Человек в оковах
5 октября 2022 г. в 19:16
Цепи свисали с крюков, вбитых в дальнюю стену. Пришлось обойти платформу, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь, и я обошла, хотя ноги подкашивались, а подошвы сапог скользили по серой плесени.
Воняло ужасно. Плотный, концентрированный запах гниющей плоти, смрад заражения и человеческих экскрементов резал глаза. Ты встречала вещи и похуже, убеждала я себя, вновь невольно воскрешая в памяти северные деревни и городок Шао в провинции Шу, некогда, до Смешения, славный керамикой.
Ты встречала вещи и похуже, Мин-цзэ, это же дворец твоего господина и повелителя, тут же кроме него самого не может быть ничего по-настоящему страш…
Свет талисмана выхватил висящее на цепях тело. Меня затошнило. Но я смотрела, не в силах отвести взгляд. Мысли заметались.
Некогда он был человеком, мужчиной. Теперь исхудавший, отвратительно короткий обрубок едва прикрывали заскорузлые тряпки и длинные свалявшиеся волосы.
Он висел на железных кольцах, перехватывающих пояс и впалую грудь. К каждому кольцу крепилось две цепи по бокам, еще одна, с плоскими, грубо сработанными звеньями, шла к ошейнику — толку в нем не было никакого, тонкая шея в окове смотрелась будто в слишком широком воротнике.
Там, где металл впивался в кожу, проходили глубокие сине-черные пролежни, длинные багровые шрамы пересекали их тут и там, воспаленные, как ожоги.
Но не это было самым страшным. У человека в цепях не было конечностей. Правую руку ему отрубили выше локтя, обмылок с почерневшей оскольчатой костью причинял, должно быть, дикую боль. Левую вывернули из сустава, и я даже с пяти шагов могла разглядеть гноящуюся, глянцевую капсулу, незаживающую желто-серую рану на месте плеча.
Что у него с ключицей? Бездна, да как он жив?!
У него не было ног, вместо них — только ровные срезы на ладонь ниже таза. Они выглядели чуть лучше, чем ошметки рук, их явно чем-то прижигали. Вряд ли, конечно, автор пытки преследовал благую цель.
Тем не менее, человек был жив. Он снова застонал, почти неслышно, и попытался приподнять голову. Волосы грязным занавесом падали на узкое лицо. Нехорошо заостренное, изможденное лицо умирающего.
Во рту стало солоно, я насквозь прокусила изнутри щеку. Один глаз пленника был на месте, запавший и темный, на месте второго зияла провалом глазница, слипшиеся ресницы обрамляли ее жуткой тенью. В глубине белели подсохшие волоконца нерва, я почему-то очень хорошо их рассмотрела.
Я сама не заметила, как подошла ближе, болезненно всмотрелась в тонкие черты. Скулы человека, казалось, вот-вот вспорют сухую изжелта-бледную кожу.
Свет моего талисмана искоркой отразился в зрачке напротив.
Под ногой что-то звякнуло. Я поспешно глянула вниз: на полу прямо перед пленником лежали осколки меча, лезвие обломилось у самой перламутровой рукояти, стальные щепки уже начали покрываться вездесущей серой плесенью.
Человек в цепях издал хрип, надсадный звук из самого горла.
— Извини, — тихо проговорила я, поспешно отступая. — Мин-цзэ была неосторожна, прости ее.
Вежливость осела на языке зыбким привкусом крови.
Я отступила еще дальше и, развернувшись, едва ли не бегом рванула к выходу из тюрьмы. В голове колотился только страх, а сердце сводило от сочувствия. И сильно, невообразимо сильно зазудели пальцы.
Господин наш и Повелитель Трех Миров, объединивший эти самые миры лорд Ло Бинхэ, давным-давно скинул текущие дела своего царства на советников, а сам предпочитал военные походы, подавления мятежей и сражения с самыми разными тварями, тут и там поднимающими голову в смутных землях, родившихся из пучины Смешения. Ничуть не удивительно, что он оставил Цветочный Дворец совсем скоро после нашей свадьбы. Торжество, положа руку на сердце, было скромным, мой клан Дун не мог дать ни хорошего приданного, ни достойных связей, почти не имел влияния и прозябал в северных предгорьях, предпочитая скромно хранить невеликие свои тайны.
Так или иначе, лорд Ло путешествовал в наших местах, встретил меня и пожелал себе. А наш господин и повелитель всегда получает желаемое. Я вошла в его гарем шестьсот четырнадцатой женой, далеко не самой красивой и уж точно не в первой сотне значимых.
Весной мне исполнилось тридцать четыре, не возраст для заклинательницы, но почти приговор для незамужней девицы. До встречи с лордом Ло я о замужестве вообще не думала, у меня были ученики и помощники в ордене, а шисюны и глава относились ко мне с уважением.
Но тем не менее, я здесь. Гарем (большая из его человеческой части) живет на бесконечно достраиваемой женской половине Цветочного Дворца, но ходить вроде бы никуда не запрещено.
По крайней мере, наш господин ничего такого мне не говорил. После брачной ночи я поселилась новых покоях, где я теперь лежала без сна, глядя в потолок.
За ширмой вздыхала служанка, совсем юная девочка, подобно всем вокруг влюбленная в лорда Ло до горящих щек. Все разговоры со мной она могла вести только о добродетелях моего мужа, жутко смущалась, теребила вышивку и отводила блудливые глаза.
Если лорд Ло вдруг соблаговолит почтить мою спальню еще разок, надо будет предложить ему трахнуть уже девочку, может, тогда она успокоится. А то совсем безмозглая.
Хотя не похоже, чтобы он собирался интересоваться мной впредь. Император свое получил, утолил очередную прихоть, император может нестись дальше на демоническом коне, подавлять бунты, казнить несогласных и обхаживать новую, шестьсот пятнадцатую красавицу.
Служанка всхрапнула, и я вздрогнула, сморгнула мысли.
Глупая девчонка, мой единственный здешний компаньон. Когда я вернулась сегодня с прогулки, бледная и с колотящимся сердцем, она легко поверила, будто я испугалась ядовитой змеи в саду.
Постель пахла жасминовыми благовониями, шелковые простыни холодили спину. Невесомый полог скрадывал интерьеры комнаты, залитой лунным светом. Обстановка казалась мне картиной, начерченной пальцем в пепле: низкий столик, резные сундуки, большое бронзовое зеркало и еще один столик перед ним, меч на кованой подставке, мой Хэпин, «мирный», в потертых зеленых ножнах. Они казались черными сейчас.
Я закрывала глаза и видела измученного пыткой пленника в старой Водной Тюрьме. Снова слышала звон расколотого клинка под ногами, снова дыхание замирало в груди от чужого хрипа.
По потолку скользили тени. Окно выходило в сад, где гулял ветер, гнул к земле кусты глициний и пионовые заросли.
Я тихонько встала, обулась, накинула верхние одежды одним слоем, перепоясалась. Служанка вздохнула у себя в закутке, заворочалась, но не проснулась.
Бесшумно ступая, я взяла со стола свою лекарскую сумку, которую по въевшейся в кости привычке никогда не разбирала до конца. И хорошо. Если открывать сундуки и копаться в снадобьях, непременно разбужу А-Тянь, и тогда не миновать расспросов.
Тем более, я понятия не имела, как буду все это объяснять.
Зато знаю, что мне нужно. Горячая вода, чистые тряпки, тонкая шпилька, пустые талисманы, иглы и настойки, шелковые нитки, костяная игла, острый ланцет, крепленое вино, а лучше байцзю, календула и кровохлебка… где бы все достать посреди ночи?
А-а! Бездна! Сделаю, что смогу. Иначе точно не усну.
Сделаю, небожители мне свидетели, большую-пребольшую глупость.
Заглянув в гардеробную комнату, я прихватила с собой теплый плащ. Стояла ранняя осень, сад полнился росой и прохладным ветром, а шелковое ханьфу на мне совершенно не грело. До чего бестолковы и сложны дорогие наряды.
В глубине души мне отчаянно нравилось наряжаться, хотя подбирать ткань и узор я не умела: мой учитель, глава клана Дун, был сдержанным человеком, увлеченным совершенствованием, и той же сдержанности во всем требовал от нас.
Проще размышлять о платьях, чем задумываться, какого демона я вот сейчас творю.
Весь мой клан можно было бы купить за красный тяжелый шелк моего свадебного одеяния, расшитого золотой нитью так густо, что рукава весили как хороший плетеный доспех. На моем головном уборе расправляли крылья крошечные золотые птицы (конечно, не фениксы) с рубиновыми глазами, на мне был пояс из тонко подогнанных друг к другу пластинок эмали, какие носят богатые женщины запада, а серьги — снизки крупных гранатовых бусин — касались моих плеч и больно оттягивали мочки.
Мой жених стоял рядом, весь в багрово-алом, и поклоны наши мы приносили на закате. Лорд Ло, говорили, любит закаты, будто бы они напоминают ему пожар войны, вознесшей его к вершинам власти и славы.
Я так не думаю. В тот день лорд Ло не смотрел на небо, он любовался мной, очередным цветком своей коллекции, и мое сердце сладостно томилось под его сияющим взглядом. Недолго томилось.
Миновав знакомые заросли глициний и полудикую бамбуковую рощу, которая отчего-то нравилась, по слухам, Первой Супруге, я свернула направо, мимо причудливого каменного обелиска, трофея из северных земель, мимо темнеющей у пруда круглой беседки с изогнутой крышей пагоды, мимо маленького храма, где день и ночь горели фонари.
Стража перекликалась на стене, но сад стоял безмолвный и тихий. Я шагала быстро и бесшумно, плотнее прижимая к груди лекарскую сумку под плащом. Тонкая шпилька удерживала мои волосы, ее неудачно воткнутый кончик холодил затылок.
С моей свадьбы прошло три недели, луна из крошечного обмылка успела воскреснуть в почти полноценную белую бляшку, но сегодня, на мое счастье, она пряталась за тучами.
Вот-вот обещали зарядить осенние дожди, в воздухе пахло сыростью, прелой землей и ночными цветами, дымной горечью далеких костров армейского лагеря, раскинувшегося за стеной, благовониями маленьких садовых храмов, потрошеной рыбой и смолой. И чем дальше я уходила от павильонов дворца, тем сильнее мне чудилось зловоние старой тюрьмы.
Конечно, я его выдумывала.
Я никогда не жаловалась на память и без труда отыскала вход. Говорят, раньше знаменитую Водную Тюрьму Хуаньхуа окружал настоящий лабиринт, однако времена те, видимо, давно прошли, и сейчас от него осталось только окруженное полуразрушенной стеной маленькое здание, коморка меньше овечьего сарая, за дверью которого скрывался путь вниз, в не слишком-то разветвленные коридоры подземелий.
Может, лабиринт находился вовсе не в саду? Накануне днем я блуждала по этим самым коридорам довольно долго, то и дело натыкалась на заваленные камнями ходы.
Откуда мне знать, если на то пошло. Мне дела нет, а спрашивать — так у кого? Большинство соседствующих со мной сестер по гарему — полуграмотные спасенные рабыни, которые не знают, чем солодка отличается от женьшеня. У них разговоров только о заколках, новомодной манере повязывать пояса да о том, как сошлись в тысячной битве супруга Ша и супруга Лю.
Супругу Лю я видела однажды мельком, издали и со спины: грациозный силуэт в дымчато-розовых шелках, тяжелые волосы в строгой косе. Супругу Ша — не встречала, и сестрицы единодушно говорили, что к лучшему.
Дверь в подземелья снова не была заперта, никакой стражи. Будто об этом месте обитатели дворца единодушно позабыли.
Я проскользнула внутрь, спустилась по земляной лестнице, придерживаясь за стену, ощупью миновала первый поворот и только тогда решилась зажечь талисман. Путь озарило дрожащее золотое сияние. Дрожала, конечно, всего лишь моя рука. Пришлось остановиться и подышать — пляшущими тенями я сама себя пугала.
Зал нашелся там, где я помнила, на месте была и платформа, и пленник. Отрешившись от зловония, я подошла поближе и закрепила несколько талисманов на стене.
Стало посветлее. Человек в цепях дернулся, ошарил пространство перед собой полуслепым взглядом. Повернуть голову у него не хватило сил.
— Здравствуй, — прошептала я и постаралась улыбнуться. Плевать ему, конечно, было на мои улыбки, ну так и что же. — Я не обижу.
Человек уставился на меня, не мигая. В освещении сухое заостренное лицо его казалось лицом мертвеца, на щеке толстым слоем подсохла кровавая корка. Под ней по челюсти ползла нехорошая черно-желтая гематома.
Но единственный глаз, пусть запавший, широкий, как при сильнейшем обезвоживании, был красивого разреза. На светлой дымчато-зеленой радужке я разглядела крошечные темные крапинки.
Я осторожно, стараясь двигаться как можно медленней, присела, собрала осколки меча, едва не раня руки, краем плаща отерла серую плесень с перламутровой рукояти и бережно сложила все кучкой чуть в стороне.
— Вот, смотри, они здесь, если у меня ничего не выйдет, я все верну где лежало, договорились?
Пленник молчал. С запекшихся губ не сорвалось ни звука.
Я сняла плащ и свернула, положила рядом, пристроила поверх сумку и медленно-медленно приблизилась.
— Позволишь мне попробовать снять эти штуки? — конечно, вряд ли что-то получится без ключей и печатей, оковы наверняка зачарованы, но попытаться стоит, верно?
Человек моргнул. Во взгляде мелькнула тень эмоции, но я бы не взялась судить, о чем он подумал. Стараясь дышать очень ровно, я коснулась железного кольца у него на груди. Мне очень не нравились синяки и водянисто-мягкий отек слева на выпирающих ребрах. Наверняка трещины в костях, причем недавние, с такими травмами дышать невыносимо.
С такими травмами, как у него, в целом, вообще-то не живут.
Вот только незнакомый бедолага жил. Едва жил.
От идеи попытаться взломать замки пришлось отказаться: кольца оказались абсолютно литыми. У меня возникло нехорошее чувство, что пленника заковывали прямо вот так, наглухо. Тогда понятно, почему настолько плохо выглядит кожа вокруг железа — оберни-ка себя раскаленным металлом. Цепи тоже не имели ни замков, ни механизмов.
Плохо.
— Плохо, — поделилась я вслух, стараясь говорить тихо и ласково, как с умирающим животным. Уж не знаю, насколько бедняга меня понимал. — Ну ничего, ничего. Потом придумаю что-нибудь, ладно? А сейчас давай-ка тебя немного оботрем, мне нужно все хорошо осмотреть.
Шелковое верхнее платье отлично раскроилось на ворох широких бинтов, рукава пошли на тряпки. В одних нижних одеждах я совсем не мерзла, в крови кипел адреналин.
Руки дрожали. Где, во имя небожителей, твой профессионализм, а, старший лекарь Дун Сяомин? Где он, спрашивается?
Вода у меня с собой была, по пути я набрала полную фляжку из садового фонтана с карпами. Жаль, у меня никогда не водилось мешочка цянькунь, но вот фляжка на четыре ведра была. И хвала Небу.
Почти вся она, все тряпки и треть бинтов ушли на попытки кое-как пленника почистить. Я начала с обрубков ног и постепенно поднималась выше.
Странно, что гениталии были у него на месте, пусть яички превратились в сплошную гематому. Кожа на бедрах тоже пестрела синяками, синяки и ссадины покрывали впалый живот.
Кровь во многих местах схватилась с гноем в толстую коросту и пристала намертво, приходилось долго и медленно все размачивать. Но среди грязи почти не было выделений, от пленника только самую малость тянуло мочой, ее запах я едва различала за прочей вонью.
Скорее всего, инедия. Что с одной стороны хорошо, вряд ли беднягу тут кормили. С другой стороны, тратить силы на инедию в подобном состоянии… почему он еще жив, демон меня подери?! Ах да, он уже меня подрал, и это было весьма приятно.
От неуместной мысли я хихикнула. Звук получился нервный и писклявый.
Пленник почти не реагировал на меня, ни когда я поднялась выше и принялась отмывать засохший гной с обрубков рук, ни когда стирала грязные разводы с тощей груди. Он только следил за мной сквозь слипшиеся полуопущенные ресницы.
Я чувствовала его пробирающий взгляд.
Последним я умыла тонкое костистое лицо, бережно, свернутым в тампон обрывком протерла веки над пустой глазницей, промыла сухой рот и попыталась напоить пленника остатком чистой воды.
Он глотал с трудом, но глотал, потом закашлялся, из уголка губ потянулась ниточка кровавой слюны.
У него не было языка, только влажный, незаживший ошметок. Я пощупала под челюстью, но подъязычная кость вроде бы уцелела.
Спутанные волосы пришлось кое-как собрать в косу. Ломкие безжизненные пряди пропитались подземной сыростью, я попыталась расчесать их пальцами, почти без толку.
Коса в готовом варианте спускалась ниже обрубленных бедер. Висела дохлой змеей.
Я ничего о нем не знаю, твердила я себе словно сутру в медитации. Я ничего не знаю, может, он и заслужил, может, он очень, очень-очень плохой человек.
Я видела много всего. Черную лихорадку, демонов-людоедов, вывернутые наружу кишки и как у живого человека безглазые черви-долгоносики выедают печень. Я видела насильников и убийц, казнимых на городской площади и видела изнасилованных и убитых, как заклинатель и как лекарь.
Но я никак не могла придумать, что мог сделать человек, заслуживший такую участь. Предать страну? Предать императора? Предать императора десять тысяч раз?
Все равно. Предательство карается смертью, пусть даже мучительной и неблагородной, но ни одно преступление в целом мире не должно вести к такой ужасающей жизни.
Ни насилие, ни предательство — разве что этот человек обрек кого-то на такое же существование. Но почему-то я не хотела в это верить.
Пленник следил за мной единственным глазом, мутным от боли и обезвоживания. Тонкое лицо мертвеца, лишенное кровавой корки, заострилось, кажется, еще сильнее.
Милосерднее будет подарить бедняге смерть.
Но я лекарь, не палач. Не в моем праве решать, кому умереть, не мне тревожить круг перерождений. В моем клане испокон веков соблюдается заветное правило: лекарю не должно решать, кому жить, кому умереть.
Руки жили своей жизнью.
Я прижала пальцы к едва бьющейся жилке под бумажной кожей тощей шеи и медленно, в три этапа, выдохнула через нос. Ци слабо пульсировала в такт кровотоку. Ту-тух, ту-тух, гаснущим отблеском толкалась в подушечки пальцев.
Я сосредоточилась и направила свою — чужой на помощь. Прямое вливание, топорный бестолковый способ, и нужно быть осторожной с такими слабыми искореженными меридианами.
Но у этого человека еще тлело в даньтяне золотое ядро, у него еще хватало призрака сил поддерживать инедию, и его каналы пили мою ци жадно, как иссушенная солнцем, раскрошенная в пыль земля.
Я не собиралась отдавать слишком много. Это было бы заметно, а кроме того, силы мне еще понадобятся. Одним потоком ци не обработать раны и не остановить заражение.
Так что спустя полпалочки благовоний я отняла руку и сморгнула пелену лекарского транса.
Пленник дышал теперь чуть глубже, тревожный взгляд единственного глаза приобрел некоторую осмысленность.
— Вот так, — сказала я, переводя дух, просто чтобы разбавить густую тишину. — Вот так, даочжан, должно стать получше.
Не знаю, отчего в тот момент мне захотелось обозвать его монахом, но, кажется, я ошиблась: пленник странно дернул изодранным ртом.
— Ладно, не даочжан. Тогда господин? Нет, не господин? Как же этой Мин-цзэ тебя называть? Диди, младший братик? Сколько тебе лет, Мин-цзэ ведь не знает, может, ты ее старше?
Продолжая болтать, я перебрала те настойки, что успела прихватить, расставила темные флаконы с притертыми крышками в ряд на каменной платформе. Итак, кровохлебка, крапива и драгоценный женьшень, и яд демонической синей устрицы, и вытяжка из пульсирующих плодов желтого драконьего дерева. Повыше закатав рукава нижних одежд, я вдела толстую шелковую нить в изогнутую костяную иглу.
Взяла прихваченный в последний момент кувшинчик байцзю, поднесла пленнику к губам.
— Вот что, братец, давай-ка, один глоток. Только постарайся не потерять сознание, хорошо? Я надеюсь, ох, гуева Бездна, надеюсь, это не нарушит течение твоей гуевой инедии? Не уверена, что тебе сейчас полезно будет часто и помногу есть, так что?..
Пленник послушно сглотнул, даже скривился, изможденное иссушенное лицо расчертили морщины, глубокие, как у древнего старца. Потом он закашлялся, кровавая пена вскипела на губах, и замерла перепуганной мышью — не сделала ли хуже?! Хотя куда уж хуже, честное слово.
Но нет, приступ кончился, и пленник снова задышал глубоко, с тихим всхлипом.
Откупорив флакон кровохлебки, я взяла ланцет и занялась мертвой тканью на обрубках рук.
Крови почти не было, я иссекала кровь и гниль, вымазавшись по локти, и, когда закончила с той рукой, где цела была ключица, успела двадцать тысяч раз проклясть саму идею.
Талисманы на стенах прогорели на три четверти, и скоро мне стоило бы вернуться обратно в комнаты. Продолжить можно будет и завтра, а вот если А-Тянь меня хватится, начнет расспрашивать.
Она наверняка на кого-нибудь шпионит, этим ведь занимаются служанки в императорских гаремах.
Все время, пока я работала, пленник молчал, только иногда с губ его срывались рваные вздохи. Взгляд единственного глаза в самом деле приобрел осмысленность, он следил за мной, едва повернув голову, насколько хватало крупиц его сил, и иногда только смотрел на сдвинутые в сторону обломки меча.
Если бы я даже спросила, он не смог бы ответить, поэтому про меч я благоразумно помалкивала.
— …что же ты такого натворил, братец, изнасиловал и убил императорских родителей, причем обоих сразу? Продал нашего повелителя в публичный дом западных демониц? Возжелал его любимой супруги, одной из? Знаешь, я видела множество пыток, у нас в Шу люди славились резчиками по камню и пыточных дел мастерами, а еще видела болезнь в городке Шао, чуму, которая выворачивает кости наружу. Слышала, раньше, до Смешения, где-то недалеко от земель Хуаньхуа резвились сеятели, от их заразы человек вообще сгнивает заживо, ты представляешь?.. так вот, ты, братец, выглядишь гораздо хуже.
Зачем я все это делаю, стучало в голове, пока я болтала, резала и шила, выбирая осколки плечевой кости из раны, вычищая мертвую плоть и закрывая едва кровоточащие сосуды. Как ни странно, кость разломилась только поперек, трещины вверх к суставу я на первый взгляд не обнаружила, и сам сустав тоже оказался более-менее цел, только воспален — инфекция поднялась от незакрытой раны и, видимо, сдерживала ее только упрямая заклинательская ци.
Провозившись три палочки благовоний кряду, я сочла, что в нынешнем положении лучше не сделать, зашила вычищенную рану, оставив туго свернутый шелковый шнурок на манер дренажа.
Что ж, если шелк не даст воспаления… хотя тут одно сплошное воспаление и безнадега.
Безнадежный случай, малышка Сяомин, совершенно безнадежный. Разве даже если тебе каким-то чудом удастся собрать остатки этого человека в нечто жизнеспособное, разве подобное существование назовешь хотя бы подобием жизни?
Ведь не в моих невеликих силах вернуть ему плоть… или в моих? У нас в клане ходило множество историй о тайный техниках, что хранят большие заклинательские школы. Может статься, среди них найдется что-нибудь, способное мне помочь. Может быть, если мне совсем уж несказанно повезет, император хранит в своем дворце среди трофеев и трофейные тайные знания?
Во дворце точно есть библиотека и наверняка должен быть какой-нибудь сановитый лекарь.
План, совершенно сумасшедший, рождался прямо на ходу.
— Вот что, — сказала я своему новому невольному пациенту, отходя на шаг и критически оглядывая проделанную работу. Все, разумеется, выглядело отвратительно плохо, но немножечко, вот на полцуня получше, чем в самом начале.
— Вот что, — повторила я, чувствуя ничем не обоснованное воодушевление. — Постарайся не умереть до завтра, завтра я еще приду, у меня есть несколько идей. А сейчас, прости меня, мне пора бежать, пока А-Тянь меня не хватилась, хорошо? Только пожалуйста, пожалуйста, постарайся до завтра не сдохнуть, это же будет ужасно обидно, если ты вот так теперь помрешь. Хорошо?
Пленник поглядел на меня и медленно опустил ресницы. Я предпочла счесть такой жест выражением согласия, быстро собрала свои вещи, кое-как отерла руки остатками тряпья и опрометью бросилась наружу, едва поклонившись на прощание.
Думаю, бедняге все равно на мое условное вежество, так?
Я бежала со всех ног, стараясь прятаться в тенях и смотреть по сторонам, и всеми силами гнала из головы холодные пугающие мысли.
В неверном свете догорающих талисманов светлая крапчатая радужка единственного глаза пленника дробилась малахитовой зеленью. Того редкого, чистого оттенка, который так нравился во мне Ло Бинхэ.
К счастью, рассвет только-только занимался над императорскими садами, и мне вполне благополучно удалось вернуться в комнаты.
А-Тянь с утра подозрительно принюхивалась, пришлось соврать, что мне не спалось и пришлось выпить байцзю. Хорошо, что я догадалась втереть это самое байцзю в руки и шею вместе и засунуть в рукав мешочек сушеной полыни.
Резкие запахи сокрыли вонь подземелий и позволили мне беспрепятственно продержаться до купален.