моя девочка-воин без крыльев, но с мечом.
взгляд холоден и резок, взгляд окутанный льдом.
моя девочка-воин бесстрашна и одна,
а под слоем брони нежнее-нежного нежна.
* * *
847 год. Кадетское училище.
Та девочка совсем не выглядела обеспокоенной, наоборот — её умиротворенность граничила с полным безразличием ко всему окружающему миру. И такой она казалась многим, даже тем двум чудным мальчишкам, с которыми прибыла из горной деревушки прямиком в кадетское училище. Но Хоуп знала, что она не была такой. В первый раз они заговорили с после не самого приятного «посвящения в кадеты» от Шадиса. — Слышь, ты! Откуда родом? — обратился к Хоуп инструктор, и она вздрогнула от столь неожиданно грубой манеры его речи. — К-каранес, сэр! — А вот и нет! Ты дерьмо из говногорода! Хоуп застыла, глядя прямиком в его пугающие глаза, окутанные тёмными, как копоть, кругами. В голове промелькнула мысль, что сейчас бы она предпочла стоять у привычной лавки с цветами, а не посреди напуганных кадетов, которые дрожали и молились о том, чтобы Шадис до них не дошёл. Увы и ах — пути назад нет, а жалеть о своём выборе уже слишком поздно. — Чё молчишь, сопля? — Да, я дерьмо из говногорода! Бессмысленно было уклоняться от его слов и уж тем более перечить. Шадис почти никого не оставил без внимания и уж точно все запомнят этот «чудесный» день посвящения. Однако, некоторых инструктор предпочёл молча обойти и лишь заглянуть в их лица. Сначала Хоуп не понимала, почему к некоторым он был особо придирчив и дерзок, а к оставшимся единицам наоборот. Но стоило ей посмотреть в глаза тех, кого Шадис проигнорировал — Хоуп сразу же всё поняла. Это были люди, пережившие нападение в Шиганшине и, вероятно, потерявшие кого-то из близких. И особенно её внимание привлекла девочка, выражение лица которой было по-угрюмому мрачным, а сама она была похожа на блеклого серого призрака, старавшегося не привлекать к себе внимание. Хоуп было до жути интересно, почему же она так выглядела, но начать разговор не осмелилась, как, впрочем, и со всеми остальными кадетами. Завтрак, обед и поздний ужин Хоуп проводила в одиночестве, глядя на кадетов, которые успели разделиться на небольшие компании. Но грустно ей не было — уже привыкла с самого детства находиться в обществе себя и своих мыслей. И это, на самом-то деле, тоже довольно неплохо. — Моё лицо настолько жуткое? Хоуп слегка вздрогнула и обернулась к человеку, что решил вызволить её из бесконечных скитаний по пустошам в голове. И она удивилась, ведь перед ней была та самая девочка с блеклым лицом. — Нет, — удивленно ответила ей Хоуп. — С чего ты взяла? — Ну, — она села рядом, поставив поднос с едой на стол, — на посвящении ты странно на меня смотрела. Я даже боковым зрением чувствовала твой взгляд. — Ты не подумай… Я просто засмотрелась, вот и всё! — начала неловко оправдываться Хоуп и попыталась улыбнуться, стараясь выглядеть как можно увереннее, но все усилия уже заведомо были обречены на провал. Её лицо предстало перед Хоуп в полном виде и она, наконец, сумела разглядеть особые черты: сразу же привлекла горбинка на носу, придающая некий шарм. Снова уплывая в свои мысли, Хоуп не заметила, как опять уставилась на неё, вызвав у девочки недоумение. — Что ты делаешь здесь? — поинтересовалась она, заставив Хоуп, наконец перестать так в открытую пялиться. — В смысле? — Ты не выглядишь так, словно вступила сюда из-за желания помогать человечеству. Не говорю уже о том, чтобы ставить на кон свою жизнь в борьбе с титанами. Так что же ты делаешь здесь? Вопрос, который Хоуп задали слишком неожиданно и слишком рано, чтобы во всей полноте ответить на него и не соврать самой себе. Подходящих слов она не нашла, зато, на удивление, уверенно заставила себя поверить в наглую ложь, что вырвалась из её уст. — Я хочу вступить в Военную Полицию и навести порядок в установленной системе. Люди рвутся туда исключительно из-за прогнивших порядков, — ответила Хоуп, уткнувшись в поднос с едой. — Ты, наверное, слышала, что там работается довольно неплохо. — А, ну ясно. Хочешь жить припеваючи? — Н-нет! Просто я не особо гожусь на роль солдата Разведкорпуса или… — Всё в порядке, — перебила её девочка и, на удивление, уже опустошила тарелку со своей едой. — Я тоже не столь наивна, чтобы играть роль солдатика как некоторые отсюда. Так что не смею осуждать твой настрой, ведь я сама, вероятно, выберу Военную Полицию, — она поднялась и пошла к выходу, но обернувшись на прощание, сказала, — Меня, кстати, Энни зовут. — А меня Хоуп. Хоуп Ландсберг. Проводив её долгим и заинтересованным взглядом, Хоуп задумалась, ведь Энни больше ни с кем практически не общалась из кадетов и тоже предпочитала находиться в компании себя. Это удивило и сразу же навело на мысли, что, возможно, всё-таки она не проведёт свои кадетские годы в одиночестве.* * *
Хоуп была слабой. Никогда не практиковала навыки боя, выносливости в ней не было и грамма, но она не сдавалась и бегала каждый день по десять кругов вокруг штаба. Даже успела познакомиться с одной чудной девочкой, Сашей Блаус, что ела горячий картофель во время посвящения в кадеты. Этот случай вопиющей безалаберности Хоуп очень поразил и заставил задуматься о том, чтобы подобного не вытворять и избежать всяких кошмарных наказаний. — И что? — еле произнесла Хоуп во время бега, пытаясь настроить дыхание на прежний лад. — За картошку заставил бегать? Вот он тиран! — Главное, что я поела, — с невероятным оптимизмом ответила Саша и тоже, к слову, очень тяжело дышала. Саша была для неё чересчур эксцентричной и даже бывали моменты, когда Хоуп хотела податься в бегство из-за непривычки к её постоянной гиперактивности. Но она не смела ее обижать и всегда дослушивала. И, на удивление, даже успела привыкнуть. Привыкла к глупым шуткам Саши, испачканному рту и громкому смеху, что разносился по всей тренировочной площадке. Кадеты странно реагировали на её чрезмерную одержимость едой, но Хоуп сразу же распознала причину этого дикого желания насытиться чем-нибудь сполна. Саша родом из Даупера и дичи там совсем немного, а сейчас выпал идеальный шанс наверстать упущенное удовольствие от еды, хоть и не самым честным способом. Она тайком засовывала под одежду целые куски мяса, которые готовились отнюдь не для обычных кадетов. Саша Блаус была её полной противоположностью и Хоуп ею восхищалась. Дополнительные круги вокруг штаба, к слову, не приносили Хоуп никаких положительных результатов. Лишь ноги адски болели и буквально умоляли об отдыхе. Но бросать свою цель под названием «вступить в Военную Полицию любой ценой» она просто так не хотела. И всё ещё не понимала, зачем она в принципе здесь находится. Вопрос Энни засел в ней глубоко и, кажется, выбираться просто так не хотел без внятного ответа. Но одно Хоуп знала точно — к прошлой жизни, окутанной полной апатией и тоской, она точно не вернётся. — Э-эм, — неуверенно протянул парень, встав в боевую стойку напротив Хоуп. — Я не думаю, что мы с тобой равны по силе. Её первую практику рукопашного боя поставили с Жаном, который с самого начала кадетской жизни кричал о том, что он выберет Военную Полицию. И даже осуждал тех, кто изъявлял желание вступать в Разведкорпус, называя их жалкими смертниками. И Хоуп, к слову, разделяла это мнение, хоть и не так громко высказывалась на этот счёт. По сути, было плевать, и она не горела желанием наводить порядок в чужих жизнях, ведь в первую очередь хотелось навести в своей. — А что, уже испугался? Хоуп услышала голос Энни и уголки её губ слегка приподнялись, а Жан заметно напрягся, подумав, что сейчас предстоит бой именно с ней. По рукопашному бою Энни равнялась только Микасе, а уж практиковаться с этими двумя явно никто не горел желанием. Понимали, что все попытки одержать победу бесполезны. И они, в общем-то, были совершенно правы. Жан нахмурился и его физиономия стала наигранно увереннее. — Ещё чего! Давай, покажи на что способна! — обратился Жан к Хоуп, сжав кулаки намного сильнее. Конечно, итог был ясен — она валялась на земле в грязной одежде, а Жану потребовалось для этого всего жалких пять секунд. Но он не восхвалял свою победу и даже погрустнел, протягивая Хоуп свою руку. Энни наблюдала за этим процессом и, кажется, слегка хмурилась. — Прости, — сказал ей Жан, помогая подняться на ноги. — Просто ты такая хрупкая и тебя даже на землю валить жалко. «Жалко». То самое слово, которое Хоуп прочно ненавидела и отторгала каждый раз, когда оно к ней приближалось хотя бы на миллиметр. Но сейчас бежать было бесполезно и Хоуп лишь коротко кивнула. — Не извиняйся, — слабо улыбнулась она Жану, отряхивая от земли светло-коричневую куртку. — Мне предстоят ещё долгие тренировки. В конце концов, впереди три года. — Ага. Ты, кстати, куда хочешь вступить после обучения? — В Полицию. Выражение лица Жана она, кажется, запомнила на долгие годы. В нём было всё: от безграничного удивления до лютого непонимания, вперемешку с сомнением. Подобная реакция сначала Хоуп даже задела, а потом пришло осознание, что Жан, в общем-то прав. Прав в том, что она навряд ли вообще пройдёт в какое-либо подразделение и отправится, как и прежде, обрабатывать землю. — Уже сдаёшься? — поинтересовалась Энни, встав напротив Хоуп со скрещёнными руками. — Если честно, то да. — Как грустно. Ты ведь даже не старалась. Энни приняла боевую стойку, ожидая от неё того же. Но вместе того, чтобы сжать кулаки, Хоуп приоткрыла рот от удивления и была явно не готова к такому повороту событий. — Я не буду драться с тобой, Энни. — она хмыкнула, отказываясь от боя. — А кто тебя спрашивает? Одно мгновение и Энни заломила ей руки, заставляя лицо скривится от весьма неприятной боли и невозможности двигаться. Хоуп даже не пыталась выбраться или хотя бы нанести удар ногами, ибо знала, что всё бесполезно. И просто сдалась, а Энни почувствовала, как тело Хоуп расслабилось и повалила наземь. — Будешь вести себя так же, когда по-настоящему вступишь в бой? Просто сдашься без попыток спастись? — поинтересовалась она, глядя на вновь лежащее на земле тело. — Уж не знаю, что с тобой такого случилось в жизни, но если ты хочешь оказаться в десятке лучших кадетов и вступить в Полицию, то прекрати прибедняться. Я не считаю слабость чем-то ужасным, но ты явно недооцениваешь все свои возможности. Больше Энни не проронила ни слова, оставляя Хоуп валяться на земле. Она смотрела на солнце, что очень раздражало сетчатку и осознавала, что с этого момента больше не будет привычной тихоней, а станет той, кем действительно являлась. Выпустит на волю ту часть себя, которая, как ей казалось, намертво затихла. И как хорошо, что Хоуп в своих догадках оказалась не права.* * *
Постепенно начав выбираться из своего привычного одиночества, Хоуп вдруг осознала, что, оказывается, её окружают замечательные люди. Сразу же после первого рукопашного боя с Жаном он пригласил её присоединиться за стол в компанию кадетов и отныне каждый приём пищи заканчивался по-разному. Иногда они перекидывались едой, пока инструктор не видит, а иногда Хоуп закатывала глаза от очередных перепалок Жана и Эрена. А Эрен, кстати, поначалу и вовсе показался Хоуп чересчур странным. Утверждал, что при любом раскладе вступит в Разведкорпус и уничтожит всех титанов. Она ему не верила. До разговора, случившегося однажды на дежурстве. — Когда титаны пробрались в Шиганшину один из них съел мою маму, — тихо проговорил Эрен, сидя на скамейке с опущенной головой. — И тогда я дал себе клятву, что вступлю в разведку и убью их всех до единого. А ты… Тоже потеряла кого-то? — Мама умерла от болезни, дедушка тоже... Так что, да, никого не осталось. Ни близких родственников, ни старых знакомых семьи.. Никого. Больше они не говорили в ту ночь из-за нахлынувшего отчаяния. Никто и не был против. Хоуп не любила блуждать в извечных диалогах про смерть, а Эрен не любил показывать свою слабость. Возможно, именно этой ночью они пришли к выводу, что умеют понимать друг друга даже в тишине. Он был одним из тех, с кем Хоуп могла свободно поговорить по душам и почувствовать облегчение на некоторое время. И совсем не важно, что Эрен в какой-то степени казался ей чересчур импульсивным, иногда даже наивным, но взгляд у него был намного тяжелее, чем у любого взрослого человека. Образовавшееся трио в составе Хоуп, Жана и Эрена иногда рушилось на один день, а потом вновь все разорванные узлы сплетались воедино. Всё было дело в расхождении взглядов, чересчур разных характеров и бурных споров, в конце которых даже Хоуп начала повышать голос. Они удивлялись этому каждый раз. Жан не переносил Эрена. Эрен не переносил Жана в ответ. Но Хоуп знала, что они уважают друг друга, хоть и ещё слишком малы и упрямы, чтобы сказать это вслух. Они любили валяться на поляне под опаляющем солнцем и представлять будущее. Жан говорил, что будет беззаботно скитаться по улицам столицы с нашивкой единорога, а Эрен твердил о прекрасном времени без титанов и пролитой крови. Хоуп не любила создавать воспоминания о завтрашнем дне. — Ты что, даже ни грамма не задумывалась, Хоуп? — поинтересовался Жан, слегка толкнув её в плечо. — Не хочу создавать для себя идеалов, — с улыбкой ответила ему Хоуп, — чтобы при столкновении с реальностью лишний раз не разочаровываться. — Пф-ф, — фыркнул Эрен с долей осуждения и прикрыв веки. — Вот я точно уверен, мы все заживём свободно. Хоуп ему верила. И Жан верил вместе с ней. Это кадетское время шло чересчур быстро и за этот промежуток Хоуп сумела познакомиться почти со всеми, с кем предстояли суровые тренировки. Удивительно, ведь она совсем недавно боялась даже издать малейший звук и предпочитала сидеть в стороне как самый настоящий изгой, изредка кидая взор на окружающих. Но Хоуп никогда не забывала про Энни и её слова. Иногда Хоуп смотрела на неё и замечала, что ничего не меняется. Совершенно. Она по-прежнему сидела одна и даже не стремилась к диалогу со своими приятелями из горной деревушки. Райнер и Бертольд, кажется, подавно смирились с её характером и всё меньше пытались вообще как-либо взаимодействовать с ней. Чего не скажешь о Хоуп. С появившейся уверенностью вырос ещё и интерес к её мрачной персоне, но Хоуп не осмеливалась вступать в контакт. Однако, их диалог все же состоялся, когда они случайно задели друг друга плечами. Тогда Хоуп в шутку гналась за Жаном и Марко, даже не оглядываясь на окружающих. — Ой, чёрт, прости меня. — обернулась Хоуп и ахнула, совсем не ожидая увидеть Энни и уж тем более так нелепо столкнуться. — Да ничего, — спокойно ответила она и заметила неподалёку веселящуюся компанию кадетов. — Вижу, ты всё-таки решила больше не строить из себя тихоню? — Ну-у, наверное, да. Твои слова заставили меня призадуматься и это действительно помогло, — на лице Хоуп появилась едва заметная улыбка, когда она вспомнила тот день. — Не хочешь присоединиться к нам? Наверное, стоило это раньше предложить. — Мило с твоей стороны, но я, пожалуй, откажусь. Хоуп почему-то была рада поговорить с ней, хоть это и продлилось совсем недолго. В её голове даже всплыла мысль, что она единственная, с кем Энни вообще сказала больше всего слов и более или менее шла на контакт. Хоуп не смела её уговаривать, ведь прекрасно осознавала, что поведёт себя невежливо, вторгаясь в личное пространство. Ещё через какое-то время Хоуп пересеклась с ней взглядом на практике по работе с УПМ. — Эй, инструктор! — прокричала Хоуп, отрабатывая навык сохранения равновесия на тренажёре. — Смотрите, на что дерьмо из говногорода способно! Шадис, кажется, не ожидал подобных слов от неё и даже застыл, глядя на то, с какой лёгкостью Хоуп справлялась. Потребовалось совсем немного времени, чтобы освоить УПМ и она считала это своей первой значимой победой будучи кадетом. Энни стояла неподалёку с Бертольдом и на её лице появилось едва заметное удовлетворение. Энни оставалась для Хоуп самой интригующей загадкой и она не совсем понимала, почему каждый раз в ней возгорало желание разузнать поближе эту неприветливую девочку. Возможно, она была такая же, как и сама Хоуп — разбитая и потерянная, но признаться в этом самой себе она не осмеливалась. Они сблизились после очередной тренировки рукопашного боя, когда Хоуп и Энни поставили в пару. Почему-то Хоуп нисколько не переживала, а вот Райнер с Эреном наоборот — наблюдали за ними с небывалым интересом и уже заранее знали победителя. — Вот как? — спросила Энни, приняв боевую стойку напротив. — Теперь ты решила… От неожиданного замаха Хоуп и удара куда-то в область подбородка Энни оборвала свою фразу, но всё равно сумела увернуться, и с помощью приёма ногами с лёгкостью повалила её на землю с весьма громким звуком. Хоуп не скорчила лицо от оглушающей боли, а лишь издала лёгкий смешок и улыбнулась, ведь в её кармане была ещё одна небольшая победа. И плевать, что Хоуп всё равно проиграла в этом бою, но хотя бы заставила Энни слегка пошатнуться и удивиться чрезмерно уверенному действию. Она совсем не узнала Хоуп, хотя отчетливо запомнила образ этой маленькой пугливой девчонки. — Недурно, — кивнула Энни, протягивая ей руку. — У тебя слабые мышцы, но это можно исправить при правильных тренировках. — Хорошо. Когда приступим? Энни слегка приподняла брови, совсем не ожидая получить в ответ подобный вопрос. Но она решила просто промолчать, медленно обходя фигуру Хоуп стороной. Было нетрудно догадаться о её «хитром» замысле, ведь Хоуп сумела ловко увернуться от её подножки и их кулаки оказались перед лицами друг друга. — Сейчас и приступим, — монотонно ответила Энни, слегка сузив свои глаза, концентрируясь. — Когда враг оказывается за спиной, то вероятность проигрыша возрастает в разы. — Да ты не переживай, — ухмыльнулась Хоуп с довольным лицом. — У меня и на заднице есть глаза. Если бы Хоуп заговорила в подобном жаргоне и с такой небывалой уверенностью с Энни в первый раз, то, вероятно, это был бы их последний словесный контакт. Да любой на её месте так бы и сделал, даже Хоуп, ведь она с самого начала была одинокой тихоней, сидящей всегда с краю стола. А сейчас они и вовсе не были удивлены происходящему — Энни, кажется, только от неё и готова терпеть подобное. Жану и Эрену стало даже тоскливо от осознания, что теперь внимание Хоуп было всецело уделено только Энни. И дело даже не в практике по рукопашному, а в извечном нахождении друг с другом и обсуждении всевозможного. Не только они были удивлены их внезапному сближению, но и вдобавок все остальные кадеты, проходящие рядом и перешептывающиеся. Все знают Энни по её неприветливости и постоянному одиночеству, и даже Райнер с Бертольдом всё ещё находились на стадии «принятия» этого весьма странного дуэта в виде их обоих. — Где ты научилась всем этим приёмам? — поинтересовалась Хоуп, очищая морковь на кухне. — У тебя была особая подготовка до кадетства? — Нет. Всему научил отец. — Здорово. Меня учили только землю обрабатывать, да на лавке торговать. — Это разве плохо? Вдруг от своих же слов Хоуп на душе стало тошнотворно, мерзко и отвратительно. Словно она обесценила весь труд своих близких, что вкладывали в неё каждую секунду, проведенную вместе. Энни моментально уловила смену её настроения, но не спешила расспрашивать и уж тем более совать нос не в своё дело, а дала время на обдумывание сказанного. — Не плохо, — наконец, Хоуп переварила все свои мысли и решила ей ответить. — Ведь главное, что рядом с нами была семья...Семья важна, потому что все мы стремимся чувствовать, что принадлежим к чему-то большему, чем мы сами. Про семью диалоги всегда оставляли какое-то непонятное послевкусие, после которого хотелось моментально сменить тему на что-то более позитивное. Не всегда получалось — Энни была дотошной реалисткой, а Хоуп хоть и стала более открытой, но, тем не менее, безотрадные мысли засели глубоко и надолго. Энни Леонхарт позволила ей понять, что главная в жизни опора — это ты сама. Ни родители, ни друзья, а именно ты. У тебя есть только ты. И пусть она по-прежнему оставалась равнодушной практически ко всему, Хоуп давно уже сумела понять, что это далеко не так. Тогда Хоуп отчётливо осознала, что они с ней похожи — обе такие потерянные, не знающие куда правильно ступить, а каждое принятое решение больше было похоже на очередное давящее испытание. Как удушающая проволока на шее. Они были сделаны из завядших цветов, из тревоги и крепких объятий, а когда Хоуп засматривалась в её глаза, то они напоминали голубые гематомы. Энни стала для Хоуп сестрой, которой никогда не было.* * *
850 год. Стена Сина, округ Стохес.
Первые провалы в памяти, кажется, стали посещать Хоуп после зачисления в Военную Полицию и погружения в беззаботную атмосферу Стохеса. Вдобавок ко всем образовавшимся странностям Энни стала замечать её изменившееся поведение: иногда Хоуп могла просто засмотреться в одну точку и выглядеть так, словно находиться явно в другом месте. Хоуп ей не верила, думая, что Энни, наконец, научилась шутить. Это было вполне ожидаемо, ведь они оказались там, куда старательно стремились все эти годы. И по этой причине Хоуп даже не сразу была погружена в курс дела о леденящей кровь битве за Трост, унесшая жизни совсем юных, но таких отважных новобранцев Разведкорпуса. — Точно нигде головой не ударялась? — уточнила доктор, внимательно оглядывая совсем здоровые участки головы Хоуп. — Я совсем не вижу причины твоих провалов в памяти. Хоуп лишь отрицательно хмыкнула и всё равно была тверда убеждена, что с ней, в общем-то, все действительно в порядке. Больше всего волновали её друзья из 104-го, что решили вступить в разведку. Хоуп не знала их дальнейшей судьбы после той ужасающей битвы. — Да врёт она, — вмешалась девушка, показушно дразня. — Видать, с самых первых дней уже хочет отлынивать от обязанностей. Хитч Дрейс раздражала. И раздражала настолько, что даже Энни порой замечала горящий яростным огнём взгляд Хоуп, направленный на светло-русую макушку, и говоривший о желании надавать хороших таких и смачных ударов под её язвительную задницу. Хитч дразнила и Энни, но та почему-то вообще делала вид, что этой маленькой проворной дряни и вовсе не существует. И Хоуп бы тоже так поступала, но они с Хитч, на удивление, поладили спустя совсем небольшой промежуток времени и оказались похожими друг на друга намного больше, чем они представляли. У Хоуп вновь появилась небольшая семья в виде вечно язвительной Хитч, всё той же не особо разговорчивой Энни и Марло. Фройденберг, кажется. Его фамилию Хоуп ещё долго не могла запомнить, но зато в её памяти сразу же отложилась его весьма экстравагантная стрижка. Марло среди них был самым ответственным и даже, пожалуй, намного больше заинтересованным в своей работе. Отчего и показался Хоуп сперва неискренним и чересчур правильным, однако, скоро это переросло лишь в уважение и восхищение. Он не переносил несправедливость, всегда был настроен лишь на горькую правду и твёрдость своих поступков. Возможно, именно благодаря Марло пришло осознание, насколько всё дерьмово даже внутри Стен. Ведь должно быть вовсе наоборот. Вчетвером они любили иногда проказничать, пробираясь на склад за бутылочкой чего-то крепкого. — Бля… Вы втроём, девчонки, пиздец какие сумасшедшие. — еле пробормотал Марло после опустошенной бутылки, валяясь на деревянном полу столовой. Тогда этой великой четвёрке очень повезло, ведь царила глубокая ночь, а капитаны Полиции, если честно, сами храпели, пустив слюну, с отвратительнейшим запахом перегара в своих кабинетах. У них даже особого контроля-то и не было, солдаты могли выполнять поручения с полнейшим безразличием. Хоуп это радовало, всё устраивало и, по правде, было даже стыдно за свою халатность по отношению к обязанностям. В такие моменты в голове Хоуп всплывал образ того самого уверенного мальчика, с которым она говорила про Военную Полицию три года назад. Всё-таки осознание прогнившей системы этого подразделения хоть и пришло, но с явным опозданием. Какая-то часть Хоуп верила, что, возможно, когда-нибудь это искоренится, новая система приведёт к настоящим порядкам, а такого наплевательского отношения солдат уж точно не будет. Когда-нибудь, наверное, но явно не в ближайшие годы. Хоуп верила, что с этого момента жизнь приукрасится сполна, больше не будет переживаний и извечного самоедства. Но однажды Энни разбудила её почти на рассвете, когда до подъёма оставалось ещё несколько часов. — Простите, простите, простите… К её глазам подступили несвойственные слезы, а голос предательски дрожал, словно у маленького зверька. Она опустилась у кровати Хоуп и прикрыла руками своё лицо, сдерживая приступ страшной истерики. — Что… — сонно произнесла Хоуп, протерев глаза, — что случилось? Ответа не последовало, лишь её тихие всхлипывания и какие-то неразборчивые фразы о прощении. Сердце Хоуп забилось сильнее, а тревога возросла за считанные секунды, глядя на Энни совершенно новым взглядом. Но это по-прежнему была она — та самая девочка с приметной горбинкой на носу, со взглядом полного хладнокровия и вечного льда. Однажды Хоуп в шутку сказала, что в объятиях Энни можно превратиться лишь в айсберг и она кивнула головой. Но Хоуп всегда отчётливо знала, что Энни вовсе не ледышка. Её колючая снежная крошка ни разу не тронула Хоуп. — Простите, простите, простите меня… И вновь та же фраза. Хоуп не смела расспрашивать её обо всех скопившихся внутри переживаниях, хоть это и чертовски хотелось сделать. Но вместо нелепых разговоров она лишь обняла её, уткнув голову Энни в своё плечо. Невозможно было предугадать, за что же она так сильно просила прощения и перед кем. Но Хоуп знала, что сможет её простить. Обязательно простит.