Ясной осенью над холодной рекой встает рассвет

       Он довел меня до крытой беседки, где в большой каменной жаровне тлели уголья. Кто ее разжег? Зачем?        Сад был темен и тих, Покои Тишины остались за спиной и по левую руку, крошечный павильон укрывали плети вьющихся растений, по зиме голые, похожие на сплетенные сетью канаты или бесчисленные змеиные тела.        У беседки был деревянный пол, чисто выметенный от снега. Резные деревянные скамьи шли полукругом, застеленные промерзшими коврами на северный манер. Кругом было темно и тихо.        Я положила меч на скамью, наклонилась над жаровней, грея руки, и Ло Бинхэ толкнул меня в спину, мягко, но настойчиво, заставляя опереться о теплый широкий край. Задышал чаще, зашуршала ткань, мягко упала где-то позади. Стукнула о доски поясная подвеска.        Он прижался ко мне, поцеловал шею под затылком. Провел носом по линии роста волос, не распуская ленты. Тяжелый, горячий через ткань. Он не снял нательной рубашки, не потянул с плеч мои халаты, просто огладил мне талию и бедра, скользнул рукой ниже, между подолов, к завязкам штанов.        Мне не было мерзко, хорошо тоже не было. По телу прошла дрожь, когда он коснулся меня между ног, потер пальцами половые губы, шепнул на ухо, опаляя дыханием:        — Ну же, А-Мин. Дыши и расслабься, — потом поймал мочку зубами, скользнул по краю языком.        Я задохнулась волной дрожи, и его пальцы тут же проникли в меня, сразу два. Двинулись вверх и вниз. Штаны упали к моим ногам.        Ло Бинхэ свободной рукой сжал мою грудь через халаты, потом прижался теснее, заставляя еще наклониться.        Я смотрела на угли. Красные, будто горящая кровь, будто драгоценные камни, будто поток демонических духовных сил. Лицо полыхало, от жаровни горели щеки.        Ло Бинхэ убрал пальцы, задрал мои халаты на спину, взял меня за бедра и вошел одним долгим толчком.        Внутри все сжалось, а после — продрало мгновенной режущей болью. Я закусила губу. Без эффекта кровяных паразитов это оказалось больно. Мужчины у меня не было давно, я не ласкала себя сама, и тело теперь поддавалось вторжению неохотно, туго.        — Дыши, А-Мин.        Я послушно задышала. Он начал двигаться. Боль сменилась тяжким жаром, угли и край жаровни расплылись перед глазами. Ло Бинхэ тоже дышал за моей спиной и целовал мою шею, шумно, жарко. К запахам специй, османтуса и железа примешался другой, мужской мускусный запах и крепкий кисловатый запах соития, человеческого пота и смазки.        Нижний даньтянь наполнился колким горячим теплом. Я чувствовала энергию, яростную мужскую ян, ровную, верную, она плескалась через меня, а моя инь встречала ее слабым ударом. Точно клинки в поединке. Клинок и ножны, поэтому это так зовется. Поэтично.        По всем канонам, даосским или гаремным, или любым другим, парное совершенствование вовсе не такое. Им занимаются во внутренних покоях, в постели, медленно и сосредоточенно, три коротких движения и одно длинное, как-то так, не так, не так, по-другому. Никто не постигает друг друга и себя самого в холодной беседке посреди ночного зимнего сада, опершись на жаровню и стискивая зубы от унижения.        Да уж, Дун Сяомин. Это тебе не постель императора.        Мое дыхание превращалось в пар. Ло Бинхэ горячо шептал мне в шею, едва касаясь губами: «Учитель, учитель, учитель…», и я сжималась в такт, ненавидя себя и его. Пульс отдавался в висках. Голова кружилась. Жар от углей опалял лицо, под халатами взопрела спина, а бедра покусывал холод. Я хватала ртом воздух, на языке оседал вкус пепла, пота и смешавшейся смазки.        Он не был со мной. Я не была с ним. Я так сильно его ненавидела.        Теплый каменный край жаровни, широкий, гладкий, полированный мастером-резчиком, впивался в ладони.        Это длилось недолго. Запястья и щиколотки свело дрожью, волна сияющего пика накрыла меня с головой, так, что зашумело в ушах. Золотое ядро билось в такт сердцу, заполошно и дико, как птица в клетке.        Полвдоха спустя Ло Бинхэ задрожал и излился, коротко простонав сквозь зубы. Его ци вспыхнула вокруг меня и внутри меня в последний раз. Потом все успокоилось.        Он вышел (это снова было почти неприятно), оставляя меня разгоряченной и грязной. Я выпрямилась, нагнулась снова и подтянула нательные штаны. Семя потекло по бедрам, быстро остывая, тонкая ткань моментально пропиталась им, прилипла к коже. Отвратительно.        Дыша сквозь стиснутые зубы и стараясь не думать ни о чем, я расправила нижний халат, запахнула верхний. Дадут небожители, нас никто не видел, и я никого не встречу в таком виде.        Император, судя по шуршанию за спиной, тоже приводил себя в порядок. Мне не хотелось оборачиваться, смотреть на него. Вообще никогда видеть его не хотелось.        Пальцы сводило, печать получилась со второго раза, я схватила меч и прижала его к груди.        Хотелось вымыться. Забраться с головой в горячую воду и тереть себя мочалом до красноты, пока не сойдет старая кожа. Пока я не забуду стыдное удовольствие в руках палача и убийцы, который, прежде чем кончить и замкнуть дорогу в тысячу шагов (не в тысячу, сегодня гораздо меньше), шептал в страстном бреду не имя даже, обращение.        Успокойся, Дун Сяомин, велела я себе. Строго и бессмысленно. Это было необходимо. Ничего такого не произошло. Несмотря на внутреннее отвращение, горящие щеки и тянущую боль внутри, я чувствовала себя полной сил. Проснувшейся, перешагнувшей еще уровень совершенствования, не меньше.        Ло Бинхэ тронул меня за плечо. Я все-таки обернулась.        Раскрасневшийся и растрепанный, он выглядел почти смущенным и уж точно не довольнее меня. Пояс он уже завязал, но подвеску вертел в руках: нефритовая рогатая черепаха в полированном кольце, шелковая черная кисть с красной бусиной.        — А-Мин, ты?..        — Супруг-император проводит эту Сяомин обратно в Покои Тишины?        — Конечно. Нас никто не увидит, — он сжал черепаху в ладони. — А-Мин, ты ведь не расскажешь учителю?        — О том, что вы звали его, пока трахали жену пятого ранга в уличной беседке? — куда только подевалась моя трусость? В тот миг я не боялась его совершенно. Он был мне почти отвратителен, я почти его презирала и, быть может, чуть-чуть жалела в глубине слишком мягкого для лекаря сердца. — До чего же вы дошли в своем безумии, супруг-император.        — Ты пахнешь почти как он, — он отвел глаза. — Его запах перемешался с твоим. А твой запах застыл на его коже, я чувствую, когда сижу за ширмами и управляю его кровью. Ну не кривись так, я не потому предложил тебе помощь. Кем ты меня считаешь, в конце концов?        — Сумасшедшим, — абсолютно честно ответила я. — Мастер Шэнь прав на ваш счет. Вы сумасшедшее чудовище, мой император.        — Ха-ха, не будь такой лицемерной, А-Мин! — он неожиданно расхохотался, коротко и безрадостно. — Ты получила довольно духовных сил, я прямо-таки почувствовал, как стабилизировалось твое маленькое ядро. И тебе ведь тоже понравилось. Кого ты представляла за спиной вместо меня, а? Своего драгоценного наставника? Или моего учителя?        — Не все одержимы наставниками, мой император, — рот свело от горечи. Я никого не представляла, и оттого живот сводило от отвращения и глубочайшего презрения к себе. Еще немного, и меня стошнит, если я не вымоюсь. — Вы обещали меня проводить.        Он подал мне руку. Я приняла ее, потому что ноги, к стыду моему, подкашивались, и перерастянутые внутренние мышцы отдавались тянущей болью на каждый шаг.        Мы шли молча. Нам нечего было друг другу сказать. Меня охватило отрешенное спокойствие, зимняя ночь текла вокруг темной водой. Снег хрустел под сапогами, на каждый шаг Ло Бинхэ приходилось два моих, неверных и неровных.        У крыльца Покоев Тишины он остановился и сжал мою руку в чаше своих широких горячих ладоней. Я попыталась вырваться. Он не дал.        — Постой.        — Супругу-императору еще что-то нужно?        — Ты ведь не скажешь учителю? — в глазах его мелькнуло что-то дикое. — Ты так и не ответила. Поклянись, что не скажешь.        — Не скажу, если он не спросит, — говорила я ровно, дышала спокойно. Буря улеглась, а отвращение — с отвращением к себе вполне можно жить. — Мастер Шэнь верит мне, и я не совру ему, если он захочет узнать о том, что сегодня произошло.        — Я могу заставить тебя молчать.        — Можете. Вы имеете на меня право. Но на него вы прав не имеете. Помните про мое снадобье, Ваше Императорское Величество.        Мне просто хотелось задеть его побольнее. Он это знал.        — И это меня ты называешь тварью, — усмехнулся он. — Шантажируешь меня жизнью учителя, потому что, видите ли, тебе пришлось со мной трахнуться ради совершенствования! Где же твоя высокая мораль и устремления, а, Мин-эр?        Он, видимо, хотел того же. Я усмехнулась в ответ.        — У меня они хотя бы есть, мой император.        — Что-то не заметно.        — Может, вы никогда их не встречали, высокую мораль и устремления, потому не можете распознать? И потом, я не шантажирую вас. Жизнь мастера Шэня в руках мастера Шэня, не в моих и не в ваших. Я просто напоминаю вам, с ним не получится как со мной.        — Не волнуйся, — его ухмылка сделалась совсем уж неприятной. — Я сумею найти к нему подход, не нарушая своих обещаний. Я держу свое слово, Сяомин, а ты сдержишь свое.        — Не ради вас.        — Не ради меня. Ради него, конечно. Все ради него, — он мечтательно зажмурился. — Спокойной ночи, Сяомин, моя милая и благонравная супруга… и почему мне кажется, что я вновь сделал что-то не так?        Я промолчала. Ло Бинхэ вдруг с ожесточением пнул снег. Улыбка истаяла, как не было.        — Я думал, станет легче! Так почему я не прав?! Почему, тебе ведь понравилось!        — Спокойной ночи, мой император, — проговорила я ровным голосом.        Ло Бинхэ коротко зарычал, и от всплеска демонической силы у меня зашевелились волосы на затылке.        Что ж. Хотя бы не мне одной здесь дерьмово. Иногда секс — худшая в мире идея.        Ло Бинхэ взглянул на меня и отвернулся. Думаю, он тоже так считал.        Затем он ушел. Я осталась стоять на крыльце, глядя ему в спину, пока он не скрылся в глубине заснеженного сада. Что за император, таскается посреди ночи без свиты и своры наушников, в черной одежде простолюдина.        Зубы мои застучали от холода. Я по-прежнему не направляла духовные силы на регуляцию тепла, потому поспешила вернуться в комнаты. «Ночной жемчуг» едва мерцал, и на несколько долгих ударов сердца размытый золотистый свет напомнил мне тлеющие красно-оранжевые угли жаровни, в которые я едва не ткнулась носом, опершись только на подламывающиеся руки.        По углам копились привычные тени, пустая купальная бадья стояла у стены. Надо позвать слуг, пусть принесут горячей воды, только тихо… только бы взять себя в руки. Я привалилась к косяку. Накатила слабость, не физическая, а будто душевная, самая отвратная.        Братец Шэнь завозился на постели, должно быть, разбуженный сквозняком. Приподнялся на новообретенном локте, сдул упавшие на лицо волосы. Его совсем не сонный цепкий взгляд ошарил мой растрепанный вид, распахнутый верхний халат, прилипшие ко лбу волосы и горящие щеки.        Он нахмурился. Красивое худое лицо сделалось жестким и страшным.        — Что эта омерзительная тварь с тобой сделала?!        — Ничего страшного, — проговорила я, сама не узнавая собственный голос. Оттолкнулась от косяка, покачнулась. — Он не насиловал меня.        — Как будто я не вижу! То, что он твой якобы муж, не дает ему никакого права так с тобой обращаться, — Шэнь Цзю отчетливо скрипнул зубами и попытался сесть ровнее. Новая рука плохо его слушалась, локоть скользил по простыне. — Подойди.        Я подошла, хотя внутри все протестовало. Братец втянул носом воздух, скривился.        — Воняешь, как шлюха из цветочного дома.        К горлу подкатил комок. Я сглотнула.        — Ну? — поторопил меня Шэнь Цзю. — Давай, говори.        — Мое ядро нестабильно, — я зажмурилась. — Нужна была долгая медитация, но я не хотела прерывать лечение и отнимать у тебя и А-Тянь время. А если бы я продолжила так, то могла бы утратить совершенствование или свалиться в искажение ци, и супруг-император сказал, что не даст коснуться тебя другим лекарям, и потом предложил… парное… — голос все-таки сорвался всхлипом. — Но он меня не насиловал. Не сделал ничего ужасного. Было даже… неплохо. Он ведь… правда мой муж, братец Шэнь.        — Похотливая скотина, — прошипел Шэнь Цзю и неожиданно рявкнул. — Села сюда, быстро.        Я так опешила, что открыла глаза и поспешно села к нему на край постели. Кое-как орудуя локтем, братец придвинулся ко мне, оперся на подушки и новенькой перебинтованной культей предплечья стукнул меня по лбу. Сильно. Я заморгала.        — Ай!        — Прекратила лить сопли! Немедленно. Сейчас ты встанешь, позовешь слуг, разберешься с горячей водой, вымоешься, сменишь мне простыни и поможешь мне вымыться тоже, я не хочу терпеть запах вашего совокупления рядом ни мгновения лишнего. Потом ты сядешь и помедитируешь до тех пор, пока не придут Инъин со зверенышем, а потом — будешь спокойна разумом и сердцем, будешь смотреть в глаза отродью без страха и сделаешь все, как нужно. Ты меня поняла, ослица?        Резкие слова без капли сочувствия обрушились на меня ледяной водой. Мне стало легче, правда, гораздо легче.        Я кивнула и поднялась на ноги. Шэнь Цзю поджал губы, бледный и разозленный. Дернул подбородком.        — Что встала? Иди!        Зеленые демоны-моховики являлись за несколько ударов сердца по звону колокольчика. Я знала, что чуть в стороне от Покоев Тишины прорыты земляные ходы, а колокольчик создает нечто вроде особенной вибрации, призывающей слуг из гнезда, или где они там обитали.        Нин Инъин как-то упомянула, что в «человеческой» половине внутренних покоев Цветочного Дворца демонов не видели уже давненько, не считая, конечно, супруга-императора, и появление их рядом с теплицами и павильоном, надписанным повелительской рукой, тоже послужило множеству слухов.        Интересно. Вроде бы человеческие слуги презирают слуг-демонов, несмотря на то, что император явно расположен к последним. Прежде я вообще об этом не думала, теперь же вспомнила младшего управителя-евнуха, его богатый халат и чувство превосходства над демонами. Равно как и надо мной. Разве не странно? Я ведь какая-никакая императорская жена, пусть пятого ранга… еще один штрих в список странностей Цветочного Дворца.        Моховики обо всем позаботились, поставили ширму (ту, с белой змеей) между купальной бадьей и кроватью, и я вымылась, а после, когда они сменили воду, помогла Шэнь Цзю тоже привести себя в порядок.        — Как рука?        — Сносно. Ты пришла в себя? Не смей мне врать.        Я честно прислушалась к себе. Золотое ядро ровным теплом согревало даньтянь, дрожь и ломота в мышцах ушли бесследно, даже соскоблить с себя кожу и пойти блевать больше не хотелось. Парное совершенствование. Не таинство соития, всего лишь необходимая лекарская процедура.        — Да. Да, я, кажется, в порядке. Спасибо, братец.        — И вот еще, — он откинулся на свежие подушки, чуть расслабившись. — Никогда — слышишь меня?! — никогда не смей думать о моем времени, не спросив меня! Что значит, не хотела заставлять меня ждать?! Так-то, конечно, лучше! Послушай меня внимательно и хорошо запомни, теперь я сам могу решить за себя. Твое мнение меня не волнует. Всегда будешь мне говорить, если что-то с тобой не так. Ты поняла?        — Да. Прости, — мне снова захотелось улыбаться. Я не стала противиться и улыбнулась, глядя на него. Нежное тепло поднялось от ядра вверх, к сердцу.        Шэнь Цзю презрительно скривился и закатил глаза.        — Забыли. И хватит лыбиться. Села и медитируешь, вон твой матрас, вот и села. Если попробуешь свалиться в искажение ци, я тебя ударю, — и красноречиво поднял вверх культю предплечья.        Я скрестила ноги на матрасе и погрузилась в медитацию, а потом братец Шэнь действительно стукнул меня: не из-за кажущегося искажения, просто пришла Нин Инъин, и он потребовал поставить ширму.        Первая Супруга смотрела на меня со смешанными чувствами, но сегодня у меня снова не было настроения разгадывать ее загадки.        Потом явился Ло Бинхэ. Я с удивлением обнаружила, что вполне могу сосредоточиться и изгнать из памяти ночной эпизод в беседке.        Мы принялись за работу, и в тот день, и во все последующие мне больше не пришлось обращаться к Нин Инъин за поддержкой.        Она все равно приходила каждый раз, сидела за столом над почти нетронутым чаем и иногда тихонько переговаривалась с Ло Бинхэ. Их разговоры текли мимо меня.        Я работала, и метод понемногу становился привычным, оттачивался, доходил, как говаривал наставник Дун, «в колее».        Левая кисть потребовала чуть больше двух страж, почти как глаз, и после Шэнь Цзю весь вечер потратил, заставляя пальцы его слушаться, перебирая складки одеяла и складывая элементы простых императорских печатей.        Я велела слугам принести мне горсть сырого риса, увязала крупу в шелковый платок и дала ему — перебирать и сжимать в руке, возвращать сухожилиям и суставам хоть отзвук силы.        Пока что он и кисть не мог удержать дольше удара сердца.        Еще три дня пришлось на вторую руку. Неправильно сросшаяся ключица, конечно, более-менее выправилась, но все равно потребовала порядочно возни, и, кажется, это было больнее всего, что я делала прежде. Братец, конечно, не признался. Но, может, само понятие боли для него давным-давно утратило важность.        Об этом мы никогда не говорили. Хотя чем лучше у нас получалось, чем более целым становился этот человек, тем острее и злее делался его язык, мы с ним, не сговариваясь, виртуозно избегали по-настоящему важных тем.        И никогда не обсуждали, что будет потом. В конце концов, наша судьба очень мало зависела от нас обоих.        Я слишком хорошо запомнила его слова о мести, и часто гадала, прикидывала, чего он может желать, о чем думать. Мастер Шэнь Цзю оказался практичным и разумным человеком, он никогда не предавался пустым фантазиям, не позволял обманываться ни мне, ни себе.        С каждой восстановленной частью он все меньше спал, все меньше времени требовалось ему после процедуры, чтобы прийти в себя. Должно быть, восстанавливая совершенство тела, он укреплял дух и киноварное зерно, а еще вернее, должно быть, он начинал верить в успех предприятия и вера придавала ему сил.        Когда я закончила с руками, за ужином у нас зашел разговор об А-Тянь.        — А с чего ты взяла, — спросил он, полусидя в горной гряде подушек. На постели у него стоял поднос, неверными пальцами он пытался удержать не то, что рис в палочках, хотя бы сами палочки, но от помощи отказывался. — С чего ты взяла, что твоя служанка вообще жива? Звереныш тебе сказал? Ха!        — Зачем ему мне врать? — возразила я, хотя его слова тронули зерно сомнений, и без того зревшее в сердце.        Шэнь Цзю поглядел на меня скептически.        — Не делай себя глупее, чем есть. Конечно, он врет тебе, чтобы удерживать на поводке. Тебе ведь дорога эта девушка?        — Дорога. Она была рядом со мной, когда никто не был, помогала мне, когда я бегала к тебе в Водную Тюрьму, и не задавала лишних вопросов. И она пострадала из-за меня.        — Спроси о ней у звереныша, — он стиснул зубы и, неотрывно глядя на концы палочек, подцепил липкий рисовый комок. Наклонился. Поднес ко рту и съел, не уронив ни рисинки. Зеленые глаза сверкнули затаенным торжеством. Я спрятала улыбку за чашкой чая.        Судьба А-Тянь немало меня тревожила, однако не восхищаться Шэнь Цзю я не могла. Его сила воли могла свернуть в узел заклинательский меч.        Я смотрела на него, и теплое чувство разливалось в груди. Мне есть, чем гордиться. Эти руки, эти кости, мышцы, сухожилия и кровеносные сосуды, эти пучки нервов и тончайшая сеть духовных каналов, способная вместить поток ци мастера-заклинателя, эта белая кожа, эти гибкие суставы и скупые, пока еще неуверенные жесты. Это все создано мной, хотя, конечно, без железной воли Шэнь Цзю все это было бы бесполезно. И все-таки. Все это создано мной.        Ну, и еще супругом-императором, к сожалению.        — Если я спрошу, что помешает супругу-императору соврать снова? Раз уж ты думаешь, что он мог врать до того.        Шэнь Цзю фыркнул.        — Пусть только попробует. Ты спросишь завтра, когда он придет сюда, перед тем, как вы займетесь… ногами. Я видел, как этот отброс учился врать, я смогу понять, если он вздумает изворачиваться и умалчивать.        — Братец Шэнь такой самоуверенный. Эта сестрица восхищена, ах!        — Восхищайся потише, сейчас сюда все твои зеленые подручные сбегутся.        — Они вовсе не мои подручные, между прочим, ты теперь поболее меня их гоняешь.        Он фыркнул снова.        — Я не виноват, что звереныш даже слуг не может нормально обучить! И ты тоже хороша, они у тебя совсем разленились.        Разговор свернул от А-Тянь к организации внутренних покоев. Шэнь Цзю живо интересовало все вокруг, и мне пришлось припоминать все, что знала о местных порядках.        Знала я, на самом-то деле, не так уж много.        Цветочный Дворец представлял собой в моем воображении лоскутную мешанину с весьма странной организацией. Он занимал поистине огромную территорию, а общее население одних только внутренних покоев могло потягаться с каким-нибудь городком.        «Императорские цветы», их пестрые служанки, стража в оловянных масках, евнухи, лекари, кухари и небожители знают, кто еще — только на человеческой половине. Что творилось в демонической части, я понятия не имела, хотя, по мнению Шэнь Цзю, давно должна была выяснить.        — Как можно что-то планировать без информации? — с раздражением щурился он. — Ты кроме своих склянок и моих увечий вообще ничего, что ли, не видела?        Я только пожимала плечами. В конце концов, он был прав, а вежливости я от него не ждала вовсе.        Почему-то вся его колючесть, все обидные ядовитые слова, которые он обтачивал об меня, как змея клыки, совершенно меня не трогали. Не могли поколебать огромной меры сочувствия и гордости, поселившейся в моем сердце.        Я не спрашивала его о планах. Чем дальше, тем больше я не хотела знать. Ло Бинхэ летал, как на крыльях, упиваясь каждым словом «учителя», будто бы случайно оброненным в его сторону, Нин Инъин смотрела сияющими глазами, и Шэнь Цзю будто бы смирялся с ними, оттаивал… но в его раздражительном смирении мне виделась фальшь, о природе которой мне не хватало сил размышлять. Что в голове человека, прошедшего колесо ужаса, год за годом переживавшего чудовищные муки?        Он интересовался дворцом и переменами в мире. Я отвечала, счастливая одним только его интересом. Если человеку что-то интересно, он не собирается умирать прямо сейчас.        Итак, Цветочный Дворец, бывшая резиденция клана Хуаньхуа, огромный комплекс зданий, разделенный стенами на доли, будто большой пирог рачительной трактирной кухаркой, окруженный императорской армией и самыми разными защитными барьерами.        Покои Тишины, павильоны младших жен, лекарские палаты, кухни и разного рода помещения досуга находились во внутреннем саду, частью своей примыкающем непосредственно к громаде императорского дворца. Раньше то был главный павильон клана, потом его перестроили и озолотили сверх меры, укрепили над воротами табличку, знаменующую главную резиденцию Сына Неба в человеческих землях.        После Объединения это все еще имело значение: миры слились неравномерно, проступали один в другом, спаянные эдаким швом по центру. Больше всего досталось землям заклинателей, они и так были неравномерны, а теперь и вовсе почти не осталось больших территорий, которые контролировал какой-нибудь крупный орден или клан.        Крупных орденов вообще не осталось, кроме Хуаньхуа, да еще, говорили, где-то в горах притаилась парочка монастырей, если, конечно, их не пожрал жар Бесконечной Бездны.        Бесконечная Бездна была проблемой. Разверзшаяся на месте хребта Майгу, она затопила скальные ущелья, но горы частично выстояли, правда, исказились донельзя и их населили различные твари, названия которых никто толком не знал.        Твари Шэнь Цзю заинтересовали.        — В последнее время плодятся новые чудовища, — пояснила я, разливая новую порцию чая. Предыдущую братец выпил мелкими глотками, ради каждого бесконечно поднимая чашку, а после — отставляя на стол. В первый раз он разлил чай и выругался, не сдержавшись, потом себе такого не позволял, двигался осторожней и медленней. Получалось лучше и лучше.        — Из-за смешения миров энергии тоже смешались, твари изменяются, и демонические, и обычная нечисть, и даже животные. Не знаешь, что хуже, нарваться на ревущего низшего жабодемона или на черного медведя, хлебнувшего темной ци откуда-нибудь из зловонного болота.        — А ваш отброс-правитель как-нибудь с этим борется?        — Вроде бы. Об этом не принято говорить, но все считают, что, объединив миры, он перехитрил сам себя. Надеялся, что удобнее будет править всем сразу, собирался примирить людей и демонов, а в итоге в провинциях хаос, природа и погода ведут себя гуй пойми как, люди еще больше ненавидят демонов, а демоны презирают людей. Официально демонам запрещено охотится на людей, но кого это останавливает?        — Ну конечно, — Шэнь Цзю с маленьким кивком взял у меня вторую чашку. Пальцы дрогнули, но тут же выровнялись. — В традициях многих демонических кланов человечинка — деликатес.        — Специальным императорским указом есть людей запрещено, — хмыкнула я. — Каннибализм карается смертью от тысячи порезов. Но многих осужденных преступников не хоронят после казни, а отдают демонам, это разрешено. Управления Наказаний имеют с этого порядочный куш.        — Звереныш сам себе противоречит, — братец закатил глаза. — Это всегда у него было. Если нельзя, но очень хочется… маленькая двуличная тварь. Итак, он объединил миры и теперь не знает, как с ними управиться?        Верно, так и есть, хотя, повторюсь, говорить об этом не принято. И, как совершенно не похожие один на другой миры отказывались пристойно срастаться, несмотря на все императорские усилия, так и Цветочный Дворец не желал быть целостной жемчужиной в его короне. Шэнь Цзю с любопытством слушал о грызне гаремных фракций, о том, как, по моему представлению, работали управители, а я с удивлением обнаружила, что, слушая Нин Инъин, узнала куда больше, чем рассчитывала.        Ло Бинхэ женился шестьсот четырнадцать раз, но только двадцати женам даровал первый ранг, а выделял и вовсе не больше десятка. Он до сих пор не взял себе императрицы, и советники периодически требовали от него, наконец, посадить кого-то рядом на Небесный Трон.        Первым кандидатом, конечно, была Первая Супруга.        При ее упоминании Шэнь Цзю отчетливо скрипнул зубами.        — Мерзкая тварь. Я надеялся, если ему хватило совести преклонить колени с собственной шицзэ, то он хотя бы обеспечил ей достойное положение.        — Нин Инъин управляет гаремом, как делала бы это императрица, — попыталась я его успокоить. Братец злобно на меня зыркнул.        — Не будь идиоткой, Сяомин. Управлять гаремом не то же самое, что быть императрицей. Пока на ее голове нет фениксовой короны, сучки вроде Сяо Гунчжу будут пытаться обглодать ей руки снова и снова.        — Ну, теперь император вовсе отложил вопрос коронации, — осторожно заметила я. — Видишь ли…        — …он вбил себе в голову, что я — то самое недостоющее звено в его обширной победной коллекции, — докончил он желчно. — Я помню, спасибо. Итак, Инъин — Первая Супруга и управляет гаремом?..        — Да. Но сторонников у нее меньше, чем у супруги Хуань. Нин Инъин — бывшая боевая сестра императора, многим приближенным к трону это кажется… сомнительным родством. К тому же, отец супруги Хуань — Лао Гунчжу, советник Хуань, единственный, чей клан заклинателей почти не пострадал в Объединение и возвысился до небес.        — Это я тоже знаю, — он нетерпеливо дернул подбородком. — Звереныш отрекся от Цанцюн, перепрыгнул в Цветочный Дворец, а старый извращенец Хуань принял его с распростертыми объятьями. Не удивлюсь, если он держал лучинку, пока отброс трахал его доченьку!        — Братец не любит советника Хуань, — хмыкнула я. — Говоришь так, будто вы знакомы.        — Конечно, мы знакомы, — Шэнь Цзю скривился совсем уж непередаваемо. — Приходилось сталкиваться, к несчастью. Я был вторым по старшинству лордом с Двенадцати Пиков, а Чжанмэнь-шисюн… — почти незаметная пауза заставила меня метнуть взгляд на лакированный ящик с осколками меча. Шэнь Цзю прикрыл глаза. — Чжанмэнь-шисюн отвратительно разбирался в людях. Мне приходилось подчищать за ним хвосты, и я искал информацию обо всех хоть сколько-нибудь влиятельных заклинателях своего времени. А после этот старый хрен несколько раз посещал этого мастера в своей распрекрасной Водной Тюрьме. Надеялся выяснить, где я храню некоторые письма.        — Какие письма?        — Это не важно, — он тонко улыбнулся, и холодок скользнул по моей спине. — Всему свое время, Сяомин. А пока, продолжим. Итак, Инъин официально выше прочих жен, но у Сяо Гунчжу больше сторонников?        — Да, так. И многие в императорском совете также поддерживают ее кандидатуру. Есть еще супруга Лю…        — Конечно, маленькая Минъянь.        — Супруга Лю сама входит в императорский совет вместе с супругой Ша, она — четвертая кандидатка. В совете поровну людей и демонов, всего — восемь кресел.        — Так, Ша Хуалин и Мобэй-цзюнь от демонов, кто еще?        — Чэньянь-цзюнь, владыка востока, и советник Мэнмо. Но у него, конечно, исключительно номинальное кресло.        — Ладно, а что насчет человеческой четверки?        — Советник Хуань, — я загнула палец. — Супруга Лю. Потом, некто господин Гун, говорят, он заведует государственной безопасностью. И еще генерал Янь, я слышала, он самый молодой среди них и вроде как император называет его голосом народа. Кроме супруги Лю, эта Сяомин никого из них не встречала.        — Вот как, — Шэнь Цзю задумчиво постучал пальцем по ободку чашки. Обвел по кругу, туда и обратно. Дернул уголком губ, когда подушечка дрогнула и соскользнула. — Дай мне мешочек?        Я протянула ему свое произведение, набитое рисовой крупой. Братец отставил чашку, сжал в пальцах хрустнувший шелк, помял. Сменил руку.        — О Чэньянь-цзюне я слышал, один из выкормышей прежнего владыки демонов, разумеется, он лижет зверенышу сапоги. Такие, как он, всегда гнутся перед сильнейшими. А вот что за господа Гун и Янь… ты должна это выяснить.        — Братец Шэнь, — осторожно напомнила я. — Эта Сяомин — лекарь, прежде всего. Непонятно, что с нами будет, когда мы вернем тебе ноги. Ло Бинхэ может что угодно стукнуть в голову.        — Вот именно, — он раздраженно отмахнулся. — И потому я должен быть во всеоружии. Но ты права, это не к спеху. И хватит занятий на сегодня, я устал. И ты, думаю, устала, просто почему-то мне потакаешь, как полная идиотка.        — Да нет, — я повела плечами и с удивлением обнаружила, что и впрямь почти не вымоталась. Точнее, вымоталась, конечно, но то была приятная усталость, как после хорошей тренировки. — В самом деле, я в порядке.        — Вот что животворный звериный хер делает с золотым ядром всяких дурочек, — протянул Шэнь Цзю непередаваемо ехидно. Заметил мое вытянувшееся лицо и смягчился. — Ну ладно. Ладно. Давай уже спать. И дай мне гребень. Наконец-то я расчешусь сам.        Получилось у него так себе, но я не стала о том говорить.        На ноги ушла неделя почти целиком. Я спрашивала об А-Тянь каждый день, и император каждый день покорно отвечал мне. Шэнь Цзю нехотя признавал, что, вероятно, он все-таки не лжет, но я видела — не уверен до конца. Да и с чего ему быть уверенным?        К тому же, ему, я думаю, было не до моей служанки. Ноги двигались плохо, боль, пусть не слишком сильная, терзала его ежечасно. Дело было ли в объемах работ или в характере повреждений, но плоть здесь росла хуже, будто бы неохотно, и явно доставляла Шэнь Цзю куда больше неудобств.        Ло Бинхэ перед началом операции отвел меня в сторону и признался, что ноги отрубил учителю тем самым демоническим мечом Синьмо, горящим от темной энергии, и не может ли это повлиять?.. я честно задумалась.        Возможно, это как незаживающие шрамы, нанесенные некоторым духовным оружием. Есть вещи, которые не проходят бесследно.        Спустя шесть дней я закончила левую стопу (правую завершила накануне) и выпрямилась. Тело превратилось в ком мягкой ваты, пришлось опереться на рабочий стол и согнуться, хватая ртом душноватый воздух, наполненный свежестью эссенции, почти перекрывающей запахи крови, пота, лихорадки и чадящих душноватых благовоний.        Шэнь Цзю вяло дернул коленом, закрепленным в ременной петле. Я перевела взгляд выше и стиснула зубы.        Как я ни билась, оба белых бедра опоясывали кольца неровных бугристых шрамов, оставшихся на месте прежних срезов. Дальше шла гладкая кожа, и выше и ниже, но именно здесь… я потянулась разгладить рубец и чуть не навернулась: вторая рука подломилась.        Пришлось, глубоко дыша, сесть на пол рядом со столом и прислониться лбом к неожиданно прохладной деревянной ножке.        — Ну, что там? — нетерпеливо вопросил Ло Бинхэ из-за ширмы. Нин Инъин плавно завершила мелодию на гуцине. — Сяомин?        — Все в порядке, — проговорила я. — Дайте мне мгновение. Шрамы… будут шрамы.        — Этому мастеру плевать на шрамы, — от всей души заверил меня Шэнь Цзю тоном в край замученного человека. — Вставай и отцепи меня, сейчас же.        Его голос действовал на меня будто холодная вода. Я выдохнула сквозь зубы, взяла себя в руки и встала.        — Сяомин? — позвала Нин Инъин. — Ты… как ты? Учитель?        — Все в порядке, — я открепила все ремни, помогла братцу Шэню сесть на столе и завернуться в тонкий нижний халат. Ноги слушались его еще поскольку-постольку, ему пришлось почти повиснуть на мне, чтобы слезть.        Ножки стола стукнули по ковру.        — Учитель?! — судя по звуку, Ло Бинхэ вскочил и схватился за ширму. — Все получилось?! Как вы?!        — Да заткнись уже, — пробормотал Шэнь Цзю мне в плечо. Он вцепился в меня мертвой хваткой, едва удерживая равновесие, на висках блестел пот, повлажневшие волосы липли к шее. Неверные слабые колени его подкашивались, на ступнях он балансировал, будто канатоходец, и кусал нижнюю губу от колкой боли.        — Но как вы?!        — Просто. Заткнись. Сяомин. До кровати.        Послушная его слову, я помогла ему доковылять до постели, на которую Шэнь Цзю рухнул с блаженным облегчением. Одну за одной устроил ноги, будто морская змея вытянула на сушу тяжелый неуклюжий хвост.        Нин Инъин и Ло Бинхэ напряженно ждали за ширмой. Я слышала, как позвякивают струны циня, как супруг-император тяжело дышит и шуршит подолами. Тишину можно было резать ножом.        — Учитель? — наконец, позвала Первая Супруга ломким голосом. Шэнь Цзю перекатился головой по подушке, закатил глаза.        — Ну что еще?        — Учитель! Вы… вы в порядке?        — Нет, — крайне желчно отозвался он. Потом на волосок смягчился. — Но буду.        — Вам придется поговорить со мной, — включился Ло Бинхэ. Нин Инъин кашлянула, и он поправился. — Поговорить с нами.        — Сначала я приведу себя в порядок, — Шэнь Цзю смерил меня, стоящую у его постели столбом, оценивающим взглядом. — И Сяомин будет здесь. Но для начала ты, отребье, вернешь ей ее служанку. Тебе ясно?        У меня чуть сердце не остановилось. Разве можно так говорить с императором?!        — Ставите мне условия, учитель? — в голосе Ло Бинхэ не было гнева, только веселое удивление. — Мне, Императору Трех Миров?        — Именно, ставлю условия, — братец Шэнь усмехнулся. И, клянусь, подмигнул мне, как мальчишка! Я опешила окончательно и стояла молча, вцепившись дрожащими руками в серо-синий подол ханьфу. — И если Император Трех Миров, — прозвучало хуже любого оскорбления. — Хочет, чтобы этот мастер его выслушал, ему придется подчиниться. Этот мастер всегда может оставить подлунный мир, если захочет, сестрица Сяомин об этом позаботилась, хвала небожителям.        Настолько откровенный шантаж заставил меня сжаться. Что, если… что, если безумие государя меньше его гордости?!        Но Ло Бинхэ тяжело вздохнул.        — Хорошо. Учитель во всем прав. Этот лорд… этот Бинхэ сделает так, как хочет учитель. И, в конце концов, — тут он сухо хмыкнул. — Сяомин заслужила нашу награду и благосклонность. Выйди, Сяомин.        Шэнь Цзю перехватил мой отчаянный взгляд и слегка кивнул. Я расправила подол, убрала за ухо выбившуюся челку и выбралась из-за ширмы.        В комнате благовониями пахло сильнее, чем эссенцией.        Нин Инъин прижимала к себе гуцинь, обнимала его как возлюбленное дитя. В широко распахнутых глазах стояли слезы, она улыбалась дрожащими губами и выглядела героиней баллады в своих лентах и бледно-зеленых одеждах. Ло Бинхэ возвышался рядом с ней черной тучей, свет «ночных жемчужин» отражался в золотом зажиме на его волосах. Красная метка мерцала посреди высокого лба.        И не подумаешь, что они из одной школы, что у них был когда-то один учитель.        Я поклонилась.        — Эта Сяомин…        — Перестань, — отмахнулся супруг-император. — Ты… оказала нам неоценимую услугу. И в самом деле заслужила награду. Чжу Тянь приведут немедленно.        — Спасибо, — тревога всколыхнулась и улеглась в животе. Если он не врет, если вскоре я увижу А-Тянь, если А-Тянь еще считает меня своей госпожой… ох, да плевать, лишь бы была в порядке и позволила мне позаботиться о ее глазах!        Не отдавая себе отчета, я опустилась на колени и простерлась ниц. С тех пор, как мы выпили вина в храме, я никогда так ему не кланялась.        — Подданная благодарит государя супруга-императора и госпожу Первую Супругу Нин.        — Поднимись сейчас же! — воскликнула Нин Инъин. — Мин-эр!        Я осталась лежать носом в ковер, глаза щипало. Я так устала… я скорее почувствовала, чем услышала шаги, потом сильные руки подхватили меня под локти и заставили распрямиться.        Я оказалась лицом к лицу с Ло Бинхэ. Он не улыбался, в глубине зрачков билась какая-то смутная эмоция. Вблизи жар его ладоней и крепкий мужской запах напомнили мне о беседке и жаровне. Меня замутило.        — Теперь ты решила проявить уважение?        — Нет. Но А-Тянь…        — Да сейчас пошлю я за твоей А-Тянь, — он выпустил меня и чуть оттолкнул, отступил, оставляя стоять. — Успокойся уже. Ни я, ни Инъин тебе не враги. И учителю… я никогда больше не причиню учителю вреда, не обижу его ни словом, ни делом… я клянусь тебе, вам обоим клянусь. Тебе больше не нужно за него переживать.        — Оставь ее в покое, — прошипел Шэнь Цзю с постели. — Забери Инъин и ступайте прочь, этот мастер поговорит с вами завтра. И пусть пришлют веер.        — Как будет угодно учителю, — разулыбался Ло Бинхэ и легко мне кивнул. — Сяомин. Позаботься об учителе.        Он мог бы этого не говорить. Я собиралась заботиться о нем, пока дышу. За столько времени беспокойство о его благополучии проросло мне в кости и составляло теперь, кажется, порядочную часть меня самой.        Нин Инъин молча кусала губы, потом вдруг перехватила цинь одной рукой, бросилась ко мне и обняла, прижалась грудью. Я опешила и замерла; чужое сердце колотилось птичкой в силках.        Пушистая макушка оказалась прямо перед глазами, искусно заплетенные темно-каштановые волосы, косы и узлы, ленты и драгоценные шпильки, и тонко пахнущее лотосовое масло. Впервые я осознала, что эта женщина ниже меня почти на голову. Она всегда держалась так, что никто не замечал ее невеликого роста.        — Спасибо, — шепнула она мне на ухо, привстав на мысочки. — Спасибо, Сяомин.        — Н-не стоит, Ин-цзэ.        — Стоит, — она отстранилась, решительно на меня взглянула. — А-Ло может думать что хочет — слышишь, А-Ло? — но я отныне твоя должница. Я очень тебе обязана. Я буду считать тебя своим другом, что бы ты сама ни решила. Я знаю… знаю, что не очень-то тебе нравлюсь, Мин-эр, знаю, я не самый… хороший человек. Но…        — Ин-цзэ, — жгучая неловкость опалила мне щеки. Я переступила с ноги на ногу, склонила голову, не в силах взглянуть на нее прямо. — Ин-цзэ ничем мне не обязана.        Нин Инъин собиралась возразить, но Ло Бинхэ сжал ее плечо.        — Инъин. Идем, мы все устали. И Сяомин хочет увидеть Чжу Тянь. Учитель… не против, если девушку приведут в Покои Тишины?        — Ничуть, — резко ответил Шэнь Цзю. — Разве этот мастер не велел вам уходить? Идите.        — Слушаю учителя, — хором отозвались они и поклонились ширме, сложив руки перед собой. А потом действительно ушли. Шэнь Цзю длинно, с облегчением выдохнул.        — Ну все, убери эти гуевы сюжеты. Тошно на них смотреть.        Я сложила обе ширмы, отодвинула их к дальней стене, вернулась к постели и чуть не споткнулась о собственный матрас. Кстати говоря, пора бы переезжать обратно на постель, теперь-то братцу Шэню не нужно моего круглосуточного присмотра.        Шэнь Цзю лежал, согнув колени, и шевелил пальцами ног.        — Не чувствую себя собой, — проговорил он, глядя на меня из-под тени ресниц. — Я словно заснул в Водной Тюрьме, и мне приснилась сумасшедшая, сшившая мне новое здоровое тело из лоскутов и семян.        Я присела на край его кровати.        — Это плохой сон?        — Нет, — он улыбнулся. — Не плохой. Совсем нет, и будет лучше. Чего ты расселась? Звони в колокольчик, где гуева горячая вода? И пусть уберут стол, видеть не могу его больше!        Мы оба успели вымыться, я сменила халат и помогла Шэнь Цзю с одеждой (новенькие мышцы все еще подводили его, а ноги пока что едва держали), когда в раздвижные двери постучали. Никто никогда так не стучал, и у меня зашлось сердце.        — Супруга Дун? — зычный голос снаружи не был мне знаком. Мы с братцем Шэнем переглянулись.        — Иди, открывай, — он устроился на кровати в подушках, помогая себе руками, скрестил длинные ноги в простой позиции для медитации. Расправил шелковые полы ханьфу вокруг, разгладил вышивку — тени журавлей в туманной заросли бамбука. — Посмотрим, не соврал ли звереныш.        Пока я шла к двери, успела придумать все на свете. Может, Ло Бинхэ давно убил ее, может, мне сейчас принесут отрубленную голову в ящике или вовсе обглоданный скелет, завернутый в ткань? Или А-Тянь не захочет меня видеть, она и так меня не увидит, настолько все плохо?!        Снаружи пахнуло морозом, сквозняк лизнул ноги и шею.        Крыльцо заполонили солдаты, пять воинов в оловянных масках, все люди. Стучал капитан, высокий человек с красной повязкой на плече. Завидев меня, он поклонился.        — Госпожа благонравная супруга Дун.        Я так волновалась, что не обратила внимания на обращение. Девушка, которую двое солдат придерживали за локти, поклонилась вместе с ними. Она была напряжена, как струна.        Она стояла в окружении оловянных масок, маленькая и худенькая, такая же бледная, как скрывающая ее глаза белая повязка. Пыльно-розовый простой халат, широкий пояс, прежние «усики цикады» надо лбом, как всегда волосок к волоску собранные волосы.        — А-Тянь, — голос сорвался. Получился недостойный писк.        Она выпрямилась, рванулась из рук солдат.        — Моя госпожа! Это вы?!        — Пустите ее!        Воины разжали руки, я оттолкнула капитана, А-Тянь слепо зашарила руками перед собой, попыталась упасть ниц, но я не позволила, подхватила ее и прижала к себе.        Она трепыхнулась и затихла. Потом затряслась, зашлась рыданием.        — Госпожа, госпожа, госпожа, ничтожная достойна смерти, ничтожная предала, предала госпожу, ничтожная не сберегла госпожи…        — Это я тебя не уберегла, — пробормотала я, прижимаясь щекой к ее виску. Закрыла глаза, вдохнула запах молока, мороза и зверобоя, наверняка, простейшая мазь для раны… Погладила хрупкую, слишком уж хрупкую спину. Ладонь скользнула по шелку, я будто действительно почувствовала рубцы шрамов. — Прости, А-Тянь. Прости меня. Я тебя втянула.        — Госпожа не виновата, эта ничтожная служанка…        — Прекрати, о, прекрати же так себя звать! Это я недостойна быть твоей госпожой, я виновата…        — Госпожа не может быть виновата! А-Тянь предала госпожу, не предупредила, не уберегла, не выдержала!..        — А-Тянь, милая моя А-Тянь, если бы не я!..        Солдаты, кажется, не знали, куда себя деть. Мы обнимали друг друга и плакали обе, я по-простому утирала щеки рукавом себе и ей. У нее намокла повязка, слезы текли вперемешку с розовой сукровицей, и пальцы зудели осмотреть, наконец, ее раны, но я не могла отпустить ее. Она жива. Благословенные небожители, жива! Моя маленькая храбрая девочка, мой первый друг, моя сметливая помощница, моя ученица!..        — Хватит выстужать комнату, — вывел меня из транса резкий голос Шэнь Цзю. — Оставьте солдатню снаружи и зайдите уже, наконец!        А-Тянь вздрогнула всем телом, прижимаясь ко мне. Подняла голову от моего плеча, будто стараясь рассмотреть что-то в темноте вокруг себя.        — Госпожа, неужели это?..        — Закройте. Дверь.        Не размыкая объятий, я попятилась и задвинула створку прямо перед носом откровенно растерянного капитана, чье недоумение не могла скрыть даже маска чудовища.        Потом я развернулась к Шэнь Цзю. Он по-прежнему сидел, скрестив ноги, и смотрел на нас с недовольным видом. Мне он вдруг впервые показался действительно старшим и почти величественным, несмотря на по-домашнему сплетенные волосы и ворох подушек. При мне он прежде никогда так не держался.        — Веди ее сюда, — велел. Я послушалась. А-Тянь цеплялась за меня, все еще всхлипывая. Я тоже всхлипывала. — Веди-веди. Я столько слышал про твою девицу А-Тянь, любопытно взглянуть.        — Господин, — пробормотала А-Тянь и попыталась опять рухнуть на колени. Я не позволила. Шэнь Цзю поморщился.        — Я тебе не господин. Зови мастером Шэнем. А-Мин, успокой ее и сама успокойся, вы обе живы, в конце концов! Что за привычка, чуть что, лить слезы?        — П-простите ничтожную, госп… мастер Шэнь, — пролепетала А-Тянь. Попыталась утереться дрожащей ладошкой. Я погладила ее по голове.        — А-Тянь, я втянула тебя в эти беды, потому что решила помочь этому человеку. Он не виноват в моем решении, напротив, он старался меня отговорить. Правда, твоя госпожа — упрямая ослица…        — Это верно, — согласился Шэнь Цзю. — Но, я так понимаю, служанка под стать госпоже?        — Мастер Шэнь наверняка достойный человек, — А-Тянь шмыгнула носом. — Раз госпожа подвергла себя такой опасности. Госпожа, но как же так вышло?..        Я подвела ее к креслу, которое раньше занимал Ло Бинхэ, помогла сесть и осталась рядом, придерживая худенькое плечо. А-Тянь поерзала и вдруг прижалась щекой к моей ладони.        — Не могу поверить, — прошептала. — Когда государь император пришел в холодный дом, ничтож… я решила, что сошла с ума. А теперь мне снова так кажется.        — Расскажи, как все было, — попросила я. Шэнь Цзю кивнул, хотя А-Тянь, разумеется, не могла того видеть. Она на мгновение сжалась, потом выдохнула.        — Госпожа уехала, и я осталась ее ждать. Потом к младшим супругам явились управители внутренних покоев, стали спрашивать о госпоже. А-Инь прибежала ко мне, сказала, ищут госпожу, и супруга Мяо рассказывает, как госпожа Дун ей навредила… меня такая злость взяла! — она стиснула кулаки. — Госпожа жизнь супруге Мяо спасла, а она!..        — Не нужно, — я погладила ее мягкие волосы. — Супруга Мяо, наверное, до сих пор не может поверить в «жуаньский нож».        — Старшая супруга Хуань теперь ее всячески привечает, — кивнула А-Тянь. — Как я слышала. Ну так вот, ничтожная разозлилась и побежала доложить евнухам, что это все не правда. Там был такой надутый человек, господин Ли Ван, тоже евнух, только весь разодетый. Ну так он сказал, мол, любопытно это все, и велел отвести к старшей супруге Хуань и меня, и супругу Мяо со служанками.        — Ли Ван — это младший управитель внутренних покоев, — припомнила я. — Такой… неприятный тип, но перед императором заискивает.        — Когда вы успели встретиться? — Шэнь Цзю хмурился. А-Тянь чуть повернула голову на его голос. Я пожала плечами.        — Он водил меня к господину Шану и обратно. Перед праздником первого снега.        — Ладно, пусть, — братец махнул рукой. — Продолжай, Чжу Тянь.        А-Тянь снова вздрогнула и обратила ко мне слепое лицо. Я опять погладила ее волосы.        — Ты пошла с ними, конечно, и что дальше?        — Дальше… — она закусила губы. — Дальше там была сама старшая супруга Хуань и другие супруги, и евнухи, и много стражи. Нас начали спрашивать, я все отвечала честно, надеялась, другие девушки тоже все расскажут, а они все молчали, даже А-Инь!        — Своя шкура дороже, — пробормотал Шэнь Цзю. На этот раз А-Тянь не вздрогнула. Я ужасно ей гордилась.        — Ну и вот, спрашивали долго, я сказала им, что госпожа Дун хороший лекарь, что она помогла супруге Мяо, а выкидыш случился, потому что супруге Мяо прислали «жуаньский нож». Рассказала, что в лекарских палатах госпожа исследовала травы для супруги Лю. Тогда супруга Хуань велела господину Ли найти супругу Лю, а сама расспросила супругу Мяо. Та говорила, что госпожа Дун сама ее отравила, а все обставила, будто яд был в чае, и супруга Хуань задавала такие вопросы… она с самого начала говорила так, будто я лгу! Я возражала, меня никто не слушал, а другие девушки молчали, в пол все смотрели… потом супруга Хуань спросила, знаю ли я, что госпожа Дун ворует из лекарских палат. Я знала, но сказала, что не знаю, а супруга Хуань рассмеялась и схватила плеть… — по худенькой спине под розовым шелком прокатилась волна крупной дрожи.        — Не надо, А-Тянь, — попросила я прежде, чем задумалась. Шэнь Цзю скривил губы.        — Нет, пусть говорит. Без подробностей.        — Супруга Хуань хорошо обращается с плетью, — тихо поделилась А-Тянь, безотчетно прижимаясь ко мне. Мне хотелось плакать. Все из-за меня, а она теперь ищет у меня утешения. Ох, А-Тянь. — Она говорила, большая честь, что она сама лично занялась жалкой служанкой, говорила, что госпожа моя — предательница и воровка, и замышляет недоброе против супруги Хуань, Первой Супруги и императора. Спрашивала, зачем госпожа на самом деле брала ингредиенты, спрашивала и спрашивала, — она судорожно вздохнула. — Ничтожная не справилась, было так больно…        Я присела на ручку кресла и прижала ее к себе.        — Ничего, ничего. Ты не виновата.        — Виновата, — мертвым голосом проговорила А-Тянь. — Ничтожная рассказала, что госпожа варила лекарские снадобья по просьбе супруги Лю, что носила их к восточной стене, и супруга Хуань так вскинулась, будто бешеная собака кровь почуяла.        — Бешеная собака, — Шэнь Цзю выделил каждый слог. — Прекрасно. Ты мне уже нравишься, девочка, лучше о Сяо Гунчжу не сказать. Сумасшедшая сука-садистка. Маленькая тварь, слабая на передок, восторженная мерзость.        Ругался он, как всегда, со смачным наслаждением. Вся прохладная возвышенность стекла с него проточной водой, и в который раз я задумалась мимоходом, каким человеком он был до нашей встречи. Нет, до встречи с Ло Бинхэ.        — Господин! — А-Тянь вспыхнула щеками и заволновалась. Кажется, ее поразила и испугала неожиданная перемена тона. — Господин, не нужно так говорить, я ведь служанка, служанок бьют, а если супруге Хуань доложат, что вы…        — Я, девочка, могу говорить что угодно и о ком угодно, начиная с императора-отброса и заканчивая последним из его прихлебателей. И буду говорить.        — Госпожа, — А-Тянь снова прижалась ко мне. — Госпожа, это ведь правда небезопасно. За вами все время следили, пока вы читали в палатах, супруга Хуань обо всем догадалась, догадалась, что госпожа вовсе не для супруги Лю делает настойки. Но я ведь не знала ничего толком, и я благодарила небо, что госпожа ни о чем важном мне не говорила. Супруга Хуань долго меня расспрашивала, а стражники меня держали. Потом пришла откуда-то супруга Лю. Супруга Хуань спросила ее, зачем ей настойки и что забыла она у восточной стены. Супруга Лю вся оцепенела тогда.        — Ну конечно, — желчно прокомментировал Шэнь Цзю. Потянулся всем телом и откинулся спиной на подушки: мышцы спины тоже ослабли за время его заточения и последующего лечения, долго ровно сидеть он пока не мог. — Скорее небо рухнет на землю, чем малышка Минъянь позабудет обо мне и Водной Тюрьме. Она, да еще Хайтан.        — Ничтожная может спросить? — А-Тянь замялась. Я ободряюще сжала ее плечо.        — Не бойся, мастер Шэнь тебя не съест.        — О, ты так уверена? — братец приподнял брови. — Я ведь растлитель невинных девочек, коварный извращенец и гнусный подлый убийца.        — Вот погоди, — невольно улыбнулась я. — Дай слухам в императорских садах укорениться и все заполонить, и я потесню тебя в песнях.        — И не надейся, — фыркнул он. — Я бессмертный мастер, а ты — всего лишь глупая девчонка, едва сформировавшая ядро. Не тебе рассуждать о том, кто здесь главный злодей.        Губы у А-Тянь задрожали, она уткнулась носом мне в грудь и тихонько захихикала. Тут же смутилась, покраснела до ушей.        — Простите!        — Смейся сколько угодно, — проворчал Шэнь Цзю. — Мне все равно, а твоя госпожа и вовсе ошалела от счастья тебя видеть.        А-Тянь покраснела еще гуще. Я почувствовала, как горят мои уши, и поспешила направить разговор в другую сторону.        — Так что ты хотела спросить?        — Э-э… — она вся съежилась. Потеребила концы вышитого шелкового пояска. — Ничтожная хотела… ничтожная осмелилась полюбопытствовать — господин мастер Шэнь неужели тот самый человек? Лорд Шэнь с Двенадцати Пиков?        Мы переглянулись. Шэнь Цзю пожал плечами. Кажется, он перенял от меня эту дурацкую простецкую привычку.        — Ну да, он самый и есть.        — Понятно, — прошептала А-Тянь. Поерзала. Я продолжала легонько гладить ее волосы, кончиками пальцев очерчивала лоб, поправляла «усики цикады», задорно топорщащиеся, несмотря на все невзгоды.        Шэнь Цзю раздраженно закатил глаза.        — Успокойся, в самом деле. Я не ем девочек и скорее снова отрублю себе руку, чем наврежу твоей госпоже. Я перед ней в долгу.        — Вот только попробуй! — возмутилась я. — Если навредишь мне, я переживу, а вот работу мою псу под хвост пустишь, я!..        — Ладно-ладно, если встанет вопрос, твоя жизнь или моя рука, выберу руку, не сомневайся! — в доказательство он поднял эти самые руки, красиво плеснув тускло-зелеными рукавами.        — То-то же, — я покачала головой. А-Тянь спрятала маленькую улыбку в складках моего ханьфу.        — Госпожа и мастер Шэнь давно друг друга знают?        — Нет, мы познакомились в… у восточной стены, — я щелкнула ее по лбу. — Так что было дальше? Пришла супруга Лю, и?        — Супруга Хуань спросила у нее о настойках и восточной стене, — послушно повторила А-Тянь. — Супруга Лю вся замерла, а потом сказала, что, должно быть, супруга Хуань ошибается, что госпожа Дун не могла и не стала бы, что неоткуда ей было знать. Супруга Хуань опять смеялась, сказала, что супруга Лю сама все знает, просто закрывает глаза, что комнатную девку допрашивали только для того лишь, чтобы кос-ве-ны-е сведенья получить, а супруга Лю давно уже не хочет видеть змеи на своей груди. Сказала, что госпожа Дун и сейчас, должно быть, там, в… в Водной Тюрьме у восточной стены. Супруга Хуань предложила пойти и взглянуть самим, а потом… потом спросила, видела ли я, что госпожа моя — предательница и враг государства. Я сказала, что… что не видела, и она…        Ее скрутило слезами. Некогда белая повязка снова начала намокать, кровавые слезные разводы проступили на ней поверх высохших пятен.        — Ну тише, тише, — я прижала бедняжку к себе, баюкая в объятьях. — Все кончилось. Твое увечье можно вылечить, я верну тебе глаза, ты снова будешь видеть, А-Тянь.        — Госпожа, — простонала она. — Зачем вы так?        — Твоя госпожа не имеет привычки врать, — Шэнь Цзю раздраженно поправил волосы, перекинул косу с плеча за спину, поудобнее устроился в подушках. Разгладил покрывало. — Она нашла способ вернуть выколотый глаз, и вырванный язык, и даже отрубленные ноги. Этот мастер — тому прямое доказательство. У тебя нет всего-то двух глаз, и звереныш ведь поил тебя своей кровью?        — З-звереныш?!        — Император Ло, — мягко поправила я. — Мастеру Шэню в самом деле позволено называть его как угодно, но нам с тобой так делать не стоит. А теперь давай-ка мы с тобой поглядим на твои глаза.        Шэнь Цзю цокнул языком.        — Погоди, она еще не дорассказала. Так что, девочка, тебе выкололи глаза, потом, видимо, заперли в холодном доме для слуг?        — Д-да, — кажется, А-Тянь понимала все меньше. Она снова завертела головой. Так непроглядной ночью человек бессмысленно вглядывается в темноту. — Стража оттащила меня в холодный дом, потом я мало что помню… а потом я пришла в себя в кровати, и со мной говорил государь император, — в голосе ее прорезалось настоящее благоговение. Мы с братцем Шэнем переглянулись снова. У меня защемило сердце.        — Государь император подарил ничтожной каплю своей драгоценной крови и своею волей исцелил ей спину и унял лихорадку. Он сказал, что не в силах вернуть мне глаза, но что о ничтожной будет должный уход до тех пор, пока госпожа супруга Дун полезна Его Императорскому Величеству. Ничтожная долго болела.        — Само собой, — пробормотала я. — Ты ведь даже не заклинатель.        — Государь император сказал так же, — А-Тянь опустила голову. — Сначала ничтожная испугалась, думала, «должный уход» — это новое дознание. Потом пришли другие слуги, мне дали другую комнату, во дворце, представляете, госпожа? Тот помощник лекаря, вы помните, Се Юань, так вот, он за мной ходил, обрабатывал мне и спину, и глаза тоже… он сказал, что жизнью за меня отвечает перед повелителем. Одну меня не оставляли, во всем помогали, а я была вовсе бесполезна… государь император навещал меня. Однажды старшая девушка отчитала меня, что я не поклонилась тут же, как он вошел, а государь император откуда-то о том узнал и объявил, что я могу не кланяться, пока не услышу его голоса.        Она говорила почти с восторгом и совсем успокоилась. Тревога вновь меня охватила. Этого еще не хватало! Она и так трепетала при мысли о Ло Бинхэ, а теперь-то уж. Государь император сохранил моей служанке жизнь, но мимоходом отобрал у нее девичье сердце. Ясно, как день.        Судя по страдальческому выражению Шэнь Цзю, он тоже это понял и ему это совсем не понравилось.        — А сегодня, — продолжала А-Тянь, разумеется, ничего не заметившая. — Государь император явился со свитой, мне сказали. И с Первой Супругой, но я не слышала ее и не знаю, правда ли. Государь сказал, госпожа Дун достойно выполнила его императорское повеление и потому в награду ей позволено со мной… увидеться, — она стушевалась только на последнем слове. — Госпожа… разве ж это награда?        — Ну конечно, — я обняла ее снова. Радость в моей душе мешалась с густой тревожной тяжестью. Обещал послать за моей служанкой, а явился лично, ну надо же. С чего такая честь обычной комнатной девушке? — Конечно, награда, А-Тянь, ведь я столько гадала, жива ли ты, хорошо ли император с тобой обращается? А теперь давай все-таки посмотрим твои раны.        — Да, — братец Шэнь чуть придвинулся к краю постели. — Идите сюда обе. Я бы тоже взглянул.        В лице его мелькнуло что-то хищное. Отблеск какой-то мысли, которая не понравилась мне еще больше, чем обращенное на Ло Бинхэ восхищение А-Тянь. Но при ней я не могла ничего спросить.