Сверхновая

Иногда Джордж скучает по Лондону. Лондон промозглый и дождливый. По статистике дожди в нём идут не чаще, чем в любом другом европейском городе, но Джорджа мало интересуют заумные сводки. В его черепной коробке Лондон извечно ассоциировался с дождём и солнцем. Ещё в Лондоне есть своя кровать, родные стены и привычный вид за окном. Это немного так странно — просыпаться и осознавать, что ты больше не там. Осознание приходит спустя всего несколько секунд после пробуждения, но признайся хотя бы себе, что переезд — это не так просто, как тебе казалось. Вначале во Флориде всё как кровопускание, сущая пытка на каждом шагу: ветер тёплый, это непривычно, нужно покрепче держаться за лямки рюкзака, мало ли что украдут, нужно знать, что не стоит пропускать прогноз погоды, а то чёрт знает, когда начнётся ураган. Говорят, что человек способен привыкнуть ко всему. Наверняка это правда, но до чего же тяжело избавляться от старых привычек. По первости Джорджу кажется, словно во Флориде неправильно всё, начиная от дорожек и заканчивая жителями с их непонятным акцентом. Но иной раз рациональная часть сознания подсказывает, что, вообще-то, с акцентом у людей всё в порядке, а дороги тут даже чуть лучше, чем в Лондоне. — Знаешь, как меня называла мама, когда я был маленьким? Дрим спрашивает так невзначай, в своей обыкновенной манере и с этим заискивающим и насмешливым голосом. Они сидят на кухне уже как с час, хотя уже давно бы пора отправиться спать; за окном за полночь. Не то чтобы режим сна был у стримеров в моде, скорее наоборот, но у Джорджа всю жизнь всё наперекосяк, так что он предпочитал спать по расписанию. В отличие от Дрима. — Даже не знаю, Дрим. Придурком? Я бы определённо называл тебя именно так. Джордж усмехается. Он никогда не обладал выдающейся интуицией и не может сказать, что значит эта внезапная улыбка у Дрима на лице. Но отчего-то ему она очень нравится. — Ну конечно, Джордж, я и не сомневался. Ты был бы отвратительным отцом. — Своего ребёнка я бы придурком не называл. Это только к тебе относится. — Тебе с этим придурком теперь жить, Джордж. Придётся смириться. — Раз твоя мама с тобой смирилась, то и я постараюсь. Так как она тебя называла? Дрим подпирает ладонями подбородок и смотрит внимательно-внимательно. Джордж смотрит в ответ, не отводя взгляда, потому что у Дрима слишком выразительные глаза, чтобы не заглядываться. — Она называла меня щенулей. Или просто щеночком. Я подумал, что будет забавно, если я тебе об этом расскажу. Джордж испытывает детское удивление. Задумывается и осознаёт, что на самом деле удивляться глупо. Ведь и правда похож. — Это из-за твоих глаз? У Дрима на лоб так по-дурацки падают волосы. И кольца — господи, он вообще хоть когда-то их снимает или спит тоже с ними? — чуть больше нужного и скользят по пальцам. Джордж ловит каждую деталь так, словно она вот-вот ускользнёт. Словно он снова окажется в Лондоне. — Не-а. Потому что я привязчивый, — отвечает Дрим. И Джорджу стоит больших усилий разобрать его речь. — Когда она возвращалась домой, я таскался за ней по всему дому как хвостик. А ещё она говорила, что я слишком привязываюсь к людям. Джордж скучает по Лондону. Но, если бы ему предложили, он бы туда не вернулся. Говорят, что первые месяца на новом месте самые тошные и тяжёлые. Как ни бегай, а тоска будет изъедать тебя. Говорят, что в первые месяца ты склонен романтизировать свой родной дом. Но, как бы ни был прекрасен Лондон, ты знаешь, что в нём всегда не хватало детали, как в бэушном дешёвом пазле. В Лондоне было одиноко. Даже с Вилбуром, даже с гиперактивными Томми и Таббо. Говорят, что это глупо и инфантильно — рваться на другой край земли в неизвестность ради людей, с которыми ты познакомился в интернете. Ещё это немного так рискованно и отчасти даже безумно, и в Джордже достаточно самоосознанности, чтобы это понимать. Джордж смотрит на Дрима. У Дрима руки холодные, он активно жестикулирует при разговорах, постоянно пальцами одному ему известный ритм отбивает. Дрим носит толстовки даже в нещадную жару, и в его гардеробе куда меньше зелёных вещей, чем Джордж ожидал. Джордж смотрит на Дрима и думает: красивый. — Дрим, если ты привязчивый, то мне страшно подумать, какой тогда я. И это абсолютно редкий для Джорджа уровень откровенности. Но проявлять эмоции и их мнимость больше не странно и не страшно. Как и бояться того, что визы ты никогда не получишь, и что не встретиться вам никогда, и что не будет этих разговоров вот так, с глазу на глаз. Однажды Лондон перестанет мелькать в сознании как вспышки. Потому что Сапнап уже давно спит, и вы иногда можете слышать, как он ворочается и что-то говорит во сне. Потому что флоридский ветер на самом деле не так плох, и тут ты вряд ли заразишься простудой с той же лёгкостью, что в родном городе. Потому что здесь Дрим. С такими же дурацкими шутками, с неловким предложением налить ещё чая, но не кофе, потому что кофе он ненавидит ничуть не в шутку. Дрим такой же преданный, каким считала его мама. Ты точно такой же. Может, даже больше. Осознание ощущается как взрыв сверхновой. Теперь ты дома, Джордж.