Умер заранее

мы вас совсем не слышим хьюстон мы телескопом потрясем а вы планетой потрясите прием

«Еще потрахайтесь там», — я потыкал пальцем в точки, подписанные именами Эванс и Обри, но они все равно не отлепились друг от друга. Чуть дыру в карте не сделал. Я живо вообразил, как он лезет языком ей в рот, и едва не блеванул. Как вообще можно сосаться с этим уродом. У него мерзкая морда и тонкие губы, как два бледных червя. Неудивительно, что девки от Берти без ума; они любят всякую гадость. Как иначе объяснить, что каждая вторая мажется яркой жирной помадой, а на перемене они всем стадом бегают в туалет, чтобы нанести очередной слой. Я пробовал разные цвета, и не раз — на вкус все они как кусок протухшего сливочного масла. С плесенью. Справедливости ради, на губах Эванс эта срань казалась не такой противной. Когда мы лизались в первый раз, она была даже вкусной. Мы ехали домой после СОВ. В вагоне старост. Ну в смысле, Эванс ехала, а я приперся якобы к Лунатику. — Люпин, тут твой друг заблудился, — сообщила Эванс, глядя на меня как на пустое место. — Помоги ему найти дорогу в его купе. — Может, лучше ты мне поможешь? У нее были охуенные глаза. Слагхорн прав, ей бы пошел слизеринский галстук. Но Шляпа показала им хуй. Слизеринцы не получили Эванс на распределении и не получат уже никогда. Охуенные глаза. Хотелось утопиться в них. Ну, то есть утонуть. Вроде бы так говорят, чтобы поразить девку красноречием. Они и сейчас у нее есть. И до сих пор хочется утопиться. Утонуть, да. Я набрал в грудь воздуха, обхватил рукой затылок Эванс и засосал. Она вцепилась в мою рубашку на груди и в плечо, но силенок не хватило, чтобы оттолкнуть. Не больно-то и старалась. — Еблан, — выдохнула Эванс, когда я с ней закончил. С тех пор всякий раз, когда она называет меня ебланом, я вспоминаю наш первый поцелуй. Пиздец как романтично. — Она у него сосет, — шепнули на ухо, и я вздрогнул. Бродяга заглянул через мое плечо и тоже увидел две слившиеся точки. На его лице появилось выражение, какое появлялось на мордашке его кузины Нарциссы, стоило ей оказаться в одном помещении с кем-нибудь, кого не было на родовом гобелене Блэков. — Спорим? — предложил он, сглотнув и пакостно улыбнувшись. — И как мы узнаем? — Сходим туда и посмотрим. Третий этаж, а? — Бродяга сверился с картой и хлопнул меня по спине. — Мантию захвати. — На что спорим? — Мы друг за другом сбежали по потайной лестнице, ведущей прямиком в Западное крыло. — Как обычно, — фыркнул Сириус. — Проигравший в течение суток выполняет все желания победителя. В прошлый раз по вине этой псины я целый день звал Нюниуса «мой господин». Повезло, что все подумали, будто это очередной подъеб. Даже сам Нюниус так подумал. — Идет. Не терпится послушать, как Сириус будет признаваться Мальсиберу в любви. Я надеялся на благоразумие Эванс. Ну не станет же она сосать посреди коридо… Зря я надеялся. Мы замерли под мантией, Бродяга скривился, будто обнаружил, что наступил в дерьмо. Я увидел, как ритмично ходит за щекой Эванс хер Берти, и вздрогнул от омерзения. Давай убьем его. — Долго еще? — спросила Эванс, прервавшись. Тот помотал башкой и жестом велел продолжать. Недоумок. Будь я на месте Обри, мне хватило бы нескольких минут. Это же Эванс. У меня встал, едва я увидел ее на коленях. У Бродяги тоже. Он облизал пересохшие губы и продолжал пялиться. А я не хотел на это смотреть. Берти стоял, засунув руки между булками и стеной, и дергал бедрами, скорее мешая Эванс, чем помогая ей. Это было так отвратительно, что невозможно оторваться. Спустя минут пять душного ожидания он издал булькающий звук, будто вот-вот вытошнит собственный язык, Эванс с облегчением — мне так показалось — отстранилась, поднялась на ноги и присела на подоконник рядом. Она поглядывала, как раскрасневшийся Обри молотит рукой, и тут же отводила глаза. Вид за окном интересовал Эванс гораздо больше, чем опустевшие через пару секунд яйца ее дружка. Будто это не она только что ублажала его. Эванс обладала удивительной способностью прикидываться целкой. Всегда готова, что из-за угла сию секунду выскочит Макгонагалл и спросит, кто заляпал пол спермой. Эванс, конечно же, окажется ни при чем. Да у нее и спермы-то нет. — Мне надо передернуть, — заявил Сириус, когда эти двое, как следует облизав друг друга, свалили. Мне тоже не помешало бы. Мы зашли в ближайший туалет и разошлись по кабинкам. — Бля, она ему сосала, Бродяга. Все понимали, что Эванс дает Берти, раз встречается с ним, но зачем мы поперлись на это смотреть. Хотелось одновременно блевануть и кончить. И забыть увиденное. Но такая Эванс вряд ли когда-нибудь покинет мое воображение. — Ну, он ее парень. Позор девке, которая не берет в рот у своего парня. Ты проиграл, кстати. — Я не хочу, чтобы она делала это снова. Да ей даже не понравилось! — Мне бы тоже не понравилось сосать у Берти-и-а-а, — прорычал Бродяга, тяжко выдохнул, хлопнул дверцей и закурил. Я прикрыл глаза и закусил губу, чтобы смолчать, когда буду кончать, и как сквозь Каве Инимикум услышал: — Давай убьем его. Выходит, мне не послышалось в первый раз. Бродяга на самом деле произнес это вслух. И паскудно ухмыльнулся.