Overdrive

— Итак… — сказал Джозеф, пытаясь определить, где он находится по отношению к Архангелу, что в этой неопределимой белой пустоте было практически невозможно. — Где мы? — Мы находимся в промежуточном пространстве, — ответил тот. — В царстве потенциала между любыми моментами времени. Это состояние реальности до того, как она становится сформирована восприятием, все и ничто одновременно. Оно известно как Царство Нуля. Джозеф вздохнул; кажется, Ангелы обожают отвечать таким образом, что ответы вызывают только больше вопросов. — Я не совру, предположив, что никто не заметит моего отсутствия, верно? На самом деле, технически, я даже не отсутствую, не так ли? Как только мы завершим наш небольшой тет-а-тет, я вернусь в зал суда в то же мгновение, в какое исчез. — Верно. — Хорошо… — сказал Джозеф, представляя, как его пальцы сплетаются за спиной, как его руки выпрямляются, а плечи отводятся назад. В это время прозвучала череда щелчков суставов, и теперь он мог видеть свои руки, плечи и ложбинку на груди. — Ха! Я так и знал. Михаил пошевелился. Джозеф почувствовал, как его пристальный взгляд изучает его, что было особенно странно, поскольку он не заметил у него глаз. — Как ты?.. Он представил, как приятно сжимается его живот, как сгибаются его колени, как пальцы касаются нижней стороны ступней, и в то же мгновение из Царства Нуля материализовалось все больше и больше его самого. Он выпрямился, прижал кулаки к середине спины, прогибая позвоночник назад, и вздохнул, ведь после нескольких часов сидения его спина ощутимо затекла. Затем он потряс руками и ногами, поворачивая голову из стороны в сторону. Джозеф согнул руку, чтобы упереться костяшками пальцев в аккуратную, острую линию подбородка и надавить. Он ухмыльнулся, когда почувствовал, как под его рукой проявились плоть и кость. — Фух! Другое дело! — Джозеф вздохнул. — Нет ничего лучше старой доброй растяжки! Извини, Майки, слишком долгое сидение меня весьма напрягает. — Впечатляет, — прогрохотала возвышающаяся гуманоидная фигура, сокрытая броней, крыльями и пламенем. — Ты проявил свою форму из ничего. — Не из ничего! — сказал Джозеф и провел пальцами по своим длинным каштановым волосам, чувствуя, как его густая, роскошная шевелюра формируется и приятно струится между пальцами. — Из Нуля! Ты сам сказал, что это состояние реальности до того, как она была воспринята. А значит, надо воспринимать себя здесь и сейчас. — Возможно, ты все-таки правильный выбор, — сказал Михаил, в его голосе не чувствовалось удивления или даже особого впечатления, вместо этого он производил впечатление смирившегося с судьбой. — На то воля Божья. — Хорошо, — сказал Джозеф и глубоко вздохнул, вспоминая насыщенный аромат свежесваренного Американо и теплого маслянистого печенья. — Давай поболтаем за чашечкой кофе? — Кофе?.. — Майкл начал было говорить, но Джозеф уже сидел за резным деревянным столом с кружкой дымящегося кофе в одной руке и газетой в другой. Они были в кафе, которое Джозеф хорошо помнил, и у них двоих было достаточно сенсорных точек привязки, чтобы проявиться почти безупречно. Джозеф взглянул на Архангела, ногой отодвинул для него стул и выжидательно изогнул бровь. — Не выпьешь со мной чашечку? — предложил Джозеф, размахивая кружкой. — В Bonnie's варят лучшую арабику на всем Манхэттене. Хотя, должен сказать, ты чересчур разодет для этого места. На спинку стула опустилась большая, сильная рука, и высокий, элегантно одетый мужчина занял свое место. Он был невероятно красив, его структура костей была идеальной, а загорелая кожа - гладкой и подтянутой, без единого изъяна, за исключением единственной родинки на левой щеке, очаровательного знака красоты. Его брови были цвета того же львиного золота, что и волосы на макушке, которые были аккуратно подстрижены и ухожены, как будто над ними постарался лучший парикмахер в мире. Джозеф мог сказать по едва заметному изгибу родинки и бровей, что Архангел был раздражен, и это доставило ему бесконечное удовольствие. — О чем ты хочешь поговорить, Джозеф? — спросил Михаил через мгновение. — Много о чем, — ответил тот, потягивая кофе. — У меня есть парочка вопросов. — Я здесь не для того, чтобы отвечать на твои вопросы, — тон Михаила был чем-то средним между смиренным и негодующим; конечно, в нем не чувствовалось совсем высокомерного возмущения, но Джозефу было ясно, что он ожидал немного большего благоговения. — Я здесь, чтобы исполнить Божью волю. — Да ладно? Как мило с твоей стороны, — проникновенно сказал Джозеф, листая газету. — Итак, группа демонов украла Святой Труп, верно? Самое странное, что я помню, как меня втянули в борьбу с этими демонами, но в то же время я этого не делал. Или, скорее, я помню сначала то, а потом другое. Что это значит? Михаил выждал паузу. — В Хранилище использовали Святой Труп, чтобы использовать альтернативные временные линии и измерения для личной выгоды. С использованием его энергии, направленной в могущественного демона, было совершено похищение тебя. Контраст энергий делает это событие непоследовательным, просто сбоем во временной шкале. — Этот сбой и есть причина, по которой ты выбрал меня для этой разведывательной операции? Из-за моего "опыта" в борьбе с демонами? — Джозеф отхлебнул кофе и покрутил пальцем. — Кстати, твой кофеек стынет. Михаил опустил глаза и увидел перед собой кружку дымящегося черного кофе. — Я не выбирал тебя. Твой опыт борьбы с демонами несущественен, в Раю есть Души, более одаренные и опытные, чем ты, в области борьбы с демонами. — Верно, Истребители, — пробормотал Джозеф из-за газеты. Михаил замер. Его голубые глаза на мгновение вспыхнули. — Ты знаешь. — Теперь знаю, — сказал Джозеф, и, ухмыляясь, поднял взгляд от газеты. — Боже мой, это место - просто что-то с чем-то. — Но как? — Объектная ассоциация, — сказал Джозеф, откладывая газету, на передней странице которой была фотография закованного в броню Экзорциста с копьем, пронзающего грешника насквозь, столбцы текста вокруг подробно описывали природу и необходимость чистки. — Опасная штука в Царстве Нуля. Ты увидел газету, связал ее с информацией и подсознательно заполнил текст, когда я намекнул. Великий прадед Адам и его девочки, конечно, знатно там веселятся, однако за всем этим стоишь ты, Майки. — Наглость, — глаза Михаила вспыхнули молниеносно-синим. — Ты осмеливаешься судить меня, человек? — Почему это скрывается от Спасенных? — Джозеф усмехнулся, постукивая пальцем по газете. — Если все это Божья воля, часть плана, почему вы не хотите, чтобы кто-нибудь знал, что Небесные силы массово уничтожают Души? Михаил ничего не сказал. — Просто, знаешь, я немного раздражен из-за этого, так как я скоро загляну туда на огонек, — Джозеф поставил кружку на стол со стуком, который эхом разнесся по пустому кафе. — Так вот почему ты не рассказываешь Спасенным? У людей здесь, наверху, есть близкие там, внизу, близкие, которые, возможно, уже очищены, а может, и нет? Такие люди, как моя семья и друзья! Михаил ничего не сказал. — Почему я должен рисковать своей шеей ради Небес, которые поступают так? — он постучал по картинке, изображающей агонизирующее лицо грешника, Душа которого была стерта. — Ради Небес, которые не просто не допускают "недостойных", но и охотятся на них, как на крыс? Через некоторое время Михаил заговорил. — Потому что такова воля Божья. — У меня такое чувство, что в будущем я пожалею о своем выборе… — Джозеф с отвращением усмехнулся, откидываясь на спинку сиденья. — Но в самом деле, почему? — Когда Люцифер открыл путь в Ад для Душ, отвергнутых Лимбом, его намерением было извлечь какую-то садистскую форму удовлетворения из их мук. Однако он недооценил необработанный потенциал Души и ее способность к изменениям. Один за другим грешники приспосабливались. Ад, каким бы он ни был, превратился в горнило, и Души стали более могущественными. Эти могущественные Души стали многочисленными и буйными. Люцифер, поняв прогнившую сторону разума смертных, преобразовал Ад в беспощадную анархию, которой он является по сей день, чтобы замедлить эволюцию Душ внутри и предотвратить их объединение против него. Несмотря на это, население увеличивалось бесконтрольно, и даже при меньшей интенсивности мучений могущественные грешники продолжали возвышаться над остальными, причем во все большем количестве. Итак, по воле Люцифера раз в год с Небес посылают экзорцистов, и так было всегда. Ад должен быть стабилизирован, — Михаил подтолкнул газету обратно к Джозефу. — Я отвечу еще на три вопроса. Выбирай с умом. — От вашего великодушия захватывает дух, — сказал Джозеф, вздохнув сквозь стиснутые зубы. — Хорошо… зачем ходить вокруг да около? Ты же уже посылаешь туда целые армии, так к чему весь этот стелс? — К настоящему времени количество экзорцистов известно, они заверяют правящую верхушку Ада в том, что будут держать численность грешников в узде и сохранят их правление. Таким образом, за ними внимательно наблюдают, они регулируются и состоят из... знакомых элементов. Любой новый агент, отправленный с ними, будет замечен. Нам нужны люди, которые там, внизу, не вызовут подозрений. Нам нужен грешник, чтобы... — Чтобы забрать Труп, верно, — Джозеф пожал плечами. — Но почему бы просто не послать оперативную группу? Или не сходить за ним самому? Ты силен, уже надирал задницу Люциферу раньше. Почему бы просто не покопаться в Аду и не достать его самому? — Такие действия приведут к хаосу. Они едва терпят экзорцистов, но признают их полезность, — сказал Михаил, взяв свой кофе, и подостывшая жидкость мгновенно забурлила. — Если мы пошлем рейдерский отряд, недовольные члены Внутреннего круга, без сомнения, попытаются выслужиться перед нами, чтобы получить какое-то преимущество. Конечно, мы не станем им потакать, но одна только угроза побудит Люцифера действовать. Он накажет любое предательство, реальное или воображаемое. Это будет катастрофа. Ад слишком... деликатен. Изменчивое логово желаний и амбиций, сдерживаемое непредсказуемым тираном, махинациями его жадных до власти подчиненных и угрозой общего восстания. — Похоже, не стоит подливать масла в огонь, а? — с ухмылкой сказал Джозеф. — Ад - это не сковорода, Джозеф, — сказал Михаил. — Это серия дисков, расположенных в своего рода метафизической стопке, соединенных через центральный узел, мало чем отличающийся от– — Это была метафора, Майки… — Джозеф застонал и прижал руку к лицу. — Господи, и ты тот парень, который должен работать со смертными? Михаил снова обиделся. — Не уПоМиНай иМя ГосПоДа всуЕ, ДжоЗеф. Джозеф сглотнул, чувствуя, как что-то теплое капает у него из носа. Он вытерся, оставив на рукаве темную полосу крови. — Прости. Михаил продолжил: — Эти сдержки и противовесы не позволяют этому перерасти в настоящий хаос. Слишком много грешников получают слишком много власти, они могут свергнуть Внутренний круг. Слишком большой конфликт среди Внутреннего круга может привести к гражданской войне. Слишком много связей среди Внутреннего круга, и они могут объединиться и свергнуть Люцифера. Все с тем же результатом: Люцифер, в своей гордыне, не позволит передать контроль над Адом другому и с помощью сущности Архангела, которую ему каким-то образом удалось сохранить, несмотря на Падение, уничтожит его царство и всех внутри него. Джозеф уставился на Михаила, который без особого удовольствия потягивал кипящий кофе из своей кружки. — ...Понимаю. И это будет плохо. — Очень плохо. — Насколько? — Ад рухнет в Бездну, в изначальное ничто эпохи Логоса, до того, как Слово было произнесено и проявлено, и при этом пробудится… Он. Джозеф почувствовал, как холодок пробежал по его спине. Он вспомнил фреску с Чарли, черноту за Люцифером, и сущность внутри. — Кто? — Я ответил на три вопроса, — сказал Михаил, поднимая правую руку, средний палец был согнут, а большой вытянут. — Разговор окончен. Джозеф зарычал и ткнул пальцем в Ангела. — Стой, подожди– –Минуту! — Джозеф огляделся, он снова был в зале суда. — Черт возьми! — Джоджо? — спросил Смоки, на его лице было явное замешательство. — Что такое? — Хм? — Ты сказал "кто минуту", — Смоки заметил раскрасневшееся, взволнованное лицо Джозефа. — Джоджо, ты в порядке? Джозеф откинулся на спинку стула, запустив руку в волосы, его зеленые глаза были совершенно неподвижными. — Нет. Не совсем. О чем мы говорили? Смоки на мгновение замолчал, заметив холодный, сердитый блеск в глазах Джозефа, и на его лице появилось выражение озабоченности. — Джоджо... это была еще одна из твоих атак? Джозеф выгнул бровь. — Атак? — Сьюзи сказала мне, что с тех пор, как ты появился здесь, [Hermit Purple] стал капризничать, — сказал он. — Она сказала, что иногда ты говоришь одно, но из твоих уст... выходит что-то другое. Она сказала, что иногда кажется, будто ты прикоснулся к проводу под напряжением. Это снова случилось, да? — Конечно, — сказал он. — Давай не будем об этом. На щеках Джозефа вспыхнул румянец смущения. Это правда, что [Hermit Purple] собирал информацию, странные вещи, мысли и представления, жизни других людей, но он думал, что хорошо это скрывал. В его голове пробудились воспоминания о последнем десятилетии его жизни, когда его разум по-настоящему начал увядать, когда он оглядывался на тех, с кем только что разговаривал, и они смотрели на него так, как будто у него выросла еще одна голова, поскольку, по-видимому, он нес бред сумасшедшего. Он ненавидел этот взгляд. А Сьюзи, его ангел, так умело скрывала это выражение своего изысканного лица, притворяясь, что ничего не заметила. Она знала, что он достаточно натерпелся этого! Каким бы Раем не было это место… Он почувствовал, как пульсирует у него в висках. Это внутри него поднялся старый знакомый гнев. О, они хотят, чтобы он прошел это испытание, не так ли? Что ж, он сделает все, что в его силах, и сделает это по-своему. Что там сказал Смоки? "Ты же знаешь, каким ты бываешь иногда"? Он знал. Эти ханжеские педанты пустили его на сцену, врубили прожектор, нарядили его в миленькую жилетку и феску, и заставили плясать словно ручную обезьянку. Единственный вопрос теперь заключался в том, когда будет лучшее время для того, чтобы перехватить инициативу? Только время покажет. *** После короткого перерыва судебный процесс возобновился. Джозеф был телепортирован обратно на сиденье и откинулся на спинку стула. Изменение его поведения было очевидным для всех наблюдавших. [Hermit Purple] дрожал и пел от кратких всплесков информации, негромкой болтовни и всевозможных предположений. Но ничто из этого не улучшило настроения Джозефа. - "Ага, но в этом-то и суть, не так ли?" - кисло подумал Джозеф. - "Речь никогда не шла о справедливости или непритязательности, не так ли? Весь этот фарс был кукольным представлением, чтобы завести меня туда, где я был нужен кучке ханжеских гипер-федералов. Но зачем предавать это огласке? Зачем поднимать весь этот шум? Зачем показывать это по телевидению?" Джозеф взглянул на Судью, Прославленную и Обугленную Главную Добродетель Правосудия. Он сидел на своем троне, неподвижный, как статуя, его ужасные раны шипели и тлели. Нетронутая сторона его лица мало что выдавала, фактически ничего, но другая сторона... этот омерзительный открытый пылающий глаз смотрел – нет – впивался взглядом во что-то конкретное. Не уставившись куда-то вдаль, как можно было бы ожидать от беспристрастного, невероятно старого и мощного воплощения Концепции Справедливости, но наблюдая сосредоточенно, решительно и слегка разъяренно. Джозеф проследил за взглядом и обнаружил двух безобидно выглядящих Спасенных. Одного, крепко сложенного бородатого мужчину, он не узнал. Другим, однако, был очень знакомый светловолосый стоический джентльмен: Майки. Заметил ли судья эту небольшую беседу в промежутке между секундами? Он Ангел, так что, вероятно. Но разве он не участвовал в этом маленьком спектакле? И снова возникли вопросы: зачем предавать огласке эту макиавеллиевскую махинацию? Зачем показывать это по телевидению? - "Ага", - еще раз подумал Джозеф. - "Но в этом-то и суть, не так ли?" — Обвинение имеет право высказаться, — заявил судебный пристав. — Обвинение высказалось, — сказал Смоки, ухмыляясь и поправляя галстук. — Я полагаю, мы уже разъяснили свою точку зрения. — Понятно, — мрачный Ангел повернулся к защите, к Львиному Сердцу. — Есть ли у защиты что добавить? — Еще один свидетель, ваша честь, — пробормотал Сол, беспорядочно складывая свои записи. — Рёхей Хигашиката. — Черт… — пробормотал Джозеф, прижав руку к лицу. — Погнали. Вспыхнул другой подиум, на котором появился высокий, крепко сложенный молодой японец, одетый в свои лучшие полицейские регалии. Рёхей Хигашиката, любящий отец Томоко Хигашикаты, любящий дедушка его сына и почти наверняка не поклонник Джозефа. Он взглянул на Джозефа, заметив его пристальный взгляд, прежде чем снова повернуться к галерее. Его холодный японский стоицизм был таким же резким упреком, как и кислый взгляд. — Сержант Хигашиката, — начал Сол, его голос все еще был сильным, несмотря на довольно нервный внешний вид. — Рад, что вы смогли присоединиться к нам. — Спасибо, что пригласили меня, — ответил он, кивнув. — Как и при жизни, я живу, чтобы служить обществу. — И оно благодарит вас за вашу добросовестную службу, сержант, — Сол на мгновение посмотрел в свои записи. — А теперь, не могли бы вы показать, как хорошо вы разбираетесь в людях. — С радостью. На самом деле, я горжусь своей способностью оценивать человека с первого взгляда, — сказал Рёхей, оглядывая комнату с добродушной улыбкой на лице. — Но заметьте, не слишком горжусь. Это заслуженный навык, отточенный за долгую карьеру в общении с аморальными и бесчестными мужчинами и женщинами. Можно многое сказать о человеке по его лицу, по тому, как он осматривает свое окружение, по тому, как он говорит. Имейте в виду, мой навык далеко не безошибочен, но я обнаружил, что он помогает мне определять определенные черты личности на расстоянии, давая мне представление о том, как действовать при знакомстве с этим человеком. Еще раз, синий цвет. — Я так понимаю, вы не пользуетесь популярностью за покерным столом, — криво усмехнулся Сол. — О, я редко играю, — добродушно сказал Рёхей. — У меня нет таланта. Я предпочитаю носить свое сердце на рукаве! Весы показали истинность его утверждения. — Учитывая ваш опыт общения с негодяями и им подобными, какой будет ваша честная оценка Джозефа Джостара? Рёхей вздохнул и повернулся к Джозефу, который, несмотря на свой дискомфорт, не предпринял никаких попыток уклониться или отвести взгляд. — Я знаю плохих людей. Я имел с ними дело всю свою жизнь, и даже здесь, наверху, я случайно наткнулся на странного негодяя. Джозеф Джостар… неплохой человек. Весы сделали свое дело, и по галерее прокатился ропот. Но Сол вовсе не выглядел обескураженным. — Нельзя ли поподробнее? — Раньше, пока я был жив и помогал своей замечательной дочери растить моего внука, я думал, что могу сказать, что он за человек, не по его лицу, а по его отсутствию. Я видел негодяя, ловко говорящего провокатора, который мог обвести вокруг пальца впечатлительную молодую женщину и использовать ее для веселухи на ночь. Я знал такой тип мужчин, я постоянно видел их в патруле, выслеживающем отцов-неплательщиков и мошенников, охотящихся на пожилых людей. Однако, когда я смотрю на Джозефа Джостара сейчас, я все еще вижу человека, который воспользовался моей дочерью, человека, который произвел на свет моего внука, человека, который бросил их обоих на произвол судьбы. Я вижу человека, который гордится очень многими вещами и который не задумывается о том, чтобы обманывать других ради получения того, что он хочет. Но я все еще не вижу плохого человека. Я вижу слабого человека. Джозеф не смог выдержать его пристального взгляда ни секунды дольше, его глаза опустились вниз. Весы сияли правдой. Рёхей продолжил: — Видите ли, я навел справки о мистере Джостаре. Видел его жизнь, поступки и проступки. У него доброе сердце, и, в отличие от многих, он действует не по злому умыслу. Я рискну предположить, что мистер Джостар страдает незавидным недугом предполагать, что его цели и потребности совпадают с высшим благом или, по крайней мере, просто благом. Согласно имеющейся у меня информации, он больше никогда не изменял своей жене, и я в это верю. Правда, если он мне скажет, что чувствовал ужасную вину за свою неосмотрительность, я бы тоже в это поверил. Тот факт, что ему удалось соблазнить мою Томоко, должен свидетельствовать об этом, поскольку даже в юности она была не из тех, кто терпит дураков или сволочей. Однако факт остается фактом: Джозеф Джостар не только поддался своей слабости характера, но и потакал ей более десяти лет, держась на расстоянии, и при этом молодая женщина была лишена молодости, а мальчик рос без отца. Весы снова засветились синим. — Это я не могу простить, потому что каждый раз, когда моей семье становилось трудно, а так бывало часто, я всегда обвинял в этом Джозефа. Каждый раз, когда Джоске приходил домой из школы, рыдая из-за того, что другие дети дразнили его, молча моля об отце. Каждый раз, когда я случайно сталкивался с Томоко, плачущей над каким-нибудь письмом об отказе из университета, или падающей в обморок, измученной дневной работой. Отсутствие мужа давило на нее, когда она пыталась удержать голову над водой. Каждый раз, когда погибало домашнее животное, когда мальчик обдирал колено или на его день рождения никто не приходил. Каждый раз, когда на Рождество мне приходилось оставаться на полицейской работе, оставляя их только вдвоем. Каждый раз, когда я не мог купить своей малышке и любимому внуку подарок, потому что денег было слишком мало. Я всегда винил Джозефа. Возможно, моя неспособность прощать - это недостаток с моей стороны, но я это приму. Является ли Джозеф Джостар плохим человеком? Нет, я в это не верю. Но хороший человек со слабой моралью немногим лучше злодея, — он бросил свирепый взгляд на Джозефа, повелительно указывая пальцем. — Ты можешь выйти из этой передряги невредимым, Джозеф Джостар, но тебе предстоит пройти долгий путь, прежде чем ты сможешь считать себя спасенным. Я не выношу это решение, это не в моей юрисдикции, но я предполагаю, что ты сделаешь это сам. Сможешь ли ты когда-нибудь простить себя за то, что ты сделал, или, скорее, за то, чего ты не делал!? Джозеф заставил себя еще раз встретиться с ним взглядом. Его лицо казалось онемевшим, разбитым, но сам он не знал, какое у него лицо, и не особенно заботился об этом. — Нет. Весы, конечно же, засветились правдой. Рёхей удивленно моргнул, на его лице на мгновение промелькнула ярость, прежде чем смениться привычным японским стоицизмом. — Хорошо. Тогда оставь это сожаление при себе. Пока у тебя не появится шанс компенсировать свою слабость. Джозеф сидел молча, все негодование и ярость внутри него угасли. Сможет ли он набраться смелости, чтобы пройти испытание? Часть его очень хотела просто сидеть сложа руки и позволить импульсу, сгенерированному Смоки, довести его до конца. Львиное Сердце будет опозорено, вынуждено извиниться, и он выйдет отсюда свободным человеком. Человеком, которому затем придется ждать и позволить Ангелам придумать другой способ отправить его в Ад. Часть его хотела отмахнуться от всей этой миссии и подождать. Подождать, пока он снова не увидит своего сына, подождать, пока он, наконец, не сможет по-настоящему загладить свою вину и стать тем человеком, которым он должен был быть, и по-настоящему искоренить свои недостатки. Но другая часть, маленькая, но цепкая, напомнила ему, что Творение может висеть на волоске. Ангелы и Босс считали его единственным, кто способен выполнить эту абсурдную миссию, и если они будут верить в него, возможно, он сможет. Кроме того, если вся реальность рухнет, это, вероятно, поставит крест на его мечтах воссоединения с Холли, Шизукой и Джоске раз и навсегда. И все же у него просто не было сил. Не сейчас. - "Извини, Майки. Тебе придется запачкать свои руки." — Хорошо сказано, сержант Хигашиката, — сказал Сол. — Должно быть, это было нелегко - так долго нести на своих плечах такую обузу. Джозеф распахнул глаза, повернувшись к маленькому существу с разинутым ртом, выражение лица которого говорило о том, что он начинает понимать, что он только что сказал и кому. Джозеф приготовился вскочить на ноги, когда сильный, раскатистый голос прорезал воздух: — Как вы смеете, сэр! Джозеф обернулся и увидел Рёхея Хигашикату, который встал со своего места, хлопнув ладонями по подиуму; теперь на его лице не было и намека на привычный стоицизм или благородную приветливость, только неприкрытое возмущение. — Я согласился на это неприличное судебное разбирательство ради закрытия этого гештальта, даже если бы я знал, что вы, самодовольные стервятники, воспользуетесь им, чтобы попытаться навредить этому человеку. Он заслуживает наказания за то, что он сделал, но я не позволю тебе называть моего мальчика обузой! — Сержант, пожалуйста, — ответил Сол с таким видом, словно он только что услышал, как в темном лесу хрустнула ветка. — Я имел в виду… — О, неужели?! — рявкнул Рёхей. — Одно дело обвинять человека в его проступках, даже оправданных! Но использовать неудачные обстоятельства рождения и жизни ребенка как дубинку, чтобы сбивать его с ног ради собственной выгоды?! Как низко. Совершенно отвратительно. Джозеф Джостар, возможно, и бросил мою девочку и внука на произвол судьбы, но этот грех полностью перевешивается последствием его действий, моим внуком! Джоске - образцовый молодой человек, одна из немногих чистых душ, с которыми я когда-либо сталкивался! Если бы то, что Джозеф Джостар сохранивший святость своих клятв, означало бы, что этого замечательного молодого человека никогда бы не существовало, тогда, ваша честь, дамы и господа в галерее и все остальные, кто смотрит из дома, я говорю, к черту эти клятвы! Весы засияли синим, и в зале раздался резкий вздох. Рёхей продолжил. — Согласиться участвовать в этом фарсе было эгоистично с моей стороны, теперь я это вижу. Если бы я был более храбрым человеком, я бы высказал Джозефу свое мнение лицом к лицу! Вместо этого я позволил вам, змеям, убедить меня выступить против него, позволил вам использовать в качестве оружия невинного мальчика и лишения его юности, чтобы навредить репутации его отца. Мне стыдно за то, что я пал так низко. Джозеф Джостар - хороший человек, но не праведник, это факт. Но он этого не заслуживает. Никто этого не заслуживает. Позвольте ему ходить среди нас и расти вместе с нами, позвольте ему стать праведником, а не порите его публично! Ваша честь, я отказываюсь от своих заявлений против Джозефа Джостара и прошу удалить меня как свидетеля. Юстиция ничего не сказал и ничего не сделал, все уже было сделано. Рёхей исчез мгновением позже. Сол опустил голову на стол с громким стуком. — Оценка личности завершена, — объявил судебный пристав. — Суд вновь соберется после короткого перерыва, и обвинение и защита представят свои заключительные заявления. Все свободны. Ударив навершием своего копья, он дал знак собравшимся разойтись. Джозеф молча сел рядом со Смоки, его точеное лицо было сосредоточенным. — Фух! — воскликнул Смоки, качая головой. — Ну, это была катастрофа… для них. Думаю, можно с уверенностью сказать, что мы взяли их в ежовые рукавицы. Хорошо сработал, Джоджо! ...Джоджо? Джозеф посмотрел на свои сжатые кулаки. Внутри него нарастала праведная ярость. Когда суд вновь соберется, он выскажет всему Раю должное мнение. После такого представления, как он может этого не сделать? - "Смоки, Сьюзи, дядя Спидвагон, бабуля Эрина..." - с горечью подумал он про себя. - "Вы все сделали для меня все, что могли, но мне придется справиться с этим в одиночку. Я сделаю то, что должен, и вернусь к вам. Я обещаю." *** Львиное Сердце сидели рядом с Солом в ошеломленном молчании. Все должно было пойти совсем не так. Они пошли на это, зная, что проиграют, но так сильно? Настолько катастрофически? Как? — Что ж, — решительно сказала Рейчел. — Могло быть лучше. — Вот тебе и влезли ему в душу, — проворчал Бо. — Дири! В чем дело? Ты должна был найти свидетелей, которые заставили бы его действовать! — Я так и сделала! — Запричитала Дири, уткнувшись лбом в копыта. — Но Смоки был готов к этому! Если бы только я могла выставить свою козырную карту, все было бы идеально! — Ты не смогла убедить нашего информатора дать показания? — спросила Беа. — Что случилось? Дири, ты не– — Нет! — отрезала Дири, сытая по горло предположениями своей когорты. — В этой бочке был только деготь и никакого меда! Он передумал, вот и все! — Позор… — проворчал Бо. — Двойной удар его и Рёхея Хигашикаты, возможно, был бы тем толчком, который заставил бы его начать действовать. — Ну, теперь уже ничего не поделаешь, — мрачно сказала Хани. — Мы в ловушке. — Мы знали, на какой риск идем, — сказал Бо. — Лучшее, что мы можем сейчас сделать, это принять свою судьбу с достоинством и уравновешенностью. — Я хочу умереть, — сказала Беа, откинувшись на спинку стула. Дири на мгновение сердито посмотрела на своих отчаявшихся товарищей. Не может быть, чтобы все так закончилось! Не после всего, чего она достигла! Не тогда, когда еще так много нужно было сделать! Этому самодовольному негодяю нельзя было просто позволить разгуливать на свободе. Нет. Это всего лишь незначительная неудача. Она выживет и сделает Рай таким, каким он должен был быть. Ей просто нужно было... прикрыть свои тылы. Остальные, они были слишком самодовольны. Слишком осторожны. Для нее было бы проще простого спасти свою репутацию, извлечь выгоду даже из этой кучи нечистот. Ей просто нужно немного подождать и посмотреть. Как только представится возможность, она снова окажется на высоте. У нее была миссия, и, несмотря на то, что она обременена трусами и ссыкунишками, она доведет ее до конца! Львиное сердце, каким бы оно ни было, может, и не переживет этого, но львиное сердце миссии останется в ней. Ей просто нужно сбросить мертвый груз, избавиться от своих некомпетентных и лишенных осуждения соратников и начать все заново! Кстати, о некомпетентности… Она повернулась к их упавшему вниз лицом адвокату, достойному похвалы мистеру Солу, которого ей порекомендовали Херувимы, чьи советы теперь имели для нее очень мало значения. — Ну? Хотите что-нибудь добавить, мистер "Гудман"? — Я ненавижу это прозвище… — проворчал он, не поднимая головы от стола. — Я даже не смотрел сериал. — Ты сказал, что все пройдет как по маслу, — едко сказала она. — Так и должно было быть, — сказал он, сев прямо. — Ничто в профиле Джозефа не указывало на то, что он может выдержать такой шквал. Он должен был возразить! Начать всех переубеждать! Этот человек - хрупкий эгоист с глубоко укоренившейся потребностью в восхищении, так сказано в профиле! Как я мог это упустить... Мой отец был прав, мне следовало заняться ботаникой... — Что ж, после этого представления я определенно думаю, что ворочать навоз - призвание твоей жизни! — усмехнулась Дири. — Спасенные все такие… — задумчиво произнесла Хани. — Они не всегда соответствуют своей статистике. Профили составлены на основе всей их жизни. Джозеф прожил практически не меняясь в характере с 20 до 70 лет, но, возможно, этот последний отрезок повлиял на него так, как не смогли определить составители профиля? — Невозможно, — убежденно сказала Дири. — Люди не меняются. — Ну, по крайней мере, я старался, — пробормотал Сол. — Хотелось бы посмотреть, как кто-нибудь другой сыграет против Смоки Брауна... — Продолжай себя убеждать, — закатила глаза Дири. Судебный пристав стукнул рукоятью об пол. — Всем встать. Судебный процесс завершился. Суд ожидает заключительных заявлений. Сначала выступает обвинение. Смоки Браун поправил свой костюм и поднялся на ноги, сделав глоток воды, прежде чем заговорить: — Обращаюсь к вашей чести, собравшимся Спасенным и всем, кто, возможно, наблюдает за нами. Я твердо убежден, что в дополнение к их клевете на моего клиента, в которой они были признаны категорически виновными, Львиное Сердце действовали в прошлом со злым умыслом в отношении множества грехов других людей. Я надеюсь, что свидетели без тени сомнения показали, что мой клиент, некий мистер Джозеф Джостар, не злодей. Скромный? Конечно, нет. Добродетельный? Далеко не так. Но грешник? Леди и джентльмены и все остальные, за исключением наших ангельских хозяев, среди нас нет ни одного, кто мог бы претендовать на совершенство. Он повернулся лицом к галерее, к собравшимся Спасенным и Рожденным на Небесах. — Джозеф Джостар неоднократно сбивался со своего пути, он лгал и обманывал многими способами ради личной выгоды. Он был неверен своей жене и нарушил свои клятвы Всевышнему, но чувствовал огромную вину за свои действия. Он был отцом-изменщиком, но у него были причины, как косвенные, так и личные, пренебрегать своими обязанностями. Сегодня он, прямо на ваших глазах и под бдительным присмотром Его уважаемой Чести, Главной Добродетели Правосудия - Юстиции, объяснил свои причины и побуждения и показал, что он действительно раскаялся. Джозеф Джостар, правда, не образец добродетели, но он хороший человек, заботливый муж, преданный друг и любящий отец, который хочет остаться среди нас и загладить свои проступки. Можем ли мы с чистой совестью осудить его и лишить шанса помириться со своим сыном? Лишить его шанса воссоединиться со своей семьей однажды и навсегда? Он осуждающе указал пальцем на защиту, хлопнув ладонью по парапету, отделяющему галерею от сцены. — Львиное Сердце, безусловно, так бы и поступили, но, как мы доказали, их хлеб насущный - клевета. Они стоят на вершине разрушенной репутации других, выкрикивая банальности из пепла жизней, которые они и сожгли! Преследуя свои цели "остановить грех в зародыше", они осмеливаются судить тех, кому был разрешен вход самим святым Петром, и при этом ставят под сомнение указы Всемогущего! Я мог бы сказать больше, но то, что мы все уже видели от них, было бы чистыми домыслами, а я всего лишь скромный юрист. Вместо этого я просто изложу факты так, как они были представлены этим судом: Львиное Сердце - беспринципная, нечестная организация, и их продвигаемый рассказ о моем клиенте является полной клеветой. Джозеф Джостар не святой, но кого из нас можно назвать таковым? Неужели мы, Спасенные, которые сами были прощены и приняты, не можем сделать то же самое для этого человека? Разве его семья не заслуживает радости от его общества? Разве его дети не заслуживают того, чтобы однажды снова увидеть своего отца? Разве он не заслуживает нашего принятия? Я оставляю это на ваше усмотрение, и я благодарю вас за ваше милосердие. Обвинение высказалось. Смоки снова сел, заметно выдохнув, повернулся к Джозефу и улыбнулся. Его клиент ответил слабой гримасой, которая, возможно, была задумана как улыбка. — Теперь потерпевшая сторона может обратиться к суду, — объявил судебный пристав. — Джозеф Джостар, сейчас самое время покаяться в своих грехах перед Судом Спасенных. — Покаяться? — сказал Джозеф, выпрямляясь, его голос звенел от напряжения. — Я правильно расслышал? — Верно, — сказал судебный пристав. — Настоящим вам предоставляется возможность лично выразить свое раскаяние в проступке перед Судом и всем Раем. Понятно? — Понятно? — Джозеф поднялся на ноги, его глаза сияли. — Да, без вопросов. — Вы можете выступить перед судом. Смоки Браун уловил что-то в выражении лица Джозефа, выглядевшего так, как будто кто-то только что уронил кубик льда ему в трусы. Он что-то прошептал Джозефу, но тот отмахнулся от него, после чего его перенесли на трибуну. Он положил руки на стол и нагнулся к микрофону. Он на мгновение закашлялся, прежде чем сглотнуть. — Гм! Там. Итак, раскаяние, да? Э-э… — он оглядел комнату, выражение его лица было жестким и решительным, зеленые глаза сверкали. — Я возражаю. В воздухе повисла тишина. Первым заговорил судебный пристав. — Простите? — Вы слышали меня, — ответил Джозеф. — Я возражаю. — Против чего вы возражаете, мистер Джостар? Он улыбнулся, извиняющимся жестом пожав плечами. — Я возражаю против... этого. Всего этого дела. Этого суда. Этого испытания. Всей этой загробной жизни. Этого фарса. Как это ни назови, я больше не могу этого выносить. — Мистер Джостар… — пророкотал судебный пристав. — Вы понимаете, что выражаете неуважение к суду? — О, я понимаю, — ответил он, вызывающе скрестив руки на груди. — Потому что любой суд, любая загробная жизнь, которые позволили бы ему случиться, откровенно говоря, достойны презрения. — Мистер Джостар!– — Эй, Двуликий! — воскликнул Джозеф, взглянул на Юстицию. — Смахни пыль со своих причудливых весов, ладно? Я хочу, чтобы люди видели, что я на самом деле чувствую. Судебный пристав, чье обычное ангельское самообладание пошатнулось, обернулся, чтобы увидеть, как судья снова поднимает чашу весов. — Вот это больше похоже на правду, — Джозеф ухмыльнулся, наклоняясь к микрофону. — Я спрашиваю вас, что это такое? Где мы находимся? В Раю? Это и есть Рай? Секундочку! Мы жили своей жизнью на Земле, или в Царстве смертных, называйте как хотите, и это наша награда за то, что мы не стали таким дерьмовым, как то место? Я не могу быть здесь единственным человеком, кто видит здесь, Наверху, недостатки! Этот. Рай. Сломан! Весы, глаз которых нервно бегал по сторонам, засветились синим. — Ха! Смотрите! — Джозеф указал на весы и потряс кулаком. — Это место сломано! Как Спасенные могут прибыть сюда и еще подвергаться нападкам назойливых лиц вроде наших уважаемых гостей вон там? Которые, кстати, такие же продажные и лицемерные, как и все придирчивые блюстители морали, которых я когда-либо встречал на Земле. И это притом, что они родились здесь! Что ж, кислая почва порождает сорняки, и когда я смотрю на это место, я не вижу Элизиум, я вижу кучку самодовольно-праведных лицемеров! Весы, неохотно, снова засияли синим. — Неужели никто из вас этого не видит? Неужели вы не чувствуете этого? — воскликнул Джозеф, сжимая руки в кулаки. — Это место… Да, оно чистое и даже красивое, – но оно неправильное! Оно неестественное! Может быть, каркас, план Рая уже готов, но здание еще не закончено! Строительные леса все еще на месте, стены из фанеры, проводка оголена! Фундамент прочный, но здание прогнило! Мой адвокат, без сомнения, выиграл для меня это дело, и я мог бы просто не высовываться и продолжать жить. Но хочу ли я этого вообще? Смогу ли я выдержать вечность здесь, наверху, где выдающиеся моралисты могут устроить охоту на ведьм ради влияния? Где люди слоняются без дела, занимаются своей жизнью, притворяясь, что Другого места не существует? Что? "Пошел ты, у меня свои дела" - это неофициальный лозунг здесь? Это так?! Весы, теперь довольно потрепанные, светились голубым светом истины. — Хватит! — взревел судебный пристав. — Джозеф Джостар, настоящим вы признаны– — Успокойтесь, — судебный пристав, да и весь суд, повернулись, чтобы посмотреть на источник голоса: Юстицию. — Мистер Джостар. Продолжайте. Джозеф улыбнулся на это, его глаза загорелись страстью и энергией. — Премного благодарен, ваша честь. Так что, да, я возражаю. Я возражаю против того, чтобы меня судил этот суд. Честно говоря, я не принимаю и не признаю его авторитета. Как это место может быть Раем, когда то, что случилось со мной, вообще возможно? Как можем мы, прощенные Богом, подвергаться преследованиям у его обутых в сандалии ног со стороны его творений и наших спасенных собратьев? Я не признаю авторитет этого суда, потому что я возражаю, нет, я прямо отрицаю предполагаемую божественность, на которой он основан! Это не Рай! Это симуляция! Фарс! Какая-то подделка под бренд Рая из секонд-хенда! Я говорю чистую правду, и вот почему: бабуля Эрина не воспитала труса, и будь я проклят, если склоню голову, притворно улыбнусь и притворюсь, что все так и должно быть! Итак, вы все хотите покаяния? Что ж, хрена с два! Это дело касается только меня и Небесного Папочки, так что отвалите! Конечно, я совершил кое-что, о чем сожалею, но я не собираюсь позволять этому месту заставлять меня пресмыкаться и молить о пощаде перед кучкой лицемеров-моралистов, живущих в стране извращенных фантазий! Я возражаю против этого суда и я возражаю против этой загробной жизни! Вы слышите меня?! Я отказываюсь каяться перед этим судом! Я отказываюсь каяться перед кем-либо из вас! Я! Возражаю! В воздухе повисла мертвенная тишина. Вся галерея сидела неподвижно, не смея даже шелохнуться. Львиное Сердце и Сол сидели за своим столом с широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами. Лицо Смоки Брауна было бесстрастным, плоским и спокойным, если не считать пульсирующей на виске вены. Судебный пристав неуверенно переводил взгляд с Джозефа на Юстицию, невозмутимый до сих пор ангел был совершенно шокирован. — Это твоя позиция, Джозеф? — спросил Юстиция после минутной паузы. — Ты отказываешься каяться и предпочитаешь богохульствовать? — Да, все верно, — сказал Джозеф, сплетя пальцы вместе, приятно улыбаясь и хлопая своими большими зелеными глазами. — А что-то не так? Шокирующе, невероятно, но Юстиция ухмыльнулся. — В некотором роде, да. — Джозеф… — прорычал Смоки, вскочив на ноги. — КАКОГО ХРЕНА ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! ОТРЕКИСЬ! ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ОТРЕКИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ, ИНАЧЕ Я ПРИДУ К ТЕБЕ И НАДЕРУ ТВОЮ БЕЛУЮ ЗАДНИЦУ! — Извини, Смоки, — сказал Джозеф, пожав плечами с озорной улыбкой на лице. — Я ничего не мог с собой поделать! Итак, э-э, что теперь, Двуликий? Ты собираешься, э-э, проклясть меня или что-то в этом роде? — Это не входит в мою юрисдикцию, — Юстиция покачал головой. — Однако, если ты хочешь отречься, сейчас самое подходящее время. Нецах становится беспокойным. — Нет, все в порядке, — сказал Джозеф, откидываясь на спинку подиума и поигрывая большими пальцами с чрезвычайно довольным выражением лица. В другом конце комнаты, на стороне защиты, сидели Львиное Сердце, на их лицах был написан неприкрытый шок. Что, черт возьми, только что произошло? — Ха, — проворчал Сол. — Ну, я думаю, это решает все проблемы. — Зачем ему это делать!? Зачем бросать испытание!? — воскликнул Бо, даже его хладнокровная голова не выдержала этого перформанса. — И, типа, о чем он вообще говорил? — Спросила Рейчел, почесывая затылок. — Что он имеет в виду под "неправильным" Раем? — Хммм! — Дири торжествующе хмыкнула, скрестив руки на груди. — Он просто не мог больше сдерживать свою гордость. Как я уже сказала, люди не меняются. Тут из дальнего конца зала суда донесся шум, заставивший все головы повернуться. *** Джозеф удовлетворенно вздохнул и откинулся на спинку стула. Боже, ему нужно было высказаться по поводу этого. Он чувствовал себя так, словно только что выиграл битву на фарфоровом троне, наслаждаясь облегчением и победой. Он взглянул на Смоки, который, казалось, разрывался между искренним замешательством, отчаянием и непреодолимым желанием броситься к нему и вколотить немного здравого смысла. - "Извини, приятель", - подумал Джозеф про себя. - "Ты сделал все, что мог, никто этого не отрицает, но эта игра никогда не была в твою пользу. Когда я вернусь, что ж, может быть, я позволю тебе надрать мне задницу. Ты заслуживаешь этого." С меньшим энтузиазмом он посмотрел на свою семью, сидящую в галерее. Мама и папа были шокированы, даже встревожены, но их утешали бабушка и дедушка, у обоих на лицах было выражение мрачного понимания: они знали, что он что-то замышляет, даже если им это не нравилось. Джозефа это не могло не обрадовать, ибо никто не знал его лучше, чем бабушка Эрина, а умение святого Джонатана оценивать характер – за одним вопиющим исключением – заслуженно считалось легендарным. Затем он посмотрел на дядю Спидвагона, который выглядел… гордым? Стоп. В его глазах было и что-то еще. Чувство вины. Знал ли дядя Спидвагон обо всем этом? Джотаро протянул руку и положил ее на плечо Спидвагона, мягко похлопав его. И Джотаро тоже?! - "О как, что ж, ну понятно", - размышлял он. - "Дядя Спидвагон здесь своего рода федерал, типа ЦРУ. И если бы не Джотаро, я бы поставил доллар на пончик, что он все понял в ходе этого испытания!" Джозеф не хотел бы быть Майки, когда правда выплывет наружу, Архангел он или нет. Он как никто другой знал, что значит быть объектом великой мести и яростного гнева бабушки Эрины, дедушки Джонатана и Джотаро! Эта мысль была, по крайней мере, несколько утешительной. Затем он перевел взгляд на Сьюзи. Милую, прелестную Сьюзи. К его удивлению, она не выглядела испуганной, или шокированной, или удрученной. В глазах своей любящей жены он видел только убежденность, веру и доверчивость. Его замечательная девушка верила, что он что-то замышляет, но в глубине души знала, что он раскрутит это катастрофическое признание и выйдет победителем. Он почувствовал, как его сердце наполнилось гордостью за нее, за ее преданность, но тут же было раздавлено холодным, твердым сапогом отвращения и отвращения к самому себе. Как он мог предать ее? Как он мог действовать у нее за спиной? В тот момент он не чувствовал ни капли той уверенности и бравады, которые излучал. Как мог такой слабый мужчина, как он, иметь такую женщину, как она? Как он мог честно посмотреть на себя в зеркало и сказать, что заслужил ее? Когда он почувствовал, что его решимость начинает ослабевать, почувствовал иррациональную потребность отречься и просить прощения, он отвел от нее взгляд. Он осмотрел галерею, толпу сбитых с толку посетителей в поисках единственного человека, который мог бы поднять ему настроение. Кого-то, кто даже в свои зрелые годы был золотым стандартом упрямой, напускной бравады, уверенности, рожденной компетентностью и мастерством. - "Его..." - подумал Джозеф, и его осенило откровение. - "Его здесь нет. Он не пришел на мой суд. Цезаря здесь нет." Гнев и горечь поднялись в нем, обжигающие, кислые, едкие, как желчь. Он повернулся к Львиному Сердцу. Эти отвратительные, самодовольные маленькие Херувимы. Выражение шока на их лицах было приятным, оно смягчало боль и заменяло ее яростью. Он начинал понимать, почему Архангелы устроили этот маленький театр и позволили предать его огласке, показать по телевидению. Весь Рай вот-вот должен был увидеть, что происходит, когда Душа со слишком большим количеством черных пятен оказывается изгнанной с Небес, и ей некуда идти. Толпа собиралась увидеть изгнание, сотворенное их гневным суждением и безжалостным отношением. Он знал, что некоторые сочтут это справедливым, но большинство будут в ужасе, униженные, терзаемые чувством вины. И в этот момент вся их злоба и возмущение будут сосредоточены на этих пяти маленьких засранцах. Он позволил себе пофантазировать о выражении их лиц, когда им в рот засунут метафорическую воронку и весь Рай опрокинет бочонок их собственного лекарства в их крошечные пищеводы. О, это так приятно. Тут в дальнем конце зала суда послышался шум, и все головы повернулись к его источнику. — Отпустите меня! — крикнул знакомый голос, украшенный харизматичным итальянским акцентом. — Отпустите меня, вы, свиньи! Я возражаю! Вы слышите меня, я возражаю! Там, перед дверью в зал суда, стоял Цезарь Цеппели, которого в данный момент сдерживала пара судебных охранников: сердце Джозефа воспарило. — Цезарь!? — Джоджо! — крикнул Цезарь, вырываясь из их хватки. — Оставайся там, где ты есть! Сиди смирно! Я уже иду! — И ты еще говорил, что терпеть меня не можешь! — крикнул Джозеф, посмеиваясь. Цезарь зарычал и начал извиваться в руках охранника. — Отпустите меня, болваны! Я должен– Тьфу! Хамон! Цезарь замерцал потрескивающим золотым сиянием Хамона, его тело блестело, становясь скользким. Он раскинул руки в стороны, после чего из всей его фигуры раздулся огромный мыльный пузырь. Охранники не смогли схватить мыло, настоянное на хамоне, их руки соскользнули с его поверхности. Цезарь оттолкнул их в сторону, вытянув ноги, и когда пузырь лопнул, белые огни зала суда засияли сквозь его остатки радужной призмой. Он взмыл в воздух в сальто, приземлившись по другую сторону барьера, после чего побежал к сцене, к подиуму. — Джоджо! — крикнул он. — Мне жаль! Я должен был быть здесь все это время! Судебный пристав выступил вперед с копьем в руке. — Еретик! Ты смеешь вторгаться в Божий суд?! Ангел застыл в воздухе как раз перед тем, как перехватить Цезаря, и был бесцеремонно перенесен в дальний конец зала суда, за барьер и на галерею, где его отпустили. Джозеф обернулся и увидел, что Юстиция снова положил руку на подлокотник своего трона, молча приглашая Цезаря продолжать. Цезарь взбежал на трибуну Джозефа, его голубые глаза были широко раскрыты и полны смятения. — Пожалуйста, прости меня, Джоджо! Я не мог... я не... Джозеф ухмыльнулся, его глаза заблестели, и он протянул руку. — Эй, теперь ты здесь! Но, э-э, если ты хотел остановить меня от совершения какой-нибудь глупости, этот поезд уже ушел, Цезарино. — Никакая сила во вселенной не сможет удержать твой глупый рот на замке, янки, — сказал Цезарь, с хлопком хватая его за руку и сжимая ее. — На этот раз я буду с тобой, мой друг... — Я возражаю! — Он повернулся лицом к суду, который оскорбленно ахнул. — Вы все слышали меня! Он прав! Вы, все вы, лицемеры и трусы! Вы не видите правды перед собой, потому что вы слишком напуганы, чтобы говорить открыто! Джозеф не богохульник, он просто говорит то, что мы все думаем! И мы думаем об этом, все мы! Это не Рай! Это ложь! Закрытое сообщество, наполненное кучкой трусов и крестоносцев, довольных счастливой жизнью, в то время как другие страдают! Вы думаете, что только потому, что попали сюда, вы в безопасности?! Но это не так! Джозеф совершал ошибки в своей жизни, но он всегда был хорошим человеком, справедливым человеком! Если бы он увидел несправедливость, он бы боролся, чтобы исправить ее, даже если бы это означало выставлять напоказ пороки власти и оскорблять общество. Как может такой человек, как я, который большую часть своей жизни был преступником, стоять в стороне и смотреть, как этот человек наказывается за свои грехи, в то время как я гуляю на свободе? Я совершил все преступления, кроме насилия и убийства! Я крал, я лгал, я бил, грабил и угрожал невинным! Я говорю это здесь для того, чтобы вы могли прозреть! Но из-за того, что я погиб в борьбе с большим злом, я каким-то образом более благочестив, чем этот человек? Смешно! — Цезарь… — пробормотал уголком рта Джозеф. — Правда, сейчас не время и не место... — Заткнись, Джоджо, взрослые разговаривают! — Съязвил Цезарь, прежде чем снова обратить свое внимание на галерею, да и вообще на Рай в целом. — И даже моя "героическая смерть", мое "искупление" - ложь! Я вступил в эту битву не ради человеческой расы или чтобы остановить великое зло, я сделал это для себя! Ради моей собственной проклятой гордыни! Я подверг риску будущее человечества, чтобы удовлетворить свою оскорбленную семейную честь, ради мести! Возмездия! Я поставил свою гордыню, свой гнев выше высшего блага, и из-за этого моим друзьям пришлось нести свое бремя в одиночку! Если бы я был по-настоящему праведным человеком, я бы остался рядом с Джозефом и Лизой-Лизой и помог им победить Людей из колонн всей командой! Я не герой! Я обманщик! А Джозеф, тот, кто спас вас всех от безумия Карса, его вы пригвоздили к позорному столбу? Это какая-то дурацкая шутка! Если Джозеф - человек, которого вы все считаете достойным бичевания и принудительного покаяния, тогда я с радостью откажусь от своего собственного спасения, нежели проведу еще секунду с вами, трусливые свиньи! Я сделаю единственное благородное дело, на которое я способен, и поддержу своего друга в трудную минуту, как должен был поступить годы назад! Я! Возражаю! Свет померк, низкий содрогающийся стон пронизал здание. Звук становился громче, пронзительнее, по мере того как все более отчетливые голоса стонали и бормотали. — Боже милостивый! — воскликнул один из присутствующих. — Что происходит?! — Нецах оценил положение своих подопечных и пришел к выводу, что вы, Джозеф Джостар и Цезарь Антонио Цеппели, несовместимы, — объявил Юстиция, его голос перекрыл быстро приближающийся вой. — Таким образом, он отменил ваш доступ в его Сферу. Да смилуется Бог над вашими душами. Вопль превратился в поистине адский рев, и тут земля под двумя мужчинами разверзлась, их тела повисли в воздухе, а снизу засияли столбы оскверненного красного и черного света. Бормочущий, издевательский рев Проклятых эхом отдавался в душах всех, кто их слышал. По всему Раю менее крепкие из Спасенных закрывали уши руками и истерически рыдали, когда визг эхом отдавался в их головах. Мерзкие, скрюченные руки на костлявых, многосуставных конечностях потянулись вверх, схватили этих двоих и закричали на них. Их плоть чернела и превращалась в пепел всюду, где осквернялась их прикосновением. Джозеф и Цезарь подавили крики боли и ужаса, пытаясь изобразить стоическое выражение лица, когда их тела рассыпались в прах и засасывались в Ад. — ОСТАНОВИТЕСЬ! — крикнула Сьюзи-Кью, слезы ужаса и муки текли по ее щекам. — Прекратите! Они этого не заслуживают! Я простила его! Джоджо! Я простила тебя в ту же секунду, как ты мне сказал! — Я знаю, Сьюзи… — прохрипел Джозеф, пытаясь улыбнуться сквозь боль. — Даже если я этого не заслуживаю... С-Сьюзи, я вернусь. Я заслужу твою любовь и вернусь к тебе. Скажи мне, что ты мне веришь! — Я тебе верю! — крикнула она, перекрывая адский шум. — Я тебе верю, Джоджо! — Цезарь! — рявкнула Лиза-Лиза, ее властный лай прорвался сквозь адские вопли. — Присмотри за ним там, внизу! Присмотри за моим сыном! — Так и сделаю, учитель, — сказал Цезарь, улыбаясь, когда руки-разрушители разрывали его на части. — Я уберегу его от неприятностей! Цезарь испустил последний крик, прежде чем его утащили вниз, в Ад. — ДЖОДЖО! — закричала Сьюзи, перепрыгивая через барьер и направляясь к адскому зрелищу. — ДЖОДЖО! Джозеф потянулся к ней. — Сьюзи-Кью! Я люблю– Скрюченная, отвратительная рука поднялась и хлопнула его по лицу. Его последние слова превратились в мучительное карканье, прежде чем то, что осталось от него, было затянуто в потрескавшуюся огненную яму. Оба портала мгновенно исчезли в мгновение ока. Сьюзи спрыгнула на пол, царапая нетронутый мрамор и причитая. Джонатан и Эрина спустя мгновение были рядом с ней, Эрина взяла обезумевшую женщину и крепко обняла ее, слезы текли по ее щекам. — Посмотрите на это… — прорычал святой Джонатан, его аура светилась бело-голубым, как корона праведной звезды. Он развернулся, тыча пальцем в охваченных ужасом Спасенных на галерее, в сторону всех подавленных Спасенных, наблюдающих за происходящим по всему Раю. — ПОСМОТРИТЕ НА ЭТО! Вы видите?! Вы видите, к чему привели ваш гнев и нетерпимость!? Разве это справедливость!? Теперь вы чувствуете себя лучше!? Вы чувствуете себя в безопасности?! Моему внуку и его другу больше некуда было идти, и за свои грехи они оказались прокляты в Аду! Запомните, что вы видели! Запомните, что вы слышали! Вспомните этот день в следующий раз, когда сочтете нужным избавиться от кого-то из своих! Я надеюсь, вы все гордитесь тем, что сделали! В галерее, да и во всем Раю, никто не мог встретиться с пламенным взглядом святого, тошнотворная пелена опустилась на царства Спасенных. Юстиция поднялся со своего трона и ударил рукоятью своего огненного копья по мрамору. — Приговор вынесен. Заседание окончено.