Яблоневая ветвь
24 августа 2023 г. в 15:47
Она рухнула в воду нелепо, подняв тучу брызг, и забилась, путаясь в рукавах, шарфе и набрякших подолах. Мне потребовалась пара мгновений, чтобы понять: Цю Хайтан не умеет плавать и всерьез собирается тонуть, распугивая несчастных рыб в черном омуте.
— Вот ведь Бездна и все ее зеленые гуи!
Я сбросила на мост лекарскую сумку и верхнее ханьфу, стиснула зубы и тоже сиганула вниз.
Холодная вода обожгла все тело, я вынырнула, мотнула головой, откидывая с лица налипшую челку, и в два гребка настигла барахтающуюся госпожу Цю. Та почему-то не кричала, молча билась в воде и шелке, и вцепилась в меня мертвой хваткой, острыми ноготками впилась в плечи, не помогая, только мешая, неподъемной извивающейся тяжестью потянула за собой.
Так дело не пойдет.
— Успокойся! — рявкнула я, отплевываясь. Рот наполнился привкусом взбаламученного ила. — Тут не глубоко!
На самом деле я не знала, глубоко ли. С моста омут выглядел именно омутом, сколько там ила на дне, сколько водорослей?
— …не умею плавать! — то ли всхлипнула, то ли простонала госпожа Цю. Ну конечно.
— Так на кой зеленый гуй ты полезла туда, тупоголовая дура?! Так ладно, я держу тебя, успокойся, ну же! Не дави мне на плечи, лучше обхвати, вот так, держу, держу же.
У меня уже сводило ноги. Губы Цю Хайтан посинели и дрожали. Она послушно прекратила цепляться, мертвой хваткой повисла на мне и перестала барахтаться.
До берега не так уж далеко.
— Эй! — завопила я что есть мочи. — Помогите нам! Мы здесь!
И, стараясь двигаться плавно и не давать холоду проникнуть за барьер заструившейся по телу ци, погребла вперед, к зарослям аира, через каждые два чи пробуя нашарить ногами дно.
Когда, наконец, я встала, потонув в иле по щиколотку, и по шею в воде и с обмершей госпожой Цю на буксире, к берегу уже бежали серокожие демоны от теплиц. Их расписные костяные пластины-доспехи гремели при каждом шаге.
— Госпожа! Госпожа Дун! Что случилось?!
Двое из четверых с шумом вломились в озеро, ломая аир, расцепили нас с Цю Хайтан, один подхватил на руки ее, другой — меня. Я задергалась.
— Не надо, опусти на землю!
— Госпожа, как же так вышло? — прогудел демон в ответ, но поставил меня только когда мы оказались на берегу. Почтительно отступил на шаг. Его товарищ продолжал держать обмякшую рыдающую госпожу Цю будто мешок с травой.
Двое других тут же засуетились, сбегали на мост, принесли мои вещи. Я была мокрой насквозь, вода стекала ручьями.
Демоны шумно отфыркивались.
— Госпожа Цю пьяна, — простучала я зубами. Использовать ци для согревания все еще получалось из рук вон плохо. — Это был несчастный случай.
Серокожие гиганты с сомнением переглянулись, но не стали ничего говорить. Я тут же преисполнилась к ним теплом и благодарностью.
— Вы все четверо достойны награды. Подумайте, чего бы вы хотели в пределах разумного, завтра я вас выслушаю.
— Спасибо, госпожа, — хором загудели демоны. — Этим не нужна награда за помощь госпоже Дун. Государь дал понять, какая это честь.
— И все равно, — меньше всего на свете я хотела быть обязана кому-то из-за госпожи Цю. — Подумайте и скажите, вы поняли? А сейчас несите ее в Покои Тишины.
Да уж, братец Шэнь будет просто счастлив.
Не желая ставить его в неловкое положение, я велела всем остановиться на крыльце и постучала в дверь.
Шэнь Цзю отворил через три вдоха, лично, и, сощурившись, оглядел живописную композицию на своем пороге.
— Какого гуя здесь произошло? Ты решила искупаться под луной?! И что… что она здесь делает в таком виде?!
Цю Хайтан, совершенно обессиленная, только всхлипывала, уткнувшись лицом в наборный демонический доспех. Несущий ее серокожий страж выглядел смущенным.
— Я все объясню через мгновение, — пообещала я. — Но, может, сначала, пустишь нас в тепло? Еще неизвестно, кто все это видел.
Он посторонился и отошел к столу, прозвонил в колокольчик. Мы зашли вереницей, я притащила для госпожи Цю бамбуковую подушку, и одни демоны удалились, оставив несчастную где я велела и возвратив мне вещи. На смену им явились другие, моховики с ведрами горячей воды.
— Помогите ей раздеться, — велела я, раздеваясь самостоятельно. Шэнь Цзю все это время ждал, скрестив руки на груди.
— Ну? — вопросил он, пока я растиралась теплым полотенцем, наплевав на наготу, а Цю Хайтан слабо сопротивлялась попыткам избавить ее от мокрых холодных шелков.
Я вздохнула.
— Я возвращалась из лекарских палат и увидела человека на мосту возле нашего озерца. Не думала, что кому-то когда-то вообще придет в голову с него прыгать! Но госпожа Цю пьяна как сапожник, хотя, наверное, уже меньше. Холодная вода протрезвляет. Она стояла на мосту и несла бред, я попыталась ее успокоить, но не вышло, и пришлось вытаскивать ее из воды. Она не умеет плавать.
— Замечательно, — процедил Шэнь Цзю. — Просто прекрасно. Ладно, если бы она в самом деле утонула, мог выйти скандал.
Об этом я не подумала, но оправдание было не хуже прочих.
— Скандал также выйдет, если она умрет от воспаления легких.
— Не умрет, она ведь накачена ублюдочной кровью. Мы можем позвать его, и пусть сам разбирается с бывшей женой.
— Ты что, хочешь его видеть? — хмыкнула я. Братец скривился.
— Шутишь? Но возиться с этой женщиной я хочу еще меньше.
Тем не менее, он помог мне погрузить бедняжку в горячую ванну и без возражений принес нужные снадобья с полок.
Я с наслаждением натянула сухие штаны, накинула шерстяное нижнее ханьфу, опустилась перед Цю Хайтан на колени, чуть ли не силой разжала намертво сцепленные зубы и влила один за одним согревающий настой, микстуру, разгоняющую кровь, и состав, нейтрализующий алкоголь.
Госпожа Цю послушно глотала, лежа в купальной бадье безвольной тряпичной куколкой. Ее колотила крупная дрожь, кожа была ледяной, несмотря на горячую воду, но медленно согревалась.
Теперь, при свете «ночных жемчужин», я смогла рассмотреть ее лучше: следы бессонных ночей на лице, без косметики совсем не таком вечно юном, как мне показалось в первую встречу, морщины в уголках прозрачно-серых глаз, все еще мутных и расфокусированных. Маленькая трогательная родинка под выпуклой нижней губой. Мягкие изгибы фигуры, пышная грудь и широкие бедра, не чета жилистым телам заклинательниц. Если регулярно совершенствуешь тело и дух, никогда не дождешься такой зрелой женственности. Конечно, я знала, что госпожа Цю не сформировала золотое ядро, но у нее все же текло по меридианам ци больше, чем у смертного человека. Да и кровяные паразиты императора…
Пульс у нее бился неровно, западал, но постепенно, очень медленно выравнивался.
Оставив госпожу Цю отогреваться под присмотром моховиков, я отошла, шлепая босыми ногами по ковру и поймала цепкий взгляд Шэнь Цзю.
— Что она говорила?
Я замялась. Шэнь Цзю все понял верно.
— Обо мне, не так ли?
— О тебе, — согласилась я. — Но ничего такого, чего бы я не слышала раньше. Ты в самом деле был с ней помолвлен?
Он кивнул с кислым видом.
— К несчастью. То есть, нет, не совсем так. Цю Хайтан… можно сказать, она в некотором роде относилась ко мне по-человечески, единственная в доме Цю.
— Я никогда не спрашивала тебя о доме Цю, ты сказал однажды, это история для другого раза.
— И я все еще не собираюсь об этом говорить, — отрезал он. — Если захочешь, можешь расспросить Хайтан. Думаю, ей найдется, что тебе поведать об этом мастере, она умеет удивительно избирательно видеть правду.
— Она сказала, — медленно проговорила я, понизив голос. — Что захотела тебя в мужья и ее брат это устроил. Что ты ни в чем не нуждался в их доме. Звучит… странно.
— Ничего странного, — братец отвернулся. Распущенные черные волосы гладью скользнули по спине. Как отросли… Он был одет в просторное домашнее ханьфу цвета цин, как всегда, безо всяких украшений. Даже драконья печать осталась лежать на столе. — Хайтан действительно захотела видеть меня своим мужем. Мне было тринадцать или четырнадцать, не знаю точно.
— Как так?
— Подумай своей дурной головой, — посоветовал он с сухим смешком. — Я понятия не имею о дате своего рождения, вот как. И я уже сказал, что не хочу об этом говорить. Иди, возись с утопленницей, если тебе так хочется.
— Если ты хочешь, — медленно проговорила я. Осознание какого-то страшного, невозможного факта билось в моей голове подобно пульсу, такое ясное, что я пока не могла его сформулировать. Черные глубины омута снова распахнулись под ногами. — Если хочешь, давай пошлем записку императору, пусть забирает эту женщину куда пожелает. Мне не так уж важно утешить и спасти всех страждущих, как ты, должно быть, думаешь. В этой ситуации я просто действовала интуитивно.
— Брось, ты все правильно сделала, — он, наконец, повернулся ко мне. Протянул руку, и я сжала его ладонь. Холодная и сухая. — Я ведь сказал, скандал нам не нужен. Давай, приводи ее в чувства.
Братец отошел и сел к столу, демонстративно придвинул к себе стопку бумаг и постучал по мерцающей рядом «ночной жемчужине», делая свет поярче.
Я вернулась к купальной бадье, куда демоны-моховики исправно подливали горячую воду.
Цю Хайтан лежала, откинув голову на бортик, и смотрела в потолок полными слез глазами. Вином от нее больше не пахло, только полынной протрезвляющей настойкой, длинные темные волосы плыли в воде точно озерная тина.
Я снова пощупала пульс у нее под челюстью. В норме.
— Госпожа Цю в порядке?
— Разве я могу быть в порядке? — прошептала она, едва разомкнув пересохшие губы. — У меня ничего, ничего не осталось! Ни семьи, ни мужа, ни чести, ни гордости!
Слезы побежали по вискам, потерялись в мокрых волосах.
— Это не повод пить столько вина, — наставительно заметила я, чувствуя себя на редкость глупо.
— А что тогда повод?
— Не знаю, рождение первенца? Победа в войне?
— Это поводы мужчин, — она прикрыла глаза и попыталась погрузиться в воду с головой. Я не позволила, удержала за белое плечо. — У женщины нет повода утратить в вине разум кроме горя, мастер Дун. Ты ведь теперь мастер Дун, верно? Девица с гор, взлетевшая дальше, чем ей снилось.
— Уж поверь, — тоже отбросила я вежество. Какой смысл любезничать с человеком, который ни во что тебя не ставит? — Положение при дворе — последнее, о чем эта Дун видит сны.
— Предел мечтаний собаки — служить хозяину. Но поверь, он предаст тебя, как предал меня и мою семью, как предал своего ученика и свою школу!
Позади меня что-то хрустнуло. Я оглянулась через плечо.
Шэнь Цзю невидящим взглядом уперся в бумаги. Кисть в его руке разломилась надвое, по аккуратным столбцам иероглифов документа расползалась уродливая клякса туши.
Гнев вспыхнул во мне как сухая трава от искры. Я стиснула зубы и сдержалась, хотя больше всего хотелось все-таки ее утопить, хотя бы в ванной.
Вместо того я встала, оправила рукава. Демон-моховик безмолвно подал мне короткое полотенце, я отерла руки.
— Помогите ей выбраться и принесите простой халат.
За братцем Шэнем никогда не застревало ответить на оскорбление троекратным оскорблением, а здесь промолчал.
Чтобы не сказать лишнего, я молчала тоже.
Демоны попытались помочь Цю Хайтан, как я велела, но она с гневом оттолкнула их зеленые руки и неуклюже выбралась самостоятельно. Схватила халат вперед полотенца, накинула. Плотный лен моментально намок, облепил фигуристые изгибы.
Я скрестила руки на груди. Шэнь Цзю за столом сидел неподвижно.
Госпожа Цю по очереди смерила нас презрительным взглядом, потом, кривясь, оглядела наши покои, близко стоящие друг к другу постели, не разгороженные ширмой, мужские и женские одежды вперемешку в сундуках, и снова обратилась ко мне.
— Значит, правду говорят, и ты путаешься с ним, презрев брачные клятвы, а Бин-гэ вам все позволяет! Да ты просто уродливая шлюха, возомнившая себя великим врачевателем!..
Ни одна истерика не послужила бы в тот момент для меня оправданием. Я шагнула к ней и без замаха влепила короткую оплеуху.
— Не смей оскорблять меня и мое ремесло в моем доме.
Она отшатнулась, голова ее дернулась. На бледной нежной щеке вспыхнул алый след.
— Ах! Да ты!.. — бортик купальной бадьи так некстати подвернулся ей под колени, и Цю Хайтан с громким плеском рухнула обратно в воду, окатив меня, демонов и все вокруг тучей пахнущих травами брызг.
Шэнь Цзю выдохнул сквозь зубы, отшвырнул сломанную кисть на стол и встал.
— Нет, это решительно невозможно! Сначала ты притаскиваешь к нам мокрую крысу, потом потакаешь ее нападкам, и вы обе совершенно не даете мне работать!
Таким я еще никогда его не видела. Ни разу Ло Бинхэ, как ни стремился он пробиться через броню «учителя» хитровыдуманными манипуляциями и показательным кровопусканием, не удалось взбесить Шэнь Цзю так, как это удалось госпоже Цю одним присутствием и парой истерических фраз.
— Работать?! — закричала она, сидя в купальной бадье с голыми ногами наружу, нелепая и растерзанная. — Я мешаю тебе работать! Да ты взглянуть на меня боишься, всегда боялся, даже на суде ни разу не посмотрел на меня! За что ты так со мной, хотя бы скажи, почему?! Почему?! Почему ты не остался гнить там, в тюрьме, зачем раз за разом ломаешь и крушишь все вокруг меня?! Ты отнял у меня брата и семью, отнял мужа, дважды отнял положение и спокойную жизнь! Чем я заслужила это?! Чем, А-Цзю?!
Я махнула демонам, те засуетились, достали ее, брыкающуюся, из воды и скрутили. Хорошо, что среди свежесваренных сегодня с утра отваров была крепкая успокоительная настойка из макового молока и конопляной вытяжки. Она готовится просто, хотя и не так проста в использовании, но бьющейся в моховицкой хватке женщине не повредит глоток.
Один демон держал ее, другой помог мне разжать ей челюсти, и я заставила Цю Хайтан выпить столько снадобья, сколько сочла нужным.
Спустя несколько долгих вдохов она обмякла, мутные глаза закатились.
Шэнь Цзю длинно выдохнул.
— Еще немного, и я все-таки выдерну звереныша сюда. Пусть сам разбирается со своими ненормальными девками.
— Мне кажется, — не удержалась я, о чем тут же пожалела. — Она в какой-то мере и твоя ненормальная девка. Не хочешь помочь?
— Не хочу, — братец непередаваемо скривился. — Ты ее притащила, ты и возись.
— Она сказала, ты боишься на нее взглянуть.
— Не боюсь, просто не вижу смысла. Прошлое в прошлом. Я говорил тебе, я действительно убил ее брата, убил всю ее семью, сжег ее дом, а жизнь сохранил только ей и нескольким ее служанкам. И сделал бы так снова.
— Я помню, — вздохнула я. — И помню, что говорить об этом ты не хочешь.
— Какой смысл? — он махнул демонам рукой. — Посадите ее на топчан, вон на тот, у стены, и переоденьте, она полпалочки проведет овощем, если я правильно помню состав этой дряни, — и без перехода продолжил. — Прошлое действительно в прошлом. Сейчас осталось только мое слово против ее слова. Даже если у меня была причина, кто докажет, что я тебе не солгу?
— Разве мне когда-нибудь нужны были доказательства? — я подошла к нему. Нас разделял стол, тушь растеклась по бумагам, безнадежно запятнав наверняка важные документы о дворцовых расходах за месяц. — Успокойся, братец, я ни о чем не собираюсь тебя спрашивать.
— Но хотела бы узнать? — усмехнулся он краем узкого рта.
— Конечно бы хотела. Если от того, что расскажешь, тебе станет легче. А если не станет — то и говорить не о чем.
Шэнь Цзю бросил на Цю Хайтан один-единственный болезненный взгляд. Сжал кулаки.
— По-хорошему, я в самом деле перед ней виноват. Нужно было убить ее тогда тоже, но я… не смог. Поддался чувствам, ха-ха. Я ведь говорил тебе, привязанность — страшная слабость, Сяомин.
Я все-таки обошла стол и честно предупредила.
— Сейчас обниму.
Шэнь Цзю только хмыкнул.
— Да я уже понял. Как бисер перед свиньями, никакого толка. Объясняешь ей, объясняешь…
И крепко прижал меня к себе, ткнулся лбом мне в плечо. Я легонько гладила узкую спину, прижималась щекой к гладким распущенным волосам и чувствовала, как неровно стучит в груди его сердце. Мое отзывалось ему тем же рваным заполошным ритмом.
Цю Хайтан пришла в себя спустя половину палочки благовоний, братец Шэнь верно понял и состав, и дозировку. За это время демоны успели снова переодеть ее в сухое и выразить свое отношение хоровым музыкальным свистом, а мы с Шэнь Цзю разобрали заляпанный тушью беспорядок и молчаливо сошлись во мнениях.
Госпожа Цю застонала и свернулась на топчане клубком, затряслась в мелкой дрожи. Потом открыла глаза, слегка недоуменно оглядела комнаты. Приподнялась на локте, стыдливо запахивая слишком тесный для таких, хм, выдающихся форм ворот моего нелюбимого бледно-розового ханьфу.
— Госпоже Цю нечего стесняться, — я подошла поближе, остановившись, однако, на безопасном расстоянии. — Учитывая, в каком виде госпожа Цю только что выступала перед мастером Шэнем и этой Дун.
— Голова… болит, — поморщилась она. Села ровнее и прижала к вискам костяшки пальцев. — Что ты мне дала?
— Всего лишь успокаивающий настой. Голова госпожи Цю болит от слез, потрясений и выпитого вина. Кстати говоря, если бы здесь был государь император, госпожа бы не отделалась только мигренью.
— Почему я все еще здесь?
— Не вышвыривать же тебя в ночь, — неожиданно вмешался Шэнь Цзю. — Того и гляди, снова решишь утопиться.
Он, видимо, окончательно взял себя в руки и теперь придирчиво следил, как моховики разливают свежезаваренный чай. Пока туда-сюда, он догадался послать одного из них на кухни за поздним ужином. От запаха закусок мой рот наполнился слюной. М-м, кажется, холодная утка с гранатовыми зернами, острые рисовые лепешки, булочки с патокой, кислый соус из дикой сливы…
Цю Хайтан обхватила голову руками, локтями уперлась в колени и всхлипнула.
Шэнь Цзю закатил глаза.
— О, нет, только не снова, только не по второму кругу!
— Как ты можешь быть таким жестоким? — прошептала она.
— Жестоким? Сяомин вытащила тебя из озера, хотя надо было оставить тонуть, помогла протрезветь и согреться, и чем ты ей платишь?
— Я научилась у тебя, — зло пробормотала она, не поднимая головы. — Злом отвечать на добро, ядовитой иглой на ласковое слово.
— Эй, не надо приписывать мне несуществующее добро, — возмутилась я. — Ты сам сказал, братец, что у нас будут проблемы, если в нашем озере утонет бывшая Цю-фэй!
— Стража от теплиц вполне могла бы утащить ее куда-нибудь подальше, на теплицы все равно никто не покушается.
— Самому-то даже в голову не пришло распорядиться!
— Пф, я просто не стал ограничивать твои порывы помочь всем страждущим. Твой наставник знаменит идиотским альтруизмом, и ученица, видно, вся в него.
— Эй-ей, а вот наставника моего не трогай! Это нечестно, я-то ничего не знаю о твоем!
— Что можно знать о человеке, который уже вознесся в Небесные Чертоги и, я точно уверен, плевать хотел на всю Поднебесную скопом? Для меня он сделал что мог.
— Как мило, что братец это признает.
Цю Хайтан выпрямилась. Глаза ее снова увлажнились, но закатывать новую сцену она, кажется, раздумала.
— Может, хватит говорить так, будто меня здесь нет?!
— А госпожу Цю здесь никто не держит, — моментально отозвался Шэнь Цзю. — Но если госпожа раздумала все крушить и вести себя хуже базарной бабы, она может убираться прочь или поужинать с нами. Сяомин голодна.
Я почувствовала странную смесь гордости, тепла и несерьезной детской ревности. Улыбнулась.
Цю Хайтан прижала ладонь ко рту, на миг зажмурилась.
— Может, если ты… то есть, если м-мастер Шэнь не против, я выпила бы… чаю.
Это определенно было предложение перемирия. Мы с Шэнь Цзю переглянулись опять. Я незаметно пожала плечами, он вздернул подбородок.
Мне, на самом деле, вовсе не хотелось отдирать корку с его старых душевных рубцов, не хотелось смотреть в темные озерные глубины, но только он мог решить, всерьез ли предлагал женщине из своего прошлого-о-котором-мы-не-говорим «переговоры» таким завуалированным способом.
Тем более теперь, когда титулы старших супруг превратились в пустой звук и Цю Хайтан не имеет, кажется, никакого веса при дворе. Она ведь не ахти какой заклинатель, и родовитой семьи за ней не стоит… благодаря тому же Шэнь Цзю.
То была одна из самых странных трапез в моей жизни, притом, что в моей жизни в последнее время крайне много странных трапез.
Разлитое в воздухе напряжение можно было почти увидеть, если сощуриться, оно звенело между нами, концентрируясь по углам стола.
Цю Хайтан цедила чай, сидя на бамбуковой подушке, и не притронулась к еде. Руки у нее дрожали, левая щека краснела следом моего удара, узкое в груди ханьфу то и дело грозило распахнуться, и она раздраженно поправляла его снова и снова.
Невозмутимости Шэнь Цзю позавидовали бы просветленные монахи легендарных аскетических монастырей далекого севера. Он подцеплял палочками крошечные засахаренные цветы и шарики из виноградного желе, элегантно ел, придерживая широкий рукав и искусно делал вид, будто не происходит ничего странного.
Я наложила себе побольше утки и лепешек, полила все доброй порцией сливового соуса, добавила битых огурцов и некоторое время молча наслаждалась едой, не слишком заботясь о манерах.
В конце концов, я всего лишь горская девица, не воспитывалась в благородных кругах.
Цю Хайтан все косилась то на меня, то на братца. Мы, все так же соблюдая молчаливое согласие, ждали, когда же она не выдержит.
Момент истины настал, когда с уткой и огурцами было покончено, и я вымазывала остатки соуса обрывком толстой, еще теплой лепешки.
Чашка госпожи Цю звонко стукнула по столу.
— Как же так вышло?!
— О чем госпожа говорит? — уточнила я, поспешно проглотив.
Она скривила губы.
— Я ни разу не спускалась в Водную Тюрьму, но сестрица Чуньхуа много о чем рассказывала. Я чувствовала себя отмщенной, у меня было легко на сердце… а потом появляется госпожа мастер-лекарь Дун. Дун-гуйжэнь, очередная случайная любовница Бин-гэ, на которой он женился, потому что слишком благороден и тащит под венец любую, с кем разделит ложе!
— Госпожа опять переходит на личности, — приподнял брови Шэнь Цзю. — Если так, госпожа все еще может покинуть Покои Тишины и убираться к гуям лелеять в одиночестве свои обиды и страдания.
— Ты не делаешь это проще, — тихонько хмыкнула я.
Цю Хайтан несколько раз глубоко вздохнула. Уши и шея у нее покраснели, след удара на левой щеке сделался еще ярче.
— Эта госпожа… была несдержана. Она просит ее… извинить.
Шэнь Цзю благосклонно кивнул. Длинные ресницы Цю Хайтан увлажнились на миг, но она с собою совладала.
Под шумок я доела остаток лепешки, и братец как ни в чем не бывало придвинул ко мне блюдо с тушеным в красной капусте осьминогом, нарезанным кубиками и уже остывшим.
— Так все-так-кхи, — Цю Хайтан закашлялась, поспешно отпила глоток чаю. — Все-таки, как же так вышло? Как вышло, что мастер Шэнь здоров и сохранил совершенствование, будто годы заточения ничего для него не значат?
Шэнь Цзю молчал, и я поняла, что вопрос, видно, адресован мне. Осьминогам, видимо, придется подождать своей очереди.
— Госпоже Цю интересны врачевальные подробности?
Цю Хайтан поджала губы, а я, в свою очередь, пожала плечами.
— Что ж, хорошо, если братец не против. Эта Дун изобрела способ выращивать плоть на месте ампутации, задействовать ресурсы организма в сочетании с некоторыми веществами, проводящими ци и схожими по структуре с человеческой плотью на уровне энергий…
Ее глаза медленно стекленели, пальцы все сильнее сжимали чашку. Про себя я самодовольно усмехнулась.
— Иными словами, — со смешком перебил Шэнь Цзю и шелковым белым платком утер губы от сахарной пудры. — Сестрица Сяомин нашла способ сделать из «человеческой палки» полноценного человека, и за это наш государь император даровал ей титул мастера. Вполне заслужено.
— Из… «человеческой палки»? — без голоса проговорила Цю Хайтан, переводя взгляд с меня на него. — А-Цзю?..
Шэнь Цзю только презрительно скривился и потянулся за тонко скрученными рулетиками с патокой и манго. Для меня они были приторно-сладкими, а ему нравились.
— Госпожа Цю только что сказала, что знает о происходившем в Водной Тюрьме, — заметила я, все-таки воздавая должное осьминогам. Нежное тушеное мясо, кисло-сладкое, с перчинкой, таяло на языке. Иногда только хорошая еда может скрасить тяжелый разговор, точно вам говорю.
— Сестра Чуньхуа… то есть, госпожа Хуань говорила, что м-мастер Шэнь получил по заслугам, — Цю Хайтан теперь смотрела в чашку. — Я… я ненавижу его всем сердцем, но… сколько лет?
— Много, — отрубил Шэнь Цзю. — Это не важно. Надеюсь, твоя ненависть удовлетворена.
— Она никогда не будет удовлетворена! — вскинулась она. Чай выплеснулся ей на руки и рукава. Я вздохнула.
— Обязательно так делать? Госпожа забыла, что халат принадлежит этой Дун?
— Пусть госпожа Дун меня простит, — процедила госпожа Цю, сверкнув глазами. — Эта Цю пришлет вам новый халат взамен, соответствующего качества.
— Не стоит, не стоит. Просто пусть госпожа Цю будет сдержанной. Она все еще может покинуть Покои Тишины.
Она скрипнула зубами, но осталась на месте. Я не могла понять ее, эту надломленную, слишком эмоциональную, неумную истеричность, детскую избалованность и эгоцентризм, от которого мудро было бы избавиться к ее летам.
Будто эта женщина не понимала, отчего мир под ногами разваливается, и винила по старой памяти всех вокруг себя. Быть может, не без оснований.
Я чувствовала даже не раздражение, скорее, брезгливую жалость.
Цю Хайтан одним глотком допила чай, не обращая внимания на разползшиеся по рукавам мокрые пятна. Обхватила себя руками.
— Почему ты это сделал? Ведь ты… ты и я… и Ло-гэ…
— Ло-гэ? — деланно удивилась я, давая братцу собраться с мыслями и решить, отвечать ли вообще.
— Мой брат, Цю Цзяньло, — Цю Хайтан до боли стиснула свои локти. — Госпожа Дун даже не интересовалась, как его звали?
Шэнь Цзю неспеша отложил палочки на край ополовиненной тарелки с рулетами.
— С какой стати Сяомин вообще должна была интересоваться Цю Цзяньло, м, госпожа Цю?
— С такой!.. — снова было вскинулась она, но осеклась. — Разве не знала госпожа Дун о преступлениях человека, которого зовет братом?! Да он и собственного шиди не пощадил, не то, что!..
— Знала, — ответила я. Посмотрела на нее в упор. — Знала, госпожа Цю. Эта Дун шла с открытыми глазами почти с самого начала.
— Ты предавала императора!
— Предавала, — я позволила себе улыбку. — Потому что ни одно преступление не заслуживает такого возмездия, госпожа Цю. Ты не видела того, что видела эта Дун, и, если эта Дун не права, что ж, это мой выбор.
Глаза ее снова заблестели слезами. Не ответив мне, она снова обернулась к Шэнь Цзю.
— Так ты не скажешь мне, зачем?! Столько лет я задавала себе один и тот же вопрос, раз за разом, столько лет не могла понять!
Братец зло ухмыльнулся, сплел перед собой пальцы. Всей кожей я почувствовала, как что-то надломилось в нем, что-то, ради чего он вообще затеял это гуево чаепитие. Треснула корка, и застарелый гной хлынул из раны зловонным потоком.
— Почему? Потому что ты слепая дурочка, А-Тан, пусть в этом и была немалая доля твоей прелести. Твой брат был конченым садистом, он обращался с рабами и слугами как с грязью, а больше всего доставалось мне, потому что ты хотела меня рядом с собой, а он хотел тебя и меня себе одному. Когда я приходил к тебе в комнату, я прятался от его рук и кнута, от его дружков, которым он швырял меня, а сам смотрел! Я мог спать только в твоих покоях, ведь при тебе он вел себя пристойно, а мою дверь запирал изнутри на ключ! И он был в своем праве, милая А-Тан, ведь он заплатил за меня, купил уличного мальчишку себе в безраздельное владение. А ты ничего не видела, потому что при тебе он был образцовым старшим братиком, милая А-Тан.
— Ты лжешь! — Цю Хайтан вскочила, чашка покатилась по столу, упала на пол, но не разбилась, только треснула. — Ты лжешь, как ты смеешь! Мой брат любил тебя, я любила тебя, мы относились к тебе как к члену семьи!
— Ха-ха-ха, — безрадостно рассмеялся Шэнь Цзю, ничуть не вздрогнув. Лицо его застыло гипсовой маской. Я сидела ни жива ни мертва, чувствуя, как тошнота и жалость подкатывают к горлу комком.
Темные воды омута накрыли меня с головой, самая грязная, самая страшная тайна братца Шэня лежала передо мной на ладони.
Шэнь Цинцю, меч Сюя, утонченный бессмертный с пика Цинцзин, был когда-то безымянным рабом. Семья Цю вовсе не воспитала его, как подсознательно я считала — она им владела. И ее глава, видимо, воспринимал владение человеком как вещью чересчур буквально.
Две вещи мой отец и мой наставник ненавидели с одинаковой силой, хотя во всем другом разнились, как ночь и день: невежество и рабство. Оттого мой отец и поддерживал императора всем сердцем. При всех своих недостатках, Ло Бинхэ создал себе репутацию именно что освободителя рабов, и даже дворцовые евнухи получали достойное содержание, не говоря уж о слугах в его садах.
Но рабство оставалось все равно, в провинциях, полутайное, позорное, равно насажденное среди людей и демонов.
И мой братец Шэнь был рабом, не благородным господином, не даже воспитанником знатного семейства, как все негласно считали. Рабом, который даже не знает точной даты своего рождения.
— Ты лжешь! — Цю Хайтан тяжело дышала. — Лжешь! Ло-гэ, он не мог, он любил тебя, одобрял наш союз!..
— Любил меня, — медленно, самым издевательским своим тоном проговорил Шэнь Цзю. Никогда прежде я не слышала у него такого голоса, а я-то думала, это с Ло Бинхэ он цедит крепленый яд через зубы. — Забавно. Так любил, что дважды двенадцать раз сломал мне ребра, по числу ребер. Так любил, что вырезал из кожи на моей спине себе ремни на браслеты, а раны прижег раскаленным в жаровне прутом, лишь бы не кровили и малышка А-Тан ничего не заметила. Так любил, что ласкал себя и пил вино, пока его друзья пускали меня по кругу, когда малышка А-Тан брала отряд служанок и уходила ночевать к подружкам.
— Грязная! Ложь! — по щекам Цю Хайтан бежали слезы, она сжимала кулаки, но стояла на месте, как пришитая. — Ты просто!.. просто!..
Не в силах этого выносить, я встала, обошла стол и схватила ее за плечо. Госпожа Цю попыталась было отшатнуться и вывернуться с криком, но я все-таки была гораздо сильнее. Я ведь заклинатель с ядром, как ни крути.
— Я думаю, на сегодня достаточно. Минул час крысы, госпоже Цю давным-давно пора отдыхать.
— Ты веришь ему?! — закричала она, снова вспыхивая нездоровым румянцем. — Неужели ты ему веришь?!
— Верю, — я сохраняла спокойствие каким-то чудом. — Хотя это и не ваше дело.
— Но Ло-гэ!..
— А это не мое дело, — отрезала я. — Эта Дун просит вас покинуть Покои Тишины.
Демоны-моховики возникли рядом будто из-под земли, подхватили у меня слабо трепыхающуюся госпожу Цю и споренько транспортировали ее к выходу.
— Дайте ей теплый плащ, — велела я.
Шэнь Цзю слабо усмехнулся.
— Все играешься в милосердие?
— Ты сам говорил о репутации, — парировала я, в два шага оказалась рядом с ним, опустилась на колени и схватила его ледяные руки. Прощупала заполошный, рваный пульс на запястье, неровные толчки ци. — Дыши, еще немного, и схлопочешь искажение.
— И пускай.
— Ничего не пускай, что за глупости?! Не ты ли говорил «прошлое в прошлом»?! Давай, братец Шэнь, закрой глаза и слушай меня. Дыши, давай, вдо-о-ох, и вы-ыдох, медленно, через нос…
Одной рукой я продолжала слушать пульс на запястье, пальцы другой прижала под челюстью. Ритмы ци отличались, это был, очевидно, плохой признак, но братец медленно дышал, как я велела, и постепенно, также очень медленно, все приходило в норму. Я толкнула свою ци навстречу его, тонкой струйкой пустила к его меридианам, привычно и ласково.
Некоторое время он дышал, потом содрогнулся, и я едва успела подставить пустую тарелку, как его вырвало сгустком дурной темной крови.
Я утерла ему рот.
Шэнь Цзю открыл глаза, сухие и жестокие.
— Спасибо.
— Я все еще твой лекарь, братец, это моя прямая обязанность.
— Никто не назначал тебя моим лекарем.
— А я сама себя назначила, — улыбнулась я и получила в ответ кривую улыбку. — И раз я теперь мастер-лекарь и стою над прочими лекарями этого дворца, меня некому сместить с должности. Думаю, если понадобится официальный указ, государь император мне не откажет.
— Откажет, если я велю ему отказать, — фыркнул братец Шэнь, не отнимая у меня руки. — Ну? Ты ничего не спросишь?
— Ты сказал, что не хочешь говорить о семье Цю, — напомнила я. — Ничего не поменялось для этой Дун.
— Брось, я видел твое лицо.
— Я просто не ожидала… такого. Но я ни о чем не собираюсь тебя спрашивать. Только… если ты хочешь сам рассказать?
— Пора спать, — он мягко высвободил запястье.
Демоны-моховики выпроводили Цю Хайтан, вернулись и теперь сноровисто принялись убирать со стола.
Я принципиально помогла Шэнь Цзю подняться. Помедлила.
— Прости. Ну, за то, что я вообще ее притащила. Надо было оставить ее тонуть.
— Да нет, не надо было, — отмахнулся он. — И потом, я сам это все устроил. Рано или поздно мне пришлось бы с ней встретиться, она хоть и круглая дура, но все еще остается во дворце и может доставить неприятности. Однажды я в этом убедился.
— Тебя обвинили благодаря ей. Так?
— Они с Лю Минъянь выступали единым фронтом, конечно, но показания Хайтан сыграли ключевую роль. Это то, чего я ни коим образом не мог отрицать. Я в самом деле ни о чем не жалею. И прекрати это самобичевание, я вижу, как ты кривишься! Я взрослый человек и способен сам решить, с кем и о чем мне разговаривать. Ты бы ведь не стала настаивать на чае, я сам его предложил. Иногда все просто толкает человека разворошить прошлое.
Я с холодным ужасом вспомнила новую безумную блажь Ло Бинхэ. Сейчас определенно не лучшее время, чтобы рассказывать о ней, братец и так на грани искажения ци, а я даже не знаю, как все обстоит на самом деле, видела-то тело в монастыре только через призму сна.
Решено. Пока ничего не ясно, стоит придержать язык за зубами и действовать по обстоятельствам. Шэнь Цзю ни к чему новые потрясения прямо сейчас, его ядро и так нестабильно, духовный баланс сегодня еле удержался на грани.
Расскажу ему, когда (если?) взаправду увижу иссохшие, но чудом живые, лишенные души останки главы Юэ.
Мы легли спать, больше не поднимая тему семьи Цю и Цю Хайтан, но обоим нам не спалось. Я лежала, глядя в темный потолок, и слышала, как Шэнь Цзю ворочается на своей постели.
— Сяомин? — позвал он в конце концов. Темнота скрадывала очертания комнат, в глубине развешанных всюду «ночных жемчужин» тлели блеклые искры, длинные тени от стеллажей и ширм лежали на полу и стенах.
За окнами шелестела морось, талисманы тишины почти не скрадывали звука капель, бьющихся о просмоленную бумагу. Пахло прогорклой костью, сыростью, тушью и разлитым чаем. Воздух казался натянутым, как струна циня, и прозрачным, как взгляд слепого старца.
— Я здесь, братец Шэнь.
— Я в самом деле не хотел говорить об этом. Но, раз так, ты заслуживаешь знать, кем восхищаешься, в конце концов. Рабом и убийцей, вылезшим на вершину из самой зловонной грязи, — голос его едва ли был громче дождя за окном.
— Я вовсе тобой не восхищаюсь, братец, — сказала я, по-прежнему глядя в потолок. — Хочешь, тоже кое-что расскажу? Я полюбила тебя, вот в чем правда. Ты стал мне ближе моих родных братьев и шисюнов. Это глупости, скажешь, и будешь прав. Когда я увидела тебя в первый раз, я взялась за работу, как за кошмарную загадку, приняла подброшенный Небесами вызов с благодарностью. Здесь, во дворце, у меня не было никого и ничего, я никому не была нужна. А я так хотела быть нужной. Это все началось с простого мотива. Никаких высоких устремлений, никакого милосердия, я просто… просто искала, куда бы примениться, вот и вцепилась в тебя.
Шэнь Цзю хрипло хохотнул.
— Сначала я решил, что сплю, потом — что сошел с ума. Я даже не мог разглядеть толком твое лицо, но вскоре приучился узнавать по шагам. Никогда не терпел к себе жалости, — он снова усмехнулся. — Но ты продолжала приходить, и я решил, пусть делает, что хочет. Какая разница, если мне легче?
Он замолчал, ждал, что я отвечу. Я бездумно разгладила шерстяные одеяла.
— Я не знаю, когда все поменялось: когда я догадалась, как тебя зовут, когда придумала выпить «жуаньский нож», может, вообще посреди ядовитой воды. Но когда мы впервые встретились во сне, я уже знала, что буду защищать тебя, что моя нездоровая привязанность вылилась в ту любовь, что сестра испытывает к брату.
— Ты так легко об этом говоришь, — вздохнул он едва слышно. — Привязанность — это слабость, Сяомин. Ты ошиблась, когда сама открыла мне свое сердце.
— Я знаю. Но чего мне скрывать, если ты знаешь тоже? Когда наставник прибудет во дворец, он всыплет мне до Небесных Чертогов. Он всегда говорил, нельзя привязываться к пациентам, ты ведь лекарь, ты равно сочувствуешь всем и никому.
— Когда-то я думал, в этом мире можно доверять только женщинам, — проговорил Шэнь Цзю, когда я замолчала. — Из всей семьи Цю только дурочка Хайтан меня не трогала, только в ее присутствии унимался Цю Цзянло, только рядом с ней я смог спать… потом, когда я поднялся на гору и стал адептом, я не мог спать в комнатах учеников. Не мог закрыть глаза, стать беспомощным рядом с другими мужчинами. Я брал у учителя долгие задания, путешествовал по самым дальним мышиным углам, приходил в ивовые беседки, покупал на ночь девушку и ложился спать, пока она сидела рядом со мной.
Вот почему в ту нашу давнюю ссору он сдался первым и попросил меня снова лечь рядом! Преисполнившись решимости, я села, выбралась из постели, прихватив одеяло, и присела на край его кровати.
Шэнь Цзю дернулся.
— Что ты делаешь?! Я не это имел в виду!
— Именно сегодня мне нужно обнимать тебя, чтобы успокоиться, — заявила я, забираясь к нему. Прижалась сама и прижала к себе в неловком обхвате. От черных волос пахло ядом и тушью.
Братец завозился, не больно-то сопротивляясь. Как будто нехотя обнял меня в ответ.
— Прошлое в прошлом, — повторила я его же слова. — Ты взобрался со дна на вершину, рухнул вниз, и вот, погляди-ка, где ты снова.
— Завишу от милости ублюдка-полузверя, — едко усмехнулся он мне в шею. Я погладила напряженную спину, направила немного ци под болезненно сведенные лопатки.
— Хотя, знаешь, Сяомин, — он благодарно выдохнул, жгуты мышц ослабли, течение духовной силы снова выравнивалось. — Чем дольше я наблюдаю, тем больше мне кажется, что это ублюдок в моей власти. Обманчивое ощущение, опасное. Зверь может ластиться к рукам, чтобы подгадать момент и отхватить кисть по самый локоть, помяни мое слово.
— Разве для зверя это не чересчур умно?
— Нельзя недооценивать бешеную собаку, — он поворочался, устраиваясь поудобнее, чуть отстранился. Теперь мы сплетались руками, лежа лицами друг к другу на расстоянии выдоха. Впервые я делила настоящую, не походную постель с мужчиной, которого не хотела и который не хотел меня. — Ты лекарь, ты должна знать, что бешеные звери не всегда агрессивны, иногда они могут быть очень ласковы, прежде чем укусить. Особенно если прежде они были псами-убийцами.
Это правда, я это знала, и тихонько рассмеялась точному сравнению.
— Ха-ха, и ведь верно, братец, ведь всем известно, бешенство рождается в головном мозге от нарушений глубинного тока энергий, а у нашего императора как раз не в порядке голова!
— Вот именно, — тоже развеселился он, но мгновение спустя посерьезнел. — Но теперь у нас новая проблема. Не думаешь же ты, что Хайтан так просто оставит мои откровения?
— Что она может сделать? Пойти к отцу и дочери Хуань, попытаться еще раз уничтожить твою репутацию?
— Было бы что уничтожать, — скривился он в полумраке. — У меня нет никакой репутации, я вчерашний императорский пленник и злейший враг, совсем недавно звереныш запрещал даже имя мое упоминать. Обо мне в любом случае не станут говорить хуже, чем теперь. Мы с тобой, Сяомин, в глазах большей части дворца две гадюки со сросшимся хвостом, состоящие в каких-нибудь мерзких противонравственных делах и сношениях, зачаровавшие императора… нет, А-Мин, я боюсь, Хайтан пойдет к Ло Бинхэ, снова искать справедливости.
— Боишься, император снова переменится к тебе?
— Пф! Конечно, нет! Переменись он снова, мне теперь найдется, чем ему ответить, я смогу защитить тебя и меня. Нет, Сяомин, я гораздо больше опасаюсь, что он воспылает тягой копаться в моем прошлом. Он последний, кто должен знать об этом, ты поняла?
— Поняла, — я погладила его по руке. — Клянусь тебе, от меня он ничего никогда не узнает. Не скажу ему ни слова.
— Я… верю тебе, — с заминкой отозвался он. — Хотя, наверное, ошибаюсь.
У меня защемило сердце. Я вспомнила, как он обвинял меня в надуманном предательстве, как говорил, что подозрения всегда будут прорастать в его душе ядовитой травой.
Я ничего не сказала, только опять обняла его покрепче. Шэнь Цзю погладил меня по волосам.
— Давай спать, сестрица. У нас обоих был тяжелый день.
— Конечно, братец. Спокойной ночи?
— Спокойной, — саркастично отозвался он. — Надеюсь, никто не вмешается в наши сны.
Он не стал выгонять меня на мою кровать, а мне отчего-то и в голову не пришло уйти. Подушек здесь было достаточно, одеял я захватила с собой, и мы свернулись рядом друг с другом, спина к спине, как дикие зверьки в мороз, не обнимаясь больше, но чувствуя тепло товарища.
Я думала, что не засну все равно, но легкое, быстро выровнявшееся дыхание Шэнь Цзю обладало воистину гипнотическим свойством. Мои веки отяжелели, и в те несколько малых часов, что нам удалось проспать, ни один кошмар не постучался ко мне.
Сны были легки и приятны.
В отличие от пробуждения.
— Учитель! — громогласно прогремело откуда-то, раздался звон бьющейся посуды, и волна темной ци заставила меня подскочить на постели, продирая глаза.
— Учитель! Сяомин! Что это значит?!
Шэнь Цзю рывком сел рядом, знаком призывая безымянный меч, что так и остался в его владении от не менее безымянного дворцового стражника. Лезвие, направленное в сторону двери, зависло в воздухе, чуть не вспоров мне щеку.
Ло Бинхэ стоял у входа в Покои Тишины, по щекам его расползался нехороший румянец. Метка во лбу горела.
Под ногами валялся поднос, разбитый сервиз, осколки и закуски плавали в луже жасминового чая. Лужа уже подбиралась к ковру.
Демоны-моховики сбились кучей в дальнем углу, склоненные ниц, и тихонько поскуливали.
— Что ты творишь?! — прошипел братец Шэнь за моей спиной. — Какого гуя вламываешься к этому мастеру чуть свет без стука и приглашения?!
— Какого гуя?! — прорычал Ло Бинхэ. Сжал кулаки и шагнул вперед, под сапогом захрустели черепки. Темная сила клубилась вокруг широких плеч, черные кудри шевелились, будто змеи. — Это я должен спросить, учитель, какого гуя вы в одной постели?! Я ни разу не поверил наветам, и вот!..
Ой, мамочки. Я заморгала, поспешно спустила ноги с кровати и запахнула ночные одежды плотнее.
— Мой император, это не то!..
— А что же я должен подумать?!
— И все же!..
— Вы! Спали! Вместе! Делили постель! Мужчина и незамужняя женщина!
— Делить постель — не значит играть в тучку и дождик! — Шэнь Цзю тоже повысил голос. Я быстренько на него оглянулась: растрепанный и злой спросонок, он не выказывал перед Ло Бинхэ ни капли страха. — Только в твоем извращенном сознании все сводится к весенней игре, Ло Бинхэ! Сяомин мучали кошмары, только и всего, потому мы спали рядом. Мы делаем так часто со времен Тюрьмы!
Ложь скользнула с его языка легко и запросто. Я подхватила раньше, чем задумалась.
— Да, мой император, здесь лишь вина этой Дун. Эта Дун не смогла совладать с собой и очистить сознание, она мешала мастеру Шэню спать, и тот позвал ее к себе в постель как прежде, когда кошмары терзали нас обоих.
Подействовало ли упоминание Водной Тюрьмы или многократно повторенные «кошмары», в которых, как теперь император знал, была рука его советника Мэнмо, но давление темной ци чуть-чуть ослабло.
— …правда? — проговорил Ло Бинхэ отвратительно-плаксивым, потерянным голосом. — Учитель и А-Мин не стали бы врать этому Ло?
— Какой в том резон? — фыркнул Шэнь Цзю. Меч он все еще не опустил, он подрагивал над разворошенной кроватью. — Разве весенняя игра не оставляет запах, доступный звериному нюху?
Это выглядело бы смешно, если б не обстоятельства, но Ло Бинхэ действительно несколько раз сильно принюхался.
Сморщился.
— Давно хотел спросить, зачем вам столько «жуаньского ножа», если не досадить этому Ло… ох, учитель, прости меня, я был слишком резок! Но пойми меня, я принес учителю завтрак, хотел поговорить, а застал… вас вдвоем.
Ох, и почему эта светлая идея с завтраком взбрела ему в голову именно сегодня.
Шэнь Цзю скрипнул зубами. Сейчас грянет буря.
И буря действительно грянула. Гнев императора сдулся, схлопнулся, как промокший бумажный фонарь, под яростным взглядом братца Шэня Повелитель Объединенных Миров весь будто сморщился, и каждое слово холодной отповеди будто иглами его пронзало.
Шэнь Цзю ледяным голосом припомнил ему все. Все угрозы мне и ему, все обещания условной свободы, договор не «вламываться без приглашения хотя бы в эти скромные покои», идиотскую выходку с теперь уже бывшими супругами, безалаберность, неспособность верно оценить ситуацию с первого взгляда и держать хоть какие-то обещания, развращенность сознания, отрицание очевидного…
Даже в тонких ночных одеждах и с распущенными волосами, с простым мечом, едва-едва напоенным ци, и на неверных с утра ногах Шэнь Цзю казался в то утро воплощенным гневом небес.
Пользуясь тем, что император занят получением знатных люлей и только жмурится печально, раздумывая, видно, не упасть ли на колени, моля о милости, я успела накинуть верхний серый халат, пробраться бочком к моховикам и шепотом отдать распоряжение убрать беспорядок.
Чайная лужа уже пропитывала пышный южный ковер у входа, а ковра мне было жаль.
— …и может быть, если его величество император не доверяет этому Шэню и этой Дун, ему следует оставить всякие попытки облечь их должностями и оставить во дворце?! Государь император слишком утвердился в своем разврате, у этого мастера нет репутации, но мастер Дун твоею милостью вынуждена справляться с огромным давлением! И ты смеешь заявлять такое!
— Учитель, прости меня! — Ло Бинхэ на колени все-таки бухнулся и гулко стукнулся лбом об пол. — Прости недостойного ученика, этот никчемный ученик опять не так все понял!
— Чтобы таких ситуаций не возникало впредь, — Шэнь Цзю невозмутимо, будто не он только что шипел здесь раздраконенной коброй, взял веер с прикроватной тумбочки. Раскрыл, обмахнул и без того безупречное лицо. Выражение его оставалось презрительным на протяжении всей отповеди, на бледных щеках не вспыхнуло ни следа румянца.
Не в первый раз я заметила, что мой братец Шэнь из тех людей, которые одинаково бледны в ярости и страхе.
— Чтобы таких ситуаций впредь не возникало, государь император должен всегда предупреждать о своем визите. Его явление не отвечает ни единой норме приличий, а этот мастер уже сказал, в Покоях Тишины приличия будет соблюдать сам Небесный Владыка. Это ясно?
— Да, учитель, — Ло Бинхэ снова стукнулся лбом об пол. Потом распрямился, робко улыбнулся. — Учитель простил этого Ло?
— Нет, — нижнюю половину лица Шэнь Цзю скрывал веер. — Но для тебя это не новость. Итак, раз ты вломился в эти покои, у тебя ведь была причина? Только не говори, что в самом деле решил уподобиться слуге с завтраком.
Ло Бинхэ, кажется, оскорбился.
— Я сам готовил завтрак для учителя! Я часто готовлю для учителя и знаю от слуг, что моя скромная стряпня нравится ему больше, чем блюда дворцовых поваров!
— Вот как? — Шэнь Цзю приподнял бровь. — Не замечал никакой разницы в еде. Но ты в любом случае мог послать слугу.
— Не мог, — Ло Бинхэ поднялся, тряхнул головой, как большой пес. Глянул на меня.
Я на всякий случай сделала вид, что очень увлечена работой моховиков. Они собирали осколки, рис и размякшие кусочки овощей обратно на поднос, приволокли тряпки и стирали с пола разводы чая и подливы, как всегда собранные и настроенные друг на друга как единый организм.
— Вчера в час быка на порог этого Ло тоже заявился неурочный гость. Цю Хайтан была в слезах и растрепанных чувствах, она болтала… разные вещи. Я смог разобрать, что она обвиняет учителя в клевете, убийстве из мести и небожители ведают, в чем еще. Скажи, учитель, зачем вы с ней виделись?
Вот надо было вчера брать стражу, я ведь так и знала, что надо было брать стражу! Сплавила бы госпожу Цю страже, и душа была бы спокойна, и все обошлось бы без… всего этого, я надеюсь.
Но нет, безмозглой Дун Сяомин потребовалась прогулка в одиночестве, и вот, поглядите-ка, куда это привело.
Я прочистила горло.
— Мой император, к большому сожалению, встреча мастера Шэня и госпожи Цю — тоже вина этой Дун.
Ло Бинхэ развернулся ко мне. Потерянное выражение ушло из его глаз как не было, он впился в меня тяжелым взглядом.
— Вот как? Как же так?
Вздохнув, я кратко пересказала вчерашние события, опуская подробности и мечтая провалиться сквозь пол от пронзительного государственного внимания.
Шэнь Цзю все это время прохаживался взад-вперед, на каждый шаг обмахиваясь веером. Лицо у него было непримиримым.
— Пусть подадут новый завтрак, — велел он негромко больше слугам, чем кому-то из нас, когда я кончила скомканное повествование. Больших усилий мне стоило все это время почти не отводить от императора глаз. Знаю, знаю, прямой взгляд собака часто воспринимает как вызов, но… я что, только что всерьез, без шуток сравнила Повелителя Миров с псиной, вслед за братцем Шэнем? Ха-ха.
Как бы то ни было, мой рассказ оставил императора в глубокой задумчивости.
Подали завтрак, обычный, без императорских изысков: конджи с шалотом и древесными грибами, утиные яйца, спаржа, ютяо, белый чай и засахаренные личжи, настолько сладкие, что от них сводило зубы. Разумеется, тарелку с ними поставили напротив места, которое обычно занимал братец.
Император, сумрачный и хмурый, не собирался никуда уходить, и моховики накрыли на расчищенном от перекочевавших с вечера на него бумаг чайном столике третий прибор. Подвинули третью бамбуковую подушку и удалились с уважительным посвистыванием, повинуясь жесту Шэнь Цзю.
Братец первым сел за стол.
— Бинхэ так и будет маячить? Пусть садится, у меня все равно был к нему серьезный разговор. Сяомин, ты тоже позавтракай.
Ло Бинхэ зыркнул на меня почти с ненавистью, но ничего не сказал, послушно сел за стол и придвинул к себе тарелку.
Я помедлила, потом села тоже, разлила всем чай, поддернув рукав. Хорошая мина при плохой игре, так, кажется, говорится?
— Хватит суетиться, — велел мне братец. — Сядь и поешь.
За это я получила от Ло Бинхэ еще один раздраженный взгляд. Он, как и я, наверняка отметил нарочную разницу в обращениях.
Мне ничего не оставалось, кроме как положить себе спаржи и утиных яиц. Есть на самом деле не хотелось.
Некоторое время за столом висело напряженное молчание. Шэнь Цзю по штучке отправлял в рот свои ужасные засахаренные личжи, запивал чаем и казался совершенно невозмутимым. Ло Бинхэ, напротив, без аппетита ковырял конджи, почти не подносил палочки ко рту, хмурился и ерзал на месте точно нерадивый младший ученик на скучном уроке, никак не император. Даже кудри его будто бы поникли.
Я прикончила полтора копченых яйца и один росток спаржи, когда его величество отодвинул от себя тарелку.
— Учитель хотел о чем-то поговорить.
— Облеченный властью должен почитать терпение и мудрость превыше всех других добродетелей, — не глядя на него, процитировал что-то малоизвестное Шэнь Цзю. Сделал глоток чая, чинно прикрывшись рукавом.
Конечно, он не успел причесаться и только накинул зеленое шерстяное ханьфу поверх ночных одежд, но даже в таком исключительно домашнем виде выглядел изысканно.
Ло Бинхэ нет-нет да и прикипал взглядом к белой шее в небрежно запахнутом вороте. Братец эти взгляды, конечно, игнорировал.
Повисла пауза. Император побарабанил пальцами по столу.
— Ну да, не буду спорить, у этого Ло недостает ни терпения, ни мудрости. Но, учитель, разве не во власти наставника было привить этому добродетели, когда этот был еще юн?
— Некоторые ученики не способны усвоить уроки даже после тысячи повторений, — все так же отстраненно проговорил Шэнь Цзю. — К сожалению, иногда они обретают лишнюю власть все равно. Когда Бинхэ прислал приглашение во дворец, этот мастер как раз собирался представить ему подробный отчет о текущих делах его страны. Но неумная и опасная выходка Бинхэ не позволила говорить о в самом деле важных делах. Теперь же к ним прибавились новые хлопоты.
Ло Бинхэ уставился в тарелку.
— Я уже понял, что идея была плохой. Сколько еще учитель намеревается говорить мне об этом?
— Столько, сколько потребуется. Скажи мне, ты понял, почему именно плохой?
— Потому что многие союзы этот Бинхэ подкреплял браком, а теперь, несмотря на мой указ, большинство семей моих бывших жен сочтет отказ от прежних клятв страшным оскорблением. Но ведь на самом деле… на самом деле разве мое слово не должно убедить их?
— Верно, — братец потянулся за еще одним личжи, подхватил палочками, оглядел задумчиво и вдруг положил на край моей тарелки. Я закаменела, Ло Бинхэ тоже. Он что, с ума сошел?! Мало ему, что император застал нас в компрометирующем положении?!..
— Учитель, — низко и угрожающе прогудел император.
— Ешь, Сяомин, — безмятежно потребовал Шэнь Цзю и тонко улыбнулся. Впервые за весь неловкий завтрак взглянул на Бинхэ прямо. — Разве мое слово не должно убедить тебя?
— Учитель говорит одно, но глаза этого Ло!..
— Что в лоб, что по лбу. Когда ты уже поймешь, что слова ничего не значат в подлунном мире? Поступки, действия — вот, что имеет смысл. Если я буду вести себя с Сяомин как с любовницей, пусть даже полунамеками, чему ты поверишь, моим действиям или словам, что мы ни разу не сплетали рукава и не собираемся?
Ло Бинхэ насупился еще сильнее.
Вздохнув, я отложила личжи обратно на блюдо.
— Мой император, вам сейчас следует беспокоиться о другом. Вам давно известно, что ни эта Дун, ни мастер Шэнь не состоят ни в какой романтической связи.
— Известно. Но между вами двумя все же есть связь иного толка, и не вина этого Ло, что он мучается от ревности!
— У Бинхэ нет причин ревновать, — холодно уронил Шэнь Цзю. — Хотя бы потому, что ни этот мастер, ни Сяомин на данный момент не связаны с ним ни клятвой, ни обещанием. Или Ло Бинхэ опять вздумает угрожать одному из нас благополучием другого?
— Учитель! — возмутился тот и опять сник. — Учителю доставляет удовольствие упрекать меня.
— Ничуть. Но так уж вышло, что в мире, объединенном у твоего трона, ты — наименьшее зло и хоть отчасти поддаешься контролю.
— О-о, учитель может сколько угодно контролировать этого Бинхэ, как ему угодно и где угодно!
— Прекрати эти намеки, этот мастер только что поел. Итак, вернемся к делу. У меня частично есть сведения, но пусть твои министры в кратчайший срок предоставят информацию о всех твоих женщинах: кто ушел, кто остался во дворце, какие прошения пришли на твое имя, кто из них знатного происхождения, чьи ордена не были уничтожены и чьи были. Кстати говоря, об этом. Сяомин, что насчет Шу Дун?
Я вздрогнула и неловко заправила челку за ухо. С распущенными волосами я чувствовала себя неуютно, хотя дело, конечно, тут не только в волосах.
— Э-э… если мастер Шэнь о том, будет ли глава клана Дун возмущен, то нет, не думаю, что будет. Наставнику по большей части плевать на светскую честь, у него собственный кодекс, если можно так выразиться. Так что нет, не думаю, что со стороны Шу Дун можно ждать проблем или предательства.
На самом деле, я вовсе не была уверена в этом до конца. Наставнику, само собой, будет вправду плевать на скандальный развод Дун Сяомин и остальных барышень, а вот шисюны могут и возмутиться. Тогда тем более стоит поспешить.
— Раз уж речь зашла о Шу Дун, у меня просьба к императору.
— В чем дело? — Ло Бинхэ выдавил клыкастую улыбку. — Говори, я все исполню.
Это явно была ветвь мира.
Шэнь Цзю допил чай, налил себе новую порцию. Он и так знал, о чем я собираюсь говорить.
— Эта Дун хотела бы отправить наставнику письмо с просьбой прибыть во дворец. И еще, вопрос о мастере Му. Государь император обещал, что его тоже можно будет пригласить сюда.
— Если он захочет явиться, — педантично вставил братец. — Насколько мне удалось понять, положение Му Цинфана несколько, м-м, двойственно, и совсем не обязательно, что он захочет терять благосклонность Тяньлан-цзюня ради сомнительной чести явиться к Ло Бинхэ. Тем более теперь, когда императорский двор вновь себя скомпрометировал.
— Му Цинфан прибудет, — категорически заявил Ло Бинхэ. — Вот увидишь, учитель. Инъин готова связаться с ним хоть сейчас.
— О, так у тебя хватило времени поговорить с Нин Инъин? До или после твоего показательного выступления перед «цветником»?
— Конечно, до. Я не стал беспокоить учителя, но тогда Инъин еще была моей Первой Супругой, пусть и заточенная в уединении. Я не стал снимать с нее наказание, мой отказ от брачных обязательств ничего не поменял…
— Ах, да, — протянул Шэнь Цзю голосом сладким, как его отвратительные личжи. — Я ведь совсем забыл. Нин Инъин ведь все еще моя ученица, а значит, своей выходкой ты оскорбил и меня. И всю школу Цанцюн, плевать, разрушена она или цела. Не только из-за Инъин, но и из-за Минъянь я вправе считать себя оскорбленным, разве нет?
Ло Бинхэ захлопал глазами, снова превратившись в мальчишку из грозного властителя.
— Учитель… серьезно? Я ведь даже не думал об этом!
— Серьезно, — Шэнь Цзю все еще сладко улыбался. — Меня, и Шан Цинхуа, и Му Цинфана, если на то пошло, и тех лордов, что остались живы и примкнули к Тяньлан-цзюню. Теперь у них еще больше поводов оставаться на стороне мятежников, разве нет?
— Учитель… учитель ведь не считает себя оскорбленным? Ведь учитель шутит?!
— Ничуть, — братец взял со стола веер, снова раскрыл и спрятал лицо. Безмятежно обмахнулся. — Впрочем, что оскорбление чести ученицы против того, что Бинхэ сотворил раньше?
Что бы он ни имел в виду: школу, главу Юэ или себя лично, стрела попала в цель, Ло Бинхэ расстроился окончательно.
У меня до сих пор не укладывалось в голове, как в этом получеловеке сочетались такие разные натуры: жестокий самодур и растерянный подросток, неумный безумец и тонко думающий хитрец, глупец и неплохой, на самом деле, политик, как бы Шэнь Цзю на него ни ворчал.
Почему в одно время он может принимать более-менее взвешенные решения и немало пугает вашу покорную слугу широтой своей интриги, а в другой момент выдает нечто подобное массовому единовременному разводу со всеми сразу?! Воистину, неисповедимы пути безумного демонического разума.
Тем часом, Шэнь Цзю, видно, решил, что император достаточно морально унижен и пора переходить к многострадальному отчету о состоянии дел в государстве. По мановению его руки моховики притащили с рабочего стола ту самую толстенную кожаную папку, куда он скрупулезно собрал свои выкладки, и предупредительно сдвинули в сторону посуду.
Шэнь Цзю разложил бумаги между собой и Ло Бинхэ, сидящим с противоположного края (а значит, большей частью передо мной, служившей им двоим чем-то вроде буфера), и принялся рассказывать о торговых и продовольственных сложностях, о прошениях из дальних провинций и вспышках эпидемий на севере, о сложностях с южными землями, где Ша Хуалин, которая, может статься, еще не знала о своем новом статусе, на редкость безуспешно противостояла собственному отцу-предателю, об участившихся разбойных нападениях на основных трактах и мелеющей реке Ло, о жалобах на странных зловонных тварей в восточных болотах, мешающих плановому осушению…
У меня очень скоро пошла кругом голова. Не представляю, как один человек может вникнуть во все это сразу, держать в голове тысячу разрозненных сведений, систематизировать их на бумаге, а после — запросто ориентироваться и проводить неочевидные взаимосвязи.
Я бы никогда не догадалась, например, что за северной «чумой» могут стоять южные демоны-сеятели, проклятье любого лекаря. Многие мастера безуспешно бились над лекарством уже десятилетие, не меньше.
— Я позаимствовал медицинский трактат по заразным болезням у Сяомин, — рассказывал тем часом Шэнь Цзю. — Судя по всему, если анализировать поступившие ко мне данные, болезнь больше всего похожа именно на паразитическую сыпь, какую вызывают сеятели. С этим тоже предстоит разобраться, но корень проблем — на юге, Цзючжун-цзюнь стремится под власть Тяньлан-цзюня всеми способами. Если их армии объединятся, его величеству придется гораздо сложнее. К счастью, южные племена вспыльчивы и не очень-то склонны к организованным восстаниям. Они не очень-то могут договориться даже между собой.
— Сеятелям запрещено появляться в людских поселениях, — проговорил Ло Бинхэ. Теперь он выглядел сосредоточенным, но все еще несчастным.
Со своей стороны, я честно пыталась вникать в разговор, не будучи способной хоть как-то принести пользу, но не собираясь опять привлекать внимание уходом из-за стола.
Шэнь Цзю фыркнул.
— Юг горит. В твоей стране гражданская война на два фронта. Ты думаешь, демонам-сеятелям не плевать на императорский закон?
— Учитель прав, это больше не терпит отлагательств, — вдохнул Ло Бинхэ. Шэнь Цзю покачал головой.
— Так и было, но теперь, прежде чем отправляться на юг, ты хоть немного стабилизируешь дворцовую обстановку. Подведешь под свою выходку обоснование, завалишь лояльные семьи милостями и постараешься минимизировать последствия. Никакой самодеятельности, тебе ясно? Я буду все контролировать.
Император воодушевленно закивал. Ну надо же, как быстро он оправился от выволочки! Воистину, собака перед хозяином! Если б еще то не был демонический пес, что того и гляди перегрызет хозяйское горло…
Про себя я никак не могла определиться в отношении к Ло Бинхэ. Его двойственность смущала и тревожила меня, непредсказуемость вводила в ступор. Иногда казалось — он достоин сочувствия и жалости, несмотря ни на что, наше путешествие как будто превратило его в моих глазах более-менее в человека… а иногда его величество не вызывал ничего, кроме отвращения и страха.
Умом я не могла понять, отчего при нашей первой встрече сердце мое сладко замирало, когда он мне улыбался. Я ведь в самом деле была не против нашей свадьбы, не против стать шестьсот четырнадцатой женой, утратить свободу и любимое дело ради сомнительного удовольствия жизни во «внутреннем саду». Конечно, императору не отказывают, и мне приятно было думать, что, соглашаясь, я оказываю услугу клану Дун и всей провинции Шу, но ведь он нравился мне как мужчина, по-настоящему нравился! Хвала Небесам, очень недолго.
Братец Шэнь и Ло Бинхэ обсуждали, как лучше умаслить оскорбленных родителей, от чьих дочерей так некрасиво отказались. Император попросил бумагу и кисть, принялся составлять списки, Шэнь Цзю едко комментировал его слова, обмахиваясь веером, и перебирал свою папку. На блюде перед ним не осталось личжи.
Я сидела тихонько, все еще не в силах уйти, и смотрела на них обоих. Впервые мне показалось, они неуловимо похожи чем-то в глубине, хотя и внешне, и в манерах отличались как огонь и лед. Шэнь Цзю в своих домашних одеждах держался будто был принцем крови, зато правитель объединенных миров, напротив, позволял себе расхлябанность, невежливость и простецкую речь. Он то и дело восклицал, хлопал себя ладонями по ляжкам, предлагал для устрашения казнить парочку особо ретивых подданных, если они будут слишком уж возмущаться.
Шэнь Цзю закатывал глаза под тенью веера, кривил губы и осаживал его точно разошедшегося щенка.
М-да, раз прицепившись, сравнение прочно укоренилось в моей голове. Бешеный пес и взбудораженный щенок, демоническая тварь с красными глазами, что выбирается из Диюя и воем наводит ужас на людские души — и та собака, что ложится у огня в охотничьей хижине и подставляет холку.
Я не люблю собак. Предпочитаю кошек, у нас в клане Дун жили несколько мышеловов из одного помета: шисюн Чу как-то притащил из мертвой деревни глубоко беременную кошку, чудом выжившую, когда хозяин-мельник сгорел в гнойной лихорадке вместе с семьей.
Кошка благополучно разродилась с нашей помощью семерыми пестрыми комками-котятами, и мы с младшими учениками возились с ними в свободное время. Подросшие, они стали роскошными пестрыми котами и выловили в обители всех крыс, а ночами приходили к избранным адептам в комнаты, чтобы спать в ногах.
Нет, кошек я все-таки люблю больше.
Гораздо проще думать о кошках, чем пытаться уловить нить разговора и что-то проанализировать. К стыду своему, я до сих пор весьма посредственно разбиралась во всей этой мутной и многослойной «политической обстановке», барахталась в течениях и ветрах Цветочного Дворца что тот новорожденный котенок.
Только и остается, что быть внимательной и сосредоточиться на вещах, которые хоть немного в моем разумении.
Например, порассуждать про себя, что братец и император хоть и спорили до хрипоты, не забывая в случае Шэнь Цзю завуалированно переходить на личности, но больше не сцеплялись намертво.
И еще, что братец не вздрагивал и меньше каменел, будучи от императора так близко. Судя по тому, с каким азартом Ло Бинхэ предлагал все новые планы, по чуть-чуть продвигаясь ближе (и все же оставаясь на почтительном расстоянии через стол), его величество тоже это заметил.
Все эти важные государственные дела отняли полдня. Ло Бинхэ попытался было напроситься на поздний обед, но Шэнь Цзю прогнал его прочь.
— Хватит на сегодня, у меня болит от тебя голова.
Император снова сник, но неожиданно не стал противиться. Должно быть, сверхъестественно-волшебная интуиция подсказала ему не нарушать едва воцарившийся хрупкий баланс.
Так что он ушел, и мы с братцем остались наедине, не считая заново накрывающих стол моховиков.
Шэнь Цзю с тихим стоном зажмурился и прижал ладони к глазам.
— Что за талант в любых обстоятельствах тянуть из меня жилы…
Я перебралась к нему, пощупала пульс, с силой убрала его руки от лица и всмотрелась в нехорошо пульсирующие зрачки. Погладила по виску.
— Идем, тебе нужно средство от головы.
— Меч палача мне нужен, — скривился он, но послушно поднялся и безропотно выпил все, что я смешала для него в большой суповой чашке. — Б-бездна, какая же дрянь… там зверобой, да? Ненавижу зверобой.
— Еще луну назад ты даже не знал, что это зверобой.
— А ты до сих пор не знаешь, чем кровососущая бабочка-шакал отличается от пыльнокрылой бабочки-мамонта, а еще бессмертный заклинатель, золотое ядро.
— Что ж, у каждого свои интересы. А теперь допивай и пойдем, наконец, поедим нормально.
— Ха-ха, — поморщился он без всякого веселья, но смесь снадобий от головной боли и для укрепления тока ци допил. — Меньше всего мне хочется сейчас есть за этим столом.
— Так давай возьмем тарелки с собой и пойдем наружу?
Так мы и сделали. Совершенно не по-благородному навалили на тарелки кучу свежих закусок, прихватили по чашке чая и устроились на ступеньках террасы с едой на коленях, почти касаясь друг друга плечами.
Говорить не хотелось. Мы не стали обсуждать утренний эпизод, Ло Бинхэ или политику, просто сидели, медленно уничтожая маринованные креветки, пасту из манго с чили-перцем, паровые булочки, томленую в красном соусе куриную печень и рисовые шарики в ореховой обсыпке.
Ветер шевелил верхушки молодого бамбука. Сквозь полупрозрачную зелень рощи нам виден был злосчастный горбатый мост над озерцом, мои теплицы и лениво переговаривающаяся демоническая стража (надо бы что-то сделать с этими несчастными теплицами, нечего им просто так стоять!).
Пахло свежестью и влажной землей. Только теперь я поняла, что в Покоях Тишины, оказывается, было душновато. И немудрено, с такими-то зубодробильными дискуссиями.
По небу тянулись перистые облака, солнце светило сквозь них будто немного сквозь воду. Облака ведь и есть вода, а опускаясь на землю с гор и скользя вдоль рек, они становятся туманом.
Мне вспомнился липкий туман из навеянного сна, старейшина Мэнмо и то, что случилось после. Я покосилась на братца Шэня.
Нет, глупости, у него и так забот хватает. Сначала нужно все разузнать самой, я ведь именно так решила.
— Ну чего? — недовольно буркнул братец. — У меня на лице что-то?
Я помотала головой.
— Нет. Я просто подумала… госпожа Цю в самом деле пошла к императору.
— Вряд ли она могла знать, что это обернется неприятностями такого рода, — хмыкнул он. — Но я понимаю, о чем ты. Она вбила себе в голову, что во второй раз потеряла все по моей вине. Хотя звереныш лично попросил ее остаться в качестве еще одной советницы, небожителям известно, почему.
— Спросишь его?
— Будто он ответит правду. И нужно еще что-то думать насчет этого ребенка, и водить ублюдка за шкирку в отношении оскорбленных семей, что-то решать с восстанием на юге и Тяньлан-цзюнем… какого гуя этот Тяньлан-цзюнь еще безумнее своего сыночка?
Я тихонько рассмеялась. Он улыбнулся. Он редко так улыбался, без подтекста, просто потому, что ему хотелось.
— Кстати, я не рассказывала, что Тяньлан-цзюнь страстно увлечен сомнительными дешевыми романами? Чтобы поддерживать с ним разговор, мне пришлось прочитать столько весенних сборников, сколько я не видела за всю свою жизнь!
— То есть, он не только безумец, но и идиот с отвратительным литературным вкусом?
— Ты даже не представляешь, что такое «Персиковое сказание о нефритовом мече» или «Песнь юности сливовых цветов в устье реки»! И это я еще вспомнила те, где был какой-то сюжет. Кстати говоря, множество книг отсылали к нашему государю императору и его любовным похождениям, я сначала не поняла, а потом поняла.
— Прелестно, — промурлыкал Шэнь Цзю. — То есть, звереныш у нас, помимо прочего, народный герой весенних сборников. Просто прелестно. В древние времена писатели даже намекнуть боялись в своих опусах на императорскую семью. Что вообще можно сделать с такой репутацией?
— А зачем тебе что-то с ней делать?
— Да потому, что власть драконьей печати держится на верности императору. Чем больше вокруг тех, кто искренне предан зверенышу, тем она сильнее. Я еще не разобрался до конца, как это работает, звереныш искренне уверен, что это не артефакт, но что он понимает?
— А тебе нужна власть? Хочешь забрать себе его империю? — на всякий случай я понизила голос.
Шэнь Цзю невесело рассмеялся.
— Почему нет? Для начала сойдет и империя. Ладно, давай, доедай, тебе и мне некогда расхолаживаться. У нас полно работы.