юноша не пытался выведать и узнать, старший ни разу не обмолвился зачем омега здесь, говоря все время, что еще не время и Чимин еще слишком слаб… И эти недосказанность, неясность, неизвестность пугают омегу до струящегося по спине липкого пота и бессонных ночей, когда освободившийся от дневных хлопот мозг рисует мрачные картины чиминового будущего. Снег весело поскрипывает под небольшими сапожками мурлыкающего себе под нос успокаивающие мантры собственного сочинения омеги. Юноша делает глубокий вздох, позволяя морозному воздуху проникнуть внутрь и сковать все непрошенные сейчас мысли с чувствами. Взгляд понуро скользит по снежному покрывалу, испещренному только им же протоптанной дорожкой, как вдруг натыкается на непонятные вмятины. Пытливый ум и преобладающая в последние дни праздность, подталкивают омегу спешно подойти ближе, чтобы изучить небольшие продолговатости с двумя округлостями впереди. Очевидно, это заяц. Перед глазами Чимина невольно всплывает практически аналогичная картинка из книжки со сказками старого няня. Омега, довольный своей находкой, едва ли не пританцовывает — нужно будет завтра кроме орехов прихватить с собой и морковь или какие там еще овощи они любят. Чимин делает несколько шагов вдоль оставленной зверьком тропы и пораженно застывает, обнаруживая рядом с мелкими заячьими большие отпечатки, очень похожие на следы крупной собаки или… Омега внутри весь холодеет и впопыхах разворачивается, устремляясь к дому, — нужно поторопиться, иначе добычей может стать и он. Слезы скапливаются в уголках глаз, ему неимоверно жалко зайку, который, очевидно, вскорости станет волчьим кормом. Ему неимоверно жалко себя, так же как и этого слабого обитателя леса, загнанного с целью уничтожения более сильными представителями. Страх безжалостно подгоняет юношу вперед, и он ступает без разбору, грузнет в мягком плене несколько раз едва не падая. Маленькой снежной горкой, он практически забегает на порог дома и несколько раз подпрыгивает в попытках стряхнуть лишний снег. Юноша обессилено приваливается спиной к входной двери и глубоко дышит, пытаясь скрыть симптомы своего бегства. Чимин часто промаргивается и, приклеив к своему лицу самую лживую, но от этого не менее лучезарную улыбку, тихо проскальзывает в дом, предвкушая явное недовольство дядюшки Исо его внешним видом. Все еще улыбаясь, Чимин медленно оборачивается и смело встречается со строгим прищуром старшего. — Чимини… — сурово поджимает губы Чон Исо, бегло оглядывая излежавшегося в снегу омегу. — Ах, дядюшка, — принимается нарочито весело тараторить юноша, намеренно забалтывая старшего омегу, если не вусмерть, то хотя бы до забвения. Если старший узнает о чиминовом открытии не видать ему больше прогулок на свежем воздухе, как своих ушей. — Я таки встретил бельчонка! А вы говорили, что зря только время потрачу. Маленький, пушистый с такими забавными кисточками на ушках, но я себя выдал, и он убежал. А еще мне удалось обнаружить следы зайца на снегу, и, представляете, он… — Чимин, — старший предостерегающе поднял ладонь вверх, — можешь не стараться заговорить меня. Быстро снимай вещи и садись ближе к камину греться. Это же надо так изваляться в снегу! — недовольный излишней медлительностью юноши Чон Исо сам принялся выуживать Чимина из уличного облачения, не переставая корить. — Ну право слово, словно дите малое, снег набрал даже в сапожки! Чимин послушной куклой вертелся в умелых руках омеги и даже не успел опомниться, как обнаружил себя сидящим у камина с опущенными в тазик с горячей водой ногами и попивающим дымящийся ароматный чай. — Как ты себя чувствуешь? — прохладная рука заботливо опускается на лоб Пака, измеряя температуру. — Дядюшка Исо, со мной все хорошо, не переживайте! Я за всю жизнь всего раз и болел, а в этот просто так случилось… — Может расскажешь, что же произошло? — Чон Исо обеспокоенно усаживается рядом, все же ему известно многое, но далеко не все. — А, может, вы мне расскажите зачем я здесь? — в ответ парирует Чимин, смело глядя в ответ. Омеги впериваются друг в друга немигающими взглядами, вступая в непростое соревнование — кто кого переглядит, начиная настоящую битву, стредаун в своем чистом виде. Ни один не собирается уступать, у Чон Исо за плечами многолетний опыт борьбы и аура человека, одного моргания которого хватает, чтобы привести в действие целые армии, у Пак Чимина — года практики с кузенами. И все же старший сдается первым, часто промаргиваясь, омега отводит взгляд в сторону. Чон Исо уступает, он и без того понимает, что порядком затянул игру молчанку, хоть уже давно обдумал, как максимально безопасно для себя и императорской семьи, преподнести младшему всю информацию… — Хорошо, — Исо повержено откидывается на спинку кресла. — Чимини, что ты знаешь о Даукаре? — Ну, это страна, — довольный своей победой улыбается младший и тут же хмурится не до конца понимая вопроса — он же хочет понять зачем он здесь, а не получить урок географии. — На северо-востоке от Гасадалура. С одной стороны она омывается Большим морем, с другой межуется Цепной горной системой. Ближайшие соседи: Камураск, Бибери, Хахве, Гитхорн и Хоутоувань. Денежная единица — даукарский мун. Столица — Брем. Официальный язык — даукарский. Монархия. Страной управляет император Ли Кай, девятый представитель своей династии… — А что еще? — уголки губ старшего ползут вверх, малыш оказывается действительно эрудированным и неплохо подготовленным, не зря его дядя-альфа взял в оборот. — Чем Даукара отличается от других стран, от Гасадалура, например? — Ну здесь красиво, и судя по тому, что я видел, все такое же, но немного иное… Звезды другие и природа немного разнится, но все равно красиво. — Я не о том, Чимин, — Исо поднимается со своего места, принимаясь прохаживаться взад-вперед. — Так уж устроен наш мир, что в большинстве своем в нем правят альфы, что в Даукаре, что в Гасадалуре. Я, конечно, немного осуждаю наших прародителей-омег, что поддались уговорам этих вероломных альф-агрессоров и отдали им бразды правления, но прошлого увы не вернуть… Ах, что это я, — спохватился старший, — отвлекся немного. Главное отличие между нашими странами — это узаконенное количество омег рядом с альфой. Для Гасадалура норма семьи — это один альфа и одна омега, возможны, конечно, ответвления в виде любовников, но их наличие скорее порицается, чем одобряется. Даукара же — это мир гаремов. В нашей стране статус альф, помимо тяжести золотых мунов в кошельке, подтверждается еще и обилием принадлежащих ему омег, подтверждающих альфью силу и выносливость. Хоть сам обладатель может даже носа туда не совать, но гаремом обеспечен быть обязан… — И вы хотите сказать, — ошарашенный предполагаемой догадкой юноша отчаянно впивается пальцами в подлокотники, — что меня заприметили для чьего-то гарема? Мне, конечно, говорили комплименты про внешность, но я не настолько красив, чтобы так тратиться, чтобы заполучить мою скромную персону в услужение, и поэтому… Чон Исо обрывает отповедь звонким, раскатистым смехом. — Чимина, ты либо рос в мире без зеркал, либо просто не осознаешь свою привлекательность. Но об этом немного позже. Расскажи более детально как тебя схватили. — Особо не помню… В тот вечер я сильно поругался с с…семьей, — старший печально отметил, как особенно тяжело Чимину далось последнее слово, — и, невзирая на дождь, оседлал своего коня, и ускакал к озеру, чтобы… чтобы немного остыть… А потом темнота, и очнулся я уже в этом доме. Исо кивает мысленно дорисовывая известное ему и не озвученное Паком и, подлив немного теплой воды в таз, слегка корректирует русло беседы. — Ты знал, что в гареме нет случайных омег? — юноша в ответ отрицательно машет головой. — Кто-то приходит в него по доброй воле, кого-то приводят или продают родственники, некоторых купили на невольничьем рынке. Но в нем всегда присутствует гармония сочетания определенного количества блондинов и брюнетов, голубоглазых и кареглазых, высоких и не очень, даже количество выходцев из разных стран и то строго регламентируется… так сказать собирается коробка сладостей, с начинками на любой вкус. Мало ли что захочет господин. — Все равно не понимаю зачем столько тратить на меня… — повторяет юноша и цепенеет от ужасающей догадки — «продают родственники». Неужели его продали? Чимин с силой загоняет ногти в мягкую плоть ладоней, интересуясь дрожащим голосом: — А как я попал к вам? — Ты редкое сочетание омеги: красивый, умный, образованный… уверен «охотники за головами» давно следили за тобой, и поимка твоя была лишь делом времени, — не подозревая о чужих переживаниях, пускается в повествование старший. — Мы же раз в три месяца пополняем на невольничьих рынках и слуг, и наложников для господина… Там тебя увидели. И твоя внешность необычна и изыскана даже для нас… А так как ты был болен, и попросили за тебя совсем немного, то был без раздумий приобретен. — Ну вот. Я еще и товар по дешевке, — небывалая волна облегчения захватывает Чимина — все же он не настолько был предан ближайшими людьми, и вопреки ситуации омега улыбается. — Вас тоже так купили? — Ты совершенно прав, две с половиной тысячи мунов золотом за тебя — это ничтожно мало, — Исо довольно хмыкнул на приоткрывшийся в немом ошеломлении чиминов рот. — И отвечая на твой второй вопрос: нет, меня не купили, я был передан в услужение по наследству. — А кто, — Чимин кое как справился с накрывшим его изумлением, — тот вельможа, на кого вы работаете? — Солидный альфа, вступающий в почтенный возраст, — Чимин брезгливо морщит хорошенький носик, а Исо любовно треплет его по светлым прядям, все-таки омеги всегда омеги, до конца верят в сказки и ждут своих принцев. — Но не переживай, ты с моим господином никаких дел иметь не будешь. У него есть любимый наложник, на несколько лет младше его, и двое малолетних детей. — Так я буду служкой? — интересуется Чимин, представляя себя на месте гувернера, но мысль об уплаченных за него деньгах заставляет в этом усомниться. — Нет Чимина, — Исо осторожно прокашливается, переходя к главному. — Наш господин готовит тебя в подарок… своему внуку. — Что?! — уже смирившийся с участью быть в услужении юноша, разбрызгивая воду, подпрыгивает на своем месте, разворачиваясь лицом к старшему. — Я не вещь, я — человек! Меня нельзя дарить… уж лучше… — младший закрывает лицо ладошками, принимаясь горестно рыдать, не в силах назвать имя костлявой омеги с косой, с которой недавно чуть не познакомился лично. — Чимина, — старший тут же заключает его в крепкие объятия, успокаивающе поглаживая, — не плачь, пожалуйста. Уверен, он тебе понравится… — младший омега отрицательно машет головой, щедро орошая чужую грудь слезами. — Он самый добрый и заботливый из известных мне альф Даукары, и никогда ничего не сделает против твоей воли… — И почему тогда такой образчик добродетели нуждается в подобных подарках?! — возмущенно вскрикивает Чимин, приглушенно бормоча и постепенно успокаиваясь. — Не желаю…не хочу… иметь с ним… ничего общего. — Может ты будешь достаточно убедительным и сможешь его уговорить вернуть тебя в Гасадалур? — предпринимает отчаянную попытку склонить младшего в мирное русло Чон Исо. — Думаете получится? — Пак приподнимает заплаканное личико, во все глаза уставляясь на старшего, пусть его и в Гасадалуре никто не ждет, но и здесь, к тому же на таких условиях, он тоже оставаться не намерен! А о том, чем он займется на родине омега подумает позже, главное вырваться отсюда. — Угу, — кивает Чон Исо, продолжая успокаивающе поглаживать чужую спину. — Он довольно демократичен, и, возможно, отправит тебя туда, куда ты пожелаешь… — А как его имя? — неизвестность пугает своей неопределенностью, а когда ситуация более или менее ясна к ней можно подготовится. — Не могу сказать… — непреклонно отвечает Чон Исо — Ну и ладно, — обиженно дует губы Пак, принимаясь обдумывать складывающуюся ситуацию. Чимин имеет представление о большинстве дворян Даукары, и эта информация ему ой как бы пригодилась. — Но так и знайте, я при первой же встрече попрошу, нет, потребую, вернуть меня домой. — Хорошо, — миролюбиво соглашается Чон. — А пока ты ждешь возможности поговорить с внуком нашего господина, ты будешь несколько месяцев заниматься в школе гетер. — Как долго? — Думаю, месяца три-четыре, — Пак утвердительно кивает, а острый ум уже выстраивает цепочки умозаключений: чем с большим количеством людей он сможет пересечься, тем больше информации соберет, а это в свою очередь позволит разработать более детальный и безопасный план дальнейших маневров или возможного… побега. Чимин предвкушающе потирает руки — не с тем омегой они связались, ой не с тем — не зря же он славился своей дипломатией и находчивостью. Он больше не загоняемая хищником в лесу добыча, он теперь осторожный бельчонок, тщательно обдумывающий каждый свой шаг! А пока, чтобы никто не заподозрил его умысла, придется некоторое время поизображать со всем согласного пай-мальчика.༺☆༻༺☆༻༺☆༻
Жилистый омега скупо поджал тонкие губы, делая и без того постное лицо еще более скабрезным. Он коротко кивнул, без слов веля своим ученикам выстроиться в одну шеренгу. Молодые, красивые, статные, окрыленные… словно сошедшие с полотен художников эпохи рококо… и крайне раздражающие, ирритирующие буквально до кишечных спазмов. С каким бы удовольствием он бы постирал с их лиц эти робкие, но чарующие улыбки и сияющую надежду в глазах. О, Боги, как же он их ненавидит! Это сборище идиотов, раздражающих своей наивной верой в сказки типа светлого будущего! Небеса, как же он им завидует — шанс заполучить это самое светлое будущее у них все еще есть, в отличие от него … Поудобнее перехватив свою бамбуковую указку, учитель танцев неспешно проходится вдоль стройного ряда, вынуждая ожидающих вердикта юношей начать нервно переминаться с ноги на ногу. Кальф довольно усмехается произведенному эффекту и брезгливо косится на будущих гетеров состоятельных и состоявшихся альф Даукары, если, конечно, омежки доживут до донца обучения. Одна жалость — проявить себя он может не со всеми… Особой кастой вычурностью нарядов и дороговизной украшений из пятнадцати воспитанников выделяются вынужденные «любимцы» — бастарды богатых и жаждущих влияния семей, надеющихся при помощи своих ублюдков проникнуть в правящие кланы… За ними следуют куда более скромные как в одеянии, так и в мировоззрении наивные дурачки, надеющиеся смазливой мордашкой и услужливой дыркой завоевать себе место под солнцем… Глупцы! Они даже не осознают в своем наивном бахвальстве простых вещей — они товар, скот, приобретенный школой на невольничьих рынках, который после курса обучения, руководство потом надеется продать в разы дороже… Благо, причины их «текучести» никогда не вызывали вопросов. И завершает всю эту разноцветную толпу особенный и от этого крайне раздражающий сученыш, которому уже уготовано место в гареме правящей семьи… Больно прикасаясь к нежным телам острым концом своей палки, учитель, не гнушаясь личными оскорблениями и отзывами об умственных и физических способностях, сообщал каждому омеге об их недочетах: — Чисон, — ощутимый тычок в бок, — за твоими телесами уже скоро не будет видно остальных, со следующего занятия будешь стоять в последнем ряду… Тхэхван, — болезненный шлепок по лодыжке, — тяни носок, ты же не гарцующая на плацу лошадь, право слово… Баул, — легкая указка проходится резкой болевой вспышкой между лопаток, — если тебе ближе земледельческие работы нечего занимать здесь чужое место… хотя ты при желании борозду своим носом точно пропахать сможешь… Чимин, — замахнувшаяся трость остановилась в миллиметрах от тела самого раздражающего и, одновременно с этим, самого талантливого омеги. Ох, с каким удовольствием он бы прошелся по этой медовой коже, исполосовывая ее рубцами и навсегда закрывая этой нахальной мразе путь в любой приличный дом, не говоря уже о императорском гареме… и он бы непременно реализовал это, если бы не стоящий за спиной юноши Чон Исо… тягаться с официально не оглашенным, но все же сыном правителя себе дороже. — В следующий раз старайся лучше. Джедок, — яростный удар по основанию голени вынуждает юношу от неожиданности рухнуть на пол, разбивая колени в кровь, — прекрати жрать. Ты же омега, и должен быть легким словно перышко, а не заставлять своими прыжками ходить ходуном стены… Ёнджо… — Он уже и так трижды ушивал свои одежды… — тихо роняет Пак, вступаясь за самого младшего из товарищей и помогая ему встать. — Я ослышался, — учитель фурией разворачивается, злобно сверля Чимина взглядом, — или в помещение залетел комар, и своим раздражающим писком вносит смуту? — Джедок уже месяц практически ничего не ест, — упрямо сжав кулачки, Чимин выступает вперед, прикрывая омегу собой (все же забота о меньших у него, наверное, в крови), — и только вы до сих пор не замечаете, что он теперь в половину легче любого из нас. — Как ты смеешь мне перечить? — учитель замахивается, но его прерывают, а не Бог весь что возомнивший о себе омега вновь не получает заслуженного наказания. — Что здесь происходит? — чеканя каждое слово, вопрошает вошедший. — Ах, господин Чон, — в низком приветствии кланяется учитель, — ничего такого, всего лишь воспитательные работы. — Я заметил, — голос Чон Исо отдает сталью, омега осматривает стоящих в танцевальных костюмах юношей, — разве ученики не должны были закончить танцевальную практику еще четыре часа назад? Или вы, господин кальф, вновь делегировали себе полномочия менять учебную программу? — Ну что вы, господин Чон, — целебным елеем растекается учитель, — завтра просто весь день будет посвящен практическому занятию, вот мы и нагоняем… — Ладно, юноши, главный наложник императора Ли Кая соблаговолил сегодня лично посетить вашу школу, чтобы присмотреть потенциальных хатунов. У вас есть тридцать минут, дабы привести себя в порядок, — легко кивнув, омеги упорхнули из комнаты довольными пташками. — Что за занятие? — хмуря брови, интересуется тем временем Исо, а учитель танцев услужливой змеей подползает ближе, буквально шепча на ухо. — Смотрины… — Но Чимин… — Конечно-конечно, мы помним. Завтра ваш подопечный будет только наблюдать… Маленькие частички хрустящего гравия так и норовили проникнуть в изящные туфельки вышагивающего по извилистым тропинкам оранжереи омеги. Благоухающие нежными ароматами цветы выстраивают целые «паутины» из своих запахов, нарочито завлекая к себе порхающих бабочек. Изумрудная зелень так и манит своим призывом ощутить ее шелковистую мягкость босыми стопами. А плескающиеся во многочисленных мелких прудах рыбы с интересом выглядывали из своих убежищ на столь редкого в их стенах гостя… Хотя казалось, что когда за окном тускло освещенный редкими натужно пробивающимися сквозь снежные тучи солнечными лучами день, глубокие сугробы и проникающий сквозь многослойность одежды леденящий холод, эта ситуация должна была бы складываться совершенно противоположным образом… Но даже бродящему по распаренному излишней влагой помещению омеге совершенно не было дела до окружающих его красот. Вместо этого юноша совершал странно-кощунственный набор действий — он бездумно срывал встречающиеся на его пути бутоны, подносил каждый к носу, вдыхая нежный аромат, и рассеяно принимался обрывать бархатные лепестки. А ни в чем неповинные цветы, скользя невесомыми хлопьями по атласной ткани ханбока, падали на землю, соединяясь с красными, белыми и персиковыми — всеми, что уже успел уничтожить Чимин. Пребывая в невеселых раздумьях, юноша таким нехитрым способом пытался унять объявшее его раздражение — он уже практически два месяца посещает школу гетер, и за этот период ему не удалось продвинуться ни на йоту! Омеге все так же не известна личность альфы, для которого его готовят, и за это время не предпринято ни одной попытки побега! Да какой там побег, когда Чимину даже толком осмотреться не дают, постоянно контролируя и практически не оставляя наедине с собой. А сегодня была такая возможность… Хо Туэн был в этих стенах личностью поистине легендарной. Ему всего лишь за несколько лет удалось превратиться из мальчика на побегушках в любимого омегу императора. Поэтому этим мужчиной интересовались, им восхищались, ему пытались подражать… Как и все ученики, Пак воодушевленно воспринял новость о приезде главного наложника самого Ли Кая, только в отличие от остальных учеников, он хотел лишь утоления праздного любопытства. Но и особого расстройства не испытал, когда Чон Исо, воспрепятствовав их встрече, отправил младшего в… оранжерею. Раздражение, злость и агрессия уже пришли позже, когда Чимин обнаружил за высокими дверями, отделяющих оранжерею от остальной части школы, двух охранников. Даже сейчас ему отрезают все возможности к отступлению! Злобно кинув подальше обезображенное его руками соцветие, омега устало опустился на бортик искусственного пруда. М-да, ему все еще не доверяют, значит он не убедительно играет роль всем довольного и смирившегося со своей участью омеги. А, что если… Собственно, «что если» юноша додумать не успевает, испуганно дергаясь на неожиданный детский голос: — Звездочка! — задорно сотрясая стеклянные стены, кричал бегущий в его сторону маленький мальчик. — Я так и знал, что ты мне не почудился! Чимин привстает со своего места и заинтересованно озирается по сторонам, желая увидеть адресата столь трогательного обращения. А не найдя искомого вновь оборачивается к ребенку — и как раз вовремя! Запутавшись в полах своего слишком длинного ханбока, мальчик падает в услужливо подставленные руки. Пак по инерции прижимает маленького омежку ближе к себе, а малыш в ответ обнимает его за шею, предварительно уткнувшись носом в источник чиминового аромата, и замирает. Секунда, десять, шестьдесят — ребенок так его и не отпускает. Чимин осматривается в надежде увидеть родителей или хотя бы нянев — рядом никого. Омега осторожно пробует отстранить активного мальчишку от себя, но в ответ дарящие объятия маленькие ручки лишь сильнее стискиваются вокруг шеи старшего. — Ты пахнешь даже лучше, чем я запомнил, — вдруг начинает бормотать малыш, поудобнее переплетая пальцы замком на паковом затылке. — Ох, … ну я, наверное, рад что тебе нравится, — омега с трудом подбирает максимально осторожные слова для странного ребенка. — Только вот я не припомню, чтобы мы встречались… — Ты тогда спал просто и меня не видел, — омежка отрывается от облюбованного места и с заинтересованной улыбкой рассматривает чиминово лицо. — А еще, ты очень красивый. Юни-оппе очень повезло с тобой. — Эммм… спасибо, конечно, ты тоже миленький. Только… — Пак немного мнется, опасаясь говорить правду, — только я вот не знаю ни одного «Юни-оппу». Мальчик в ответ звонко смеется, а затем задумчиво прикладывает пальчик к своим губкам: — Как ты можешь его не знать, если Юни, если он твой Мальчик. И в историях про вас он так детально тебя описал, что я просто не мог не узнать его Звездочку… А, я понял, — мальчик тянет губы в довольной улыбке и переходит на заговорщический шепот. — Это секрет. И я никому о нем не расскажу… И если странный ребенок что-то там понял, то Чимин запутался окончательно, да он вообще буквально чувствует скрип вращающихся у себя в голове шестеренок, пытаясь разобраться что к чему — очевидно его просто с кем-то спутали. — Сухо, вот ты где! Пойдем нам пора возвращаться, — появившийся на тропинке мальчик постарше неприязненно опускает уголки губ, замечая обнимающуюся парочку. Не удосуживая Чимина даже мимолетным взглядом, он всецело обращает внимание только на младшего. — Ты же знаешь, что общение с подобными омегами не одобрено… — Иан-хён! Ты разве не узнал? — младший, наконец-то, отпускает Чимина становясь впереди него. — Это же Звездочка, про которого нам рассказывал Юни-оппа. — Сухо, россказни нашего племянника не более чем сказки! — Иан подходит к ним ближе и с омерзением двумя пальцами берет младшего за запястье, и тянет на выход. — Небеса, тебе срочно нужно помыть руки, чтобы смыть все это, — мальчик кидает на Чимина брезгливый взгляд, явно давая понять, что под «этим» он подразумевает, — пойдем скорее, пока нас не спохватились… — Нет, отпусти, — Сухо отчаянно упирается пятками башмачков в рассыпчатый гравий, норовя вырваться из цепкой хватки брата, — я уверен, что это именно он! — Хорошо, — Иан останавливается, резко поворачиваясь к Чимину. — Скажите, вы Звездочка? — Нет… — тихо шелестит часто промаргивающийся Пак. — Убедился? — с довольным видом старший из мальчиков едва не щелкает Сухо по носу. — А теперь пошли на выход, ты же знаешь, что нам нельзя волновать…. Остаток разговора Чимин не слушает — его глаза уже вовсю начинает неприятно пощипывать от нахлынувшей обиды. Омега пытается успокоиться, отвлечься анализом только что произошедшего. Но мысли все равно возвращаются к злым словам, а Чимин с ужасом заметил как начал подрагивать его подбородок — слова про «подобного омегу» едкой желчью выжигали нутро. Неужели, независимо от стран и временных периодов это клеймо навсегда останется с ним? Или может он действительно создает впечатление такого человека? Чимин громко всхлипывает и, не заботясь сохранностью подведенных сурьмой глаз, безжалостно растирает порошок для чернения по лицу рукавом халата. Небеса, да пальцев одной руки будет достаточно, чтобы пересчитать все его поцелуи с альфами, не говоря уже о чем-то большем!༺☆༻༺☆༻༺☆༻
Каждое утро школа встречала Чимина приветственным обрушением гомонящих, но при этом умиротворяющих звуков. Из классных комнат слышались звонкие пересмешки учеников и серьезные голоса учителей, со стороны лестницы разносился легкий стук каблучков изящных туфелек, а из зал доносились: мерные позвякивания монист, монотонный голос таблы и дребезжащие вибрации двухструнного дутара. И сегодняшний день не был исключением, опричь одного — всё старалось быть таким же, как всегда. Едва уловимую гнетущую ауру омега ощутил буквально сразу: в стихающих разговорах, в торопливо отведенных в сторону взглядах младших учеников, в натянутых на их лица ехидных и холодных улыбках. Неловко мнущегося в холле Пака перехватывает спешно идущий в главный танцевальный зал Баул: — Ты чего еще здесь? — омега фамильярно подхватывает Чимина под руку, буксируя не сопротивляющегося юношу в глубь здания. — Сегодня же первые смотрины! Будешь топтаться здесь — все пропустишь. Они буквально влетают в комнату и едва успевают занять крайние места в привычной шеренге, как в окружении всех главных кальфов к ним входит грузно опирающийся на трость престарелый альфа. Если, конечно, можно так назвать этого больше похожего на труп человека: нездоровая бледность испещренного морщинами лица, подслеповатые, практически затянувшиеся белесой пленкой бельма слезящиеся глаза и непрекращающийся тремор пытающихся удержаться на рукоятке трости пальцев. Старик остановился на пороге и, прищурившись, кинул беглый взгляд в сторону выстроившихся специально для него омег. С восторженным «О!» он приоткрывает рот, демонстрируя практически полностью сгнившие «пеньки» зубов. Вельможа, заплетшись от чужой красоты в своих конечностях, едва не падает, делая шаг в глубь комнаты. Увы, от этого его спасают услужливые кальфы, ловко подхватывая высохшее тело под руки. — Ах, ну что же вы, господин Хван, аккуратнее, — соловьем поет один наставник. — Ах, а мы же вас предупреждали, что в нашей школе собраны самые красивые гетеры Даукары, — восторженным щебетанием вторит ему другой. Старик же в ответ гневно стряхивает их руки со своих телес, грозно шипя про дискредитирование его, как альфы перед прекрасными омегами. Он подходит к Баулу и, скалясь гнилостной улыбкой, двумя пальцами цепляет юношу за подбородок и вертит лицо в разные стороны, прищуром изучая омежьи черты. Господин Хван бесцеремонно проскальзывает пальцами сквозь бауловы губы, проверяя наличие и целостность зубов, а в завершении осмотра отвешивает увесистый шлепок по округлой ягодице и, что-то одобрительно цокая, переходит к стоящему рядом Чимину. Он приближает свое лицо практически вплотную к омежьему (к сожалению, этому способствует чиминова невысокость и альфья скрученность), ударяя по обонянию юноши ошеломляюще миазматическим ароматом. Запах столь «сногсшибательный», что Пака начинает откровенно мутить, и он старается дышать через раз, молясь, чтобы этот… человек поскорее перешел к следующему. Но альфа не спешит. Он методично ощупывает юношу скрюченными постоянно подрагивающими пальцами: трогает волосы, щиплет щеки, откровенно лапает омежью грудь… Старческая рука уже скользит ниже, как один из кальф вдруг подхватывает мужчину под локоть, отворачивая от Чимина и проводя немного вдоль юношей. — Ах, господин Хван, простите великодушно нашу оплошность, но этот омега новенький, — учитель красноречиво смотрит на своих коллег, взглядом приказывая увести Пака, — и не обучен как следует. А мы, как вы знаете, в первую очередь дорожим своей репутацией… Отсиживаясь в пустой классной комнате, Чимин не видит происходящего, но услышав душераздирающий крик одного из учеников, что есть мочи несется на звук. Омега влетает в залу в тот момент, когда вымоченный в рапе кнут-девятихвостка опускается на уже исполосованную кровоточащими бороздами спину омеги, по ярко-рыжим волосам Чимин понимает, что это Джедок… И Пак руку готов отдать на отсечение в уверенности, что причиной порки является мерзкий альфа, которого к счастью больше здесь не наблюдается. Обида, боль, злость за несправедливо наказываемого человека и обостренное чувство справедливости толкают юношу вперед, он подбегает ближе и фиксирует летящую в порыве проучить неугодного омегу руку. Кальф, а по стечению обстоятельств им оказывается их учитель танцев, злобно всматривается в Чимина нечитаемым взглядом, но помятая вчерашнее, опускает кнут. — Вы слишком много на себя берете, гетер Чимин, — буквально по слогам цедит омега. — «Много» не «мало», — не остается в долгу Пак, насмешливо изгибая изящную бровь. — Или вы переживаете, что надорвусь? — Вам это не грозит! — Тем более, раз вы заранее знаете исход, — Чимин немного смещается, становясь напротив учителя, — позвольте оказать помощь товарищу… — Ты хоть представляешь, что он натворил? — учитель в сердцах переходит на неформальное общение. — Что бы он ни сделал, уверен этому есть объяснение… — Толкнуть вельможу, альфу знатного рода? — кальф зло зыркает на лежащего на полу и тихо всхлипывающего омегу. — Думаешь это можно оправдать? Да Хван и камня на камне от нашей школы не оставит! А всемогущего Чон Исо у нас за спиной нет. — Но это все равно неправильно! — Пак нарочито игнорирует слова о своем покровителе, пытаясь объяснить. — Вы же тоже омега и не можете не чувствовать омерзения по отношению к этому альфе, если это существо можно так назвать… А меры наказания не обязательно должны быть такими жестокими… — Глупец! — учитель разочарованно качает головой, разводя руки в стороны. — Все вы наивные идиоты, не понимающие, что большинству придется связать свою жизнь с господином Хваном и ему подобными! «Принцы» редко ищут партнеров в наших стенах. Зачем молодым альфам услаждать дух, если плоть требует удовлетворения? — Но… но… — теряется Чимин, — что с ним теперь будет? — С Джедоком? — юноша кивает. — Если господин Хван сочтет это наказание недостаточным… то его заменят тем, которое альфа посчитает наиболее приемлемым за его проступок. — А если Джедок покинет школу? — осторожно интересуется Пак. — Надеешься убедить Чон Исо взять его с собой? — догадливый кальф в ответ громко хохочет. — Извини, но сострадание — это последнее из достоинств омеги Чон. — Вы ошибаетесь, — твердо произносит Чимин, он как никто знает, что дядюшка Исо заботливый и сопереживающий человек, даже по отношению к малоизвестному человеку. — Ну раз так, — кальф предвкушающе поглаживает подбородок. — Тогда, если за Джедока будет уплачена его цена, то он может убираться на все четыре стороны. — Хорошо, — Пак облегченно выдыхает, осталось убедить Чон Исо, но отчего-то Чимин уверен, что это не составит особого труда. — Готовьте документы, ибо сегодня же мы заберем Джедока отсюда…༺☆༻༺☆༻༺☆༻
Что вы знаете о человеческих слабостях? И Чон Исо сейчас не имеет в виду пристрастия, привычки или страхи. С этими ахиллесовыми пята́ми омега привык разбираться на раз два. Но как быть, когда твоя мягкотелость заключается в другом человеке? Что смотрит на тебя просяще, нервно перебирает пальчиками длинные рукава и нетерпеливо дует пухлые губы? Конечно, дать ему все, что бы он не захотел! Как не устоять перед чужим очарованием, или как в доме Чон Исо появился еще один воспитанник. Искалеченный воспитанник — после рваных ран наверняка останутся рубцы — такого он разве что только служкой и сможет куда-нибудь пристроить. К тому же омеге добавилась еще одна головная боль — теперь необходимо подобрать учителей для надомного обучения Чимина… — Что же, юноши, — начинает свое занятие кальф, отвечающий за изучение дворцовыми гетерами «Бахнаме», усаживаясь напротив Чимина и Джедока, — сегодня у нас с вами первое занятие, и поговорим мы о видах таких приятных вещей, как поцелуи, — учитель выкладывает на стол черно-белые карточки, изображающие разные откровенные прикосновения двоих людей. Омеги-ученики от любопытства округляют глазки и, покрывшись стыдливым румянцем, смущенно прыскают в кулачки, дабы скрыть личную неловкость. — Вы зря смеетесь, молодые люди, — кальф сдвигает оправу округлых очков на кончик носа, внимательно осматривая своих подопечных, и поучительно продолжает: — да будет вам известно, что их существует более пятидесяти. А вы должны не только знать каждый вид, но и уметь его использовать в соответствии с ситуацией, — учитель убирает лишние картинки подальше от невинных, но любопытных взоров. — Сегодня мы разберем несколько из них. Итак, — учитель выкладывает на стол первое изображение, — мы можем здесь наблюдать проявление вежливости и галантности альфы, а именно поцелуй руки, — юноши, довольно переглянувшись, вольготно откинулись на спинки стульев, всем своим видом говоря о легкости данного уровня, но кальф твердой волей и уверенным голосом спускает их на землю. — Но и он не так прост, как кажется: здесь важен и наклон корпуса, и уровень поднятия руки, и конечно же само место поцелуя… Спустя час времени и лежащего в центре стола уже целого веера из десятка картинок, запечатлевших поцелуй руки, щеки, шеи, «поцелуя бабочки», юноши больше не выглядят столь превосходящими. Озабоченно нахмурив бровки и округлив от натуги губки, они старательно делали попутные заметки на листах пергамента. — Что же, с «простыми» поцелуями мы разобрались, — довольно хлопает в руки кальф, — переходим к губам. А для этого нам потребуется реквизит, — учитель подает парням по спелому ароматному персику. — Приступим. Начнем опять с простого, а именно с обычного чмока: округляем наши губки — учитель забавно вытягивает их уточкой и терпеливо ждет пока юноши повторят за ним, — и легко прикасаемся к губам партнера, в нашем случае к персику, и тут же отстраняемся. Пробуем. Довольно неплохо, — старший улыбается рвению юношей, повторивших данное задание с десяток раз. — Этот поцелуй уместен для первого раза или же короткой благодарности, или обычного напоминания о себе и своих чувствах к вашему альфе. Теперь давайте разберем один из чувственных поцелуев, например, … — мужчина задумчиво складывает руки на груди, — «Самаян» — это один из видов поцелуя с языком. Вам необходимо переманить язык партнера себе в рот и, слегка сжав зубами, начать его посасывать. Чимин, отчего вы столь мечтательно смотрите на свой фрукт? У вас уже был подобный опыт? Прочитанный словно раскрытая книга омега краснеет и коротко кивает. — С кем? С альфой? Юноша, призадумавшись, вновь кивает, решая опустить историю о его первых пробах с Ким Тэхеном. — А что-то кроме поцелуев, — настороженно интересуется кальф, — между вами происходило? Интимные прикосновения или гмм… проникновения? Чимин хмурится, цепляет пальцы замком и отрицательно машет головой. — Что же, это прекрасно, что вы не позволили тому альфе большего. Но раз у вас уже имеется опыт в подобных поцелуях, уместнее будет послушать вас, и уже исходя из имеющегося опыта дать корректирующие замечания. Пак краснеет еще больше (хотя куда еще больше!) и молчит. — Так как вел себя тот альфа? — продолжает наступать неугомонный кальф. — И как именно вы целовали его? — Ну… мы, — очень тихо начинает говорить Чимин, затолкав проснувшееся смущение подальше, — прикасались губами и … языками, словно гладили друг друга…. — Так, хорошо, а что еще? — подбадривает учитель. — А потом… — Пак старательно отводит взгляд от восторженно рассматривающего его Джедока, — мы словно… пытались взять господство друг над другом… — Замечательно! — довольно плеснул руками учитель. — Вы сейчас описали сразу две противоположные техники. Из услышанного я могу сказать, что в первом случае была «Нежность», а во втором — «Борьба ртов». Что же, юноши, — учитель бросает взгляд на настенные часы и под облегченный выдох омег добавляет: — на сегодня все. Но, — останавливает он собравшихся умчаться юношей, — не забываем о домашнем задании: попробуйте освоить поцелуй-игру «Ата». Я оставляю вам литературу и картинки к каждой ее фазе, а потом проверю, как вы его освоили. Что же, встретимся с вами через три дня и проверим ваши успехи… — Без соития отношения и любовь между альфой и омегой ущербны, — задумчиво прохаживаясь по комнате, начал очередное занятие кальф. — Отказываясь от этого, вы не только пренебрегаете великим даром, ниспосланным нам Небесами, но и глубоко оскорбляете их. Вы уже знаете, как доставить удовольствие альфе используя ваши губы, руки и тела. Но с сегодняшнего дня мы переходим на новый уровень — вы будете учиться контролировать ваши интимные мышцы, чтобы впоследствии и вы, и ваш партнер получили из вашего контакта максимум наслаждения, — мужчина подходит к стоящей у стола ручной клади и принимается в ней что-то искать. — Но хочу отметить, что эти занятия хороши не только для этого аспекта. В дальнейшем вам будет проще родить, а после быстрее восстановиться от родов, а кроме этого сможете сохранить свое омежье здоровье на долгие годы. Ну что же, начнем. — Кальф наконец-то выуживает два бархатных мешочка и вручает каждому из юношей. — С первым упражнением вы будете работать самостоятельно, ежедневно и в свободное время. Но давайте для начала изучим его. — Учитель кивает на мешочки, а омеги послушно тянут за тесемки, позволяя эллипсу из зеленого камня свободно упасть им в ладони. — Это «нефритовое яйцо». Вам необходимо будет смазать этот предмет маслом и осторожно ввести вот этим концом, — постукивает мужчина по острой вершине указательным пальцем, — внутрь, глубоко проталкивать не нужно. — Удивленно хлопая глазками и взвешивая камень на ладони, юноши смущенно тупят взоры. — Сразу скажу, это не терпящий спешки процесс и поначалу довольно неприятный. Да и поначалу ваши мышцы будут сопротивляться, но постепенно «раскроются» и смогут поглотить яйцо полностью. После того как вы примете его, то сможете наконец-то перейти к главной части. — Кальф вертит яйцо в своих руках, располагая обратной стороной вверх. — С тупого конца, как вы заметили, есть закрепленные шелковые нити. — Юноши сосредоточенно кивают и с усердием тянут за одну из них, проверяя надежность крепления. — Так вот, вы должны взяться за эти нити и пытаться вытащить яйцо из себя, а силой ваших мышц, наоборот, стараться удерживать его внутри, постепенно увеличивая нагрузку, — глядя на задумчивое изучение предметов в омежьих руках, учитель усмехается. — Думаю, на данном этапе вопросов быть не должно, но к следующему занятию вы должны будете пройти все стадии и рассказать о ваших ощущениях и трудностях. Хорошо? — И дождавшись утвердительного кивка, кальф довольно хлопнул в ладоши. — Так-с, ну а сегодня у нас по плану танец «Рака Шахри». — Мы будем танцевать? — удивившись, довольно засветился Джедок. — Да. И с одним «но». Предварительно в вас введут немного окрашенной жидкости, с которой вы должны будете протанцевать, скажем для начала минут пять, потом постепенно увеличим это время до получаса. Главное условие — за время танца вы не должны пролить и капли! — мужчина задумчиво почесал бровь. — И поверьте, скрыть, в случае чего, это у вас не выйдет — краска моментально выдаст оплошность. Освоение этой практики так же будет ежедневным, и в мое отсутствие господин Чон будет лично контролировать, — при упоминании имени хозяина дома плечи омег заметно сникли, строже соглядатого сложно себе и вообразить. — Сегодня вы просто попробуете, а в следующие разы, если не сможете удержать, то будете повторять все сначала, снова и снова, до тех пор, пока не сможете вытерпеть положенное времени. И так прошу вас проследовать за ширму молодые люди…༺☆༻༺☆༻༺☆༻
Сегодня
С сегодняшними многочасовыми водными процедурами покончили только к середине дня. Или может уже вечер? В его комнате нет часов, а о прошлой роскоши в виде маленьких карманных часиков со времени пребывания здесь пришлось забыть. За последние несколько дней Чимин уже должен был привыкнуть к постоянным экзекуциям над своим телом, во время которых его мыли, мяли, натирали и снова мяли. Но кальфы во главе с Чон Исо каждый раз придумывали что-нибудь эдакое, порой совершая над его телом крайне смущающие и от этого еще более болезненные процедуры. К примеру, когда семь дней назад его предплечье смазали теплой эластичной и приятно пахнущей жженым сахаром и лимоном пастой, Чимину это даже нравилось, но когда безо всякого предупреждения эту самую пасту резким движением удалили, крик омеги слышали, наверное, в самой столице Гасадалура… И как бы потом юноша не отбивался от уговоров использовать аду (какое созвучное с местом вечных мук название!) и на остальных участках тела — итог был, увы, предрешен. Удерживая омегу в несколько рук, волосы с тела таки удалили, по ощущениям кое-где даже вместе с кожей, при чем со всех, в том числе и интимных мест, к которым только смогли добраться. Оставили нетронутыми только светлые локоны и брови. А затем опять принялись натирать юное тело различными порошками, намывали благоухающими мылами и втирать в смуглую кожу эфирные масла на основе ириса, усиливая тем самым природный аромат юноши. Причиной столь ярого интереса к его персоне могло быть только одно — близился день Х. И спустя пару дней Чимин нашел этому еще одно неоспоримое подтверждение. Когда его взору представили наряд для первой встречи с альфой… от созерцания узких и просвечивающихся отрезов ткани, в которых омега должен был еще и танцевать танец Саломея, Пак разразился слезами, переросшими в настоящую истерику. Он практически голым должен будет добровольно отдаться в руки незнакомому мужчине! Не для того Чимина папа рожал, чтобы он преподносил себя на блюдечке с голубой каемочкой не пойми кому! Как ни странно, но успокоение он нашел в Джедоке, ну и еще в суперконцентрированном ромашковом чае по семейному рецепту дядюшки Исо. Когда юноша увидел Чимина в этом просвечивающимся словно стекло непотребстве, то восторженно округлив глазки прошептал о том, какой старший красивый и как он ему завидует. На скептическое «чему именно?» Джедок тихо рассмеялся, поясняя: — Этот танец позволяет омеге поработить альфу… — смущенно переступая с ножки на ножку и понизив голос до шепота, начал младший. — Да что ты? — воскликнул Чимин, даже не пытаясь скрыть свою ярость. — Обнажившись перед каким-то альфачом, можно взять его под контроль? Что за чушь! — Сразу видно, что вы пришлый в наших краях, — нежной улыбкой и ровным голосом Джедок пытается утихомирить чужую агрессию. — Танец Саломея — это не оголение, как вы выразились. С каждым скинутым покрывалом вы завлекаете, интригуете, возбуждаете, но при этом сохраняете свои чистоту и целомудрие… — А разве это не обожествление альфы, — уже тише возмущается Чимин, глотая едкое замечание про голую добродетель, — во время которого омега добровольно отдает себя в его власть? — Что вы, как раз наоборот! Отдавая себя, вы подчиняете его. А альфы, альфы многое готовы отдать омеге, которая станцует ему такой танец. Возможно даже подарит ей столь желанную свободу?.. А вот на последних словах Чимин задумался, в связи с последними событиями пыл его к побегу несколько поуменьшился из-за невозможности осуществления. А раз выходит, что этот танец имеет такое огромное сакральное значение для здешних альф, может, он сможет изменить ситуацию в свою пользу? И выпросить возвращение в Гасадалур? Или выторговать себе домик где-нибудь на окраине, скажем за обучение также очаровательно танцевать других омег? Воодушевившись своими наивными мечтами и выпив несколько кружек успокаивающего чая, омега решил плыть по течению. Может и не так страшен альфа, как его рисуют… Но сегодня чудодейственный напиток ему не помогал. Поставив очередную пустую кружку на поднос, он принялся широкими шагами мерить комнату, каждое мгновение ожидая, что вот именно сейчас откроется дверь и ему скажут «Пора». Черт бы побрал эти нервы, ведь чем больше он пытался их успокоить, тем сильнее становилась нервозная потребность двигаться. Да и собственное тело и то сегодня ощущается по-другому, а все из-за этих беспокойно бегающих «мурашек»! Боги, да он едва вслух не застонал, когда во время мытья, один из служек случайно задел люфой его сосок. Стыдоба то какая! Но уже спустя мгновения у Чимина нет желания, настроения, да и собственно возможности думать о чем-то подобном, подхваченный вихрем подготовки, и, чередуя выполнение команд: сядь — встань — повернись. Омега концентрируется на своих речах и действиях во время предстоящей встречи с мужчиной, мысленно рисуя картину, как по завершению выступления и под громкие и не смолкающие овации произнесет что-то на подобие: — Ах, достопочтеннейший сударь, не изыщите ли вы в уголках своего сердца щедрости и великодушия по отношению к этому омеге и не соблаговолите ли отпустить его на свободу? Из праздных мыслей его вырывают восторженные вздохи и щебетания о том, какой же омега все-таки «красивенький». Чимин вымученно улыбается в ответ и, испив еще одну кружку чая, чинно восседает в паланкине рядом с дядюшкой Исо. Сквозь неплотно задвинутые шторы заманчивыми картинками мелькает городской пейзаж, но вопреки живому и любовному характеру, Пак остается недвижимым. Очевидно сказывается запоздалый чайный эффект, ибо от обилия выпитого омегу откровенно ведет, и все вокруг воспринимается как бы со стороны. Постепенно все юношеское естество захватывает чувство беспокойства, и оно вовсе не связано с предстоящей встречей с неизвестностью, затуманенный ромашкой мозг уже и думать об этом забыл. Омегу начинают тревожить остатки здравомыслия, буквально кричащие про метаморфозы, происходящие с его телом, — уж слишком все похоже на предфазу перед началом его омежьих дел, и лишь мысли об отсутствии привычной тянущей боли внизу живота и о том, что у него в запасе еще пара недель, немного успокаивают. Пак нервно вздрагивает, когда, слегка пошатнувшись, палантин замирает на месте, а Чон Исо с коротким: «Приехали» осторожно касается его плеча и первым выбирается из паланкина. Чимин выходит следом и, не поднимая головы, бредет за старшим. Ему бы по-хорошему осмотреть свое новое пристанище, но голова начала слишком сильно кружиться, и юноша все силы тратит на привычную ровную осанку и твердую походку. Его оставляют в комнате и просят подождать. А в скорости приносят чай со сладостями. Сладости Чимин игнорирует, но чай добросовестно выпивает до последней капли, ощущая излишнюю горькость ромашки на языке. Очевидно, дядюшка Исо решил увеличить концентрацию этих цветов, видя его состояние. Предметы мебели перед чиминовыми глазами начинают медленные хороводы, и омега, лишь усилием воли, старается сконцентрировать взгляд на двери. Градус в помещении постепенно накаляется, и пот крупными бисеринами начинает собираться у линии роста волос. Омега, не задумавшись, смахивает их торопливым движением руки и уже благодарит свое легкое облачение, ибо страшно подумать, чтобы было с ним будь он одет в многослойный ханбок. Когда на город опускается ночь, за омегой, наконец-то, приходят и, веля следовать за ними, ведут нескончаемыми лабиринтами замка. В холле много людей, а из слегка приоткрытых дверей льются нежные танцевальные мотивы. Запахи разные: нежные, приторные, въедливые дурманят и без того словно хмельного омегу еще сильнее. Перед глазами начинают вспыхивать темные пятна, и Чимин отчаянно вертит головой в поисках знакомых лиц и того, за что он в случае необходимости может ухватиться, дабы позорно не грохнуться в обморок. В противовес ощущениям юноша делает один-другой глубокий вдох, как вдруг улавливает из этой какофонии запахов, один единственный и такой сейчас необходимый — аромат ветивера. Неожиданно омеге становится легче, и бессознательно медленными шажочками он продвигается к его источнику, едва не просовывая жаждущий нос в приоткрытую дверь. Но его не пускают, а нагло берут под локоть отворачивая от столь необходимой древесной горькости. Пак возмущенно пыхтит, уже собирается разразиться возмущениями, но затихает под ласковым взглядом Чон Исо: — Мой мальчик, — ладонь старшего нежно опускается на его щеку, — вижу, что ты уже готов, — Чимин в ответ кивает, даже не замечая, что омега просто констатировал факт, а не спрашивал его. Чон Исо дополняет чарующий образ танцовщика интригой — фиксируя на омежьем лице полупрозрачную вуаль, оставляя открытыми лишь глаза. — Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь меня понять и простить… А сейчас ступай и знай — тебя там очень сильно ждут. Чимин хмурится странным словам и снова кивает. Он следует за вышедшим из покоев кальфом, занимая исходное положение по центру комнаты. Ветивер кружит вокруг него, чарует, успокаивает, окутывает коконом безопасности, словно объятиями. Теплыми, сильными, родными, так как обнимал его всего лишь один человек — Мин Юнги. С момента их расставания омега до сегодня упорно отгонял от себя мысли об этом человеке — уж слишком сильна была причиненная боль чужими недоверием и предательством. Если бы Чимин не нежился в приятном, буквально осязаемом аромате, а его мысли были привычно ясными, он бы и сейчас скорей всего безжалостно стер столь желанную картинку. Но возникший перед глазами улыбающийся образ отчего то не нес в себе отрицательных эмоций. Наоборот, он воспринимается как самая правильная и необходимая сейчас вещь, а желание быть ближе, рядом, подле него превалирует, и Чимин отдал бы сейчас очень многое, чтобы ветиверовый альфа оказался именно тем… Платок первый — призыв к взгляду. Чимин начинает неспешные движения, сначала просто плавно покачиваясь в такт пленительной музыки, немного позже он постепенно ускорится и усложнит танцевальные фигуры, сейчас же спешка ни к чему, а ему нужно показать себя. Прыжок, поворот и резким движением руки первый платок летит в сторону, оседая за пределами сцены газовым облачком. А альфа немигающим взором вгрызается в стройную фигурку. Платок второй — потребность быть услышанным. Омега оборачивается к зрителям и в надежде бросает один единственный беглый взгляд в безумной надежде глупого желания — а вдруг… Но неровное освещение и падающая на сидящих тень от балдахина не дает ему возможность рассмотреть зрителей. Чимин спешно опускает глаза в пол, концентрируясь на возникшем образе, раз он не может увидеть, то может представить, а густой древесный запах лишь будет этому подспорьем. Омега круто изгибается заходя в «бочку» и незаметно отстегивает второй платок, отправляя его в полет прямиком к ногам смотрящих. И удовлетворенно отмечает, как мужчины слегка подаются вперед. Платок третий — осязание запаха. Юноша кружится по периметру сцены, словно порхающая по полю бабочка, а перед глазами восстают картины из их недолгого совместного прошлого: как они познакомились, как гуляли по обсерватории, как целовались на берегу озера… Запах ветивера становится острее и приятно щиплет нос, а Чимин, не в силах более терпеть неизвестность, подходит ближе и смело смотрит на альфу, и ахает. Это он! Нет, не может быть это всего лишь игра его помутненного сознания… Омежий взгляд на несколько мгновений пересекается с альфьим — и весь мир сужается до размеров этой комнаты, и нет больше никого, только они вдвоем на целой планете. Юноша буквально физически ощущает чужую заинтересованность и нуждаемость в нем, словно он самое главное божество личного альфьего Олимпа. Так вот о чем говорил Джедок, утверждая, что этот танец превозносит в первую очередь именно омегу… Чимин подходит в опасливую близость к альфе и окутывает его платком, берет в своеобразный плен. А Юнги и не против, мужчина тянет руку в желании поймать, но Чимин легко уходит от прикосновения, еще слишком рано. Омега упорхает на сцену, а альфа лишь самозабвенно зарывается носом в мягкие складки платка. И Пака откровенно ведет от власти над таким уязвимым сейчас мужчиной, что юноша уже и не вспоминает о причине своего нахождения здесь. Сейчас им движет лишь одно желание — довести эту игру до конца и всецело ощутить каково это властвовать покоряясь… Платок четвертый — отклик прикосновений. Словно влекомый к яркому пламени мотылек, Чимин вновь приближается к альфе и, взмахнув очередным платком, позволяет одному из его концов мягко пройтись по альфьей руке. Юнги пытается продлить невесомую ласку и изловить слишком быстро скользящую ткань, но коварный омега ловко отпрянывает, оставляя его ни с чем. Платок пятый — распознать вкус. С каждым отброшенным платком, с каждым снятым очередным слоем омега открывает не только свое тело, но и душу. Но под ласкающим взглядом лисьих глаз ему удивительно хорошо в этой своей обнаженности. Он упустил тот момент, когда во взоре альфы появилось осознание —кто перед ним. И почему-то самой естественной и правильной сейчас вещью Чимину кажется поцелуй, совсем легкий, невесомый, исключительно как приветствие. Омега, неспешно кружась, приближается и нежным чмоком касается губ альфы, тут же отстраняясь и едва не вслух смеется видя, как Юнги пытается вобрать остатки его вкуса, облизывая губы. Платок шестой — обоюдное желание. Алый как сама страсть предпоследний платок взлетает вверх, а омега понимает, что и он остается далеко не столь равнодушным, каким положено быть победителю. Его кожа жаждет прикосновений, уста поцелуев, а заветное местечко начинает предвкушающе пульсировать, обильно выпуская порции смазки. Аромат ириса становится практически таким же насыщенным, как и альфий, и уже нет сомнений, что по итогу эти двое окажутся на любовном ложе. Платок седьмой — исполнение предназначения. Последняя преграда сорвана, и Чимин в покорной воле подходит ближе и опускается на колени перед альфой отдаваясь во власть более сильного. Газовая ткань взлетает вверх, чтобы мягким покрывалом опуститься на нежную фигурку. А в следующий миг юноша чувствует на плечах чужие подрагивающие пальцы. Юнги настойчиво помогает ему выпрямиться, чтобы незамедлительно сплести пальцы с омежьими и вместе скинуть мешающую ткань. Мин освобождает шпильки, держащие вуаль, и, затаив дыхание, смотрит немигающим и полным обожания взором. Омега в ответ едва заметно ободряюще улыбается и слегка подается вперед, поощряя. Юнги большей отмашки и не требуется, он обхватывает нежные яблоки щек и целует, целует, целует так, как никого и никогда. А когда получает робкий ответ чужого прикосновения, стискивает юношу, что есть мочи в желании слиться с ним воедино. Навечно. Навсегда. Увлеченные друг другом они совершенно не заметили ускользнувшего где-то между третьим и четвертым платком императора, а на внимательно следящих за остатком танца сквозь скрытое для посторонних глаз отверстие в стене внимания не обратили и подавно. — Я же говорил, что цветки перца хороши не только для благовоний, но и для чая, — отстраняясь от наблюдательного пункта и прикрывая его специально стоящей рядом статуэткой, довольно улыбается Чон Исо, — особенно если их смешать с ромашкой. А вы заладили, дорого, да дорого. Да не дешево, но произведенный эффект явно этого стоит. — И как долго их будет держать дурман? — уточняет император, начиная медленное шествие по витиеватым коридорам дворца. — Я думаю до конца. Они все-таки идеальная пара, — мечтательно тянет омега, — мало того, что гармонично смотрятся вместе, так еще и циклы практически совпадают. — Так и Чимин? — брови императора удивленно поползли вверх. — Да, течка. Буквально за несколько часов до выступления началась, я думал чай просто сработает афродизиаком, но все вышло даже лучше. А благовония немного усилят эффект их состояний, — Чон Исо довольно потирает руки — что не сделаешь ради счастья и благополучия близких. — И как объяснял купец, после… гм ну вы поняли, у них не будет наступать просветление, и Юнги и Чимин до окончания эструса будут подвержены мареву возбуждения. — Знаешь, — Ли Кай обеспокоенно останавливается, — я даже переживаю. Альфа в гоне не самый лучший вариант для первого раза… — А вот тут спокоен я, — Чон Исо деловито складывает руки за спиной и слегка раскачивается. — Вы же видели, как Юнги изменился, узнав о якобы гибели омеги, и явно обратили внимание, как он сегодня на него смотрел… Поэтому не сложно предположить, что мой Чимини значит для вашего внука… К тому же я абсолютно уверен, что со своей омегой Юнги даже сейчас будет бережен и обходителен, ну а в случае чего течка все сгладит…