Даукара
Прорываясь сквозь сочную зелень листьев и мягко огибая нежно-розовые цветы магнолий, солнечные лучи, пытались протиснуться сквозь не плотно занавешенные шторы. Особенно усердным, все же удалось проникнуть сквозь легкую завесу, и они с настойчивым упрямством принялись бродить по прикрытым векам спящего омеги. Протестующе жмуря их, юноша постепенно пробуждался. Наконец, сдавшись, он слегка приоткрыл глаза и все еще не осмысленным взором посмотрел в сторону упрямого источника света, тут же обессиленно смыкая веки обратно. Вылезать из постели не хотелось совершенно, Чимин и раньше-то не особо утро жаловал, за его неожиданное наступление, сегодня же пробуждение и вовсе давалось намного сложнее. Словно все его состояние бунтовало против этого. Да и зачем собственно вставать, если судя по всему сейчас только раннее утро, кровать так мягка, а все его тело согревает приятный источник тепла, будто кто-то положил грелку во весь чиминов рост. Омега, сонно потягивается, и тихо охает, оторопело отмечая весьма странный симбиоз чувств — Чимину одновременно и мерзко от состояния своего тела, и в то же время, столь живым и… наполненным, он не ощущал себя, очевидно, никогда. Струящаяся восхитительная усталость, кажется, насыщает пульсирующей энергией каждый участочек его тела. А легкая тянущую боль, словно на кожу пролили сладкий сироп и позволили ему самостоятельно высохнуть, неприятной липкой стянутостью сковывала движения, особенно остро ощущаясь в паховой зоне… Не успел Чимин предаться размышлениям на эту тему, как его неожиданно сгребают в охапку и за талию притягивают обратно, ближе к тому самому источнику тепла, щедро делясь жаром своего голого тела. Ему что-то невнятно бормочут в затылок, прежде чем зарыться носом в волосы на загривке. Тело испуганно цепенеет, а омежьи глаза наоборот ошарашенно распахиваются, нос же брезгливо морщится — от ощущения собственной несвежести неприятно даже ему… Чимин осторожно скашивает глаза в сторону, но ничего кроме плеча и темной шевелюры рассмотреть не может. Подрагивающие бисеринки холодного пота, кристаллическим венком выступают на лбу, а вся обстановка меняется до неузнаваемости. Несмотря на тепло, Чимина сковывает от леденящего страха; еще мгновение назад столь манящая постель теперь впивается в тело «ложками» полледро; а одеяло душит свернувшимся на груди удавом… Мозг предпринимает лихорадочные попытки найти выход из сложившейся ситуации, или хотя бы разумное объяснение случившемуся. Чувства обостряются, вылавливая из парящей какофонии запахов древесный аромат с оттенком горького шоколада… Ветивер… Омега узнает этот сухой, лесной запах из тысячи… Так пах отец…. Так пах Юнги… Так пахли значимые для Чимина альфы… Теперь у юноши нет сомнений — эту ночь он провел в постели с мужчиной. А собственно ночь ли? Чимин хмурится, позволяет бровям сползтись к переносице образовывая задумчивую складку: последнее, что он помнит, как садился в паланкин вслед за дядюшкой Исо. А дальше? Дальше все как в тумане, где только сумбурный калейдоскоп ощущений и чувств превалируют над визуальной информацией. Вот он, чувствуя неограниченную власть над более сильным, довольно кружась, словно заведенный волчок, под звучащие в неким отдалении ритмичные звуки таблы. А в следующий миг он уже захлебывается от захватывающих эмоций, когда к его рту прижимаются мягкие и сухие губы и кажется даже сам ласкает в ответ. Мгновение, и он тонет в страсти, мягким воском плавится от чужих прикосновений, принимая любые, угодные его партнеру формы. А в следующий момент, раскрывается навстречу сильным движениям внутри себя и с каждым толчком алчет их еще сильнее…. Чимин в ужасе осознания закрывает лицо руками, но воспоминания под прикрытыми веками вспыхивают лишь более яркими картинками. И омега теперь не только чувствует, он буквально осязает бесконечные ласки-прикосновения длинных пальцев и мягких губ; крепкие, сулящие полную безопасность объятия венистых рук; и напряженное, возвышающееся над ним сильное тело… Чувство приятной наполненности от постепенного увеличения инородного тела, исподволь начинает распирать омегу изнутри, а он, к собственному стыду, с непонятной прогрессией откликается в ответ. Настроение его члена становится все приподнятей, а нутро, с каждой пульсирующей эскалацией — все более мокрым. За его спиной сонно копошатся, а через мгновение больно впиваются зубами в холку и просунув руку под одну из омежьих ног начинают быстро работать чреслами. Альфья рука накрывает чиминов член, вторя размашистым движениям бедер. Юноша протестующие скулит и замирает в попытке сопротивления, но тело практически сразу предает - оно, изгибается сильнее, в стремлении быть ближе, а бедра, против воли хозяина, начинают аккомпанировать альфьим движениям. Юноша излишне желает получить то, что мужчина может ему дать. Воспоминания пережитых фантастических ощущений, в этих сильных руках, слишком остры. Запах дурманит, а от осязания чужой близости и настойчивых ласк, он начинает дрожать от не сдерживаемого желания. Тело за спиной ускоряется, и рука на члене Чимина тоже. В считанные секунды юноша кончает, сжимая пальчиками сильное предплечье, а когда альфа следует за ним, потерявшийся от пережитого удовольствия омега, благодарственно протирается ближе, и чтобы не упустить ни капли семени, жадно пульсирует на раздувшимся узле. По телу Чимина пробегает очередная дрожь, и он, измученный последними днями засыпает, даже не пытаясь выбраться из чужих объятий. В следующее пробуждение омега просыпается один, и с тихим мурчанием вольготно потягивается на большой постели. Сознание еще плывет на сонных задворках, и с трудом улавливает произносимую высоким голосом фразу: — Хасеки внука повелителя проснулся! О, так он оказывает спал здесь с неким «хасеки», делает мысленную пометку Чимин, а в следующую минуту три пары рук настырных калф, вырывают его из постели. Поерзав обнаженными ягодицами по гладкой поверхности напитанного водой дерева скамейки фурако, хрупкое тельце глубже погрузилось внутрь дубовой бочки, оставляя видимыми лишь глаза. Омега медленно выдохнул, вспенивая прозрачными пузырями водное пространство вокруг, и наблюдая за пришедшими в движение лепестками каких-то неизвестных цветов, веточками трав и высушенными цитрусовыми ломтиками — из него намереваются сварить суп, не иначе! Рядом раздается раздосадованное цоканье калфа, недовольного ребячеством юноши. Но Чимин деланно не обращает внимания на чужой молчаливый протест, в отместку полностью ныряя под воду. Ему нужно хотя бы мгновение уединения. Дум слишком много, и они сумасшедшей круговертью проносятся в голове. И сколько бы юноша себе не запрещал, мысли все равно, то и дело ускользали в сторону минувших ночей. Именно ночей! Одно из немногого, что омега успел разобрать в бессмысленной болтовне слишком разговорчивых рабов — была информация о том, что он пять, пять гербарных ночей безвылазно провел в компании альфы. И это омега еще не берет во внимание дни! Все-таки он явно та самая «похотливая дрянь» и «течная сука», как и говорил о нем Тэхен. Но самое обидное в этой ситуации, что Чимин, столь погряз в своих ощущениях, что даже не удосужился запомнить лица своего внезапного аманта. И все, что ему об этом мужчине известно умещается в несколько, ничего не значащих характеристиках. Во-первых, альфа явно неугомонный любовник, раз смог в одиночку столько дней на своих плечах и… причинном месте вывозить обезумевшего от течки омегу, а в том, что юноша был с одним партнером следует уже из следующего. Во-вторых, мужчина пах ветивером, и этот запах, не просто вьелся в кожу, он буквально насквозь пропитал Чимина, так, что даже ароматы, приготовленного калфами «бульона» для отмокания омеги, не могли перебить этот запах. Что, кстати, крайне гармонично смешался с чиминовым. Ну и самое главное, альфа как-то связан с этим странным словом «хасеки». Омега руку готов дать на отсечение, что уже слышал этот странный набор звуков, но вряд ли это было в качестве имени, скорей всего речь шла о прозвище… Осталась одна задача, вспомнить кому оно принадлежит. «Хасеки внука повелителя…» От воспроизведения этой фразы, мысли в голове Чимина пусть и со скрипом, но все же стали двигаться в правильном направлении… У императора Ли Кая, двое внуков и Паку даже «посчастливилось» познакомится с одним из них лично… И пах этот внук, кстати, тем самым пресловутым ветивером… «Хасеки внука повелителя…» На момент пробуждения омега был в комнате один, и никаких посторонних и носителей странных прозвищ… Да и в комнате превалировали лишь два аромата… «Хасеки внука повелителя…» Чимину кажется, что он ходит по кругу, упуская одну, но крайне значимую деталь. «Хасеки внука повелителя…» Раз не было никого постороннего, что если… что если — «хасеки» относится к нему? «Прощай хасеки… и вечности нет порыва. Эпохи любви наступает конец. Была ли она справедлива?..» Черт побери! Это же стихи одного из прошлых императоров Даукары, что он посвятил своему безвременно почившему супругу-омеге, которого любил столь безумно, что даже создал особый, одноименный титул «хасеки»… «Хасеки внука повелителя…» Так значит это он хасеки? Тогда выходит, что ветиверовый альфа — это… это Мин Юнги?! Не заботясь об эстетике своих действий омега, неряшливо разбрызгивания горячую воду, выныривает из своего временного убежища. Похотливый сукин сын! Грязный ублюдок! Конченная мразь! Чимин схватил одну из лежащих на бортике люф и с остервенением принялся натирать нежную кожу. Да лучше он семь слоев кожных покров с себя снимет, чем оставит хоть малейшее воспоминание о прикосновениях, подпитываемыми теперь и отчетливыми видениями. И Чимин, вот нисколько не рад, что у альфы появился цельный образ. Трусливый мерзавец, даже не пожелавший встретиться с ним лицом к лицу! Вот, сукин сын! Чимин ловит себя на повторе. Но тут же одергивает — ничего страшного, для этого человека эпитеты можно не только повторить, но сказать и по третьему и четвертому разу! — Господин! — обеспокоенные действиями омеги, калфы вмиг оказываются рядом, отбирая мочалку, — осторожнее, вы так можете пораниться! Пак в ответ лишь молча буравит их злым взглядом. Да пошло оно все к черту! Он больше не останется здесь ни на минуту! Да он лучше пешком отправиться в Гасадалур! Ах, да пешком не получится… Ну, тогда вплавь! Зря он что ли всегда первым приходил в их совместных с Кимами заплывах? Омега порывается подняться, но настырные служки усаживают его обратно, самостоятельно приступая к омовению юношеского тела. Пак злобно пыхтит, но больше не предпринимая попыток вырваться. Да и о каком вырывании может идти речь, когда твою одну руку держат две чужих? Явно подгоняемые гневным настроением омеги, калфы буквально в два счета заканчивают процедуру купания, а в три уже принимаются облачать его в нежно-розовый ханбок, предварительно смазав смуглое тело маслами. В четыре — Чимин полностью приведен в порядок и возвращен в ту же спальню, где он провел последние дни. За время отсутствия омеги, комната успела преобразиться до основания, словно и не было здесь несколькодневной вакханалии. Юношу насильно усаживают за накрытый стол и спешно оставляют одного. Не забыв защелкнуть за собой двери, оповестивший об этом насмешливым щелчком замка. От запахов разнообразной еды желудок начинает невольно урчать, требуя возмещения за вынужденную голодовку. Но омега даже не движется. Ему жизненно необходимо сохранить за собой право отмщения, а значит он, верный негласному правилу, — не будет в этом доме ни есть, ни пить! Минута, две, и Чимину приходится проглатывать обильно выделившуюся слюну. Омега осторожно тянется к блестящему карамельной кожицей финику, но опомнившись тут же одергивает руку. Желудок подает просящие звуки… Хотя, может этот обычай придумали те, у кого были другие места где бы они могли покушать? У Чимина же альтернативы нет, да и кроме как на себя, ему и рассчитывать то не на кого. А чтобы всех победить он должен быть сильным и здоровым, и полноценный прием пищи играет здесь немаловажную роль! Успокоив совесть невесть какими доводами, омега, засучив широкие рукава с довольной улыбкой потянулся к ломтиками вяленой говядины. Он еще раз замирает в задумчивости, прежде чем отщипнуть совсем крохотный кусочек и в нерешительности поднести его к губам, все еще осторожничая. Но стоит мясу попасть в рот, как юноша одобрительно что-то промычал и в довольствии прикрыв глаза, отправляет следом уже весь кусочек в рот, быстро пережевывая. Больше омега не сдерживает себя, он чередует мясо с кимчи, буквально набивая рот едой и в довершении жадно причмокивает, облизывая измазанные в соке пальцы. И едва не давится игристым вином, когда двое гапс бесцеремонно распахнув двери, становятся по обе стороны от них, и чинно склоняют головы, когда мимо них проходит сам император. О… О! Пак быстро спохватывается, наспех проглатывая не до конца пережеванное, едва не давясь от этого. Омега споро прокашливается в кулак, спешно утирая губы тыльной стороной ладони. — Ваше величество, — Чимин опускается на колени, низко кланяясь вошедшему и испуганно дергается, ощутив на своих плечах чужие руки. — Давайте оставим эти формальности, — мягко выпрямляет юношу старший, и занимая одно из мест за обеденным столом, кивком указывает омеге на стул, напротив. — Я кажется оторвал вас от трапезы? — спрашивает Ли Кай после того как омега устроился на своем месте. — Нет что вы, — тихо мямлит юноша, — я просто… — Тогда, — теплая улыбка тронула губы императора, — может вы составите компанию мне? С самого утра, знаете ли, ничего не ел. Чимин кротко кивает, не доверяя своему голосу, и осторожно тянется за сдобным бубликом, отламывая от него маленькие кусочки. — Чимин, как вам дворец? Да и собственно Даукара? — нарушает затянувшееся молчание мужчина, откладывая приборы. — Очень красиво, — еле шелестит омега, все еще не решаясь поднять глаза на одного из сильнейших мира сего. — Никто не обижает? — заботливо интересуется Ли Кай. — Нет? — почему-то в ответ спрашивает омега. — Это замечательно. Да и я сомневаюсь, чтобы кто-то отважился на подобное, зная чей вы хасеки… Что же если у вас появятся какие-нибудь просьбы, смело можете обращаться ко мне или Юнги, — император, невольно развеяв все чиминовы сомнения на счет личности альфы, намеревается встать, опираясь ладонями на колени. А Чимин, наполненный неожиданным приливом злости и мужества решается — вот он, его шанс… Омега гордо расправляет плечи, выпрямляется во весь свой небольшой рост и быстро выпаливает, прежде чем успеет передумать: — Уже есть, Ваше Величество, — юноша сгибает спину в низком поклоне. — Какая же? — Ли Кай усмехается омежьей прыти. — Отправьте… меня… домой… — Чимин, выпрямляется и ожидающе смотрит, нервно теребя край рукава, но не выдержав чужого испытывающего взгляда, закусывает губу и опускает глаза. Император, делает глубокий вдох, собираясь вынести свой вердикт, но не успевает молвить и звука, как в комнату буквально влетает запыхавшийся Мин Юнги. — Дедушка? — вопрошает младший альфа, и даже не удосуживает родственника взгляда, обеспокоенно осматривая омегу. — Что вы здесь делаете? — Он подходит ближе и становится спиной к Чимину, разворачиваясь лицом к императору, таким нехитрым способом прикрывая юношу собой. — Я, когда услышал, что вы направились в мои покои, даже не поверил. Вы очевидно что-то хотели? — Да, — глубокомысленно изрекает Ли Кай с интересом оглядывая невербальное взаимодействие этих двоих. То с какой скорости внук примчался сюда, только услышав про потенциальный его визит и теперь едва ли не на носочки встает и плечи до боли разводит, чтобы прикрыть хрупкого юношу собой. А омежка? Пусть и лопочет что-то про возвращение на родину, но невооруженным же взглядом видно, что это требование уязвленной гордости и обиды на Юнги. Иначе не приближался бы он крохотными шажочками к внуку и не выглядывал испуганной мордашкой из-за его плеча. Мда, определено все приложенные труды и затраченные средства стоили одного этого. — Вот пришел познакомится с Пак Чимином, — наконец-то изрекает Ли Кай. — Все же не каждый омега удосуживаются подобного титула, — и едва заметно хмыкает, замечая удивленно округлившиеся глаза юноши. — Познакомились? — Юнги явно переходит границы, но император не пресекает зарвавшегося внука, ох уж эти альфьи инстинкты. — Да, — Ли Кай увеличивает между ними дистанцию, отступая назад. — Прекрасный омега и я тебя понимаю, — одобрительно кивает мужчина, переводя взгляд куда-то за спину младшего альфы. — На счет вашей просьбы… — Д-да… — неловко начинает Чимин выступая из-за своей оборонительной широкоплечей стены. — О чем вы? — Юнги недоуменно хмурит брови, осматривая обоих. — Твой хасеки пожелал возвратиться домой, — жестоко припечатывает Ли Кай, в надежде спровоцировать внука на решительные действия. Но младший альфа, лишь понуро опустив плечи, сокрушенно отвечает: — Раз таково желание омеги Пак, то я не буду… Что. За. Глупец? Ли Кай в ответ едва не закатывает глаза от возмущения. А это точно его внук? Откуда эта податливая мягкотелость, пришедшая на смену былых решительности и несгибаемости? И-ди-от! Причем слепой. В коим-то веке посчастливилось встретить действительно неравнодушного к нему омегу, и вместо того чтобы доказать, что никакие Гасадалуры и прочие места без него, Юнги, для Чимина не будут иметь смысла, младший собственноручно собирается отпустить свое счастье… Так уж и быть, он как более мудрый и опытный альфа, а также заботливый дедушка в очередной раз придет на помощь нерадивому внуку. — Я как раз собирался рассказать, — обрывает отповедь младшего император, — что в настоящий момент сие является невыполнимым. Камураскцы стали все активнее обстреливать мирные судна, да к тому же и участившиеся баталии люггеров исключать нельзя. А посему, я, — Ли Кай бросает красноречивый взгляд на Мина, — мы, не можем допустить даже малейшую угрозу жизни одного из хасеки нашей семьи. И до урегулирования конфликта приглашаем вас, Пак Чимин, погостить в Даукаре. Омега тушуется — чертовы камураскцы уже второй раз за недолгое время усложняют ему жизнь, и Чимин обещает себе, что станет чаще молится за победу двух союзных государств над каганатом — и наконец, кивает. Юноша готов поклясться, что услышал, как Мин испустил облегченный выдох. — Но где я буду жить? — осторожно спрашивает он. — Где захотите, — быстро выпаливает буквально светящийся непонятным счастьем Юнги, — можете даже здесь… — Нет, — император быстро отметает данный вариант, — это альфья часть дворца и омеге не пристало находится здесь на постоянной основе. Я распоряжусь, чтобы подготовили покои в гареме… — Но вы можете сами выбрать любые понравившиеся, — добавляет Мин. Император позволяет внуку данную вольность и вопросительно приподняв брови смотрит на омегу. А когда Чимин в ответ лишь царственно кивает, отчаянно сдерживает плывущие в улыбке губы. — Хорошо. — добродушно посмеивается старший, — все что пожелает хасеки моего внука…༺☆༻༺☆༻༺☆༻
Месяц спустя
Практически каждый юный омега подвержен мечтам о прекрасном принце. Так порой сидя у окошка и любуясь звездной ночью или предаваясь грезам о своем будущем, они нет-нет, да и представят, как на улице раздастся заветный цокот копыт или забрезжит алый парус на горизонте. А потом дверь распахнется, в светелку ворвется он, альфа-принц, и подхватив на руки своего прекрасного избранника, увезет его подальше от проблем, хлопот и забот на чарующий остров, ну или на крайний случай в величественный дворец… А пока этого не произошло, у омег есть время предаться мечтам о том, какой именно принц им достанется. И у каждого он непременно привлекательный и обаятельный, а еще умный и воспитанный, мужественный и состоятельный, любящий омегу и уважительный к его родителям… И пока сей кладезь добродетели задерживается в пути, омеги в ожидании своего счастья, могут потратить свободное время с пользой — планируя интерьеры своего «воздушного замка» и придумывая имена будущим детям. И невдомек беднягам что принцев, в априори на всех желающих не хватит, да и альфы сказочные, только в историях фантастических хороши. А в жизни реальной не комильфо им, высокородным господам, жизнь свою со всякими «дворняжками» связывать, о них куда сподручнее ноги свои, словно о ветошь ненужную, вытирать… Благо Ан Хэин никогда подобной ерундой не страдал и в этом эфемерном розовом болоте не плавал. Нет, он конечно тоже порой фантазиям бренным предавался, но только в мечтах этих он рядом с альфой не любовь находил, а успокоение — глотку ему, как скоту последнему, перерезая… Всегда уверенный и жесткий, исполнительный и не задающий лишних вопросов, знающий себе цену и умеющий эту самую цену озвучить другим, омега с ранних лет научился выживать, ловко приспосабливаясь к быстро меняющейся среде. И по мягкой улыбке и кроткому взору и не скажешь со стороны, сколько юноша всего пережил… Что еще будучи мальчиком потерял всю семью, которую его тогдашний вельможа-хозяин вырезал в порицание другим жителям деревни, а его самого изнасиловал да бросил подыхать на пыльной дороге. Вот только Хэин не помер, он выжил всем, и вся назло, затаился в ожидании своего часа и момента отмщения. Счастье же, оно вовсе не в альфах заключается, и не нужно его в столь громадных целях искать. Скромнее нужно быть и малым довольствоваться: есть сегодня что поесть — удача, получил за день на два удара фалакой меньше — благодать, сумел пробиться в гёзде — считай дождался того самого заветного принца… Только одного Хэин не учел, что счастье у судьбы и для него припасено, то самое, что в другом человеке заключается, которое по ночам прижимается к боку его теплому, да носиком в шею аккуратно тычется. И человек этот вовсе не сказочный альфа, а такой же, как и он омега, что волею судьбы или злым роком в гареме оказался. За одним только исключением, если Хэин здесь искал более-менее стабильности в виде крыши над головой да краюхи хлеба, то Сун Хи продал сюда за три муна отец. И это теперь второй альфа в списке Хэина на перерезание глоток. Поначалу Ан просто не смог пройти мимо крошечного, забитого и хрупкого омежки. Защищая его от нападок других, он стал для маленького Хини старшим братом, а с самой первой течки младшего, еще любовником и возлюбленным. И следует отметить, что два последних пункта были у них абсолютно взаимными. Разочарованные в жизни и в альфах, не тешущие себя ложными надеждами на возлежание в ложе повелителя, они нашли свое счастье в объятьях друг друга. И за столько лет, омеги столь ловко научились скрывать свои порывы и наполненные страстью ночи, что ни у кого и мысли не возникало, что между двумя соседями по комнате есть нечто большее чем омежья дружба. Ни у кого, кроме новенького, застукавшего их буквально на горячем… После рождения второго ребенка Ли Кая и Хо Туэна, в гареме больше не появился ни один новый наложник. Упомянутый выше омега, настолько сильно завладел императором, что о других мужчина уже и не думал, да и за последние лет шесть кроме Туэна, «золотой путь» до покоев императора более никто и не проходил. Ан Хэина и Сун Хи этот факт только радовал, и если бы не подельчивость Ли Кая с внуками, то жизнь и вовсе была бы прекрасной. Но настроения юношей разделяли далеко не все, а посему количество наложников в гареме только убавлялось, из-за периодических возмущений и бунтов. Появление же нового омеги пронеслось по сералю оглушительно, наподобие новомодного взрывающегося от огненных искр порошка. В тот день все обитатели гарема споро выстроились в ранговую шеренгу, жаждая разглядеть новоприбывшего. А посмотреть действительно было на что: уверенный в себе, прекрасно сложенный и невероятно красивый омега — такого даже «кухаркиному сыну» Хо Туэну, со всеми его регалиями, стоило опасаться. — Юноши, — громкий стук жезла хазнедара призвал к тишине. — Хочу представить вам временного обитателя гарема — Пак Чимина. — Шум в зале стал громче, и распорядитель с новой силой ударил по мрамору, повышая голос. — Омеги, где ваши манеры? — Пак Чимин — новый икбал повелителя? — послышался из толпы безликий вопрос. — Молодые люди, — холод обращения хазнедара возымел больший эффект, чем стучание палкой о пол, и юноши в полной тишине выжидающе замерли. — Наконец-то, порядок… Нет, Джунчхан, Пак Чимин не имеет отношения к повелителю, — по толпе омег пронесся облегченный выдох. — Он хасеки внука императора… Сквозь холодок всеобщей паники, Ан Хэин мысленно присвистнул услышанному: уму непостижимо — только появился в гареме, а уже «хасеки», да такой милостью даже Хо Туэна за столько лет не удостоили… — Неужто, Ли Бин решился остепениться? — спустя длительную паузу разочарованно вопросил тот же голос. — Джунчхан, ты слишком активен сегодня, думаю твоя прыть пригодится на кухне, — осадил неугомонного омегу смотритель. — Но я все же отвечу на твой вопрос, Пак Чимин — хасеки второго внука нашего повелителя… — Мин Юнги?.. — по сералю пронесся удивленно-сочувствующих шепот… — А теперь, омега Пак, — обратился к стоящему рядом с ним распорядитель, — пойдемте выберем вам покои. Ответом старому омеге послужил едва заметный кивок, и лишь внимательный Хэин, обратил внимание на испуганный взгляд и слишком показное равнодушие, да то, как при упоминании альфы Мин, неестественно побелели сжимающие на груди полы ханбока коротенькие пальчики — у этого омеги поистине грандиозная выдержка. — Не нравится мне этот Пак Чимин, — тихо пробормотал ему на ухо нежный голосок Сун Хи, — слишком чванливый и бесчувственный какой-то. Тут уже становиться жалко Мин Юнги, — добавил омега морща хорошенький носик, — спать с ледышкой, бррр. — Хэин лишь молча кивнул, и с тихой улыбкой ободряюще сжал узкую ладошку, порой его Хини был слишком наивен, и велся лишь на красивую обертку. — Хотя другой бы с альфой, наверное, и не связался. Вот уж точно - красавец и чудовище... Теперь каждый уважающий себя наложник считал долгом чести обсудить, самую колоритную пару династии — меченого внука императора Мин Юнги и невесть откуда взявшегося Пак Чимина. Особенно Пак Чимина. Ведь для уделения внимания личности альфы у одалисков были годы! И теперь львиная доля всеобщей заинтересованности и разговоров доставались омеге. Интерес этот и пересуды, полярно менялись с течением дней. Так за неделю к юноше примерно четыре раза полностью изменялось отношение. Поначалу Пак Чимина просто обсуждали — заморский красавец, эдакий маленький редкий цветочек, у которого только один диковинный цвет волос чего только стоил. Потом Пак Чимину сочувствовали — такой прелестник и такому уродцу достался. Следом над Пак Чимином насмехались — так этому зарвавшемуся заносчивому омеге и надо. И, наконец, Пак Чимину завидовали, — ибо за близость с собой, альфа платил дорого. У омеги лучшая комната — светлая, просторная с личной купальней и непомерной роскошью в виде отдельного небольшого садика, с цветущими разноцветными ирисами и миниатюрным фонтаном. Чимина всячески ублажают, даже приносят отдельные блюда, и по доносящимся ароматам, часть из них, никто из гарема ранее не видывал. Сначала даже слух пошел по сералю, что юноша благодаря этим странным варевам красоту свою неземную поддерживал… Но все оказалось куда прозаичнее, как шепнул один из кухонных служек — это были блюда с омежьей родины. Пф, сколько чести! Но это было только начало. У Пака — новые и самые дорогие во всем гареме ханбоки , и даже личный портной Хо Туэна волчком вьется вокруг новенького, облачая в изысканные наряды и дорогие шелка! А золотарь практически ежедневно носит в его покои бархатные коробочки! Спустя же еще пару дней у этого омеги появился даже личный прислужник! Кроме этого, хасеки может беспрепятственно передвигаться по всему дворцу и если захочет, даже выезжать в город. Правда в сопровождении омеги Чон или своего господина, но подобных поблажек не удостаивался еще ни один наложник! А еще этот омега крайне нагл. Иначе как объяснить, что за всю свою добродетель и заботу, альфа Мин получил в благодарность лишь скандал? Жаль слов разобрать не удалось, но шум в тот день в серале стоял знатный, а Мин Юнги побитым псом отправился восвояси. Все вокруг ожидали заслуженного наказания и порицания для Пак Чимина, предвкушающе потирая руки. И каково же было всеобщее удивление, когда вместо «кошачьей кары» омегу стали умасливать лишь с тройной силой. Хэин, возможно, разделил бы мнение большинства, если бы не один случай… В один из первых дней пребывания в гареме, заблудившийся Чимин, по ошибке ворвался в их с Хини комнату, и застал двух, забывших запереть дверь на засов омег в крайне компрометирующей позе. Когда первое удивление прошло, и Чимин перестал изображать из себя выброшенную на берег рыбку, он поклонился и тихо пробормотав: «Извините», плотно прикрыл за собой дверь. Оба прелюбодея, простившись друг с другом, принялись ждать всеобщего шума и смертной кары, которые, к их удивлению, не пришла ни в тот день, ни на следующий. Ан не выдержал неизвестности и приперев хасеки к стенке прямо спросил, когда им готовится к казни. Но Чимин удивил. Оказалось, новенький не только никому не рассказал об увиденном, но и в дальнейшем не собирался этого делать. Юноша лишь стушевано пожелал им счастья и не забывать об осторожности, и полыхая щеками, как маков цвет, умчался восвояси. Заслужив тем самым вечные благодарность и уважение от Хэина.༺☆༻༺☆༻༺☆༻
— Не догонишь, не догонишь! — весело хохоча Ли Сухо быстрым бегом носился по зеленой траве газонов дворцового сада. Мальчик, совершенно не в соответствии со своим статусом принца, высоко приподнял полы своего ханбока, для сподручного маневрирования от, казалось, вездесущих объятий альфы, что вот и сейчас широко расставив руки, споро приближался к нему. Но в самый последний момент омежка изловчился, и вновь сбежал, уходя от контакта и заливисто смеясь. Альфа же на это с излишней драматичностью воскликнул: — Хони, ты стал слишком быстр для своего старого племянника! — усаживаясь прямо на сочную зелень. — Юни-оппа, — мальчик остановился в неком отдалении, тяжело переводя дыхание, — не говори глупостей! Эти ваши игры в «дядюшек и племянника» с Иан-хёном слишком странные. Но если ты устал, — мило предложил ребенок, — мы можем немного передохнуть. — Ох, юный принц Хони, — Юнги в благодарственном жесте приложил ладонь к сердцу, — я премного благодарен вам за вашу снисходительность. Мальчик тихо хихикает, явно довольный обращением, но все равно показно возмущается: — Ну вот опять! Юни-оппа, — Ли Сухо опасливо приближается, все еще прикидывая, не обман ли это старшего, — я давно хочу у тебя кое-что спросить… — Спрашивай… — одобряюще кивает Мин. Омежка крепко зажмуривается и быстро выпаливает, волнующий его последние несколько дней вопрос: — А правду говорят, что Звездочка сейчас во дворце? — С чего ты взял? — осторожно спрашивает Юнги. — Ну, — мальчик неловко переминается с ножки на ножку, и понижает голос, признаваясь в непотребном для принца занятии. — Я… нечаянно услышал, как учителя разговаривали о том, что в гареме появился омега неземной красоты, с волосами, сверкающими словно лучики солнышка… — И почему ты решил, что это Звездочка? — Ты, в своих историях так хорошо его описал, что не узнать Звездочку просто невозможно. И я же видел его уже. — Ребенок усаживается рядом со старшим. — Помнишь, я тебе рассказывал, как случайно наткнулся на красивого юношу в омежьей части дворца. А потом, я встретил его же в школе гетер… — В школе? — удивленно переспрашивает альфа. — Когда? — Еще зимой. Папа нас взял с Иан-хёном с собой отбирать новых калф во дворец. Но это скучно, — Сухо сморщил маленький носик, — и я сбежал гулять по школе. А в оранжерее случайно встретил Его. Юни-оппа, вы такие смешные оба, утверждаете, что не знаете друг друга, хоть ты до сих пор пахнешь им. Еле слышно. Но запах все равно есть… — И чем же он пахнет? — Любимыми папиными цветочками… — Юнги шумно сглатывает, Туэн всегда имел слабость к сладковатым ирисам, недаром, они теперь растут практически в каждом уголочке дворца. Альфа саркастически усмехается — у судьбы слишком странное чувство юмора, все омеги, с которыми Мин планировал объединить свою судьбу, так или иначе были связаны с этими цветами. Конечно, ни Туэн, ни Джун и в подметки не годились Чимину, но все же… — Это ведь он? — мальчик хоть и уверен, но все равно хочет подтвердить свою догадку, и едва не хлопает в ладоши, когда получает утвердительный кивок. — Тогда, — Сухо вскакивает на ноги, отряхая свой халат от травинок, — пойдем к нему. — Я… — Юнги с трудом выдавливает из себя, крепко сжимая кулаки, дабы не поддаться соблазну, — я не могу… — Почему? — Я слишком обидел его. И при последней нашей встрече Чим… то есть Звездочка, сказал, что не желает меня больше видеть… — Юни-оппа, а ты извинился? — альфа лишь кивает, а Ли Сухо больше не видит препятствий для визита. — Тогда, я уверен, что он либо тебя не расслышал, либо пошутил, — мальчики протягивает альфе руку. — И теперь ждет тебя. Юнги упрямо мотает головой, отказываясь. — Ладно, — Сухо задумчиво склоняет голову в бок, — тогда, я один к нему схожу. — Что? — встрепенулся от воспоминаний последней встречи Юнги. — Нет! — Почему? — Я… сам… — Когда? — Потом… — Взрослые, — мальчик закатывает в любимой манере отца-императора глаза, — вы так любите все усложнять. Ладно, но Юни-оппа, — крохотный пальчик угрожающе вздымает вверх, — если в ты в скорости не поговоришь со Звездочкой, то это сделаю я! — Ах вот как, — альфа, угрожающе скалясь, медленно поднимается, — тогда мне придется обезвредить Хони, защекотав его! — Юнги делает быстрый выпад и поймав мальчика, начинает выполнять свою угрозу. Срок странного заточения Чимина в гареме перевалил уже за четыре недели. И весь этот месяц Чимин только и делал, что предавался безделью, самоедству, ну и еще немного вредности. Праздности из-за того, что юноше совершенно нечем было себя занять, а в компании одалисков он находиться не мог. Чимин ранее никогда не жил в месте, где обитало столько бы омег одновременно… да и сладковато-приторные, еще и подпитанные ароматными маслами запахи чужих тел вызывали у юноши непреодолимые приступы дурноты и головной боли. А еще наложники напоминали юноше шипящее змеиное кубло, и ведомый инстинктом самосохранения Чимин старался лишний раз с ними и вовсе не пересекаться, отсиживаясь в своей комнате. Были правда пару человек, не плюющих в его сторону ядом и не бросающих в его адрес огненных стрел-взглядов, но после того как омега узнал про их небольшой секрет, не мог он больше без смущения и неловкости находится в их компании. И если бы не Джэдок и редкие визиты дядюшки Исо, омега вскорости полез бы на стену от скуки. Хотя от занятий стенолазанием омегу еще останавливают участившиеся голоса совести и приступы самобичевания. Ведь, как бы Чимин не был зол и обижен на ветиверового альфу, все же Юнги не заслужил всех тех брошенных уничижительных реплик. И стоило юноше только увидеть отразившуюся боль в лисьих глазах на безжалостные чиминовы слова, как омега тут же пожалел о них. Но из чистой вредности не опроверг их и позволил альфе попросту уйти… К тому же события последних месяцев не могли не сказаться на характере юноши. И Чимин все чаще стал замечать за собой, не присущие ему раздражительность, зловредность и непостоянство. А от переменчивости его настроения и вкусов становится противно даже ему. Бедный-бедный Джэдок, чего только стоит несчастному юноше выслушать в течении десяти минут две грозные тирады, о том, что он недостаточно прогрел постель, а следом о том, какой дурак в середине весны вообще пользуется грелками! Настроение Чимина тоже скачет, отлетающим от стены воланчиком: он может с непомерной злобой гонятся за залетевшей в его покои мухой, а спустя минуту плакать над ее трупиком, и устраивать целую погребальную церемонию. В еде он также стал капризен и переменчив: воротя нос от ранее любимых (омега, к примеру, стал не переносить даже намека на запах грейпфрута) и с аппетитом уплетая порой, под исказившееся гримасой отвращения лицо Джэдока, совершенно не совместимые продукты. И это младший еще омега не знает, что Чимин украдкой от него грызет туалетное мыло… Ну а что Паку еще делать, если до сезона клубники ой как далеко, а отведать эту сочную ягодку хочется именно сейчас? И еще Чимин скучает и беспрестанно что-то ищет, но так и не найдя столь страстно желаемого, щедро орошает по ночам подушку. Пусть омега и лукавит о своем незнании, но Чимин ни за что не признается, что ему до дрожи в коленях хочется ощутить Мина рядом, почувствовать запах или хоть издали увидеть… Только вот и остается, что коротать дни в бесцельных поисках темной макушки… Сегодня Чимину с самого утра нездоровилось. Когда же легкие раздражительность и дурнота переросли в полное отторжение всего скудно съеденного за завтраком, омега, в надежде на исцеляющую силу свежего воздуха, пожелал прогуляться. И теперь сопровождаемый верным Джэдоком, медленно прохаживался по саду. Звонкий детский смех легким эхом разносится где-то совсем рядом, заставляя омегу обернуться на звук и замереть, заметив Юнги. Альфа с беззаботной прытью носился за маленьким веселящимся мальчиком. А омега, словно завороженный стал внимательно следить за каждым его движением, каждым жестом. Вот он делает якобы ошибочный бросок в сторону, давая ребенку возможность уйти от погони… А следом — запыхавшись опускается на землю и тянется ближе к ребенку, помогая ему разместиться рядом… Альфа внимательно слушает, что ему говорит мальчик, и взмахивает рукой, указывая куда-то в сторону… Следом откидывая с лица выбившуюся от погони, непослушную темную прядь… Чимин же ловит каждый миг и кажется даже не моргает, чтобы ничего не упустить, и разочарованно выдыхает, когда альфа, взяв мальчика за руку уходит с ним прочь. Омега еще несколько мгновений стоит на месте, неотрывно смотря на растворяющиеся два силуэта, едва не плача. — Может стоить намекнуть, господину Чон Исо, что вы желаете увидеться с ним… — Что? — глупо переспрашивает Чимин, и тут же качает головой отвергая предложение. — Совсем ненадолго, — продолжает уговаривать Джэдок, — чтобы вы не успели опять поссориться… — Он не захочет, — удрученно роняет омега, едва не хлюпая носом. — Я его слишком обидел… — Зато у вас появится возможность извиниться. Стоит только его окликнуть… — Что? — Чимин вскидывается заполненной пташкой, представляя, как он сейчас выглядит: неестественная бледность, покрасневший нос, слезливые глаза, дрожащие губы… — Нет… я … я не готов. И вообще не говори глупостей! Продолжая злобно, что-то пыхтеть на чужое предложение Пак, с небывалой прытью, уносится в сторону гарема.༺☆༻༺☆༻༺☆༻
— Пустите, — угрожающе шипит Чимин, пытаясь отодрать настырные, прижимающее его к полу руки. Почему? Почему именно сегодня ему приспичило отослать Джэдока разорять имперский сад, выкапывая корень пресловутого злака? Ну и что что только от мыслей об этом аромате у него губы непроизвольно плыли в улыбке, а рот слюной наполнялся, проявляя тот самый, потерянный несколько дней назад аппетит, а вместе с ним и желанием жить. Можно подумать он никогда ветивера не нюхал! Потерпел бы денек другой, того гляди и не душили бы омегу в гаремной библиотеке. А так, он в очередной раз он сам-дурак, сам-виноват в том, что наивно решил скоротать время в приятно пахнущей пылью, чернилами и немного книжными «червями» комнате, не учев при этом, что его так могут ненавидеть… Быстро проглатывая слезы обиды, Чимин собирает все мужество в кулак и брыкается, неожиданно ударяя напавшего коленом в живот. — Ишь ты, какая злая козочка, — хмыкает другой из его мучителей, усиливая хватку, пока пострадавший болезненно ойкая потирает ушибленное место, — а с виду и не скажешь… — Слышь, недотрога, ты и с альфой своим такой же несговорчивый? — хохотнул третий, обеспокоенно выглядывая за угол комнаты, не хватало еще привлечь внимание посторонних. — Ну, тогда понятно, — тянет Хуонг, вальяжно запуская тонкие длинные пальцы в темные пряди, и склоняясь над лежащим омегой, — отчего даже такие меченые уроды, как второй внук нашего императора, да продлят Небеса его годы, не желает более яшкаться с тобой. Кому захочется спать с подобной неумехой? — омега, довольно смеясь над собственной шуткой, с нажимом стискивает пальцы на паковом горле, даже не сразу замеча, как чиминовы губы шевелятся в ответ. — Что ты там блеешь, козленочек? — душитель, практически наваливается сверху на Чимина. — Он… не… урод… — обессиленно бормочет Пак, надрывно раздувая ноздри, жаждя вобрать больше недостающего кислорода, невзирая на тошнотворные примеси аромата чужого тела. — Да ладно? Ты еще скажи, что влюбился… — Наложник хватает хасеки за грудки и сильно встряхивает, вынуждая встретиться взглядами. — Правда, что ли? Омеги, вы слышали? Наш нежный цветочек втюрился в уродца! — Фу, ну и извращенец же ты, — наконец пришел в себя Джунчхан, омега потянулся было к Чимину, намереваясь схватить, но в последний момент передумал. Вместо этого наложник, брезгливо вытерев руки о паков ханбок и плюнув рядом с Чимином, отошел в сторону. — Даже интерес пропал… — Ты просто слишком добрый, Джунчхан, — острый коготок Хуонга приподнимает чиминов подбородок, — с такими… ущербными, наоборот, всегда интереснее… — Омега с усилием загоняет ноготь в нежную кожу, заставляя сорваться кровавую струйку от грубого прикосновения. — Вот скажи мне, Чимин, а будешь ли ты также привлекать альфу, если я собственноручно исполосую твое лицо? Ммм? — Эй, Хуонг, ты чего? — всполахивается стоящий на стреме юноша. — Не мешай, — темноволосый омега склоняется над Чимином, жадно слизывая алую дорожку. — Мы же просто хотели поиграть немного, — и Джунчхан предпринимает попытку утихомирить разбушевавшегося приятеля. — Игры бывают разными… правда, Чимини? — Хуонг уже не мог, да и не хотел останавливаться, омега лишь подстегивался на безумства бурлящим в крови коктейлем из зависти, ненависти и собственного бессилия. Наложник до сих пор не мог смириться с тем, что его отвергли. — Вот скажи мне, козочка, за какие такие заслуги раздают звания хасеки? У тебя, что там? Золотой ободок? Ммм? Во что вы там с Мином играли чаще всего? Смею предположить, что в господина-омегу и раба-альфу? Раз наш уродец от твоего гонора так с ума сходит, и едва не брачные танцы вокруг танцует, после каждого «нет»? Ну давай, поделись опытом с остальными. Мы же не жадные… Сам понимаешь, что три альфы, да какой там три, один с третью — это ой как мало на целый гарем… ну так что? — коготок играюче очерчивает острую скулу. — Что. Здесь. Происходит? — замерев на мгновение у входа Хэин, бесстрашно приближается к квартету. — Ба. Наш голубок, он жа защитник униженных и оскорбленных собственной персоной. — Хуонг, злобно оскалился и кивнул своим напарникам, отдавая молчаливый приказ устранить. — Да, ну, к черту! — сообщники в ответ лишь боязливо попятились — дружба дружбой, а своя шкура дороже — стремительно покидая помещение. — Жалкие трусы, — злобно скалясь выплюнул им вслед Хуонг, ну ничего он и один прекрасно справиться. — Чимин, ты как? — Ан же казалось и не заметил этих перемещений, смотря исключительно на хасеки. — Нормально… — еле слышно произносит Чимин. — Не смей меня игнорировать, — злобно выплюнул Хуонг, — когда я с тобой говорю! — А я с зарвавшимся суками бесед не веду, — все также не глядя на наложника отпарировал Хэин. — Лучше бы зад свой скудный в жменю собрал и вон пошел отсюда, пока я добрый! — Ах ты ж, вшивота, — Хуонг с силой отшвыривает Пака на пол, вызывая непрерывную чехарду из плывущих картинок перед глазами омеги, прежде чем подняться. — Думаешь не справлюсь с гнусем, подобным тебе? — Что это? — омега насмешливо приставил ладонь к уху, словно пытаясь разобрать слова. — Неужто бессмысленные угрозы курвыного сына? Хуонг вспыхивает яростным блеском глаз, и ставя пальцы на манер кошачьей лапы, начинает медленно приближаться. Хэин же на действия противника лишь саркастически ухмыляется, прежде чем принять боевую стойку, он постепенно смещается в сторону, вынуждая и одалиска отойти от дезориентированного Пака. Омеги начинают кружить друг напротив друга. Высокие, стройные, гибкие, словно готовящиеся к атаке хищные кошки, наложники, выжидающе то сходились, то расходились в своем «боевом танце», не решаясь нанести первый удар. Хэин, как более крупный и матерый, постепенно наступал, старательно оттесняя Хуонга от Чимина и загоняя тем самым противника в угол. — Ах ты ж сучий потрох, — злобно выплюнул Хуонг, переходя к решительным действиям и бросаясь на противника с кулаками. Хэин же без особых усилий отбрасывает более слабого омегу, временно глуша его ударом о стену с книжными полками. Ан пользуется моментом, склоняясь над Паком, и тормошит юношу за плечо: — Чимин, — но видя расфокусированный взгляд и то и дело закатывающиеся глаза, наложник, предварительно извинившись, хлещет хасеки по щекам, — не смей отключаться! — Хэин… — часто промаргиваясь, хрипит Чимин, от чрезмерного давления чужих пальцев голос его сел, потеряв привыкшую мелодичность. — Я конечно рад, что ты меня узнал, — усмехается в ответ омега, — но нам нужно уходить отсюда. Пока этот, — юноша неопределенно кивает себе куда-то в сторону, — не пришел в себя. Встать сможешь? — Пак неуверенно кивает, и оперевшись ладонями в пол предпринимает слабую попытку придать телу горизонтальное положение. Видя неуверенные потуги, Хэин, подхватывает омегу под руку, буквально насильно выпрямляя. — Спасибо, — тихо шепчет хасеки, мысли еще несвязны, да он пока слегка пошатывается, хоть уже и, может стоять без посторонней помощи. — Потом поблагодаришь, — наложник оборачивается на слабые стоны. — А теперь, пошел вон отсюда, хасеки. — А как же ты? — Чимин судорожно облизывает пересохшие губы, следя за постепенно поднимающимся Хуонгом. — Ну, у меня еще есть незаконченное дело, — не смотря на ситуацию весело шутит омега, улыбаясь, — и ты же приведешь подмогу? — Чимин кивает, но вступивший в очередную схватку Хэин, уже не видит этого. — Помогите… — то и дело бормочет Чимин, надеясь хоть до кого-нибудь дозваться. Цепляясь пальчиками за все выступающие неровности в стенах коридора омега по ощущениям со скоростью ветра, а на деле непомерно медленно, двигался в сторону основных комнат, и на этой стороне, его сознание держит одна единственная цель — он должен помочь Хэину. — Помогите… — юноша силясь повторяет свой призыв, но вместо громкого крика вырывается лишь сиплый хрип. Нет, Ан, конечно, крепок и ловок и без особых усилий может справиться с любым соперником, но Хуонг… уж слишком скользкий, бесчестный и ненавидящий всех омега. Пак понимал и осознавал, что остальные наложники ему в большинстве своем не рады, но юноша старался не зацикливаться на этом, грея себя мыслью, что он здесь временно. Еще каких-то несколько дней, ну или буквально месяц, и он вырвется с этого эталонного оплота омежьего декорума. Теша себя верой, что в скорости не будет больше этих болезненных тычков, обидных слов и всяческих пакостей в виде подброшенных лягушек, испорченной одежды или стекла в обуви. Однако, забывая, что если игра остается прежней, то и роли персонажей не меняются, на это не влияет и смена поля баталий. К тому же дни шли, месяц сменился вторым, а домой его спроваживать никто так и не намеревался, оставляя Паку лишь постепенно угасающую надежду… — Помогите… — еле слышно произносит омега, смахивая со лба выступивший пот. Головная боль настойчивым пернатым дровосеком пульсирующим импульсом бьет в одну точку, а окружающие запахи смешавшись, удушают своей въедливый смесью, усиливая, буквально с каждым вздохом, и без того непрекращающуюся дурноту. Чимин обессиленно приваливается к стене, и прикрыв глаза, пытается замереть на месте, дабы переждать захватывающий приступ. Вдох, другой, симптомы не пропадают, а наоборот нагнетаются, оседая незримыми слоями… У него нет времени медлить! С силой оттолкнувшись от прохладной стены, юноша пробует продолжить движение, тут же натыкаясь на живую преграду. — Вах, что за лакомый кусочек, сам попался ко мне в руки, — приятный тембр, вместе с приторно-сладким ароматом белой акации мягким куполом накрывает омегу. — Неужто ты так спешил меня встретить, что решил сразу сбить с ног, чтобы приступить к главному? Опасаясь резких движений и дыша через раз, юноша осторожно приподнимает голову, встречаясь с такими знакомыми, но холодными лисьими глазами. — Помогите… — тихо роняет омега, даже не осознав намеков, и дрожащим пальчиком показывая в сторону. — Обязательно, помогу, — хищно скалится альфа, — да так, что твои благодарные крики еще долго будут долго летать над сералем. — Рука незнакомца опускается на чиминову талию, плотно прижимая омежье тело к себе. — Ну что за прелесть. Я уж и забыл, когда в гареме подавалось что-нибудь свеженькое. Чимин вздрагивает, а осознание двусмысленности ситуации, заставляет на мгновение забыть о собственных недугах: — Пустите, — крохотные кулачки упираются в альфью грудь, в бесплодных попытках оттолкнуться. — С чего бы это? Мне и так хорошо, — альфа склоняется к краснеющему ушку, с силой втягивая омежий запах. — Откуда ты взялся, сладкий? — Ваше Высочество, вот вы где! — противный омежий голос безжалостно бьет по барабанным перепонкам, заставляя Чимина болезненно нахмурился. — Как славно, что ты пришел, — Ли Бин искоса смотрит на подошедшего, кажется он спал с этим омегой в свой прошлый визит. — Похоже Сладкий дара речи лишился от моей неотразимости, — мужчина легко прикасается большим пальцем к пухлым губам, пробуя их на упругость. — Так что распорядись, чтоб подготовили комнату. Ты знаешь, как я люблю… — Ваше Высочество, — на порядок повысив октавы мнется голос наложника, — извините… но это… не… возможно, — под конец фразы парень буквально переходит на ультразвук. — Ты понял, что сейчас сказал? — рычит мужчина, уничижительно глядя на омегу. — Д-да… просто этот… — наложник осторожными словами, пытался утихомирить разгорающегося яростью альфу, — этот, как вы выразились «Сладкий» — хасеки вашего кузена Мин Юнги… — Вот оно что. Это тот самый что ли? — тянет принц риторический вопрос, все также не выпуская свою добычу. — Сразу видно, кто в семье любимый внук, — альфья ладонь опускается на чиминовы ягодицу, болезненно сжимая. — Мне вот, дед-император, к гону никогда таких омег не преподносил. — Приветствую вас, ваше величество, — Чимин вздрагивает, и вне себя от радости оборачивается на голос Хэина. Сфокусироваться удается далеко не сразу. А увидев окровавленного омегу в разорванной одежде, Пак в ужасе приоткрывает рот. Если бы он только был порасторопнее, Ан так бы не пострадал… — Небеса, ты что принимал кровавые ванны? — насмешливо интересуется высокочастотный наложник. — Не совсем, — прокашливается Ан, натягивая на плечо сползающий, оторванный рукав ханбока. — Я защищал хасеки. На него вероломного напали Хуонг. Альфа удивленно вскидывает бровь. Раз хасеки Юнги — значит всецело принадлежит только кузену. А значит омега, несмотря на все свои прелести, не представлял угрозы для других наложников. Выходит, даже у Мина здесь были свои воздыхателя? Мда, как низко падает планка у изголодавшихся по альфьему узлу омег… — Это правда? — мужчина въедливый взглядом впивается в юношу в своих объятиях. — Да, — все также хрипит Чимин, ему плохо, он устал и у него совершенно нет сил покрывать других. — Что же ладно, — Ли Бин разжимает руки, отпускает Пака, отчего тот едва не падает, грузно приваливаясь к стене. — Ты молодец, — принц тянется к Хэину, чтобы поощрительно хлопнуть того по плечу, но альфья ладонь замирает буквально в нескольких милиметрах, не желая мараться в чужой крови. — Кстати, а где сейчас Хуонг? — как бы про между прочим интересуется альфа. — Мертв, — равнодушно роняет Ан. Запахов бесчисленно много и ни одного намека на желаемый… Голова от услышанного угрожает разорваться на миллион кусочков, и маленькие Чимины могучей кучкой начинают водить перед глазами хороводы… Тошнота практически непреодолимой кислой оскоминой ощущается на корне языка, угрожая вывернуть все его внутренности наружу… А широкий коридор, со всеми находящимися в нем начинает подмахивать хороводу в голове, заводя и свое вращение перед глазами омеги. Слишком много происшествий для одного дня. Слишком много событий для одного маленького Чимина. С тихим стоном, юноша падает в спасительную бессознательную тьму...