Умер заранее

Столько лет прожил, но так и не оказался в ситуации, когда все пошли с крыши прыгать и меня зовут.

Ночь мы не спали. — Прикройся, а то хер волнуется, — буркнул Бродяга у озера, глядя на голые сиськи Лили, скинул с себя мантию и сунул ей. Я тоже был голый, но моя задница его не трогала. — О чем вы говорите? — прошептала Лили, глядя, как я быстро одеваюсь. — Какое отношение вы двое имеете к… смерти Бертрама? Или это очередной розыгрыш? Скажи, что это розыгрыш, Блэк. Бродяга стоял с такой мордой, будто увидел, как она села мне на лицо. Я был бы не против, кстати. В смысле, чтобы Лили села мне на лицо, а не чтобы Бродяга стал свидетелем этого. Мышцы налились приятной тяжестью, лучше, чем после хорошей тренировки, а вокруг творился такой пиздец, что эта тяжесть быстро превратилась в свинцовую. — Ну, если считать разорванную глотку Берти розыгрышем… — Сириус скривил губы. Так же делала его мамаша, обнаружив у себя на пути кого-то, чья рожа не значилась на родовом гобелене Блэков. — Кровь и правда выглядела ненастоящей. И мало ее, вся в землю ушла. Как целку порвали, — хищно хохотнул он, глядя Лили в глаза. — Одним движением. — Он похабно приоткрыл рот и изобразил толчок бедрами. — Завали, Бродяга, — поморщился я и вытер пот со лба. У меня не было настоящих целок, и я представлял, что девственности девки лишаются с негромким хлопком. Ну типа между ног у них что-то лопается, и начинает хлестать кровь. Хотя я точно знал, что все происходит по-другому. Можно даже не заметить, говорят. — Бляха, Эванс, да прикройся ты уже! — рявкнул Бродяга. Он только прикидывался невозмутимым, а сам ссал, потому и психовал. Лили все еще сжимала в руках мантию, но не надела. Волосы скрывали спину до самой задницы. Посреди бескрайнего моря влажной травы она казалась русалкой, выброшенной на берег. Хвост ей раскроили надвое, и мне мерещилось, что от озера тянется кровавый след. Я схватил Бродягу за плечо и развернул к себе. Он вытянул шею и продолжал пялиться на голые сиськи Лили, чтобы я от злости обосрался. Типа ему все, что я скажу, не интересно, а вот сиськи — другое дело. Он даже яйца свои полапал. — Он точно мертв? Бродяга мелко заржал, будто в минуту помешался: — Не ссы, Сохатый, Помфри не умеет приделывать голову обратно к шее. Она всего лишь волшебница, а не дочка Мерлина. Может, Берти станет привидением и составит компанию Нику? Вот радость-то будет для калеки. Глаза его сделались темными, будто их чернилами закапали. Даже белки. Может, Бродяга сам их и закапал, чтобы развидеть сегодняшний день. Если Берти станет привидением, он будет преследовать нас всю жизнь, потому что после смерти занудство его умножится втрое. Говорят, к старости дерьмище в людях скапливается, они становятся ворчливыми и капризными. А если Обри уже был таким в восемнадцать, во что он превратится через полвека на том свете — страшно представить. Надеюсь, он увидит, как я буду брать Эванс в рот. У меня как раз освободился завтрашний вечер. — Ты понимаешь, что подставил Лунатика? — я взял Бродягу за плечи и встряхнул. Поднявшийся ветер швырял волосы ему в рожу. Типа н-на тебе, дерьмо драконье. Он отрастил патлы с осени, потому что кто-то из девок сказал, что ему они пойдут. Уж не Макдональд ли? Эванс до сих пор стояла одетая в одни только волосы. В другой день я продал бы душу за это зрелище. Может, продать, а? И вместе с ней — совесть, на которой теперь висел мертвый Обри. — Ты неправильно произносишь, Сохатый, — Бродяга вроде начал приходить в себя. — Не «ты подставил Лунатика», а «ты спас мой зад» нужно говорить, понял? Это Лунатик засунул в мешок ту записку. Пришло время расхлебывать. У тебя девка замерзает, ты знаешь? — он так быстро сменил тему, что я не сразу допер, о ком речь. — Синяя уже вся. Как думаешь, если она замерзнет, и мы похороним их с Берти вместе в один день, это будет пиздец как романтично? Я отнял у Лили мантию и заставил надеть. Как это ни прискорбно, сиськи исчезли из виду. Я позже на них посмотрю. Теперь ведь никакой Берти не сможет нам помешать. Остальные шмотки я собрал движением палочки, уменьшил и сунул в карман. — Завтра воскресенье, — отрывисто инструктировал Бродяга. — Пусть все думают, что он с Эванс. Типа сбежали в Лондон на выходные, чтобы сосаться целый день у Фортескью… Хватятся его в понедельник… Лили, едва поспевая за нами, тихо рассмеялась на ходу. Она так быстро перебирала босыми ногами, что они слились в одно молочно-белое пятно. — Боже, Блэк, да Бертрам срать не сядет, если Уставом школы вдруг запретят испражняться. Он скорее лопнет и зальет все вокруг дерьмом, чем нарушит правила. Думаешь, хоть кто-то поверит в то, что он отлучился из замка, не получив при этом тысячу официальных разрешений от Флитвика, Дамблдора и кошки Филча? — Лили остановилась, и мы тоже встали по обе стороны от нее. — Ну, может, ему семя в голову ударило, — оскалился Бродяга. — Так хотел тебя выебать, что помешался и впервые в жизни пошел против воли декана. Да мало ли куда Берти приспичило отлучиться. Вспомнил, что мамаша денег не прислала, и решил смотаться домой, например. В спальне Лили с размаха села на мою кровать и спрятала лицо в ладонях. Я подумал, что она без трусов сейчас, и ее смазка останется на мантии Сириуса. Ну и как теперь спать спокойно? — Уже скучает по жениху, — заговорщически сообщил мне Бродяга, гримасничая. Сраный клоун. Он рывком стянул футболку через голову и швырнул в корзину. Схватил с тумбочки сигареты, которые мы покупали у кого-нибудь из магглорожденных, распахнул окно и закурил. — Как ты можешь быть анимагом, Блэк? — выпалила Лили, отняв руки от лица и вскинув подбородок. А, точно, Бродяга же спалился. Ну, что уж теперь деликатничать, тут он прав. — Минерва говорит, что я большой умничка, — издевательски просюсюкал он, затянувшись. Бродяга окинул ее тяжелым, вязким взглядом, примерно как девок на плакатах, которыми мы позапрошлым летом увешали все стены в моей комнате. Плакатами увешали, а не девками, мы же не варвары, как Вальбурга. На Гриммо тоже такие были, но я ни разу не был у Сириуса в гостях. Он описывал. С подробностями. И показывал маггловские журналы, где их печатали. А потом мы дрочили наперегонки. Но все эти девки были хуже, чем Эванс. — Красивая ты, Эванс. Особенно ноги, — бесстрастно оценил Бродяга, избавляясь от окурка. — Мы все нажремся дерьма из-за этого, вот увидишь. — На себя посмотри, — фыркнула Лили, будто речь шла об уродстве типа огромного сопливого носа. — Погоди, — Сириус махом стал серьезным и потянул носом, — а где твои туфли, Эванс? Я глянул на босые ступни Лили и вспомнил, как они касались моих ног, пока я ее трахал. Небольшие, узкие, чистые. Может, девки их каждый день моют с мылом, чтобы были белыми и не воняли. Лили нахмурилась, вытянула носок, рассматривая свои аккуратные пальцы, будто обувь могла от этого появиться, и еле слышно ответила: — Там остались. У озера.