Иллюзии подстольного минета

      Воздух сегодня кажется тяжелее обычного. Влажность и туман придают антуража осеннему утру.       Уже октябрь, а учитель математики Антон Андреевич так и не влился в расписание их лицея после каникул. Не то чтобы он опаздывает — просто идёт в ускоренном темпе. Настолько ускоренном, что галстук уже не на груди, а примерно где-то на спине.       Ну ничего, лёгкая пробежка только придаст энергии на весь день, а дипломат в руке можно посчитать за отличную гирьку.       Торопится он не на урок, а на встречу, если это можно так назвать. Просто Антон так и не понял цели, с которой Руслан Викторович, директор лицея, сказал прийти пораньше. Это что-то, связанное с его новым коллегой, вот только что конкретно, он так и не понял.       Шастун знал, что из-за беременности бывшая учительница литературы Наталья Николаевна ушла в декрет и что их учебное заведение около месяца в активном поиске преподавателя. Возможно, попросят помочь коллеге адаптироваться на новом рабочем месте, но причём тут Антон? Он вообще мистер антисоциум, а на работе общается только с Пашей. И то больше положенного не контактируют. Переписки исключительно по рабочим делам, пересекаются лишь в столовой или коридорах, обсуждают в основном только проделки учеников.       Бред какой-то, неужели ему действительно придётся проводить «экскурсию» по лицею? Почему не Паше? Он работает на должности учителя в этом лицее в два раза дольше Антона, знает каждый этаж и кабинет как свои пять пальцев. Или Белый вздумал, что раз у Шастуна нет первого урока, то можно его поднапрячь, а самому сидеть, на кулак сопли наматывать?       Бесит. Буквально всё Антона сейчас бесит: Руслан со своими заскоками, лужа на асфальте, в которую он только что вступил, чёлка, которая всегда спадает на глаза, и даже кривая буква «Л» в вывеске лицея, расположенной над дверьми входа.       Шастун переступает порог, и раздаётся звонок. Опоздавшие ученики спохватываются, кидают свои лёгкие куртки в раздевалке, хватают рюкзаки и бегут в нужный им кабинет. Некоторые здороваются с ним, и это как ни крути приятно.       Слава богу Антон окончил школу десять лет назад. Но поторопиться всё-таки стоит, уже ровно восемь.       Антон испытывает лёгкое наитие. Не то чтобы он прям хотел завести новые знакомства, но, возможно, пора что-то менять в его жизни отшельника. Он как тот самый дед на этой карте таро. На каникулах их вообще было не отличить. Оба заросшие, грустные и с длинной палкой в руке.       Шастун в детстве был очень общительный. Наличие друзей для него никогда не было проблемой. А завести новые знакомства — вообще раз плюнуть. Подходил, говорил «привет», а люди сами по себе к нему тянулись. Врождённое обаяние, возможно. Но так было до определённого момента.       Случилось это примерно в тринадцать. Антон понял, что его компания не такая уж и дружная, как была раньше. Больше не было той поддержки, своего выбора, куда можно пойти, и в принципе право слова было только у двоих парней, которые мнили себя главными. А все как стадо овец им подчинялись.       Антон решил всё-таки выразить свою точку зрения по поводу этих двоих своему лучшему другу, которому он доверял как никогда. А друг рассказал об этом по секрету одному из главных, и тот пообещал хранить молчание. Но бутылка водки и душевный разговор сделали своё дело. Второй главарь разговорился под градусом и всё рассказал, придав неких красок ко мнению Шастуна.       И началось. Сначала в их «дружном чате» его знатно облили грязью и удалили. Его так называемые товарищи и бровью не повели, когда ему приписывали всё новые и новые оскорбления. Когда-то его даже назвали бомжом, но Антон из обеспеченной семьи, доход которой превышает даже метку «средний».       Но заветной точкой стали угрозы. Был случай, когда двое главных в нетрезвом состоянии позвонили ему через месяц ухода Антона. Они орали в трубку, что разобьют ему нос, убьют, изобьют так, что родной отец не узнает. Как хорошо, что у Антона приёмный. С запинками подросток пытался узнать за что, но они рассмеялись в трубку и сбросили. После этого случая Антон не выходил из дома весь август. А после ему отправили видео, где главарь сидит сверху на ком-то и мутузит его кулаками до синих следов.       С тех пор у него есть страх подростков. Звучит смешно, что у такого статного учителя страх почти напрямую связан с его профессией, но мужчина отчаянно хранит свою тайну. Он создаёт образ сильного, жёсткого и безжалостного математика.       Антон уже стоит возле входа в кабинет директора. Три раза стукнув кулаком по твёрдой дубовой двери, он, не дождавшись ответа, входит и наблюдает интересную картину.       Руслан Викторович сидит на своём кресле, слегка раздвинув ноги, а взгляд его направлен вниз. Там уже, собственно, всё намного интереснее. Некий мужчина, ноги которого Шастун заметил сразу, вылазит из-под стола с шоком на лице. У него довольно худое лицо и глубокие голубые глаза. Одет он в строгий синий костюм, туфли и галстук, как у Антона.       Шастун делает вывод, что это тот самый литератор, который, видимо, проходит так называемое «собеседование». Вот позорище. Как можно заниматься такими непристойностями в школе? Так ещё и с директором — с мужчиной, спешит Антон уточнить!       Невзирая на неловкое положение, мужчина продолжает смотреть на Антона, и на его лице не отражается ни капли стыда. С точки зрения Шастуна, он даже ухмыляется и оценивает его взглядом; если он предложит тройничок, то Антон не удивится. Не удивится и ударит этого шлюхана.       — Даже так? — прерывает звенящую тишину математик.       — Кхм, извините, Антон Андреевич, Вы не так всё поняли, — Руслан Викторович неловко поправляет полы пиджака.       — А по-моему, очень даже так. Я так летел сюда показать новому, начитанному, квалифицированному преподавателю, — Антон выделяет саркастическим тоном каждое слово, — красивые места нашего лицея, а вы уже этим занялись, — он переводит взгляд на ошарашенного мужчину, который всё ещё стоит на коленях. — Стол действительно дорогой и качественный, поэтому тщательно его изучите, а я пойду. Мне ещё алгебру у младших классов вести, — уже лично к нему обращается Антон.       Он вылетает из кабинета, дверь с громким хлопком закрывается. Мужчина в шоке смотрит на Руслана Викторовича и всё-таки поднимается с четверенек, держа в руках заветную ручку, которая упала ещё до прихода математика.       — Знакомься, это наш учитель математики — Антон Андреевич Шастун.       — Я уже понял. Может, догнать его и объяснить ситуацию? — улыбается мужчина.       — Нет, не стоит. Давайте уже эту чёртову ручку, я распишусь и можете быть свободны, — директор размашистым почерком расписывается и отдаёт документ в руки Арсению.       — Спасибо, — он до сих не может переварить ситуацию и слегка медлит. — Ну, я свободен? Как я понял, «экскурсии» не будет?       — Мой стол не понравился? — хихикает Белый.       — Думаю, стол Антона Андреевича мне будет больше по душе.       — Ох-ох, это Вы зря, — хохочет директор.       — Почему же?       — Антон Андреевич натурал до мозга костей. К тому же холоден. Эту ледышку ещё никто не поборол, — с грустным вздохом признаёт мужчина. — Вообще, я вызвал именно его не просто так. Думал, вы хотя бы подружитесь, а оно вот как. — Ну ничего, буду читать ему стихи и петь серенады. Растает, даю гарантию. Мне ещё никто не отказывал, — с гордостью говорит Попов. — Да? — тянет Руслан. — Звучит так, будто Вы придерживаетесь стратегии «на один раз». — Именно так всё и есть. Так что мы с Антоном Андреевичем подходим друг другу, — делает вывод литератор. — Он боится привязанности, я такой же. — Возможно, — мужчина хлопает руками и встаёт с кресла. — Ну, не смею Вас задерживать. До завтра, Арсений Сергеевич. — До завтра, Руслан Викторович.

***

      Антон в бешенстве. Да в таком, что скоро дым пойдёт из носа. Во-первых, его лишили нескольких минут сна напрасно, во-вторых, на его глазах чуть не начали совокупляться два мужика, в-третьих, с этой мерзкой парочкой эксгибиционистов ему ещё придётся видеться в коридорах.       Мерзость. Всё детство ему твердили, что это мерзость. Гомодрилы, педики, гомосеки, пидорасы. Даже в школе ориентацию использовали как оскорбление. Отец вообще говорил, что ЛГБТ придумали ради вымирания людей. Антон не настолько полоумный, конечно, но больше склоняется к версии матери. Она мудрая женщина, рассказала Антону в юном возрасте, что любовь бывает только между мужчиной и женщиной, а тёплые отношение людей одного пола — это дружба.       А эти двое… Шастун не может придумать оправдание увиденному. Может, этот литератор относится к тому типу людей, которым нравится стимуляция простаты, а Руслан Викторович не соглашался, ведь он гетеро и ему будет неприятно. И поэтому тот мужчина решил его так уговорить.       А хотя, фу, зачем Антон о нём думает? Он вообще теперь его видеть не хочет. А вдруг это вообще болезнь и он его на что-нибудь подсадит? Точно подсадит — на какой-нибудь дилдо для начинающих — и всё, Шастун больше не сойдёт с этой скользкой дорожки.       Антон злобно шагает по коридорам лицея, и вдруг, когда он приходит мимо кабинета русского языка, его хватают за рукав и затаскивают в пустую комнату. Дверь закрывается, а перед ним стоит преувеличенно радостный Пашка. Он, наверное, последний раз так счастлив был, когда его олимпиадник получил первое место по области.       — Ну как? — с очень большим энтузиазмом спрашивает он.       — Что «ну как»?       — Как тебе Арсений?       — Кто?       — Новый учитель литературы, — уже с более поникшим лицом поясняет Добровольский. А Антон вспоминает, что они с этим мистером сосуном друг другу даже не представились. А хотя куда уж там, слегка не до этого было. Было бы так же неловко, как в рекламе Orbit: «Здрасьте, я Антон». Только в этом случае Антоном был как раз не он. — Вы разве не встретились? Я просил лично Руслана вас сдружить.       Антон шокирован и зол одновременно. Это же можно считать предательством, да?       — О да, познакомились. В презабавных обстоятельствах.       — Что-то случилось?       — Что-то?! — переходит на крик Шастун, сжимая руки в кулаки. — Он передо мной чуть не начал сосать член моего начальника, а так всё отлично! — Он пыхтит, а на его лбу уже образовалась линия в клеточку.       — Арсений? — переспрашивает Павел. — Он не мог. Флирт он может себе позволить — это я по себе знаю, — но занимать ораль…       — Довольно! — мужчина прикладывает свою холодную ладонь ко рту друга. — Спасибо, я уже наслушался этого — «Антон, ты всё не так понял», всё как в сраных сериалах с изменами. Я больше не хочу слышать ни слова об этом вылизанном пидриле. Меня бесят люди, которые занимаются непотребствами на работе, так ещё и с человеком своего пола, — у Шастуна на лбу уже появилась испарина от нескончаемой агрессии. И всё это из-за одного человека. — У них дети за стеной биологию изучают, а они что? Придают антураж теме «Размножение и развитие человека»? А в другом кабинете история, тема «Происхождение человека» — вот тебе, блять, и homo erectus, блять.       Антон всё же замолкает и отпускает бедного Пашу, который выслушал всё, что накопилось в голове его нетолерантного друга.       Паша очень рассчитывал на дружбу этих двоих. Он был так уверен, что они будут ходить чуть ли не вприпрыжку, не отлипая друг от друга, что мог поставить ставку или поспорить с кем-то на желание. Два сапога пара. Арсений бы легко раскрыл душу Антона. Он бы увидел не холодного озлобленного одиночку, а закрытого в себе, нежного, жаждущего любви мужчину.       Добровольский знает Попова ещё с Омского государственного педагогического университета. Тот был слегка фриковатым. Да что тут говорить — они оба были фриковатыми. Будущие учителя больше походили на слишком ухоженных панков. У одного — высокий хвостик, у второго — зализóн и длинная коса.       Арсений хорошо учился, но желающих контактировать с ним было мало. Многие считали его нелепым. Как выдаст какую-то ересь — вроде и смешно, а вроде и стыдно, что он вообще говорить умеет. Единственным, кто так не думал, оказался Паша. Он накидывал поверх экзотических шуток Попова ещё более торкнутые добивки, и за это Арсений был ему безмерно благодарен.       Затем были знакомство, тусовки в общагах, выпивка, усердное обучение, клубы. После университета они разошлись как в море корабли. Арсений устроился в школу №67 в Питере, а Паша — в лицей в Москве.       И вот через семь лет молчания Попов пишет Паше, рассказывая, что школу, где он работал, закрывают из-за маленького количества учеников. Добровольский сообщает, что в их лицее как раз есть вакансия учителя литературы. Мужчина долго думал над переездом и всё-таки согласился, понимая, что в Питере его ничего не держит. Квартира в аренду, работы нет, вещей немного.       Паша рассказал про Арсения Белому, и тот ожидаемо обрадовался. Собеседование Арсений прошёл на отлично. Опыт работы и рекомендации сделали своё.       — Антон, я знаю Арсения очень долго, — начинает монолог Добровольский. — Можешь мне не верить, но хотя бы выслушай, — Антон опирается пятой точкой о парту и иронично приподнимает бровь. — У него гордости хоть лопатой греби, и он бы никогда в жизни не устроился на работу через постель. Ты просто что-то путаешь.       — Как я могу что-то напутать, если мужик вылез из-под стола другого мужика? — Шастун потирает переносицу и вздыхает.       — Я уверен в нём на все сто, — учитель русского подходит к своему унылому другу, который проходит стадию принятия. Кладёт руку ему на плечо и подбадривающе поглаживает. — Попробуешь пообщаться с ним ещё раз?       — Нет, Паш, не так быстро. То, что ты сказал «он не такой», не делает из него сущего ангела.       — Ладно, — Паша хлопает его по плечу и отстраняется, — хотя бы так.       — Ты только про Арсения хотел поговорить? — Антон произносит это имя, а на языке будто остаётся терпко-вяжущее послевкусие.       — Что? — Паша, наверное, выходил в свой остров раздумий на минутку. Такое иногда бывает. — А, да. Завтра будет учительское собрание с психологом.       — Чего, блять? Зачем?       — Кто-то из младших классов настрочил жалобу, что учитель выделяет других учеников и озвучивает оценки перед всем классом.       — Серьезно? — Антон действительно шокирован. Он, конечно, понимает, что не очень, когда тебя обделяют. И ладно бы учителям сделали простое предупреждение, но собрание…       — Как-то так.       — И сколько будет длиться это мероприятие?       — Думаю, полчаса точно.       — Ладно, послушаем.       Раздаётся звонок, оповещающий о перемене. Антон понимает, что пора идти в третий кабинет. Ему ещё нужно будет задачу одну записать на доске, поэтому следует поторопиться.

***

      Антон возвращается домой. Он в принципе не устал, понедельник всё-таки. Обычно в их лицее составляют расписание так, чтобы именно в этот день было мало уроков. Вот только домашнее задание нужно проверить, а так он полностью свободен.       Первый месяц задания легчайшие, они даже сотые номера ещё не начали изучать. Проверяется легко — каждая тетрадь как на одном дыхании. А после выходных энергия и трудолюбие зашкаливают. Жаль, что это на два дня, а дальше только гнев и усталость.       Гнев на учеников, которые улыбаются в лицо и посылают нахуй за спиной. Это всегда обидно слышать. Антон как-то шёл мимо мужского туалета, а оттуда крики: «Блять, Андреевич — ёбаный хуйлан с недотрахом». Ладно, про недотрах — это факт, но почему тогда «ёбаный»? Зачем эти диссонансы? И потом ощущение, что в душу плюнули.       Да, Антон тварь, но не настолько же. Антон не кричит, а молча ставит два. Хоть за поведение, хоть за знания, а точнее — их отсутствие. Ему разница не принципиальна.       Жестокий и чёрствый? Нет. Суровый и принципиальный. За красивые глазки, шоколадку и так далее хорошую оценку не получить.       — Завтра контрольная у девятого «А», опять следить за их шаловливыми ручонками, которые норовят залезть под стол и достать телефон, — размышляет Шастун. — У Арсения, кстати, такие же, только они хотят достать далеко не теле… Стоп, достаточно.       Арсений, Арсений. Интересный субъект, на изучение которого Антон не будет терять своё драгоценное время. После сегодняшнего интерес пропал полностью. Он бы мог ещё попытаться, потому что тирада Паши его мотивировала, но стыд долбил Антону в голову чугунным молотом. Ощущение, что он увидел то, что не должен был, просто ломало изнутри.       А вообще, это не ему должно быть стыдно. Но и его доля неэтичности есть. Он зашёл в кабинет, не дождавшись ответа на стук. Ладно, возможно, оба не правы. Ключевое слово «возможно». Антон до сих пор уверен, что по большей части виновен литератор. Поэтому он не заговорит с ним первым, пока Попов не попросит извиниться. Вот такая Антон не пальцем деланная фифочка со своими загонами. Загонами для свинюшек в майнкрафте, а у него суждения под своим углом.       Он наконец-то заканчивает проверку тетрадей и с чистой головой ложится в ещё не прогревшуюся постель.