Ясной осенью над холодной рекой встает рассвет

       Темная, глянцевито блестящая, вода заполняла пространство подземного зала с каждым вздохом.        Я вскочила, схватилась за меч — и жидкость предостерегающе плеснула вверх, потянулась к клинку словно живым отростком. Она почти сразу успокоилась, просто дала понять, не стоит и думать перелететь ее.        Встревоженный моей реакцией, братец Шэнь повернул голову и закаменел. Потом дернулся, взглянул на меня, издал короткий отчаянный стон.        В единственном глазу плескался ужас.        Вода поднималась, и остановилась, только достигнув края платформы. Я опустила в нее клочок испачканной ветоши и выдохнула сквозь зубы: ткань зашипела и растворилась без следа, пришлось поспешно отдергивать руку.        — Вот ведь зеленый гуй, — с чувством проговорила я. — Я что, случайно задела какой-то активатор? Или что?        Мы с братцем Шэнем, конечно, оба понимали — это не так. Не было никакого «активатора кислотной воды» в самой пещере, если и возможно запустить старый механизм, то только снаружи.        Братец снова издал стон, полный отчаянья, крепко зажмурился, затряс головой.        Выпустив меч, я бросилась рядом на колени.        — Ну что ты, что ты, не надо, успокойся, ну подумаешь, водичка, ну тише!.. — и замолчала, не желая выдать собственный страх. Ему еще и моих переживаний не хватает.        В воздухе висела незнакомая чужая сила, вязкая, будто какой-то незримый барьер. Жидкость, если не лезть, оставалась совершенно неподвижной и стояла вровень с краем платформы, гладкая, точно зеркало. Кроме возвышения, где мы находились, она не затронула только пространство рядом с выходом в коридор. Раньше я не замечала, что оно тоже выше остального уровня пола, но теперь, изначально пологое, оно вдавалось в кислотное озеро будто высунутый из темного зева язык.        Везет же мне на острова посреди озер.        Я уложила голову братца Шэня к себе на колени, перебирала бездумно грязные волосы и ждала.        Ждать, впрочем, пришлось недолго, вскоре по коридору гулко разнеслись шаги. Шли несколько человек, с шумом и совершенно не скрываясь.        — …и я буду рада ошибиться, — разобрала я высокий женский голос. — Вот только, к моему сожалению, я уверена наверняка!        В следующий миг подземный зал осветился золотом талисманов. Сначала на каменный «язык» вышли трое стражников в оловянных позолоченных масках, потом две служанки в розовом, а следом — две женщины.        — Вот! — торжествующе воскликнула одна из них. — Вот, взгляните, благородная супруга Лю, какую змею пригрели вы на своей груди! О, эта коварная змея, эта помойная горская крыса, она всех обвела вокруг пальца, пользовалась вашей милостью, чтобы вершить свои тайные дела предательницы!        Я бережно устроила братца Шэня на постели и встала, схватившись за меч, совершенно бесполезный, впрочем.        Нас с ними все равно разделяла колдовская вода.        Лю Минъянь молчала. Она не сменила походных одежд, не оставила меча, и смотрела на меня поверх вуали нечитаемым взглядом.        — Молчишь, супруга Дун?! — взвизгнула ее спутница. — Ха-ха, тебе нечего сказать в свое оправдание, верно? Зато у тебя хватило наглости обвинить меня, Хуань Чуньхуа, в заговоре против дорогих сестриц! Хватило наглости подкинуть в лекарские палаты отравленный чай, смутить разум моей милой сестры Инъин, хватило наглости воровать! И ради чего?! Ради отброса, чье имя запрещено поминать высочайшим указом супруга-императора!        Так впервые я увидела Хуань Чуньхуа, Сяо Гунчжу, маленькую госпожу Цветочного Дворца. Она была красива и изящна, золотисто-каштановые косы, глаза феникса, кожа, не знавшая загара, ханьфу и газовые накидки всех оттенков молочно-розового, кожаная плеть, свернутая кольцами у пояса, с рукоятью из белого нефрита.        Сяо Гунчжу смотрела на меня с торжеством, потом обернулась к Лю Минъянь.        — К счастью, нам удалось много узнать от ее никчемной служанки, эта девчонка вздумала спорить с мастерами-дознавателями…        — Что вы сделали с А-Тянь?! — не выдержала я. Меч в руках задрожал.        Сяо Гунчжу презрительно рассмеялась.        — Ах, Сяомин-эр заговорила! И вместо того, чтобы с почтением приветствовать старших сестриц, она смеет спрашивать о комнатной девке!        — Что с А-Тянь?! — я почти кричала. — Она ни при чем, она ничего не знала, госпожа Лю!        Лю Минъянь по-прежнему не проронила ни слова, и от этого мне делалось еще страшнее и горше.        — Не знала? — рассмеялась Сяо Гунчжу. — Или делала вид, а, Сяомин-эр? Твоя девка лгала в лицо доброй сестрице Бай, лишь бы выгородить тебя, а потом все твердила, что ничего не видела! Мы решили, раз слуга не видит предательства, то и глаза такому слуге без надобности!        Земля ушла у меня из-под ног, колени подогнулись. Меч я не выпустила, но на мгновение вокруг не осталось ничего, только стук крови в ушах. А-Тянь…        — Но ты хороша, Сяомин-эр, — доносился до меня голос Сяо Гунчжу, резал, как тупой скальпель. — Мы не нашли у тебя в покоях яда, только краденые эфиры и кустарную лабораторию. Где ты прячешь яды, Сяомин-эр?        — У этой… нет никаких ядов, — губы двигались сами по себе, я не чувствовала, что говорю. — А-Тянь ничего не знала.        — Нет ядов? Ха-ха! — до чего противный у нее смех. — Тогда откуда они в лекарских палатах, в дальней комнате, куда никто не заходил, кроме сестрицы Дун?! Или ты давно приспособила обитель врачевателей под свои грязные нужды, змея?!        — Госпожа Лю, — я смотрела только на Лю Минъянь. — Госпожа Хуань несет чушь, вы ведь понимаете. Да, эта Сяомин… эта Сяомин ходила сюда, в старую Водную Тюрьму, но милосердие…        — Видишь, сестрица Лю, — перебила Сяо Гунчжу. — Она называет милосердием нарушение высочайшего указа! Никому не позволено приближаться к Водной Тюрьме, кроме императора Ло, нашего дорогого мужа, никому не позволено упоминать имя отброса, заточенного здесь, а эта! Она называет милосердием сношения с убийцей твоего, сестрица, дорогого брата!        Сношения. Смешно. Я закусила губу так сильно, что выступила кровь.        — Госпожа Лю…        — Сяомин, — голос Лю Минъянь звучал очень ровно. — Почему ты не пошла в свои покои?        — Я… — я бросила взгляд на братца Шэня. Он лежал, глядя в потолок, с отрешенным лицом, одетый в мое ханьфу, перевязанный моими руками, жадно глотавший мою ци и мой едва теплый бульон с распаренными до кашицы клецками. Рыдавший в моих руках. — Я беспокоилась за пациента, госпожа Лю.        — За паци-е-ента, — протянула Сяо Гунчжу. — За отброса и чудовище! Сестрица Лю, нам так повезло, что она сразу кинулась сюда, оставив последний разум! К счастью, механизм тюрьмы в прекрасном состоянии, и я, наследница Дворца Хуаньхуа, могу включить его в любое время, потому нам удачно удалось поймать змею на месте ее преступления! Теперь, когда Бин-гэ вернется, она не сумеет вывернуться!        — Дун Сяомин нарушила высочайший указ императора, хотя вряд ли о нем знала, — проговорила Лю Минъянь по-прежнему ровно. — И император будет решать, как с ней поступить. До тех пор она останется в Водной Тюрьме, к которой так… прикипела, — только на последних словах она будто дрогнула.        Скользнувшее в ее тоне разочарование ранило меня почти так же сильно, как слова Сяо Гунчжу об А-Тянь.        — Сестрица Лю, возможно, стоит прежде допросить мерзавку, — предложила Сяо Гунчжу, но Лю Минъянь качнула головой, развернулась на каблуках и ушла. Стража перед ней расступилась.        Сяо Гунчжу усмехнулась ей в спину. Затем вновь обратилась ко мне.        — Ты, маленькая дрянь, из милости пригретая супругом-императором горная шлюха, думала, что умнее всех? Мне давно доложили о твоих черных делишках, я лишь ждала удобного момента, чтобы открыть глаза твоим благородным покровительницам! Ну надо же, блошка решила идти против пантеры, вздумала осуждать верный порядок императорского сада, когда сама предавала мужа каждый день, сношаясь с его худшим врагом! Это измена, государственная и супружеская!        Меня затошнило. Я не стала спорить, хотя, гуй ее возьми, она что… серьезно думала, я спала с братцем Шэнем?! Что за извращенное у нее воображение?!        — Ну ничего, — продолжала она почти в экстазе. — Ничего! Я не уподоблюсь тебе, я оставлю тебя здесь, и после погляжу, что мой Бин-гэ с тобой сотворит, маленькая сучка! Хотя, у тебя ведь есть меч, верно? Ты взяла с собой меч, хотя могла бы пойти в покои, сестрица Лю так тебя защищала, так убеждала меня, что ты вернешься в покои! А ты так спешила, что даже не сняла меча, а ведь младшим женам запрещено носить мечи во внутреннем дворце!        Об этом я тоже не знала. Но какая теперь разница?        Сяо Гунчжу снова рассмеялась. До чего отвратительный, высокий голосок. Я стиснула зубы. Надо встать, но ноги не держат.        — Какая удача, что ты настолько глупа, — объявила Сяо Гунчжу, навеселившись. — Воистину, боги хранят род Хуань и даруют нам удачу! Знаешь, мерзавка, раз у тебя есть меч, можешь воспользоваться им, вот только ничья душа не может покинуть барьеры Водной Тюрьмы, и мой Бин-гэ славно повеселится, терзая твой мерзкий призрак!        С этими словами она красиво развернулась, взметнув подолами будто вихрем розовых лепестков, и удалилась, высоко подняв голову. Служанки и стража потянулись за ней почетной молчаливой свитой, унесли талисманы с собой, и мы с братцем Шэнем остались в тишине и полумраке.        Посреди глянцевого озера кислоты, окруженные тюремным барьером.        Меч выпал у меня из рук, зазвенел о камень платформы.        Я застонала, закрыла лицо руками и согнулась, пережидая приступ боли. Скрутило живот, отчаянно сдавило грудь.        Братец Шэнь издал хриплый смешок.        Я подняла голову. Он лежал, по-прежнему не двинувшись ни на цунь, по восковому неподвижному лицу катились слезы.        — Ну чего ты… — проговорила я, не узнавая своего голоса. — Чего ты… ты не причем, братец Шэнь, это я так…        Он мотнул головой. Я кое-как подползла ближе, погладила его здоровое плечо.        — Я сама так решила, помнишь? Ты не смог бы меня заставить или зачаровать мой разум или что-нибудь еще… я сама так решила, братец Шэнь, мне и отвечать.        Я старалась не думать об А-Тянь. Моя А-Тянь, моя бедная комнатная девушка, умная и расторопная, и смышленая, и понятливая, и храбрая, и удачливая… где же была твоя удача, когда тебе досталась такая госпожа? Что они сделали с тобой, ослепили? Казнили в назидание другим?        Это терзало меня больше собственной судьбы.        Но кроме А-Тянь у меня был еще братец Шэнь, от которого я не видела ничего, кроме безмолвной благодарности.        Братец Шэнь, имя которого запрещено поминать особым императорским указом, которого Сяо Гунчжу именует не иначе, как «его худшим врагом».        — Я сама так решила, — повторила я, больше себя убеждая, чем его. — И никто не виноват, братец Шэнь, я ведь знала, ничем хорошим эта история не кончится. Надеялась только, не без того… ну, ничего не поделаешь.        Руки тряслись, но я все-таки возвратила его голову к себе на колени, погладила влажный от испарины лоб. Братец Шэнь дернулся, пытаясь уйти от прикосновения.        — Если тебе противно, что касаюсь, я отпущу.        Он замер, потом тряхнул головой. Застонал.        — Ну а мне не противно, братец Шэнь, и я не виню тебя, ты тут вообще ни при чем, все я, дура набитая… жалко-то как, у меня как раз идея появилась хорошая, да что там теперь…        Он сухо всхлипнул, смежил веки. Я утерла рукавом ему щеку, снова погладила лоб. Пальцы словно судорогой сводило.        — Знаешь, братец Шэнь, А-Тянь вот здесь ни при чем, это я виновата, что втянула ее, нужно было ее отослать вовсе, а не радоваться, что смышленая. Вот о чем жалею, братец Шэнь, а о тебе — не жалею вовсе. Наставник мой говорил, наше прошлое определяет нас, делает нас теми, кто мы есть.        Он издал тихий вопросительный звук.        Я вздохнула.        — Я никогда тебе не рассказывала, братец Шэнь. Я родом из провинции Шу, что славна керамикой и камнерезами, и еще — дознавателями. Во всей Поднебесной не сыщется более изощренного Управления Наказаний, и мой отец полвека служил дознавателем в его стенах. Он был самым лучшим, все на него молились, к награде приставили. Он вернее всех мог из человека птичью песню выточить… это у нас так говорили, значит, мог заставить во всем признаться. У моего отца было трое сыновей, моих братьев, и двое дочерей, я и сестра Мэймин, она давно замуж вышла…        Братец Шэнь слушал, и я рассказывала, хоть так разбавляя тошнотворную тишину.        Я была третьим ребенком и старшей из двух дочерей господина Яо, а господин Яо служил дознавателем в Управлении Наказаний. С самого детства мы знали, откуда берется благосостояние нашей семьи, и воспринимали отцовскую работу как нечто должное, нормальное. И дед служил дознавателем, и прадед, и все знали, что Баймин-гэгэ станет дознавателем тоже, а за ним и Лумин-гэгэ.        Мне прочили выйти замуж, хотя внешне я не отличалась прелестью и статью, в отличие от младшей сестры, которая явно собиралась вырасти редкой красавицей. Вот только лет в семь кто-то из приглашенных на званый обед заклинателей отметил высокий уровень моих духовных сил.        Отец заклинателей не слишком жаловал и забыл бы об этом, но через пару лет на все Управление загремело громкое дело, то ли заговор в княжеском войске, то ли что-то подобное, подробностями я никогда не интересовалась. Важно, что к такому важному делу привлекли даже заклинателей из местного клана Шу Дун, а еще важно, что Баймин-гэгэ сдался, наконец, моим уговорам, и взял меня с собой на службу — тогда он уже трудился у отца первым помощником.        Так я впервые увидела пыточные застенки. А отец вдруг вспомнил, что когда-то кто-то говорил о моих духовных силах, и, желая произвести впечатление на знаменитого Дун Пина, врачевавшего тогда его «клиентов», приставил меня к нему.        Мол, помогай, может, чему и научишься, девочка.        Тогда же ему в голову забрела светлая мысль: неплохо бы в семейном подряде иметь собственного бесплатного лекаря, тем более, заклинателя. Это же насколько можно продлить человеческие страдания, если исцелять преступника, а после — начинать дознание заново!        То громкое дело как-то завершилось, и отец сосватал меня Дун Пину в ученицы. Своих намерений он, в общем-то, не скрывал, и Дун Пин в конце первого года из отпущенных на обучение пяти подозвал меня к себе.        — Скажи, — спросил. — Хочешь вернуться домой и всю жизнь сращать переломы от тисков твоих отца и братьев? Сшивать кожу, которую они сняли с человека лоскутами, чтобы потом наутро все повторилось вновь?        Я не хотела. Время, что я провела, наблюдая за Управлением Наказаний, отпечаталось в памяти душным далеким ужасом. Отец думал, я крепче, чем оказалось, он и предположить не мог, как повлияют растянутые на дыбе заговорщики на сознание его слабой духом дочери.        Я не хотела быть частью семейной работы, не хотела лечить приговоренных и возвращать в руки палачей. Тогда наставник Дун пообещал не отпускать меня домой.        Так исчезла Яо Чжанмин, дочь дознавателя Яо Фэйяня, и появилась Дун Сяомин, адепт клана Шу Дун, ученица мастера Дун Пина.        Вот с чего все началось.        — И знаешь, братец Шэнь, — говорила я теперь, прочесывая пальцами его грязные волосы. — Пока я жива, я не позволю Ло Бинхэ снова тебе навредить. Я поклялась наставнику, что не отдам своих пациентов дознавателям, и я не отдам тебя ему, пока дышу и могу держать меч в руках.        Братец Шэнь усмехнулся. Конечно, он мне не поверил.        В глубине души я боялась, что вода снова поднимется, зальет платформу и нас вместе с ней, но шло время, темная поверхность оставалась недвижимой. Про себя я называла ее водой, потому что выглядела она как темная озерная вода без блеска, свет фонаря и талисманов отражался в ней пятнами, как в воде.        Только, конечно, то была не вода. Я читала описания Водной Тюрьмы, но состав жижи там, конечно, не сообщался.        На пробу я скормила воде еще кусок грязной ветоши. Ткань растворилась без следа.        Нечего и думать перелететь на мече, на любой всплеск духовной энергии эта шутка реагировала агрессивно, да к тому же, я чувствовала гудение отгораживающего вход барьера.        Кроме того… ну удалось бы мне выбраться? Куда я пойду с недвижимым калекой на руках?        О том, чтобы оставить братца Шэня, я и помыслить не могла. Не теперь, когда я так далеко зашла. Но даже предай я свои убеждения, реши я спасись сама, то… что? Сяо Гунчжу обвинила меня в измене «государственной и супружеской», Лю Минъянь и смотреть на меня не захочет (вряд ли она верит в «измену», но я, в конце концов, вопреки логике и здравому смыслу забочусь об убийце ее брата), бессмысленно беспокоить Первую Супругу или сестер Цинь, и даже А-Тянь… при мысли об А-Тянь у меня комок подкатывал к горлу.        Оставалось ждать своей судьбы.        Ло Бинхэ может вернуться завтра, а может через неделю или месяц. Будут ли нас кормить? Братца Шэня все это время никто и не думал навещать, и вряд ли Сяо Гунчжу вернется поглумиться надо мной, я слишком незначительная персона. Думаю, она полностью довольна и сказала мне все, что хотела.        Мои талисманы погасли, значит, наступило утро. Я не стала зажигать новых, фонарь давал достаточно света.        Разве что сделалось холоднее, гуева вода словно напитывала платформу могильной стылостью.        Братец Шэнь смотрел на меня потерянным, расфокусированным взглядом, но, хвала небожителям, больше не плакал и не пытался кричать. Даже улыбнулся мне, когда я потянулась в который раз к его меридианам. То была новая улыбка, полная веселого, беспросветного отчаянья.        — Не грусти, братец, — расстелив плащ, я устроилась рядом с ним, скрестила ноги, как для медитации. — Мы что-нибудь придумаем.        Он скептически хмыкнул. Наверное, ему многое хотелось мне сказать, и притом ничего приятного, судя по ожесточившемуся лицу.        Что ж, не в этот раз.        Я зачем-то проверила семена и росток в рукаве, перебрала и заново переложила лекарскую сумку. Вернула меч в ножны, но на всякий случай оставила под рукой. Во фляге оставалось еще немного воды, я поболтала ее и решила отложить на крайний случай. Пора бы вспомнить столь хорошо изученное братцем Шэнем искусство инедии, просто на всякий случай.        Хуже нет — мучиться неизвестностью. Неизвестность давила не хуже подземной тишины.        — Придется, тебе, братец, дольше обычного слушать мою болтовню, — объявила я, когда безмолвие сделалось совсем невыносимым. Впервые голос мой показался в стенах подземелья таким бойким. Никуда не годится, Дун Сяомин, держи себя в руках. Только истерики нам сейчас не хватало. Никто не позаботится о тебе, ни шисюны, ни наставник, ни А-Тянь, но ты сейчас можешь позаботиться о человеке рядом. И для того нужна ясная голова.        — Чего бы тебе такого рассказать, братец Шэнь, нескучного и нестрашного? Даже не знаю, до замужества у меня ведь жизнь была обычная, ничего особенного… это же ты, братец, был великим заклинателем, вон кому дорогу перешел, стал худшим врагом… а я-то, я так. Хочешь, расскажу про вспышку черной кори к востоку от наших северных гор? Это сразу после Смешения Миров случилось…        История была простенькая. Источником болезни оказался найденный кем-то в пещере сундук с монетами и старинным свадебным одеянием, расшитым золотом, местные жители, конечно, подумали на проклятье, и чтобы выяснить все подробности, ушло немало времени. Тем более черная корь отличалась от обычной как минимум сыпью — насыщенно-черной, откуда и пошло название.        Я рассказывала и сама не заметила, как увлеклась. Братец Шэнь, кажется, слушал, смотрел со снисходительной печалью.        Следом за черной корью я вспомнила еще несколько случаев, потом пересказала пару особо запоминающихся сплетен о супруге-императоре и «сестрицах», потом вспомнила о встрече с «Шан-шишу» и порассуждала о странностях в управлении Объединенной Империей.        Слуга лорда Мобэя братца Шэня, кажется, заинтересовал, но я ничего толком не могла ему поведать.        Потом настал черед сказок, самых дурацких, какие я только смогла вспомнить. Когда я уставала говорить, я погружалась в короткую медитацию, потом передавала братцу скопленные крохи духовных сил, потом продолжала.        Дважды я зажигала световые талисманы, и дважды они прогорали до конца, а значит, прошло больше суток.        Наконец силы полностью меня оставили, а с ними и мужество, и я постыдно заплакала на середине сказки, сгорбилась, сбилась в клубочек, прижав руки к животу. Слезы душили меня, я грызла губы, цеплялась за рукава ханьфу, пока сквозь собственные рыдания не расслышала тихую песенку без слов.        Братец Шэнь мычал себе под нос, мелодия выходила стройная и ясная. С некоторым трудом я узнала «Песнь Очищения», подползла ближе, уткнулась носом в его здоровое плечо и заревела по новой.        Он, как мог, склонил ко мне голову, прижался невесомо щекой к моей макушке. Мне показалось, он слишком горячий, но впервые за все время у меня не хватило сил проверить ток ци. Только бы не лихорадка, о, небожители, только бы у него не началась лихорадка… он продолжал мурлыкать бессловесную музыку, едва ощутимо покачивая головой.        Я слушала, не в силах двинуться, и так и заснула, свернувшись эмбрионом рядом с ним.        Сначала я даже не поняла, что сплю.        Чистый горный воздух пах весной, свежей зеленью, землей и вишневым цветом, и горьким дымом, которым грядки окуривают от насекомых в некоторых провинциях. Разве бывают во сне запахи? Солнце светило мне в лицо, я открыла глаза и увидела над собой голубое небо в зеленом мареве листвы.        Бамбуковые стебли покачивались на ветру, шелестели длинными листьями.        Я села. Я была одета в серое, без вышивки, платье клана Дун, на поясе висел меч. Я коснулась рукояти, и не почувствовала ни капли духовных сил.        Невдалеке, в просвете меж бамбука, шумел водопад, я почти его видела, а потому встала и пошла на звук.        Странное чувство охватило меня, как бывает только во сне — будто я уже бывала здесь раньше, у этой грохочущей воды.        На самой границе деревьев, спиной ко мне, стоял человек. Разлитая в воздухе водяная взвесь делала его похожим на призрака.        Он обернулся, должно быть, заслышав шаги, и мы замерли, глядя друг на друга в размытом солнечном свете.        Он в самом деле был красив утонченной, изысканной прелестью остро заточенного ланцета. Узкое лицо, зеленые глаза, вытянутые к вискам, нефритово-белая кожа, длинные волосы по-даосски сбегают по спине ниже пояса, гладкие, прямые, черные, будто сплошное полотно самого дорогого шелка. Часть их удерживал на затылке серебряный гуань в форме свернувшейся кольцами змеи.        Он носил свободное ханьфу, нижний слой белый, верхние два — цвета цин и бамбуковой зелени, на поясе — простая подвеска белого нефрита, с зеленой шелковой кистью.        Его руки сжимали бумажный веер так крепко, что, кажется, вот-вот переломится пополам.        — Сяомин? — позвал он меня. У него оказался приятный голос, неожиданно мягкий, с тревожной трещинкой, царапнувшей слух будто стальной заусенец.        — Б-братец Шэнь? — конечно, я не могла не узнать его лица. Конечно, не могла. — Э-это ты?.. но?..        — Это царство снов, — он разжал пальцы, раскрыл веер, нервно обмахнулся. — Слушай внимательно, я…        — Постой, погоди, — перебила я, шагнула ближе. — Это правда ты?! Настоящий ты?! Но ведь сон…        — Заткнись и слушай, — веер со щелчком закрылся. Я послушно заткнулась. — Говорю тебе, это царство снов. У меня почти нет духовных сил, так что, подозреваю, это твой сон. Мы оба люди, здесь у нас нет власти. Такие видения насылает Демон Снов, на его территории справиться с ним почти невозможно. Ты можешь попытаться, в конце концов, сон твой и, вероятно, ты сможешь проснуться, если…        — Но я не хочу просыпаться сейчас! — замотала я головой. — Братец Шэнь, если это правда ты, мы ведь можем говорить здесь! Это… это ты? Как мне узнать, что это ты? Что я тебя не выдумала? Или что этот Демон Снов не наслал тебя видением?        — Демон Снов не может создавать лица людей, если только они не воспоминание, а я явно не твое воспоминание в нынешнем… облике, — он поморщился.        Я могла бы с ним поспорить, я ведь видела что-то такое, когда выпила «жуаньский нож», но промолчала. Отчего-то я знала наверняка, он прав.        Я все стояла столбом.        — Демон Снов засел где-то в центре видения, у нас, вероятно, не получится его отыскать, пока он сам не захочет, но он должен наблюдать за нами, — продолжал братец Шэнь, прокручивая веер в руке. — Он будет слышать каждое слово. Все, что ты мне скажешь, он использует против тебя.        Мне вдруг стало смешно и легко. Я рассмеялась.        — Что смешного? У тебя в голове помутилось?!        — Братец Шэнь, — я глубоко, полной грудью вздохнула. — Мы с тобой сейчас уснули в Водной Тюрьме, и я не собираюсь оправдываться перед Ло Бинхэ, что бы он ни спросил. Моя вина, кажется, доказана.        Он раздраженно закатил глаза.        — Я смутил твой разум и шантажом убедил…        — Ага, без языка и рук, сам едва разума не лишившись, — я отмерла, наконец, и подошла к нему. Ноги утопали в мягкой траве, солнце светило сквозь листья, и на лицо братца Шэня падала зеленоватая кружевная тень. — Забудь, братец. Я рада, что напоследок смогу с тобой поговорить. Здравствуй?        Он помолчал, стиснул зубы, выдохнул. Лицо его на миг исказила мука, а может, всего лишь тень неудачно упала.        — Здравствуй, Сяомин, — он протянул мне свободную руку. — Я рад, наконец, говорить с тобой, сестрица.        Сестрица, ну надо же. Этот человек старше меня, наверное, на сотню лет, он выглядит юным той самой совершенной заклинательской юностью, которая доступна лишь сильнейшим из бессмертных.        Я подошла совсем близко, поймала его узкую прохладную кисть в чашу своих ладоней. Замерла, вслушалась в пульс и ток ци — и ничего не почувствовала.        — Чем ты слушаешь? — верно понял он и опять закатил глаза. — Это — сон, мы здесь лишены духовных сил и физических тел.        — Я поняла, поняла, — я позволила его пальцам ускользнуть, потом потянулась, и, не чинясь, обняла братца Шэня за плечи. Он оказался выше меня всего на цунь, он пах тушью, чаем и османтусовым печеньем. Я точно не смогла бы такого придумать. — Прости, прости, сейчас отпущу.        — Н-ничего, — сдавленно отозвался он. — Я… потерплю. Обнимай, сколько влезет.        Я благодарно уткнулась носом в ворот его ханьфу, шмыгнула носом. Ресницы намокли.        — Ну хватит, — он неловко погладил меня по спине, кое-как высвободив руку из моей хватки. — Хватит разводить сырость, все.        — Ты сказал, сколько влезет, — буркнула я, отстраняясь, но не отходя. Братец Шэнь фыркнул.        — На слезы уговора не было. Ну, взгляни-ка на меня.        Концом веера он подцепил мой подбородок, заставляя поднять голову. Поцокал языком.        — В реальном мире ты лучше держишься. Давай, бери себя в руки.        Я еще разок шмыгнула носом, кивнула. Постаралась улыбнуться и, чтобы отвлечься, огляделась вокруг.        — Здесь красиво!        — Демон Снов создал подобие пика Цинцзин, — братец Шэнь горько усмехнулся. — Когда-то это было в самом деле красивое место, пока твой драгоценный супруг-император не сжег его дотла.        Я промолчала, не находя слов. Вокруг тихонько шелестел бамбук, водопад ворчал и бился о серые скалы, тут и там поросшие осклизлым зеленым лишайником. Светило солнце, отражалось в хрустальной взвеси искристой радугой.        — В самом деле красивое место, — повторил братец Шэнь гораздо тише. Вздохнул. — И все же, это моя вина, что ты здесь, в таком положении. Если бы я только смог заставить себя…        — Если бы ты умер в Водной Тюрьме, то стал бы призраком, — перебила я, внутренним чутьем догадавшись, о чем пойдет речь. — Разве ты не слышал Сяо Гунчжу?        — Зачем ты вообще в это влезла?! — взорвался он неожиданной злостью. — Императорской женушке стало скучно в гареме?! Захотелось поиграть в милосердие?! Зачем?!        — Я увидела тебя и захотела помочь, — я отступила на шаг, примирительно поднимая руки. — Только и всего.        — Жизнь она мне спасла, гуева дура! — братец Шэнь взмахнул рукавами, отшвырнул веер в сторону. — Да разве это жизнь, идиотка?! Ты не помогла мне, только себя загнала в ловушку! Кто тебя просил?!        — Если бы ты хотел умереть, давно бы умер!        — Это всего лишь животный инстинкт выживания!        — Я бы смогла тебе помочь, будь у меня время! У меня была идея! И разве я не сказала тебе, я не смогла пройти мимо! Да я... я!.. — я осеклась, замерла, тяжело дыша. Сама не заметила, как начала кричать, и слезы снова заклокотали в горле.        Братец Шэнь тоже помолчал, переводя дух. Мы уставились друг на друга.        — Лучше бы ты пыталась мне помочь, чтобы потом звереныш продолжил пытку, — наконец, выдал он.        Я опешила.        — Почему это?        — Ну точно, гонора полно, а мозги куриные. Потому что, сестрица Сяомин, тогда бы тебя не обвиняли в измене и… сношениях, — его аж передернуло. — С полутрупом.        — Не знаю, что у Сяо Гунчжу за фантазии, — я сжала кулаки. — И что там у тебя самого за мозги в голове, братец, только я тебе говорила. Мой отец был дознавателем, я с детства наелась этой идеей, лечить кого-то ради продолжения пытки. И я все сделаю, чтобы в этом не участвовать, я тебе клянусь.        — Не клянись попусту, — он огляделся, нашел веер, подобрал, стряхнул росу. — И еще раз подумай над тем, что я тебя соблазнил и убедил. Звереныш… твой муженек с радостью проглотит историю о моей подлой натуре, смутившей разум невинной девушки.        — И братец еще говорит, я глупа и несу чушь, — я вздохнула и, не чинясь, плюхнулась на траву, скрестила ноги и оперлась за спиной руками. Одежда тут же намокла от росы, но холодно мне не стало. — Я сама решила тебе помочь, потому что не смогла пройти мимо.        — Упрямая ослица!        — Сам осел, — я запрокинула голову, прикрыла глаза. Солнечные лучи падали на лицо, и так легко получалось забыть, что на самом деле мы оба забылись сном на каменной платформе в Водной Тюрьме. — А теперь, когда мы это выяснили, может, просто поговорим? Пока есть такая возможность?        Рядом зашуршала ткань. Из-под ресниц я смотрела, как братец Шэнь садится напротив, расправляет складки одеяний, благочестиво складывает руки.        — Ну давай, — сварливым тоном согласился он после паузы. — Давай говорить. Только помни, Демон Снов…        — …любое мое слово сможет обратить против меня, — я села ровно и улыбнулась, глядя на него в упор. — Я помню, братец Шэнь.        — Тогда о чем ты хочешь говорить? Если бы я мог придумать, как отсюда выбраться, я бы тебе уже сказал. А так…        — Погоди, — вновь невежливо перебила я его. — Для начала, братец, смотри, ты все обо мне знаешь, а я о тебе ничего не знаю. Не слишком правдоподобно для твоей идеи, что ты смутил мой разум невесть каким образом.        — Это не смешно, Сяомин, — веер опять грустно хрустнул в его руке. — Ты даже не представляешь, что Ло Бинхэ может с тобой сделать!        — Не представляю? — подняла я бровь. — Разве? — и красноречиво его оглядела с головы до ног.        Братец Шэнь, кажется, смутился.        — Хорошо, ладно, кто я такой, чтобы отговаривать ослицу от самоубийства?..        — А кто ты такой? — мне вдруг стало легко-легко. Братец Шэнь замер.        — Погоди, ты ведь говорила, что знаешь?        — Я знаю, что ты — горный лорд Шэнь с Двенадцати Пиков, что ты убил брата супруги Лю и брата супруги Цю, и попытался обесчестить Первую Супругу, — судя по его вытянувшемуся лицу, ему явно было что возразить, однако он отчего-то промолчал. — Сяо Гунчжу назвала тебя худшим врагом Ло Бинхэ. Но я столько всего не знаю. Вот как тебя зовут?        Он моргнул. Потом усмехнулся. Потом вдруг рассмеялся, скорее нервно, чем весело. У меня в груди все замерло от жалости и нежности. Ну точно, дура набитая ты, Сяомин, куда тебе так привязываться к пациенту? Хотя какая разница, если, вероятно, мы оба скоро умрем от руки императора?        — Я слышал, — проговорил он, отсмеявшись. — Звереныш особым указом велел не упоминать мое имя. Меня звали Шэнь Цинцю, девочка, когда я был горным лордом, а до того — Шэнь Цзю. Можешь так и называть, я больше не лорд, в конце концов.        — Э-э... А-Цзю? Цзю-диди? Цзю-эр?        Он скривился, распахнул веер и принялся обмахиваться с самым оскорбленным видом.        — Я старше тебя лет на сто! Когда я стал бессмертным мастером, тебя, пигалица, должно быть, и в проекте не было!        — Ладно, братец Шэнь*, тогда как прикажешь?        — Не знаю, — часть лица он спрятал за веером. — Меня давно никто не называл по имени. Думаю… А-Цзю, только не слишком часто. И я не против «братца».        — Тогда А-Цзю может звать эту А-Мин или Мин-цзэ, как ему больше нравится, — я довольно ухмыльнулась.        — Дун-гуйжэнь**.        — Эй!        — Так правда же, — он неприятно ухмыльнулся одними глазами. Глаза у него в самом деле были зелеными и прекрасными, а взгляд — холоднее водопада. — Пока звереныш с тобой не развелся и не вздернул тебя в назидание другим, ты его гаремная девица.        — Почему ты зовешь его «зверенышем»? — спросила я с любопытством.        — Потому что, — он обмахнулся веером. — Потому что звереныш он и есть. Как был в детстве невоздержанным маленьким монстром, так и остался, разве только заматерел. Даже женщин выбирать не научился.        — Ты… я думала об этом, но теперь хочу спросить. Ты ведь был его учителем, да? Учителем императора? — все сходилось, все полупонятные намеки, песни и слухи, и даже то, как Первая Супруга была похожа на человека передо мной хотя бы манерой держаться и подбирать одежду. — Его и Первой Супруги Нин, правильно?        Он захлопнул веер, скривил губы.        — Молодец, возьми конфетку.        — Ты сам сказал, это мой сон, тут нет конфет. Я вообще не люблю сладкое.        — Ну и дура. Да, я был их учителем, к несчастью. Я никогда не стремился в принципе кого-то учить, но такова была моя обязанность как лорда пика. Из Инъин мог выйти толк, она была прилежной старательной девочкой… и чтобы там ни выдумывал себе звереныш своим маленьким развратным умишком, я скорее отрубил бы себе член, чем вообще подумал о ней, как о женщине, — он все-таки слишком сильно сжал веер, и тот треснул поперек, длинное деревянное ребро пропороло бумагу.        Мы вдвоем уставились на веер с недоумением. Шэнь Цзю (пора привыкать) раскрыл несчастный аксессуар, и вместе мы смотрели, как разорванное полотно окутывается маревом и превращается в целое.        — А-а, в Бездну! — стоило ему снова стать прежним, Шэнь Цзю брезгливо отбросил его в сторону. — Этот Демон Снов просто издевается!        Меня саму пробрала дрожь, и я поспешила перевести тему. К чему думать о Демоне Снов, зачем-то создающем видение, если выбраться из него мы не сможем, пока не проснемся?        Если честно, просыпаться мне пока не хотелось. Наверное, это очень глупо, потому братцу Шэню я ничего не говорила.        — А что случилось с братом супруги Лю?        Шэнь Цзю скривился еще сильнее.        — К чему сейчас говорить об этом? Он все равно мертв.        — И все-таки?        — Я… не знаю, — на миг в глазах его мелькнуло беспомощное, затравленное выражение. — Веришь или нет, не знаю.        — Эй, — я потянулась, накрыла его прохладную ладонь своей. — Я верю тебе, и мы оба спим, к тому же. Я на твоей стороне. Да что там, мне просто-напросто любопытно, я так и не смогла ничего толком разузнать об этом. Что там за история?        — Как же ты много болтаешь… ладно, — неожиданно он повернул кисть, сжал мои пальцы в ответ, до боли, видно, вместо дискредитировавшего себя веера. Я придвинулась ближе, теперь мы почти касались коленями. — Это было в самом деле очень давно, звереныш еще был моим учеником. У нас на Цанцюн существовало место… особые пещеры для длительной медитации, мастера уходили туда на месяцы, когда хотели перейти на новый уровень совершенствования, и пещеры, как правило, запечатывали, чтобы ничего не могло их потревожить. Обычно мастера отправлялись туда в одиночестве… но в тот раз наши намеренья с шиди Лю по какой-то причине совпали. Уже плохо помню, отчего не отказался от медитации, когда узнал, что он тоже в пещерах, должно быть, гордость мне не позволила… я терпеть не мог уступать шиди Лю, а он ненавидел меня, кажется, все время нашего знакомства.        — Почему?        — Много причин. Он был талантлив в бою, но туп, как пробка, а я… часто предпочитал сражаться хитростью, он этого не понимал. Он был из знатной семьи, избалованный господин на всем готовом, я с детства таких ненавидел… небожители, зачем я тебе все это рассказываю?        — Почему бы и нет, братец Шэнь, — я погладила его пальцы. — Когда еще представится случай?        — Глупость какая… — он вздохнул. — Короче, мы оба оказались в пещерах, и там шиди Лю внезапно настигло искажение ци. Он на меня набросился, я попытался его стабилизировать, но… если ты не заметила, у меня самого некоторые сложности с балансом энергии.        Он замолчал. Я опять погладила его руку.        — Дай угадаю. Мастер Лю утянул тебя в искажение следом за собой.        — Похоже на то, — свободной рукой он потер висок. — Я в самом деле очень плохо это помню… когда я очнулся, шиди Лю не дышал, я был весь в крови, наши мечи лежали рядом. Я попытался объяснить случившееся главе школы, но Чжанмэнь-шисюн, он… предпочел сделать вид, будто вовсе ничего не произошло. Это ухудшило ситуацию. Моя репутация и так оставляла желать лучшего.        — Разве не было способа узнать, что на самом деле там случилось?        — Зачем, если убийца был вот он, у всех перед глазами? — Шэнь Цзю невесело усмехнулся. — К тому же, я ведь и сам не знаю, может, я действительно его убил. В искажении ци человек не способен себя контролировать. Так или иначе, эту историю замяли до поры, пока Минъянь не взяла расследование в свои руки. Она почти сразу меня обвинила, и я могу ее понять. Тем более, тогда же появилась Хайтан…        — Супруга Цю? — я и не заметила, когда мы успели придвинуться друг к другу окончательно, и рядом как-то сам собой возник бамбук, целая густая заросль, скрывшая нас от водопада. Это же сон, чему тут удивляться? Теперь мы сидели плечом к плечу, по-прежнему держась за руки, и могли опереться спинами на зеленые стволы будто на неожиданно удобные твердые подушки.        Странное существо этот Демон Снов. Я думала, он питается эмоциями и кошмарами, хотя про него в библиотеке тоже толком не нашлось информации (не то чтобы я сильно искала, но я давно слышала, он советник супруга-императора). Если так, почему он создает нам хороший сон? Когда он обернется ужасом?        — Супруга Цю, — Шэнь Цзю сжал губы в нитку. — Эта история для другого раза, Сяомин, но тебе надо знать, я действительно убил ее брата и всю ее семью, сжег поместье их рода, сделал бы так снова и ни о чем не жалею!        — Ай! — он опять не рассчитал силу, я дернула рукой, спасая онемевшие пальцы. Шэнь Цзю поспешно разжал хватку.        — Прости.        — Ничего, просто неожиданно, — поспешила я улыбнуться и снова протянула ему ладонь, но он уже спрятал руки в рукава и нахохлился. Пришлось неловко сцепить замок на коленях. — Ладно, братец Шэнь, для другого раза так для другого раза. Но почему император считает тебя злейшим врагом?        — О, это еще одна драматическая сказочка, — он неприятно усмехнулся. — Ло Бинхэ не был моим любимым учеником, как ты понимаешь. Да, он был талантливым маленьким мерзавцем и поначалу смотрел мне в рот, но не смог поставить себя среди старших учеников, а я не считал нужным останавливать их конфликты. Думаю, я даже поощрял соперничество. Ло Бинхэ был… самым талантливым моим учеником, самым невыносимым и мне… он должен был понять, жизнь далека от его фантазий.        Он помолчал.        — А потом случилось Собрание Союза Бессмертных, было в мое время такое соревнование между заклинательскими школами. Так вот, тогда его провели в последний раз, и на него вторглись демоны, а потом открылась Бесконечная Бездна… тогда я узнал, что звереныш — демон-полукровка, что он давно об этом знал, что он предал свои ученические клятвы, снюхавшись с Демоном Снов. Я не был ему добрым и справедливым наставником, признаю, но, предавая меня, он предавал орден… в тот миг я поддался эмоциям, но и теперь, наверное, поступил бы так же. Я столкнул его в Бездну. А он вернулся оттуда и уничтожил все, что имело для меня смысл, а потом и меня самого. Вот и вся история, надеюсь, ты довольна.        Я ближе притерлась к нему плечом. Шэнь Цзю откинул голову, затылком легонько стукнулся о бамбуковый стебель.        — Ничего не скажешь, ослица?        — Когда я впервые тебя увидела, — проговорила я, тщательно подбирая слова. — Я долго думала, что мог сделать человек, чтобы заслужить такое… положение, братец Шэнь. Мне ничего не приходило в голову, быть может, предать императора десять тысяч раз? Годами истязать обоих императорских родителей, насиловать его возлюбленных жен, убить сотни тысяч людей? Мне ничего не пришло в голову. И вот, знаешь. Я по-прежнему не понимаю. Отчего он…        — Мастер Шэнь ведь сам зовет его зверенышем. Это инстинкт зверя, бесконечно терзать то, с чем не можешь справиться иначе.        Глубокий старческий голос прозвучал откуда-то отовсюду. Мы вскочили одновременно, не сговариваясь, стали спина к спине и заозирались кругом.        Но роща оставалась тихой и водопад по-прежнему разбивался о камни, и солнце продолжало светить.        — Ну-ну, — рассмеялся голос. — Незачем так беспокоиться, мастер Шэнь, супруга Дун. Этот старик не хотел вмешиваться, просто заслушался вашей беседой.        — Мэнмо! — рявкнул Шэнь Цзю, поднимая руки в знаке защитной печати, совершенно бесполезной без духовных сил в мире снов. Я бросила на него взгляд через плечо и тут же отступила еще назад, почти прижимаясь лопатками к его лопаткам.        — О, хо-хо, мастеру Шэню известно мое имя, — голос совсем развеселился. — Но неизвестно вежество, как и всегда, впрочем. Нет-нет, супруга Дун, не стоит так вздрагивать, я не в обиде!        — Чего тебе нужно?! Покажись!        — Мастер Шэнь в своем репертуаре, — посетовал голос, а следом пространство над водопадом пошло рябью.        Мы с Шэнь Цзю, по-прежнему не сговариваясь, развернулись и смотрели, как в десятке шагов, почти на самом краю каменного обрыва, из воздуха и света формируется силуэт высокого, совершенно седого старика.        Он носил черное ханьфу, богато расшитое золотом, с роскошными золотыми наплечниками, носил высокий гуань с нефритовой шпилькой, золото поблескивало в ухоженной седой бородке.        Он насмешливо склонил к плечу голову, разглядывая нас.        — Чего тебе нужно? — повторил Шэнь Цзю и весь подобрался. — Отвечай!        — Ох, мастер Шэнь, мастер Шэнь, — Демон Снов поцокал языком. В темных, глубоко посаженных глазах теплился алый отблеск. — Вы ведь ничего не можете мне противопоставить. К тому же ваше сознание до сих пор слишком хорошо защищено, вот это сила воли, вот это стены!.. вы знаете, это ведь сон супруги Дун.        — Зачем вы его создали? — не выдержала я. — Этот сон?! И теперь, зачем явились, господин советник Мэнмо?        — Давненько меня не звала «господином советником» хорошенькая девица, — Демон Снов с усмешкой покачал головой. — Уж простите старика, не хотел прерывать вашей трогательной беседы.        — Н-но прервали, — голос дал петуха. Я сжала кулаки, прекрасно понимая, здесь, в царстве сна, мы с братцем Шэнем полностью во власти этого странного нематериального создания. — Вы ведь услышали, что хотели?        — Я действительно много услышал, чего хотел и не хотел, — он вдруг посерьезнел. — Мастер Шэнь никогда и ни с кем не был настолько откровенен, верно, мастер?        — Не говори с ним, А-Мин, — велел Шэнь Цзю, игнорируя обращение. — Эта тварь играет со мной. Наверняка по приказу звереныша хочет выяснить мои тайные мотивы!        Демон Снов запрокинул голову и расхохотался. Золотые нити в его бороде затряслись.        — Ха-ха, ну, мастер Шэнь, с такой паранойей, как у вас, тяжело жить на этом свете!        — Разве она не обоснована?        — О, нет, не в этот раз, ха-ха, не в этот раз! У мастера Шэня нет тайных мотивов, и у супруги Дун их, очевидно, нет! Тем более, вы оба и так заперты в каменном мешке, у вас просто не может быть никакого особого плана!        — Не недооценивай меня, старик, — выплюнул Шэнь Цзю, но я знала, это пустая гордость. Знал и советник Мэнмо.        Отсмеявшись, он утер горящие алым глаза.        — Ох, господа заговорщики, было бы веселее, если бы какой-то заговор или, ха-ха, супружеская измена существовали на самом деле. Но вы так трогательно беседовали…        — Советник Мэнмо, — перебила я. Сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Дурное предчувствие крепло. — Если вы услышали все, что хотели, почему мы еще здесь? Это хороший сон, правда, хороший, но почему?        — А кто тебе сказал, девочка, — сощурился демон. — Что твой сон создал этот советник? О, нет, супруга Дун, я лишь наблюдаю.        Внутри что-то оборвалось. Шэнь Цзю обернулся ко мне, на его лице я увидела отражение того же животного ужаса, который охватил меня.        А тихая зеленая роща вокруг уже таяла, распадалась клочками тумана, я почувствовала, что просыпаюсь, вся охваченная страхом, и рывком села на каменной платформе.        Во рту пересохло, все тело затекло, и отчаянно ныла шея.        Шэнь Цзю рядом издал болезненный стон и попытался дернуться, то ли откатиться, то ли, наоборот, закрыть меня собой, но он по-прежнему не мог опираться на культи.        Фонарь все еще горел, осколки меча отражали его рассеянный оранжевый свет. По платформе, потревоженный резким движением, взметнулся легкий пепел от давно погасших талисманов.        Вода уходила.        Не быстро, поднималась она быстрее, с едва слышным гулом, должно быть, работал древний механизм.        Шэнь Цзю снова закричал, я поспешила обнять его, устроить голову на коленях.        — Тише, тише, братец.        Он злобно зыркнул на меня, попытался вывернуться. Отчего-то я точно понимала, что он имеет в виду: оставь, не усугубляй своего положения.        Я сжала зубы и осталась на месте.        Если бы он мог говорить, я точно стала бы овцой и ослицей, а может, кем похуже.        Вода уходила, мы ждали. Сильнее запахло плесенью, у меня зачесался нос.        Когда, наконец, от кислотного озера остались только редкие лужи и разводы на стенах, по коридору гулко разнесся звук шагов.        Шел один человек, и он торопился.        — Не вздумай пытаться себе навредить, — шепотом велела я братцу Шэню, устроила его поудобнее, сама вскочила, вытащила меч. Рукоять Хэпина под ладонью окуталась теплой дрожью, будто живое существо.        Сжав зубы, я перехватила ее обеими руками.        Пещера осветилась. Вошедший нес большой фонарь, «ночную жемчужину» в подвесной подставке.        При нем меча не было.        Он ничуть не изменился с нашей последней встречи, разве что одет был совсем просто, в черное короткое ханьфу с узкими рукавами, да вьющиеся непослушные волосы собрал наверх в простецкий воинский хвост. Высокий лоб венчала алая демоническая метка, ее свет отражался в зрачках, на губах цвела кривая усмешка.        Он все еще был прекрасен лицом, все еще могуч сложением, и все еще смотрел на нас без всякого выражения.        — Доброе утро, — проговорил Ло Бинхэ низким глубоким голосом. — Учитель, А-Мин, вам хорошо спалось?