Ясной осенью над холодной рекой встает рассвет

       Ночью мне не спалось, хотя тело полнилось приятной негой после ванны и позднего ужина. Снова и снова я ворочалась под новыми одеялами из невесомой шерсти, сворачивалась в клубок так и эдак.        Шэнь Цзю на соседней кровати дрых без задних ног. За ужином в Покоях Тишины мы обсудили открывшиеся обстоятельства, братец наедине со мной не сдерживался в эмоциях и выражениях, как обычно.        — Самовлюбленный идиот со студнем вместо мозга, думает головкой, а не головой, да и головкой уже, похоже, не думает! Его престол едва стоит, и что теперь, он хочет лишиться поддержки оскорбленных отцов, всех этих мелкопоместных землевладельцев, чьи дочки ринутся сейчас строчить слезливые письма?! И мало ему одного скандала, так он напускает такой таинственности, что всем очевидно положение Бай Юмэй! И до кучи — бросает подачку тебе и мне, связывает тебя почетным титулом, будто не понимает!..        — Он говорил, он действует часто не из соображений рассудка, а повинуясь своей особой интуиции. Мол в том, другом мире ему сказали, его интуиция это, э-э… «аура главного героя» и вроде как никогда не ошибается.        — Звучит как полная чушь, — честно заключил Шэнь Цзю и одним глотком допил чай. Гнев его после тирады мало-помалу сходил на нет. — Разумный человек не станет полагаться на такие материи.        Я хмыкнула. Теплые края чашки согревали пальцы. В закрытые экранами окна бился ветер, обещавший на завтра дождливую зябкую погоду, под стать ранней весне.        — Так то разумный человек, братец. Не думаю, что императора можно так назвать. Ты… уверен, что мы правильно поступаем, оставаясь здесь?        — Куда нам идти? — вполне себе разумно возразил он. — Пока он не пытается лезть ко мне со своими притязаниями, я подожду рубить с плеча. В конце концов, — тонкие губы скривила усмешка. — Я тоже кое-чему научился за эти годы. Ждать и пользоваться моментом. Ты так не считаешь?        — Возможно, — я улыбнулась в ответ и поуютнее скрестила ноги на подушке. — Доверюсь мудрости сяо Цзю.        В его лице что-то болезненно дрогнуло.        — Никогда меня так не называй. Пожалуйста.        — Ладно-ладно, Цзю-эр!        — Эй! Я все еще намного тебя старше!        Напряжение растаяло, но мысленно я сделала себе пометку. Тут было что-то важное, что-то из той части жизни Шэнь Цзю, о которой я до сих пор имела прискорбно малое представление.        Нечто куда более глубокое и тайное, чем даже осколки меча в ларце.        И вот теперь я лежала без сна, прошитая насквозь усталостью бесконечного дня. Мысли теснились в голове, сменяя друг друга без всякой системы.        Братец прав, наверняка, прав, как обычно, императорский указ многие семьи сочтут страшным оскорблением. И это еще повезло, что у Ло Бинхэ хватило ума не объявить во всеуслышание личность своей сердечной зазнобы! А то не избежать нового бунта в стенах дворца.        Но что, скажите на милость, за планы строит братец? Ни на полвдоха не верю, что его устроит просто наводить порядок в запутанных императорских делах и все время оглядываться, как бы государеву крышу не сорвало окончательно!        Конечно, Ло Бинхэ, что бы ни говорили, никогда не слыл насильником, все его женщины были более чем довольны весенней связью, даже те, семьи которых изначально были с императором на ножах.        Но то раньше, но то с женщинами, которых он желал, как суррогат, которыми не был одержим. Кто знает, что теперь взбредет в идиотскую курчавую голову?        Еще и дитя. Наследник престола, тот вопрос, ответ на который не могла бы дать Ло Бинхэ связь с мужчиной, решился сам собой — воистину поверишь в ту самую императорскую удачу! Дело за малым, уговорить «учителя» да разобраться с мятежом. И кто знает, ха-ха, что из этого проще. Ваша покорная слуга скорее откусит себе язык и испытает тысячу порезов, чем поможет императору в первом случае! Если он вздумает досаждать моему братцу Шэню, будет иметь дело со мной! Не весть какая угроза, но лучше, чем ничего.        Только отчего он ничего не предпринимает? Он едва ли не силой заставил Шэнь Цзю взять власть (а раз вцепившись, обратно братец не отдаст, такой уж человек), он отказался от своих женщин, он вернул меня во дворец в целости, а взамен попросил лишь звать по имени. Что же творится у него в голове?        О чем думают они оба?        Эх, вот бы знать наперед… но знать наперед я не могла.        Ветер по-прежнему завывал где-то под крышей и бился в плотные экраны, в комнате пахло чаем, тушью и лотосовым благовонием, давным-давно догоревшим в чаше. Поверх всего витал неуловимый запах прогорклых жженых костей, «жуаньский нож», чьи пары впитались здесь всюду, во все поверхности.        Мы по-прежнему пили по наперстку перед каждой трапезой, и каждый выпили глоток, как только вернулись из дворца.        Пустая паранойя, может, а может, и нет.        Кто его разберет.        Наконец, спустя едва ли не вечность, я забылась беспокойным сном.        Я снова стояла у приоткрытой двери в пыточный застенок, снова — десятилетняя девочка. Женский крик резал уши, перемежался знакомыми лающими всхлипами.        — Давно не виделись, госпожа Дун, — шепнуло дуновение мне на ухо, я на мгновение поймала отзвук старческого запаха, а может, просто выдумала его.        Рука сама собой схватилась за знакомую потертую ручку, ноги сделали шаг вперед, и в душной комнате — как всегда — лежала на столе девушка с неестественно вывернутой ногой и пронзенным лоном, а отец наклонялся над ней с раскаленными щипцами.        — Что здесь происходит?! — голос Ло Бинхэ разорвал пелену моего сна залпом фейерверка.        Все смешалось, запахло грозой и серой, у меня закружилась голова, и я едва не проснулась. Виски сдавило стальным обручем. Колени ударились о мягкую влажную землю.        Перед глазами, наконец, перестали плясать красные пятна, я проморгалась — и, да, я еще спала. Бамбуковую рощу вокруг меня будто начертили пеплом в тумане. Туман лип к лицу и рукам.        — Эй! — голос сорвался на хриплое карканье. — Эй! Какого гуя?!        Мне никто не ответил. Пришлось вставать самой и брести вперед почти наощупь, слепо вытянув перед собой руки.        То и дело я натыкалась на сегментированные бамбуковые стволы, узкие листья сминались под пальцами. Иногда туман будто бы расступался, позволяя увидеть клочок выжженной солнцем желтоватой травы или проблеск свинцового тучного неба, потом все пропадало снова.        — Эй! Да какого гуя происходит, Ло Бинхэ?! Выпусти меня!.. император Ло! Советник Мэнмо! Кто-нибудь!        Крик тонул в тумане как вареная рисинка в молоке, без всплеска и без толка. Я шла. Как это бывает во сне, ноги будто набили ватой, земля кренилась во все стороны, а голова то и дело начинала болеть. Что за демоническое дерьмо тут происходит?!        Наконец, дышать стало легче. Потом задул ветер, швырнул горсть снега мне в лицо, и через десяток шагов я оказалась на каменном языке, точно таком же, с которого Ло Бинхэ рухнул в море, сцепившись с чернорогой крылатой ящерицей.        Старик Мэнмо стоял у самого края, ветер развевал черно-золотой шелк многослойных одеяний. Золото снова блестело в бороде и волосах, и в целом выглядел он куда лучше, чем в нашу последнюю встречу. Не считая кольца синяков на дряблой желтоватой шее.        Наставник Дун называл такие отметины странгуляционной бороздой, и обычно они имелись у повешенных или задушенных покойников.        Широкая теплая ладонь подтолкнула меня в спину. Я обернулась, но никого не увидела.        — Советник Мэнмо? Что происходит?        — «Что происходит?», — желчным дребезжащим голосом передразнил меня старик. — Неблагодарные щенки не ценят, когда заботятся об их благополучии, вот что происходит!        — Ты терзал кошмарами женщину, которую я уважаю, — Ло Бинхэ говорил отовсюду и ниоткуда. Показываться и не думал. Я поежилась и на всякий случай повертела головой. Ничего, только серый бамбук, серое небо и черное море ревет под скалой.        — Уважает он, тьфу, — Мэнмо скривился. — Да если бы тебе не приспичило влезть в ее сны одновременно со мной, ты, несчастный ученик, ничего бы и не заметил! Никакой внимательности, ну просто никакой!        — Сяомин, — ко мне император обратился уже не так грозно. — Этот склочный старикашка сказал тебе, чего хочет?        — Сказал, — мрачно подтвердила я. Все равно он узнает, так или иначе. — Советник Мэнмо в самом деле считал, что действует в интересах императора.        — Вот видишь! — старик воздел узловатый указательный палец. — Даже эта девочка признает! У нас с ней было вполне нормальное сотрудничество, просто оно застряло в начальной стадии!        — Я бы все равно не стала делать как советник Мэнмо хочет, — пожала я плечами. — А кошмары не так уж напрягали. К тому же, советник был милосерден и приходил совсем не каждую ночь, как грозился.        Старик приосанился.        — Этот старейшина не настолько уж жесток, как пристало бы демону!        — Этот старейшина был занят моими поручениями, вот у него и не доставало времени. К тому же, А-Мин плохо спала.        — Может, мой император проявит себя? — не выдержала я. Звучащий отовсюду и ниоткуда чистый голос задевал каждый нерв и заставлял волосы подниматься дыбом. Уж не знаю, почему получался такой эффект, возможно, концентрация его воли и темной ци влияла на меня во сне сильнее, чем наяву.        — Как скажет моя дорогая А-Мин, — промурлыкал Ло Бинхэ и воплотился у меня за спиной. Я почувствовала его присутствие прежде, чем обернулась и едва не ткнулась носом в широкую грудь. Пришлось отступить назад, пусть даже так я оказалась ближе к Мэнмо.        Мэнмо недовольно закряхтел.        — К чему это представление, мальчишка? Твои подозрения оскорбляют меня!        — Разве же этот старик не ценит театральные эффекты? — Ло Бинхэ осклабился, в красивом лице на долгое мгновение не осталось ничего человеческого, лишь хищный демон с алыми глазами. При том, что одет император был в уже знакомое мне скромное ханьфу, белое и цин, цвета несчастного Тихого Пика. — Разве старик не учил этого Ло работать со снами как с податливой глиной и песком для шоу на уличных подмостках?        — Этот старик всегда желал тебе только блага, неблагодарный мальчишка, а ты даже ни разу не назвал меня учителем!        — Старейшина Мэнмо был мне хорошим наставником в юности, но учитель у этого Ло всего один, всегда был один, даже когда сердце этого Ло полнилось обидой и ненавистью.        Я ощутила себя отчаянно лишней. Хотя вообще-то это был мой сон!        — Может быть, государь император и господин советник оставят этот разговор для более подходящего места и позволят этой Дун выспаться?!        Ло Бинхэ расхохотался, запрокинув голову; черные кудри рассыпались по спине. Мэнмо снова закряхтел.        — Никакого уважения, только гонор и упрямство!        — За упрямство я и ценю мою дорогую А-Мин, за воистину носорожье упрямство. Не будь она упряма, учитель умер бы в стенах моей тюрьмы, а сам я непременно перерезал бы себе горло, лишь бы последовать за ним в перерождение.        Я от души понадеялась, что это лишь пустое бахвальство. Советник Мэнмо покачал головой. Его лицо тоже сделалось донельзя упрямым.        — И моя А-Мин права, — продолжил Ло Бинхэ как ни в чем не бывало. — Ее драгоценный сон не место для моего недовольства. Но ты, старик, больше не посмеешь прийти в ее кошмары без моего ведома. Тебе ясно?        Сохраняя выражение крайнего упрямства, Демон Снов поклонился, прижав к впалой груди сухую старческую ладонь.        — Как… пожелает мой император.        — Вот и хорошо. Мы поговорим позже, а сейчас, — Ло Бинхэ повернулся ко мне, протянул руку. — Мне надо поговорить с А-Мин наедине. Очень-очень надо. А-Мин ведь не против?        Ха-ха, будто у меня есть выбор.        Я молча кивнула и взялась за протянутую ладонь, теплую и твердую даже во сне.        Продуваемый всеми ветрами утес тут же исчез, исчез и склочный старик Мэнмо. В воздухе запахло цветами белой акации, скошенной травой и нагретым солнцем камнем.        Мы стояли на незнакомой террасе, увитой красным плющом, под ногами раскинулся буйный неухоженный сад, в который спускалась череда широких раскрошившихся от времени ступеней, выглаженных дождем и ветром.        Ло Бинхэ отпустил меня и по-простому уселся на верхнюю, расставил ноги.        Я оглядывалась кругом. Как всегда во сне, солнца видно не было, но лазуритово-голубые полупрозрачные небеса висели высоко, ясно.        Терраса примыкала к зданию, больше всего похожему на разрушенный храм: несколько этажей, пусть стены и провалились внутрь, а изогнутая крыша просела и заросла белесым и желтым демоническим мхом. Но чуть в стороне еще угадывались монастырские постройки, и внутренний двор с основательными каменными чашами напоминал о молитвах или тренировочных площадках.        — Где мы?        — Заклинатели, что здесь жили, когда-то выступили против меня, бросили мне официальный вызов, — Ло Бинхэ вздохнул. — Конечно, я победил. Мне даже не потребовалась армия, я взял с собой только Хуалин и троих ее подчиненных. Мне нужны были доказательства их лояльности. В смысле, демонов. У здешних хозяев не осталось ни могилы, ни поминальной таблички.        — То есть, развалины кишат призраками? Или даже восставшей нечистью?        — Не в этом сне, — он обернулся и одарил меня насмешливой улыбкой. — А что, А-Мин боится призраков?        — Вовсе нет, — я поджала губы. — Но недостойно отказывать врагам в погребении, если они не закоренелые преступники. Да и преступникам, порой, тоже.        — Знаю, что облажался. Но тогда я был моложе, кровь кипела во мне пополам со злостью, любой вызов я воспринимал личным оскорблением. А они вздумали требовать справедливого суда над учителем, мне казалось, отчего никто никогда не искал справедливости для меня?        — Этой Дун должно пожалеть императора?        — Знаю-знаю, что жесткосердная А-Мин не знает жалости для Ло Бинхэ, — он похлопал по ступенькам рядом с собой. — Не хочешь присесть?        — Нет уж. Лучше постою.        — Ну, как знаешь, — он оперся на локти позади себя, откинулся назад, подставил лицо невидимому солнцу. Зажмурился. Красная метка на лбу как будто выцвела. — Я не знаю, с чего начать. Ты поднимешь меня на смех, разозлишься или бросишься наушничать учителю, а у меня нет достойного способа убедить тебя молчать. Разве что… я скажу, что это знание, сама эта идея станет для учителя ударом?        — Я не понимаю, о чем вы говорите, — честно ответила я. Отошла к перилам террасы, оторвала красный стрельчатый лист от вьющейся лозы. Растерла в пальцах. Эта лиана должна пахнуть горьким соком, но в навеянном сне она ничем не пахла. Ло Бинхэ просто не знал ее запаха.        — Говорю же, не знаю, как начать.        — Начните сначала. Обычно это работает.        В диком саду гулял ветер, и, кажется, я даже увидела кровавые одежды призрака, прячущегося за деревьями от дневного света. Императорское воображение живо адаптировало реальность под мои представления.        — Сначала… — повторил Ло Бинхэ, не открывая глаз. Луч невидимого солнца скользил по скульптурно-прекрасному лицу, золотил густые черные ресницы. Я отвернулась. — В этом монастыре оказались подземелья на совесть, благородные заклинатели сотворили примечательную систему, подобную пещерам Линси, только еще сложнее. В них открывалось десять тайных ходов. Девять я уничтожил, один оставил рабочим, будто знал, что рано или поздно мне понадобится сюда вернуться. Монастырь в горах, в глухих местах, у него удачное расположение, поблизости почти нет селений… немного похоже на твой клан, тебе не кажется?        — Мой клан ведет активную жизнь, и подземелий у нас нет, — возразила я. Ло Бинхэ снова вздохнул.        — Это я так, к слову. Ладно, ближе к делу, не злись, А-Мин. Ты ведь знаешь, что когда-то я выстроил ловушку для главы школы Цанцюн?        Переход был настолько неожиданным, что я опешила. Схватилась за перила.        — Д-да. Эта Дун знает, ноги в ларце и осколки меча, расколотая душа.        — Я настоял на встрече именно здесь. Сказал, что держу учителя в этих примечательных подземельях, без духовных сил, в тайне от главы Хуаньхуа. Я поставил на стенах лучников со стрелами, повреждающими душу. Тогда я уже знал от Шан Цинхуа, что глава Юэ когда-то связал свою душу и Сюаньсу, мне оставалось только воспользоваться знанием. Он успел достать меч, когда тысяча стрел полетела в него со всех сторон, и шестнадцать из них достигли цели. А следующий залп поверг его на колени. Там, во внутреннем дворе, его меч разлетелся в щепки, а я смеялся ему в лицо и повторял только: «Учителя здесь нет. Ты опоздал, глава Юэ, учителя здесь нет».        По плечам его прошла короткая судорога, из-под ресниц полыхнуло алым.        Я стояла, вцепившись в перила, и молчала. Слушала.        — Я никогда не мог простить ему неучастие, то, что он закрывал на все грешки учителя глаза, что позволял ему все, что вздумается. Никогда… никогда не мог простить того, что учитель улыбался ему, и что он, кажется, любил моего учителя. Их связывало что-то, чему я до сих пор не нашел ни названия, ни объяснения. Лишь раз в Водной Тюрьме учитель потерял самообладание — когда я швырнул осколки Сюаньсу к кровавым культям его ног.        Красные листья превратились в кашу без запаха, я сжала кулаки. Злость медленно поднималась во мне, как прилив, как неотвратимое цунами.        — Император… не дает мне спать, лишь бы рассказать то, о чем я догадывалась и без него?        — Нет! Нет, — он вскочил. Медитативный транс его слов рухнул с почти настоящим оскольчатым звоном. — Нет, А-Мин!        — Так для чего же? — усилием воли я разжала пальцы. Вытерла руки о подол, и волей императора пятна сока тут же исчезли с жемчужно-серого шелка.        — Мне будет… проще показать. Во сне, — он снова протянул мне руку. — Как все было, когда я последний раз был здесь. Прошу тебя, ничего не говори, пока не увидишь сама.        Одним только небожителям ведомо, каких сил стоило мне промолчать, стиснуть зубы и взять его за руку.        Он бережно сжал пальцы вокруг моих, будто птичку удерживал, а мне хотелось вырваться и долго тереть ладонь виноградным спиртом.        Реальность снова поплыла. Спасибо, он хотя бы не заставил меня идти через «тайный ход», подземелья просто возникли вокруг нас, сырые и насквозь проросшие тем же лишайником.        Мы стояли будто в гроте, покатый потолок давил на плечи. Здесь не было темно, потому что Ло Бинхэ не позволял тьме сгуститься, и я могла ясно рассмотреть дикий камень стен и пола, весь покрытый причудливой вязью знаков.        Это был всего лишь сон, я не чувствовала особенного давления и движения духовных сил, но хорошо представляла, какой тяжелый эффект у некоторых знакомых сочетаний.        Ло Бинхэ потянул меня за собой. Спустя шесть шагов мы оказались в просторной комнате, такой же темной и затхлой. Настоящий каменный мешок с одним только выходом, слепой, как глубинный свищ.        Здесь было холодно. Холод император постарался воссоздать на славу. И запах, сладковатый дух гнили и тлена, пробирающий до нутра.        В центре каменного мешка находилось… что-то. Я даже не сразу поняла, пришлось подойти ближе и приглядеться, прежде чем я осознала: это стоящий на коленях человек со склоненной на грудь головой.        Точнее, то, что осталось от человека.        Спина и грудь его были истыкана стрелами, они вошли глубоко и сделали его похожим на свернувшегося ежа. Оперенье истлело, но черные древки все еще поблескивали радужной пленкой яда.        Непогребенное тело иссохло, одежда превратилась в рваные лохмотья. Все-таки освободившись от императора, я опустилась перед ним на одно колено. Это было уважительно, по крайней мере, хотя бы во сне.        Ло Бинхэ замер за моей спиной. Я постаралась отрешиться от его присутствия, чтобы не закричать.        Черные волосы главы Юэ превратились в паклю и падали на запавшую грудь. Пришлось наклониться, чтобы взглянуть в мумифицированное лицо; кожа так плотно ссохлась с мышцами, а мышцы с костями, что все вместе превратилось в отвратительную и хрупкую оскаленную маску, желтовато-серую, покрытую бурыми хлопьями.        Тонкие высохшие руки плетьми висели вдоль тела. Тело невесть почему сохраняло вертикальное положение. Такое чувство, что держалось оно только на стрелах.        — Он был таким незадолго до того, как я на тебе женился, — заговорил Ло Бинхэ. — Прислушайся. Ты поймешь, о чем я. Я передам все, как помню.        В воздухе что-то неуловимо изменилось, и я почувствовала ее. Живую ци, медленно и натужно текущую совсем рядом, в этой жуткой мумии без души.        — Его душа была привязана к мечу, — Ло Бинхэ подбирал слова осторожно, как бусины низал. Я готова была в любой миг броситься на него или все-таки закричать. — А тело осталось медленно умирать. И когда я видел его в последний раз, оно все еще было живо. Глава Юэ — выдающийся бессмертный совершенствующийся. Раз душа не отправилась на перерождение, а основные жизненные точки стрелы не задели, он…        — Император уверен, что воображение его не обмануло? — перебила я, не отрывая от мумии взгляд. Дотронуться страшно, не то, что полноценно искать духовные каналы. Да и смысл делать это во сне? Ни на мгновение нельзя позволить себе забыть, это лишь сон, тут все во власти императора.        — Я хотел просить тебя отправиться со мной сюда наяву, — Ло Бинхэ опустился рядом на колени. — Ты посмотришь, что можно сделать.        — Что можно сделать?! — не выдержала я. — Серьезно?! Какие еще сумасшедшие мысли придут в твою голову?! Ты превратил человеческое тело в… в это!        — Но это ведь не смерть! — Ло Бинхэ схватил меня за плечи. Я вырвалась, плюхнулась на задницу, закрылась руками, когда он навис надо мной. Реальность вокруг поплыла и зарябила.        — Это ведь не смерть в прямом смысле! Он ведь живой, это тело еще живо, а душа его пусть разбита, но не ушла на перерождение, она привязана к мечу! Все можно вернуть!        — Ты сошел с ума! Утратил разум! Вбил себе в голову, что исправить можно что угодно, но это!..        — Смерть главы Юэ учитель никогда мне не простит, но он ведь умер не до конца, значит, можно вернуть его!        — Ты не слышишь, что я говорю тебе! — глаза мне застилали злые слезы. — Не слышишь! Сначала ты творишь невообразимые зверства, а потом думаешь, достаточно лишь желания?!        — А разве нет?! — рявкнул он, и потоком темной энергии меня толкнуло назад. — Разве недостаточно моего желания, чтобы уничтожить тебя и все вокруг?! По моей воле этот мир таков, каков он есть, моею волей и силами я изменю его под стать своим желаниям! Твое счастье, Дун Сяомин, что я слушаю учителя!        — Главного твоего желания, — в ушах звенело, я ударилась спиной о стену, но во сне не почувствовала боли, только покалывание в отлежанных затекших мышцах. Структура сна распадалась на клочки, от ярости Ло Бинхэ утратил контроль, впервые на моей памяти. — Главного желания… тебе не добиться ни волей, ни силой. Ты лезешь из кожи вон, а братец… едва тебя терпит!        Наверное, не стоило его бесить. Император взревел, и воздух вокруг вскипел красным пожаром, я зажмурилась, хватая ртом воздух, и… проснулась.        Голова кружилась так сильно, что потолок и стены почти менялись местами. Щеку обожгла пощечина.        — …мин! А-Мин! Немедленно очнись!        — Я в порядке, — боль привела меня в чувство. — В порядке, братец.        — Что случилось? — Шэнь Цзю сел рядом на краешек кровати. Зябко оправил рукава ночных одежд. В предрассветном жидком сумраке его гладкие волосы на белом шелке казались потоком черной туши, лицо — бледный осколок.        Я утерла под носом и без удивления обнаружила кровавые мазки на пальцах.        — Император пришел в мой сон и стал требовать помощи в очередном безумном предприятии. Когда я вздумала сомневаться, он взбесился. Никогда его таким не видела.        — Пусть только попробует сюда явиться, — братец поджал губы. — Если он только посмеет!..        — То мы ничего не сможем сделать, — горько докончила я. — Не забыл? Он тут все еще хозяин.        — Ну и что? — фыркнул Шэнь Цзю. — Тебе он больше не хозяин, он сам так решил, а мне хозяином никогда не был. Что он сможет сделать со мной, чего еще не сделал?        У меня была парочка предположений, но я промолчала.        Некоторое время мы уныло сидели рядом, размышляя каждый о своем. Минула палочка благовоний. Потом другая. Никто так и не явился.        В конце концов братец ворчливо велел мне ложиться досыпать и ушел на свою постель. Я легла и проворочалась до рассвета, разумеется, не сомкнув глаз.        С утра после завтрака я взялась за укрепляющий отвар и кроветворный настой, мысленно составляя список, какие еще лекарства первой необходимости нужно приготовить.        Все мои планы, которые я настроила, предполагали сначала поговорить с императором, а после ночной ссоры это виделось мне сомнительным предприятием.        Нужно отправить письмо — а прежде попросить у Ло Бинхэ разрешения пригласить во дворец наставника, навестить А-Тянь — и попросить Ло Бинхэ о помощи с ее глазами, связаться с мастером Му — а прежде испросить императорского дозволения… все упиралось в гуева императора.        — Если до обеда он не явится сам, — скрипнул Шэнь Цзю зубами, когда я пожаловалась ему на дилемму. — Я не постесняюсь сходить во дворец вместе с тобой.        Одним небожителям ведомо, что он собирался делать. Пока же он засел за бумаги, и то и дело гонял моховиков с распоряжениями и записками.        Я растирала в порошок коренья, рубила травы и выжимала консервированный секрет из желез снежных жуков. Простая работа отвлекала от мрачных мыслей.        Минуло две стражи, когда у дверей Покоев Тишины наметилось оживление, и после разрешения войти на пороге нарисовался незнакомый молодой евнух, еще не слишком раздавшийся в бедрах и талии.        — Его Величество Император Ло будет в Покоях Тишины через мгновение! — ломким голосом объявил он. — Он испрашивает… дозволения о визите у драгоценного императорского наставника!        Шэнь Цзю приподнял брови.        — Он испрашивает разрешения?        — Д-да, — запнувшись, окончательно перепугался евнух и, не долго думая, рухнул ниц. — Его величество император…        — То есть тебя казнят, если я откажусь?        — Ничтожный не может знать, — судя по всему, он был в этом полностью уверен. Братец тяжко вздохнул.        — Что скажешь, Сяомин?        — Все равно придется с ним разговаривать, — хотя мне этого не хотелось. — И это же эта Дун виновата в его дурном настроении.        — Пусть приходит, — махнул рукой Шэнь Цзю. — Не хочу знать, что он придумает в противном случае.        Евнух убрался, пятясь задом и чуть не плача. Бедняга, император, должно быть, рвет и мечет, и через себя переступил, чтобы спросить это разрешение. Старается, ублюдок.        — Чего он хотел от тебя во сне? — Шэнь Цзю снова ткнулся носом в бумаги.        — Некоторой лекарской помощи, — обтекаемо ответила я, не зная точно, как сформулировать, чтобы не ковырять рану. — Хотел… чтобы я излечила мумию, вроде того. Одного из его казненных давным-давно противников, уж кто его поймет, зачем.        Не ложь и не правда, вот так. С одной стороны, меня так и подмывало рассказать все до последней подробности, с другой стороны… расколотый меч все еще хранился в ларце.        Шэнь Цзю хмыкнул.        — Очередная тупая идея, как я и думал.        Мне сделалось очень не по себе, совесть буквально завопила.        — Братец, на самом деле тебе нужно знать кое-что. Ло Бинхэ…        — Его величество император Ло! — во всю глотку завопили снаружи, и спустя полвдоха дверь распахнулась настежь.        Ло Бинхэ, в глухом черном ханьфу и с забранными в лохматый пучок волосами, мрачно уставился на нас, потом зыркнул через плечо на евнуха, и тот едва ли не кубарем скатился по ступеням.        — Учитель. Сяомин.        Шэнь Цзю соизволил обернуться и небрежно сложил перед собой руки в приветствии.        — Бинхэ.        Я отложила в сторону ложку-мешалку и поклонилась как положено жене, хотя уже не была женой. Не знаю, насколько низко должен опускать голову мастер-лекарь.        — Учитель, — Ло Бинхэ заложил руки за спину. — Я бы хотел украсть А-Мин у тебя ненадолго.        — Ты больше не можешь называть ее «А-Мин», — тонко ухмыльнулся Шэнь Цзю. — Мастер Дун больше не твоя жена, ты сам так сказал. Это неприлично.        — Есть ли приличия для императора?        — В этих стенах приличия будет соблюдать и император, и Небесный Владыка, — но, разумеется, не сам братец Шэнь, когда мы с ним оставались наедине. От выражений, которые он иногда использовал, покраснел бы и сам Яньло-ван! Но императору не обязательно об этом знать.        — Хорошо, — покорно вздохнул означенный император. — Учитель не позволит мне похитить мастера-лекаря Дун для приватной беседы? Уверяю, я вновь верну ее в целости и сохранности.        — Сяомин? — Шэнь Цзю глянул на меня. Я тоже вздохнула. Все равно ведь придется.        — Мастеру Шэню не стоит волноваться за эту Дун. Уверена, император лишь хочет обсудить со мной насущные вопросы лекарских палат, а не то, что мастер Шэнь называет «плохими идеями».        — Хорошо, если так, — мы оба, конечно, понимали, что это не так, и оба делали исключительно хорошую мину.        Ло Бинхэ переступил с ноги на ногу.        Простенькой печатью я погасила огонь под котелком, отряхнула руки и заправила челку за ухо.        — Мастер Шэнь последит за отварами?        — Насколько смогу, — он закатил глаза. — Иди, Мин-мин.        Я подошла к императору, чувствуя, как горят уши. Вместе мы вышли на террасу и спустились по ступеням, Ло Бинхэ, следом я за ним, глядя в широкую темную спину.        Сад дышал весенней свежестью, солнце уже подсушило росу, и молодые бамбуковые листья весело шелестели на ветру.        Серокожие стражники у теплиц отдали императору честь. Молча Ло Бинхэ пошел вперед по тропинке мимо юной рощи и раскидистых глициний, мимо терновых кустов, в которых пересвистывались серенькие птицы, к пруду с горбатым мостом.        Желтые стебли прошлогоднего аира поредели, на их месте поднимались новые листья, длинные и мясистые, насыщенно-зеленого цвета.        Император поднялся на мост, вынуждая меня следовать за ним, остановился на самом высоком месте. Оперся о перила, почти так же, как я стояла во сне на каменной террасе.        — Весна в самом деле ранняя, ты права.        Я молчала. Вряд ли он позвал меня говорить о весне.        — Я зря сорвался, — после паузы продолжил он. — Во сне. Прости меня. Но ты тоже виновата, тебе не стоило сомневаться во мне. Разве я не хочу как лучше?        — «Как лучше» у моего императора выходит редко, — вполголоса пробормотала я. Тоже оперлась о перила в двух шагах от него.        Зимой это озеро было темно, незамерзающая вода и ледяные ключи на дне, ныне же мутную гладь затянуло жабьей ряской и сами проснувшиеся жабы, большие, буровато-зеленые, прятались в прибрежном иле, пуская пузыри.        В Шу жабы не водились, только мелкие ядовитые лягушки, слизь которых оставляет ожоги на пальцах. Из них получалась отличная мазь от лишаев и мокнущих язв, если правильно подобрать состав.        — Я хотел просить тебя отправиться со мной в тот монастырь, — император на меня не глядел. — Хотя бы посмотришь на… тело в реальности. Скажи… есть хоть какой-то шанс?        — Я не знаю, — перила у моста были деревянные, нагретые солнцем. Кажется, если сожму сильнее, обязательно заножу все руки. — У меня очень много дел. После возвращения я еще не видела А-Тянь, и госпожа Лю хочет моей помощи.        — Ты отказываешь императору, отговариваясь делами?        — Я не отказываю, — медленно проговорила я. — Я выставляю условия.        — И каковы они?        — Император Ло поможет мне с глазами девицы Чжу Тянь. Он обещал уже давно.        — Это понятно, что еще?        — Разрешит пригласить во дворец моего наставника Дун Пина…        — …без проблем, не вижу препятствий. Досточтимый мастер Дун Пин — человек благородный, хотя и специфический.        — Как тонко государь описал его странности, подумать только. Это не все.        — Что еще?        — Мне нужен мастер Му. Для того дела, которое задумала Лю Минъянь. Причем я хочу связаться с ним по каналам Нин Инъин, так, чтобы это в случае чего не выглядело слишком подозрительно для… внутренних врагов.        — Внутренние враги, — ухмыльнулся Ло Бинхэ. — Как витиевато ты называешь бунтовщиков и предателей.        — Вашего отца не назвать бунтовщиком, скорее уж законным претендентом на трон демонических земель, — пожала я плечами, косясь на него из-под ресниц. — В теории, при живом отце сын не должен надевать корону, если только отец не отрекался в его пользу.        Ло Бинхэ выглядел расслабленным, только на высоком лбу у красной метки залегла глубокая складка.        Он все еще ухмылялся. Невеселая, бряклая ухмылка без следа обычного самодовольства.        — У демонов все иначе. Сильный правит, слабый подчиняется. Даже если бы Тяньлан-цзюнь был мне настоящим отцом, мне пришлось бы доказывать право зваться его наследником, а после — убить его в поединке, если б я захотел унаследовать его престол. Вот только отца у меня никогда не было, я зубами, когтями и мечом взбирался на вершину из самой Бесконечной Бездны!..        — Вы забыли свой «нефритовый жезл», мой император, — не удержалась я. Я и так вывела его из себя во сне, не прибьет же он меня? Или прибьет? — Все знают, что брачные узы держали ваше государство не слабее армии. Теперь же мастер Шэнь рвет и мечет, вы оскорбили столько влиятельных семей, сколько никому доселе не удавалось.        — Никогда я не пойму учителя, — он повесил голову. — Он велел мне разобраться с цветником, я разобрался раз и навсегда. Разве лучше было бы, если бы я казнил всех, кто пытался его отравить и строил козни против него и друг друга?        — Вы действовали импульсивно, не думая о последствиях. Это в характере государя, — решила я не ковырять нарыв дальше. — Зачем теперь говорить об этом?        — Верно, — он развернулся ко мне. — Давай поговорим о делах. Тебе нужен Му-шишу? Ты получишь его. Когда ты закончишь глаза для своей девки и разберешься с А-Янь, ты пойдешь со мной в монастырь за телом главы Юэ?        — Не забывайте, у вас теперь есть еще одна забота, — я тоже развернулась, скрестила руки на груди.        Он нахмурился сильнее.        — Ты о ребенке?        — Именно. Госпожа Бай должна находиться в безопасности под охраной день и ночь, если император не хочет потерять наследника. Сяо Гунчжу теперь свободная женщина, но она все еще во дворце, и кто знает, что придет в голову ей и ее отцу.        — Тебе не нравится лао Хуань, — заключил Ло Бинхэ. — Учителю тоже. Сначала я думал, это просто в характере учителя, но потом засомневался.        — Господин Хуань — человек больших амбиций и себе на уме, — осторожно проговорила я. Я до сих пор, к стыду своему, не знала наверняка, насколько сильно привязан император к приютившему его когда-то после Бездны главе ордена. — И, вероятно, он не слишком здоров. Такие травмы сказываются на душе и теле, нарушают течение ци и киноварное зерно.        — Он все еще один из сильнейших заклинателей.        — Не сомневаюсь. Конечно, я его не осматривала, но, подозреваю, он пожертвовал физическим совершенством ради духовного развития. На самом деле… наверное, из любопытства я бы хотела его осмотреть, — только произнеся это, я поняла, что не соврала. Из профессионального любопытства — и еще потому, что иногда, проводя стандартную диагностику, можно случайно узнать о человеке больше, чем рассчитывала.        Ло Бинхэ хмыкнул.        — Хочешь — пожалуйста. Ты теперь главный врачеватель дворца, забыла? Можешь хоть всех до единого чиновников загнать на акупунктуру, у тебя есть мое высочайшее разрешение.        — Мой император ради моего согласия сомнительной полезности ничем не поскупится, так?        — Верно, — его улыбка стала шире. — Тебе лучше согласиться поскорее, пока учитель ничего не заподозрил, а?        — С чего государь император взял, что я ему не расскажу?        — Не расскажешь, — с непрошибаемой уверенностью заявил Ло Бинхэ. — По крайней мере, пока сама не убедишься в реальности тела главы Юэ и не поймешь, можно ли ему помочь. Ты не захочешь давать учителю ложные надежды и бередить раны. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, А-Мин.        Я промолчала, уставилась на мутноватую темную воду. В глубине скользили силуэты почти невидимых рыб, колыхались бурые донные водоросли — неясные тени, зловещие силуэты. Так глубоко, что солнечный свет туда не проникает, как в самые потаенные закоулки души человека.        Я обязана, просто обязана рассказать братцу Шэню о замысле Ло Бинхэ. Но император прав, гуй его раздери, пока сама не увижу иссохшую мумию в храмовом подземелье, я не стану бередить старую рану, такую же глубокую и таинственную, как омут у меня под ногами.        Ло Бинхэ так улыбался, что мне хотелось с размаху залепить ему оплеуху.        — Так ты согласна?        — При выполнении всех условий. И я не обязана хранить ничего в тайне.        — Конечно, — вид у императора сделался совсем довольным. — А теперь скажи, ты больше не злишься на меня, моя А-Мин?        — Я никогда бы не посмела злиться на государя императора, — ответила я желчным сухим тоном.        Император рассмеялся.        Перед дверью в комнаты А-Тянь я помедлила, собираясь с силами. Та солнечная девочка, которую я знала, не стала бы злиться на свою беспутную госпожу за промедления и пустые угрозы незадачливому поклоннику собственной служанки.        Но люди меняются под давлением обстоятельств. Девица Чжу Тянь пережила пытки и слепоту, потом поверила в мои слова насчет скорого исцеления, потом случился пожар во дворце и больше мы не виделись.        Хороший человек сразу навестил бы того, кого считал больше, чем прислугой — преданным другом, верным товарищем, когда-то единственным доверенным существом в огромном непонятном дворце.        Но я не хороший человек, я слишком крепко вцепилась в Шэнь Цзю, в который раз поставила его выше А-Тянь. Совершенно несправедливо для нее, но я со стыдом понимала, я сделаю так снова, если придется.        Девица Чжу Тянь немало дорога моему сердцу, но братец дороже. Что ж, я плохой человек, который не может расставить приоритеты. Пусть так.        После разговора с Ло Бинхэ я ненадолго заскочила в Покои Тишины, рассказала Шэнь Цзю о своих планах на день, получила одобрение и намекнула, что надо бы поговорить об императоре, когда оба будем свободнее.        Ох уж этот император. Какого гуя ему требуется быть правым? Разве может этот жестокий и нелепый в своей несобранности человек, этот полукровка-демон, которому сила заменяет мозги, а член — здравый смысл, быть таким проницательным? Что за глупости, конечно, может, он ведь не одним только черным мечом и Небесным Столпом завоевал себе власть и земли, верно? …эх, а лучше б только ими.        Пока не явился какой-нибудь Се Юань, я все-таки собралась с духом и постучала в простую деревянную дверь.        — Войдите? — звонко полуспросили из комнаты. Я уже отвыкла от такой слышимости, не скраденной талисманами.        Откашлявшись, я вошла. Через плечо у меня висела лекарская сумка, и я вцепилась в холщовый ремень.        Комната, которую она теперь занимала, была просторной и светлой. Скромная ольховая мебель, узкие поручни вдоль стен, прозрачные занавески на окнах вместо ширм, на юго-западный манер.        А-Тянь, худенькая, в простом черно-красном халате дворцовой прислуги, сидела на постели, скрестив ноги, и ощупью пришивала на газовый шарф перламутровые пластинки. Медленно, выверенным движением она брала одну из глубокой миски, продевала в отверстие изогнутую иглу, похожую на лекарскую иглу для хирургии, нанизывала пластинку на шелковую нить и осторожно, проверяя пальцами, как легла, закрепляла рядом с другими. Получался ребристый узор, будто чешуя рыбы.        — Здравствуй, А-Тянь, — проговорила я, не отрывая взгляд от ее работы. Концы белой лены, закрывающей глаза, падали с узкого девичьего плеча до самого шарфа. Она только чудом ухитрялась не пришить и их тоже.        Иголка замерла над вышивкой.        А-Тянь подняла слепое лицо, вслушиваясь. Губы ее побелели.        — Г-госпожа? Моя госпожа Дун?        — Да, милая, это я. Прости, что так долго не заходила. И не вздумай мне тут кланяться!        Она поспешно отложила шарф, встала, покачнувшись, и сделала несколько вполне уверенных шагов.        Я поспешила подойти, стараясь издавать побольше звуков, поймала ее протянутые руки в свои.        А-Тянь деловито ощупала мои запястья, почти с первого раза нашла точку пульса, прижала пальцы.        — Госпожа… нервничает? Или спешила?        — То и другое, — улыбнулась я, хотя она не могла этого видеть. — Что еще?        — Еще госпожа, наверное, плохо спала, и, мне кажется, ее совершенствование чуть улучшилось.        — Телесные испытания закаляют дух, — процитировала я какой-то трактат. — Тем более незапланированные. Как ты здесь? Сильно злишься на меня?        Кажется, она искренне удивилась.        — О чем госпожа говорит?! Эта ничтожная тревожилась за госпожу Дун и не посмела бы злиться! Госпожа ведь путешествовала с императором, но… но все-таки не забыла ничтожную.        — Мастер Шэнь обещал заботиться о тебе в мое отсутствие.        — Господин наместник Шэнь позаботился, — закивала она. — У ничтожной есть комнаты и помощницы, и нет никаких обязанностей кроме как учиться мелкому ремеслу. Еще ко мне разрешено приходить А-Юаню… — ее щеки вспыхнули румянцем. — То есть, подмастерью Се!        — Я знаю, — я аккуратно высвободила руку и подтолкнула А-Тянь обратно к постели. — Идем, сядешь. Я говорила с Се Юанем накануне. Прости, что не зашла, император ждал меня и других сестриц во дворце.        — О, эта ничтожная слышала новости! — она послушно села и тут же подпрыгнула. — Неужели все правда?! Император Ло правда отказался от всего «цветущего сада» разом?! Во дворце только об этом и говорят! Но если так… госпожа Дун теперь не Дун-фэй?        — Теперь нет, — я придвинула себе низкий пуфик, села у ее постели, так, что если бы она могла видеть, смотрела бы на меня сверху вниз. Держу пари, ей бы это не понравилось.        — А как же теперь?..        — Император Ло своей волей назвал меня мастером-лекарем, — я похлопала ее по колену. — И пообещал мне, что через пару дней мы сможем, наконец, заняться твоими глазами. Я только проведу ревизию в палатах врачевания.        А-Тянь замерла.        — Госпожа… серьезно?! Может… госпоже не стоит утруждаться? Эта ничтожная служанка слишком бесполезна, чтобы тратить на нее такие силы… тем более, император…        — Не смей говорить глупости! — отрезала я. — И, кстати, разве я не велела тебе прекратить называть себя «ничтожной»? Как только к тебе вернется зрение, я собираюсь предложить тебе ученичество, раз уж я теперь мастер, так что отвыкай от этих комнатных манер, поняла меня?        А-Тянь совсем растерялась и только хватала ртом воздух. Белая повязка на глазах увлажнилась. Хвала небожителям, больше не было кровавых разводов.        — Госпожа… госпожа, правда? Госпожа серьезно?        — Абсолютно, — повинуясь порыву, я встала и честно предупредила. — Сейчас обниму тебя. Ничего?        — Госпоже не стоит… — смущенно пробормотала она, но покорно замерла, когда я села рядом и бережно прижала ее к себе. Девичье сердечко колотилось пойманной птицей.        — Ох, госпожа…. — «усики цикады» защекотали шею, легонькая головка прижалась к моему плечу. — Эта ничтожн… эта А-Тянь так волновалась за вас. Еще когда пожар вспыхнул… у нас тут среди комнатных девушек жуткие слухи ходили. Просто ужасные.        — Это какие?        — Всякие, — она тихо шмыгнула носом. — Говорили, госпожа Первая Супруга смертельно ранила императора и потому он исчез. Или император давно мертв и перед смертью господин наместник заставил его передать власть… или что император в заточении вместе с Первой Супругой. Потом, когда стало понятно, что господин наместник не позволит множить домыслы и не собирается уступать слухам, после того, как господин наместник казнил заговорщиков… тогда заговорили, мол, он на самом деле на страже трона императора Ло… еще говорили, за заговором стоит древний демон, отец императора.        — Это-то откуда известно?        А-Тянь пожала плечами.        — Так говорят. Господин наместник прислал помощниц и строго наказал им обращаться с ничт… с этой А-Тянь как со знатной дамой, как они сказали. Мы даже подружились, и у этой А-Тянь бывает довольно много гостей. Они приносят разные новости. Я спрашивала о госпоже Дун, и мне отвечали только, госпожа странствует вместе с императором… знаете, как я боялась?! Говорили ведь до того, что император то ли мертв, то ли заточен, то ли окутан чарами! Мне так хотелось спросить господина наместника, но он зашел сюда лишь раз, в самом начале, отдал распоряжения и сказал только, госпожа жива и будет в порядке!..        — Тихо, тихо, — я погладила ее по худенькой спине, успокаивая дрожь. — Мастер Шэнь тебе не соврал, видишь? Я жива и в порядке. А теперь лучше расскажи мне, чему еще научил тебя Се Юань, не только же пульс считать?        И следующие полстражи мы проговорили о медицине, о тех книгах, которые Се Юань читал ей вслух и тех простых техниках, которые смог ей объяснить.        Как наставник он оказался вполне толковым человеком, жаль, что откровенно мне не нравился. С другой стороны, он явно нравился А-Тянь, хотя она, конечно, все отрицала и называла своего поклонника лишь «полезной компанией».        К теме глаз мы больше не возвращались.        Потом комнатные девушки в черно-красном принесли обед. Они весело перешучивались, потом увидели меня, побледнели все как одна и рухнули ниц, едва не побросав подносы.        — Госпожа главный мастер-лекарь Дун!        Воистину, с чудовищной скоростью разносит ветер слухи по этому Цветочному Дворцу.        — Не нужно этого, — попросила я. — Тем более, я уже ухожу. До завтра, А-Тянь. Я приду, как только смогу.        — Конечно, госпожа, — кивнула та с дрожащей улыбкой. Щеки ее румянились смущением и как будто тайной гордостью. — Эта А-Тянь будет ждать.        У начала коридора, ведущего помимо прочего к комнатам моей пока-еще-служанки, маялся Се Юань, прижимающий к груди какие-то свитки.        Завидев меня, он вздернул нос и отчаянно покраснел внушительными ушами. Потом спохватился и поклонился.        — Госпожа Дун!        — Младший Се, — я протянула руку. — Ну-ка показывай, что у тебя там.        Мальчишка отчетливо скрипнул зубами, но протянул мне свитки.        — «Заметки мастера У о движении энергий»? Довольно толковые, как я помню, хотя и поверхностные.        — Я обещал прочесть их деве Чжу Тянь, — подразумевалось, наверное, «и прочту, даже если вы не одобрите».        — Конечно, — сладко улыбнулась я. Интересно, а в лекарских палатах всех уже просветили касательно их нового положения? Или чопорные старики придержали распоряжение в надежде, что само рассосется? — В таком случае, не смею задерживать. Скоро увидимся, младший Се.        Судя по выражению его лица, меньше всего он собирался «скоро увидеться».        Ну ничего.        Я сочла эту встречу неким знаком и, тщательно заправив за ухо челку, направилась в сторону тех самых лекарских палат.        Ло Бинхэ с утра предлагал составить мне компанию, мол, присутствие императора даст почтенным мастерам Жу и Фэну более полно осознать положение вещей. Я отказалась. Императорский указ «почтенные мастера» получили еще накануне вечером, стало быть, в курсе дел. Если заявлюсь вместе с его величеством, сразу же распишусь в собственной неуверенности.        Так что нет, этой старушке придется справляться самой.        Императорские лекарские палаты стояли незыблемо, как прежде: просторный светлый павильон, красные карпы кои тушью начертаны на раздвижных дверях, в обширных теплицах вокруг — обычное весеннее оживление, младшие лекари в темно-синих форменных ханьфу снуют туда-сюда.        Завидев меня, они останавливались и кланялись, косились с сомнением, однако вежество блюли до последней черточки.        — Приветствуем мастера Дун! Госпожа мастер-лекарь!        Мне сразу же стало очень не по себе. Один из подмастерий услужливо распахнул двери, и я оказалась в до боли знакомом зале с деревянными колоннами и демонстрационными столами вдоль стен. Здесь пахло смесью трав, солей и концентрирующих растворов, и все взгляды, кажется, сразу обратились на меня.        — Госпожа мастер Дун, — раздался зычный голос. — Великая честь вновь приветствовать вас в наших стенах!        Мастер Фэн ничуть не изменился за эти несчастные месяцы: тот же ширококостный крепкий мужчина в летах, те же длинные косицы в седой бороде, только на бронзово-желтом лице прибавилось морщин, да густые кустистые брови еще ниже нависли над темными, глубоко посаженными глазами.        Он поклонился мне, сложив перед собой руки.        Я возвратила поклон. Улыбнулась, хотя не испытывала к нему приязни.        — Для этой Дун также большая честь вновь находиться в лекарских палатах цветочного дворца. Мастер Фэн знает об императорском указе?        — Императорским указом, — он льстиво заулыбался в ответ. — Все палаты переходят в подчинение госпожи, если на то будет ее милостивая воля. Госпоже что-то угодно? Этот Фэн помнит, госпожу интересовали книги? Может, трактаты и редкие свитки…        — Прежде всего госпожу интересует состояние дел, — не дала я ему шанса. — Я хочу полностью осмотреть палаты, включая все потайные комнаты, получить на руки подробный план помещений, приходно-расходные книги и записи о закупках, описи складов и врачевальные журналы.        — Журналы? — косички в бороде мастера Фэна возмущенно встопорщились. — Но разве госпожа Дун не приверженец врачевальных правил, разве тайны пациентов не должны оставаться тайнами?        — А что, лекари Цветочного Дворца вносят тайны пациентов в официальные записи? — приподняла я бровь и понадеялась, что похожу на братца Шэня. Надо было надевать зеленое платье вместо серого.        Мастер Фэн поспешил заверить, что, разумеется, ничего подобного, и журналы предоставят госпоже в кратчайший срок, о чем немедленно распорядился троим подмастерьям, глядящим на меня с тревогой и любопытством.        — Где мастер Жу? — спросила я. Мастер Фэн разулыбался снова. В темных глазах плеснуло раздражение.        — В лабораториях, если госпоже угодно, мы немедленно посетим их.        — Отлично, госпоже угодно! С них и начнем осмотр.        В прошлые разы никакие лаборатории мне, конечно, не светили. Я вообще не бывала в части павильона, отведенной под исследования, потому старалась выказывать поменьше любопытства и пореже вертеть головой.        Лабораторное крыло встретило нас прохладой и новой смесью запахов: виноградный спирт, вываренные железы белых пауков-гигантов, крушица, перечный мед, кошениль и толченая камедь. Короткий коридорчик вел в просторное помещение, разделенное на отсеки целыми занавесями из талисманов. Бумажные полоски цеплялись одна за одну и составляли настоящие защитные полотна.        Талисманы были повсюду. На стенах и потолке, на полу, они бахромой свисали с демонстрационных столов, крепились на кипящие котлы и ванны с вмороженными в лед животными ингредиентами. Подмастерья сновали со стопками бумаги туда-сюда, а несколько мастеров что-то оживленно обсуждали у большого стеклянного сосуда, из которого валил вонючий розовый дым. Среди этих господ я, сощурившись, разглядела знакомую лысину мастера Жу, явно увлеченного работой. Он держал по талисману в каждой руке.        — У нас принято большинство воздействий выносить на бумагу, — неохотно пояснил мастер Фэн. — Этим лекарское дело Цветочного Дворца отличается от большинства других техник. Мы работаем талисманом как инструментом, это гораздо безопаснее прямого воздействия на вещество или ци человека.        — Но прямое воздействие иногда необходимо, — возразила я, хотя вовсе не собиралась вступать в научный спор. Мастер Фэн поджал губы.        — Прямое воздействие глубоко и часто опасно для мастера не меньше, чем для пациента. Конечно, иногда не обойтись без вмешательства, но мы стараемся его минимизировать.        Я отчего-то вспомнила талисман на груди госпожи Бай в нашу первую с ней встречу, как раз здесь, в палатах. Тогда я все никак не могла понять технику, и вот, пожалуйста, дождалась объяснений.        Какой контраст, подумать только, как меняется мир и отношение окружающих, стоит только прикрыться императорским указом как щитом.        Эдак мне рискует понравиться!        Преисполнившись размышлений, я соизволила вежливо подождать, пока эксперимент с розовым дымом будет более-менее завершен, по мнению мастера Фэна. Ждать пришлось недолго, зато я успела оглядеться, приметить несколько запертых дверей и прикинуть, чем тут еще могут заниматься кроме попытки создать препараты из газа.        Мастер Жу заметил нас почти сразу, но присоединился только когда колба прекратила извергать новые клубы дыма. Тогда он и его помощники оставили ее остывать на столе и тут же рассыпались в извинениях.        — Просим прощения у госпожи Дун, никак не могли прервать процесс!.. что привело сиятельную госпожу?..        Я повторила свое намеренье провести инспекцию. Мастер Жу сотоварищи снова рассыпались в вежестве, как один уверяя меня, что здесь я не найду ничего интересного.        Мастер Фэн рядом клокотал от раздражения, но сказать ничего не осмеливался. Впервые в жизни я чувствовала себя будто в сверкающей броне с головы до пят. Эти люди ни во что меня не ставят, презирают меня и считают глупенькой фавориткой, это понятно. Но они ничего, совсем ничего не могут сделать, пока не знают, в каком нынче положении семья Хуань.        Зато знают, в каком положении выскочка-наместник Шэнь Цзю и сам так вовремя (или нет?) вернувшийся император.        Они и в самом деле ни во что меня не ставили. Мне приходилось цепляться за каждое неосторожное слово, через каждые двадцать шагов отказываться от отдыха, закусок и изучения каких-нибудь безобидных иллюстрированных свитков, а когда в нашей неспешной и на редкость выматывающей инспекции мы добрались до складов — лично проверять потайные комнаты. Благо, сменить принцип расположения тайных дверей тут никто не удосужился.        Разумеется, не прошло и стражи, когда я вновь, уже в присутствии вороха разнообразных лекарей и парочки спешно вызванных стражников отыскала запасы самых разных ядов, в том числе приснопамятный чай.        «Жуаньский нож» совсем скоро смогу находить с закрытыми глазами, вообще по запаху.        От шкатулки на полкомнатушки несло жженой костью.        — Разве, по официальной версии, в прошлый раз не я вам подкинула этот чай? — я скрестила руки на груди. Мастер Фэн до скрипа сжал зубы. Мастер Жу попытался рухнуть ниц.        — Простите, госпожа!        — Встаньте, — велела я. — Скажите, вы же знали, что меня назначили над вами, то есть, рано или поздно, я бы пришла. Неужели нельзя было уничтожить чай? За его хранение император казнит без суда.        — Все яды хранятся здесь для изучения, — мастер Жу подпустил в голос вкрадчивых ноток. — Госпожа ведь не думает, что кто-то посторонний может ими воспользоваться? Потому они и в сокрытой комнате, кроме того, мы ведем лабораторный учет.        Ну конечно они вели учет, хотя я и сомневалась, что основной приход и расход веществ так уж и отмечался в документах.        Но документы, конечно, попросила, за последний год, и мне принесли внушительную стопку книг со страницами, испещренными отвратительной лекарской каллиграфией. Я сама пишу будто курица лапой, и мой наставник тоже не уделял тонкому искусству иероглифов должного внимания, так что грех жаловаться.        Для инспекции бумаг мне попытались выделить кабинет. Я воспротивилась и устроилась прямо в главном зале, оставив мастера Фэна и мастера Жу при себе. Если будут на виду, глядишь, не смогут дать распоряжений о сокрытии чего-нибудь.        Работа оказалась долгая, нудная и кропотливая. Особенно отличились те самые яды, не только янь-жу, но и множество других, иногда причудливых, иногда смертельно опасных. Например, «три осени» или, как его называли в честь автора, «хоу Сици» уничтожали медленно и неотвратимо разрушали органы чувств в течение трех лет, а яд с трогательным названием «Неисцелимый» стремительно убивал всякое совершенствование, разрушая меридианы.        Здесь были споры демонических цветов, из которых варили сильнейшие весенние зелья, и вытяжка из вороньего ока, без затей отправляющая на тот свет, были змеиные яды и яды из шкур лягушек, яды, разъедающие кожу, и те, что сводят с ума, заставляя видеть красочные сны наяву.        Я попросила стопку бумаги, тушь и кисть. Приходилось выписывать цифры, много считать и не меньше — ходить проверять лично, взвешивать количество того или иного вещества в хранилищах.        Почти ничего не сходилось. С каждым моим замечанием мастер Фэн все больше бледнел и ярился, а мастер Жу становился все льстивей.        Солнце садилось. Главный зал лекарских палат постепенно погружался в сумрак, и подмастерья зажгли несколько «ночных жемчужин». У меня болела спина и слезились глаза, кривые строчки иероглифов прыгали перед глазами.        Стража скучала за моей спиной. Мысленно я похвалила себя за идею их позвать. Впервые рядом с полированными демоническими масками я чувствовала себя лучше.        — Хватит, на сегодня, — пришлось признать, когда мой живот в третий раз напомнил о вялом завтраке и пропущенном обеде голодным урчанием. Я обернулась к стражникам. — Позовите еще людей, здесь нужно все опечатать. Никто не должен подменить бумаги или избавиться от излишков. Я пока разбираю только опасные вещества, и здесь сам гуй за голову схватится.        — Может, госпожа желает отужинать здесь? — подкатился ко мне с поклоном мастер Жу.        — Госпожа не желает, — презрев приличия, я с наслаждением потянулась. Между лопаток ощутимо хрустнуло. — Лучше подумайте, что скажете императору, когда я подам ему доклад.        — Кто же знал, — едва слышно прошипел под нос мастер Фэн. — Что госпожа Дун окажется такой дотошной.        Я одарила его нежной улыбкой. Бедняга вымученно осклабился в ответ.        Да уж, великая честь грозит обернуться немалыми новыми проблемами. Нельзя не признать, что ресурсы и снабжение у палат огромны, но неорганизованность, косность и кое-где откровенное нарушение закона (любого здравого закона, не только императорских указов) делали их плохим подспорьем.        К тому же, с лекарскими палатами тесно связаны отец и дочь Хуань. А мы с братцем сходились насчет бывшего хозяина дворца Хуаньхуа.        Но на сегодня хватит, моя голова совершенно отказывается соображать. Так что раздав указания приумножившейся для «оцепления» страже и отмахнувшись от сопровождения, я оставила мастеров-лекарей вариться в негодовании и вышла в сад.        Не решат же они прикончить меня в ночи, верно?        Не решили, но лучше бы я взяла солдат. Сад дышал прохладой, голоса припозднившихся слуг и свет бумажных фонариков не разгоняли сонной вечерней неги. Природа расцветала, и плевать ей было на все ветры и интриги императорских павильонов.        В «нашей» части, примыкающей к Покоям Тишины, и вовсе было тихо. Тонкие силуэты моих теплиц (нужно бы проверить их завтра с утра) показались мне в темноте почти невидимыми. Молодая бамбуковая роща шелестела вокруг и уже, кажется, бесконтрольно расползалась в стороны.        На горбатом мосту через озерцо кто-то стоял. Я заметила не сразу и сначала подумала, это Ло Бинхэ — кто бы еще мог прийти сюда в такое время и всматриваться в едва пробивающийся из-под плотных экранов свет «ночных жемчужин» из окон? Потом поняла — нет, не он. Силуэт куда тоньше, пропорции другие.        На мостике стояла женщина. Охваченная нехорошим предчувствием, я поспешила по знакомой тропинке и, приблизившись, смогла разглядеть расшитое цветами ханьфу, газовый шарф на плечах и высокую прическу.        Не замечая меня, женщина смотрела на Покои Тишины, и только теперь я поняла: она стоит с другой стороны перил!        Тонкий силуэт чуть покачивался, будто влекомый ночным ветром. Пока она крепко держалась, но человек не выбирается за перила над омутом посреди ночи, если собирается стоять, крепко держась!        Сердце заколотилось в горле. В таких делах, я слышала, нельзя спешить. Нельзя делать резких движений, но полно, разве человек разобьется о воду, если бросится с такой ничтожной высоты? А утонуть просто так надо еще постараться.        Не таясь, я все-таки ускорила шаг.        — Госпожа!        Женщина вздрогнула и обернулась. Лицо белело в темноте, из высокой прически выбились темные пряди, ерошимые ветром.        — А, это ты, — равнодушно произнесла она. — Комнатная б-болонка А-Цзю. В детстве у меня была собачка, она в-всегда ему нравилась… — речь оборвалась шумным всхлипом.        Я поняла, что это госпожа Цю и что она безбожно, просто отвратительно пьяна. И все-таки ее слова заставили меня напрячься.        Я знала, что Шэнь Цзю убил ее брата, конечно, и он того не отрицал, но мы никогда не обсуждали это по-настоящему. Ведь для каждой смерти должна быть причина, Шэнь Цзю не из людей, убивающих по прихоти.        Я знала, что они были знакомы в юности, братец и госпожа Цю, во внутренних покоях можно было услышать самые разные слухи, хотя эта тема поднималась редко.        Госпожа Цю, говорили, вышла замуж за Ло Бинхэ не по любви, а в благодарность за помощь в отмщении за семью и клан. А милостивый император, что так заботится о всех своих «прекрасных цветах», подарил ей, женщине без золотого ядра, заботу, негу и власть титула старшей супруги.        Я поднялась на мостик, остановилась в шаге от покачивающейся фигурки.        — Госпожа Цю, что вы делаете?        — Н-чего, — пьяно усмехнулась та. — Люб-буюсь видами!..        Она опасно отпустила одну руку и махнула в сторону Покоев Тишины. Я невольно посмотрела туда же: размытый свет за окнами манил теплом и поздним ужином, который моховики подадут по первому требованию.        Если бы я взяла с собой стражу, можно было бы поручить госпожу Цю их заботам.        Отчего только меня вообще волнует ее судьба?        — Госпожа Цю не думала любоваться видами с берега?        Она рассмеялась, запрокинув голову, и едва не оступилась, но все-таки успела схватиться второй рукой за перила.        — Ха-ха-ха, знаешь!.. знаешь, болонка, я была девочкой и упала в пруд, и А-Цзю спас меня, а я сказала брату, что хочу А-Цзю своим мужем, я так любила его! Так им восхищалась, и мой брат любил его, и вся моя семья! А-Цзю ни в чем не нуждался, лучше бы он и меня тогда убил!..        Не знаю, хотела ли она, чтобы «А-Цзю» снова спас ее, если она упадет. Что творится в голове у пьяного человека?        — Госпожа Цю, — настойчиво позвала я. Сделала еще один крохотный шаг, уже обоняя окутавшие ее винные пары и яблочные благовония вперемешку. — Госпожа Цю, пойдемте отсюда. Поговорим на берегу. Если вы хотите видеть мастера Шэня, достаточно просто сказать, не нужно бестолковых истерик…        Ох, я слышала, что нужно уметь подбирать слова к людям в душевных метаниях. Но я слишком устала за этот длинный день, и потому ошиблась.        Смех Цю Хайтан перешел в горькое пьяное рыдание, и она, разжав пальцы, широко шагнула вперед.        Твою мать.