Цветы Поднебесной
10 октября 2022 г. в 08:50
После, отмывшись и плотно позавтракав конджи с рисовыми лепешками, я час посвятила обязательной медитации, после которой ощутила небывалый прилив сил, несмотря на бессонную ночь.
Страх сменился болезненным воодушевлением, хотя умом я понимала — если о моей «находке» хоть кто-нибудь узнает, это может сулить огромные неприятности.
Что натворил этот человек? Кто он такой?
Наверняка можно как-то выяснить, но это не первостепенно. Первостепенно сохранить ему жизнь, настолько хорошо, насколько возможно в данных, э-э… обстоятельствах.
— А-Тянь, — окликнула я служанку. Та вздрогнула, поспешно отложила вышивку и вскочила, едва не своротив бумажную ширму с крутоверхой красной пагодой.
— Г-госпожа Дун!.. Ах, простите ничтожную!
— Ничего, успокойся. Лучше скажи, в Цветочном Дворце ведь есть библиотечное собрание?
— Есть, — с сомнением протянула А-Тянь, наморщив хорошенький лобик. «Усики цикады», торчащие из аккуратной прически, в самом деле делали ее похожей на насекомое с радужно-зеленой спинкой из переливчатого шелка. — В восточном крыле, только зачем госпоже?..
— Твоя госпожа, А-Тянь, умаялась от скуки, а в своем клане была лекарем. Я хотела бы поискать интересные исследования, наверняка у моего супруга-императора хранится немало занимательных трудов.
— Его императорское величество знает, знания — драгоценное сокровище, — согласилась А-Тянь. — Госпожа позволит ничтожной проводить ее?
— Госпожа будет просто счастлива, — кивнула я. — Только… найди мне платье поскромнее, не хочу сверкать на солнце.
А-Тянь явственно проглотила возражение, послушно поклонилась и вскоре принесла мне новый верхний халат, пыльно-розовый, с мелкими цветами сливы по подолу.
Я оделась, позволила ей поправить жемчужные гребни у меня в волосах, и, после того, как А-Тянь осталась кое-как довольна моим видом, мы отправились в библиотечный павильон.
Он в самом деле расположился в восточном крыле, соединенный с основным дворцовым комплексом крытой галереей, чьи окна выходили на малый персиковый сад. Там журчал фонтан, над водой кружили стрекозы и слышался женский смех.
Стражники в наборных доспехах и с оскаленными мордами вместо лицевых щитков на шлемах, стояли истуканами через каждые сорок шагов. От А-Тянь я знала, что в огромной женской части дворца полно неоскопленных мужчин-солдат.
— Они так боятся гнева повелителя, что и взгляда не осмелятся поднять ни на одну его жену или наложницу! — заверяла она. — Госпоже нечего опасаться.
Я не опасалась, с любым из мужчин, не следующих пути совершенствования, я справилась бы даже без меча. И все-таки неподвижные фигуры стражи тревожили меня.
Может, взгляд они и не поднимают, но замечают наверняка все. У стен любого дворца есть глаза и уши, говаривал досточтимый глава Дун, нужно всегда оставаться настороже.
Библиотека оказалась чудесным прохладным залом. Шкафы перегораживали его ровными рядами, по стенам светились талисманы тишины и служанки, тонкие, как веточки, в карминно-красных халатах, не спеша перекладывали книги и свитки.
Завидев меня, они кланялись, хотя вряд ли хоть одна опознавала меня в лицо как новую жену императора.
Евнухов и комнатных девушек здесь наверняка учат, мол, видишь хорошо одетую даму, склонись, верно, она жена или наложница. Лучше перебдеть!
Усмехнувшись мыслям, я велела А-Тянь выяснить, где здесь раздел медицины, получила указание и вскоре на самом деле отыскала нужные стеллажи.
Кто бы ни вел здесь картотеку, дело свое он знал, книги и свитки делились по темам. Я бегло просмотрела разделы ядов и редких демонических инфекций, задержалась на свойствах фантасмагорической растительности Бесконечной Бездны (я даже не знала, что в Бездне вообще что-то может произрастать!), и гораздо тщательнее изучила трактаты на полках, посвященных тлению и болезням плоти.
Глаза разбегались. Знать бы, что искать…
Набрав побольше книг и свитков с самыми многообещающими названиями, я расположилась за одним из низких столов, подобрав ноги на мягкой вышитой подушке, и отослала А-Тянь погулять.
— Но госпожа!.. — возмутилась та.
— Иди-иди, нечего стоять над душой! Можешь принести мне бумаги и туши, а потом иди, вон, с девушками поболтай или по саду погуляй. Я надолго здесь.
Поджав губы, она притащила просимое и удалилась, всей семенящей походкой и положенным образом склоненной спиной выражая неодобрение.
Я чуть перевела дух, почесала нос и торжественно раскрыла первый трактат, «Заметки об искусстве лекарского созидания», оказавшийся презанятнейшим хирургическим трудом.
В котором, разумеется, ни слова не нашлось о каких-нибудь тайных способах вырастить человеку хотя бы новый глаз, не говоря уже о руках.
Ну что ж. Было бы странно сразу найти ответ.
Насчет оков я надеялась на меч, в конце концов, клинок заклинателя способен разрубить многое. А если нет, на ум приходил тот кинжал из вулканического стекла, наверняка где-нибудь можно раздобыть что-то наподобие, такие вещи крепче алмаза. Если не поможет, тогда и будем думать, как быть.
Древние авторы писали о том, как очистить меридианы, поврежденные демоническим ядом, как быстрее срастить кости, куда направить ток ци, чтобы ускорить заживление позвоночника, как справиться с пробитой головой и темным проклятьем.
Я наткнулась на подробное описание теории о пересадке киноварного зерна от заклинателя заклинателю и даже на рассыпающийся, пахнущий застарелой кровью дневник в переплете из человеческой кожи, где автор ужасающим почерком делал заметки об экспериментах с расколотыми душами и самой черной некромантией.
Все, что угодно, кроме нужного, разумеется.
Что ж, если был бы способ заново нарастить плоть на обрубок тела, кто-нибудь непременно бы им воспользовался, подумала я раздраженно, откладывая в сторону очередную стопку листов. Раскрыла следующую книгу и замерла.
«О свойствах Луны и Солнца и влиянии приливов» гласило название, однако описывалась там вовсе не астрономия.
Автор писал о растении, которое, по его мнению, могло служить вместилищем души, неотличимым от человеческого тела.
Я почувствовала, как дрожат мои руки. Неужели хоть что-то полезное?..
— Приветствую младшую сестру, — раздался над моей головой мелодичный женский голос.
Я подняла взгляд и тут же вскочила, сгибаясь в поклоне. Свитки и исписанные бумажные листы посыпались на пол.
— Недостойная Сяомин приветствует благородную супругу Лю!
Супруга Лю кивнула, жестом повелела подняться и указала обратно на подушку.
— Прошу, сядь, я не хотела отвлечь тебя, сестрица. Просто не ожидала встретить здесь кого-то столь увлеченного и решила поздороваться.
— Благородная супруга вовсе не отвлекла недостойную, — заверила я, послушно усаживаясь.
Супруга Лю плавно опустилась рядом, скрестив ноги на южный манер, и по-простецки обхватила руками колено.
Я разглядывала ее из-под ресниц, стараясь не пялиться совсем уж бесстыдно.
Говорили, Лю Минъянь — самая прекрасная женщина в Поднебесной, говорят, она командует личной гвардией императора и не только одна из главных его жен, но и преданный друг его и советник, одна из немногих, к чьим словам император действительно прислушивается.
Что ж, я мало что смогла бы сказать о ее красоте: супруга Лю носила дымчатую розовато-лиловую вуаль, скрывающую всю нижнюю половину лица. Чайные строгие глаза, длинные темные ресницы, брови вразлет и длинные волосы, собранные в тугую косу — вот, пожалуй, и все. Фигура у нее была сухая, движения скупые, гибкие, она носила укороченное розовато-лиловое ханьфу, штаны и сапоги. Меча я не увидела (да и кто носит меч во внутренних покоях?), зато на поясе болтались сразу три мешочка цянькунь.
Супруга Лю склонила к плечу голову, и я поспешно опустила взгляд, принялась собирать рассыпавшиеся бумаги.
— Ты ведь Дун Сяомин? — спросила супруга Лю. В голосе ее не слышалось враждебности.
Я кивнула.
— Старшей госпоже известно имя недостойной.
— Прекрати это вежество, называй меня просто «сестрица Минъянь».
— Как будет угодно старшей сестрице, — с каждым мгновением я чувствовала себя все более неловко. Супруга Лю явно это заметила, потому негромко рассмеялась.
— Серьезно, расслабься, А-Мин, я не собираюсь сживать тебя со свету. Мне просто стало любопытно. В библиотеку мало кто заходит, особенно сейчас.
— Почему? — рискнула я спросить.
Супруга Лю пожала плечами.
— Большинство младших сестриц предпочитают мудрости свитков изящную науку любви и интриги. Я слышала, А-Мин обучалась лекарскому делу?
— В клане Дун эта была старшим лекарем, — я разгладила заломившийся бумажный уголок. Трактат «О свойствах Луны и Солнца» так и остался открытым на середине, аккурат на подробной схеме циркуляции ци по растительным меридианам. — Эта Сяомин не привыкла к безделью и понадеялась занять свой разум новыми знаниями.
— Это похвальное стремление, — супруга Лю с интересом взглянула на схему. Вуаль ее колыхнулась, качнулась в нежном ушке гранатовая сережка, на секунду я увидела острое очертание нижней челюсти. — О чем ты читаешь? И оставь вежество, прошу тебя, мы все-таки сестры. Я не сочту тебя неуважительной.
Поразмыслив полвдоха, я не увидела причины ей соврать. Вроде бы, ничего предосудительного я не делаю, да и потом, кто знает, насколько сведуща в лекарском деле сама благородная супруга Лю?
— Я обнаружила описание удивительного растения, способного принять ток заклинательской ци. Автор даже предполагает, что возможно заключить в него человеческую душу, если уровень ее совершенствования достаточно высок.
— Вот как, — она вгляделась в схему с куда большим интересом. — Что за растение?
— Цветок росы, луны и солнца, — я быстренько отлистала книгу в начало, постучала пальцем по изображению. Автор изобразил растение весьма схематично, тщательно прорисовал только белый венчик необычной формы и причудливо разветвленный корень. — Тут сказано, он исключительно редок и капризен к природным условиям, однако само его существование уже поразительно.
— Вот как, — повторила супруга Лю. Нахмурилась и крепко задумалась, забарабанила пальцами по колену. — Ты меня заинтересовала. Если узнаешь о нем что-нибудь любопытное, не забудь мне рассказать.
— Супруга Лю шутит, — я улыбнулась. — Эта Сяомин… я — младшая жена, разве же осмелюсь просить об аудиенции у благородной супруги по такому ничтожному поводу?
— Повод не ничтожный, — неожиданно жестко отрезала она и пружинисто поднялась. — Я прикажу в любое время пускать тебя в мои покои. И буду благодарна, если ты найдешь все, что сможешь, об этом цветке. Хорошо?
— Сяомин… я, хорошо, я поняла, — я снова поклонилась. — Супруге Лю… сестрице Минъянь не стоит переживать, я выясню все, что смогу. Вот только…
— Что?
— Если бы я смогла поговорить с дворцовыми лекарями, выяснить, может, они сталкивались с чем-то похожим, — осторожно предложила я. — Обычно все люди медицины обмениваются знаниями.
— Я говорила с ними, — супруга Лю покачала головой. — Они бесполезны.
— Но госпо… сестрица Минъянь, разве ты знаешь, о чем спрашивать? Эта недостой… я ведь сама лекарь, возможно, они смогут рассказать хоть что-то полезное. Разве что… позволено ли будет мне узнать, зачем сестрице Минъянь?..
— Просто любопытство, — она рассмеялась снова, но на сей раз смех показался мне напряженным, словно сыгранный на перетянутой струне циня. — И ничего более, А-Мин, этой А-Янь тоже бывает скучно в отсутствие нашего повелителя. И знаешь что, ты права, поговори с дворцовыми лекарями, я распоряжусь. Так мы договорились?
— Конечно, сестрица, — я постаралась улыбнуться как можно безмятежнее. — Буду рада утолить твой интерес.
Кивнув на прощанье, она развернулась на пятках и стремительно удалилась, почти сбежала. Я проводила взглядом ровную спину. Черная коса лежала между лопаток, перевитая белыми и розовыми нефритовыми бусинами.
Что это вообще такое было?
Разве бывают такие гуевы совпадения?
Я переписала все, что показалось мне хоть немного полезным, отметила, где остановилась, и попросила услужливую библиотечную девушку не убирать книги.
— Завтра я вернусь и продолжу, это интересные исследования. Вот и супруга Лю так думает.
Имя супруги Лю имело, кажется, вполне благотворное воздействие, и меня заверили, мол, все будет сохранено в том виде, в котором я оставила.
Записи свои, тем не менее, я забрала с собой. Кроме кратких сведений о цветке они содержали различную любопытную информацию о заживляющих составах, о редких комбинациях при работе с меридианами и акупунктурой и немного — о демонической крови.
Не густо, но лучше, чем ничего.
Завтра нужно будет встретиться с лекарями, а сегодня — хорошенько подкрепиться, помедитировать и подготовиться к новой ночи.
С приходом вечера я еще более укрепилась в решимости помочь несчастному пленнику. Что бы он ни совершил, кем бы ни был, ни одно живое существо не заслуживает таких страданий.
Ужин А-Тянь принесла мне в покои: горячую говяжью похлебку с имбирем и лотосом, паровые булочки, мясные рулеты и палочки танхулу, посыпанные кунжутными семенами.
— Госпожа не хочет есть в общих комнатах? — спросила, расставляя посуду на лакированном столике красного дерева. Все-таки даже о младших женах повелитель Ло отлично заботился, у меня была дорогая мебель и все возможные удобства.
— Госпожа не хочет сегодня слушать про шпильки и притирания. В библиотеке мне на глаза попалось любопытное исследование, хочу поразмыслить в тишине.
— Ничтожная А-Тянь слышала, — служанка хитро улыбнулась. — Что госпожа имела беседу с благородной супругой Лю, и что благородная супруга отнеслась к госпоже с приязнью.
— Благородная супруга захотела поговорить о медицине, — пожала я плечами. — Острый ум императорской советницы пытлив и достоин восхищения.
А-Тянь покивала с гордым видом. Кажется, она сочла, будто после единой случайной беседы с такой важной особой я непременно разовью преимущество и начну свое восхождение куда-нибудь к вершинам гаремной иерархии.
Я не стала ее разубеждать, пусть тешится. Конечно, служанки старших жен и жалование больше получают, и могут командовать другими комнатными девушками, насколько я знаю. Так что пусть А-Тянь мечтает о карьере, может быть, не будет так пристально следить за моими делами. Тем более, любые странности можно будет списать на гипотетически порученные мне супругой Лю научные изыскания.
Что я творю, небожители, что творю?
К тому времени я снова переоделась в ханьфу моего ордена и приступила к ревизии личных вещей, которые доставили сюда после свадьбы шисюны моего ордена. Мало ли что может пригодиться бывшему старшему лекарю. Вот пригодилось.
Сундуки стояли в углу спальни, расчерченные по крышкам защитными и сохраняющими знаками. Мешочки трав, флаконы редких снадобий, алхимические инструменты, иглы и лекарские палочки, запечатанные шкатулки с ингредиентами, все обнаружилось в полном порядке, и в каждом из трех сундуков сверху лежал свиток с перечнем содержимого.
К горлу подступили слезы. Ох, шисюн Мэй, шисюн Янь, кто теперь так позаботится о вашей бедной шимэй? Не супруг-император же… но в сторону сантименты.
— Время ужинать, госпожа, — напомнила А-Тянь. — Все остынет.
Со вздохом я отложила перечни и перебралась за стол. Поесть в самом деле не повредит. Еда, медитация, мне сегодня ночью потребуются все возможные духовные силы.
Когда зашло солнце и А-Тянь заснула в своем закутке, я вынырнула из легкого транса, прислушалась (спала моя служанка на диво крепко) и все равно повесила на ширму заглушающий талисман.
Босая прошлась по комнате, собирая в лекарскую сумку подготовленные с вечера вещи, иглы и палочки, бинты и склянки, еще один теплый плащ (предыдущий остался там, в подземельях, и чудо, что А-Тянь пока его не хватилась), пару нижних ханьфу, льняное и из мягкого неотваренного шелка. Одежду свернула в тюк, перемотала поясом.
Потом натянула старые разношенные сапоги, порадовалась, что не успела избавиться от них — жесткие вышитые туфли, модные среди младших жен, не позволили бы в случае чего двигаться достаточно быстро и тихо.
В последнюю очередь я сняла со стены перевязь с мечом, погладила потертую рукоять, украшенную рогом и шелковой серой кистью, почувствовала мерную, уверенную силу клинка, теплом отдающуюся в центре ладони.
— Прости, что совсем тебя забросила, — прошептала. — Сегодня мне нужна твоя помощь, милый, не в смерти, а в защите жизни, как всегда.
Рукоять отчетливо потеплела, меч, как мог, выказывал мне поддержку в моем рискованном предприятии.
Немного успокоившись, я накинула на голову глубокий капюшон плаща и, крадучись, выскользнула из комнаты.
Дорога на сей раз показалась мне куда короче, знакомый путь через сад, мимо глицинии и бамбука, мимо домашних храмов, где благовония курились день и ночь.
Ветер доносил из-за стены далекие приглушенные голоса солдат, беззвездное небо висело низко, и от журчащего в глубине сада ручья ползли клочья росистого осеннего тумана, полупрозрачные и рваные, превращающие акации и жимолость в разлапистых хищных призраков.
Дверь в подземелья по-прежнему оставалась открыта. Будто об этом проклятом месте и его несчастном обитателе раз и навсегда позабыли все до единого обитатели Цветочного Дворца. Ни стражи, ни талисманов, ни даже оповещающих знаков: на всякий случай я тщательно проверила стены и землю вокруг, но не почувствовала ничего, только застарелые, почти истаявшие следы демонической энергии.
В пустынных промозглых коридорах шаги отдавались все так же гулко, я старалась идти на мысочках и дышать как можно тише. Но мне снова никто не встретился, во всей старой Водной Тюрьме мы с пленником были одни-одинешеньки.
Платформа серела впереди. Вчерашние мои талисманы, разумеется, давно погасли, и я поспешила зажечь новый, подняла его повыше, движением головы скинула капюшон на плечи.
Пленник был здесь. Он все еще дышал, и даже приподнял голову на мое приближение, едва заметно пошевелился. Звякнули цепи, тихо, не громче моего дыхания.
— Здравствуй, братец, — проговорила я, переводя дух. — Мин-цзэ снова пришла.
Мой позабытый плащ свернутый лежал здесь же, на платформе, поодаль блестели осколки меча. Я оставила рядом сумку и сверток с одеждой, стараясь на всякий случай оставаться в поле зрения пленника, потом прошлась уже знакомым маршрутом вдоль стен, меняя световые талисманы на новые, на сей раз закрепляя их гуще.
Темница озарилась ровным золотистым светом, и зрелище обрубленного тела в цепях на миг предстало мне еще более ужасным.
Пленник сощурился, сморгнул рефлекторные слезы, и я поспешила чуть приглушить сияние бумажных полос движением руки. Ни к чему доставлять бедняге большие страдания.
Затем я осмотрела результаты вчерашних трудов. По импровизированному дренажу сочилась сукровица, но шов в целом радовал, воспаление вокруг немного спало, ушел отек с плечевого сустава.
Несмотря ни на что, вопреки, гуй его подери, всему, у тела этого человека еще оставались кое-какие силы на борьбу, на регенерацию.
— Глазам своим не верю, — пробормотала я себе под нос и заговорила громче, стараясь звучать мягко, успокаивающе. — Глазам не верю, братец, только посмотри-ка на это! Но радоваться рано, совсем рано. Сейчас, погоди-ка…
Отойдя на пару шагов, я расстелила на полу оба плаща, пожевала губы и вынула из ножен меч.
Пленник настороженно дернул головой. Я вздохнула.
— Не бойся, ничего не бойся, я тебя не обижу, братец. Сейчас я постараюсь разбить эти цепи, очень осторожно, очень тихо, есть такая техника, направить ци через клинок… ох, надеюсь, эти железяки не зачарованы и никаких оповещающих систем на них нет, не то не поздоровится нам с тобой…
Начать я решила с цепи ошейника, все равно она исполняла роль скорее унизительно-декоративную: висел пленник на тех, что крепились к цельнокованым кольцам на животе и груди.
Ци свободно потекла по пальцам, светлое лезвие матово блеснуло, окуталось голубоватым мягким свечением, неровным, что тот туман.
Железо поддалось легко, словно масло, и я едва успела подхватить цепь одной рукой чтобы оплавленные звенья не саданули пленнику по спине.
Не может быть, чтобы было так просто. Сердце колотилось под самым горлом, я вся сопрела от напряжения.
Пленник, кажется, даже дыхание задержал.
— Ты дыши, — велела я ему, и себе заодно. — Дыши, братец, сейчас мы справимся, кажется, справимся.
Мне пришлось неудобно обнять его, чтобы расправиться с остальными цепями, и приподнять. Обрубок тела оказался пугающе легким, но руки у меня все равно сводило от напряжения.
Пленник перенес процедуру стоически, только один раз коротко гортанно взвыл, и у меня дрожь по спине прошла. Такой звук вообще способно издать человеческое горло? Так кричит умирающее животное.
Но нет, Бездна, я уж точно не дам ему умереть. В тот момент я ни капли не задумывалась о причинах своих поступков, милосердие ли, лекарский профессиональный интерес, что-то еще, глубинное, похороненное в глубине памяти?..
Оставив меч висеть в воздухе, я прижала пленника к себе и с величайшей аккуратностью перенесла на расстеленные плащи. Лишенный оков, он практически ничего не весил, и мне снова стало страшно.
— Вот так, — заговорила я, стараясь отвлечься и отвлечь его. — Вот так, а капюшон под голову, сейчас сверну, во-от… теперь, братец, мы уберем эти железки вокруг тебя, я буду очень нежна, но все равно, скорее всего, станет больно, ты же потерпишь? Потерпишь, правда? Ты… меня слышишь?..
Дыхание его снова сделалось быстрым и поверхностным, он часто смаргивал и кривил истерзанные губы, мутный взгляд блуждал по стенам. Я догадалась, в чем дело, и поспешила придержать его за обработанное вчера плечо, попыталась дать подобие опоры.
Сколько он провисел так, в одном положении, наедине с болью и темнотой? Немудрено, что теперь от смены положения он потерялся в пространстве. Сосредоточившись, я прижала к его груди раскрытую ладонь, направила тончайший поток ци по полуиссохшим меридианам.
— Ну чего же ты, все в порядке, я здесь, ты здесь, все хорошо, — ничего, конечно, не было хорошо, но время шло, дыхание бедняги успокаивалось, разглаживались болезненные морщины на искаженном лице.
Спустя полпалочки благовоний я рискнула отстраниться.
— Ну что, братец, попробуем убрать железки? Слышишь меня?
Пленник с полным осознанием опустил здоровое веко. Длинные ресницы бросили тень на ланцетно-острую скулу.
В былые времена он, должно быть, был сказочно, инфернально красив, если призрак этой красоты все еще сквозит в болезненных чертах. В таком-то состоянии.
Сложив печать, я призвала меч и сосредоточилась на насущных проблемах.
Итак, два кольца и ошейник. Стоит начать с того, что поперек груди, отекшие изжелта-черные ребра выглядят отвратительно, и не приведи небожители в случае неудачи костяной осколок вонзится в легкое. А прощупать из-за кольца и не прощупаешь толком, не понятно, насколько плохо дело.
Лезвие Хэпина оказалось достаточно узким, чтобы беспрепятственно протиснуться в щель между железом и кожей.
— Могу немного тебя задеть, — честно предупредила я. Увеличила поток ци и повернула клинок, рассекая кольцо не столько сталью, сколько собранной на стали духовной энергией.
Повезло, что мой меч по-настоящему заклинательский, с именем и всеми свойствами. Мой клан Дун недостаточно богат, чтобы каждому адепту позволить такой, но я все-таки была старшим лекарем и носила Хэпин наравне со старшими шисюнами и наставниками.
Кольцо пришлось раскалывать в двух местах, получились две скобы. Верхнюю я сняла легко, нижнюю пока трогать не стала.
Кожа на груди пленника все-таки лопнула, в поверхностной ране медленно собралась капиллярная кровь.
— Прости, — повинилась я. — Давай разберемся с остальными, потом я все поправлю.
Пленник снова моргнул и, кажется, постарался улыбнуться уголком рта. О, небожители, как он сохраняет ясное сознание, за что ему такая мука?
Кольцо на животе поддалось так же легко, с ошейником пришлось повозиться, у меня немного дрожали руки, а пациент мой замер, затаив дыхание. Но все обошлось одной только длинной царапиной на шее и подбородке.
Убрав меч, я осторожно приподняла пленника под спину, стараясь задевать как можно меньше повреждений (оказалось непросто — весь он был одно сплошное повреждение), вытащила остатки железных скоб и ногой кое-как упихала подальше, с плаща на платформу.
— Ну вот и все, а теперь давай-ка, братец, я посмотрю твои ребра.
Больше всего я боялась, что его грудная клетка полнится обломками, любое смещение которых станет роковым.
Повезло — я обнаружила несколько подозрительно похрустывающих участков, явно треснутых, и отек мне все еще не нравился, однако все дуги оставались на своих местах. На месте было и золотое ядро, иссушенное, едва живое под солнечным сплетением, ниже мечевидного отростка грудины. Я почувствовала его огненное биение кончиками пальцев, закрыла глаза и сосредоточилась.
Мой наставник сказал бы точнее, но, кажется, в течении ци пленника мелькал изъян, какое-то глубинное нарушение в самых основах. Он был силен, достаточно силен, чтобы жить и до сих пор отчаянно стремиться к жизни, однако нечто… нечто меня встревожило.
Нужно будет при случае почитать про варианты духовного развития и его пороки.
Но это потом все, потом. Сегодня нам предстоит работа куда более прикладная и тяжелая.
Подложив под голову бедняге свернутое ханьфу из неотваренного шелка и выпростав назад кое-как сплетенную вчера грязную косу, я чуть повернула его, так, чтобы в поле зрения единственного глаза попадали осколки меча, по-прежнему собранные аккуратной кучкой чуть в отдалении.
Мне показалось, или пленник чуть расслабился?
— Вот так, видишь, все на месте, а нам с тобой, братец, еще многое нужно сделать.
Вывернутая ключица и гниющая суставная ямка на месте левого плеча тревожили меня больше всего, по сравнению с ними даже срезанные ноги с запекшимися остовами бедренных костей выглядели не так уж плохо. Черно-синие пролежни и вспухшие багровые рубцы на груди и животе, темные рытвины ожогов и сплошной узор из застарелых гематом только смотрелся страшно. Это все ерунда, вот левая рука… точнее говоря, остаток левого плеча — вот что меня волновало.
Первым делом я расстелила рядом второе из принесенных ханьфу, расставила на нем снадобья, разложила инструменты, развернула кожаный чехол с иглами и лекарскими палочками для работы с ци.
Пленник смотрел на расколотый меч, держался за него взглядом словно за якорь, однако меня не оставляло ощущение, будто он чутко прислушивается к каждому моему движению.
Ну да ладно. Что ж поделать.
Я осторожно ощупала раскуроченный сустав. Ну да, сумка разорвана в клочки, ключица вывернута штопором, причем давно — начала срастаться неправильно. По уму, ее надо ломать снова, запирать в лубок на полгруди, укрывать коконом из направленной ци и не трогать три недели.
Возможности такой у нас, ясное дело не было, и потом, подвижность руке все равно не вернуть за отсутствием руки, и надо хотя бы унять инфекцию, по возможности облегчить ситуацию.
Зачем тебе это все, Сяомин, глупая, вопрошала я мысленно, вооружившись обезболивающим составом и ланцетом. Сначала срезаешь куски мертвой ткани, когда выступает кровь — начинаешь потихоньку втирать густой состав, очень осторожно, но так, чтобы снадобье попадало на живые волокна и проникало в сосуды. Зачем ты с ним возишься, может статься, он умер бы со дня на день, а нынче ты лишь делаешь хуже, продлеваешь агонию. Кто знает, сколько он уже пробыл здесь, забытый, брошенный медленно погибать в состоянии, которое уже и жизнью-то не назовешь? И что заставляло его держаться? Он ведь заклинатель, он ведь мог бы силой воли погасить свое ядро, заставить свою измученную душу покинуть калечное тело?
Так почему нет? Насколько я могла заметить, ни оковы, ни тюрьма не препятствовали такому исходу, здесь не было ни одного талисмана или знака, привязывающего душу к плоти.
Эх, если бы только я могла с ним поговорить…
По телу пленника изредка проходили волны короткой дрожи, однако он не издавал ни звука, напротив, стиснул зубы и стоически переносил все манипуляции.
Я тщательно вычистила гной и струпья из воспаленного суставного кармана, извлекла омертвелые обломки костей. На этот раз для дренажа нашлись зачарованные шнуры, мелкое, но приятное изобретение моего наставника Дун.
Стойкий запах крови и сладковатой гнили намертво пропитал все вокруг, но теперь к нему примешивались резкие ароматы кровохлебки, полыни и секрета желез пурпурного паука-бабочки. Мы ловили только нарожденных паучат в гнездах у ущелий, сцеживали яд из-под брюшка, настаивали на сорока листьях, и из парализующей зеленоватой жижи выходило почти прозрачное вещество для местной анестезии. Жаль, мои запасы сильно ограничены, пленника хотелось в снадобье просто, к гуям, искупать с головой.
Когда я закончила с его левым плечом и отерла руки, от световых бумажных талисманов остались только узенькие полоски.
Сегодня ночью я успела больше, потому что не провалялась две стражи без дела в постели, предаваясь моральным дилеммам, однако рассвет все равно неумолимо близился.
— Скоро утро, — после долгого молчания собственный голос сорвался хриплым карканьем. Я прочистила горло. — Вот что, братец, мне, думается, пора поспешить обратно. Видишь ли, никто во дворце не знает, что я тут тебя нашла, и, подозреваю, к лучшему. Но я приду завтра ночью, по крайней мере, если ничего не случится. А пока давай-ка…
Я погрела в ладони флакон с простеньким укрепляющим снадобьем, приподняла пленнику голову и по капле споила половину. Тот кривил сухие губы, но глотал, кадык мерно ходил под тонкой кожей.
— Вот так, а теперь немного духовной энергии, верно? — я не удержалась, погладила затылок, спутанные грязные волосы все равно ощущались мягким полотном. — Давай, ложись, попробуй сосредоточиться.
Как правило, проще подпитывать ци пациента через спину, лекарь прижимает ладони к точкам сплетения у лопаток, тогда поток получается ровнее и чище.
Но сажать или хотя бы переворачивать беднягу на живот я не решилась и положила руки на расцвеченную рубцами грудь.
— Дыши, братец, давай, раз-два-три, вчера мы с тобой так, по верхам прошлись, сегодня надо посерьезнее.
К моему удивлению, он закрыл здоровый глаз и в самом деле несколько раз глубоко вдохнул, определенно настраиваясь на медитацию.
Сила его воли пробирала до мурашек.
Кем нужно быть, чтобы так стремиться выжить. Любой ценой, принимая все, что дает незнакомая женщина, которая, может статься, латает тебя для продолжения пыток.
Хотя, с другой стороны, что еще могла бы я с ним сделать? Окончательно ослепить? Но в подземельях и без того непроглядная тьма, тишина и холод.
Прикрыв глаза и тоже сосредоточившись на дыхании, я потянулась духовной силой к его меридианам, на сей раз направляя поток смелее, полнее. Чутье говорило мне, можно не опасаться разрушить его духовные каналы, у меня не хватило бы сил серьезно навредить совершенствованию человека, ухитрившегося поддерживать инедию в таком плачевном состоянии.
Загривок у меня взмок, в висках застучало от напряжения, и во рту поселился железистый привкус, однако я упорно подвела себя к самой грани, прежде чем, как могла, аккуратно остановилась и убрала руки.
Открыла глаза. Оказывается, я успела зажмуриться, и пришлось долго моргать, прогоняя цветные круги.
Пленник откинул голову на свернутое ханьфу, лицо его разгладилось и наполнилось болезненным блаженством. Синяки и пролежни на ребрах побледнели, даже отвратительные обуглено-омертвелые следы от железных колец, кажется, сгладились, сделались светлее, словно заживали далеко не первый день.
— Вот так, — голос мой дрожал. Я села на пятки, попыталась сжать кулаки — ничего не вышло, пальцы словно ватой набили. — Вот так, братец. Ох-ох, что-то Мин-цзэ переборщила, видишь, как бывает… — язык тоже не слушался, заплетался.
Пленник улыбнулся.
Я замерла.
Нет, он по-настоящему улыбнулся, уголки его исковерканного рта отчетливо приподнялись.
То была страшная, горькая улыбка. Но настоящая.