Хранитель цветов
29 октября 2022 г. в 12:02
По ощущениям, лихорадка тянулась вечность, на деле — прошло всего две стражи. Боль то уходила, то возвращалась с новой силой. Дважды меня все же вырвало, черной густой кровью, в которой, если присмотреться, будто что-то шевелилось… или у меня воображение разыгралось, паразитов ведь не различить человеческому глазу.
А-Тянь была рядом все время. Она то плакала, то причитала, то принималась браниться, однако исправно вытирала мне лоб и шею влажной тряпицей. Краем глаза, когда в голове прояснялось, я видела на белом хлопке красные разводы.
Жар сменялся ознобом, я стучала зубами, и А-Тянь укрывала меня шерстяным одеялом. Затем снова приходил жар, и она возвращалась к обтираниям.
На исходе второй стражи, обессиленная, я забылась коротким сном. Ци текла по каналам толчками, я чувствовала ее пульс и нечто инородное, медленно покидающее меня. Нечто темно-красное, живучее, проросшее до костей и еще глубже. Возможно, существующее лишь в моем воображении.
Забытье не принесло облегчения.
Будто сквозь воду я видела горы, вздымающиеся в облака, где-то высоко их вершины соединял мост, весь сотканный из переливчатого света. Словно на крыльях я воспарила к одной из вершин, не чувствуя тела, невесомая.
Как будто я видела чужой сон, полный зелени и бормотания водопадов. Вода билась о мшистые серые камни, висела в воздухе дымкой над озером, чужими глазами я смотрела на силуэты в тумане и кипела от чужой злости.
Гнев, густой и горький, застилал глаза, забивал поры, мне хотелось выть, или, может, вовсе не мне — я не чувствовала себя человеком-среди-зелени, тем, что схоронился в цветущих кустах.
Видения, чужие и смутные, наполнили мой уставший разум. Те же горы, водопады и зелень, но нет спокойствия, когда-то давно, где-то в месте, очень похожем на это, другой человек прогуливался среди бамбука и папоротника, я почти увидела его тонкий силуэт, весь — дым и зелень, и яд, и завернутый в бархат отравленный нож.
Боль пришла последний раз, сквозь тяжкую дремоту я почувствовала, как захлебываюсь кровью, как А-Тянь поддерживает меня под плечи и прикладывает холодную тряпицу к моему носу.
А во сне — во сне разглядела, наконец, за кем следила чужими глазами у водопада. Там мой супруг-император Ло Бинхэ с благоговением обнимал человека в промокших нижних одеждах. Черные волосы струились по спине гладким мокрым шелком.
Ло Бинхэ был обнажен. На груди его зиял шрам, короткий и прямой, которого не было там на самом деле, я точно помнила, я ведь ласкала эту грудь брачной ночью. Человек в объятьях не-моего мужа вдруг обернулся, и с ужасом, со своим собственным ужасом я узнала его лицо.
Я смотрела на него каждую ночь. Только у этого братца Шэня оба глаза были целы, руки и ноги оставались на своих местах и черты искажала не мука — блаженство.
Потом гнев вспыхнул ослепительно сильно, что-то толкнуло меня, невыносимым жаром обожгло все существо. Кажется, я все же вскрикнула.
— Госпожа! Госпожа! — голос А-Тянь пробивался через вату. Я открыла глаза, с некоторым удивлением обнаружив над собой беленый потолок спальни, прямоугольник балок, на которых держался раздернутый полог постели. — Госпожа Дун, вы очнулись! Вы не кричали, и вдруг так закричали, так ужасно…
Полог качался. Потом надо мной возникло круглое лицо служанки, тоже немного качающееся и расплывшееся. Меня затошнило. Я сглотнула.
— Дай… воды.
Она кивнула и, судя по всему, спрыгнула с постели. Чем-то загремела, потом вернулась, в губы ткнулась чашка, чистая, другая. Вода не успела до конца остыть.
Проливая на подбородок, я выпила, сколько смогла, снова откинулась на подушку-валик. Комната перестала, наконец, крениться из стороны в сторону.
— Ох. Ладно, А-Тянь, рассказывай.
— Госпожу тошнило кровью, — мрачно поведала мне служанка. Видок у нее был трагический. — То есть, сначала госпоже просто стало дурно, потом началась лихорадка, потом тошнило кровью. Потом госпожа начала кровью потеть. Потом все прекратилось, госпожа заснула, потом начала звать учителя и плакать, опять кровью. Потом закричала, ужасно так, громко. Потом очнулась. Ничтожная намаялась с госпожой дальше некуда, — последнюю фразу она выдала вредненьким сварливым тоном. Помолчала, тяжко вздохнула. — Как вы себя чувствуете, госпожа?
— Сносно, — я медленно, на пробу, пропустила духовную силу по меридианам. Та текла ровно, прямо, как всегда. В мышцах остался отзвук тошнотворной слабости, губы пересохли и слегка крутило живот, но боль окончательно ушла и больше ничего меня не беспокоило.
Я оперлась на локти, села. А-Тянь поддержала меня под спину. Голова не кружилась, сознание прояснялось. В самом деле, ничего.
— В самом деле, вполне сносно, — повторила я. — Сейчас еще стражу-полторы помедитирую, и станет совсем хорошо.
— Сначала ванна, — непреклонно объявила А-Тянь. — Вы вся в кровавых разводах!
— Что ты хочешь в награду, А-Тянь?
Девушка насупилась.
— Чтобы госпожа больше так не делала!
— Ладно, — через силу рассмеялась я. — Так я больше делать не буду, обещаю. Но подарок все равно тебе найду хороший, учти, ты заслужила.
А-Тянь только фыркнула.
Спустив босые ноги на пол, я смотрела, как она суетится, зовет половых мальчишек притащить воды, потом готовит ванну, растворяет в горячей воде ароматические и укрепляюще масла, крепит на стенках простенькие домашние талисманы, удерживающие температуру.
Маленькая А-Тянь, и как же я дошла до того, что в моих глазах ты выросла из бесполезной дурочки, влюбленной в супруга-императора, как все вокруг, до храброй девочки, достойной весомой доли доверия? Сметливая, бойкая, отважная девочка.
Интересно, когда все неизбежно пойдет не так, и я окажусь… в немилости, что станет с А-Тянь? Ох, надеюсь, супруга Бай довольна ее доносами и примет бедняжку под свое крыло.
А все обязательно пойдет не так, у меня в груди все больше крепло дурное предчувствие.
Но это будет потом. Сейчас же А-Тянь придержала меня за локоть, помогла раздеться и опуститься в воду, пахнущую розой, шалфеем и черным тмином. Затем подхватила со столика гребень и принялась разбирать колтун у меня на голове.
— Ничтожной дозволено спросить?
— Спрашивай, А-Тянь. И прекрати звать себя ничтожной.
— А-Тянь хочет знать, — послушно исправилась она. — Госпожа добилась этим… экспериментом того, чего хотела? И чего госпожа хотела?
— Госпожа хотела излечиться от спящей инфекции, — почти честно ответила я. Зачерпнула воду в ладони, умылась, сморгнула капли с ресниц. — А получилось ли? Знаешь, А-Тянь, будет лучше, если мы с тобой этого никогда не узнаем.
День оказался потерян, как я и предполагала. Глубокая медитация и плотный обед (завтрак? ужин?) сделали свое дело, к закату я вновь ощущала себя полной сил, однако, как ни тянуло меня, не отправилась в старую Водную Тюрьму.
Солнце почти село, когда евнух в неизменном красно-коричневом халате и дурацкой высокой шапке принес записку от супруги Лю.
Та выражала надежду, что мое краткое уединение успешно завершено и уже завтра до рассвета мы с ней сможем отправиться в путь.
Супруге Лю явно очень нужен этот гуев цветок.
Со вздохом я написала ответ, где, конечно, согласилась.
— Госпоже стоило бы еще день или два провести в постели, — разворчалась А-Тянь. — Благородная супруга Лю должна была поинтересоваться здоровьем госпожи.
— Мое здоровье в порядке, честное слово, — я не удержалась, потрепала ее по голове, разрушая едва возвращенную после активного утра идеальную строгость прически. А-Тянь испуганным зайцем замерла под ладонью. — Я ведь говорила, этот яд почти не действует на людей и заклинателей.
— На вас-то он еще как подействовал, — пробурчала А-Тянь, не поднимая смущенного взгляда. — Совсем вы себя не бережете, госпожа. Вот глядите, узнает государь император, разозлится, что его супруга так себя изводит.
— Хватит глупости говорить, — да уж, если Ло Бинхэ на меня и разозлится, то совсе-ем по другому поводу. Но это если он узнает. — Завтра разбудишь меня до рассвета. А сейчас еще нужно собраться, кто знает, надолго ли едем.
— Госпожа скучает по странствиям? — А-Тянь явно хотелось еще поспорить, но она в самом деле хорошо соображала и потому сообразительно перевела тему. — Прежде вы ведь много путешествовали? Я слышала, заклинатели странствуют.
— На самом деле, не все, — охотно поддержала я разговор. Дипломатические порывы надо поощрять. — Есть странствующие заклинатели, они всегда в дороге, это их вариант Пути Меча. А я была заклинателем из клана, как большинство других сестриц-заклинательниц, насколько я знаю. Мы с шисюнами и наставником путешествовали часто, но всегда возвращались домой.
— Если госпоже угодно, А-Тянь хотела бы послушать о клане госпожи. Госпожа в самом деле была старшим лекарем?
— Была. Звучит лучше, чем оно есть, — я невольно улыбнулась. — Мой наставник рано или поздно называл старшими лекарями всех личных учеников, когда считал, что мы достаточно помариновались. У меня было пять шисюнов, двое шиди и одна шицзэ, старшими лекарями были мы все. Когда я… вышла замуж, наставник как раз собирался найти новых учеников.
Я сняла верхний халат, устроилась перед зеркалом, и А-Тянь тут же подкатилась поближе, принялась расплетать простую косу, которую сама же сплела перед обедом-ужином и собрала в узел.
Она настояла, что, даже если я не собираюсь покидать покои, на всякий случай надо бы выглядеть хоть немного прилично.
— Но госпожа не родилась в клане Дун?
— Нет, наставник забрал меня, когда мне исполнилось десять. Он как раз путешествовал по Шу и разглядел во мне потенциал, наверное.
— Госпожа точно была достойна, — с гордостью заверила меня А-Тянь. Ее умелые руки колдовали над волосами, и тяжесть в затылке растворялась под прикосновениями. А ведь до того я даже не замечала, что, несмотря на медитацию, голова забита свинцовой ватой. Нет, у девочки определенно талант, если когда-нибудь станет ясно, что эта история не приведет меня на плаху, я попрошу разрешения взять ее в ученицы. — Госпожа расскажет еще о своем доме?
Я вздохнула и принялась вспоминать, с немалым, надо сказать, удовольствием.
Клан Шу Дун не отличали ни богатство, ни знатные адепты, основатель, прадедушка наставника, вместе с шестью учениками возвел в горах небольшой даосский храм и несколько полухозяйственных построек.
На полудикие, необжитые земли северных склонов никто не претендовал, и со временем клан расстроился, появились общие павильоны, лекарские домики, даже библиотека, собрание которой, конечно, и близко не лежало с коллекцией Цветочного Дворца.
Когда я впервые оказалась в клане, меня поразила простота. До того я думала, все заклинатели живут подобно небожителям, носят нефрит, серебро и золото, едят с фарфора и хрусталя, и не ходят по земле — парят в облаках на мечах, взирая сверху на суетный мир. На то ведь они и бессмертные мастера.
Дун Пин, мой наставник, не выглядел в глазах десятилетней девочки заклинателем-из-песен. Худощавый, неприметной внешности, в сером ханьфу без вышивки, с ранней сединой на висках, которую не выводили ни басма, ни золотое ядро, он плохо летал на мече, сражению предпочитал дипломатию, мог изгнать призрака или духа по необходимости, но всегда старался откреститься от «грязной работы», как он сам это называл.
Не было в нем ничего героического, зато у него была добрая улыбка, строгий взгляд и верные руки настоящего, прирожденного лекаря.
Еще он умел видеть красоту в простых вещах, подлинное искусство, которому я учусь по сей день.
Пригревшись в горячей воде, окруженная ароматами пихты и черного тмина, я рассказывала А-Тянь о том, как Дун Пин смотрел на мир.
— Наставник, кажется, презирал для себя материальные блага. У нас, учеников, всегда было все нужное, пусть недорогое, а он предпочитал обходиться минимумом. Знаю, многие другие главы кланов шутили на этот счет, а он только улыбался, ему было плевать. Зато у нас рос сад лекарских трав, буйный, ничем не обрамленный. Наставник, а потом и мы сами привозили семена, черенки и луковицы, и сажали где придется, между построек. Женьшень рос рядом с красным лопухом и медуницей, а лотосы в пруду соперничали с демонической ряской.
— Наставник госпожи не соблюдал канонов?
— Никогда, — я усмехнулась. — Он — импульсивный человек, всегда поступал по сердцу и не обращал внимания на законы и общественное мнение. Знаешь, как я попала в клан Дун?
— Нет, госпожа, — А-Тянь щедро сдобрила мои волосы маслом, прочесала до кончиков, доплела ночную косу, но не отошла, тихонько опустилась рядом, у моих колен.
Я снова протянула руку, пригладила «усики цикады» у нее надо лбом. Чувство, будто дикого котенка приручаю.
— Наставник разругался с моим отцом. В Шу отец был уважаемым человеком, за ним стояло Управление Наказаний и князья провинции, но наставник не побоялся выступить против него, когда я сказала, что хотела бы уйти в заклинатели, стать лекарем.
— Наставник госпожи разругался с отцом госпожи, и отец госпожу отпустил?
— Нет, конечно, — я с удовольствием потянулась. А-Тянь смотрела снизу вверх с искренним любопытством. — Но отец так хотел в семье иметь лекаря, что мы с наставником ему солгали. Он отпустил меня в клан Дун на обучение, а наставник поклялся, что отпустит меня через пять лет. Но через пять лет, когда мои братья пришли за мной к воротам клана, мы ответили им, среди учеников Дун Пина нет никакой Яо Чжанмин, есть только Дун Сяомин.
— Госпожа отреклась от семьи?
— В традициях многих даосских школ отрекаться от семьи. У нас это было не обязательно. Я сама так захотела.
— Эту служанку продали во дворец как приданое госпожи Бай, — помолчав, тихо поделилась А-Тянь. — Эту, и еще шестерых девушек из нашей деревни.
— Ты хотела бы увидеть семью? Если хочешь, когда-нибудь, возможно, у меня получится отпустить тебя.
— Нет, — она помотала головой. — Место этой во дворце, рядом с госпожой Дун. Госпожа Дун пропадет без А-Тянь, снова чем-нибудь отравится или придет на музыкальную встречу в неподходящем платье.
Она говорила так убийственно-серьезно, что я не выдержала и рассмеялась. На сердце потеплело.
Еще до рассвета, на самом излете часа тигра, я стояла, одетая и собранная, и оглядывала комнату, прикидывая, что еще может понадобиться мне в дороге. На поясе в зачарованном кольце висел меч, рукоять будто трепетала, стоило только коснуться. До чего я от него отвыкла.
Давнишний евнух кроме записки передал мне настоящее сокровище: цянькунь. Я собрала сменное платье, лекарскую сумку, шкатулку для клубней и ростков, питательную среду, над которой до того порядочно поломала голову, всякие мелочи — и все это уместилось в мешочек не больше двух ладоней.
Хорошо бы супруга Лю после не попросила бы его обратно. Мне очень пригодится.
А-Тянь украдкой зевала в кулак и обеспокоенно поправляла мне ворот серого халата. За время моих ночных бдений и бесконечных стирок ткань слегка истрепалась, но я все еще предпочитала старое доброе ханьфу клана Дун любым другим одеждам.
Старая шкура ближе к телу.
— Пусть госпожа себя бережет. И будет осторожна. Эта служанка слышала, в лесу Байлу водятся ужасные чудовища и злобные демоны.
— В императорском дворце тоже водятся злобные демоны, — пошутила я. — Только все больше на другой стороне гарема, и опасаться нужно не их, а очень даже людей.
— Госпожа права, — А-Тянь склонила голову. Вид у нее был сонный и мрачный. — И все же, пусть госпожа будет осторожной.
— Госпожа обещает, — и я в самом деле планировала сдержать слово. Не только ради хрупких нервов моей служанки, но и ради человека в Водной Тюрьме, который непременно будет ждать моего возвращения.
Явился евнух. А-Тянь накинула мне на плечи теплый плащ, последний, который я не успела утащить в подземелья. Он был мне чуть короток, зато имел глубокий капюшон.
Затем мы простились. Евнух приложил палец к губам и жестом велел следовать за ним. На всякий случай я старалась ступать потише, хотя не ясно, к чему такая секретность? Разве супруга Лю не говорила, мол, в ее компании мне можно покидать дворец, Первая Супруга тем более позволит?
Она, супруга Лю, ждала у западных ворот, в компании еще одного евнуха и двух каурых лошадей в полной сбруе. Заклинательское платье, простое, в сумерках темное, строгая прическа с косой, вуаль, меч на поясе, в простых черных ножнах, должно быть, в тех самых, из легенды.
Я поклонилась ей, сложив руки. Лю Минъянь вернула поклон, не доведя лишь полцуня. Почти как с равной, ну надо же.
— Приветствую сестрицу Минъянь. Отчего мы едем скрытно?
— Не хочу привлекать лишнего внимания, — мотнула она головой и одним движением взлетела в седло. — Мин-эр, ты же ездишь верхом?
— Конечно, — помимо прочих странностей, наставник ненавидел летать на мече. Мы с шисюнами про себя почти уверились, он боялся высоты, но напрямую никогда не спрашивали. — А как же внешняя стража?
— Меня знают, тебя — точно не знают, но на всякий случай надень капюшон. Никому не будет дела, куда и с кем я еду по делам императора, — кажется, под вуалью она усмехнулась. — Давай, поторопись.
Я влезла на лошадь, далеко не так изящно. Каурая кобыла фыркнула, плеснула хвостом, однако послушно тронулась следом за мерином Лю Минъянь.
Как ни удивительно, внешнюю стражу, разбитый вокруг дворца военный лагерь и предместья мы миновали запросто. Супруга Лю ехала чуть впереди, прямая и прекрасная, встречные солдаты, слуги и чересчур ранние чиновники ей молча кланялись, на меня не обращали внимания.
Я попала во дворец через дыру в пространстве, рассеченную мечом Ло Бинхэ, а потому с любопытством глазела по сторонам.
Хуаньхуа и вне внутренних покоев оказался кичливо-богатым, выстроенным в классическом стиле, немного тяжеловесным. Всюду — летящие крыши, золото и нефрит, черепаховый камень, резьба, красное дерево и мрамор.
Лю Минъянь окликнули лишь один раз, когда мы уже миновали внешнюю стену и почти объехали по дуге расположившийся в низине постоянный лагерь. Я щурилась на череду ковровых шатров и снующие вдалеке конные разъезды, когда в воздухе раздался свист и над нами завис человек на мече.
— Советница Лю!
— Шан-шишу, — она задрала голову. — В чем дело?
Человек снизился и спешился, его короткий меч с широким лезвием остался висеть в воздухе, чуть подрагивая в предрассветной дымке.
Я с любопытством разглядывала его. Шутка ли, родич по ордену самой супруги Лю!
— Советница Лю, из дворца вот уже почти месяц никаких вестей, у нас накопились неотложные вопросы к государю императору, а моему повелителю отказывают в приеме который раз! Вас невозможно поймать! — он говорил быстро, слегка запинаясь, и то и дело поправлял растрепанную челку. — На все мои запросы из дворца приходят размытые ответы! Куда подевался император? Если он странствует, почему советник Хуань и вы, советница Лю, не можете принять моего повелителя?
Невысокий, круглолицый, суетливый, в серо-голубом коротком ханьфу и с тяжелым ожерельем на шее, серебряным, прилегающим будто ошейник. Двигался он скованно, как человек с трещиной в ребрах, однако смотрел цепко, неожиданно зло.
— Как только мне сообщили, что вы собираетесь покинуть дворец, я немедленно поспешил к вам навстречу!..
— Шан-шишу, — перебила Лю Минъянь. Нахмурилась. — Погоди. Мне никто не докладывал о том, что лорд Мобэй вообще вернулся с севера.
— Две недели назад, — «Шан-шишу» скрестил на груди руки, задрал курносый нос. Я задумалась, сколько ему лет. На вид — не больше тридцати, но ведь заклинатель же. Даже я выгляжу гораздо моложе тридцати четырех. Значит, сколько, не меньше сотни? — Я сразу же направил гонца, и с тех пор направляю гонцов каждый день, советница Лю, мой повелитель теряет терпение.
— Передай ему, как только я вернусь, я приму его, — Лю Минъянь крепче сжала поводья. — И узнаю, отчего мне не докладывали. Это займет, самое большее, два-три дня, Шан-шишу, не дольше.
— Замечательно, — человек скривился. — При условии, что я переживу эти три дня, советница Лю.
— Передай лорду Мобэю, что эти три дня ты под моей защитой, — страдальчески отмахнулась та. — А значит, под защитой императора.
— Будто ему есть дело, — пробормотал «Шан-шишу» едва слышно и снова вскочил на меч, покачнувшись влево. Левый бок он берег, не поднимал левый локоть. — Я понял, советница Лю, засим откланиваюсь.
Меч поднялся в воздух. Минъянь пришпорила коня.
— Сестрица, можно спросить? — набралась я храбрости, когда мы достаточно удалились от дворцовых предместий и дорога углубилась в жидкий разнолиственный лес. Ехали мы на запад. Солнце вставало за нашими спинами, все вокруг затянуло росистым туманом, и где-то в вышине свистели, несмотря на осень, упрямые птицы.
— Кто это был? — Лю Минъянь обернулась через плечо. — Шан Цинхуа, советник лорда Мобэя. Странно, мне ведь в самом деле не доложили, что Мобэй вернулся. Старик Лао Гунчжу опять мутит воду, но мы не можем сейчас вернуться…
— Сестрица звала господина Шан Цинхуа, э-э… младшим дядей по ордену, — осторожненько вернула я ее с придворных интриг в более любопытную сторону. — Я не знала, что на службе у супруга-императора есть родичи благородной супруги.
— Да, когда-то мы состояли в одном ордене, давно, — Лю Минъянь отвернулась обратно. — Насколько я знаю, Шан-шишу единственный с Двенадцати Пиков, кроме меня, кто сейчас служит при императорском дворе. Он, конечно, человек удивительной наглости, но… он действительно из моего прежнего ордена, я считаю его родичем.
— Что стало с остальными?
— Ничего хорошего, — она вздохнула. — Это все дела прошлого, Мин-эр, давай сменим тему.
— Слушаюсь старшей сестрицы.
Она отвернулась, и я раздосадовано прикусила губу. Крупица знания только разбередила мое любопытство. Лорд Шан, лорд Шан… я никогда ничего не слышала о горном лорде Шан с Двенадцати Пиков. Наверняка братец Шэнь смог бы мне рассказать, если б только я нашла способ его выслушать.
Сменить тему не получилось, дальше мы двигались в тишине.
Утренняя прохлада пробиралась под одежду, и я не пожалела о накинутом плаще, зато воздух головокружительно пах лесом, прелыми листьями, старыми грибами, смолой и невидимой сейчас рекой, и чем-то свежим, дымно-горьким, как пахнет только теплая осень на самой границе холодов.
Минъянь ехала уверено, на развилке она оставила позади торную колесную дорогу, свернула на тропинку, забирающую сильнее к западу и вверх.
Минъянь молчала, и я не торопилась начинать разговор, вместо того вертела по сторонам головой. Никогда прежде мне не доводилось бывать во владениях Хуаньхуа, да и вообще так далеко на центральном взгорье, к тому же только теперь я осознала, насколько скучала в императорских садах и внутренних покоях по простой свободной дороге.
Лес, буро-зеленый, рыжий и багряный, густел, его наполняли скрипы и шорохи, и жизнь, пусть вялая, засыпающая, все равно кипела вокруг.
Затаив дыхание, я запоминала туманные овражки, увядающий папоротник под копытами лошади, полотна звездчатого мха на деревьях, стволы которых я не обхватила бы двумя руками, красно-розовые стрельчатые листья ползучих лоз, свешивающихся с иссохших ветвей до самой земли будто кудри демонической красавицы.
Мы снова свернули, забирая южнее, дорога превратилась в тропку, потянулась вдоль русла пересохшего ручья. На дне в толстом слое ила белели сухие корни, похожие на вздыбленные из земли когти подземной твари, берега поросли желтой осокой, и мелкие птицы вспархивали из зарослей при нашем приближении.
Солнце успело высоко подняться, спрятаться за грязно-серыми облаками. На лес опустился зеленоватый душный сумрак, туман снова потянулся по низине, где-то вдалеке надсадно заорала выпь.
Деревья росли теперь совсем часто, их кроны переплетались над нашими головами, я то и дело пригибалась, стараясь не задеть макушкой лианы и белый высохший мох, похожий на бороды великанов.
Капюшон я давно скинула на плечи и дышала полной грудью.
Мы ехали шагом. Минъянь покачивалась в седле, глубоко ушедшая в свои мысли. Начал накрапывать дождь, она односложно предложила привал.
— Мы не так далеко от дворца, здесь безопасно, — сказала.
— Я не боюсь, — пожала я плечами. Потом осторожно предположила. — Сестрицу Минъянь что-то тревожит?
— Не знаю, — она мотнула головой, спешилась, потрепала коня по бархатной шее. — Вот, гляди, станем под можжевельником.
Можжевельник в самом деле рос на пригорке чуть в стороне и был воистину исполинских размеров. Мягкие лапы выдавались в стороны на три корпуса лошади, иглы отливали в синь, напитанные глубинной демонической силой. Я задрала голову, но вершины не увидела, ее скрывали другие деревья, разлапистые, наполовину иссохшие — громадный сосед пожирал их энергию медленно и неотвратимо, как древесный цзянши.
Но нам исполин был на руку. Дождь усиливался, и мы поспешили укрыться под его ветвями, спокойно расположили в сухости лошадей.
Лю Минъянь зажгла согревающий талисман, прикрепила к стволу, сплошь поросшему синим влажноватым лишайником.
— А я надеялась, с погодой повезло и к закату мы уже будем на месте.
— Можно укрыться от дождя талисманами и продолжить путь, — предложила я, но она покачала головой.
— Не стоит понапрасну светить духовной энергией. Здесь темная ци дерева скроет мою, но в дороге нам так не повезет.
— Сестрица сказала, здесь безопасно, ведь мы недалеко от дворца.
— Сказала, — она прислонилась спиной к стволу, скрестила на груди руки. — Но осторожность никогда не повредит. Чем меньше все вокруг знают о нашем путешествии, тем лучше.
— Сестрицу встревожили вести о лорде Мобэе? — предположила я. Тоже зажгла талисман, подержала в ладонях, грея пальцы. Золотое ядро не давало мне по-настоящему замерзнуть, однако холод и сырость никуда не девались сами по себе.
Минъянь помассировала точку между бровей, закрыла на мгновение глаза. Даже вуаль не могла скрыть ее усталости.
— Отчасти. Мин-эр, ты в последнее время ничего странного не слышала?
— Смотря что сестрица считает странным, — невольно хмыкнула я и понадеялась, что прозвучало не слишком неуважительно. — Мне все кажется странным в Цветочном Дворце. Духовная музыка, хранилище ядов в лекарских палатах, плохо оскопленные евнухи…
— Плохо оскопленные? — удивилась Минъянь. — Почему?
— От них через одного пахнет мочой и воспалительными выделениями, — я сморщила нос. — Сестрица никогда не замечала?
— Замечала, — она снова потерла между бровями. — Но не думала, что в этом что-то неправильное. До тех пор, пока не преклонила колени и не вошла в Цветочный Дворец, я вообще-то не встречала евнухов.
— Эту операцию можно сделать аккуратно, даже если это полная кастрация, уретра подшивается…
— Что такое уретра? — перебила меня Минъянь. Я почувствовала, что краснею.
— Ну… э-э… — почему-то впервые в жизни описать кому-то анатомию мне показалось сложным. — Э-э… канал, по которому отходит моча и у мужчины, и у женщины. У мужчины она, э-э… открывается щелью на головке члена.
— О, — уши у Минъянь тоже запылали. — Ясно. Не знала, что есть название.
— У всего в теле есть название, сестрица, — небожители, до чего странный разговор! — Так вот, дело в том, что оскопить мужчину можно аккуратно, если это делают ради карьеры или ради разового наказания, то лекарь следит за заживлением, не так уж долго, на самом деле, и после евнух почти не испытывает дискомфорта, может облегчаться без проблем и все такое. Другое дело, когда ради пытки, но разве во внутренних покоях у нас палачи и преступники?
— В самом деле, — Минъянь поправила вуаль. Уши у нее все еще горели, но она уже переключилась на новую проблему. — Я никогда об этом не думала, и не спрашивала, откуда набирают слуг.
— А какие странности сестрица имела в виду?
— Теперь буду думать еще и об этой! — неожиданно рассмеялась она и тут же вновь посерьезнела. — Ты права, странностей хватает, но мы подозревали про хранилище ядов, теперь лишь знаем наверняка, мы знаем, что Сяо Гунчжу хочет власти в гареме, а ее отцу все мало власти за плечом императора… еще и Бинхэ пропал! Я не сомневаюсь в нем, но… обычно он оставляет больше распоряжений и хоть изредка дает о себе знать. А его нет второй месяц. Конечно, так бывало и раньше, но до чего невовремя!
— Мин-эр мало понимает в подводных течениях, — с сожалением заключила я. — Но если дело так серьезно, быть может, не стоило уезжать сейчас?
— Нет, — отрезала Минъянь с неожиданной злостью и сжала кулаки. — Нет, именно теперь стоит. Кто знает, куда дальше повернется жизнь в этом цветочном дворцовом болоте! Я должна… я должна получить этот цветок, Мин-эр, и ты должна мне помочь.
Она говорила с почти пугающим жаром, чайные глаза сверкнули темной решимостью. Я не знала, зачем супруге Лю сдался цветок росы, луны и солнца, но впервые в ее обществе мне сделалось жутковато.
Дождь сменился моросью, мы снова двинулись в путь, и ехали то шагом, то рысью до самой непроглядной темноты. Остановились снова только когда лошади начали спотыкаться. Лю Минъянь по-прежнему не желала пользоваться талисманами или как-то иначе освещать дорогу с помощью духовных сил.
— Не знаю, почему, — говорила она. — Но мне не по себе. Я не чувствую никаких колебаний, не вижу подозрительных следов…
Я промолчала. Пару раз мне попались прогалины в буреломе, такие оставляют змеи-измерители, однако больно уж неровными они казались для измерителей. Какие еще змееподобные твари водятся на центральном нагорье? И какие из них могут жить в дне пути от главной резиденции императора, не оставляя духовных отпечатков?
Тем часом местность сменилась, начался подъем, пока пологий. Незаметно для себя мы достигли подножья старой горы Байлу, в честь которой лес и получил свое название.
— Заночуем здесь, — решила Лю Минъянь, разыскав в потемках еще одно демоническое дерево, на этот раз — столетний вяз, весь поросший слегка флуоресцентными красноватыми грибами, похожими на вешенки, но каждый — полупрозрачный и размером с мою ладонь. В глубине покатых шляпок мерцали нити грибниц, пульсирующие точно ядра. Живой тревожный свет оказался достаточно ярким, чтобы собрать хворост и лапник, расседлать лошадей и устроить подобие лагеря.
Как младшая по рангу, я хотела взять обязанности служанки на себя, но Минъянь неожиданно возмутилась и после наравне со мной устраивала кострище, стелила попоны и кормила лошадей.
— Я заклинательница, а не изнеженный цветок, — проворчала она, видя мое изумление. — Пусть даже мой Путь Меча давно порос травой, я была первой ученицей Пика Сяньшу.
Я промолчала, хотя вопросы так и теснились на языке.
Окружив место стоянки простенькой защитой, мы огненными талисманами развели огонь. Вымоченный дождями хворост занимался плохо, больше чадил, но в конце концов разгорелся, и мы устроились у огня, расстелив лошадиные попоны, точно были не императорскими женами, а заплутавшими в лесу торговками.
Я достала из мешочка цянькунь сверток с мясными лепешками и белым сыром, заботливо собранный А-Тянь, Лю Минъянь сняла с пояса фляжку с вином, разлила по двум крошечным походным чашкам.
— Держи, Мин-эр. Нам обеим нужно согреться.
Я разделила лепешки и сыр на две равные части, половину протянула ей на вощеном листе бумаги. Она, в свою очередь, передала мне напиток.
Вино оказалось густым и терпким, горьковато-сливовым, с травянистым послевкусием.
— Мой старший брат не терпел никакого алкоголя, но иногда позволял себе эту настойку, — Минъянь задумчиво смотрела в чашку. Потом вздохнула. — Не знаю, отчего, но мне хочется тебе верить, Мин-эр. Хотя ты точно умнее, чем стараешься показать. Мой брат не терпел притворства и никому не верил до конца… думаю, он был прав. Но я так не могу.
— Твой брат, сестрица?
— Да, — она прижала раскрытую ладонь к груди, напротив сердца. Вздохнула, хрипло усмехнулась. — Возможно, я об этом пожалею, Мин-эр, но тебе все равно никто не поверит.
Потом она отставила чашку в сторону, потянулась к шпилькам на затылке и сняла вуаль.
Я замерла с открытым ртом.
Про благородную супругу Лю ходило много легенд и слухов. Говорили, ее красота лишает разума, и оттого боги повелели ей никогда не снимать вуали. Говорили, одна ее улыбка способна свести с ума и навсегда пленить сердце.
Раньше наверняка так и было, она действительно была прекрасна даже в неровном свете костра и демонических грибов, строгое тонкое лицо казалось будто залитым красным золотом.
Оттого рваный шрам, наискось раскроивший губы, был налит и красен, как свежая рана.
Лю Минъянь усмехнулась. Из-за шрама у нее получалась кривая страшная ухмылка, губы двигались неровно и чуть расходились посередине.
— Мин-эр такого не ожидала?
С восхищением я смотрела, как она говорит. После такой травмы дикция непременно нарушается, однако супруга Лю произносила звуки четко, хотя благородный выговор очевидно давался ей с физическим усилием.
Она все равно была красива. Ясные глаза, прямой взгляд, фарфоровая кожа и классические черты, слишком идеальные для живой женщины. Но рот.
Разве Лю Минъянь не бессмертная заклинательница, разве она не могла бы исцелиться в медитации или найти лекаря?
— Сестрица Минъянь, — осторожно начала я. — Позволишь взглянуть?
— Изволь, — она села на попону, скрестила ноги как для медитации и смотрела на меня с леденящей насмешкой.
Я на коленях подобралась поближе, с величайшей осторожностью взяла ее за острый подбородок, коснулась зарубцевавшейся кожи. Сосредоточилась на едва заметном токе пульса под неестественно холодной рубцовой тканью.
— Сестрица была ранена духовным оружием?
— Верно, — вблизи напряжение лицевых мышц для четкой речи выглядело еще более впечатляющим. — Ну что, как тебе легендарная красавица Поднебесной?
— Сестрица Минъянь прекрасна, — я отодвинулась, покрутила запястьем, подбирая слова. — Разве физическое увечье определяет чью-то красоту?
— Для многих это так, — она залпом осушила вино, так ловко, что сквозь развороченные губы не просочилось ни капли. — Только Инъин, Хуалин и Бинхэ знают об этом, и теперь еще ты. Если пойдут слухи, я буду знать, откуда.
Мне сделалось нехорошо.
— Отчего сестрица… решила мне довериться? — ну в самом деле, где я, а где император, драгоценная супруга Ша и Первая Супруга! Какого гуя происходит?!
— Не знаю, — она пожала плечами, совсем по-простецки. Взяла лепешку, отломила кусочек, прожевала. Я старалась не смотреть, как она ест, и все равно смотрела, с ужасом и восхищением одновременно. Нарушая всю лекарскую этику. В голове не укладывается, да как так-то?.. — Хотя нет, знаю. Я собираюсь доверить тебе кое-что гораздо более важное, и мне нужно знать, что я не ошибаюсь. А как еще я могу это проверить?
— Еще… более важное? — повторила я шепотом. Сцепила пальцы на коленях и выпрямилась. Сердце стучало где-то в горле. — Сестрица Минъянь… можно спросить?
— Ну спрашивай.
— Разве особенность сестрицы нельзя излечить? Даже нанесенные духовным оружием раны поддаются врачеванию, если найти нужный подход.
— Может, и можно, — она опять взглянула насмешливо. — Я никогда не пыталась.
Тут явно крылась тайна куда страшнее шрама. Я пожевала губу.
Минъянь помолчала, по кусочку прикончила лепешку. Потом вздохнула.
— Не спросишь, почему?
— Должно быть, у сестрицы была причина, — проговорила я, изо всех сил сохраняя ровный тон. Кусок не лез мне в горло, я бессмысленно крошила лепешку на вощеный лист. Вот так, Сяомин, и рушатся сказки, мимоходом так, запросто.
— Была, — Минъянь кивнула. — Я сама это сделала. Не хотела, чтобы все видели во мне лишь прекрасное лицо, хотя знала, что сама себя лишила преимущества. Зато, — тут она усмехнулась. — Никто не оспаривает титул прекраснейшей женщины. Никто ведь не знает, как я выгляжу.
Она лгала, отчего-то я точно это знала. Ну, может, не совсем лгала. Недоговаривала точно. Однако я вежливо сделала понимающий вид.
— Сестрица… умна, хотя отличается оригинальным подходом к жизни.
— Ло Бинхэ назвал меня глупышкой и хотел помочь исцелиться, — она хмыкнула, потом поморщилась. — Я отказалась. Кажется, он не ожидал такого. Он не понимает, что красота иногда — худшее зло, чем уродство.
— Сестрица… недовольна супругом-императором?
— Конечно, я им недовольна. Как правителем, как мужем… забудь, это все неважно сейчас. Ешь, Мин-эр, кто знает, когда понадобятся силы.
— Слушаю сестрицу, — вздохнула я и без аппетита вгрызлась в резко пахнущий кусок сыра.
Ужинать мы кончили в молчании. Я наловчилась не смотреть на рот супруги Лю, а она, поев, выпила еще чашку вина (налила и мне) и снова заколола вуаль. К стыду моему, мне стало легче, пусть я и постаралась не подать виду.
Вино согревало изнутри, оставляло терпкое послевкусие.
Так я и запомнила этот странный вечер: фырканье лошадей, терновая настойка, мясные лепешки и пытливый взгляд Лю Минъянь.
Я думала, что не смогу заснуть, слишком впечатленная, да к тому же успевшая отвыкнуть за две луны от ночевок на земле. Но многолетние навыки путешествий не вытравить жалкими неделями в шелках и неге внутренних покоев императорского дворца, потому, закрыв глаза, я сладко проспала до рассвета, завернувшись в плащ.
От кострища шло ровное тепло, грело спину, грибы мерцали рядами, будто снизка демонического ночного жемчуга, и отсутствие матраса, балдахина и служанки ничуть меня не тревожило. Как ни странно, не тревожили такие мелочи и Лю Минъянь, но я уже зареклась что-то предполагать об этой женщине.
Наутро мы обнаружили вокруг маленького лагеря следы. Вся земля была изрыта петлями, примятую траву будто счесали гребнем.
— Будто змея брачный танец танцевала, — мрачно заключила супруга Лю, оглядываясь кругом. — И ведь ни один талисман не сработал, я вешала оповещающие — ничего.
— Что это может быть за тварь? — я присела на корточки, раскрытой ладонью дотронулась до колеи, взрытой чьим-то сильным боком. — Точно ползучая.
В тварях я разбиралась посредственно, знала только тех, из которых можно достать полезную железу или вещество. Кроме змея-измерителя в голову ничего не приходило. Знатный же из меня заклинатель!
— Я не знаю, — Минъянь нахмурилась. — Я не чувствую никакой враждебной энергии вокруг. Может быть, большое животное? После Смешения развелась куча новых чудовищ, но среди них мало разумных.
— Она не попыталась проникнуть за защитный барьер, хотя сестрица поставила самый слабый, — озвучила я то, о чем она наверняка думала сама. — Будь эта тварь зверем в поисках добычи, не стала бы кружить, будто оставляя послание.
— И она не такая уж большая, — добавила Минъянь. Рука ее покоилась на рукояти меча. — Хотя, кажется, хотела создать иное впечатление. Взгляни, следы перекрывают один другой, тварь их словно специально рисовала. Угрожает, мол, я большая и страшная.
— Сестрица думает, это не так?
— Сестрица думает, в этом лесу не может быть ничего, способного навредить двум заклинателям с достойным уровнем совершенствования.
Я бы, разумеется, с ней поспорила, особенно касаемо своего уровня совершенствования, но слушать возражения Лю Минъянь явно не собиралась. Что бы ей не двигало, она намеревалась как можно скорее раздобыть цветок росы, луны и солнца, и никакая неведомая зверушка не могла ей помешать.
Тем более, зверушка не показывалась на глаза.
И все же мы торопились, сворачивая лагерь и спеша убраться подальше от поросшего грибами дерева.
Лично мне совершенно не нравилось отсутствие какой-либо энергии. Талисманы тоже не сработали, а это могло значить две вещи: или чудовище слишком слабо и ци едва теплится в нем (что странно, ведь размером оно точно не уступает взрослому человеку), или, напротив, достаточно сильно — и разумно, чтобы полностью скрыть духовные силы.
Кажется, в библиотеке были книги, описывающие такие техники и у совершенствующихся, и у демонов.
Так что мы торопились и внимательнее смотрели по сторонам, но лес оставался тихим и обманчиво-безобидным.
К концу второго дня, ухитрившись один раз заплутать и сделать порядочный крюк, мы, наконец, выехали к поросшей низким лесом скалистой гряде и почти сразу увидели темный зев пещеры.
— Оставим лошадей здесь, — решила Минъянь. Спешилась у орехового куста, стреножила коня и, нетерпеливо постукивая пальцами по локтю, подождала, пока я проделаю то же самое с меньшей сноровкой.
Последние пару ли мы преодолели пешком. Трава и здесь была примята знакомым образом, из грота тянуло сыростью и какой-то дрянью.
— Не похоже на место, где растет чудесный цветок, — заметила я, опасливо оглядываясь по сторонам.
— В прошлый раз здесь не было никаких следов, ничего подобного, — Минъянь наклонилась, подобрала что-то с земли. — Фу, что это за дрянь?
У нее в руках дохлой тряпкой висело нечто полупрозрачное.
— Дай, сестрица Минъянь, — презрев вежество, я выхватила у нее находку. Тонкий, насквозь просвечивающий кусочек сухой кожи, слишком гладкий и жирноватый для сброшенной змеиной шкурки, но очень на нее похожий. — Снова ни следа энергии. Но такое чувство, что эта штука линяет, как змея, и для линьки выбрала эту пещеру.
— Может, ей требуется цветок? — Минъянь потерла между бровями. — Первый раз вижу подобное.
— Мы не узнаем, пока не увидим, — на всякий случай я поправила меч, проверила, легко ли достаются талисманы из рукава, и мы вдвоем, переглянувшись, спустились в грот.
Я тут же чуть не споткнулась, и Минъянь молча зажгла талисман.
Клочки шкурки висели там и тут, ловили свет, как слюдяные обрывки, разве что мягкие. Были и совсем свежие, цвета розоватой человечьей кожи, и сухие, полуистлевшие, похожие на клочья старой паутины. Змеетварь, наверное, чесала бока о камни, и, видимо, обитала здесь давно.
— Надо было в прошлый раз зайти внутрь, — Минъянь подняла талисман повыше. Под ногой у нее что-то хрустнуло, и она брезгливо отпихнула мыском сапога выбеленные косточки. — Похоже, оно ест птиц и мелких животных. Вон, погляди.
— Главное, чтоб она не ела заклинателей, — нервно пошутила я.
Минъянь согласно хмыкнула.
В пещере царила прохлада, запах тварьей жизнедеятельности мешался с сыростью и почему-то не угнетал. Я тоже зажгла талисман и старалась смотреть под ноги. Все равно эта штука, очевидно, о нашем визите знает.
Петляющий грот спустя полпалочки благовоний вывел нас к подземному озеру. Почти идеально-круглое, его освещало предзакатное солнце, свет падал из такого же круглого провала в пещерном своде.
Вода, казалось, впитывала свет, и зрелище получалось чудесным.
В центре озера, в солнечном столбе, расположился насыпной островок, густо поросший низким кустарником. Мелкие невзрачные цветочки на ветвях теснились рядом с полузрелыми зеленоватыми плодами, похожими на бобы.
Змеетвари нигде не было видно. Подняв талисман повыше, Минъянь решительно подошла к кромке воды.
В озере, на самом краю освещенного круга, что-то плеснуло, смачно, как огромная рыба.
Вода была мутноватой, но мы все равно разглядели метнувшийся к стене длинный гибкий силуэт.
— Оно там, — заключила Минъянь. — И, похоже, оно нас боится.
— Если мы пойдем за цветами, оно может и напасть, — я покачала головой. — Кто знает, насколько оно ядовито.
— Я по-прежнему не чувствую никаких духовных сил.
Я тоже ничего такого не ощущала. Взгляд Минъянь прикипел к кустарнику, она вся подалась вперед. Какие бы надежды она не возлагала на цветок, они явно стоили любого риска.
Вздохнув, я отдала ей свой талисман.
— Держи, сестрица. Сколько саженцев тебе нужно?
— Но как же?.. — словно очнувшись, она махнула рукой в сторону, куда скрылась змеетварь.
Я скинула верхний халат и привязала к запястью мешочек цянькунь. Повинуясь быстрой печати, Хэпин покинул зачарованное кольцо и завис в воздухе над моим плечом.
— Сестрица Минъянь не разбирается в ботанике, а я все-таки какой-никакой заклинатель. К тому же, мы ведь не собираемся забирать все цветы, только несколько, правда?
Последнее я произнесла как можно громче. Показалось, или вода вновь зарябила в самой густой темноте?
— Правда, — так же громко ответила Минъянь. — Этой Лю нужны лишь два-три саженца, если они принадлежат хозяину озера, эта Лю просит прощения.
Вода плеснула отчетливее.
Закрепив на поясе полы нижнего халата, я прямо в сапогах ступила в озеро. Прохладная вода омыла щиколотки, спустя пару шагов была уже по колено. Я плаваю неважно, остается надеяться, что глубина у озера невелика.
Так и оказалось, в самом глубоком месте вода доходила мне выше груди, и пришлось идти осторожнее, опасаясь оскользнуться в иле. Мокрая одежда липла к телу, однако на удивление было не так уж холодно.
Странно, разве пещерные источники не должны питать ледяные подземные ключи? Должно быть, дело в духовном растении, его мягкая природная ци окутывала все вокруг.
Добравшись до островка, я опустилась на колени, достала из цянькуня лопатку и шкатулку для образцов, бережно выкопала три крайних кусточка, стараясь не повредить корни. Они легко поддавались, мягкая земля пахла илом.
Плеск раздался ближе. Минъянь на берегу чересчур громко выдохнула.
Стараясь не делать резких движений, я развернулась.
Змеетварь наблюдала за мной, приподнявшись из воды и покачиваясь.
Ни рук, ни ног, только странные мягкие отростки-бугры, мягкая кожа, поросшая тут и там чешуей, будто дерево лишайником, длинное, змеиное тело, гибкое, неестественное.
Как будто змею небожитель-шутник зачем-то втиснул в человеческое тело, обтянул, как придется, потом плюнул и оставил недоделку как есть.
Длинные черные волосы плыли в воде. Тварь смотрела на меня почти человеческим лицом, вытянутым и гротескным.
В желтоватых разумных глазах стояла тоскливая жажда.
— Ты живешь здесь? — полушепотом спросила я. Меч по-прежнему висел над плечом, готовый к атаке.
Змеетварь кивнула. Говорить она, кажется, не могла, тонкая линия челюсти и ротовая щель выглядели больше рептильими, чем человечьими. Однако, судя по лицу, то был мужчина. Но кто его знает.
— Ты охраняешь цветы?
Он будто задумался. Кивнул. Потом покачал головой. Потом потянулся вперед и тут же отвернулся. Дернул головой в мою сторону. Тело изогнулось под немыслимым углом, вода плеснула.
Лю Минъянь молча наблюдала за нами, держа руку на излете. Ее меч готов был вот-вот сорваться молнией и поразить существо одним ударом.
Я потерла подбородок, наверняка пачкаясь в земле.
— Погоди, я соображу. Ты не совсем охраняешь цветы. Тебе нужны цветы? — кивок. — Но ты не можешь их взять? — опять кивок, змеечеловек безмолвно затрясся. Интересно, как у змеи, у него нет голосовых связок? — Ты… боишься света?
Предположение показалось мне самым очевидным.
Существо кивнуло.
— Хочешь, я принесу лишний куст на берег? В благодарность за то, что ты пустил нас сюда, — я постаралась ему улыбнуться. От существа по-прежнему не исходило никакой духовной энергии, значит, он в самом деле ее скрывает. Значит, он демон. А вряд ли разумный демон, способный скрыть духовную силу, нападет на жен повелителя Ло, верно?
Змеечеловек закивал с таким жаром, что вода вокруг пошла мелкими волнами.
— Сестрица Лю не против? — возвысила я голос.
— Не против, — откликнулась Лю Минъянь. — В конце концов, эти цветы принадлежат господину больше, чем нам.
— Вот видишь, я тоже так считаю. Господин жил в этой пещере задолго до нас, мы потревожили его, а потому должны отплатить за беспокойство.
Продолжая болтать, я снова развернулась к цветам и бережно выкопала еще один кустик. Устроила в шкатулке для саженцев вместе с теми тремя, что мы забирали с собой.
— На берегу свет не потревожит господина змея, я оставлю ему цветок там, где господин змей укажет, хорошо?
Существо кивнуло, хотя обращение ему как будто не понравилось.
Тем же путем, оскальзываясь в иле и повыше держа над водой шкатулку, я вернулась на берег. Змеечеловек следовал за мной на почтительном отдалении, и, стоило мне ступить на сушу, тоже выбрался поодаль.
В свете бумажных талисманов Минъянь мы рассматривали его с опасливым любопытством. Во всяком случае, я, по закрытому вуалью напряженному лицу Минъянь ничего нельзя было разобрать.
Если бы змеечеловек стал на кончик хвоста, он был бы, разумеется, гораздо выше обычного мужчины. Но он не был на такое способен, и передвигался подобно обычной змее, неестественно изгибая бледное бугристое тело. Мокрые черные волосы окутывали его покрывалом, должно быть, будь у него талия, они бы ниспадали ниже нее. Ни рук, ни ног, зато подобие шеи и покатых плеч, голова покачивается на манер атакующей гадюки.
Атаковать он, впрочем, не собирался, должно быть, двигался для лучшего сохранения равновесия.
Соблюдая осторожность, я достала из шкатулки саженец с комом земли на тонких корешках, взвесила на ладони.
— Куда положить цветок для господина?
Существо изогнулось почти в экстазе и кивком головы указало на место у моих ног, мол, клади и отходи.
Я так и сделала, переглянулась с Минъянь, и мы отступили подальше, чтобы мечи и талисманы не тревожили необычного хозяина пещеры.
А тот стремительно и почти бесшумно рванулся вперед, склонил голову к самому кустику и замер, не дыша. Затем изогнул длинное тело, сворачивая вокруг змеиные кольца, заклубился — зрелище одновременно отвратительное и завораживающее.
На нас он больше не обращал никакого внимания.
— Идем, Мин-эр, — шепнула Минъянь. — Оставим его, здесь у нас больше нет дел.
Я кивнула, и, вежливо поклонившись змеечеловеку (он даже не взглянул на нас), мы поспешили оставить пещеру и выбраться на воздух.
Снаружи солнце почти село, высокое полупрозрачное небо лиловело над нами краем уползшей к закату тучи. Взошла луна, почти полная, налитая, как белая слива.
В животе у меня заурчало. Да уж, не привыкла я к частичной инедии.
Разумеется, остаться ночевать возле обители странного существа мы не могли, и, отвязав лошадей, двинулись в обратный путь.
— Найдем место для привала, только подальше отсюда, — Минъянь обернулась через плечо, поежилась. — Бр-р, оно, кажется, безобидно, но до чего же… — она пошевелила пальцами в воздухе, подбирая слова. — Противное? Нет, не так…
— Неестественное безобразно, — перефразировала я чье-то известное изречение. — Не могу представить, что нужно для появления такой необычной мутации. Демоническое кровосмешение? Или это создание — результат объединения царств, когда перемешались энергии?
— Странно и другое, — подхватила Лю Минъянь. — Оно живет так близко к дворцу, но никто никогда о нем не докладывал, эта территория считается совершенно безопасной.
— Если никто никогда не задавался целью найти пещеру, оно вполне могло все время скрываться там, сестрица наверняка заметила, как ловко оно прячет духовную силу.
— Но оно выходит наружу, оставляет следы, — она покачала головой. — Нет, стража и адепты дворца не могли не заметить его присутствия, если уж его так легко обнаружили две женщины. Только если…
— Только если?
— Если только дворцу Хуаньхуа было известно об этом существе, но они сочли его недостойным внимания императора. Но это на них не похоже, даже если тварь в самом деле безобидна. Советник Хуань знает пристрастие Бинхэ к охоте на тварей, он бы не промолчал…
— Существо разумно, — проговорила я, пытаясь ухватить за хвост неприятную мысль. — Сестрица не высокого мнения о морали дворца Хуаньхуа, я прислушаюсь к ее словам, однако, если разумную безопасную тварь оставили в покое, быть может, э-э… кто-то хотел использовать ее в своих целях?
— Может, но в каких?
Ответа на этот вопрос я не знала.
Мы заночевали под очередным демоническим деревом, на сей раз — под дубом, земля вокруг которого была усыпана облетающими глянцево-синими листьями, а на ветвях шатром раскинулась лиана с мелкими розовыми ягодами.
У меня оставался еще один сверток с лепешками, Лю Минъянь опять достала флягу с терновым вином и сняла вуаль, но я уже наловчилась не обращать пристального внимания на ее увечье.
На следующий день мы нигде не задерживались, и погода нам благоволила, так что за полстражи до заката мы выехали из леса к дворцовым предместьям.
— Я надеюсь вернуться, не привлекая особого внимания, — Лю Минъянь поерзала в седле, поправила мешочек цянькунь у себя на поясе. — Сразу за стеной оставь лошадь и потихоньку отправляйся к себе в покои, будет лучше, если твое отсутствие заметит как можно меньше людей.
— Чего опасается сестрица?
— Пока нас не было, Инъин и Ваньюэ должны были обнаружить лекарское ядохранилище, я ведь говорила, — она нахмурилась еще больше. — Мы договорились не упоминать твоего имени, фракция Сяо Гунчжу обширна, но мы справимся с ее методами, а ты — нет.
— Если начнется разбирательство, участие этой Сяомин все равно не получится скрыть, — резонно возразила я, ощущая болезненное тепло в груди. Честное слово, я думала, в случае неудачи в разбирательстве госпожи старшие супруги единогласно свалят все на меня и останутся не у дел. Это же так удобно.
Лю Минъянь хмыкнула.
— Инъин не будет затевать громкого дела до возвращения Ло Бинхэ, это не в ее стиле. Она далека от благородства, однако в нынешних обстоятельствах это нам на руку. В ее силах прижать Сяо Гунчжу с птичками-подпевалами, не прибегая к прямым обвинениям.
— Эта поняла, — кивнула я, хотя на самом деле мало что поняла. Лю Минъянь вздохнула.
— Смотри, в лекарских палатах найдут яды, это само по себе громкое дело. Разумеется, всех лекарей допросят, павильон опечатают, обо всем доложат Инъин, но она не будет кидаться с голословными обвинениями на супругу Хуань или кого-то из ее приближенных. Зато постарается дать понять, что ей многое известно, и, разумеется, будет затягивать разбирательство до возвращения Бинхэ. Сяо Гунчжу нетерпелива, она станет теряться в догадках и будет вести себя осторожнее.
— Ага, — я потерла подбородок. — Старшие сестры мудры, этой до них далеко.
Мне казалось, план полон белых ниток и мутных пятен, однако Минъянь и остальные варились в этом скорпионьем котле гораздо дольше меня, им наверняка виднее. А я даже не знаю, что это за Сяо Гунчжу-супруга Хуань такая.
— Так что пока Мин-эр совершенно нечего опасаться, но лучше не привлекать внимания, — закончила Лю Минъянь. — Пока не спросят, не рассказывай о Мяо Линь и о том, что хранилище нашла именно ты. О нашем путешествии тоже лучше помалкивать, просто на всякий случай. А больше Мин-эр нечего скрывать, так что ничего не бойся.
— Эта Мин-эр благодарит старшую сестрицу за заботу, — пролепетала я. Горькое болезненное тепло в груди только ширилось. Если бы, о, если бы мне больше нечего было скрывать!
Лю Минъянь улыбнулась мне одними глазами и снова поправила цянькунь.
Шкатулку с саженцами я отдала ей почти сразу, объяснила приблизительно, как за ними ухаживать, и пообещала прислать копии тех записей, что нашла в лекарских палатах. Теперь сестрица Лю неустанно проверяла, на месте ли ценный груз, хотя так и не сказала мне, для чего сдались ей семена.
Я и не спрашивала. Я, в свою очередь, не сказала ей, что пара бобов и один стебель с завернутым во влажную тряпицу корнем устроились у меня в рукаве. Змеечеловек очень удачно отвлек на себя все внимание, позволил мне беспрепятственно выкопать чуть больше.
Я пока не знала, как буду их использовать, и надеялась только, что цветок не завянет в не слишком идеальных условиях моего ханьфу.
И если бы я умолчала только о цветке!
Чем ближе мы подъезжали к дворцу, тем сильнее я тревожилась. Мы снова объехали военный лагерь, но на этот раз никакой горный лорд Шан нас не нагнал и вообще никто не встретился. Стражники у ворот посмотрели немного странно, но, может, мне просто показалось: Минъянь легонько кивнула им, они глубоко поклонились в ответ и не задавали вопросов.
Пара евнухов ждала у стены на прежнем месте.
— Они будто никуда не уходили, — пробормотала я себе под нос.
— Я велела ждать нашего возвращения каждый вечер до сумерек, — хмыкнула Минъянь. — Только и всего.
Она спешилась первой, я поспешила тоже, напоследок чуть не запутавшись в стременах. Поклонилась.
— Сяомин благодарит сестрицу Минъянь за оказанную честь сопровождать ее в пути.
— Это Минъянь благодарит Сяомин, — она вдруг тоже поклонилась. — Я пришлю тебе весточку, и береги себя, младшая сестрица.
— Слушаю старшую, — пообещала я, и мы простились до срока.
Сады внутренних покоев ничуть не изменились за три дня, по-прежнему полные тихой увядающей неги. Солнце почти село, с декоративных прудов и водопадов поднимался туман, не грязный, как в лесу Байлу, а жемчужно-серый, почти прозрачный. Длинные кисти отцветших глициний подметали дорожки, ровные аллеи магнолий и золотых демонических пихт сменялись каменными горбатыми мосточками над ручьями и остриженными зарослями жимолости.
Несколько раз я видела евнухов и спешащих куда-то чужих припозднившихся служанок, однако никто не обращал на меня внимания. Я сняла плащ и в простом ханьфу своего ордена сама, должно быть, походила на слугу.
Нужно было послушать Лю Минъянь и возвращаться в покои. А-Тянь наверняка еще не спит, и наверняка у нее все загодя готово к моему возвращению, она ведь предупредительная девушка и серьезно относится к своим обязанностям.
Мне хотелось поужинать по-человечески, забраться в горячую ванну и разобрать прическу, а потом свернуться клубком в постели под одеялом. Может, выслушать сплетни и, в свою очередь, рассказать о странном змеесуществе, что мы встретили в глубине пещеры.
Однако было еще кое-что, что я не могла отложить. Я на три ночи оставила человека в Водной Тюрьме в одиночестве. Нужно проверить, все ли с ним в порядке, не началась ли лихорадка, не случилось ли непредвиденных осложнений, нужно сменить ветошь и убедить его, что я его не оставила — не знаю, насколько ценно для него мое скромное общество, но, смею надеяться, он меня ждал.
Так что ванна и горячий ужин никуда от меня не денутся.
Тем более, ноги сами несли меня к восточной стене. За две неполные луны я так привыкла ночами пробираться туда, что теперь почти бездумно свернула в нужную сторону.
Как и всегда, в этой части сада властвовало тихое запустение, и, как и всегда, проход в подземелья встретил меня знакомой гулкой прохладой, остудил невесть почему горящее лицо.
Я торопилась. Сердце стучало в горле, никуда не исчезнувшая тревога выкручивала сердце. Он в порядке? Что такого могло произойти за три дня, чего не случилось за два месяца?
Я столько раз ходила этим коридором, что мне уже не требовался световой талисман, но дорога через подземелье еще никогда не казалась мне такой длинной, даже на второй мой визит, когда меня раздирали противоречия.
Наконец, я почти вбежала в зал с платформой и замерла, переводя дыхание.
Фонарь горел по-прежнему, мягко приглушенный золотисто-оранжевый свет выхватывал укрытого плащами человека в импровизированной постели.
Видимо, я создала столько шума, что разбудила его — если он спал, потому что он встретил меня совершенно осознанным поворотом головы и издал громкий звук, то ли смешок, то ли презрительное фырканье.
Я почувствовала, как губы сами собой расплываются в улыбке.
— Привет, братец Шэнь. Видишь, я вернулась.
Он улыбался все время, пока я осматривала его, убирала ветошь, меняла повязки и слушала пульс, прижав пальцы ему под челюстью.
Отсутствие рациона за три дня ничуть не ухудшило его состояния, разве что в который раз замедлило течение ци, но почти незаметно. По-прежнему стабильно тяжелый, по-прежнему стойкий, как бамбуковый стебель.
— Я боялась, с тобой что-нибудь случится, братец Шэнь, — честно призналась я. — Так торопилась, что ничего толком не принесла, только с путешествия осталось немного воды, дай, напою тебя, хорошо?
Он кивнул, я, придерживая лохматую голову, споила ему теплую воду из дорожной фляжки, не удержалась, погладила спутанные грязные волосы.
— Вот так, хоть немного. Теперь займемся иглами, и не надо закатывать глаз, нам с тобой предстоит как минимум вернуть твой духовный поток на прежний уровень, он немного замедлился с последнего раза, да это и понятно. А я пока расскажу тебе, что за тварь мы с сестрицей Лю встретили в пещере у горы Байлу. Ни она, ни я не смогли наверняка сказать, что такое это за существо, ты представляешь, будто змею втиснули в человечью кожу…
Он пренебрежительно фыркнул, мол, что за заклинательницы, даже не могут определить какую-то змееподобную тварь, но слушал все равно с жадным, почти пугающим вниманием.
Не прекращая болтовни, я последовала привычному пути: распахнула на его груди собственное нижнее ханьфу, оценила ожоги и шрамы (ну надо же, большинство синяков исчезло), затем достала из лекарской сумки чехол с иглами (какая все-таки удобная штука этот цянькунь), развернула, приступила к работе.
Братец Шэнь лежал смирно, прикрыл единственный глаз и выглядел спокойным. Как ни изображал он показательное презрение к акупунктуре, сносил он ее смиренно, как, впрочем, и все остальные мои идеи.
Слишком увлеченная, я не сразу заметила, когда повеяло холодком.
Я извлекла иглы, потянулась переложить братца Шэня поудобнее для короткого сеанса передачи ци, подняла голову и замерла.
Внутренности окатило ужасом.
Вокруг платформы поднималась вода.