Желание падающей звезды

      Громкие, торопливо-жадные звуки, словно в рот запихнули сразу с десяток блестящих вкусной, прозрачной карамелью сладенцов, коснулись чуткого уха спящего ребенка. Мальчик будто по мановению волшебной палочки широко распахивает глаза, вновь прислушиваясь. Шумное сопение. Глубокий, словно уставший, вдох. Смачное чавканье… Ох, и влетит же кому-то от дедушки за неумение есть с закрытым ртом.       Малыш немного ерзает в своей постели, удобнее устраиваясь, и бросает мимолетный взгляд в окно: на дворе зарождающееся утро, и даже круглая луна уже значительно побледнела, практически сливаясь с небосводом. А значит, уже почти пришло время возвращения дедушек и дяди с одного из этих поздних, таинственных ужинов взрослых, после которых они приходят домой, ступая странными петляющими шагами и глупо хихикая. И до времени завтрака еще далеко, в этом малыш тоже четко уверен, ведь накануне трапезы неугомонный нянь непременно бы ворвался в его комнату и отправил совершать самые неприятные в жизни ребенка вещи: протирать глазки противной, мокрой водой и расчесывать тяжелые, спутанные пряди ненавистной и постоянно делающей больно щеткой для волос.       Чавканье проносится отчетливее, а за ним следует стон, подобный тем, что испускает дед, когда вечером, сев в свое любимое кресло у камина и плеснув в бокал дурно пахнущую и смутно напоминающую по цвету липовый чай водичку, медленно пьет ее. При этом причмокивая и издавая довольные звуки между глотками, будто ему в такие моменты небывало хорошо и вкусно.       Мальчик от воспоминаний неприязненно морщится: он и раньше подозревал, что взрослые — странные люди, но пить нечто столь горькое на вкус и омерзительно пахнущее (и нет, это точно не он совал свой носик в высокий графин и макал пальчик в янтарную жидкость, чтобы потом опустить крошечную каплю себе на язык) и при этом выглядеть столь довольным и счастливым, будто ешь шоколадный трайфл!       Продолжая раздумывать над источником звуков, малыш просовывает руку под матрас, выуживая оттуда незаметно взятую со стола шоколадную конфету в блестящей обертке, коих целую коробку принес накануне вечером отец. Ребенок прячет лакомство под одеялом, чтобы неслышно было, как он спешно разворачивает шелестящий фантик, и немедля отправляет конфету в рот, едва не подпрыгивая на кровати от страшной догадки. Конфет было много, а ему разрешили угоститься только двумя, обещая еще немного утром перед поездкой. Неужели кто-то посмел позариться на оставленное без присмотра его лакомство? Он должен тотчас все проверить!       Медленно свесив ножки с кровати и просунув их в домашние тапочки, мальчик осторожно выбирается из комнаты, решив лично поймать воришку. А потом… а потом… потребует отдать ему всю коробку, чтобы за завтраком (естественно, переполовинив оставшееся) отдать родителям. А если незадачливый похититель откажется, то малыш поднимет такой крик (уж это он умеет), чем призовет всех домочадцев и выведет нарушителя на чистую воду. И за это отец даст в два. Нет, в пять раз больше конфет! Ведь он такой смелый и ответственный мальчик.       Кивнув своим мыслям, ребенок осторожно выходит в коридор и, стараясь не наступать на противно скрипящие половицы, идет на звук, что, к его ужасу, раздается из папиной спальни. Неужели собственный родитель ест конфеты? И без него? Мальчик, часто дыша, замирает у двери, не решаясь открыть ее и столкнуться со столь сильным предательством. Но когда звук раздается четче, а вместо стона он теперь слышит приглушенный крик, причем явно принадлежащий папе, — малыш бесшумно толкает полотно. Он торопится протиснуться в образовавшуюся щель, чтобы прийти на помощь старшему омеге, вступившему в бой с поедателем шоколадных конфет!       Но все оказывается куда страшнее…       Маленькая ладошка прижимается к округлившимся от ужаса пухлым губкам, а ребенок застывает не в силах пошевелиться: прямо между широко разведенных ног папы пристроился отец, который, некрасиво чавкая и причмокивая, «поедал» омегу из середины. А папа, явно не в силах сопротивляться от боли, метался по кровати, цепляясь пальцами за простыни и беспрестанно шепча слова — «О, Небеса!» — последней молитвы.       Мальчик силится закричать, но крик комом застревает где-то в груди. Он порывается кинуться к родителям, дабы вступиться за папу и оттянуть, ударить отца, — не нужен им ни альфа, ни его конфеты, раз он так обижает старшего омегу! Но вместо этого его ножки делают крохотный шажок назад, следом еще один и еще, а после уносят ничего не видящего за потоком слез мальчика прочь из дома.

༺☆༻༺☆༻༺☆༻

Гасадалур

      С силой прокрутив стальное колесико фузея и выбивая долгожданную искру, Ким Намджун, сложив руки на манер лодочки и закрывая от порывистого майского бриза тлеющий слабым огнем трут, прикуривает. Жадно втягивая сизую дымку и выпуская клубистые облака, альфа наконец чувствует привычное успокоение. Плечи его расслабленно опускаются, а предстоящая встреча уже не кажется столь ужасающе тревожной.       С пришвартованного барка спускают первую снедь, а мужчина делает очередную затяжку и, устало хрустя натруженной шеей, начинает медленно прохаживаться, пересчитывая подготовленные для встречи гостей экипажи.       —…Одиннадцать, двенадцать… — заканчивает мысленные сложения альфа, в очередной раз поражаясь блажи даукарцев: и зачем им только понадобилось столько транспортных средств?! — У коронованных свои причуды, — великодушно резюмирует мужчина, направляясь в сторону трапа.       Плавно прокручивая зажатую между пальцами, дотлевающую самокрутку, прежде чем отправить огарок в короткий полет, Намджун мысленно прикидывает, успеет ли он после встречи даукарских гостей заехать на работу и сменить сюртук. Сокджин терпеть не может запах табака и, сославшись на вонь, даже может отправить его спать на диван. И Чимини, встретив деда радостным поцелуем, тут же сморщит кнопку носика и с неизменным «деда, фу-у-у» брезгливо отстранится от альфы…       Один из отправившихся с ним подчиненных подходит к Киму, протягивая заранее подготовленную табличку для встречи. Едва не хохоча от чужой услужливости, Намджун жестом отбрасывает предложение. Мужчина уверен: они с Мин Юнги узнают друг друга и без этих ухищрений.       — Хах, — невесело хмыкает мужчина, морально настраиваясь на одинокий вечер, и похлопывает себя по карманам в поисках еще одной закрутки.       Подрагивающими пальцами он вновь повторяет привычный ритуал, надеясь отогнать обрушившиеся воспоминания. Но с осевшим на языке горьковатым привкусом табачной смолы исчезает лишь внезапный тремор. Очередной выпущенный поток дыма совпадает с приступом самоистязания: если бы пять лет назад альфа самолично встретил императорского внука, а не взваливал эту ношу на племянника, — вся их жизнь могла сложиться по-иному… А у Чимина — она бы просто была.       Внезапный шум привлекает его внимание, отрывая от невеселых дум. Альфа вскидывается и ошалело взирает на трап: десятки статных вооруженных воинов, чеканя шаг, парами спускаются на пирс, становясь полукругом и отгораживая спуск. Забыв про желание курить, да так и застыв с поднесенной к губам сигаретой, Намджун, вертя головой в стороны, старается рассмотреть происходящее сквозь небольшое пространство между стоящими плечом к плечу вояками. Альфа присвистывает? наблюдая за выходом семейства Мин. М-да, оказывается, не так много экипажей они затребовали для такой оравы людей.       Юнги тем временем первым ступает на деревянный настил покатого трапа и, хищно прищурившись, оглядывается по сторонам. Только самолично удостоверившись в безопасности прохода, альфа оборачивается и подает руку стоящему за его спиной человеку, и Намджун голову готов дать на отсечение, что это его хасеки. Ким от любопытства аж привстает на носочки, вот только детально омегу рассмотреть не удается: невысокий, изящный, с сокрытым плотной вуалью лицом. Альфа от послов уже слыхал, что Мин в своем омеге души не чает и словно гном из сказок, оберегающий горшочек с золотом, хранит своего избранника в родовом имении, подальше от постороннего глаза. И из увиденного Намджун практически уверен, что это действительно так.       Пара медленно спускается, и уже после того, как они ступили на берег, Юнги оборачивается к барку и коротко кивает, словно одобряя что-то, а сердце Намджуна болезненно сжимается. Невысокий и куда более скромно одетый по сравнению с остальными юноша держит за руки и помогает спуститься двум немногим старше его внука мальчикам…       Мысли разные, хаотичные мечутся в ограниченном пространстве черепной коробки, вызывая у Намджуна тупую головную боль, и заставляют пережить целый спектр противоречивых эмоций. От сокрушительных: быстро же Мин утешился в объятиях первого лучшего омеги. До тоскливо-печальных: если бы у Чимина все удачно сложилось с императорским внуком — это могли быть их дети… его внучатые племянники…       Увы, история не знает сослагательного наклонения.       Ярость, внезапная, всепоглощающая, затапливает альфу изнутри и с кровотоком разносится по всему естеству. Мужчина недоуменно оглядывается, пытается понять причину, пока его взгляд не падает на стоящего рядом с Юнги омегу.       — Вот оно! — щелкает в голове лампочка.       А Намджун впервые в жизни испытывает столь сильное негативное чувство по отношению к незнакомому человеку — омеге, посмевшему занять не свое место.       Дождавшись, когда его семья окажется на берегу, а шедшие в конце двойки гапс займут свои места, смыкаясь вокруг них плотным кольцом, Юнги, что-то коротко произнеся, отделяется от остальных и идет навстречу Намджуну. А Ким быстро-быстро промаргивается, спеша согнать нахлынувшее наваждение разрушающих мыслей.       — Господин Мин. — Ким низко склоняет голову, как того требует церемониал, холодно высказывая положенное: — От имени короля Ёнсагуна II рады приветствовать вас в Гасадалуре. Надеемся, что путешествие для вас и вашего хасеки было не слишком изнуряющим и утомительным.       — Благодарю вас, — с легкой хрипотцой в голосе вторит ему Мин, — все прошло нормально. Разве что дети успели немного заскучать.       — Рад слышать, что… — Остановленный поднятой рукой, Намджун замолкает.       — Но я крайне неприятно удивлен вашей некомпетенцией. — Старший под резкой отповедью выпрямляется и удивленно округляет глаза; игнорируя чужое замешательство, Юнги тем временем продолжает: — Для человека вашей должности и статуса непрофессионально и непростительно допускать подобное.       — Извините, — ошалело бормочет Ким, прося прощения, наверное, сразу за все совершенные и нет грехи. — Но все же хотелось бы узнать, в чем конкретно моя вина?       — В обращении к моему омеге. — При упоминании спутника императорского внука, пухлые губы Намджуна неприязненно сжимаются в одну линию. — Да, он действительно некоторое время носил статус моего хасеки, но куда дольше, уже прошло порядка четырех лет, как он стал моим супругом.       — Простите, — спешно кланяется старший и едва не скрепит от досады и возросшей ненависти к незнакомцу.       Подумать только, его, директора дипломатического ведомства, отчитывают словно школьника из-за какого-то, вовремя утешительно раздвинувшего ноги, потаскуна! А в том, что омега без рода и племени, альфа практически уверен — о монаршем браке он точно был бы в курсе. Глубоко выдохнув, Намджун, тем не менее, произносит:       — Такого впредь не повторится.       — В качестве исключения, — царственно кивает Мин, — и в память былого знакомства извинения принимаю и королю Ёнсагуну II о данной оплошности сообщать не буду. Но впредь запомните и передайте другим, чтобы к моему мужу, — младший особой интонацией выделяет последнее слово, — обращались в соответствии с его положением и статусом.       — Еще раз приношу свои извинения. — Намджун склоняет голову в несчетный раз за сегодня, очевидно, вечером ему потребуется чудодейственный массаж маленьких ножек Чимини. — Не желаете проследовать в экипажи? — меняет неприятную тему старший, а Юнги согласно кивает и поворачивается в сторону оставленной у трапа барка семье.       — Господин Намджун… — Альфа останавливается столь неожиданно, что следующий за ним Ким чуть не налетает и не сбивает младшего с ног, едва успевая затормозить. Юнги же, не оборачиваясь, интересуется: — В этот раз нам выделено то же поместье, что и тогда?       — Д-да, — старший немного теряется от неожиданного вопроса.       — Кучер знает дорогу? — продолжает допрос Мин.       — Конечно.       — Отлично. — Юнги резко разворачивается на сто восемьдесят градусов, милостиво улыбаясь. — Можете быть свободны, в ваших услугах на сегодня больше нужды нет. А до поместья мы доберемся самостоятельно.       — Но… — Намджун, растеряв свои красноречие и дипломатию не находится с ответом.       — С вами я встречусь завтра. — Мин вновь возобновляет движение, отдавая распоряжения на ходу. — В дипломатическом ведомстве. Пришлите экипаж к девяти утра.       — Хорошо, — неожиданно для себя соглашается Ким, явно нуждающийся в передышке от сегодняшних новостей.       — Ах да. — Юнги вновь останавливается и, смотря в глаза старшему, высказывает просьбу, которая больше напоминает приказ. — Также позаботьтесь о выделении надежного, но неприметного человека для сопровождения моего супруга. — Альфа нежно улыбается, говоря о явно любимом омеге, и безжалостно припечатывает: — Чимини очень хочет посмотреть город.       Довольный чужой обескураженностью, Юнги, криво усмехнувшись, уходит к семье, а Намджун ошалело смотрит тому вслед. Альфье сердце болезненно сжимается на любовное «Чимини».       Черт, этот омега не вправе носить такое же имя!

༺☆༻༺☆༻༺☆༻

      — Господин Тэхен, заверяю вас, — модист, юрким волчком крутясь вокруг стоящего на небольшом подиуме омеги, вносит заключительные правки в практически законченный наряд, — вот такой вот воротничок — это буквально последний писк весеннего сезона франкской моды!       — Естественно, последний, — глухо отзывается Ким.       Слегка повернувшись, скрупулезно изучает свое отражение в псише: темно-серый, как и положено при минувшем полугодовую отметку трауре, костюм нареканий не вызывал, — тут благо, что уже не черный; но пепельная сорочка с высоким и застегивающимся аж на пять пуговиц воротом и черным, утягивающим горловину бантом, даже без корсета и быстрых танцев, делала вероятность обморока крайне очевидной. Тэхен печально вздыхает, но когда воздух вырывается урывчатыми, хриплыми порциями, пальцы мимо воли тянутся вверх, ослабляя хватку шелковой ткани вокруг шеи.       — Он столь сильно сжимает горло, что это и не «писк» даже, а последние предсмертные хрипы!       — Право, скажете тоже! — возмущенно «фальцетит» портной, незаметно выглядывая за ширму в зал, чтобы узнать реакцию остальных посетителей швейного ателье на чужие громкие возмущения. А заметив, как некоторые из благородных омег, неприязненно скривившись, отходят от обряженных в наряды с подобным воротничком манекенов, в отместку больно впивается булавкой в Тэхеново тело, заставляя юношу, возмущенно ойкнув, подпрыгнуть. — Так и скажите, — усиливает громкость своего голоса швей, — что это — просто слишком для вас! Зачем же на сорочку-то зря наговаривать и распускать о ней дурной слух! Да будет вам известно, что для инфанта были заказаны наряды с данным кроем ворота в количестве десяти штук! Да еще и в разнообразных оттенках! А вы — удавка, удавка!       По залу пронесся одобрительный рокот, а посетители вновь начинают кружить возле выставочных моделей.       — Ну вот, тем более, — парирует Тэхен, ловко расстегивая мелкие пуговицы рубашки и вручая ее модисту, — не желаю создавать неловкую ситуацию. Не приведи Небеса, встретимся еще где-нибудь с принцем в одинаковом.       — Понятно, — глубокомысленно тянет портной, прижимая отданную ему одежду, — как всегда виной…       — Вот он! — восторженно-дрожащий голос отвлекает и заставляет всех броситься к большому, но высоко расположенному окну.       Омеги толкаются, становятся на носочки, стараясь выглянуть на улицу, где с небольшой свитой прогуливается самый обсуждаемый в последние две недели омега — он же супруг внука императора самой Даукары — Мин Чимин.       — Посмотрите только! Он именно такой, каким описывал его Ли Флосси: хрупкий, изящный и невесомый — истинный омега. А запах? Вы слышали рассказы о его аромате? Говорят — он просто нереальный!       — Да-да, — согласно закивал другой омега, одновременно с этим цепляясь пальцами за подоконник и подтягиваясь повыше, — лаванда. Это такая редкость для омежьих ароматов, что об этом даже писали в одной бульварной газете!       — Вы либо глупы, либо у вас обонятельный кретинизм? — возмущенно шипя и усиленно работая локтями, дабы расчистить себе больше места для обзора, парирует омега-родитель многочисленного семейства. — Мне доподлинно известно, что он пахнет маттиолой!       — Вы оба не правы, — встревает в разговор третий. — Грейпфрут — вот его аромат. Я об этом судить могу не понаслышке, ибо имел честь быть лично представленным омеге императорского двора Даукары.       Переодетый в мышиного цвета костюм-футляр, Тэхен выходит в зал и с интересом подходит ближе, становясь позади нетерпеливо переминающихся и толкающихся омег. Это один из немногих случаев, когда юноша благодарен природе за высокий фамильный рост, ему вполне видно и так. Но не сумев преодолеть любопытства, он все же вытягивает шею, открывая себе лучший обзор поверх чужих макушек: остановившись возле торговца засахаренными фруктами, богато одетый омега, склонившись к детям, о чем-то с ними переговаривался, а после, выпрямившись, указал пальчиком на выбранную сладость. Позади него, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял облаченный по гасадалурской моде в костюм-тройку альфа, очевидно, переводчик, и куда более скромно одетый в традиционный даукарский наряд юноша. Замыкали эту небольшую процессию трое рослых альф-охранников с прикрепленными к поясам внушительными саблями. Но тот факт, что омега столь высокого статуса, являющийся в их стране иностранцем, несмотря на имеющиеся трудности в общении и невзирая на наличие помощников, самолично выбирал для своих детей угощение, отозвался в сердце Тэхена неожиданно приятной теплотой.       — Вы совершенно правы! — тем временем соглашается с предыдущим оппонентом недавно связавший себя узами брака парень. — Я правда лично представлен не был, но находился на центральной площади в тот день, когда омега Мин покупал у лоточников печеный картофель и прочую еду для бедняков. А еще Го Сынги рассказывал, — молодой мужчина специально понижает голос для привлечения большего интереса, — что он даже ездил с подарками в сиротинцы!       Со всех сторон раздаются восторженные междометия.       — А что это за недоразумение рядом с ним? — кивает на Джэдока дебютант этого сезона. — Еще один омега имперского внука Мин Юнги? Я слыхал, — парень заумным тоном протягивает гласные, вздергивая кверху курносый нос, — что у них принято иметь по десять мужей и еще гарем в сто омег.       Тэхен и еще несколько человек не сдерживают едкого смешка, но свято чтя правила этикета, маскируют ехидную ухмылку, глухо прыская в кулак.       — И нечего смеяться, — возмущенно дуется дебютант, — об этом писали даже во «Временах»! Статья на целый разворот была!       — О том, что у альф Даукары по десять мужей? — весело улыбаясь, спрашивает один из возрастных омег.       — Да! — восклицает раскрасневшийся парень и, ища поддержки, бегает глазами по присутствующим, пока не натыкается взглядом на Тэхена. — Вот господин Ким должен нас рассудить! Скажите, как сын руководителя дипломатического ведомства, вам ведь это должно быть известно. Я прав?       — Про сто десять омег, приходящихся на одного альфу в Даукаре? — лениво улыбаясь, спрашивает Тэхен.       — Да!       — Или о том, что подобный штат имеется у внука императора Ли Кая? — уточняет Ким.       — Да! — вновь восклицает юный омега. — Нет! То есть… не суть у кого из них!       — А случайно рецепта силы и выносливости даукарских альф во «Временах» не было? — подает голос, наверное, самый старый омега из присутствующих, а когда все недоуменно смотрят на него, поучительно добавляет: — Эх, молодость! Вот поживете с мое, поймете, что не зря говорят: «Бей омегу молотом, чтобы был он золотом!»       — Ан Тэ, — внезапно произносит пробравшийся в первые ряды зрителей модист, — сын племянника двоюродного брата по омежьей линии Сон Чжуна, что приходится троюродным кузеном дяди по альфьему родству, провожатого супруга внука Даукары Мин Юнги, Мин Чимина, шепнул, что этот омега что-то вроде нашего няня при близнецах.       — А вы видели альфочек? — восторженно воскликнул кто-то, меняя тему и настроение омег. — Ну чисто ангелочки: и ладные, и прикладные. По детям сразу можно сказать, что оба родителя — писаные красавцы!       — Даром, что один меченый. — Дебютант испуганно закрывает рот ладонями от своей же фразы. — Ой!       — Ну что вы, — принимаются поучительно наставлять остальные, — альф шрамы нисколько не портят, а лишь украшают!       — А для подобного статуса, — вторя, выбивается высокий голос, — и вовсе становятся изюминкой!       — Да! — соглашается еще один. — Хотя кто обратит на такую мелочь на столь красивом лице, как у внука императора. Вы видели его глаза? А голос? Низкий, хриплый, обволакивающий — это же просто кошачье мурчание, не иначе! Вы только представьте, — мечтательно тянет омега, — как он звучит в постели…       — Айгу! — смущенно прижимая ладони к покрасневшим щеками, восклицают остальные и тотчас согласно кивают, а вся небольшая омежья компания начинает увлеченно обсуждать достоинства одного конкретного альфы.       И Тэхен практически точно уверен, что подобные разговоры сейчас происходят в каждой швейной и торговой лавке на Мод-стрит.       — Интересно все же, как он все-таки выглядит? — риторически интересуется дебютант, коротко кивая в сторону окна. — Все время в вуали. На улице лето в разгаре — и как ему не жарко?       — А вы видели из чего его наряды? — портной подается назад, становясь в центр с любопытством повернувшихся в его сторону омег. — Это же сплошь шелка из шелковицы и цветков лотоса, а подобных, — швей заговорщически понижает голос, — тканей нет даже у королевских омег Гасадалура. — Вокруг раздаются восторженные восклицания, а довольный произведенным эффектом модист уже громче добавляет: — И поверьте мне, я слыхал, что отрез для пошива многослойного даукарского халата, а это в пять раз больше ткани, чем требуется для нашего костюма, можно протянуть в вот такое, — мужчина поднимает вверх сжатые в небольшую окружность пальцы, — малюсенькое колечко!       — Не может быть!       — Уж представьте себе, — довольно кивает портной.       — Но все же, — не унимается дебютант, — интересно какой он…       — Да, — согласно выкрикивает кто-то, — и раз второй омега с открытым лицом, то это скорее не обязанность, а желание. Возможно, он что-то скрывает?       — Шрам, как у супруга? — в ужасе округлив глаза, спрашивает самый младший из компании.       — Ну, почему сразу шрам, — тянет старый омега. — И кстати, возможно, я ошибаюсь, но их династическим альфам нельзя жениться на меченных омегах.       — Тогда, — выносит свое предположение дебютант, нервно закусывая нижнюю губу от мыслительных процессов. — Может, он прячет огромный нос? Или волосатую бородавку над губой?       Нервные смешки доносятся со всех сторон вместе с предположениями, что же такого может скрывать под плотной вуалью супруг внука императора Даукары Мин Юнги, Мин Чимин.       И пока омеги столь увлеченно пририсовывают чужому лицу несовершенства, Тэхен вновь выглядывает в окно и беспрепятственно наблюдает за взаимодействием чужеземца со своими детьми. И в каждом жесте, повороте и движении незнакомца проскальзывает что-то столь родное и до боли знакомое, что Кимово сердце, словно перед встречей с дорогим человеком, замерло на мучительно длинные мгновения, а после спешно забилось.

༺☆༻༺☆༻༺☆༻

      Наклонившись вперед, чтобы подобрать выпущенные в приступе неожиданного ступора поводья, Юнги пришпорил коня, высылая того в галоп. Но к тому времени, пока альфа совладал с собой, Чимин, дразнилка такая, уже был далеко, с каждой секундой все сильнее сливаясь с линией горизонта.       Копыта вороного жеребца отбивали нарастающий ритм, стремительно нагоняя вырвавшегося вперед омегу, а мужчина все продолжал улыбаться, вспоминая, как на старте шуточной гонки юноша резко привстал в стременах и, потянувшись к нему, поцеловал. А когда дезориентированный альфа попытался углубить поцелуй, перебирая инициативу на себя, Чимин отстранился и, весело смеясь, пришпорил коня, уносясь вдаль.       Впереди, низко прижавшись к холке лошади, юноша перелетел через поваленное бревно, а Юнги, одобрительно усмехнувшись, придержал своего скакуна:       — Полегче, мальчик, полегче. — Расстояние между ними было уже не столь велико. — Пусть крошечные омеги думают, что способны нас обыграть.       Чимин спешно оглядывается через плечо на вступившего в погоню и стремительно приближающегося альфу. Юноша, едва успевая уклониться от низко свисающей ветви, вжимается пятками в бока, понукая коня совершить последний рывок, и с триумфальным криком пересекает мнимую финальную черту, врываясь на поляну лесного озера. Омега перекидывает ногу, чтобы спешиться, но в последний момент передумывает, решая милостиво даровать данную почесть проигравшему. И Чимин, расправив плечи и горделиво вздернув подбородок, остается дожидаться Юнги, что теперь, по их уговору, два месяца подряд будет рассказывать близнецам вечернюю сказку и укладывать их спать.       — Вы слишком медлительны сегодня, — ехидничает омега, подначивая въезжающего на поляну мужчину. — Неужто перепутали конный забег с черепашьей гонкой? Старость подкралась незаметно, да, альфа Мин? Еще немного и, чтобы узреть прекрасного меня, вам потребуется лорнет!       — Не стоит беспокоиться, — с напускным безразличием отвечает Юнги, отчаянно сдерживая рвущуюся улыбку. — Уж вас, омега Мин, я если и не увижу, то непременно нащупаю, причем и без всяких там дополнительных приспособлений.       Мужчина ловко спешивается и, подойдя к омеге, берет под уздцы и его коня. Надежно привязав обеих лошадей к дереву, альфа мягко, но крепко сжимает омежью талию, осторожно снимая супруга с седла. Но вопреки ожиданиям, Юнги не опускает свою ношу на поросшую зеленым ковром землю, альфа лишь удобнее перехватывает юношу и несет в сень деревьев, где сначала, прислонившись спиной к поваленному дубу, усаживается сам, а следом, на своих коленях, устраивает Чимина.       — Ты чего? — недоуменно тянет омега, когда Юнги утыкается в его шею и дышит: шумно и глубоко.       — Я соскучился, — не отрываясь бормочет мужчина. — Ты в последнее время слишком часто прячешь свой аромат этими саше, что я уже и не помню какой он.       — Но ты же сам говорил, что так будет лучше. — Коротенькие омежьи пальцы зарываются в альфьи волосы, осторожно массируя.       — Я знаю, — обреченно вздыхает Юнги, кратко целуя пульсирующую венку. — Но, Звездочка, мы так давно не были вместе… И еще я соскучился по ирисам. О-очень…       — Тогда… — Чимин, отстранившись, перекидывает ногу через мужские бедра, прижимаясь сильнее. — Нужно постараться заставить их пахнуть как можно ярче. Да и ты еще не получил свой утешительный приз.       Юноша плавно, волнообразно двигается, притирается ближе и раз за разом проезжается промежностью по увеличивающемуся бугру в альфьих брюках. Омежьи пальчики шаловливо спускаются вниз и, с силой надавливая, через ткань принимаются ласкать мужчину.       — Ах, Звездочка. — В ответ на вырывающиеся хриплые стоны у альфы, Чимин мажет своими губами по чужим и пробирается сквозь кромку одежд, сжимая ладонь на разгоряченной плоти.       — Что за невнимательный супруг вам достался, альфа Мин? — Юноша усиливает манипуляции, пока вторая рука занята шнуровкой пояса на брюках Юнги. — Такого большого, взрослого, нуждающегося альфу обделяет своим вниманием! Это необходимо срочно исправлять!       Чимин оставляет косой поцелуй на альфьей щеке и по-кошачьи мягко скользит вниз, к паху. Не разрывая зрительного контакта, омега опускается на колени, рывком стаскивает мешающие штаны и, замерев в нескольких сантиметрах от вставшего члена, любовно шепчет:       — Такой красивый, гордый мальчик, и только для меня!       Юнги вздрагивает на чужие восхищения и крепко зажмуривает глаза, когда пухлые губы целуют в вершину… И тут же распахивает их обратно, чтобы не пропустить ни мгновения, буквально умирая, когда кончик розового язычка принимается облизывать головку.       Коротенькие пальчики игриво проходятся по внутренней стороне бедер, поднимаются выше мягкими круговыми поглаживаниями. А в следующий миг они растекаются волной невесомых прикосновений от мошонки вниз и обратно вверх по стволу. Альфа неосознанно, хрипло стонет, цепляясь пальцами за сочные стебли травы и вырывая их с корнем.       И Чимин наконец-то дает то, чего так страстно желали оба. Спешно облизав губы и примкнув к крайней плоти, омега начинает легонько посасывать. Мужчина одобрительно мычит, не в силах справиться с наслаждением. Небеса, да он готов кончить лишь от одного вида надсадно растянутых губ вокруг своего члена. А юноша все больше укутывает ирисом, обволакивает губами, поглощает собой, начиная слегка водить головой и постепенно наращивая темп. Омежьи руки окольцовывают основание плоти, поднадрачивают, ласкают яички, сжимая и перекатывая их, с готовностью сдерживая первый альфий рывок. Чимин убыстряется, заглатывает глубже, фиксирует мужчину в нужном ему положении, упиваясь своей властью над чужим телом. А маленькие, созданные для поцелуев пальчики и вовсе творят с мужчиной такие постыдные, но от этого столь приятные вещи, о которых тот и думать не смел.       Не отнимая губ от чужого возбуждения, юноша, нежно кружа и мягко надавливая, одним пальчиком проскальзывает сквозь расслабленные мышцы ануса. Неглубокое проникновение альфу настораживает, но дискомфорта не вызывает. И Чимин смелеет: медленно и осторожно он начинает движения внутри. Омега постепенно увеличивает глубину и темп, чередует вращательные движения или же водит уже двумя пальцами вперед-назад, стараясь при своих манипуляциях простимулировать все чувствительные точки. Пока наконец не находит ее. Мягкие подушечки пальцев, словно вырисовывая на пергаменте небольшие круги, с нежным усилием проходятся по предстательной железе. Пара надавливаний. Три полукруга. И Юнги, впившись пальцами в светлые волосы на омежьем затылке, выгибается, ломается, крошится до первородной клетки, до последнего нервного окончания и с хриплым, протяжным рыком кончает, безжалостно распугивая мелкое зверье и усевшихся на ветвях птиц.       Справившись с бурным потоком, Чимин выпускает член изо рта и, напоследок поцеловав головку, хитро улыбается обмякшему мужчине. Наспех приведя обоих в приличный вид, юноша, сыто потянувшись, устраивается на теплой груди и затихает, наслаждаясь моментом.       Разнеженный Юнги, с упоением вдыхая аромат чужого тела, не может перестать касаться любимого омеги: то прижмет ближе, сильнее стискивая в своих объятиях, то погладит мягкий живот или внутреннюю сторону бедра, то прикоснется губами к чувствительной точке на шее, то спрячет за ушко выбившуюся из наспех собранного, небрежного пучка светлую прядь. Альфа не может объяснить, но ему неимоверно хочется трогать, ощущать, чувствовать. Не только сейчас. Всегда. Поэтому он любит при совместных прогулках сжимать крошечную, по сравнению со своей, ладонь, а за обедами — незаметно положить руку на омежье бедро или, не имея возможности сделать больше, невзначай соприкоснуться с супругом плечами. Наверное, в этом и выражается любовь — в желании прикасаться. А еще — он точно уверен, что Звездочка испытывает по отношению к нему если не такие, то очень схожие желания и чувства.       Чимин же, смежив веки от настырных солнечных лучей и растекающегося от чужих прикосновений блаженства, едва не мурлычет. Омега склоняет голову вбок и расфокусированно ловит то, чего здесь не было и быть не должно. Юноша распахивает глаза, сбрасывая охватившую его негу, и удивленно смотрит на выбеленный камень со свежим букетом у подножия, читая вслух выбитую эпитафию:       

«Пак Чимин 1795—1816

      Любимый племянник, дорогой брат, верный друг.

      И чужие слезы наполнят для него разбитую урну жалости.

Ибо скорбящие будут отверженными, а отверженные всегда скорбят.

      

Навсегда любящее тебя семейство Ким»

      — Неужели, — недовольно фыркает юноша, вырываясь из крепких объятий и усаживаясь прямо, — они решили, что я недостоин места хотя бы у фамильного склепа или края городского кладбища?       — Ты же знаешь, что это не так. — Альфа следует за своим омегой и, мягко поцеловав в висок, опускает подбородок на плечо супруга. — Мы были с тобой на знакомстве с твоими родителями. И цветы возлагали как на их парной могиле, так и… — Мужчина мнется, подбирая слова. — Пак Чимина… Ты еще поражался наличию свежих ирисов, ведь несезон, и красоте надгробия в виде плачущего ангела… Меня же больше удивляет, почему они решили установить мемориал в такой глуши. Вот тут — вопрос.       — Ну, здесь-то как раз все правильно. — Юноша садится вполоборота, продолжая рассказывать о прошлом себе, как о третьем лице. — Ведь Пак Чимин действительно прекратил свое существование именно здесь.       — А разве он не был похищен, а потом продан на невольничьем рынке? — Альфа недоуменно хмурит брови, поддерживая игру.       — Все так и было. — Чимин согласно кивает и указывает пальчиком на кромку водной глади. — Но похитили меня отсюда. Знаешь, — омежий голос слегка дрожит, повествуя о пережитом, — в тот вечер я поссорился с… Тэхеном — и это стало той самой последней каплей. Я прискакал сюда. Один. В ночи. Не скажу, что в тот момент я горел желанием полюбоваться видами отражения луны в озере… — Грустная улыбка трогает губы Чимина. — И когда я решил найти пристанище на дне озера, меня окутала темнота… А очнулся уже в избушке, где-то в лесной глуши Даукары, где за мной ухаживал дядюшка Исо.       — То есть ты не ведаешь о происходящих с тобой событиях на протяжении примерно двух-трех недель? — удивляется альфа.       — Абсолютно не помню. Я в тот вечер выбегал впопыхах, был не по погоде одет и подхватил сильнейшую простуду, поэтому совершенно не помню: ни похитителей, ни того, как я попал в Даукару, ни самого невольничьего рынка. Хотя дядюшка Исо некогда обмолвился, что даже за больного меня заплатили достаточно кругленькую сумму. Конечно, что-то всплывает в памяти, но столь обрывочное и нечеткое, что больше похоже на бред. — Юнги заметно хмурится, и омежья ладошка опускается на его щеку. — Что-то не так?       — Да нет… — Альфа трет переносицу, впервые за столько лет задумываясь над тем, как Чимин попал к нему. Только сейчас он явственно начинает понимать, что все было не так… просто и явно под патронатом цепкой омежьей ручки Чон Исо… Но, признаться честно, Юнги совершенно точно не расстроен подобным исходом событий. Альфа мягко целует в центр пухлых губ, спеша успокоить: — Просто мы никогда не говорили о деталях.       Омега в ответ чмокает мужчину в кончик носа, вновь откидываясь спиной на его грудь и укладывая свои руки поверх его.       — Ну и какая разница «как», главное, что вместе. Ведь так? — Юнги согласно мычит, а омега меняет тему: — Как думаешь, на каком ароматическом саше мне следует остановиться для посещения обязательного бала? Ну, того, который проводит министр Чжа через пару недель.       — Грейпфрут, — без колебаний отвечает Юнги, опять опираясь спиной на ствол дерева и увлекая супруга за собой, — ты столь активно поглощаешь этот фрукт, что мне порой кажется, что этот запах уже частично смешался с твоим.

༺☆༻༺☆༻༺☆༻

      Искусно сплетенные и закрепленные невидимыми нитями в замысловатый растительный узор из живых цветов и гибких стеблей, рукотворные «гобелены» украшали одну из стен огромного бального зала и наполняли уплотненный и прогретый сотнями свечей воздух приторно-цветочной сладостью. Сморщив хорошенький носик и раскрыв совершенно неподходящий к его наряду веер, омега, обмахнувшись им пару раз, постарался разогнать раздражающую смесь ароматов, в которой, казалось, были все, кроме желанного. Юноша с трещоточным, характерным щелчком собирает веер, раздраженно шлепая им себя по ладони, — он все еще слишком чувствителен к запахам из-за недавно закончившейся течки, в которой было слишком мало ветиверового альфы. Нет-нет, его муж исправно исполнял долг, не раз доводя Чимина к множественным оргазмам, но из-за дел был вынужден довольно часто оставлять его одного…       Из-за этих самых чертовых дел омега и сейчас вынужден коротать вечер без него. «Можно подумать, им, альфам, для этого недостаточно рабочих часов!» — внутренне негодует юноша, оставленный в одиночестве на растерзание. Ну как в одиночестве: справа от него, сложив руки за спину и вяло перекатываясь с носка на пятку, стоял переводчик, то и дело бросая пустые взгляды по сторонам, а за спиной — свирепостью лиц отпугивали праздно любопытствующих гостей вечера двое гапс. Так что «растерзать» или высказать хоть малейшее неуважение в сторону Чимина ни у кого не было ни единого шанса.       Суета. Так бы Чимин охарактеризовал сегодняшний вечер. Суета, причиной которой был он. Точнее, не так. Он был одной из ее причин. Вторая же, именующая себя Мин Юнги, совместно с некоторыми из благородных альф удалилась в игорную комнату «для приятного времяпрепровождения», а на деле — очередного совещания, связанного с их приездом. И если в начале вечера он откровенно наслаждался происходящим, то сейчас происходящее начинало его тяготить. Широко улыбаясь за плотной вуалью, когда курсирующие по залу небольшими стайками гости специально норовили пройти рядом с ним и замаскировано, а иногда и не очень, втянуть носом воздух, в надежде уловить омежий аромат. Некоторые, особенно смелые, подходили и в попытке завязать разговор — бросали пару дежурных фраз. Чимин же с неизменным любопытством смотрел на переводчика в ожидании пояснения однотипных реплик. И юноша не смеет присутствующих упрекнуть за это, ибо в подмену его запаха они с Юнги поиграли всласть.       Юнги… Омега, мысленно сетуя на отсутствие рядом жизненно необходимого ветивера, с хмурым видом оглядывается, прикидывая, сколько времени он еще продержится в этом удушье, но стоит ему заметить слишком заинтересованный взгляд переводчика в сторону столов с крепкими напитками, как решение принимается само собой. Он сошлет — уже порядком надоевшего, чужого — альфу немного… м-м-м… насладиться вечером, а сам тем временем прогуляется на балкон.       Чимин, довольно улыбаясь, едва не кивает своей сообразительности, как вдруг:       — Наконец-то я вас нашел!       До боли знакомый высокий голос звучит опасливо близко и заставляет юношу на долгие мгновения оцепенеть на месте. Только увидев Ким Сокджина в зале, юноша подозревал, что так и будет, что старший непременно использует любые возможности, чтобы перекинуться с ним хоть парой фраз. Он просто не мог «не». Иначе не полоснул бы по спускающемуся по длинной лестнице младшему столь пронизывающим неприязнью взглядом. На неинтересующих людей так не смотрят…       Чимин незаметно передернул плечами, вынуждая себя ожить, медленно оборачивается и молча вглядывается в черты некогда родного человека, чинно дожидаясь перевода.       — Ох, простите, — спохватывается альфа, спешно ретранслируя фразу на даукарский.       С силой загоняя коротко остриженные ногти в мягкую ткань ладоней, чтобы доиграть спектакль до последнего акта, Чимин, слегка сощурив изменившие свою форму благодаря сурьмяным стрелкам глаза и специально понизив голос, интересуется:       — Рад, что вы рады, вот только не помню, что был удостоен чести знакомства с вами.       — Ким Сокджин. — Омега протягивает руку для приветствия, а Чимин лишь испытующе приподнимает бровь, игнорируя открытое пренебрежение.       Старший мнимо тушуется, улыбка медленно сползает с его лица, а замершая в воздухе ладонь начинает опускаться, и, вдруг опомнившись, мужчина отвешивает положенный книксен.       — Я супруг, — выпрямившись, продолжил как ни в чем не бывало Сокджин, — руководителя дипломатического ведомства Ким Намджуна.       — Мин Чимин, — незамедлительно отвечает холодной любезностью, слегка кивнув в конце реплики, юноша. — Супруг внука императора Даукары Ли Кая — Мин Юнги.       — Рад наконец-то познакомиться с вами. — Губы старшего омеги плывут пусть в широкой, но лживой улыбке. — Вы уже успели встретиться с практически всей моей семьей: Намджун был удостоен чести первым приветствовать вас на нашей гасадалурской земле, а мой сын Тэхени, — при упоминании младшего из Кимов голос омеги неконтролируемо становится мягче, — пересекался с вами на Мод-стрит.       Чимин недоуменно хмурит брови, стараясь игнорировать учащенно забившееся сердце при упоминании некогда дорогих ему имен, едва удерживая себя от порыва начать вертеть головой. Тэхен здесь?       — Да, я помню вашего супруга, — вместо этого согласно кивает Чимин. — Но совершенно не припоминаю встречи с вашим сыном либо того, чтобы меня знакомили с кем-то, носящим подобное имя. Он здесь? Возможно, моя память на лица окажется лучше.       — Нет. К сожалению, он не смог присутствовать. Омежьи дела. — При переводе последних слов альфа рдеет щеками. — Господин Ли Ёнджин, — неожиданно обращается Сокджин к переводчику, — я пусть и не в совершенстве, но на достаточном уровне владею даукарским, так что вы можете пока ненадолго отлучиться, а я тем временем займу супруга внука императора.       — Что вы? Как я могу? — заполошно произносит мужчина, переводя испуганный взгляд на Чимина, с равнодушным видом наблюдающего за ними.       — Вам срочно, — Сокджин, продолжая улыбаться, едва не шипит на последнем слове, — нужно прогуляться к фонтанам с пуншем. К тому же Намджун лично просил меня сменить вас хоть на пятнадцать минут.       Альфа против воли оборачивается на упомянутые фонтаны и, жадно облизнувшись, склоняется перед Чимином, спешно произнося:       — Господин Мин, я могу отойти на несколько минут? С вами это время побудет господин Ким, он на достаточном уровне владеет даукарским и в случае необходимости сможет меня заменить.       — Хорошо, — царственно кивает Чимин, понимая — пора.       — Как вам сегодняшний вечер? — начинает с нейтральной темы Сокджин, давая себе несколько мгновений собраться с духом.       Услышав два совершенно противоположных мнения от встречи с Мин Чимином, своего мужа и сына, омега и сам загорелся нетерпением с ним познакомиться и лично удостовериться, какой он: достаточно простой для своего статуса или лишь копия. Только заметив омегу спускающимся по лестнице, Сокджин понял — неправы оба. Конечно, он не видел этого человека, взаимодействующим с детьми, но и уже был достаточно подготовленным, лучше, чем Намджун при встрече с ним. Ким присматривался, беседовал с теми, кто уже был удостоен знакомства с юношей, собирал информацию по крупицам, чтобы понять. Нет-нет. Это не самобытный экземпляр. И вовсе не замена. Это всего лишь жалкое, не совсем удачное подобие. Да, у этого омеги, бесспорно, есть сходство с его Чимином: та же комплекция, конституция, типаж. Но на этом все. В нем нет главного — особой омежьей уверенности и силы духа, коими обладал его племянник.       Скорей всего, если бы поблизости были Мин Юнги, Намджун или Тэхен, омега так и не решился бы подойти, но раз звезды благоволят ему, то почему и нет, если — да?       — Очевидно, что гасадалурские балы несколько отличаются от даукарских, — продолжает Сокджин. — И человеку, выращенному в другой культуре, менталитете и стране, вечер, скорей всего, покажется неправильным или даже греховным.       — Он куда лучше, чем мог ожидать омега, привыкший скрывать свою внешность, — парирует между тем младший. — А насчет раутов… вы правы лишь в том, что в Даукаре все проходит немного иначе. Закрытей, если можно так выразиться, в остальном принцип действа одинаков: прийти, показать себя, посмотреть других, перемыть кости неугодным… Это неизменные составляющие мероприятий, где собирается немногим больше чем один омега, в любой культуре, менталитете или стране.       — Думаю, вы правы, — принимает поражение старший.       — Но, признаться честно, — продолжает Чимин, — я поражен! Конечно, супругов должно объединять многое: желания, стремления, действия… Но вы с господином Намджуном буквально образчик этого симбиоза. Раз уж мы сравниваем наши страны, то даже в Даукаре редкий омега будет столь рьяно разделять увлечения супруга, до такой степени, что даже начнет познавать культуру и язык другой страны.       — Благодарю. — Старший расплывается в холодной улыбке мнимому комплименту, вновь переходя в наступление: — Но я начал делать это не так давно, года четыре назад, не более. Знаете, — Сокджин с легкой улыбкой склоняется ниже к Чимину, словно собирается рассказать пошлую шутку, — мой муж очень волновался при встрече с вами. Все же предыдущий визит господина Мин Юнги прошел не совсем гладко и даже закончился трагедией…       Туше!       И улыбка сползает с лица старшего, зажигая глаза холодным триумфом от нанесенного удара. Но Чимин воспринимает все спокойнее, чем ожидал от себя: ни единого нервного движения, ни одного дрогнувшего под вуалью мускула на лице, даже юношеское сердце и то никак не отреагировало, продолжив биться в спокойном ключе.       Странно, но, наверное, каждый третий считал своим святым долгом рассказать ему о том, как сильно при прошлом визите его супруг был увлечен гасадалурским благородным омегой. Бедный переводчик в такие моменты переводил ему полнейшую ересь, в ответ шипя за широкой улыбкой на позволивших себе подобную вольность. Это последний раз — решает для себя Чимин.       — Господин Сокджин… Я же могу к вам так обращаться? Мы ведь с вами практически друзья? — Неожиданно чистая гасадалурская речь заставляет старшего напрячься, а юноша, не дождавшись утвердительного кивка, тем временем продолжает: — Раз вы пришли ко мне с подобным секретом, то я вправе претендовать на это звание. Так вот, господин Сокджин, не скажу, что вы — первый, столь сильно пекущийся обо мне и пытающийся раскрыть глаза на прошлые похождения моего мужа. Но спешу вас заверить, что обо всей этой истории мне известно. И о том, что у нас с тем омегой одинаковые имена и схожая внешность, и о том, какую роль в трагизме произошедшего сыграли родственники юноши и его потенциальный жених. Я знаю: где, как и почему оборвалась его жизнь, а также место расположения его последнего пристанища на фамильном кладбище. Раз вы подошли ко мне лишь с целью просветить, то не стоит тратить ни мое, ни свое время. — Вошедший в раж, Чимин срывается, переставая контролировать себя и произнося остаток фразы своим голосом, а после — подает условный знак гапсам, чтобы те оградили его от старшего.       — Подождите… — спешно бормочет Сокджин, впервые, с момента начала сбора информации об этом Чимине, усомнившись в своей правоте.       Но поздно — младший, не оборачиваясь, скрывается за распахнутыми дверями балкона.       — Вся беда в том, что каганат слишком закрыт, — нетерпеливо раздувая ноздри и даже привстав со своего места для большей убедительности, распекается один из представителей палаты лордов Гасадалура. — И мало кто из живущих в наших странах имел возможность хоть раз посетить Камураск!       — Вы правы, — тут же спохватывается второй, помогая убеждать даукарского гостя в своей правоте, — но это не умаляет нашего шанса на победу.       — Господа, вы все знаете, что я человек простой и поэтому скажу то, что думаю и чувствую сердцем, — вступает в беседу третий, стуча себя в грудь и столь резко и неожиданно повышая голос, что тихо похрапывающий в отдаленном кресле, самый старший из присутствующих альфа, давеча отметивший свое столетие, испуганно подпрыгивает, глупо моргая. — Небеса всегда на стороне более сильной армии! А мощь Гасадалура, подкрепленная военными новаторствами Даукары, — это сильнейшая боевая смесь в мире!       — Как точно сказано!       — Золотые слова!       — Истина!       Проносится практически одновременно.       — И потому, — Юнги откидывается на спинку своего стула и специально понижает голос, — история столь щедра на противоположные доказательства того, как, имея сильную армию, но глупое руководство, плохую осведомленность и излишнюю самоуверенность, были проиграны не просто битвы, а войны. И крайне нерационально перекрывать недостаток информации лишней парой орудий. Кстати, — обращается альфа к пока молчащему Намджуну, — неужели ваша хваленая агентурная сеть дала сбой? Не вы ли меня заверяли, что проблем с лазутчиками или желающими поделиться имеющейся информацией, естественно за определенную плату, не будет?       — Это не так. — Подавшись вперед, альфа сцепляет пальцы в замок, чтобы скрыть заметный тремор. — Данные передаются с постоянной регулярностью.       — Тогда вы не уверены в их достоверности? — напирает Мин.       — Отчего же, они практически всегда точны…       — И? — Юнги недоуменно хмурит брови. — Не могу тогда понять причин этого разговора и требований дополнительных военных вложений, сверх оговоренных с нашей стороны. Или же это выдуманная причина вытянуть из нашего императора, да продлят Небеса его годы, больше денег и войск?       — Нет, что вы, — вступается за отца Джувон, — просто с каждым разом связь с агентами поддерживать становится все сложнее и накладнее.       — Вы сами вызвались взвалить весь груз разведки на себя, аргументируя налаженной связью и большой сетью лазутчиков, — отметает попытки оправдаться ветиверовый альфа. — Хотя если ваши, как вы любовно называете их, «агенты» работают столь же плодотворно, как и в ситуации с моим мужем, то грош цена их данным. А Даукара, в отличие от Камураска, не проводит политику самоизоляции. Поэтому, господа, предприятие вырисовывается достаточно рискованным, и пока вся информация не будет нами проверена, — с началом активной фазы стоит повременить.       — Вы просто не так поняли, — спешит заверить голосистый альфа.       — Господа, — парирует Юнги, — я понял лишь то, что вы сказали. А теперь, уважаемые альфы Гасадалура, думаю, нам стоит закончить разговор. Опасаюсь, что мой супруг уже успел заскучать.       Не смея возразить и понуро кивая, альфы начинают расходиться.       — А вы изменились, — неожиданно прилетает Юнги в спину и вынуждает мужчину спешно развернуться и недоуменно уставиться на древнего альфу, кажется, Чжу Сикенга…       — Разве? — Мин исступленно приподнимает бровь, откровенно язвя. — Годы, в принципе, редко кого красят.       — Совершенно точно, — хихикает старик, демонстрируя беззубую улыбку, — но я сейчас говорю не в том плане, в котором толкуете вы. В предыдущий визит, вы, господин Мин, больше напоминали, извините за сравнение, затравленного и озлобленного зверька, что от внутренней обиды и боли скалился и кусал всех.       — А теперь? — Юнги неожиданно становится интересным данный разговор.       — Теперь, — хлопает себя по коленям альфа, потирая ладонями бедра, — вы больше напоминаете птицу, у которой вновь выросли крылья. Очевидно, дело в сопровождающем вас омеге?       — Вы совершенно правы, — не видит причин юлить Юнги.       — Вы же знаете, что их сравнивают? — Чжу Сикенг неожиданно меняет тему. — Не можете не знать, что все общество будто сошло с ума, ища различия у ириса и грейпфрута.       — О чем вы?       — Не стоит задавать вопросы, когда и без того все поняли. — Старик вновь усмехается, продолжая: — Знаете, лет сорок назад в обществе дебютировал, наверное, самый красивый из живущих в Гасадалуре омега. Многие делали ставки и заключали пари, кому же достанется его сердце, да и рука тоже. — Голос альфы становится задумчиво-мечтательным, а выцветшие глаза мутнеют. — Но он тогда всех удивил, выбрав в спутники ничем не примечательного альфу, еще и на добрый десяток лет старше него.       — И к чему вы мне все это рассказываете?       — Вы знаете, что самые красивые дети, — вопрос Юнги привычно игнорируется, и младший лишь из уважения к старости остается стоять и слушать, — рождаются у безумно влюбленных друг в друга родителей? Так было и у этой пары. Столь симпатичного малыша, как их крошка-омега, еще нужно было поискать. А фурор, произведенный им при дебюте, можно сравнить лишь с появлением на балу короля Шарлотта его папы, на которого, за некоторым исключением, мальчик был удивительно похож.       — И все же? — беспокойно постукивая носком туфель и сложив руки на груди, не унимался Мин.       — Эх, молодость и ее нетерпеливость, — поучительно тянет Чжу Сикенг. — Проявите толику уважения и внимания к старику, я ведь все это рассказывал, чтобы ответить на ваш первый вопрос и подчеркнуть общую слепоту перед столь изменчивой составляющей, как запах: грейпфрут ли, маттиола, лаванда или еще с десяток ароматов — не имеет никакого смысла, когда в основе лежит лишь ирис.       — И что это значит? — Ноздри Юнги угрожающе раздуваются, пока сознание пытается понять «как». Как этот подслеповатый и вечно спящий старик сумел все понять?       — Лишь то, что сказал. Когда все ищут сходство одного с другим, — проще скрыть, что перед глазами всегда находится лишь ни с чем не сравнимый оригинал. Но не переживайте, я никому не скажу, — вновь демонстрирует беззубую улыбку мужчина, — что Чимини в вашей жизни был, есть и, я надеюсь, будет — лишь один.       — Почему?       — Они были несправедливы, — отмахивается старик. — Все они. Куда проще кинуть камень в униженного, чем стать на его защиту. Знаете, в старости есть свои плюсы: мне не высказывают замечания при встречах, что я пропустил какое-то из мероприятий. Тогда я слишком поздно узнал обо всем и не успел помочь. И если мальчику сейчас так спокойнее, то он имеет на это полное право.       — Отчего именно Чимин? — допытывается Юнги, заинтересовавшись связью этого альфы, которому в загробном мире уже прогулы начали ставить за долгое отсутствие, и его супруга. — Уверен, что ваш альтруизм не распространяется на всех молоденьких и хорошеньких омег.       — Вы были столь нетерпеливы, выслушивая одну историю прошлого поколения, поэтому вряд ли захотите вникать в детали рассказа о ему предшествующему. — Ухмылка с покрытых темно-коричневыми пятнами губ пропадает, а старик вдруг становится серьезным. — Берегите его.       — Обещаю. — Старший лишь кивает на заверение и вновь окликает, когда Юнги доходит до двери.       — Знаете, господин Мин, я все же был не прав.       — И в чем?       — Вы стали похожим не на птицу. Те для вас сейчас слишком мелко летают.       — И на кого же? — Младший заинтересованно усмехается.       — На Звезду. На самую яркую звезду, сияющую в безлунную ночь, — едва ли не торжественно изрекает Чжу Сикенг. — Недаром же говорят, что ни один небесный огонек не разгорится ярко, пока позади не будет человека, держащего темное полотно. Это редкость — найти такого. Не только в наши дни. Всегда. Всегда крайне сложно найти своего человека, но вам повезло.       — Вы правы, — губы Юнги плывут в короткой, но нежной улыбке, — именно такого я и нашел.       — И я очень за вас рад. За обоих вас.       Чимин был столь погружен в мысли о прошедшей встрече с Ким Сокджином, что даже не сразу заметил, что теперь на балконе он не один. Поэтому нервно дернулся, когда на покатые плечи опустились широкие ладони, а на ушко раздался мурчащий тембр:       — Скучаете?       — Как можно! — Юноша оборачивается и, пользуясь ограниченностью своего пространства, плотнее прижимается к сильному телу. — Скучать в обществе, где каждый второй норовит рассказать о ваших прошлых амурных похождениях? — И, притворно возмутившись, восклицает: — А вы, оказывается, тот еще повеса, альфа Мин Юнги!       — Прошу заметить, омега Мин Чимин, — передразнивает мужчина недавнее обращение в свой адрес, — что я давно раскаявшийся повеса, а из них, как известно, получаются лучшие мужья!       Чимин усмехается и, смыкая пальцы на чужой шее, привстает на носочки, шепча прямо в альфьи губы:       — Тогда… мне, очевидно, с вами крупно повезло?       — Вне всяких сомнений. — Юнги усмехается, на несколько мгновений прижимаясь своим лбом к чужому, — большего они пока себе просто позволить не могут. — Потанцуем?       Под косыми взглядами сотни пар глаз чета Мин беззаботно кружилась в медленном вальсе.       А стоящий у колонны и безотрывно наблюдающий за ними Ким Сокджин с каждой секундой все больше понимал: как же он все-таки ошибался.

༺☆༻༺☆༻༺☆༻

      Тэхен слепо надавливает на ручку двери спальни и, не разрывая поцелуя, вовлекает альфу в свою комнату. Незамедлительно воспользовавшийся молчаливым приглашением Чонгук перенимает инициативу, прижимая омегу спиной к дверному полотну, в ответ страстно целуя. Большие ладони спешно вытаскивают заправленную за пояс брюк рубашку, обнажают тонкую талию и невесомыми, щекочущими движениями прокладывают себе путь наверх. Юноша же, чувствуя сквозь поцелуй, как чужие ласки меняются, смелеют, переходя с практически невинного поглаживания спины к обхватыванию омежьей груди, нервно сжимается и неожиданно, даже для себя, резко отстраняется, упираясь ладонями в широкие плечи.       — Все в порядке, — шепчет в чужие приоткрытые губы Чонгук, а увидев в больших глазах испуг, спешит утешить: — Я не сделаю тебе больно. Обещаю.       — Я… я не боюсь, — совладав с собой, отвечает омега. — Просто… это все так непривычно…       — Прикосновения? Ласки? Или я?       — Ласковые прикосновения от альфы. От тебя, — тихо признается юноша и, не в силах выдержать чужого взгляда, опускает глаза.       Сокрытые тканью сорочки и лежащие на Тэхеновой груди пальцы приходят в движение, слегка сжимая и царапая затвердевшие пики. Омега на грубоватую ласку откликается, судорожно дергаясь и еще ощутимее набухая бусинами сосков. Его рот приоткрывается в безмолвном стоне, а глаза неверующе распахиваются — оказывается, даже от такой стимуляции может быть настолько хорошо. А Чонгук, перехватывая чужой немного расфокусированный взгляд, испытующе всматривается в глубокие омуты, заверяя:       — Я покажу тебе, как правильно, как должно быть, — бормочет альфа, раздираемый досадливым чувством, что Со Убин уж слишком просто отделался. — Сделаю тебе хорошо. Очень хорошо. Только позволь мне, — медовой патокой глубокого голоса обещает он, стараясь разогнать все опасения медленным поцелуем.       Сегодня их первый раз.       Несмотря на то, что они вместе уже порядка четырех месяцев, дальше поцелуев и довольно скромных ласк пара пока не заходила. Не потому, что оба были образчиками этикетности и свято блюли все многочисленные правила, нормы и традиции гасадалурского общества. И причина вовсе не скрывалась в недостатке обоюдной страсти и желания: и Тэхен, и Чонгук уже давно переросли тот рубеж, когда обычную влюбленность и игру гормонов можно было воспринять за любовь всей своей жизни, так что оба были достаточно взрослыми и сознательными, чтобы понять, что между ними происходит и куда движется. Их медлительность не обуславливалась и выжиданием положенного окончания годичного траура Тэхена, чтобы наконец-то позволить себе поцелуи ниже стойки воротничка сорочки. Они, конечно, ждали этого момента, но лишь для того, чтобы безбоязненно заявить на весь высший свет об официальном вступлении в брак. Фамилия Кимов в последние лет пять и без того слишком часто втягивалась в скандалы и грязь, не хватало еще Тэхену заиметь гордое звание «веселого вдовца».       Все было куда сложнее…       И Сокджин, и Намджун потенциального члена семьи приняли, не сказать, что без настороженности и с распростертыми объятиями, но искренность и честность намерений довольно скоро позволили Чонгуку из «этот твой» перейти в ранг «зятька». А Чимини и вовсе альфу считал отцом. И стоило мужчине появиться в их доме, как малыш, не слазя с крепких рук, постоянно норовил увести старшего, чтобы показать любимую безделушку или рассказать «сиклетик».       Да и в поместье у Кимов Чонгук стал бывать куда чаще, чем в своем родовом имении. Так что с недавних пор у него здесь даже появилась своя, правда отдельная, спальня.       Отношения с Тэхеном развивались не форсированно: они неспешно и постепенно изучали и привыкали друг к другу. Пара изредка, естественно в сопровождении кого-то из Кимов, появлялась на прогулках в парке или совместно посещала допустимые спектакли в театре и опере. А на редких светских раутах, где по необходимости требовалось присутствие омеги, Чон злобным коршуном кружил неподалеку, одним своим свирепым взглядом показывая остальным альфам, что им, голубям и прочим пернатым, здесь хвосты свои распускать нечего.       Их ласки также становились откровеннее, постепенно повышая градус страсти и планомерно перетекая из вертикальной плоскости в горизонтальную. Наконец, выявляя неожиданную проблему.       Однажды, охваченные чувством опьянения и страстностью поцелуев из-за долгой разлуки, они оказались на узком диване в гостиной. Голова Тэхена кружилась, мысли куда-то улетучивались, оставляя после себя лишь исступленные ласки, возбуждающие слова и тихие стоны. И все так и продолжалось ровно до того момента, пока рука альфы, ловко расстегивая крохотные пуговицы омежьей сорочки, не спустила светлую ткань с покатых плеч, а горячие губы не прижались к обнаженной груди…       Именно в тот день Чонгук узнал, что его омега опасается близости с альфой.       Несколько вопросов, пара громких всхлипов и сбивчивый пересказ недолгих месяцев замужней жизни — и полная омежья убежденность в своей грязности и неправильности: ведь даже в грубости и жестокости он порой мог находить удовлетворение. А Чонгук, прижимая к себе хрупкую фигурку и бормоча, что все не так, до белых костяшек сжимал кулаки, чтобы не кинуться на поиски лопаты и не выкопать этого безвременно почившего ублюдка Со Убина, дабы вогнать в его сгнившее поганое сердце осиновый кол; а лучше — его останки четвертовать, да по ветру развеять. Чтобы уж наверняка.       В тот вечер они решили, что в интимном продвижении будут медленными и аккуратными, а их первый раз лучше будет перенести на начало течки Тэхена. И если тогда до дня икс оставалась еще пара месяцев, то сегодня — момент настал…       Альфьи руки то и дело подрагивают от легкого тремора: Чонгук, опасаясь сделать что-то не так, волнуется знатно и куда больше постепенно захватываемого инстинктами омеги. Ведь именно с сегодняшней ночи он будет объяснять, показывать и учить, как должно быть и как происходит в нормальных отношениях. Что в постели между альфой и омегой нет места оскорблениям, унижениям и боли.       Ну если только в редких случаях, для разнообразия любовных игрищ и исключительно по обоюдному согласию.       О планах на совместное проведение Тэхенова эструса были оповещены и другие члены семьи, которым в этом деле отводилась роль немаловажная, если не сказать главенствующая, — взять на себя Чимини. Мальчика планировалось увезти в городской дом Кимов, подальше от родителей, дабы любопытный носик не сунулся туда, куда ему не нужно. А Тэхен с Чонгуком на эти «длинно-короткие» пять дней должны уехать в имение к Чону. Но течка, как истинная капризная омега, расставила все по-своему, начавшись в ночь, в аккурат перед обязательным балом, на три дня раньше положенного срока и полностью перекроив планы мелких людишек.       Порешили по итогу на том, что эту ночь, пока Сокджин, Намджун и Джувон будут на светском рауте, Чонгук с Тэхеном ведут себя максимально тихо.       — Можете даже кляпы использовать и во всех местах их себе попристраивать, но чтобы ребенка мне ни в коей мере не потревожили! — грозно шикнул на парочку Сокджин перед уходом.       А задобренный вкусными шоколадными конфетами от отца и заманчивым обещанием о путешествии-приключении от дедушек, сладко спящий Чимини, до утра им помешать не должен был…       Чонгук наклоняется и, подхватив омегу на руки, относит на мягкую кровать, бережно опуская. Подрагивающие руки тянутся к высокому вороту сорочки, но замирают в нескольких сантиметрах от него, нуждаясь в одобрении.       — Позволь мне, — шепчет альфа и, дождавшись короткого кивка, принимается извлекать омегу из тканевого кокона.       Костяшки пальцев Чонгука касаются длинной шеи, мягко скользят вниз по открывшейся голой коже между полами распахнутой сорочки. И у Тэхена дыхание перехватывает, когда эти самые пальцы медленно принимаются стягивать рукава одеяния, — полностью обнажая грудь и мягкий живот. Омега зябко ежится и инстинктивно хочет прикрыться руками, но Чонгук не позволяет.       — Ш-ш-ш… — Мужчина блокирует омежьи конечности, прикасаясь губами к соску. — Не нужно. Ты очень красивый.       Бархатный голос заставляет поверить и — насколько позволяла сковывающая тело нервным оцепенением неловкость — насладиться происходящим.       — Т-ты тоже, — с трудом справляясь с волнением, отвечает омега, едва заметно ерзая. — И если… если ты все еще хочешь раздеть меня, то тебе стоит поторопиться, пока все окончательно не прилипло.       Ответом служит тихий смешок — его нежный мальчик, как всегда, смело бросается навстречу неизведанному или опасному — и альфа послушно стягивает остатки омежьей одежды, окончательно раздевая.       Не отрывая немигающего, отливающего чернотой вожделения взгляда, Чонгук, словно оценивая проделанную работу, пристально взирает на юношу. Взгляд его ласкающе-плавно скользит сверху вниз, не оставляя без внимания ни единого покрытого мелкими мурашками участка обнаженной кожи, ни одного крутого изгиба и упругих возвышенностей омежьего тела. И чем дольше мужчина смотрит, тем восторженнее становится выражение его лица — словно он созерцает не человеческое тело, а совершенное, изысканное, великолепное произведение искусства.       Тэхен же, словно окаменевшее изваяние, едва дышит и лежит неподвижно с вытянутыми вдоль тела руками, будто боясь пошевелиться, но на деле, сейчас внутри омеги разливается трепетный восторг от происходящего.       На него никогда так не смотрели…       Его никогда так не превозносили…       Ему никогда так не поклонялись…       И все же успевшая охватить юношу паника наконец стала постепенно отступать, оставляя после себя желание быть именно таким омегой, каким его видел альфа, отдаться страсти и быть сожженным ею.       Положив ладони на широкие плечи, Тэхен блаженно прикрыл глаза в ожидании дальнейших действий, доверчиво вверил свое тело во власть мужчины. Чонгук, судорожно выдохнув, казалось, выпустил весь скопившийся в легких воздух, незамедлительно принялся покрывать невесомыми поцелуями шею омеги, медленно продвигаясь ниже. И судя по тому, как юношеские пальцы с силой впились в его мышцы, а из горла то и дело вырывались мелодичные стоны, — Тэхену сейчас было очень хорошо.       От жаркого первого прикосновения языка к низу его живота, у омеги перехватывает дыхание, а по телу пробегают томительные искры накатывающего наслаждения. А альфа же, воспользовавшись чужим замешательством, приникает к небольшой сочащейся головке, переворачивая Тэхенов мир полностью: голова то и дело мечется по подушке, да и сам юноша беспорядочно трепыхается словно выброшенная на берег рыбка.       — О, Небеса! — срывается на тихий вскрик короткой молитвы омега, выгибаясь в пояснице.       Длинные пальцы сильнее путаются в складках белых простыней в попытках зарыться, ухватиться, чтобы оттолкнуться, сильнее податься вверх, стать еще ближе…       И оба, растворившись в моменте, были столь сильно увлечены друг другом, что совершенно не заметили присутствия маленького, неискушенного зрителя, что крохотными шажками сейчас покидал спальню, а следом и поместье.       От стойкого ощущения чужого присутствия, омежьи глаза вдруг распахиваются, а огонь разгорающегося желания стремительно сходит на нет. Тэхен щурится, осматривает свою привычную комнату, но не видит никого постороннего.       — Ч-Чонгук… — отрывистый шепот, больше похожий на мольбу, чем на протест, вынудил альфу оторваться от вылизывания омежьей промежности.       — Ты хочешь, чтобы я остановился? — хрипло на всякий случай уточняет мужчина, нависая сверху.       Тэхен с силой отрицательно трясет головой.       — Нет-нет. — Омега бегло облизывает пересохшие губы. — Просто мне показалось, что здесь кто-то есть… был.       Чонгук, лишь криво усмехается:       — Это всего лишь тени минувшего. — Коротко целует. — Не бойся.       Альфа, обхватывая ладонью мягкую щечку, решает больше не медлить, чтобы и иным призракам прошлого не взбрело в голову прервать их, — и в требовательном поцелуе прижимается к омежьему рту, сразу жадно проникая языком в теплые глубины. Не разрывая сладкого прикосновения, мужская рука скользит к эпицентру своего желания, принимаясь подготавливать истекающее смазкой отверстие.       Омега же в этот раз решает перестать занимать лишь принимающую позицию: все же давно уже не мальчик, да и за жизнь супружескую успел насмотреться много на что. Тут же такой образчик альфьего совершенства рядом с ним, а Тэхен практически бездействует! И с тихим стоном наслаждения юноша запускает пальцы в темные пряди на затылке, самозабвенно возвращая поцелуй.       Нащупав ворот альфьей рубашки и безуспешно попытавшись достать оставшиеся пуговицы из петлиц, Тэхен под глухой рикошет разлетевшихся застежек рывком распахивает сорочку, отбрасывая ее за ненадобностью куда-то в сторону. Узкие ладошки с силой проходятся по поджарому телу, довольно очерчивают бугрящиеся мышцы на чужой спине, а приблизившись к узкой талии, принимаются возиться со шнуровкой брюк.       Омега жалобно хнычет, когда неудобные завязки отказываются поддаваться его подрагивающим, путающимся пальцам, и Чонгук, отводя омежьи руки в стороны, разбирается с ними самостоятельно. Позже, когда настырная узкая ладошка, все же сжимает его член, настойчиво проходясь по всей длине, альфа, запрокинув голову и жадными, большими глотками поглощая воздух, начинает тихо одобрительно порыкивать.       Внезапно пальцы Чонгука впиваются в омежьи бедра, подтягивают его выше, удобнее располагая на кровати. А сам мужчина, опершись руками по обеим сторонам от головы Тэхена, частично переносит вес своего тела на чужое, без слов говоря, что будет дальше. Отвечая на призыв, омега невесомо опускает ладони на его плечи, а ноги разводит шире, позволяя приникнуть к себе еще ближе.       Чонгук, слегка качнувшись назад, удобнее пристраивается, начиная медленно и осторожно проникать.       Пульсирующий шум в ушах, хриплое дыхание, отрывисто-безумные удары сердец — и полное единение тел и душ.       — Боги, — хрипло бормочет Тэхен от наполнившего все его существо исступленного восторга, судорожно сжимаясь вокруг распирающего его члена.       А в следующий миг громко вскрикивает от захватывающего наслаждения, — Чонгук начинает двигаться. Омежьи руки с силой стискивают чужую шею, а ноги, взметнувшись вверх, опоясывают торс, позволяя полностью собой овладеть, слиться в моменте наивысшего, одного на двоих блаженства.

༺☆༻༺☆༻༺☆༻

      Мягкое предрассветное солнце, играя в салочки меж толстых и высоких стволов деревьев, само того не ведая, освещало и указывало путь бегущему по густому парку мальчику с насилу нагоняющим его шпицем. Маленькие ножки едва успевали делать спешные шажочки, когда цеплялись носочками за выпирающие корни и невысокие кочки, чуть не теряя домашние туфельки. Ветки кустарников немилосердно хлестали хрупкое тельце, но малыш не останавливался, продолжая нестись вперед по незаметным, извилистым тропам. Он не знал, куда и зачем бежал, просто стоило ему остановиться перевести дух, как перед глазами тут же вспыхивала недавно увиденная в папиной спальне картина, и Чимини, заходясь в слезах от своей слабости и беспомощности по отношению к самому дорогому человеку, опять пускался наутек.       Медленно поднимаясь, солнце уже обожгло верхушки деревьев, а омежка, зацепившись за очередное препятствие, не удержавшись, шлепнулся на землю, до красных полосок сдирая нежную кожицу на ладошках. Все вдруг уходит на второй план, и мальчик отчаянно хочет очутиться дома, в кругу любимых и дорогих людей, которые обнимут, погладят по голове, скажут волшебные слова или угостят какой-нибудь вкусностью — и все проблемы и беды вдруг отступят. Зло стянув предательскую туфлю, и не в силах подняться от усталости, Чимини усаживается на попу и закрывает израненными ручками глаза, из которых вновь побежали слезы. Но уже от жалости к себе.       Собачье сердце не выдерживает грусти своего воспитанника и Ёнтан, низко опустив голову и поджав ушки и хвост, подходит к малышу, тыча мокрым носом. Омежка не реагирует и шпиц, заходясь жалобным тявканьем, начинает, подпрыгивая на задних лапах, облизывать все до чего только может добраться: щеку, шею, ладошку, ухо, — наконец добиваясь реакции:       — Фу, Тани, перестань. — И короткого смешка.       Только вот, убрав ладони от лица, Чимини оглядывается, всматривается в окружающие его деревья и замирает от ужаса: он совершенно не узнает места, в котором оказался. Пухлая губка вновь начинает предательски подрагивать, а усевшийся возле него Ёнтан протяжно-жалобным воем начинает выводить свою поддерживающую песнь.       — Ты чего здесь? — раздается совсем рядом, и Чимини, продолжая всхлипывать, раскрывает слипшиеся из-за лишней влаги реснички, всматриваясь в два совершенно одинаковых личика незнакомых ему мальчиков-альф.       — Я… я… — Очередной всхлип, шумное шмыганье носом, и омежка едва не заходится в очередной волне слез, так и не сумев закончить начатое.       — Ну, не плачь. — Один из мальчиков подходит ближе, тянется, чтобы погладить неизвестного омежку по плечу, и тут же испуганно отпрыгивает, когда, угрожающе рыча, шпиц отгоняет ребенка от своего любимца и, выступая вперед омежки, продолжает удерживать его на расстоянии. — Ты как здесь оказался? — вместо этого спрашивает незадавшийся утешитель.       — Я упал… И домой …ачу, там …апа и деды… — жалобно икая, объясняет Чимини.       — Ты знаешь, откуда пришел? — интересуется второй альфочка. — Мы могли бы тебя проводить.       Чимини кивает, а после, замерев на мгновение и покрутив головой по сторонам, отрицательно машет, протяжно шмыгая носом и всхлипывая.       — Я потерялся!       — Тогда… тогда нам нужны взрослые, — выносит свое предложение первый ребенок, обращаясь к похожему на него альфочке: — Папа и Джэдок сейчас дома, возможно, и отца успеем застать.       — Хорошая идея, Хёну. — Мальчик едва не хлопает в ладоши от радости и поворачивается к продолжающему сидеть на земле Чимини. — Пойдешь к нам домой? Там отец, папа и Джэдок, они обязательно придумают, как тебе помочь и найти твой дом.       Омежка задумывается над предложением одинаковых мальчишек и отрицательно машет головой, аргументируя:       — Папочка говорил, что приличные омеги не должны никуда ходить с незнакомцами, к тому же альфами.       — И что делать тогда? — хмурится Хёну.       — Стойте, я придумал! — едва не подпрыгивая, восклицает Сону и, прокашлявшись, низко кланяется, делая почти как отец при встрече с некоторыми людьми. — Я Мин Инсон, а это мой брат-близнец Мин Сухён. А как твое имя?       — Чимини, — роняет омежка и, тут же спохватившись, поднимается с земли, продолжая прижимать злосчастную туфлю к груди, отряхивает приставшие к штанишкам веточки и листики и низко приседает, как учил его делать папа. — Со Чимини.       — Ва-а-а, — восклицает Хёну, — да у тебя точно такое же имя, как и у нашего папы.       — Ни у кого больше такого не встречал! — подхватывает слова брата Сону. — Ты ему точно должен понравиться.       Чимини на похвалу только хихикает и спрашивает:       — А что такое близ-нец?       — Это совершенно такой же мальчик, как и я, — поясняет Хёну. — Разве ты не видишь, что мы с братом абсолютно похожи?       — У нас даже запах одинаковый! — подтверждает Сону и, выступив вперед, но под грозным рычанием не посмев приблизиться вплотную, оголяет шею. — Вот понюхай.       Омежка, игнорируя возмущения своего шпица, смело приближается к мальчикам, которые на полголовы выше его, поочередно втягивая аромат, исходящий от их желез:       — Как вкусно! Вы пахнете, — выносит свой вердикт Чимини, — совсем как…       — Клубника в шоколаде, — договаривает за него один из альфочек. — Папа говорил, что когда ждал посылку с нами, садился у окна и, выглядывая почтальона, кушал только этот десерт. А всем известно: то, что чаще всего кушает папа, когда ждет посыльного, тем и пахнут потом ребенки. — Явно несогласный с утверждением Чимини, морщится на последнем утверждении. — А ты чем пахнешь?       — А я цветочками, — гордо произносит мальчик, позволяя в ответ себя обнюхать. — Папочка рассказывал, что купил меня в Королевской цветочной лавке. А туда привозят самых красивых младенчиков со всего света!       — Ва-а-а, у нас все по-другому! — восклицает Хёну. — Но отец предупреждал, что в разных странах все по-разному происходит.       — А у вас в лавках продают близнецов? — любопытствует Сону и, видя, как омежка недоуменно пожимает плечами, выносит предположение: — Может, потому, что мы одинаковые братья, нас и высылали посылкой?       — Я не знаю, — честно отвечает Чимини, грустно заканчивая: — У меня нет ни братиков, ни кузенчиков. Я один. Иногда даже поиграть не с кем.       — Тогда, может, мы будем твоими братьями? — делает щедрое предложение Сону.       — Да, старшими братьями-альфами? — поддерживает Хёну.       — И я смогу называть вас хёнами? — восторженно пищит Чимини.       — Конечно, — великодушно в унисон кивают альфочки.       — Я согласен!       — Отлично!       На том и порешив, вся небольшая группа, под неотступным взором Ёнтана, весело переговариваясь, отправляется во временную резиденцию Минов.       Осторожно приоткрыв дверь со стороны кухни, Сону аккуратно просовывает голову, оглядываясь вокруг, — никого. Альфочка оборачивается, жестом подзывая остальных. Тихо притворив за собой дверь и дав знак Чимини, крепко прижимающему к себе шпица, не шуметь, приложив палец к губам, мальчишки на цыпочках пробираются в гостиную, устраивая младшего на мягкой софе.       — Сейчас мы сходим за родителями, — шепчет Хёну. — Они, правда, вчера были на танцульках, но уже должны были проснуться.       — Если нет, тогда мы приведем Джэдока, — так же еле слышно шелестит Сону и, скосившись на скалящегося пса, добавляет: — А вы пока посидите здесь и постарайтесь не шуметь.       — Хорошо, — согласно кивает омежка. — А почему мы шепотом разговариваем?       Альфочки красноречиво переглядываются между собой, словно ведя молчаливый разговор, и, кивнув друг другу, решают признаться Чимини, все же он теперь их названый брат.       — Ты же умеешь хранить секреты? — на всякий случай уточняет Сону и после быстрого кивка поясняет: — Мы ходили на разведку местности.       — О-о-о-о, — понятливо тянет омежка, совершенно не понимая, зачем этим двоим это могло понадобиться.       — Папа запрещает нам это делать одним, — добавляет Хёну, — а отец все время занят. Не Джэдока же брать с собой.       — Понятно. — Чимини запутывается окончательно. — А почему с Джэдоком нельзя?       — Он омега, — как само собой разумеющееся поясняют мальчики, уходя за взрослыми.       Оставшись в одиночестве, Чимини зябко ежится, но лизнувший его в нос Ёнтан приносит уверенность в правильности решения. Все же здесь есть старшие, и они должны помочь мальчику найти дорогу домой. Близнецов все нет, и Чимини, усадив шпица на пушистый ковер, весело болтает ножками, осматривая комнату: каминные полки, портреты неизвестных альф и омег, висящие на стенах в позолоченных рамах, набор мебели и ее расположение — все практически так же, как и у них дома, только более холодное, что ли.       Со стороны раздается шум, и Чимини пугливо сжимается, но тут же от восторга прикрывает рот, ибо в комнату входит очень красивый омега в странных одеждах, а за ним, понуро опустив головы, семенят его недавние знакомые: Хёну и Сону. Но омежка глаз не сводит со старшего, отчаянно пытаясь вспомнить, где же он мог видеть это прекрасное лицо.       Вошедший же омега, глядя на ребенка, мрачнеет: губы сжимаются в одну линию, а между бровей образуется тревожная морщинка, словно он до конца надеялся, что все рассказанное его сыновьями — всего лишь неудачная шутка.       — Привет, малыш, — тем не менее ласково обращается к омежке старший.       — Здравствуйте! — Малыш вспоминает о манерах, радуясь, что предварительно опустил Ёнтана на пол, спрыгивает с софы и приседает на одной ножке, смешно растопырив пальчики, словно придерживая мнимый длинный подол шлейфа. И Чимин невольно умиляется — ну что за прелесть.       — Сухён и Инсон сказали, что ты потерялся в парке? В котором они совершенно случайно оказались рано утром.       Малыш, бросив на своих новых друзей испуганно-нуждающийся взгляд и увидев, как альфы обреченно, но одобрительно кивают, и сам утвердительно машет головой. А Чимин присаживается рядом с омежкой, напрочь игнорируя предупреждающие восклицания своих сыновей: омежка же находится под охраной лютого зверя! Оказавшись с мальчиком на одном уровне, старший осторожно берет маленькую ладошку в свою.       — Тогда давай ты расскажешь о себе, своей семье, о том, как выглядел твой дом, когда ты потерялся, и как оказался в парке так далеко от дома, чтобы мы могли найти твоих родных. — И, видя, как хмурятся бровки малыша, нежно улыбается. — Слишком много вопросов, я понимаю. Тогда давай по одному, пока готовят вкусное какао с пирожными. Ты же любишь такое? — Мальчик завороженно кивает, а его животик заходится радостным урчанием от предстоящего угощения. — Я буду спрашивать, а ты отвечать все, что вспомнишь. Хорошо?       После очередного утвердительного кивка Чимин начинает:       — Как твое имя?       — Ой, простите. Я Чимини. Со Чимини, — поправляет себя мальчик.       — Какое красивое имя! — улыбка старшего становится лишь шире. — А я Мин Чимин. Папа уже знакомых тебе Мин Сону и Мин Хёну.       — У вас тоже красивое имя, — застенчиво кусает нижнюю губку ребенок, добавляя: — И вы тоже очень красивый.       — Да, ты прав, — старший умиляется ребенку еще больше. — У нас обоих красивое имя, и скажу тебе по секрету, — склоняется омега ближе и почти шепчет крошке на ушко, — все Чимины — омежки-красавчики.       Ребенок довольно хихикает и решает дополнить ответ взрослого:       — Тэхены тоже очень красивые.       — Тэхены? — Изящная бровь удивленно ползет вверх, а сердце начинает биться с удвоенной силой. Неужели перед ним… — Ты знаешь кого-то с таким именем?       Мальчик утвердительно кивает:       — Так зовут моего папочку.       — А с кем… — Чимин останавливается, прочищая горло. — С кем ты еще живешь?       — С дедами, дядей и иногда отцом.       — Замечательно. — Старший старается держать голос, чтобы тот не дрожал. — А почему «иногда отцом»?       — Ну, он не всегда бывает дома… — Раздавшийся рядом скулеж и жалобное царапанье небольшой лапкой позволяют Чимини переключиться на мохнатого друга и не отвечать на вопрос. — А еще с Тани! — Мальчик приподнимает шпица до уровня глаз старшего, и у Чимина не остается никаких сомнений, кто перед ним.       Омега бездумно тянется к животному, трепля густой мех на голове, а альфочки, внимательно следившие за беседой омег, с боевым восклицанием смело бросаются спасать родителя от грозного зверя и с удивлением на лицах замирают, когда шпиц позволяет не только погладить себя, но даже облизывает пальцы их папы.       — Какой красивый мальчик. — Омежья рука еще раз проходится по небольшому тельцу животного. — А как зовут, — заставляет тем временем себя Чимин расставить все точки над i, — твоих дедушек, дядю и отца. И, может, ты помнишь их фамилии?       — Конечно! — Малыш гордо выпячивает небольшую грудь вперед, едва не декламируя: — Папочка — Ким Тэхени, деда — Ким Сокджини, дед — Ким Намджуна, дядя — Ким Джувона и отец — Чон Чонгуки.       Чимин удивленно моргает, подмечая разницу фамилий между ребенком и альфой-родителем. Омежка был достаточно взрослым, чтобы так быстро забыть имя и облик недавно почившего отца. Но раз Чимини без запинки назвал имя другого альфы, значит, либо Тэхен давно разорвал отношения с Со Убином и вступил в связь с Чон Чонгуком, либо Со Убин — и омега склонялся к этому варианту больше — совершенно не принимал участия в воспитании и жизни ребенка. Из раздумий Чимина выводит вошедший Юнги, а омежка, увидев грозную фигуру мужчины с устрашающим шрамом на пол лица, в ужасе ближе притиснулся к омеге, а тот незамедлительно обнял его в ответ.       — Это наш потеряшка? — спрашивает альфа, подходя к обнимающейся парочке и с интересом всматриваясь в мальчика, а потом мужа. — А он чем-то похож на те…       — Это Со Чимини, — выпрямившись, продолжает прижимать омежку Чимин и, не дав супругу закончить мысль, подтверждает: — Сын Ким Тэхена.       — Я вспомнил! — вдруг восклицает мальчик. — Вспомнил, где я вас видел!       — И где? — Голос старшего омеги отдает заметной дрожью.       — Ваш портрет висит у нас в гостиной над камином! Только наряд у вас другой, такой, в каком ходят деда и папочка.       Чимин неожиданно громко всхлипывает и закусывает нижнюю губу, в попытках удержать рвущиеся наружу рыдания. А Юнги молниеносно оказывается рядом, сгребает мужа в охапку и выводит прочь из комнаты. Сону и Хёну хотят броситься следом, но отец велит им оставаться на месте, заверив, что все в порядке и папе просто резко стало плохо.       Чимини на происходящее удивленно хлопает глазками и восторженно приоткрывает рот, когда в гостиную входит еще один красивый, рыжеволосый (и мальчик в жизни не видел столь ярко-огненного цвета волос) омега с подносом, где ароматной дымкой свежезаваренного напитка дурманит какао, а пахнущие медом вкусности удачно дополняют шоколадный запах. То и дело бросая взгляды на манящую прикоснуться шевелюру вошедшего омеги, мальчик делает небольшой глоток приятной сладости, набирается смелости и заговаривает со старшим. Осторожно указывая пальчиком на гладкие прядки, Чимини восторженно шепчет:       — Хён, они горячие?       — Нет, — отвечает Джэдок. Омега рассматривает хорошенькое личико мальчика и, смущенно улыбаясь, позволяет прикоснуться к своим волосам. — Если хочешь, можешь потрогать.       Вооружившись целым пакетом разных вкусностей и смотря в окно кареты на знакомые пейзажи, омежка весело болтает ножками, в очередной раз спрашивая у Джэдока: почему хёнам не разрешили его проводить и когда они опять смогут увидеться. Юноша стоически терпит все «когда» да «почему», по кругу отвечая на одни и те же вопросы, и облегченно выдыхает, когда колеса экипажа гремят по подъездной аллее к поместью Кимов.       Джэдок выходит первым и, крепко сжав маленькую ладошку, помогает выбраться Чимини, следом за которым выпрыгивает Ёнтан. Мальчик довольно хихикает и тянется, чтобы что-то спросить у старшего омеги, но заметив обеспокоенно бегающую по садовым дорожкам знакомую фигуру, с радостным «Дядя!» бросается к ней, тут же оказываясь в крепких объятьях.       А Джэдок внимательно следит, как Чимини, едва не путаясь в своих коротких ножках, бежит навстречу странно одетого, точнее «недоодетого», альфы: мягкие тапочки, явно не предусмотренные для подобного вида прогулок, рубашка кое-как застегнута и неравномерно заправлена за пояс брюк, домашний халат распахнут, волосы взъерошены, а на щеках короткая поросль небритой щетины. И, на удивление, вся эта небрежность отнюдь не умаляет красоты мужчины, а, наоборот, даже подчеркивает ее, и омега, вопреки всему и, наверное, впервые за всю жизнь, испытывает нечто подобное томлению по отношению к другому человеку. Мужчине. Альфе.       На заднем фоне странно петляющего по узким тропам, но красивого альфы, разворачивается не менее необычная сцена: омега, явно в два раза старше Джэдока, порывается куда-то уйти, а такой же возрастной мужчина не отпускает его, держа за плечи. Истошно колотя альфу по груди, неизвестный омега срывается высоким голосом на крик, донося до омеги обрывки фраз:       — Ты не понимаешь. Это он! Он!       Джэдок вновь бросает взгляд на омежку, что уже устроился в руках своего дяди и, в отличие от него, волнения по поводу происходящего не испытывает. Омега смотрит на свой экипаж, раздумывая, стоит ли подойти или же его миссия на сегодня выполнена?       Юноша решает все же удостовериться, что омежке ничего не угрожает, и идет следом за ним.       — Чимини, как же ты нас напугал! Неужели ты забыл о нашем путешествии? — журит тем временем племянника мужчина, крепче стискивая в объятиях. — Небеса, я так испугался, когда утром не обнаружил тебя в постели. Куда ты подевался?       — Я убежал, — тихо роняет ребенок, с силой стискивая ткань домашнего халата на груди альфы.       — И почему ты убежал?       — Я… — Ребенок вдруг вспоминает начало своих утренних злоключений, громко шмыгает носом, начиная всхлипывать. — Я… спал, а у папы… ели конфеты. Вас не был… я сам пош…л. А там… отец. И он …апу… ел… — Мальчик заходится под конец истории в полноценной истерике, проглатывая часть букв.       — Ох, Чимини… — Старший едва облегченно не смеется со сбивчивого объяснения, понимая, что кто-то получит… нравоучительную лекцию о том, как пользоваться замком и в каких случаях следует запирать двери, и это как минимум. — Не переживай, с ними: и папой, и отцом все в порядке. Я видел их утром.       — Правда? — неверующе переспрашивает омежка, переставая плакать.       — Правда, — подтверждает Джувон. — Так ты поэтому убежал?       — Мы нашли его в парке возле нашего дома и после уточняющих вопросов, кто Чимини такой и где живет, привезли к вам, — роняет рядом подошедший и убедившийся, что мальчик в надежных руках, Джэдок.       — Спасибо вам, — все еще разглядывая племянника и не смотря на омегу, отвечает альфа. — Пройдите в дом, я сейчас подойду, и мы придумаем, как отблагодарить вас за беспокойство.       — Не стоит. Всего доброго, — отказывается юноша, слегка склоняясь в знак прощания, и уходит, напутствуя напоследок малыша: — Чимини, а ты больше не теряйся.       — Не буду, — отвечает омежка и тут же начинает ерзать, словно вспомнив о чем-то.       Альфа послушно опускает мальчика на землю и внимательно следит, как тот бросается вслед уходящему омеге.       — Джэдок-хён! — кричит Чимини, равняясь с юношей. — Я совсем забыл о прощальном поцелуе!       Омега послушно оборачивается и с нежной улыбкой приседает, подставляя щеку, а после, также на прощание, чмокает ребенка в кнопку носа. Следящий же за разворачивающейся картиной Джувон обмирает, пропадая. Под безапелляционное, внутреннее «мой», впервые в жизни интересуясь кем-то настолько сильно и безвозвратно.       — Де́ды! — Получивший положенную ласку, омежка устремляется к старшим, напрочь игнорируя тонущую друг в друге парочку. — А я сегодня встретил хёнов! И они совершенно одинаковые, представляешь? А ты знал, что у этого красивого омеги, — показывает мальчик пальчиком себе за спину, — волосы хоть и выглядят как огонь, но совершенно не горячие! А еще я познакомился с красивым дядей, тем, что с портрета над камином! И Тани даже разрешил ему себя погладить, представляешь?

༺☆༻༺☆༻༺☆༻

      — Извините. — Джэдок неловко перетаптывается в прихожей, не пропуская Сокджина дальше. — Но господин Чимин еще утром отбыли по делам и когда вернутся неизвестно.       — Понятно, — понуро опускает плечи Ким и направляется в сторону выхода. Уже у самой двери омега ненадолго замирает и оборачивается. — Но вы все равно передайте ему, что я приходил.       — Обязательно, — заверяет юноша.       — И вот еще. — Сокджин приподнимает небольшую плетеную корзину, заботливо прикрытую белой салфеткой, и ставит ее на тумбу у входной двери. — Передайте это господину Чимину. Здесь немного сладостей. Он такие любит… точнее — любил. — Старший глухо прокашливается. — Раньше любил такие.       — Непременно. — Джэдок, сочувственно смотрит на омегу и низко кланяется в знак прощания.       Притворив за собой входную дверь, Сокджин, медленно ступая — в пятый раз за последние четыре дня — спускается по широким ступеням парадного крыльца временной резиденции Минов.       — Это становится похожим на какой-то странный и глупый ритуал, — невесело хмыкает про себя мужчина и медленно выдыхает, словно проколотый бычий пузырь, выпуская скопившийся воздух тонкой струйкой.       Вот уже практически неделю Ким Сокджин изо дня в день, словно на работу, приезжает сюда в надежде поговорить или увидеться с Чимином. Зря… Ведь младший не оставляет шансов, не дает возможности произнести даже короткое «Мне очень жаль»… Хотя нет, не так. Не то начало. Не те слова. «Все не то!» — одергивает себя мужчина. Сотни раз в представляемой сцене он пропустил первый и самый важный шаг. «Нам очень жаль» — не извинение, не факт признания вины, а лишь тщеславный способ обеления себя, своих поступков, мыслей — ненужное ни ему, ни Чимину оправдание.       Наверное, самое разрушающее для человека — это невысказанные сожаления. Те самые, что едким, дымящимся соляным раствором разъедают нутро до кровоточащих, незаживающих язв, истекающих болью, которая слезами течет сквозь прикрытые веки.       — Прости меня… прости нас… и еще сотня таких же «прости» за каждый, даже самый незначительный, проступок в твою сторону. Если бы только можно было все исправить…       — Господин Сокджин! — громкий окрик, вырывая омегу из невеселых раздумий, заставляет застыть и неверующе оглянуться на зовущего. — Уделите мне пару минут своего времени. — К Киму спешным шагом приближается Мин Юнги.       — Господин Юнги. — Старший почтительно склоняет голову, невесело хмыкая. — Чимин потребовал выгнать меня взашей и огородить проход колючей проволокой?       — Что за глупости вы несете? — недоуменно хмурится альфа, наконец подходя к омеге. — Сами знаете, что он никогда так не поступит. Будет каждый раз после вашего прихода биться в истерике, швырять посуду, но ни-че-го, — чеканит мужчина последнее слово, — из перечисленного вами не сделает.       — Знаю, — тихо роняет Сокджин, бессильно опуская плечи. — Извините. Это был приступ бессильной ярости. На самого себя… Хотя на месте Чимина, по отношению к себе, к нам, я именно так бы и поступил. Огородился бы высоким забором и для надежности гарнизон имперской гвардии по периметру расставил… — неловко замолкает старший и после недолгой паузы спрашивает: — Господин Юнги, а то, что вы сказали… насчет того, что Чимин плачет после каждого моего прихода, — это правда?       Альфа утвердительно моргает, раздавливая потрясенного омегу полностью:       — И как раз об этом и хотел с вами поговорить. — Мужчина оттягивает ворот нательной рубашки, прокашливаясь. — Не могли бы вы не приезжать так часто?       — Знаете, после услышанного, я вообще не думаю, что мне стоит здесь появляться. Бедный мой мальчик! — Омега закидывает голову назад, промаргивая слезы, и беззвучно шепчет: — Сколько же боли тебе пришлось пережить… И я не смею стать причиной еще большей…       — Поверьте, это было бы моим самым великим желанием. — И без того светлый оттенок лица омеги становится пепельно-серым, а Юнги, игнорируя чужие внешние изменения, продолжает: — Но вопреки всему, я не могу так поступить. В первую очередь из-за Звездочки, ему нужно знать правду… Я тоже был на вашем месте, поэтому и прошу повременить, дать Звездочке… Чимини время успокоиться и все обдумать. А потом… потом — имейте смелость принять любое его решение.       Сокджин, словно заводной болванчик, быстро-быстро несколько раз кивает, заверяя:       — Я все сделаю, лишь бы лишний раз не травмировать его.       Юнги отвечает согласным кивком и намеревается уходить, — он и так, поддавшись порыву, сделал то, что не собирался, но Сокджин храбрится, хватает за рукав, останавливая.       — Господин Юнги, всего один вопрос. Я могу вам задать всего один вопрос?       Альфа не мигая смотрит на сжимающие рукав его ханбока пальцы, взглядом заставляя их разжаться и, приподняв брови, ожидает вопроса.       — Как? — Старший, словно готовясь узнать величайший секрет, с надеждой заглядывает в холодный прищур. — Вы сами сказали, что были на нашем месте. И я не понаслышке знаю о горизонтах и масштабах Чиминова упрямства, поэтому и спрашиваю. Как вам удалось объясниться с ним? Вымолить его прощение?       Юнги испытующе смотрит на словно уменьшающегося в ожидании ответа омегу перед ним, а потом, смягчившись, вспоминает историю с самого начала.       — О своем поступке на балу я пожалел практически сразу. — Взгляд альфы из цепкого постепенно становится задумчивым и, окончательно мутнея, скользит в сторону. — И, едва ступив на даукарский берег, сразу хотел развернуть фрегат обратно. Но меня остановили дела. Хотя, знаете, — криво усмехается Юнги, — если бы тогда я только допустил подобную мысль, представил возможным такое развитие событий, я бы пустился в Гасадалур вплавь. Но тогда… тогда я наивно решил, что неделей раньше — неделей позже, какая разница. Я выполню обязательства перед императором, вернусь за Чимином и, если потребуется, буду на коленях вымаливать у него прощения. Да и что может случиться за такой короткий срок? А потом пришло оно — известие о гибели… — Альфа проглатывает последнее слово, не в силах вымолвить имя супруга в подобном контексте. — И я… я решил последовать за ним. Увы, не сразу. Через три-четыре месяца, как только закончу с делами: обеспечу безопасность императорской семье и сразу к нему. Знаете, — Юнги, сверкая красными искрами в глазах, вновь смотрит на, казалось, и не дышавшего весь его рассказ омегу, — оглядываясь на прежнего себя, поражает одна мысль: почему? Почему у меня не возникло ни желания, ни помыслов уничтожить всех, кто был причастен к его травле и сделал больно?       — Очевидно, вы были так же раздавлены его уходом, как и мы… — шепчет Сокджин, судорожно сглатывая.       — Вероятно, — согласно кивает мужчина и ускоряет события, перепрыгивая сразу на несколько недель вперед. — Со Звездочкой же я встретился позже, спустя пару месяцев, — Чимини был выкуплен на невольничьем рынке и преподнесен мне в дар в качестве наложника.       Сокджин в ужасе приоткрывает рот и, хватаясь за горло, хрипит:       — Над ним издевались?       — Нет. — Альфа насупленно хмурится. — Насколько мне известно — нет. Да, его готовили и учили, как быть наложником, в одной из школ гетер, но не более. Во всяком случае, до встречи со мной он оставался все так же чист и невинен, каким и был до этого. Так вот, первый раз со Звездочкой мы встретились в аккурат в разгар моего гона и его течки… И, думаю, вы, как взрослый человек, и сами понимаете, что в тот момент нам было вовсе не до объяснений и выяснения отношений.       Сокджин хмурится, словно что-то прикидывая:       — Ваши дети? Чимин же после этого забеременел?       — Да, — кивает Юнги, — и в нашем сближении большую роль сыграла его потребность в моем запахе. Мы постепенно стали чаще контактировать, и спустя несколько месяцев он наконец-то простил меня.       — Понятно. — Сокджин смахивает набежавшие слезы. — Мой мальчик, сколько же ему пришлось пережить… Но я благодарен, что вы рядом и оберегаете его сейчас. И знаете, я пойму, если он так и не встретится со мной… с нами.       — Вот тут как раз не правы вы, — неожиданно вступается Юнги. — Я видел, как его гложет произошедшее, поэтому и привез сюда. Специально, чтобы у вас была возможность поговорить. Не понять. Не простить. А просто поговорить. Представляете, Звездочка даже одно время считал, что для того, чтобы избавиться от него, — вы продали его в гарем. — Сокджин испуганно ахает, а Юнги заверяет: — Благо нам удалось развеять эти мысли…       — Мы бы никогда… — лепечет омега.       — Знаю, но, думаю, один этот факт даст вам возможность понять разочарование в нас Чимини. Повторюсь — я был на вашем месте, и если бы только представил, к чему могла привести моя опрометчивость… Я никогда бы так не поступил, невзирая на наличие жениха и ваше нежелание видеть меня в качестве альфы Звездочки. Похитил бы его и увез к себе, а дальше по вашему сценарию: высокий забор и императорская гвардия по периметру. И никто, и ничто меня не остановило бы.       — Вы правы. Сейчас я жалею об одном: что своевременно не вырвал лживые языки и не раскрасил парочку лиц благородных господ, а лишь молча слушал их лживые утешения.       — Поэтому я и предлагаю вам дать возможность Чимину остыть и обдумать все.       — Хорошо. Спасибо. Что, если я буду приезжать, скажем, раз в неделю? — загорается надеждой Сокджин и тут же мрачнеет. — Хотя вы говорили, что вам потребовалось несколько месяцев. Тогда… тогда, может, через три?       — А что, если вам написать письмо? — неожиданно предлагает Юнги. — Каждому из вас. Возможно даже не одно. Так и Звездочка прочтет их, когда будет готов, — и у вас будет возможность подобрать правильные слова.       — Я… спасибо, наверное, так и сделаю. — Юнги кивает, и Сокджин ставит ногу на подножку экипажа.       — И, господин Сокджин, присылайте гостинцы. — Юнги заставляет старшего изумленно обернуться. — Чимину нравятся ваши съедобные послания…       — Я был даже не уверен, — робко бормочет Ким, — что он пробует что-то из этого. Скорее считал, что просто выбрасывает. Еще раз благодарю за помощь, — лепечет, воодушевившись, омега. — Извините, что думал о вас иначе. Я рад, что именно вы спутник Чимини. — Альфа на последние слова лишь беззлобно усмехается. — Господин Юнги, — вдруг вновь окликает мужчину старший, — вы сказали, что Чимини простил вас. А вы? Вы смогли себя простить?       Вместо ответа Юнги обессиленно прикрывает глаза, отрицательно качнув головой:       — Я думаю, это со мной навсегда…

Три недели спустя

      Удобно устроившись на мягких подушках и забравшись с ногами на один из уютных диванчиков в гостиной, Чимин задумчиво гипнотизировал лакированную шкатулку. Пальцы покалывало от нетерпения потянуться, приоткрыть гладкую крышку и выудить хотя бы одно из хранимых в ней писем. Но омега стойко держался. Отвернувшись от ларца, он откусил кусочек сочного персика из стоящей на столе фруктовницы, едва не мурлыча от наслаждения, — Небеса, после недавнего сновидения, где родители угощали его вкусными, душистыми персиками, он буквально мечтал об этом фрукте! И откуда только… узнали, прислав целую корзину желаемого, ведь юноша об этом даже дома ни словом, ни полсловом никому не обмолвился…       Расправившись со сладостью и смачно облизав с пальцев выступивший сок, едва не прикрывая глаза от растекающегося по рецепторам удовольствия, он в очередной раз за сегодня переключает внимание на страницы нашумевшего в светских кругах омежьего любовного романа. Юноша усердно всматривается в печатные строчки, что непонятными крючками и палочками слились в единую печатную борозду, перелистывает страницу за страницей, усердно имитируя чтение, наконец, отчетливо понимая — он не внял ни букве.       Обреченно выдохнув, омега возвращается в начало книги.       — Привет, Звездочка. — В комнату входит Юнги и, поцеловав в пушистую макушку, усаживается рядом. — Что делаешь?       — Да вот… — Омега поворачивает книгу обложкой к супругу. — Решил почитать. В свете о ней весьма недурно отзывались.       — И как? — Уголок губ альфы невольно дергается вверх.       — Довольно неплохо.       Юнги вместо ответа тянется ближе и жадно целует, а чуть отстранившись, шепчет в губы:       — Я всегда знал, что ты у меня необычайно талантливый. — Альфа, больше не сдерживаясь, широко улыбается. — Но не думаешь ли ты, что читать книги вверх ногами — это перебор?       Чимин хмурится, смотрит на альфу, недоуменно хлопая глазами, а затем бросает взгляд на роман и, чудовищно краснея, оправдывается, переходя в наступление:       — А я, вообще-то, это сделал нарочно. Хотел проверить твою внимательность.       — Ну да, ну да, — послушно соглашается мужчина, отстраняясь, — учитывая, что я приехал на три часа ранее обещанного, долго бы тебе пришлось готовиться к проверке. — Под смех Юнги Чимин возмущенно начинает шлепать его книгой.       Наигранно укрываясь от сыплющихся на него ударов, альфа уклоняется в сторону, едва не задевая стоящие на столике корзину и шкатулку.       — Что это? — Вмиг став серьезным, Юнги указывает на продолговатый ларец. — Не помню у тебя такого.       — Купил недавно, — оправдывается омега, с равнодушным видом откусывая кусочек от очередного персика. — Так… Для хранения разных мелочей.       — М-м-м… — Альфа кивает и быстро поддевает замок, приоткрывает крышку, обнаруживая с десяток запечатанных в разные конверты писем. — Мелочи, значит? — Мужчина испытующе приподнимает бровь и, отчетливо понимая, что это, решает идти ва-банк: иначе дело по примирению так и не двинется с места. — И давно письма от любовника стали мелочами?       — От кого? — Омега давится фруктом и, прокашлявшись, усаживается рядом. — Это совсем не то, что ты подумал! Это просто глупости!       — Были мелочи, теперь глупости. Но раз так… — Юнги резко встает и, подхватив шкатулку, направляется на выход. — Тогда я велю немедля это выбросить. А лучше — сам избавлюсь.       — Нет, стой! — Чимин неожиданно резко бросается следом. — Отдай!       — Значит, все же любовник?       — Нет… — возмущенно пыхтит юноша и едва не подпрыгивает, норовя отобрать ларец из рук альфы, наконец выпаливая. — Это письма от Кимов.       — Не верю, — сухо бросает альфа, вытягивая руку со шкатулкой вверх.       — Открой любое и сам убедись, — устало топает ножкой омега.       — Ну уж нет, — хмыкает Юнги и, крепко держа шкатулку в руке, протягивает ее ближе к омеге, — чтобы ты потом мне все время указывал на то, что я читаю чужую переписку? Нет уж, увольте. Сам открывай.       Чимин недовольно пыхтит, но послушно выдергивает первое попавшееся письмо. Неаккуратно вскрытая сургучная печать летит в сторону, а омега, развернув сложенный вчетверо листок, протягивает его ближе к мужу, доказывая:       — На, смотри.       — Что мне смотреть? — хмыкает альфа, нарочито делая шаг назад и увеличивая между ними дистанцию. — Это письмо тебе? Тебе. Вот ты и читай.       — Ну и ладно.       Прочистив горло и упорно игнорируя кое-где проступившие на бумаге, словно от слез, расплывчатые круги чернил, омега начинает: «Дорогой, любимый мой Чимини, не передать словами, как я виноват перед тобой. Только я. Только я один виноват во всем, что случилось с тобой. Только я — и больше никто…»       Юноша ненадолго замирает и, споро согнав предательскую влагу с глаз, продолжает, ибо остановиться и не читать уже не может. «…Ты любил меня, верил мне, всегда был на моей стороне. А я так не смог. Не смог и предал — в самый твой уязвимый момент; и наговорил всех злых слов, в которые даже не верил никогда; и пренебрег тобой, выбирая другого, никчемного человека, альфу…»       Голос омеги срывается, а по щекам начинают течь соленые дорожки. «…И знаешь, а ведь, как бы банально это ни звучало, но он отплатил мне за все. Заставил расквитаться собственным телом, кровью, болью… Но сейчас не об этом, мой хороший, это все прошлое и пустое. И если мы опять когда-нибудь будем распивать отцовский бренди на крыше под звездами, я тебе непременно расскажу эту историю. Но сейчас не об этом… Я так сожалею обо всем: что сказал, сделал или даже подумал в твой адрес. Наверное, сейчас мне как никогда жаль, что все нельзя вернуть вспять… Увы, это ни в чьей власти…»        Очередной громкий всхлип подталкивает альфу ближе, понукает заключить Чимина со спины в теплые, надежные объятия и любовно прижаться губами к виску. «Я понимаю, что не смею, но все же не могу не попросить: прости меня… Прости за грубость и за то, что я повышал на тебя голос… Прости, что не ценил и был невнимателен… Прости, что не верил… Прости, что ревновал… Прости, что не подал руки… Прости, что толкнул тебя в пропасть… Я понимаю, что сейчас это невозможно, но, может, спустя много лет ты сможешь это сделать.

Навсегда любящий тебя, Тэхен…»

      Заканчивая читать первое письмо, Чимин вместе с этим заходится в громких рыданиях, а Юнги разворачивает хрупкое тело, прижимает голову к своей груди, становясь «жилеткой».       Омега утешение принимает, в ответ обнимая супруга за шею, а альфа, сжимая маленькую фигурку в крепких объятиях и, не отрывая губ от светлых волос, еле слышно бормочет ласковые слова, твердя, что все будет хорошо, и привычно окутывая свою пару ветиверовым коконом безопасности.

༺☆༻༺☆༻༺☆༻

      Пыльный шлейф, тянущийся из-под колес едущего по проселочной дороге экипажа, на несколько мгновений зависал в воздухе, прежде чем осесть желтоватым облаком, припорашивая растущую вдоль проселка растительность мелким земляным порошком. Колеса же, продолжая вздыбливать сухой грунт и жалобно скрипя при каждом полном обороте, неумолимо приближали запряженный тройкой гнедых выезд к пункту назначения и поднимали градус волнения одного из своих пассажиров. Нервно сжимая пальцы в замок и обеспокоенно глядя на плавно меняющийся пейзаж в окошке, Чимин так до конца и не понимает: как, спустя десять дней после прочтения писем от Кимов, решился на подобное предприятие — принять приглашение на обед. Ведь только сев в экипаж, юноша осознал, что он совершенно точно погорячился и абсолютно не готов к встрече с ними.       Нетерпеливо закусив губу и бросив на, казалось, дремлющего супруга быстрый взгляд из-под ресниц, он решает предпринять очередную попытку отложить встречу, ибо — а вдруг?       — Небеса! — с наигранным беспокойством восклицает омега, поворачиваясь к остальным и театрально шлепая себя по лбу. — Я совершенно забыл, что оставил горячие угли для завивочных щипцов на столе. Нам срочно нужно возвращаться!       — Не нужно, — глухо отвечает откинувшийся на мягкую спинку сидения альфа, что, к возмущению Чимина, даже не меняет расслабленной позы, лишь приоткрывает один глаз на чужой призыв к действию.       — Как это — не нужно? — Юноша едва не подпрыгивает на своем месте от такого безразличия, обращаясь к супругу: — Ты разве не понимаешь? Может случиться пожар!       — Это исключено. — Альфа лениво почесывает бровь и терпеливо складывает руки на груди. — Ведь щипцами ты сегодня совершенно точно не пользовался. Ведь так, Джэдок? — Мужчина без тени улыбки смотрит на сидящего напротив омегу.       — Совершенно верно, господин Юнги, — подтверждает улыбающийся юноша.       Чимин обиженно дует губы и отворачивается от сговорившихся против него людей к окошку, отчаянно придумывая очередную причину не ехать к Кимам.       Новый план рождается практически мгновенно:       — А разве мы не должны были сегодня… — начинает воодушевленный очередной задумкой омега.       — Никаких «должны», Звездочка, — мягко обрывает Юнги, продвигаясь ближе к супругу. Альфа насильно разжимает маленькие пальчики, что с угрозой оставить дыры впились в омежий ханбок, и, поочередно поцеловав каждый, так и оставляет их в своих ладонях. — Огонь в камине мы не разводили, примус не разжигали, окна открытыми не оставили и входную дверь не забыли запереть на все замки. Но даже если ничего из перечисленного мы не сделали, то дом полон прислуги, которая за всем проследит и проконтролирует. И да, никаких мероприятий на сегодня, кроме как обед у Кимов, у нас запланировано не было.       Чимин в ответ сникает и тут же признается:       — Я… просто очень волнуюсь… боюсь…       — Знаю и понимаю. — Юнги ласково улыбается, заглядывая в любимое лицо. — Но все твое волнение излишне, — заверяет мужчина, несильно прижимая супруга ближе к себе: все же рядом Джэдок и дети, и лишнего им видеть точно не стоит. — Все пройдет хорошо. — Чимин едва заметно кивает на обещание и немного расслабляется, когда альфа добавляет: — А даже если и нет — ты всегда будешь знать, что пытался наладить с ними отношения и сделал для этого все от тебя зависящие. — Юнги смазанно прикасается губами к омежьему виску, успокаивая Чимина окончательно. — Главное, помни — ты не один. Я рядом. — Альфа оглядывает сидящих напротив, моментально поправляя себя: — Мы рядом. И в обиду тебя не дадим.       Экипаж, плавно покачиваясь на рессорах, тормозит на подъезде, ожидая, пока торопливый привратник откроет тяжелые ворота. Седовласый же мужчина, распахнув чугунные створы, почтительно склоняется, придерживаясь за одну из них. А когда выезд прогремел по брусчатой аллее, скрываясь из виду, подает сигнальный знак остальным, три раза по часовому кругу помахав прикрепленным к вершине длинной жерди красным тряпьем.       К недавно же успокоившемуся Чимину вновь возвращается беспокойство. Правда теперь несколько иного рода: суетливо ерзая, юноша принимается поправлять свой наряд и устранять видимые одному ему несовершенства в образах других домочадцев.       Если в экипаже наводящий панику и нетерпеливость был всего один, то в поместье Кимов их было… Все! Абсолютно все жители поместья: от господ до поломоев, якобы хлопоча о своих делах, бессмысленно носились по поместью. Ведь эка невидаль — хозяйский племянник, пять лет как считавшийся почившим, найден живым, да еще и замужним за практически принцем иноземного государства! А история его спасения и воссоединения со своим альфой и вовсе вынуждала нервно покуривать антильский табак всех этих новомодных драматургов и писак! Посему каждый прислужник, помнящий бывшего Пака или желающий хоть одним глазком посмотреть на столь ожидаемого гостя, старался получше выполнить обязанности, ну или создавать видимость активного и упорного труда. И по мере выполнения своей работы обычный люд постепенно смещался к переднему двору поместья, чтобы, не приведи Небеса, не пропустить!       Но обычно медлительный и размеренный Мун Чоль заправски их разгонял. Пожилой омега сегодня словно познал третью молодость и ловко, споро и без привычной одышки раз за разом спешными шагами и резвой прытью курсировал по парадной лестнице, разгоняя собравшихся зевак.       Если простым людом в большинстве своем двигало праздное любопытство, то господа погрузились в тревоги о том, как пройдет сама встреча, посему старались подготовиться к ней, если не идеально, то с претензией на это.       Так, Ким Сокджин, наверное, в пятый раз за день менял сервировку обеденного стола и, в очередной раз оставаясь недовольным результатом, сердито восклицал: «Недостаточно красиво!», «Недостаточно изысканно!», «Недостаточно празднично!»… и еще добрый десяток других «недостаточно» по отношению к каждому предмету сервировки.       Ким Намджун столь долго отбирал наиболее подходящее вино к празднику, что, отвлекшись от своих хлопот, Сокджин, грозно топая к винному погребу, угрожал супругу физической расправой, если тот немедля не прекратит дегустацию, — а иных вариантов длительного отсутствия мужчины у омеги просто не было.       Нервно хохотнув, будущего родственника вызвался спасать Чон Чонгук. Заверив омегу, что тотчас доставит старшего в зал, альфа поспешил в погреб. Сокджин на убеждения лишь кивнул, но вслед удаляющемуся Чонгуку выкрикнул угрозу:       — И передай ему, что на возвращение у него есть пять минут, иначе…       Что именно «иначе», он договаривать не стал, но этого и не требовалось. Оба альфы, неся по несколько бутылок любимого Чимином пино-нуар, незамедлительно явились в зал, ведь один из них слышал истории, а другой за годы семейной жизни не понаслышке знал — в ярости его супруг даст фору всем всадникам Апокалипсиса, вместе взятым.       Кстати о лошадях, Ким Джувон, неожиданно вспомнивший о любимом Чиминовом Фрисе, помчался в конюшню подготавливать скакуна:       — А вдруг Чимини захочет на него посмотреть?       Ким Тэхен, подобно папе, чередуя нервную перестановку цветов в готовых букетах и методичное вытаптывание ковра, не отрывал взгляда от окошка, то и дело прислушиваясь. И за последнюю четверть часа омега уже трижды выбегал на крыльцо, якобы отчетливо слыша перезвон бубенцов.       Даже маленький Чимини, поддавшись общему настроению, усадил наряженного в красный атласный бант Ёнтана и свои самые любимые плюшевые игрушки — кролика и медвежонка — за игрушечный стол и расставил крохотный набор для чаепития. Мальчик отходил в сторону от оформленной обеденной зоны и скептически склонял голову вбок, оценивая свои старания, и, удовлетворившись видом, кивал — его хёнам и дяде должно понравиться.       Долгожданное «Приехали!» окончательно выбивает почву из-под ног, заставляя всех запаниковать еще больше. Ведь, оказывается, они столь не готовы! И тут же вынуждает отложить, бросить все многочисленные дела, собраться в прихожей, а из нее вытечь единым потоком человеческих тел на порог и выжидающе замереть.       Сделав полукруг, экипаж замирает, а из отворившейся двери появляется… Мин Юнги — несдержанный, разочарованный вздох проносится по собравшейся толпе. Словно не замечая излишнего пристального внимания, альфа медленно спускается и, предварительно окинув всех холодным взглядом, подает руку, чтобы помочь спуститься… Рю Джэдоку. Следом за омегой были встречены не меньшим волнующим ожиданием и итоговой досадой Мин Инсон и Мин Сухён. Когда же Юнгиева рука в четвертый раз взмыла вверх, среди челяди пронеслось тревожное: «Не выдержу, если это опять не он!» и злое: «Эта тарантайка бездонная, что ли?»       Аккуратная маленькая ладошка наконец проскальзывает сквозь плотные шторки, повисает в воздухе на мгновение, но, перехваченная альфьей рукой, подается вперед и, крепко сжав надежную опору, следом за собой являет и долгожданного омегу. Глядя в испуганные глаза, Юнги нежно улыбается и, опустив юношескую руку на свой локоть, разворачивается в сторону Кимов, начиная свое неспешное шествие.       Не дойдя несколько в метров, Мины так же выжидающе замирают.       Возникшая тишина не тяготит — она сейчас позволяет сказать даже больше тысячи слов, ибо нет помех, чтобы увидеть и услышать друг друга сердцем: то, как нервно подрагивают руки; как плотно, словно боясь нарушить возникшую атмосферу, сжимаются губы, а глаза, блестя непролитой влажностью, повисшей невысказанными эмоциями на ресницах.       Чимини оторопело рассматривает застывших старших, не понимая, когда все начали «играть в кальмара». Но тут же отметает данный вариант — это слишком непохоже на обычно серьезных взрослых. Все еще недоумевая от общего состояния, малыш решает спасти ситуацию, он ведь омежка воспитанный, да и папа не раз говорил, что неприлично заставлять гостей ждать и держать их на пороге.       Небольшие шажки оглушительно громко растекаются по мелкому гравию, а Чимини уже останавливается напротив гостей, с любопытством их рассматривая. Взгляд скользит с хёнов и «ярковолосого» омеги к страшному альфе, что при дневном свете оказался не столь и грозным, и наконец останавливается на Чимине. Детские глаза удивленно распахиваются, и омежка вместо приветствия выпаливает любопытствующее:       — А вы действительно мой дядя Чимин?       — Да, малыш, — дрожа голосом отвечает омега, а ребенок широко улыбается.       — А вы знаете, что папочка назвал меня в честь вас? — доверительно сообщает ребенок. — Он не раз говорил мне, что это имя могут носить только самые красивые и лучшие омеги в мире!       Чимин вскидывается, пересекаясь взглядом с Тэхеном. Громко всхлипнув, юноши не сдерживают слез облегчения, слез радости. Вот оно — то самое волнительное, трепетное и долгожданное мгновение, обуявшее грохочущие сердцá смешанными, непонятными чувствами. Только несколько минут назад они ехали в экипаже, наводили последние штрихи, готовились к встрече. А вот — уже стоят друг напротив друга, дышат одним воздухом, смотрят глаза в глаза.       Секунда, две, три, тишина, оглушающее биение сердца, ободряющее сжимание ладоней стоящих рядом альф и первое робкое:       — Чимин…       Громкий всхлип.       Крепкие объятия.       И горестные, очищающие пережитое за последние года рыдания, бросившихся навстречу и заключивших друг друга в крепкие объятия омег.       — Я думаю, — отвечает на недавнее замечание ребенка Юнги, — что твой папа абсолютно прав.       Количество слезящихся глаз растет с геометрической прогрессией, и даже его смелый дядя Джувон и сильный дед Намджун — и те, украдкой смахнув излишнюю влагу, бросились к омегам. Маленький мальчик недоуменно нахмуривает брови, но не осмеливается спросить у грозного, хоть сейчас самого адекватного, альфы, что же такое со всеми происходит. Омежка бросает просящий помощи взгляд на своих хёнов:       — А что случилось? — коротко кивнув кузену, внял молчаливый посыл Хёну.       — И почему все плачут? — поддерживает брата Сону.       — Не обращайте внимания, — хмыкает Юнги, ероша темные макушки, — просто всеобщий приступ сенной лихорадки.

༺☆༻༺☆༻༺☆༻

      Теплое, ласковое августовское солнце, расправившись с утренним туманом и освободив растительность от тяжелой росы, поднималось все выше. Припекая знойными лучами и ступая по небосводу размеренной поступью, оно постепенно занимало трон своего зенита, знаменуя наступление середины дня. Слуги уже вовсю сновали по дому с метлами да щетками, избавляя освободившиеся комнаты от неуместных пылинок, — отбывающие завтра Мины пожелали оставить после себя поместье в полной чистоте. А Чимин в очередной раз проходился по дому, заглядывал в пустующие помещения, проверяя — не оставили ли где близнецы своих игрушек. Найденное омега складывал в плетеную корзину, мысленно отмечая, что перед упаковкой необходимо будет уточнить у Джэдока, все ли детские вещи он нашел: не очень бы хотелось пересекать водные просторы, возвращаясь за забытым плюшевым другом или деревянным мечом. Именно с такими мыслями омега меняет свой маршрут, направляясь в комнату младшего.       Придерживая корзину обеими руками, Чимин отворяет дверь без стука, просто толкая ее бедром. Стоящий же у окна и что-то рассматривающий на своей руке Джэдок на звук испуганно подпрыгивает и, спохватившись, резко оборачивается к старшему, неловко пряча ладонь за спину.       — Джэдок? — замечая чужое волнение, осторожно интересуется Чимин, ставя свою ношу у порога. — Что-то случилось?       — Нет, все в порядке. — Юноша виновато тупит взор, слегка краснея яблоком щек.       — А таким не выглядит. — Старший неспешно приближается, допытывая: — Признавайся, что случилось?       Джэдок, краснея еще сильнее, молчаливо закусывает нижнюю губу и исподлобья бросает встревоженно-нерешительный взгляд на Чимина, словно не осмеливается высказать некое принятое решение. А потом, понуро опустив голову, осторожно высовывает руку из-за спины, протягивая ее ближе к омеге и демонстрируя старинное колечко на безымянном пальце. Старший, мгновенно понимая, что к чему, мягко улыбается и, перехватив чужую руку, все же подносит ее ближе к глазам, чтобы рассмотреть и окончательно убедиться.       — Ох, айгу! — после недолгого осмотра раздается восторженное.       А затем следует замаскированный под любопытство допрос:       — Альфа, подаривший это, явно от тебя без ума.       Джэдок не просто краснеет, он буквально полыхает ярче утренней зари.       — Я его знаю?       Ответом служит смущенный кивок, а Чимин, хитро прищурившись, продолжает:       — А имя у альфы есть?       Юноша поджимает губы, согласно машет, но молчит, старший тем временем мягко напирает:       — Джэдок, а колечко-то помолвочное. И, знаешь, смутно напоминает мне фамильное, кимовское.       Младший испуганно округляет глаза, а Чимин выносит верное предположение. Омега уже и раньше замечал излишнюю заинтересованность кузена этим юношей, осталось только узнать, что по отношению к мужчине чувствует Джэдок.       — Это Джувон?       — Да, — еле слышно лепечут в ответ.       — Он тебе нравится?       Юноша сцепляет пальцы в замочек и, поглаживая большим пальцем узкую полоску металла, быстро-быстро кивает несколько раз, в конце добавляя нерешительное:       — О-очень… Я… Мне кажется… что я его люблю…       — Тогда вас можно поздравить? — широко улыбается Чимин, обнимая юношу за узкие плечи.       — Что? — Джэдок встрепенувшись отстраняется. — Нет-нет. Как можно? Я же не пара ему совсем… Я сразу хотел отказать, но Джув… господин Джувон, — правит себя юноша, тихо и несколько безысходно заканчивает: — Попросил подумать и не отбирать надежду так сразу. И я… я согласился. Но даже коробочку открывать не хотел! Но колечко, оно такое красивое, что я не удержался и примерил. И сегодня же я верну его, не переживайте! Верну и извинюсь…       — Но почему? — недоуменно хмурит брови Чимин, не находя причин.       — Вы же понимаете, что я ему неровня. — Джэдок под осознанием своей никчемности сжимается, еще сильнее уменьшаясь в размерах. — И ваш кузен просто не знает всей ситуации, — горько усмехается юноша. — Что может быть общего у благородного мужчины и омеги, воспитанного для ублажения альф? Господин Джувон… он такой… такой, — взмахивает руками парень в попытках подобрать наилучший эпитет для описания, но так и не найдя такого, печально добавляет: — А я самый обычный… И мне совершенно нечего будет дать ему взамен…       — Ты всегда можешь отдать ему свою любовь. Так что глупости все это, — опровергает Чимин. — Кстати, Джувон не так давно расспрашивал о тебе, и извини, но в общих чертах я рассказал твою историю: и про жизнь в школе, и про альфу-хрыча, и про наказание. И про то, что за столько лет нашей дружбы ты практически стал членом нашей семьи.       Мин задумчиво стучит указательным пальцем по своим губам, а после, широко улыбнувшись, восклицает:       — Теперь понятно, почему он все выпытывал! А скажи-ка мне, Джэдок, когда Джувон сделал тебе предложение?       — В прошлую субботу, пять дней назад, когда мы все ездили на пикник…       — Это когда вы за хворостом ходили? — припоминает Чимин раскрасневшиеся лица и сияющие глаза вернувшихся. Младший кивает. — Вот хитрец! Уловил-таки момент! А про тебя он выспрашивал недели за две до этого.       — Как же так? — Глаза Джэдока неверующе округляются.       — Я это говорю, чтобы ты понимал, — это не случайный порыв Джувона, а действие продуманное и взвешенное.       — Но я же все равно… что дворняжка при стае борзых. — Юноша нервно теребит край рукава. — И этикета не знаю здешнего… Не хватало, чтобы еще из-за меня стыдить семью их… вашу стали.       — Глупости все это. — Чимин, перехватив юношеские ладони, осторожно тянет за собой, усаживает омегу на кровать и устраивается рядом. — Я для Юнги тоже по всем правилам неровня: нет у меня ни знатного даукарского, ни монаршего происхождения. Так что, считай, наш брак — общественный мезальянс. А за родословную ты не переживай. — Старший глубоко вздыхает и, сильнее стиснув чужие пальцы, продолжает: — Мы это давно хотели сделать, но потом поездка эта, поэтому решили отложить до твоих именин. Но как видно, случай раньше подвернулся. С середины весны ты считаешься приемным сыном генерала Бана, а он, как ты знаешь, сейчас занимает место министра левой руки.       — Но как же? — Омега, взволнованно вскакивая, прижимает ладони к щекам.       — Ты умный юноша и с этикетом разберешься, к тому же он частично перекликается с даукарским. Языком ты владеешь если не в совершенстве, то очень рядом с этим определением, да и, как к иностранцу, к тебе должны быть более снисходительными. А если нет — напишешь мне, и мы разберемся с теми, кто посмел нанести урон чести верхушке общества Даукары, — довольно приосанивается Чимин. — Но, знай, я сейчас не пытаюсь повлиять на твой выбор. Я всего лишь говорю о том, чтобы ты не рисовал преград, которых нет. Мне, конечно, безумно жалко будет расставаться, но твое счастье и счастье Джувона должно быть в приоритете. Обещай, что еще раз хорошенько подумаешь над его предложением? Хорошо?       Юноша, промокнув рукавом выступившую соленую влагу, кивает, шепча благодарное:       — Спасибо.       — А теперь, — заговорщически понизив голос, шепчет Чимин, — давай подберем тебе что-нибудь из моего, чтобы на сегодняшнем ужине у сердца бедного кузена не осталось ни единого шанса.       На снежной белизне льняных скатертей, среди ярко пылающих свечей в высоких канделябрах и цветущих ваз, и фруктовниц с десертами и свежими фруктами, лучшие блюда даукарской и гасадалурской кухни выделялись аппетитной четкостью. На окаймленных позолотой тарелках лежали тонкими ломтиками нарезанные фазаны и запеченные до румяной тестовой корочки омары, дымящийся ароматным паром тхан и завернутый в роллы из пекинской капусты рыбный ччим.       Но вкус изысканных блюд усиливался, становясь из просто приятного незабываемым, благодаря теплой атмосфере и дружеской беседе, тех самых, что с легким налетом грусти скорого расставания. Все уже позади, и миллион испытанных терзаний воспринимаются теперь с улыбкой: и волнения перед предстоящей поездкой и встречей, и ошибочные негодования от чужого выбора, и терзания перед правильностью поступка, и напряжение в ожидании принятия решения. А все оттого, что произошедшее было — невероятным, пугающим, долгим… но таким необходимым.       Все уже позади… И новые, наполненные сладостью первой влюбленности судьбоносные встречи… И заветное примирение… И неоценимая поддержка близких и дорогих сердцу людей… И укрепление уже имеющихся уз, единение и становление настоящей семьей…       Позади вся грусть, печаль и пролитые горестные слезы…       Пропитанный уютом и ожиданием новых встреч августовский вечер развеивает в своих воспоминаниях сбывшиеся желания и осуществившиеся мечты. Но взамен — он приносит в дар новую эпоху, новую пору, в которой будут свои планы, цели, стремления и свои звездопады…       Несмотря на поздний час, в доме Минов никто и не помышляет о сне. Даже Сону, Хёну и Чимини была сделана поблажка, и дети, невзирая на малолетний возраст, весело перебрасываются фразочками и, шаловливо утаскивая со стола сладости, резвятся: играют в догонялки, пытаются украсить сопротивляющегося Ёнтана шелковыми бантиками и дарят друг другу подарки, передавая по кругу свои самые любимые игрушки. Украдкой смахивая слезы, Чимин и Тэхен в очередной раз за вечер клянутся друг другу часто видеться, а услышав чей-то невнятный смешок, переводят суровые взгляды на своих альф и, признав неисполнимость этого заверения, обещают посылать друг другу еженедельные письма.       — Грустно, что вы уезжаете, — печально роняет Тэхен, обиженно поджимая губы. — Вот когда теперь только в гости приедете?       — На вашу с Чонгуком свадьбу? — выносит предположение Чимин, кивая в сторону упомянутого мужчины. Омега едва успевает скрыть смешок, как альфа, чуть не давясь отпитым глотком бургундского, быстро и согласно кивает. — И кстати, — оборачивается юноша к брату, — вы еще ни разу не были у нас.       — И правда, — глухо соглашается Тэхен, — нужно будет исправить. К тому же, кажется, у нас скоро появится повод.       Не сговариваясь, кузены бросают мимолетные взгляды на притихших Джувона и Джэдока. И судя по сияющему виду обоих, можно сделать вывод, что омега все же ответил согласием и вскорости они все вместе соберутся на предстоящей свадьбе.       — И, очевидно, что, — кидает Тэхен на Чимина хитрый прищур, — мы через месяц, а может и раньше, приедем за моим будущим снохом.       Громкий взрыв хохота и чужое, счастливое смущение знаменуют собой окончание ужина, и вся небольшая компания плавно перетекает в гостиную. А вспомнивший вдруг о чем-то Юнги ненадолго скрывается, возвращаясь со зрительной трубкой.       — Август богат на звездопады, — поясняет альфа, — к тому же я детям обещал показать его как-нибудь.       — Отец, — любопытствует, привлекает к себе внимание Инсон, оттягивая подол отцовского ханбока, — а звездопад — это когда камешки с неба падают?       — Совершенно верно, — подтверждает мужчина и едва сдерживает улыбку, когда альфочка с победоносным видом разворачивается к омежке, всей своей позой говоря: «Ну, и кто здесь прав?», а Чимини отвечает ему нескрываемым ужасом в округлившихся глазках. — Но нет причин для беспокойства, — спешит заверить Юнги, заметив дрожание нижней губы ребенка, — они очень далеко и на нас не упадут.       — Правда? — недоверчиво шепчет омежка.       — Правда, — подтверждает альфа и протягивает руку. — Ну что, пойдем смотреть?       Мальчик задумчиво кусает нижнюю губу и, помешкав пару мгновений, под одобрительный кивок папы, доверительно вкладывает свою ладонь в чужую большую.       — Может, кто из вас желает составить нам компанию? — обращается Юнги уже к взрослым. — Говорят, что загаданное на падающие звезды желание непременно исполнится.       — Я пас! — восклицает Тэхен, омега для надежности еще и отгораживается, выставляя ладони вперед, и отрицательно машет головой. — Был случай, хватит. Мы с Чимином лет пять назад, предварительно стянув графинчик с отцовским бренди, всю ночь просидели на крыше, беседуя, распевая песни и озвучивая звездам свои просьбы. И хочу вам признаться, господин Юнги, — проказливо улыбается омега, — ваш супруг в тот вечер безжалостно меня дразнил: сначала пообещал рассказать, а потом долго молчал о своем желании.       — Какой кошмар! — в притворном ужасе восклицает Юнги, а Тэхен лишь шире улыбается, — он очень рад, что этот альфа оказался совершенно не таким, каким виделся омеге в самом начале их знакомства. — Придется провести с ним воспитательную беседу!       — Уж, пожалуйста, — согласно кивает Ким.       — И как ваши желания? — начинает допытываться Чонгук, серьезно задумываясь о том, стоит ли опробовать поверье в действии. — Сбылись?       — Мое, увы, да, — печально вздыхает Тэхен. — И второй раз подобного исполнения я, боюсь, не переживу.       — Мое тоже, — в противовес брату довольно улыбается Чимин. — Только не «увы», а к счастью. И я хочу попробовать еще раз!       — Я опасаюсь спросить, что же ты там такого загадал? — лукаво усмехается Юнги.       Чимин в ответ долго-долго смотрит в любимые глаза, а выждав, по его мнению, достаточно интригующую паузу, без обиняков заявляет:       — Тебя.       Альфа в ответ заливается смущенным румянцем: знать, что ты любим, — это радость, а осознавать, что ты, оказывается, чья-то сбывшаяся мечта, — наверное, высшая мера счастья.       — Поэтому я хочу повторить, — заявляет Чимин, — вдруг мне и в этот раз повезет. Только, чур, я первый! Ну, кто со мной?       — Я пас, — повторяет Тэхен.       — А я, пожалуй, попробую, — решается Чонгук, нетерпеливо потирая ладонями о бедра.       — У меня уже есть все самое желанное, — отказывается Юнги, беззастенчиво целуя своего омегу, — Чимин ведь тоже его самое заветное и осуществившееся желание.       — Вы омерзительно сладкие, — брезгливо гримасничает Тэхен.       — Это ты себя с Чонгуком со стороны не видел, — вступается за кузена, до этого мгновения миловавшийся с Джэдоком, Джувон. — Я в игре!       — Что же, — хлопнув в ладоши, подводит итог Мин, — и зрителей, и участников прошу во двор.       Под руководством Юнги дети веселой стайкой сбегают по порогу вниз и, наперебой вырывая друг у друга зрительную трубку, всматриваются в маленьких небесных светлячков, а заметив последний полет одного из них, восторженно восклицают.       Тэхен и Джэдок, тихо о чем-то перешептываясь, остаются стоять на пороге, с улыбками посматривая на остальных.       Джувон, пройдя немного вперед и сложив руки в молитвенном жесте, мысленно возносит свое желание, а под конец, словно желая убедиться, достигло ли оно адреса, обращает взор к небу.       Чонгук для надежности скрещивает пальцы и, судорожно выдохнув, крепко зажмуривается. Альфа, что-то неслышно бормоча, едва заметно кивает, будто подтверждая каждую озвученную просьбу.       А Чимин, выйдя в центр двора, раскидывает руки в стороны, словно желая объять весь небосвод, и, прикрыв глаза и подняв лицо к небу, мысленно загадывает свое самое большое и искреннее желание.              Омеге пока невдомек, что до его исполнения осталось чуть более семи месяцев.