Лихорадка
16 января 2023 г. в 08:17
То была одна из худших ночей в моей жизни.
Сравниться с ней покамест могла лишь ночь в Водной Тюрьме, когда я сходила с ума от неизвестности. Точно так же тогда меня грызла вина пополам с отчаяньем.
Но тогда от меня ничего не зависело. Ныне же у меня было полно работы.
Ло Бинхэ оказался прекрасным ассистентом. Кроме того, он ни на штрих не отступал от своих слов и не прикоснулся к Шэнь Цзю и пальцем, хотя руки у него явно чесались.
Моховики притащили теплую воду, и государь император всех Объединенных Миров послушно закатал рукава, чтобы удобнее было разводить в фарфоровом тазу настойки и вымачивать в них кровавые тряпки.
— Я мог бы… — предложил он где-то между пятым и шестым компрессом, каждого из которых хватало на десять-пятнадцать ударов сердца. — Ну знаешь, кровь…
— Ты с ума сошел?! — окрысилась я. — Из-за твоей крови все и происходит!
На самом деле все происходило из-за меня, конечно.
Если бы я сказала иначе, если бы разрешила Ло Бинхэ вывести свою кровь, когда он предложил! О, я знала, что наверняка подумал Шэнь Цзю — что я предала его как все другие. Мы и так были почти что в ссоре, и одно наложилось на другое, и вот… он не подал виду, никак не проявил свой план, нет, он отправил меня во дворец (а новый титул и вызов во дворец наверняка только подтвердили его догадки! мол, награда не за лекарский успех, а за предательство!), а сам добрался до моих запасов «жуаньского ножа». Он столько раз видел, как я его пью, ему наверняка не составило труда рассчитать примерную дозу. Я рассказывала ему о «прекрасном» состоянии при выведении паразитов, и он хорошо запомнил мои слова.
У стола одиноко лежала опрокинутая чашка чая. Маслянистое пятно уже впиталось в ковер и почти высохло.
Шэнь Цзю наверняка понимал, что Ло Бинхэ тут же почувствует, когда его паразиты перестанут действовать. На что он рассчитывал, когда так рисковал, на его безумие? Или… на меня? Несмотря на свои подозрения?
Гадать можно было долго.
Сначала он кашлял темными сгустками, смаргивал кровавую росу и бессильно грыз пояс, пережидая болезненные спазмы, но оставался вполне в сознании. Лоб его горел, выбившиеся из косы волосы прилипли к мокрым щекам. Кровь сочилась даже из ушей, пульс заходился в лихорадке, но это все не было искажением ци, хотя внешне очень на него походило.
Но нет. Его духовные силы были стабильны, как никогда. Должно быть, его решимость избавиться от паразитов превосходила все мысленные пределы.
Я бы восхитилась, если бы не была так зла.
Я вытащила ему из зубов пояс, медленно, по глотку, споила противорвотное.
— Если стошнит, братец Шэнь, все напрасно.
Он даже ухмыльнулся и снова привалился ко мне.
— Сколько ты выпил?
— Три… три твои дозы. Не так уж… плохо.
Сразу за словами последовал новый спазм, Шэнь Цзю согнулся, проглатывая стон. Пояс пришлось вернуть — зубы его стучали, волны крупных судорог сотрясали худую спину.
— Ты подожди, — пробормотала я, оглаживая его плечи и направляя духовные силы привычным путем по каналам, как когда-то в отсыревшем подземелье. — Это начало. Ну и натворил ты дел, братец Шэнь.
Он коротко хохотнул через скрученный пояс. Я сморгнула слезы и сосредоточилась. Сейчас не время винить себя за глупость, его — за упрямство и неосторожность… и это я, он говорит, глупая ослица?! А он тогда кто, сумасшедший параноик, готовый угробить все мои усилия из-за одного нелепого подозрения?!
Может, для него не такого уж и нелепого. Может, он думает, что один раз приняв помощь императора в, э-э, совершенствовании, я продалась ему со всеми потрохами, а потом он взглянул на А-Тянь, которая своих симпатий не скрывала, а потом я запретила избавляться от священной крови… что ж, теперь «священная кровь» текла из всех его цицяо, розовой испариной выступала на висках, выкручивала его кости лихорадкой без названия.
Наверняка он не думал, что окажется настолько уязвим. Может, не поверил мне, а может, наплевал, понадеялся на себя, переоценил.
Пациент ведь всегда знает лучше, так? Я такое уже видела, много раз. Бедняки из горных деревень шли работать наутро после раны в живот или едва оправившись от грудного кашля, женщины через час после родов вставали к очагу, пока мы с шисюнами пытались вдохнуть немного жизни в синюшные тела их тщедушных младенцев, некоторые заклинатели рвались в бой сразу, как только могли сомкнуть пальцы на рукояти меча, хоть и не были способны поднять клинок больше, чем на цунь.
Но здесь ведь другое. Ведь так?! Я ни разу, ни единым словом не солгала ему, почему же он?..
— Что мне сделать? — голос Ло Бинхэ ворвался в подобие моего транса. Звучал он растерянно и жалко, как ребенок, занятная игра которого обернулась кошмарным сном. Я подняла взгляд.
Император мялся у постели с тазом наперевес. В тазу плавали в зеленоватой от настоек воде чистые тряпки, будущие компрессы.
В своей простой одежде, с взъерошенными кудрями, выбившимися на макушке завитками, он и на императора-то не походил — просто вчерашний мальчишка в слишком большом для него теле воина. Избалованный мальчишка, в чьей жизни что-то впервые за долгое время пошло ой как не по плану.
Впервые я задумалась, сколько на самом деле ему лет.
— Поставь таз, придвинь сюда стол, будешь дальше мне помогать.
Он послушался.
Свою такую лихорадку я помнила больше со слов А-Тянь, собственные ощущения смазались и расплылись, подточенные смутными видениями, которые я до сих пор не знала, как воспринимать. Тогда на несколько мгновений я то ли переместилась сознанием в Ло Бинхэ, сполна пропитавшись его завистливой злобой, то ли проникла сквозь завесу пресловутых параллельных миров, а может, просто все себе придумала, а после видения легли на благодатную почву.
Так или иначе, мой опыт мало чем мог помочь мне теперь.
Тем более, я выпила у брачного ложа всего лишь каплю императорской крови.
— Сколько ты влил? — спросила я. Я успела раздеть Шэнь Цзю, закутать в чистое одеяло и уложить его голову к себе на колени. К тому времени его глаза совсем помутнели, челюсти ослабли, и на место болезненным спазмам пришел тяжелый жар.
Кровь все еще сочилась из носа, ушей, уголков глаз, слюна пенилась на губах кровавой пеной. Я смачивала ему пересохший рот отваром руты и кровохлебки, утирала помертвевшее узкое лицо тряпицами и швыряла в таз. Ло Бинхэ, безмолвный и послушный, полоскал их, менял в тазу воду и без напоминаний разводил настои.
Схватывал он, надо признать, на лету. Под моим контролем он поставил над заклятой горелкой томиться полынную смесь с желтым эфиром, калиной и мятой. Она должна была сбить пожар.
В тот миг я не думала, сколько запретов нарушаю и насколько сильно могу быть наказана, вот так запросто командуя Императором Трех Миров.
Означенный император замер над котелком.
— Э-э… ты об отваре? Как ты сказала, двадцать капель эфира, и помешал против хода луны трижды…
— Нет же! — не сдержавшись, я швырнула в него тряпку. Шэнь Цзю в позлузабытьи перекатился затылком по моим коленям, я подставила ладонь, стерла снова закапавшую из левого уха кровь. — Сколько своих гуевых паразитов ты влил в него за пятнадцать гуевых лет?!
Ло Бинхэ крепко задумался. Он не кривлялся и не шутил, он явно не помнил точно.
— Я… не знаю. Много. Несколько раз, в самом начале, я связывал его вервием бессмертных, чтобы он не мог блюсти инедию, потом ему приносили воду, в которой моей крови было больше, чем самой воды. Я как раз развлекался со своей регенерацией. Учитель поначалу не пил, потом стал пить.
Я скрипнула зубами.
— Сколько всего? Чашка? Две чашки? Три? Десять?!
— Да не знаю я! — взорвался он, развернулся, чуть не сшиб котелок и тут же суетливо бросился поправлять его на треноге. — Не знаю, Сяомин! Это так важно?
— Хотелось бы знать, — я протянула руку, он в два шага оказался рядом, отжал новую тряпку, отдал. — Дозировка в таких вещах важнее всего. Ты не можешь вывести из его крови сейчас все, что осталось?
— Не могу, — он посмурнел еще больше. — Я же говорил. Больше ни одного паразита не чувствую. Даже если они в его венах, мне они не отзываются.
— «Жуаньский нож» подкрепился стремлением во что бы то ни стало избавиться от твоей власти. Мастер Шэнь все-таки бессмертный заклинатель, думаю, с помощью медитации он сумел настроиться на нужный лад и велел защитным системам своего организма работать на пределе сил. А поскольку ядро его укрепилось благодаря Первой Супруге, ресурсов у него не так уж мало. Кроме того…
— Можно покороче?
— Можно. Грубо говоря, у человека в крови есть определенные потоки энергий, не ци, но близко к тому, которые помогают сражаться с болезнями. Думаю, с их помощью он сделал паразитов более уязвимыми для яда, а яд, в свою очередь, лишил их связи с тобой. Он выпил три мои дозы. Гуй его раздери, это ведь почти все, что у меня было! Эй!.. следи, чтобы не кипело, оно вот-вот!
Ло Бинхэ уменьшил огонь. Я вернулась к попыткам осторожной передачи ци, без всяких мыслей глядя, как он возится с отваром, снимает котелок с горелки и ставит на загодя притащенный слугами ледник.
Потом он поднял с пола злополучную чайную чашку, понюхал и скривился.
— Что за дерьмо? Жженые кости?
— Кости лунных жужелиц, — мрачно просветила его я. — Одна из основных составляющих «жуаньского ножа» или янь-жу, как его называют сами жуаньцы.
Тонкий фарфор хрустнул у Ло Бинхэ в руке, мелкие осколки скорлупой осыпались на ковер.
— Янь-жу? Учитель выпил янь-жу?!
— Ну да, — я нахмурилась. Император покачнулся и побледнел, рот его болезненно искривился. — В чем дело? Это и есть противоядие, и, кстати, с помощью него в Цветочном Дворце травят беременных жен. Супругу-императору ведь докладывали о Мяо Линь и о чае, что эта Сяомин нашла в лекарских палатах. Разве нет?
— Я не узнавал, что за яд, — проговорил он сквозь зубы. — Не до того было. Вижу, зря.
— Да в чем дело?! И дай мне тряпку, чего застыл?!
Да уж, сегодня я точно наговорю себе на линчи.
Ло Бинхэ вздрогнул, отмер и послушно забрал у меня грязные компрессы, отдал новые, старые выполоскал в тазу. Выплеснул мутную буроватую воду в окно. Я поежилась от холодного воздуха, на миг ворвавшегося в Покои Тишины. Впрочем, бумажный экран тут же вернулся на место.
— Скажи, верно ли я понял. А-Линь отравили янь-жу, ты спасла ей жизнь, но не ребенка, а потом заинтересовалась эффектом?
— Тогда я уже обнаружила Водную Тюрьму, — что-то такое было в нем, в его взгляде, в голосе, что-то надломленное, трогательное и искреннее. И я решила, что от правды хуже не будет. В конце концов, он знал все и так, верно? — Я искала способ помочь мастеру Шэню, а нашла способ избавиться от вашего влияния для себя. Не была уверена, что сработает, поняла, что получилось, когда вы велели мне опустить меч, супруг-император.
— Почему ты захотела? — он вернулся к котелку, налил в чистую чашку две ложки отвара, с ложкой вместе. Я приподняла братцу голову, заставила выпить все до капли и мягко массировала горло, помогая глотать.
Кожа его огнем горела, в полуприкрытых глазах не осталось сознания, кровавые слезы скатывались к вискам. Он тяжело хватал ртом воздух. Попытался скинуть одеяло, я раскрыла его.
— Открой окно и стой у окна, пока не велю закрыть.
Ло Бинхэ вернулся к экрану.
— Так почему?
Я пожала плечами.
— Подумайте сами.
— Я думаю, — он отвернулся. — И не могу понять. Я вообще больше не могу понять тебя, Сяомин. Когда мы преклонили колени, меня восхитил твой подход к жизни. Мне казалось, ты искренне знаешь, на что идешь, я радовался, что ты не стала бы ждать от меня верности и излишнего внимания, а я готов был окружить тебя заботой и достатком. У меня больше шести сотен женщин, и ни одна до недавних пор не жаловалась. И ни одна не оказалась достаточно любопытна и отважна, чтобы нарушить негласные дворцовые правила.
— Мне никто не сказал, что к восточной стене нельзя ходить гулять, — пожала я плечами снова. — Принеси мне иглы, живее.
— Где их взять?
— Кожаный чехол в нижнем ящике шкафа, там же есть флакон из темного стекла, пробка с красным воском, его тоже тащи.
— А что с окном?
— Оставь пока, — морозный воздух наполнил комнату. Повлажневшее ханьфу тут же прилипло к спине и груди, но Шэнь Цзю задышал ровнее. Лоб его сделался чуть-чуть менее горячим, пот посветлел. Глаза заметались под веками, однако пошевелиться он не мог, только изредка едва слышно стонал.
Что он видит? О, я хотела бы знать.
Ло Бинхэ опустился на корточки перед шкафом, совсем не по-императорски закопался в ящик. У меня там царил плохо прирученный хаос, в принципе, понятный для меня, а вот владыке Поднебесной пришлось повозиться, прежде чем нужный флакон обнаружился за чередой шкатулок с кореньями, критически чувствительными к любому свету.
— Ты не подумай, — Ло Бинхэ вручил мне находки и задержался у постели братца Шэня, обшаривая тревожным голодным взглядом сухощавое нагое тело. Я зыркнула на него из-под выбившейся челки. Он отвернулся. — Не подумай, Сяомин. Я благодарен, что все вышло как вышло. Но не понимаю тебя. Ладно учитель, женское сердце милосердно, но спасти жизнь сопернице?
— Я лекарь, — сухо отрезала я. Его задумчивый мягкий тон коробил хуже любых уколов Шэнь Цзю. — Лекари помогают людям. Для меня Мяо Линь была не соперницей, а женщиной с внутренним кровотечением.
— Подумать только, — он покачал головой. Пушистые нечесаные кудри качнулись по спине. В беспокойстве он имел привычку отчаянно ерошить затылок, нарушая любые прически. — Подумать только. Столько лет у меня под носом…
— «Жуаньский нож» не так уж сложно приготовить, смею заметить.
— Этот яд запрещен в моей империи, за одно его хранение полагается смертная казнь.
— О, вот как. Казните нас обоих, мой император? Тогда, может, зря я вожусь с лихорадкой? — а лихорадка процветала, хотя жар казался мне немного меньше. Ну хотя бы кровотечения унялись, и я колдовала с акупунктурой у братца над ключицами и по точкам вдоль линии плеч, стараясь не двигаться слишком резко: я пока не решилась опустить его голову обратно на подушки. Подушки, кстати, неплохо бы сменить. И простыни. Но это позже.
Какая же я дура, гуй меня подери, наивная самонадеянная дурочка. Янь-жу, «жуаньский нож» — братец Шэнь столько раз видел, как я готовлю его и пью, где храню запас. Малый совет длился достаточно долго, но он все равно рисковал, Ло Бинхэ ведь мог почуять неладное… но Ло Бинхэ был слишком занят заговором и, после, попытками меня зачем-то обаять и ввести в курс дела, Ло Бинхэ следил за своей «величайшей драгоценностью» краем глаза (или чем там он чувствует паразитов в чужой крови?) и не знал, чем его учитель планирует занять вечерок.
Мне хотелось кричать.
— Учитель по-прежнему прекрасно наставляет в тонкой науке оскорбить одной фразой, — хмыкнул Ло Бинхэ, не оборачиваясь. — Я вообще не о вас.
— О, так мы на особом счету?
— Рад, что ты заметила. Не пора закрыть?
— Закрой, — Шэнь Цзю действительно начал дрожать. Я недовольно уставилась в широкую императорскую спину. Следил, паскуда, каким-то образом следил краем глаза. Но выгнать его сейчас я бы не решилась. Его искренний, ничем не замутненный страх заставил меня дрогнуть, хотя прежде я едва терпела его общество. Наверно, оттого, что страх его был отражением моего собственного страха пополам с виной. Только его страх был больше. И вина.
— Так вот, — он закрыл окно, придвинул экран вплотную и замер, добела вцепившись в бумагу. — Знаешь, отчего я запретил янь-жу? Ты права, он не так уж сложен и есть множество других снадобий, безопасных для людей и смертельных для демонов. Но с помощью янь-жу моя настоящая мать пыталась вытравить плод из утробы.
— Ваша… настоящая мать?
— Разве ты не знаешь слухов?
— Я знаю, что ваш отец вроде бы покойный владыка запада, а кто-то говорит, последний истинный император демонов, а ваша мать была то ли великим заклинателем, то ли прекрасной нищенкой.
Он усмехнулся. Весь воздух в комнате словно сделался вязким и теплым, между нами висела недосказанная тайна, звенящая и шелковая, будто веер с лезвиями. Веер, который он прислал Шэнь Цзю, валялся где-то на полу, я выудила его из вороха простыней и отшвырнула в сторону. Даже если сломала, плевать, он все равно не так уж братцу нравился.
— Я не знал другой матери, кроме бедной прачки, которая выловила корзинку с младенцем из реки Ло, — голос императора стек в размеренный густой шепот. — Она, мама, пыталась воспитать из меня достойного человека. Что ж, — он усмехнулся снова. — Я подвел и ее. Это благодаря ей я оказался на Цанцюн. Перед смертью она долго болела и взяла с меня слово, что, когда ее не станет, я не зарою в землю свой талант, пойду учиться в заклинатели. Но была ведь и настоящая моя мать. Та, что родила меня и избавилась, вышвырнула прочь из утробы и из сердца.
— Та, что отравилась? — я тоже говорила шепотом. Руки действовали сами по себе, иголки одна за одной пронзали точки сплетения меридиан, и я с радостью отмечала ответный ток. Когда ключицы и плечи братца Шэня украсились иглами будто ежиными шипами, а дыхание окончательно выровнялось, я решилась уложить его на кровать. Сама осталась рядом, не выпуская худое запястье. Сбивчивые толчки пульса намекали на еще один скорый всплеск лихорадки.
Вокруг стоял густой запах крови, соли и вываренной травы.
— Та, что отравилась, — повторил Ло Бинхэ. Бумажный экран жалобно треснул под его пальцами. Он, кажется, и не заметил. — Ее звали Су Сиянь. Она была первой и любимой ученицей Лао Гунчжу.
Я не удержалась, по-горски длинно присвистнула.
— Так вот почему Цветочный Дворец!
— Не только, но да. Когда я вернулся из Бесконечной Бездны и захватил часть западных земель мира демонов, мне нужно было место в мире людей. Я собирался возвыситься, прежде чем возвращаться на Цанцюн, иначе моим обвинениям никто бы не поверил. На мою удачу, Лао Гунчжу тепло меня принял. О том, что у меня одно лицо с Су Сиянь, я узнал много позже, уже после того, как женился на Чуньхуа.
Он помолчал. Отпустил экран, неловко поправил, но тонкие деревянные плашки все равно перекосились, стало видно кусочек окна, сливовые сумерки за приоткрытой створкой.
— Мой отец, Тяньлан-цзюнь, соблазнил Су Сиянь и бросил с ребенком, а она настолько ненавидела демонов, что вытравила плод из своей утробы ядом янь-жу и…
— Погодите, — перебила я. — Но вы ведь живы, нет?
— Должно быть, она что-то не так рассчитала. Не обратилась к лекарям, стремилась скрыть позор. Лао Гунчжу говорит, острый разум ее помутился от страданий.
— Супруг-император, — я сдула с лица выбившуюся из-за уха челку. — Нерожденное дитя Мяо Линь перекорежило до неузнаваемости, а ведь в нем демонской крови была всего четверть. Вы не могли выжить, если ваша… если Су Сиянь отравилась именно «жуаньским ножом».
— Точно им, — Ло Бинхэ развернулся ко мне. Его глаза полыхали, метка на лбу пульсировала, яркая, как никогда. — У меня с детства к нему устойчивость. Старик Мэнмо случайно ее обнаружил. Когда помогал мне освоить митридатизм.
Я не стала спрашивать, как именно проходили такие специфические занятия. Вместо того сменила Шэнь Цзю нагревшийся компресс. Ну, хоть пот теперь течет обычный, без розоватой примеси.
Ло Бинхэ молчал, сжимая кулаки. Смотрел на меня. Я вздохнула.
— Смотрите, хорошо, допустим, так. Допустим, янь-жу, советнику Хуань не было смысла выдумывать, но вы сами сказали, ваша мать-прачка выловила корзинку с младенцем в реке. Если женщина хочет скинуть плод, она не станет укладывать его в корзинку.
— Тогда почему? — на миг он вновь показался мне растерянным ребенком в теле взрослого. Опасная тенденция, эдак я мало-помалу перестану его бояться, а такого допустить нельзя.
— Не знаю. Этой Сяомин надо поразмыслить.
— Это ведь невозможно, Су Сиянь точно выпила янь-жу… почему, если не хотела скинуть? И почему погибла?.. она ведь была сильным заклинателем, остановить внутреннее кровотечение пустяк.
— Во-первых, не всегда такой уж пустяк, — обиделась я. Подумала, и добавила. — А во-вторых, мне в голову приходит пока только одна мысль. Она не помогла себе с помощью духовных сил, потому что помогала ребенку.
Гипотетического младенца назвать «супругом-императором» у меня не поворачивался язык.
Ло Бинхэ моргнул. Я вздохнула опять. Почему мы вообще об этом разговариваем?
— Вот смотрите. Я же уже говорила. Плод Мяо Линь после воздействия яда был мало похож на эмбрион в принципе, просто искореженный кусок плоти. Даже если Су Сиянь выпила «жуаньский нож» на позднем сроке, она непременно нанесла бы ребенку необратимые повреждения, тем более, у вас целая половина демонической крови, а у ребенка Мяо Линь была лишь четверть. Однако супруг-император физически силен, лицом прекрасен и не имеет никаких изъянов… кроме, может быть, методов и характера, — тут я не удержалась, но он только хмыкнул. — А Су Сиянь, первая ученица Цветочного Дворца, мертва, хотя даже Мяо Линь выжила при простейшей лекарской помощи от слабой заклинательницы, а ведь Мяо Линь не совершенствуется вовсе.
— Ты права, — медленно проговорил Ло Бинхэ и крепко задумался.
Я вытащила акупунктурные иглы, велела принести льда и свежих компрессов. Вскоре Шэнь Цзю снова заметался головой по подушке, застонал сквозь зубы.
Потом его все-таки вырвало, темными сгустками вперемешку с желчью. Я вовремя успела подставить несчастный фарфоровый таз, Ло Бинхэ неловко топтался поодаль.
— Братец?..
Рвотные спазмы заставили его прийти в себя.
— Ты говорила… нельзя блевать.
— Теперь можно, думаю, все паразиты уже вышли.
— Думаешь… или?..
— Потом, когда придешь в себя, сможешь выпить еще яда, если тебе так хочется. Ты же все равно мне не поверишь.
— Дурочка, — он улыбнулся помертвевшими дрожащими губами. Хотел сказать что-то еще, но согнулся в новом спазме, сплюнул в таз.
Тошнило его долго, желчью вперемешку со свернувшейся кровью, но все-таки больше желчью. Я только и успевала, что придерживать растрепавшиеся, влажные от пота волосы и утирать ему рот. Потом помогла откинуться на подушки, подоткнула повыше одеяло.
За рвотой пришла дрожь, не такая сильная, как прежде, но пробирающая, видно, до самых костей. Горячая кожа покрылась мурашками, Шэнь Цзю попытался свернуться клубком, равнодушным мутным взглядом скользнул по Ло Бинхэ.
Тот на всякий случай отступил подальше, но братец никак его не прокомментировал. Только отвернулся.
Я тоже решила пока ничего не говорить. Тем более, вскоре он снова начал бредить, прикрыв глаза, и мне пришлось чуть ли не в шаманском танце биться с компрессами и жаропонижающими микстурами, чтобы сбить новый виток ужасающей лихорадки.
Да, это была воистину долгая ночь.
Братец приходил в себя урывками, иногда ругался, иногда просил воды. Я поила, его зубы стучали о фарфоровые края чашки. Ло Бинхэ несколько раз гонял слуг за новой водой и однажды с рыком велел моховикам отыскать «маленькие черные пилюли в вощеной бумаге», которые сам найти не смог.
К чести слуг-свистунов, они справились за пару вдохов.
Мы больше не говорили ни о яде, ни о Су Сиянь. Император замкнулся, указания мои выполнял безропотно и молча, а я слишком вымоталась и слишком тревожилась, чтобы переживать еще и на его счет.
К часу быка жар, наконец, унялся окончательно. Лихорадка отступила, побежденная к гуям, братец Шэнь, отертый и едва переодетый в сухое, заснул на чистых простынях, а я едва держалась, чтобы не упасть тут же, у постели. Надо хотя бы развернуть матрас. Еще надо проследить, чтобы ядро с изъяном не выдало какой-нибудь сюрприз вроде запоздалого искажения ци, еще надо выгнать императора, который отошел к так полюбившемуся ему сломанному экрану…
Я растерла виски, сильно ущипнула переносицу.
Давай, соберись, Дун Сяомин. Дел невпроворот. А о том, как теперь говорить с пациентом, ты подумаешь завтра.
Шэнь Цзю проснулся сильно после полудня. К тому времени слуги давным-давно успели убрать следы «бурной ночки», завтрак остыл, его унесли и заменили обедом, а император был выставлен мною прочь. Правда, он категорически пожелал явиться к закату и привести, наконец, Нин Инъин, но до заката нужно было еще дожить.
Странно, что Нин Инъин не явилась раньше, кстати говоря. Я не стала спрашивать о ней у Ло Бинхэ, тем более, что он ушел, по-прежнему пребывая в глубокой мрачной задумчивости.
Но впервые, кажется, он уходил из Покоев Тишины без грязных мыслей о своем учителе. Кажется, у нашего императора появились другие волнения.
Например, старая и странная история Су Сиянь. Прежде мне было бы любопытно. Сегодня я слишком устала.
Мне не хотелось есть, зато очень хотелось вымыться. Моховики наполнили привычную бадью, я долго терла себя мыльным корнем, потом, посвежевшая, в сотый раз проверила братцу Шэню пульс и течение ци. Пульс частил, ослабленный лихорадкой, а ци струилась ровно, полноводные меридианы сплетались в густую совершенную сеть. Если бы я не знала об изъяне ядра, и не подумала бы его высматривать.
Моховики ушли. Я с ногами устроилась в кресле, намереваясь ждать до упора, и проснулась в итоге от ощущения чужого тяжелого взгляда.
Шэнь Цзю полусидел в кровати и мял в пальцах мешочек риса. Веер лежал тут же на одеяле. Целый, вчера я все-таки не сломала его, только кончик одной стальной спицы едва пропорол полотно.
— Доброе утро, — усмехнулся он, когда я встрепенулась и засуетилась было, собираясь вскочить. — Сиди.
— Братец Шэнь, — к горлу подступили злые кусачие слезы. Я выпрямилась, сложила руки на коленях и уставилась на свои пальцы. Под ногтями еще осталась тонкая буроватая полоска, кровь плохо вымывается, нужно внимательнее быть… главное, не начать кричать. Наставник всегда говорил, если кричишь на пациента, он выиграл, а ты проиграл. Иногда это важно.
— Что за похоронный вид?
— Зачем ты это сделал? — каждое слово ложилось передо мной будто камушек вэйци. — Ты понимаешь, что мог очень глупо умереть? От лихорадки, особенно искусственной, может сгореть даже бессмертный заклинатель. Тело твое еще слабо. Повезло, что основная часть регенерации закончена, иначе у тебя могли бы отказать ноги, к примеру. Или еще что-нибудь.
— Этого ведь не случилось.
— Зачем ты это сделал? — я все-таки на него взглянула. Шэнь Цзю смотрел в ответ со спокойной усмешкой, но в глубине глаз притаился холод, которого я не видела прежде.
— Зачем? — повторил он размеренно. — Подумай сама. Ты ведь не такая дура.
— Ты думаешь, я работаю на Ло Бинхэ?
— Думаю, ты могла бы. Ты приобрела дивную привычку решать за меня, как быть с моим гуевым здоровьем, и что же? Он тут же приближает тебя, дал тебе титул, призвал во дворец. Что, перешепталась с другими «императорскими цветами»?
— Я видела только супругу Ша, — процедила я. — В малом совете. Знаешь, что, братец Шэнь? Я такого не заслужила!
— Вот как? — он приподнял бровь.
Гнев захлестнул меня всецело. Я проиграла. Я вскочила и нависла над ним, сжав кулаки. В висках стучала головная боль.
— Я просто пытаюсь заботиться о тебе, ты, сумасшедший параноик без сердца и души! Я клялась, что буду на твоей стороне, я готова жизнь отдать за твое здоровье и благополучие, я люблю тебя, гуй ты болотный, белоглазая собака, ты зовешь всех кругом глупцами, но разве сам ты не глупец, если не видишь?!..
Слезы обожгли меня сильнее лихорадки, я закрыла лицо руками и рванулась в сторону, но чужая неверная рука поймала меня за локоть.
Я могла бы вырваться, в новых пальцах братца Шэня еще недоставало силы, но и собственные силы меня разом оставили.
Я замерла, глубоко дыша, сглотнула рыдание, утерла щеки рукавом.
— Сядь, — голос Шэнь Цзю царапнул стальным заусенцем. — Сейчас же.
Я послушалась. Присела на край кровати, глядя в сторону.
— Я ни о чем таком не просил, — проговорил он медленно. Подцепил мой подбородок концом веера, заставляя смотреть прямо. Кончик спицы кольнул мягкую кожу под челюстью. — Я не просил тебя заботиться обо мне и решать за меня, Дун Сяомин. И тем более, любить. Я — не несчастный мученик. В сухом остатке я — такое же чудовище, как звереныш. Думаю только о себе.
— Я ни единой мыслью тебя не предавала, — я дернула головой, почувствовала, как спица чертит царапину, но не поморщилась. Шэнь Цзю поспешно отдернул веер.
— Осторожней, ослица! Хочешь горло себе вспороть?!
— А если и так?! Тебе же как-то пришла в голову идея напиться «жуаньского ножа», едва оправившись от эссенции!
— И это повод? — он опять вздернул бровь. — Прекрати истерику, ничего ведь не случилось. Все обошлось. Ты справилась, я тебе благодарен.
— Лучше бы ты просто верил моему слову, — горько сказала я. Потрогала царапину: ерунда, даже крови нет. Но Шэнь Цзю смотрел на меня, как будто я чуть голову себе не отрубила. Должно быть, я сама смотрела на него примерно так же. Но у меня хоть повод был.
— Сяомин, — когда он вновь заговорил, стальной холодный заусенец из его голоса почти растаял. — Я никому никогда не поверю на слово. Я привязан к тебе каким-то боком, я тебе благодарен, хотя было бы за что?.. но если хочешь дальше заниматься глупостями, не жди, что я буду верить тебе на слово.
— Я ни разу тебе не лгала.
— Это ты так говоришь, — он поморщился. — Кто знает, может, вы со зверенышем танцуете вокруг этого мастера какой-то мерзкий план? Иногда очень похоже.
— Это не так!
— Конечно, не так, вчера я слышал, о чем вы говорили. И то, что с утра я выпил еще «жуаньского ножа»…
— Ты сделал что?! — я опять попыталась вскочить. Он удержал.
— Я разделил дозу, чтобы проверить эффект, если выживу. Честно говоря, я не был уверен, что яд вообще сработает, не знал, лжешь ли ты, а если да, то насколько твоя ложь обширна. Но на случай, если сработает, я выживу, а звереныш вновь напоит меня кровью, когда я не буду в состоянии этого запомнить, я припрятал глоток. Ты никогда не считаешь пустые фиалы. Беспорядок приводит к последствиям.
Внутри меня все клокотало от злости, снова захотелось плакать, но я почему-то рассмеялась, коротко и нервно.
Шэнь Цзю криво улыбнулся.
— Пока ты спала, я выпил остаток. Твой янь-жу — редкостная дрянь, кстати, разведенная с чаем даже хуже, чем без чая. Как видишь, ничего не произошло. Значит, если звереныш и хотел, ты не позволила. Я… просто больше не мог быть до такой степени его рабом, Сяомин.
Последние слова он проговорил очень тихо, сквозь стиснутые зубы. Я едва разобрала.
Злость растаяла. Бездна его побери! Одна фраза, и я больше не могу на него злиться. Ну что за недостойное лекаря мягкое сердце у вашей ученицы, наставник Дун!
— Я понимаю, — проговорила я. Вздохнула. — Понимаю. Правда. Но скажи, братец, что мне сделать, чтобы ты впредь мне верил?
— Понятия не имею, — он невесомо погладил мой локоть. — Мои подозрения возникают сами, растут внутри, как ядовитая трава. Одно и другое питает их, а что — я и сам не могу угадать.
— Хотя бы пообещай больше так не делать?
— Обещаю, — он опять усмехнулся. — Так больше не буду.
Я едва удержалась, чтобы по его примеру не закатить глаза.
Тем не менее, этот случай что-то изменил между нами. Братец Шэнь, вопреки своим словам, стал меньше огрызаться, а я — меньше над ним трястись. Пора было признать, этот человек больше не калека, более того, он не горит желанием делиться планами в своей странной, причудливо работающей голове.
Тем вечером Покои Тишины посетила Первая Супруга, в одиночку, без слуг и евнухов. Она была бледна, как водится, немного растрепана (наверное, снова летела на мече) и одета в простое ханьфу цвета молока и свежих весенних листьев.
При ней теперь не было веера. Я задумалась на полвдоха, какие еще романтические символы Нин Инъин поддерживает вокруг себя. Впрочем, неважно.
О происшествии с «жуаньским ножом» она, кажется, не знала, а если и знала, то ничем себя не выдала и не спросила.
Шэнь Цзю встретил ее в том же кресле, где принимал императора, и нетерпеливо кивнул мне, когда его бывшая ученица попыталась упасть на колени.
Я придержала ее за локоть и получила в ответ рассеяную признательную улыбку. Потом я хотела уйти.
— Останься, — велел мне братец Шэнь, и я осталась, отошла к окну, отвернулась, не желая становиться большей свидетельницей, чем уже есть. Но, сколько бы ни говорил братец о недоверии, Первой Супруге он явно доверял еще меньше.
Разговор между ними состоял из неловкости на четыре части из пяти.
Шэнь Цзю держался ровно и прохладно, пусть и на цунь теплее, чем с Ло Бинхэ. За фасадом выверенной вежливости мне слышалась горькая грусть. Не знаю, поняла ли Нин Инъин, что он, должно быть, никогда не мог злиться на нее по-настоящему.
— Если Первой Супруге Нин будет легче, — прервал он в конце концов поток путанных оправданий и заверений. — Этот мастер ее прощает.
В широко распахнутых глазах Нин Инъин заблестели слезы. Я все-таки наблюдала украдкой и забеспокоилась, как бы нас не ожидала новая истерика. Однако она меня удивила.
— Учитель, — она снова опустилась на колени и предупреждающе подняла руку, веля мне остаться на месте. Потом склонилась ниц, простерев по полу рукава. Полежала несколько ударов сердца. Распрямилась, но осталась сидеть. — Учитель, эта Инъин благодарна за все. Вина ее неизмерима, слепота — чудовищна. Однако эта Инъин клянется, отныне никто не сможет назвать ее слепой. Последний урок, который учитель позволил ей усвоить, ученица использует с толком.
Затем она смешалась, опустила взгляд, отчего-то утратив запал, и скомкано испросила разрешения уйти.
Шэнь Цзю махнул веером.
— Сестрица Дун, проводи Первую Супругу.
Не знаю, кто яснее дернулся от обращения: я или она. Тем не менее, я как хорошая сестра проводила Нин Инъин до дверей, вместе с ней вышла на крыльцо. В последний раз здесь у нас с ней состоялся откровенный разговор.
На этот раз никаких разговоров не случилось вовсе.
Первая Супруга коротко, но с уважением поклонилась мне.
— Спасибо, Мин-эр. И поздравляю, новая заколка очень красивая.
— Благодарю старшую сестрицу за заботу о духовном балансе этой Сяомин, — я коснулась рыбки-накопителя. — Мастер Шэнь рассказал о свойствах талисмана.
— Рада, что смогла позаботиться, — она мягко мне улыбнулась, но глаза остались серьезными, прохладными, как темная стоячая вода поздней осенью.
Она изменилась, Первая Супруга Нин. Будто дарованное сквозь зубы прощение учителя обнажило и отполировало ее стержень, вернуло решимость, природы которой я не понимала никак.
— Сестрица Дун, — обратилась она ко мне на прощанье. — Позаботься об учителе.
— Конечно, Ин-цзэ, — заверила я, про себя гадая, отчего вдруг такое обращение. — Эта Сяомин обещает.
Когда я вернулась, Шэнь Цзю сосредоточенно рассматривал раскрытый на коленях веер.
— Эта идиотка что-то задумала, — заявил он, не поднимая головы. — И мне это не нравится.
— Ей ты тоже не доверяешь? — не удержалась я. Он фыркнул.
— Что значит «тоже»? Кажется, мы определились, что из всех людей тебе я не доверяю меньше всего. А Инъин доверяю меньше, чем зверенышу.
— О. Вот как?
— Звереныш хотя бы просто безумец, — он скривился. — И, кажется, пока безумие им владеет, намерен держать все свои новые клятвы. Кто знает, насколько его хватит, предсказать его — это как гадать, куда двинется смерч. Пока мы с тобой в оке бури, нам ничего не грозит. Что до Инъин — она идиотка, но не дура.
«Может, я и полный идиот, но не дурак», вспомнилось мне, Ло Бинхэ среди влажной серой плесени Водной Тюрьмы, я направляю меч ему в грудь. Ха-ха, не зря они с Первой Супругой были соучениками.
— И что ты хочешь делать?
— Ничего, — Шэнь Цзю с трудом поднялся из кресла. Я дернулась было помочь, но натолкнулась на предупреждающий взгляд. — Погоди, дай я сам. В-вот ведь мерзость…
Он почти упал, но все-таки сделал два шатких шага до постели, и не рухнул на матрас — оперся руками и сел. Выпрямился, бледный, но довольный собой. Я представила, как он добирался до «жуаньского ножа», по цуню, стиснув зубы, отчаянно сражаясь со временем и телесной слабостью.
Сердце пребольно закололо.
— Ничего я не хочу с этим делать, — повторил Шэнь Цзю, переведя дух. — Посмотрим, будем действовать по обстоятельствам. От тебя мне все еще нужна информация, чем больше, тем лучше. Видно, я еще не скоро смогу нормально выйти, и кто знает, как звереныш обставит мое существование, а у тебя руки теперь почти развязаны.
— Ага, — хмыкнула я. — Хочешь, чтобы я бродила по дворцу, а сам здесь опять чем-нибудь отравишься или решишь упасть на меч!
— Да брось, — он закатил глаза. — Ну ладно, если так хочешь, обещаю, что больше ничего такого, не посоветовавшись с тобой, довольна? А если так боишься, меч можешь носить с собой. Ты заклинатель, в конце концов, это просто неприлично — ходить без меча!
Хэпин с самым укоризненным видом лежал на дальнем сундуке, куда я убрала ларец с осколками меча главы Цанцюн. Братец Шэнь попросил меня спрятать его с глаз долой, и я не стала задавать лишних вопросов. Жуткая история чудовищной смерти господина Юэ Цинъюаня тревожила меня, было во всем этом что-то такое… что-то, чего не знала ни я, ни, кажется, даже император. Еще одна глубоко похороненная тайна, вместе со сгоревшим домом убитой семьи Цю Хайтан, кое-что, о чем братец отказывался говорить даже во сне, в минуту истинной слабости.
Интересно, а где меч самого братца Шэня? Цел ли? Спрашивать, конечно, я не стала.
Следующие несколько дней пролетели рябью по поверхности так и не замерзшего озера — один из серокожих стражников теплицы рассказал, что под водой бьет горячий ключ.
Они, бедняги, все еще несли караул вокруг цветов, и я, испросив разрешения императора, посадила рядом с прижившимися кусточками несколько других полезных растений. Мне нужно было какое-то простое, успокаивающее занятие, чтобы пережить визиты во дворец.
Теперь я была старшей супругой и вообще-то могла ходить, где вздумается. Мне полагались евнухи и куда больше, чем одна служанка. От евнухов я отказалась сама, что до служанок…
А-Тянь жила в уютной комнате в крыле дворцовых слуг, за ней, как за госпожой, ухаживали две девочки лет пятнадцати. Хорошие теплые комнаты, меблированные скромно, но добротно: кровать, ширма, низкий столик и две бамбуковые подушки, длинный сундук, книжная полка, чаша-курильница на стене. Девочки-сиделки все время меняли благовония: кедр, благородный сандал, лотос, амбра и дикая роза смешивались и всегда висели в воздухе ароматной завесой.
Девочки в самом деле читали А-Тянь медицинские трактаты вперемешку с легендами, я с удивлением обнаружила среди книг сказания о демонических войнах и — без удивления — разрозненные любовные баллады, непременно с хорошим концом.
В первый раз, когда я навестила ее, в дверях я столкнулась с Се Юанем. Он почти не изменился, разве что халат подмастерья сменил на лекарский — почти такой же, но из лучшего шелка и с едва заметной темной вышивкой по синей глади. Завидев меня, личный ученик мастера Фэна посерел и суетливо поклонился.
— Госпожа Дун!.. то есть, госпожа благонравная супруга Дун!
— Можно просто «госпожа Дун», — титул, признаться, меня коробил. — Хорошо, что ты здесь, Се Юань, я как раз хотела с тобой потолковать.
— Об… увечье девы Чжу? — проницательно догадался мальчишка. Выпрямился, шмыгнул носом. — Госпожа Дун, дева Чжу передала мне ваше недовольство, однако, смею заметить…
— Успокойся, ты сделал все по своему разумению, — откуда же ему было знать про мои эксперименты с эссенцией. — Но ты добавил мне работы.
— Неужели госпожа Дун в самом деле считает возможным?.. — он не договорил, я и так поняла, и усмехнулась, впервые чувствуя мелочное превосходство над коллегой. Недостойное чувство, но мне понравилось.
— Эта госпожа не просто считает возможным, — должно быть, это самое превосходство скрыть мне не удалось. — Эта госпожа знает наверняка, и А-Тянь тоже знает.
— Она говорила, — Се Юань упрямо вздернул подбородок. — Но, помилуйте, госпожа, ведь есть каноны врачевания.
— Каноны врачевания люди писали для людей, — ответила я и ничего не стала объяснять. Возможно, и так сказала слишком много.
А-Тянь неизменно была мне рада, делилась своими невеликими новостями, расспрашивала об императоре, выпытывала, как живется мне с новым титулом, ревностно интересовалась, следят ли мои демонические слуги-свистуны за порядком моей одежды и достойно ли я выгляжу для благонравной супруги.
Тень подозрений Шэнь Цзю висела между нами тончайшей газовой вуалью.
А-Тянь ни разу не спросила, когда же я верну ей глаза, и хорошо — мне ведь нужно было просить Ло Бинхэ, а случай все никак не предоставлялся.
Я прекрасно понимала, какой обязанной это сделает меня императору, и была к тому готова. Даже поговорила с Шэнь Цзю.
Я вообще теперь старалась обсуждать с ним любые мелочи, чувствуя себя канатоходцем над пропастью его недоверия.
К моему удивлению, братец вполне разделял мою мысль помочь А-Тянь, несмотря на все свои слова о ней.
— Ты дала слово, — только и сказал он. — И эта девочка пока ни в чем не виновата. Даже если она однажды предаст тебя ради звереныша, то ты хотя бы не предашь ее первой.
Предательство в системе ценностей Шэнь Цзю числилось худшим из грехов.
Так или иначе, чтобы заняться глазами А-Тянь, мне требовался император, а императора опять стало совершенно невозможно поймать.
Малый совет больше не собирался, а, может, меня на него не звали. Ло Бинхэ заявлялся в Покои Тишины, и каждый раз торопился, что не мешало ему нарезать вокруг братца Шэня круги.
Тактика зубодробительной вежливости совершенно не остужала его пыл.
— Учитель желает чего-нибудь? Книги, деликатесы, может, украшения? Всем ли учитель доволен?
— Этот мастер желает покоя и тишины. И убраться отсюда.
— Ученик сожалеет, последнее невозможно. Но ученик понял и откланивается. До скорой встречи, учитель!
Каждый раз я наблюдала их разговор, стоя чуточку впереди кресла Шэнь Цзю, эдакий бесполезный символический заслон.
Братец не упускал случая напомнить исподволь, что женщина императора пошла против супруга ради искалеченного пленника. Что примечательно, это он предательством не считал. А может, считал, что Ло Бинхэ каким-то образом предал меня первым? Когда бы успел только?
К тому же, я смела надеяться, встречаться с императором при мне ему было хоть чуточку спокойнее, чем без меня. Однажды Ло Бинхэ явился, когда меня не было — и проторчал под дверью Покоев Тишины целую стражу, сметенный волной почти истерического выстылого гнева.
— Учитель как хрустальный аспид-дикобраз, — поделился он после. Я только поджала губы.
— Эта Сяомин была бы признательна супругу-императору, если впредь он не стал бы тревожить душевное спокойствие ее пациента больше, чем обычно.
— Иногда я просыпаюсь и мне кажется, что учитель умер в Водной Тюрьме, а я сошел с ума.
— Вы сошли с ума, это бесспорно. Но мастер Шэнь жив, а я могу приготовить супругу-императору средство от кошмаров, если уж советник Мэнмо не в силах вам помочь.
Он только усмехался.
Под презрительным взглядом Шэнь Цзю простейший сбор сна-без-сновидений я все-таки заварила, передала Ло Бинхэ в следующий визит. В конце концов, нарушения сна могут еще хлеще сказаться на его и без того пошатнувшемся разуме. А император, более безумный, чем теперь, грозил нам неведомыми последствиями.
Особенно теперь, когда мое положение полностью зависело от его благосклонности, а братец Шэнь смотрел на дворцовую жизнь моими глазами и вынашивал неведомые планы.
— Любое обстоятельство можно попытаться повернуть нам на пользу, — объяснял он, когда вечером мы пили чай и я подробно пересказывала ему дневные происшествия. — Главное — найти верный момент и ударить, один точный раз. В честном бою со зверенышем нам не справиться все равно.
Ло Бинхэ как-то обмолвился, что собирается со временем представить Шэнь Цзю в качестве доверенного императорского наставника, для начала. Как именно он собирался это провернуть, оставалось загадкой для нас обоих.
— Чушь и бред, — кривился братец. — От моей репутации и школы давно ничего не осталось, что за дикая идея опять взбрела в его тупую голову?! Неужели он думает, я стану покорным болванчиком на сцене его гуевой политики?! Или что, это должно мне польстить?! Он размяк, однажды я его недооценил, но теперь — о, теперь он недооценивает меня!
— Чего ты хочешь? — спрашивала я. Шэнь Цзю мрачно усмехался.
— Око за око, сестрица. Он все у меня забрал, я постараюсь отплатить тем же.
Идея, на мой взгляд, была так себе, но я молчала. Мое отвращение к Ло Бинхэ унялось, оставив тревожный страх и робкий росток сочувствия, однако если бы мне пришлось выбрать, за кого умереть, я умерла бы за братца Шэня, не думая ни полвдоха.
Но умирать от меня, хвала небожителям, не требовалось. Шэнь Цзю требовал от меня как можно больше информации о дворцовой жизни, и потому я училась пользоваться положением старшей супруги.
«Старших сестер» (если брать человеческих женщин) в императорских садах насчитывалось всего около сотни, и всего около двух десятков из них имели при дворе хоть сколько-нибудь ощутимое влияние.
«Младшие» гуртовались вокруг них, всюду сновали евнухи и служанки, как система почтового сообщения и лучшая в мире сеть соглядатаев.
В жарко натопленных гаремных павильонах устраивались то музыкальные вечера, то художественные, то вышивальные, бесконечное множество чайных церемоний, маленьких домашних праздников, чьих-то дней рождений, на которые невежливо было бы заявляться без приглашения.
По счастью, мое появление на малом совете так всколыхнуло двор, что приглашения, полные болезненного любопытства, потекли ко мне рекой. Всем хотелось посмотреть на сволочь, окрутившую императора.
Ло Бинхэ по-прежнему отказывался проводить ночи с супругами, и методом исключения большинство решило, что спит он со мной.
Поначалу я не знала, как реагировать, когда евнухи притаскивали к дверям Покоев Тишины очередное надушенное письмо, истекающее словесным ядом, и просто складывала их на край стола. На третий день Шэнь Цзю обнаружил стопку, нашипел на меня, вслух зачитал некоторые особо удачные пассажи и велел собираться.
Первым, в сопровождении двух дворцовых служанок-мотыльков и одного молчаливого евнуха, я посетила музыкальный вечер Мяо Линь, приглашению от которой удивилась больше всего.
Там не было ни одного знакомого лица, кроме хозяйки, а сама супруга Мяо держалась со мной удушающе приторно.
— Неслыханная честь, — щебетала она нежным голосом, добела сжимая ароматический мешочек. Приклеенная улыбка, кажется, готова была смениться лицевой судорогой. — Благонравная супруга-затворница Дун сочла возможным заглянуть к этой Линь.
— Сестрица Мяо прислала приглашение, — смею надеяться, я лицом владела получше. — Конечно, эта Дун не ценитель музыки, но мы ведь добрые приятельницы, разве не так?
Лицом может быть, а вот словами — не очень. Я, пожалуй, слишком много времени провела с Шэнь Цзю.
Скулы Мяо Линь вспыхнули, она уставилась на меня с ненавистью, но справилась с собой и выдавила:
— Истинно так, Сяомин-цзэ, доброта старшей сестры сравнима лишь с ее… талантами.
Меня с почетом усадили за столик, налили посредственный, судя по запаху, чай и принесли блюдо закусок. Есть и пить я, конечно, не стала, хотя не чуяла яда, а двое юношей с завязанными глазами, что играли на цине и пипе и высокими голосами рассказывали простенькие легенды, не произвели на меня особого впечатления.
Впрочем, цель моего визита была, конечно, в ином. На следующий день я получила предложение пройтись по зимнему саду в компании супруги Хуань.
Мяо Линь ведь теперь стала ее приближенной, по крайней мере, так говорила Нин Инъин.
Прогулку ту я позднее сочла подобной ожесточенному сражению. Внешне все было чинно.
Я надела вишневых рыб и теплый плащ, Шэнь Цзю заставил меня дважды переделать прическу, хотя делал вид, что вовсе не волнуется и вообще читает книгу, вымотанный утренней разминкой.
У порога пара евнухов с подозрением косилась на болотных удильщиков, деловито сбивающих лед со ступенек и перил.
Супруга Хуань ждала меня на заснеженной кипарисовой аллее в окружении пестрой свиты. Сама она, в платье всех оттенков розового, отороченном жемчужно-серым мехом, с танцующими фениксами на драгоценном уборе, смотрелась настоящей юной принцессой.
В нашу прошлую встречу я сидела на каменной платформе посреди затопленного кислотой подземелья, предательница и изменщица.
Нынче я вежливо поклонилась первой и, сохраняя на лице крайнее дружелюбие, дождалась пока она и плеяда ее служанок поклонятся в ответ.
— Дорогая А-Мин! — воскликнула Сяо Гунчжу, ласково улыбаясь. — Как я рада, что мы, наконец, можем поговорить! Бин-гэ, то есть, ха-ха, я хотела сказать, наш супруг-император так долго прятал тебя от нас!
— У супруга-императора, должно быть, были причины, — заметила я. Она сделала приглашающий жест и проследила, чтобы рукав цвета зимнего заката плеснул изысканными складками.
Мы двинулись по расчищенной тропинке. Смешанный с крупной солью белый песок хрустел под подошвами меховых сапожек.
— Удивительно снежная зима в этом году. Говорят, климат сильно изменился со дня объединения миров, но мне кажется, это все глупости. Как ты считаешь?
— Понятия не имею, — она легко отбросила вежество, и я сочла возможным сделать так же. Тем более, мне вовсе не хотелось быть с ней вежливой.
Сяо Гунчжу серебристо рассмеялась и подхватила меня за локоть. Меня окутал запах розовой воды и жасминового парфюмерного масла.
— Ах, дорогая А-Мин так холодна! Ты же не против, что эта сестричка так тебя зовет?
— Не против, — я сглотнула и взяла себя в руки. Улыбнулась. — Если дорогая Чуньхуа позволит звать себя Сяо Гунчжу. Ведь так ее называют друзья?
— Ха-ха, это милое детское прозвище, А-Мин, ну взгляни, разве я хозяйка дворца?
— А разве нет?
Грубая лесть ей отчего-то понравилась. Она захихикала снова.
— Ах, Сяомин, разве можно так говорить? Тем более, после всех недоразумений, которые, мне думалось, стоят между нами! О них-то я и хотела поговорить, если позволишь.
Я незаметно вдохнула поглубже и постаралась расслабиться. Сяо Гунчжу шла слишком близко, любое напряжение она почувствует, как гончая чувствует страх добычи.
Недоразумение, ну конечно. Смертельные (и наполовину правдивые) обвинения ради смутной цели, то ли перетащить на свою сторону Лю Минъянь, то ли обезопасить себя от расследования по поводу «жуаньского ножа», а, может, все сразу.
За нашими спинами служанки и евнухи несли маленькие жаровни и короба с закусками, если вдруг императорским женам захочется устроить привал, и вощеные бумажные зонты и теплые накидки, если вдруг вздумает пойти снег. Низкое небо висело над садом как брюхо исполинского кита. Крошечные красные птицы клевали боярышник, отряхивали с веток комья обледеневшего снега.
— Скоро Чуньцзе, — продолжала Сяо Гунчжу беспечно. — Говорят, все обиды и недоразумения следует оставить в уходящем году. А-Мин, ты ведь не злишься на свою сестричку Чуньхуа?
— Как сестрица и сказала, — я изобразила самую широкую улыбку, на которую была способна. — Между сестрами бывают глупые недоразумения. Раз все разрешилось, ни к чему вспоминать прошлое.
— Ах, как хорошо! — она выпустила меня и захлопала в ладоши. Я подавила желание встряхнуть рукой: ниже локтя все онемело от ее слишком сильной хватки. — Я так рада, что всякие мерзкие глупости больше не стоят между нами. Супруг-император ненавидит, когда в его саду выращивают бурьян домыслов и сплетен, и мне тревожно за тебя, дорогая Сяомин.
— Отчего сестрица Хуань тревожится?
— Ну как же, — она поцокала языком. — Злые языки столько всего шепчут о тебе, такие ужасные слухи! Я-то понимаю, что все то ложь, ты ведь не могла околдовать супруга-императора вместе с коварной змеей из Водной Тюрьмы?
Я собой гордилась. Моя улыбка не дрогнула.
— Сестрица Хуань — умная женщина, она понимает, что никто не в силах околдовать супруга-императора. Или она иначе считает? Может, она думает, супруг-император слаб?
Получилось довольно толсто. Но мне позволено, я ведь неотесанная приживалка с гор и кто там еще?
— Вот потому я и не верю в наветы, — легко ушла от укола Сяо Гунчжу, покивала с довольным видом. — В самом деле, наш Бин-гэ мудр и хитер, ему ведомы сокровенные тайны мироздания, разве может старый враг обмануть и завлечь его?
— О ком сестрица говорит?
— Ах, милая Сяомин, — она снова зацокала языком. — Разве не добрые мы подруги? Почему же ты делаешь вид, будто в Покоях Тишины ты живешь в одиночестве? Разве ты не знаешь, что человек, на которого ты тратишь лекарский свой дар, не больше, чем мерзкое жестокое чудовище? Он переступит через твои кости и не заметит.
— Я все еще не понимаю, — к счастью, с репутацией неотесанной деревенщины с гор можно попытаться играть идиотку. — Да, сестрица Хуань права, Покои Тишины не принадлежат этой Сяомин, но я нахожусь в них по приказу супруга-императора и не могу ослушаться его запретов. А он велит мне молчать.
— О чем же Бин-гэ запретил тебе рассказывать? — Сяо Гунчжу сощурилась. — Нет-нет, не отвечай, конечно, не надо! Мы все — верные слуги Бин-гэ, ведь так? Тебя не смущает что я, ха-ха, называю его так? Между нами говоря, ему очень нравится, когда приближенные сестрички к нему фривольны!
— Сестрица Хуань — счастливица, — я постаралась добавить зависти в голос. — Супруг-император никогда не позволял мне называть его иначе, чем супругом-императором.
Сяо Гунчжу казалась очень довольной.
— Не волнуйся, — утешила она меня. — Мы ведь с Инъин, Минъянь, Ваньюэ и другими знаем Бин-гэ с тех пор, когда он был несчастным юношей с благородным сердцем, неудивительно, что мы к нему ближе прочих. Тебе не стоит переживать.
— Спасибо, сестрица Хуань, — улыбнулась я. Сяо Гунчжу снисходительно расправила мне замявшийся на плече плащ и потрепала по щеке, как ребенка. Острые ногти больно впились в кожу, но я не отшатнулась и не поморщилась, сделала вид, что польщена.
Закусок она мне так и не предложила, и вскоре сослалась на дела. Я вернулась к себе, гадая, сочла ли она меня большей дурой, чем я есть, или все-таки наоборот.
Шэнь Цзю ничего толком не сказал, только покачал головой.
— Как бы ни хотелось, эта идиотка не настолько глупа, как строит. Она, конечно, избалованная и экзальтированная, но вертит же она императорским цветником столько лет. И звереныш все еще держит ее при себе. К тому же, есть еще ее отец.
Точно, был еще советник Хуань, и дочь походила на него, на первый взгляд, колоссально. После малого совета нам не довелось встретиться снова, но я слишком хорошо запомнила свое двоякое впечатление.
Прогулка с Сяо Гунчжу разверзла зев Бесконечной Бездны, и приглашения посыпались на меня со всех сторон.
Почти неделю я провела в бесконечной череде визитов. Супруга Шу приглашала меня смотреть глотателей огня, супруга Лян желала показать мне коллекцию редких книг по акупунктуре, супруга Тан — выпить со мной чаю и обсудить демонических слуг Покоев Тишины, потому что «все демоническое входит в моду, сестрица Сяомин, а ты так близко знаешься с этими… созданиями».
— Госпоже приходится быть со-ци-аль-ной! — веселилась А-Тянь, заодно хвастаясь новым умным словом. — Ох, госпожа, ничтожной так жаль, что пока она не может сопровождать вас и во всем вам помогать.
— Уже скоро, — отвечала я. — Как только позволит супруг-император.
Из обрывков разговоров, намеков и обмолвок я узнала, что Ло Бинхэ планировал огромный новогодний праздник и до зеленых гуев замучил свое несчастное министерство ритуалов бесчисленным многодневным церемониалом. Он успевал, кажется, быть во всех местах одновременно: отдавал личные распоряжения тут и там, контролировал, подписывал указы, вмешивался в следствие господина Гун, доискивался, приказывал и неизменно приходил к Покоям Тишины, на малый час или того меньше.
Иногда лично приносил закуски, как тогда, когда братец Шэнь впервые очнулся из забытья.
Шэнь Цзю пробовал подношения и демонстративно капал в чайную чашку «жуаньский нож». Ло Бинхэ только ухмылялся.
Мне, конечно, приходилось яд варить. Иногда чудилось, я вся пропиталась горьким запахом вытяжки степных грибов и жженых костей лунных жужелиц. Братец наблюдал за мной и вскоре мог повторить рецепт с любого места, однако предпочитал сам не вмешиваться.
У него напрочь отсутствовали любые алхимические склонности. Хуже того, со ступкой и пестом или с разделочным ножом в руке он превращался в истинную катастрофу, хотя почти полностью восстановил мелкую моторику и научился снова держать равновесие. Вроде бы. Но он непременно рассыпал половину костного порошка, фарфоровая ступка обязательно трескалась, эфир оказывался разлит по столу и смешивался с нейтрализующими солями, вытяжки сворачивались на огне, сыворотки шли хлопьями, а сушеные травы путались будто бы сами собой.
Братец хмурился и злился, пробовал снова и снова, но бывают вещи, которые воистину нам не даны.
— Мне никогда не приходилось, — с досадой говорил он. — В юности и в голову не приходило учиться, со своими недугами я справлялся духовной силой, а на Цанцюн был целый пик лекарей.
— Да, я слышала, — вздыхала я. — Там руководил мастер Му, великий врачеватель.
— Не такой уж великий, — морщился братец. — Хотя он был неплох, но время и силы свои соизмерять не умел.
Кажется, легендарный мастер Му был первым шиди моего подопечного, которого он охарактерезовал словом «неплох». В редкие мгновения откровенности Шэнь Цзю иногда вспоминал боевых братьев, всегда с мелочной неприязнью.
Только «Чжанмэнь-шисюна» мы старались обходить в разговорах стороной.
Кроме ежедневной варки гуева яда, визитов и полупустых разговоров, из которых приходилось мелким ситом вылавливать крохи полезностей, я занималась вопросом демонической крови.
Если это можно так назвать. По приказу Ло Бинхэ мне принесли еще больше книг, где легенды и домыслы мешались с правдой еще гуще, чем в дворцовых сплетнях, а так же несколько флаконов в коробке с нетающим льдом.
— Можно было просто выставить эту дрянь на улицу, — фыркнул Шэнь Цзю. — Вряд ли кровь звереныша кому-то приглянется.
Он демонстративно обращался ко мне, но Ло Бинхэ все равно засиял.
— Ну что вы, учитель, для многих носить моих священных паразитов — великая честь!
Братец скривился и спрятал презрительную ухмылку за веером.
Исследование никуда не двигалось. Кровь так и стояла, а я рассеяно чертила схемы движения духовных сил от донора к реципиенту, не зная, с чего начать.
Нам нужна была мертвая кровь кого-то, силой превосходящего императора, чтобы проверить теорию Шэнь Цзю. Может, были и другие возможности, но в то время мысли мои, признаться, находились далеко от науки.
Тем более, император меня не торопил.
Каждый день тянулся долго, а пролетал быстро, я отчаялась организовать свою жизнь, от обилия общения с непривычки пухла голова.
Однажды вечером я вернулась в Покои Тишины раздосадованная. Во дворце довелось столкнуться с господином Гун, почти прозрачным от усталости. Я насела на него, попыталась выспросить о расследовании и Линьгуан-цзюне, но он только смерил меня равнодушным взглядом.
— Госпожа благонравная супруга, ступайте домой. Вам не стоит думать о таких ничего не значащих мелочах. У вас наверняка найдется занятие поинтереснее, чем слушать протоколы скучных допросов, верно?
Я выдавила улыбку. Гун Илун вполне справедливо считал меня ничего не смыслящей дурочкой, влезшей за стол малого совета исключительно через Небесный Столп Ло Бинхэ и по его же внезапной прихоти.
Но стало обидно.
Советник Гун был, кажется, человеком неплохим, потому что снисходительно добавил:
— Не стоит переживать, предатель будет схвачен вскоре, и государь император сразу же о том объявит.
— Хорошо, советник Гун, — я поклонилась ему в ответ на выверенный поклон. — Эта Сяомин верит господину советнику.
Получился глупый, бессмысленный разговор, оставивший после себя неприятный привкус. С одной стороны, хорошо, что всерьез меня не воспринимают, с другой — какого гуя меня не воспринимают всерьез?! Логика грызла задетую гордость, и настроение у меня совсем испортилось.
В Покоях Тишины Шэнь Цзю стоял перед медным зеркалом и закручивал волосы в простой узел. На нем был теплый муарово-зеленый короткий халат с узкими рукавами, черная верхняя накидка с жемчужно-серыми листьями, вышитыми по подолу, штаны и сапоги из мягкой кожи.
Заслышав меня, он повернулся, нетерпеливо дернул подбородком.
— Ну наконец-то. Иди сюда, помоги, — прозвучало невнятно из-за по-простому зажатой в зубах заколки.
Я подошла, вынула у него изо рта шпильку, перехватила жгут косы, свернула и заколола на затылке. От волос пахло льняным маслом, чайным взваром и жженой костью. У нас в комнатах вообще все теперь пахло жженой костью.
— Куда-то собираемся?
— Да, — он поймал мое предплечье, предупреждающе сжал. — Я хочу выйти на улицу и пройтись. Видеть больше не могу эти стены!
— Твои ноги… — начала было я, и он дернул меня за руку.
— Чушь. Я достаточно хорошо хожу. И потом, я ждал тебя, ты пойдешь со мной.
Дурное настроение растаяло без следа. Мелькнула мысль, что он мог попробовать уйти в одиночку, но не стал, потому, наверное, что пообещал мне впредь говорить со мной, обсуждать со мной любые эксперименты… или просто не хотел споткнуться и упасть, утратив в собственных глазах только-только вновь народившуюся внутреннюю гордость.
— Конечно, — свободной рукой я поймала его руку, пожала запястье поверх узкого рукава. — Пойдем?