Just washing it aside All of the helplessness inside Pretending I don't feel misplaced Is so much simpler than change…* Linkin Park «Easier To Run».
Северус начинал раздражаться, слушая непрекращающуюся болтовню в учительской и стараясь абстрагироваться от разговоров. Он сосредоточился на журнале, который пытался читать, но уже в который раз перечитывал одну и ту же страницу. Обычно он успешно прятался в своих подземельях — по крайней мере, настолько, насколько мог, с мыслями, занимающими его разум в данный момент. Однако с тех пор, как Дамблдор исчез, намного безопаснее было оставаться там, где можно следить за Амбридж и быть предупреждённым об очередном чёртовом Декрете до того, как тот вступит в силу. — Может, всё-таки заткнётесь? — наконец не выдержал он. — Кстати, о чём вы там бормочете? — О Нимфадоре. — Тонкс? А что с ней? Зацепилась обо что-нибудь более интересное, чем обычно, и как всегда упала? — Юная аврорша всегда ему не нравилась; будучи студенткой, она становилась настоящим магнитом для несчастных случаев, а на собраниях Ордена всегда была до отвращения жизнерадостной и оптимистичной. К счастью, Тонкс не слишком часто пыталась заговорить с ним, но это было слабым утешением, хотя она довольно хорошо умела выводить из себя Грюма, за чем всегда хотелось понаблюдать. — Очевидно, она нацелилась ни на кого иного, как на нашего дорогого Ремуса, — хихикнув, поведала ему Минерва. Северус издал сдавленный рвотный звук, что выглядело немного ребячески, но всё же воздержался от комментариев о том, почему Люпину вдруг захотелось поиграть с метаморфом, — по крайней мере, вслух. — Да поможет нам бог. Эти отношения обречены с самого начала. «Неужели она настолько слепа или глупа?» — Не будь в этом так уверен. — А что, он уже сделал ей предложение? — с насмешкой спросил он. — О, нет. Ремус, как всегда, упрямится. Но её Патронус превратился в волчицу. Даже ты должен признать, что это мило. — Меня сейчас стошнит, — холодно процедил он, возвращаясь к своему журналу и тупо уставившись на страницу. Северус пытался прислушаться к себе и понять, почему ему вдруг стало тревожно. Мысли о чьих-либо Патронусах, как правило, заставляли его испытывать грусть, а иногда — смутную вину; волнение было для него в новинку. «Какое мне дело, даже если девчонка пополнит ряды тех, чей Патронус отражает неразделённую любовь?» Ей повезло; по крайней мере, появление у неё волчицы было не таким обескураживающим, как у него — лани… Холодная дрожь пробежала у него по спине. Он давно не вызывал своего Патронуса — с самого начала войны. С тех пор в его жизни многое изменилось. «О, чёрт». Как только он смог достаточно взять себя в руки, чтобы с убедительным спокойствием извиниться и откланяться, Северус поспешил удалиться в относительную безопасность своих подземелий, стараясь не паниковать. «Если мой Патронус изменился — это опасно, ведь в конце концов об этом узнает Альбус». Он даже думать не хотел, что тогда будет; директор и так едва ли хоть на йоту ему доверял. И если его заступник всё-таки изменился, это означало, что он потерял свою последнюю связь с ней. Думать о таком было больно, и это лишь послужило бы лишним доказательством его неопределённости. Ему не нравилось то, что он так надолго застрял в своих чувствах к Лили, и, если быть до конца честным, воспоминания о ней больше не оказывали на него столь же сильного влияния, как раньше, но он всё равно не хотел терять эту последнюю частицу памяти о ней. На самом деле, ему совершенно не хотелось разбираться со всеми сложностями, которые возникли бы, если бы ему пришлось столкнуться с изменённым Патронусом и с тем, что это значило. Снейп решительно старался не думать об этом. Быстро пройдя через свои покои, он спустился вниз по лестнице в лабораторию — единственное место, где ему гарантировано уединение, поскольку внизу не было никаких чёртовых портретов. Северус сел на ближайшую скамью; глубоко вздохнув, он закрыл глаза и постарался успокоиться, сосредоточившись на приятных мгновениях в прошлом. — Экспекто патронум, — несколько нервно произнёс он, открывая глаза, чтобы увидеть результат.***
Северус пребывал не в самом лучшем настроении после нежелательных проблем со своим Патронусом. Разумеется, он прекрасно понимал, что вины Грейнджер в этом не было, но это не мешало ему срываться на ней. Ему самому не нравилась эта особенность своего характера, но она всё равно была частью его довольно неприятной личности. Хранить молчание и игнорировать девчонку каждое утро было прекрасно, а если он иногда ловил себя на том, что чаще поглядывает на неё краем глаза или пристальнее обычного прислушивается к звуку её дыхания, то это была только его проблема, о которой никто не должен был знать. Он по-прежнему издевался над ней на уроках и критиковал её эссе, а в Больничном крыле обычно был не в том состоянии, чтобы позволять своим мыслям забрести на столь опасную территорию, хотя ему давно вообще не приходилось туда заходить. Но уроки Окклюменции… Это была совсем другая история. Теперь он знал, что с каждым осторожным проникновением в её разум запутывается всё больше, и сопротивлялся этому изо всех сил. К сожалению, реального способа бороться с этим не было, поскольку он либо причинял ей боль, либо неохотно восхищался тем, как она умудрялась давать ему отпор. Как всегда, Северус чувствовал себя уставшим и напряжённым, что только ухудшало его настроение, и сегодня вечером он просто не смог сдержаться. Необъяснимо раздражённый её растущим сопротивлением его обычным ментальным атакам — хотя в этом и был весь смысл, — он изменил тактику, чтобы вывести Грейнджер из себя и ослабить её защиту. Выбранный им метод мало чем отличался от их предыдущих практик, но ему не было оправдания за то, какое именно он выбрал воспоминание. Несколько лет назад его вызвали в лазарет после того, как Поппи опустила руки, столкнувшись с преображённой студенткой, которая стала наполовину девушкой, наполовину кошкой. Тогда Грейнджер лежала под снотворным, а значит не могла видеть, как он хохотал над ней, чуть не плача от смеха, пока ему не пришлось вцепиться в дверной косяк, чтобы не упасть. Краткой вспышки боли, которую он мгновенно ощутил в ответ, было достаточно, чтобы заставить его почувствовать себя немного виноватым. Северус начал отступать, готовясь прервать связь и поговорить с ней об этом, но она тут же ответила ему, на удивление мощно послав встречное воспоминание. Ему потребовалась секунда, чтобы узнать ряды скамеек на квиддичных трибунах, и ещё одна, чтобы понять суть происходящего. К тому времени маленькая Грейнджер уже достала свою волшебную палочку и подожгла его штанину, после чего последовал непростительно испуганный для мужчины вопль (по крайней мере, сейчас ему так показалось), а также неловкая попытка потушить пламя вместо того, чтобы вытащить свою собственную палочку и справиться с этим более разумным для волшебника способом. Ему никогда не нравился огонь, особенно когда тот был направлен на него, и тогда он слишком сильно сосредоточился на своей попытке создать контрзаклятие и спасти Поттера. От унижения гнев завладел им с такой силой, что он ответил ей целым шквалом образов, как Грейнджер сидела на его уроках и отчаянно подпрыгивала на стуле, размахивая рукой с почти смертельным рвением ответить на вопросы; ей потребовалось больше двух лет, чтобы избавиться от этой привычки, и даже сейчас она иногда себя не контролировала, если была особенно увлечена какой-то темой. Казалось, её кровь вскипела, так как она тут же швырнула в него воспоминание о боггарте, которого притащил на урок Люпин. Северус знал об этом и раньше; ублюдок каждый вечер выставлял его на посмешище в учительской в течение недели после этого, и теперь самообладание мужчины окончательно лопнуло, когда детально визуализированный собственный образ в женском платье, отделанном кружевом, и шляпе с чучелом грифа заставил его побагроветь от ярости. Злорадствуя, Северус отомстил ей худшим воспоминанием, которое пришло ему на ум, тем, которого он на самом деле искренне стыдился, — как в прошлом году, когда Драко заколдовал её зубы, он жестоко посмеялся над ней вместе с остальными слизеринцами. Его реакция тогда была необдуманной и импульсивной, им руководили эмоции, как и на сей раз. Его поступок причинил ей такую же сильную боль. Он почувствовал, как её вспыльчивость уступила место застарелой обиде на него — то, что он прекрасно мог понять, — и его собственный гнев начал сменяться чувством вины. Северус попытался придумать какой-нибудь способ смягчить нанесённое им оскорбление — что было вообще нехарактерно для него, — когда ощутил вспышку какой-то эмоции, которую не смог определить, а мгновение спустя был практически ослеплён очень ярким, детальным образом Люпина, превращающегося в разъярённого оборотня из его кошмаров. Чуть не обмочившись в слепом инстинктивном страхе, Снейп мгновенно прервал связь, прежде чем она смогла уловить, насколько сильно он напуган. Он никогда не был так благодарен своим окклюменционным щитам, как сейчас, когда почти рефлекторно ушёл в глухую оборону, чтобы успокоиться. Девчонка слишком хорошо успела его узнать, играть с ней в такие игры было опасно, и ему пришлось признать — пусть даже только перед самим собой, — что он это заслужил. Чувствуя себя довольно неуверенно, Северус посмотрел на неё, пытаясь сосредоточиться на чём-то другом, кроме образа оскаленных клыков в своей голове, и обнаружил, что она смотрит на него с чисто гриффиндорским вызовом. Грейнджер выглядела уязвлённой, расстроенной и немного напуганной его реакцией, но несправедливая обида зажгла пламя в её выразительных карих глазах. — Хватит, — тихо сказал он, отводя взгляд. Они оба зашли слишком далеко. Он не мог на неё злиться, потому что это была его вина и он получил по заслугам. Если бы на её месте был кто-то другой, он без зазрения совести обвинил бы его, снял кучу баллов и назначил наказание — а если бы это был Поттер, мальчишке пришлось бы уносить ноги, чтобы спасти свою жизнь, — но… это была Грейнджер, и теперь он с грустью осознал, что там, где дело касалось её, его обычные правила, похоже, больше не работали. Пока тянулось неловкое молчание, он пытался придумать какой-нибудь способ извиниться, не говоря «прости». Мало того, что он совершенно не умел извиняться и не хотел признавать, что ему действительно жаль, профессор Снейп вообще никогда не извинялся за то, что издевался над студентами; на самом деле, он этим наслаждался. От спорных размышлений его спасло внезапно вспыхнувшее жжение на левом предплечье. «О, чёрт! Только не сейчас!» Он был не в том настроении и в конечном итоге мог сорваться на ком-нибудь; тем не менее, возможно, дуэль с кем-то, кто ему не нравился, помогла бы прояснить голову, если только он не выберет того, кто находится в милости его Хозяина на данный момент. Продолжая избегать её взгляда, Северус натянуто произнёс: — Возможно, позже мы с вами ещё увидимся в Больничном крыле. Она тут же переключилась, позабыв о своём недовольстве. — Вас вызывают, сэр? Он прикусил язык, чтобы не огрызнуться. «Очевидно». И просто кивнул, отворачиваясь и выуживая уменьшенную маску и мантию Пожирателя Смерти из своего кармана. — Уверен, вы сможете найти выход. Желательно ни к чему не прикасаться.***
Снейп выглядел просто ужасно, когда Гермиона вошла в Больничное крыло позже той же ночью; его лицо было залито кровью, а наполовину расстёгнутый сюртук и белая рубашка под ним забрызганы кровавыми каплями. Она невольно спросила: — Что случилось? Профессор даже не взглянул на неё, а мадам Помфри ответила: — Судя по всему, ему прямо в лицо попало довольно слабое Взрывное заклятие. Неприятно, но не опасно для жизни. У него сломана челюсть, и, вероятно, выбито несколько зубов. Стой смирно, Северус, и открой рот как можно шире. Снейп бросил на неё непроницаемый взгляд, прежде чем подчиниться, и обе волшебницы содрогнулись; его челюсть не столько открылась, сколько просто упала, сопровождаемая потоком багрового цвета, который полился изо рта. — Что ж, всё хуже, чем я думала, — с профессиональным хладнокровием заметила целительница, с помощью магии убирая большую часть крови, чтобы можно было осмотреть повреждения. — Кажется, ты потерял зуб, Северус. К сожалению, сложно сказать наверняка — здесь всё разворочено. — Она начала ковыряться у него во рту; взгляд мастера зелий стал пустым и отстранённым; он пытался сохранить как можно больше достоинства, в то время как кровавая слюна стекала по его подбородку. Гермиона придвинулась, чтобы получше рассмотреть: его и без того неровные зубы подчёркивал неправильный прикус, вся его челюсть была вывернута набок и почти отвисла. На дёснах, языке и внутренней стороне щеки были видны осколки и фрагменты кости, на нёбе зияла глубокая рана, из которой сочилась кровь; мадам Помфри оказалась права, одного из верхних левых коренных не хватало. В целом, это выглядело кошмарно; её родители пришли бы в ужас. «Хотя они бы в любом случае пришли в ужас, с его-то зубами», — безжалостно подумала она, всё ещё злясь на него. Приобретя опасную самоуверенность и привыкнув к тому, что Снейп нормально обращался с ней вне уроков Зельеварения и игнорировал её во время них, Гермиона почти забыла, каким злобным, несправедливым ублюдком он мог быть. — Твои мысли по этому поводу? — спросила мадам Помфри, прерывая её размышления. Собираясь ответить, Гермиона внезапно остановилась, когда мурашки побежали по спине; у неё возникло чувство, что она стоит на перепутье, как будто то, что она скажет дальше, будет очень важно. Её посетила не очень приятная дезориентирующая неуверенность. Словно издалека, она с лёгким удивлением услышала свой собственный голос, когда равнодушно и с нарочитой небрежностью ответила: — Я не вижу разницы. Мадам Помфри выглядела озадаченной, как и следовало ожидать, но голова Снейпа резко повернулась, и он уставился на неё острым, пронзительным взглядом. Выражение его лица сменилось с недоумения на гнев, затем он исчез, и мужчина опустил глаза, выглядя на удивление пристыжённым. «По крайней мере, он уловил суть». — Хотя Гермиона ни на секунду не сомневалась, что это не помешает ему разорвать её на кусочки, как только его челюсть вернётся на место. Как только лечение было закончено — он не знал, что стало с отсутствующим зубом, но подумал, что, вероятно, случайно проглотил его, — и мадам Помфри отправилась на поиски чего-нибудь обеззараживающего, чтобы прополоскать его рот, Гермиона вздохнула и промолвила: — Я сожалею о том, что сказала, сэр. И обо всём… что было до этого. Он очень быстро закрылся, но она всё равно уловила короткую вспышку настоящего, глубокого страха. Довольно безжалостно было выбрать оборотня; он мог отомстить ей любым из её собственных кошмаров; она была уверена, что он уже знал о них. Существовали менее жестокие способы позлить его, не играя на его уязвимых местах. Его голос был тише, чем обычно, а окончания слов немного зажёвывались из-за воспалённого рта, когда он ответил: — Не стоит извиняться. Она моргнула, удивлённо глядя на него. — Вы не сердитесь? — Нет. Вы произвели на меня впечатление. Мало у кого хватило бы смелости осадить меня, если я зашёл слишком далеко. — Он медленно и осторожно подвигал челюстью из стороны в сторону, экспериментируя, после чего потрогал её пальцами, нарушая прямой запрет мадам Помфри. — Гарри и Рон пытались… — Не смешите меня, — презрительно скривившись, перебил он. — Ваши так называемые друзья способны лишь выкрикивать оскорбления, как малые дети. Их жалкая, незрелая реакция так же бесполезна, как любая другая подобная демонстрация подростковых амбиций, на которые я достаточно насмотрелся за все эти годы. Кроме того, хотя мне неприятно это признавать и я буду отрицать это до скончания веков, если вы кому-нибудь ещё об этом расскажете, — поделом мне. Я первым это начал. Вы отреагировали на моё нападение совершенно правильным образом — противостоянием. Рискнув, Гермиона села на койку рядом с ним; она заметила, что он всё ещё избегает её взгляда, что добавляло ей смущения. Снейп реагировал не так, как она ожидала; сегодня ночью что-то изменилось. — Почему вы сказали это о моих зубах, сэр? — спросила она, безуспешно пытаясь скрыть боль в голосе. Он действительно ранил её самолюбие в прошлом году и ещё раз этим вечером. — Не думаю, что вы хотите услышать ответ на этот вопрос, мисс Грейнджер, — тихо отозвался он; она почувствовала мелкую дрожь его тела. — Хочу. Он тяжело вздохнул, глядя в пол. — Я хотел сделать вам больно, — с прохладцей сказал он. — Всё просто. У меня был плохой день, и я хотел выместить негатив на ком-нибудь, а вы были подходящей мишенью. Тут нечем гордиться, но так оно и есть. Прежде чем она смогла остановиться и вспомнить, с кем разговаривает, Гермиона едко спросила: — И вы думаете, что это подходящее поведение для учителя?! — Мне приходится учить детей, но я не считаю себя хорошим человеком, мисс Грейнджер, — устало ответил он. — Я здесь только потому, что директору нужно держать меня на коротком поводке, поближе к основному источнику информации и Поттеру, чтобы заверить Тёмного Лорда в моей лояльности, когда он в конце концов вернётся. Вот и все причины. Конечно, мои комментарии о ваших зубах были неуместны. Это было нечестно, некрасиво и не соответствовало действительности. Хотя я несколько удивлён, что вы думаете, будто какая-либо из этих причин могла помешать мне сказать это. Наверняка к этому времени вы уже поняли, что я на самом деле неприятный человек. Она мало что могла сказать в ответ, но была разочарована. Гермиона надеялась, что за этим стояла какая-то более глубокая причина, какой-то мотив, отвлекающий внимание от Гарри и Малфоя до того, как ситуация станет ещё хуже или что-то в этом роде, но, очевидно, он сказал это только потому, что был ублюдком. Чувствуя себя странно обманутой, она кивнула и немного отодвинулась от него, молча теребя прядь своих волос, когда мадам Помфри вернулась и велела Снейпу прополоскать рот молочно-белым зельем. Перед его уходом Гермиона обиженно сказала: — Вы так и не извинились, сэр. Снейп повернулся и окинул её взглядом, приподняв бровь; в его глазах появился весёлый отблеск, когда он ответил как ни в чём не бывало: — Вы как всегда наблюдательны. — Посмотрев на неё мгновение, он кивнул ей и вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Вопреки себе, Гермиона рассмеялась, качая головой. По крайней мере, он был с ней честен.***
Северусу было жаль, что пришлось пропустить отъезд близнецов Уизли, но к тому времени, как он выбрался из своих подземелий, они уже ушли. Однако после их эффектного прощания ничего не закончилось — это стало началом войны; их волшебные вредилки были разбросаны по всей школе, и в течение недели по меньшей мере половина учеников покидала уроки Амбридж в первые десять минут с очень разнообразным набором недомоганий. К студентам с радостью единодушно присоединились преподаватели. Северус довёл Жабу до паранойи; после нескольких крайне неприятных приступов желудочного гриппа она стала очень нервничать во время приёмов пищи. Теперь же он в основном наблюдал, как его коллеги включались в игру. Он был вынужден признать, что Минерва переплюнула всех; она вломилась в кабинет Жабы и заколдовала её тошнотворные декоративные тарелочки с котятами, чтобы те выглядели как настоящие: рыжие, полосатые, чёрные и черепаховые, вместо розовых и фиолетовых. Она убрала с них бантики, зато добавила им косоглазие. «Котята на самом деле казались вполне довольными», — с удовольствием отметил Северус, когда оказался там в следующий раз — по какой–то причине Амбридж настояла на том, чтобы проводить собрания в своём кабинете. Жаба выглядела абсолютно взбешённой, в особенности потому, что ничего не могла с этим поделать. Не радовало Северуса лишь то, что Минерва теперь, скорее всего, сорвёт банк. Филиус продемонстрировал умение срывать учительские собрания; маленький профессор Заклинаний быстро догадался, что Амбридж не воспринимает его всерьёз и ни в чём не заподозрит. Температура в её кабинете существенно менялась каждые несколько минут, окна сами собой открывались, впуская холодные порывы ветра (которого не было снаружи), а свечи и лампы мерцали так быстро или полностью гасли, что, казалось, началось светопреставление. Однажды собрание пришлось проводить при свете Люмосов, и у некоторых из них обнаружился настоящий талант к созданию театра теней. Северус заработал подзатыльник от Минервы за свой, по общему мнению, несколько непристойный вклад в театр. Септима Вектор, Роланда Хуч и Аврора Синистра заключили союз — Северус тут же мысленно окрестил их ковеном Макбет — и начали следовать примеру студентов, когда дело касалось животных. Только вместо того, чтобы впускать в её покои нюхлеров, они впускали котов — настоящих, не кастрированных, которые, естественно, принимались метить территорию, прежде чем вцепиться во что-нибудь своими когтями, а однажды, когда они впустили сразу двоих, котики устроили грандиозную драку. Они также дважды впускали Пивза, к большой радости полтергейста. Касательно себя, Северус просто позволил всему идти своим чередом, в основном чувствуя чрезмерную усталость, чтобы проявлять прежний энтузиазм по мере приближения конца года, и озабоченность другими делами. Однако он использовал свои сильные стороны и бесстыдно высмеивал всё, что говорила Жаба; за годы в роли педагога он отточил использование сарказма до тонкого искусства, а его язык стал таким же острым, как и его ум. Чаще всего Амбридж даже не понимала, что он издевается над ней, хотя остальные с трудом сдерживались, чтобы не засмеяться. Это была маленькая яркая искорка веселья во всё более мрачнеющем суровом мире.***
— Филиус, могу я поговорить с тобой, если ты свободен? Хочу узнать твоё мнение. Флитвик поднял глаза от стопки проверяемых им эссе. Он выглядел весьма удивлённым, увидев Снейпа, стоящего в дверях его кабинета, — неудивительно, ведь Северус был необщительным человеком и редко, если вообще когда-либо, искал компанию своих коллег, не говоря уже о профессиональном мнении. Тем не менее он быстро пришёл в себя и улыбнулся ему. — Конечно, Северус. Заходи. Могу я предложить тебе выпить? — Нет, спасибо, — коротко ответил Снейп, закрывая за собой дверь и неловко устраиваясь на стуле, стараясь не морщиться по привычке. — Я хотел спросить — какие факторы могут заставить Патронуса перестать работать? — прямо спросил он. Северус не собирался ходить вокруг да около, у него не было на это времени. Это слишком сильно занимало его разум, и ему нужно было разобраться со всем как можно скорее. — Перестать работать? — эхом отозвался Флитвик, нахмурившись. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, что заклинание Патронуса раньше работало, а теперь больше не работает, — раздражённо отрезал он. — Что ещё я мог иметь в виду?! — Мы говорим о тебе, Северус? — Да, — нехотя признался он сквозь стиснутые зубы. — Хм-м… Не знал, что Пожиратели Смерти могут вызывать телесного Патронуса, — заметил декан Рейвенкло слегка напряжённым тоном. Снейп нахмурился, на мгновение сжав челюсти. — Они и не могут, — коротко ответил он. Странно, что эти слова так сильно зацепили его; в конце концов, они были абсолютной правдой. Он был Пожирателем, был отдан под суд за это много лет назад — воспоминание, которое всё ещё преследовало его во снах, — и признал это публично, вплоть до того, что нагло сунул свою Тёмную Метку под нос Министру Магии, что, безусловно, было не самым умным ходом. И всё же, когда кто-то другой с такой интонацией называл его Пожирателем Смерти, — это неприятно задевало. «Странно». — Но ты можешь? — Я только что это сказал, не так ли? По крайней мере, раньше мог. Итак, хорошо… смотри… — Он вытащил палочку из рукава и на мгновение сосредоточился. — Экспекто патронум! Оба волшебника несколько мгновений наблюдали за клубящимся серебристым туманом — он не был похож на слабые усилия того, кто только научился пользоваться заклинанием, или, чьи счастливые воспоминания были слишком слабы, чтобы добиться успеха. Скорее, как будто что-то мешало Патронусу сформироваться. В полупрозрачных туманных завитках угадывалось что-то четвероногое, но фигуре не хватало сплочённости, и она продолжала разваливаться на части, изо всех сил пытаясь измениться и каждый раз терпя неудачу. — Никогда не видел ничего подобного, — задумчиво произнёс Флитвик, наблюдая за серебряными завитками. Он взял чистый пергамент и потянулся за пером. — Давай начнём с основ. Сколько тебе было лет, когда ты впервые вызвал телесного Патронуса? — Семнадцать. — Он до сих пор хорошо помнил тот урок ЗоТИ, когда Джеймс первым создал своего оленя. Лань Лили проявилась полчаса спустя, и, переволновавшись из-за поддразниваний Мародёров, Северус понял, что не осмелится продолжать попытки вызвать Патронуса перед своими обидчиками. Он не мог показать им что-то настолько личное. Позже он тренировался один в Выручай-комнате, был встревожен и смущён, но, конечно, не удивлён, когда у него наконец-то сформировалась грациозная лань. Флитвик на миг задумался, услышав ответ, но тут же кивнул и начал делать заметки. — Какова была его форма? — Я не собираюсь рассказывать об этом! — Всего два человека во всём мире знали его Патронус: Дамблдор и волшебник, который был его экзаменатором по Ж.А.Б.А. Северус не помнил имени этого волшебника; будучи профессиональным куратором, он множество раз видел, как студенты произносили данное заклинание, так что не было никаких шансов, что обратил бы на него особое внимание; кроме того, даже если бы и так, он всё равно не знал, что это означало. А Дамблдор давным-давно пообещал никому ничего не рассказывать. Его коллега не пытался спорить. Филиус учил его с одиннадцати лет и знал, каким упрямым он мог быть, когда это необходимо. — Хорошо. Менялась ли его форма раньше? — Нет. Никогда. — Что бы люди ни говорили о нём, он был постоянен. — И когда произошли первые изменения? — Не знаю. Я редко пользовался этим заклинанием. Я заметил это несколько недель назад, и, когда ничего не смог найти в книгах, пришёл к тебе. — Хм-м… Может быть, это как-то связано с воспоминанием, которое ты использовал? Северус покачал головой. — Сомневаюсь. Я всегда использовал одно и то же воспоминание; раньше это никогда не было проблемой. В любом случае, как только началась вся эта ерунда, я попробовал другие, но результат всегда был одинаковый. — Флитвик выглядел слегка удивлённым, когда это услышал; большинство магов не полагались лишь на одно воспоминание при вызове Патронуса. У них определённо было намного больше счастливых моментов, чем у него. — Извини, Северус, но у меня пока нет предположений. Возможно, недавно в твоей жизни произошло что-нибудь значимое, что могло повлиять на него? «Ничего такого, о чём я мог бы тебе рассказать». — Не уверен, — протянул он с умышленной неопределённостью. — Но даже если бы это было так, наверняка это заставило бы Патронус изменить форму, а не перестать работать? Его может изменить сильное эмоциональное потрясение, но он не изменился, он — сломался! — Что, если подумать, на самом деле было довольно иронично. Северус задавался вопросом, не уловило ли заклинание каким–то образом его эмоциональное замешательство — поскольку он сам не знал, что чувствует, возможно, Патронус тоже не знал, что ему теперь делать. Он надеялся, что, поскольку по сути ничего не изменилось, возможно, это не имело никакого отношения к… ней. Боже, он надеялся на это, но подозревал, что ему как всегда «повезло». — Обычно да, ты прав, — согласился учитель Заклинаний, снова нахмурившись и вчитываясь в свои записи. — Знаешь, это может быть из-за стресса. У тебя ведь нелёгкая жизнь. Северус издал лающий смешок. — Это преуменьшение века, Филиус, но нет. Сейчас я не испытываю такого стресса, как полгода назад. Маленький волшебник заколебался. — Есть ещё одна теория, но она тебе не понравится. Он прищурился. — Продолжай… — Ну, заклинание Патронуса многими воспринимается как чистая, светлая магия, — медленно произнёс Флитвик. — Предполагаю, именно поэтому Пожиратели Смерти не могут его использовать. Признаюсь, для меня было большим сюрпризом узнать, что ты на это способен. В любом случае, возможно, что те, кто регулярно соприкасается с Тёмными искусствами, теряют способность создавать Патронуса, поскольку тёмная магия разрушает чистые позитивные импульсы, которые создают его… — Он замолчал, ему явно не хватало смелости задать следующий вопрос. Губы Северуса скривились. — В последнее время я не делал ничего более тёмного или кровавого, чем обычно, — равнодушно заявил он. — Моя душа запятнана не больше, чем в начале этого года. — Конечно, это была ложь, но пятна были вызваны совокупным ущербом, а не увеличением тяжести. «Будь ты проклят, Флитвик!» Подавив бессмысленный гнев, он грустно вздохнул. — В любом случае, дело не в этом. Мой Патронус не слабее, чем был. Он просто… не принимает окончательной формы. — Верно. Возможно, твой Патронус по какой–то причине находится в процессе изменения — такие трансформации обычно происходят мгновенно, но, учитывая обстоятельства, вероятно, в твоём случае это займёт некоторое время. Всё, что ты можешь сделать, — это продолжать пытаться и следить за изменениями. Мне жаль, что я не смог тебе помочь. — Я не ожидал чудес, — пробормотал Снейп — Спасибо тебе, по крайней мере, за попытку. Он встал. — Что-нибудь ещё, Северус? — Да. Чуть не забыл, — мягко сказал он. Потребовалось несколько мгновений, чтобы произнести три заклинания: невербальное Акцио, за которым последовало невербальное Инсендио, чтобы уничтожить записи, сделанные Флитвиком, а затем тихое Обливиэйт, после чего мастер зелий покинул комнату. «Прости, Филиус, но я не могу позволить себе рисковать тем, что кто-нибудь ещё об этом узнает. Я никому не доверяю».***
Северус был очень обеспокоен. Теперь у него появились большие неприятности, которые он никак не мог предугадать. Он ожидал проблем и угроз от кого угодно, и сделал всё, чтобы подготовиться, но защиты от этого источника проблем у него не было. Каким-то образом Гермиона Грейнджер стала для него большей угрозой, чем Тёмный Лорд, — причём угроза необъяснимо набрала мощь из-за того, что никто об этом не знал и меньше всего — она. Он даже не понимал почему. Нет, это была ложь. Он старался не лгать самому себе больше, чем это было необходимо для продолжения функционирования. Он точно знал почему, и это грызло его изнутри. О, на самом деле хватало причин, лежащих на поверхности. Самым простым объяснением было то, что она превращалась в умеренно привлекательную молодую женщину, а у него очень давно не было секса, но одного этого ему никогда не было достаточно, и он никогда не уделял такого рода внимания ни одной из своих учениц. Она тоже была умна, подходила ему по интеллекту — если он когда-нибудь заставит себя признать это, — и у него появилось к ней сильное притяжение. Она была добра к нему, что стало наиболее важной причиной. И она не представляла угрозы, потому что не была похожа ни на кого, с кем у него возникали негативные ассоциации из прошлого. «Ты даже не можешь признать, что она хорошенькая, Сев. Тогда какого хрена ты засматриваешься на неё?!» Ладно, физически она была довольно привлекательна, по крайней мере, на его вкус. Северус был очень хорошим шпионом и привык не смотреть на один лишь внешний вид. Он смог разглядеть истинную красоту, спрятанную за копной густых непослушных волос и неброской одеждой, и всегда предпочитал женщин, которые не пытались слишком сильно выделяться. Если у него вообще был определённый типаж, он должен был признать, что ему всегда нравились брюнетки, — Лили была совершенно неуместным исключением во всём. Он также всегда питал слабость к властным, характерным женщинам — достаточно было посмотреть на его подруг среди коллег. Но всё это не имело значения; Грейнджер едва ли была первой в его жизни, кто соответствовал всем этим критериям, и она была ещё слишком молода, чтобы он мог испытывать к ней серьёзное влечение, — он всеми силами пытался игнорировать внутренний голос, который говорил «пока». По иронии судьбы всё началось с Окклюменции. За недели занятий он достаточно насмотрелся на её мысли, чтобы составить представление о том, кто она такая. Сила и напористость были поразительны для девушки её возраста. Легендарное гриффиндорское мужество смягчалось адекватной дозой здравого смысла, которого явно не хватало её друзьям, придавая её мышлению определённую ясность и остроту, усиленную природным интеллектом. Её чувство юмора соответствовало его собственному, когда она достаточно раскрепощалась; у неё был ироничный, острый ум, который ему нравился, хотя её юмор был мягче, менее язвительным и резким, чем у него. В ней была жизненная сила, которая проявлялась в окружавшей её ауре, — ощущение жизни, энергии и тепла. Временами она была невыносимо упряма, но, как ни странно, теперь ему это нравилось, вместо того, чтобы раздражать. Трудно было не восхищаться кем-то подобным, но даже это было не всей правдой. Реальность была почти до смехотворного проста. Она заботилась о нём. Вот и всё, — секрет, за который любой из его Хозяев отдал бы глаз и зуб, этакий способ полностью контролировать Северуса Снейпа; всё, что когда-либо заботило остальных, — был ли он жив или мёртв. Не потому, что его смерть могла причинить Грейнджер какие-либо неудобства, не из-за того, что он мог сделать для неё или чего она могла от него добиться, а просто ради него самого. Несмотря ни на что, Северус знал, что в глубине его души сидит испуганный, оскорблённый, одинокий мальчишка, которым он когда-то был; всё, чего он когда-либо хотел, — это кому-то искренне нравиться. В его жизни присутствовали люди, которым было до него дело. Конечно, Поппи будет горевать, когда он умрёт, и Минерва тоже, и, возможно, даже Альбус в какой–то степени — хотя Северус несколько сомневался в этом. Дилис и Финеас тоже, как предполагал он, даже если они уже были мертвы. Как ни странно, Люциус тоже мог бы немного скорбеть; конечно, он ни на йоту не доверял своему товарищу-Пожирателю, но они были достаточно близкими друзьями, Северус даже стал крёстным отцом его единственного сына. Но никто из них не думал о нём, как о важной части своего личного мира, только как о части более масштабного плана; он ни для кого не важен по-настоящему. Вот в этом вся загвоздка. Грейнджер заботилась обо всех своих друзьях и близких; вероятно, она бы плакала даже над выпавшими из гнезда птенчиками. Девушка обладала врождённым целительским состраданием, и ему не следовало принимать это на свой счёт, потому что, в конце концов, с чего кто-то должен заботиться о нём? Особенно кто-то вроде неё, кто видел худшую сторону его грязной, изодранной души? И всё же он с трепетом вспоминал, как она впервые коснулась его руки и попыталась успокоить его боль, без всякой причины, кроме того, чтобы ему стало легче. В тот момент она всё ещё ненавидела его, он знал это наверняка, и волновалась, что он в ответ потеряет самообладание из-за её самонадеянности, но хотела смягчить его страдания. Этот чистый, невинный жест чуть не довёл его до слёз. Северус не был глупцом и прекрасно понимал, что всё это имело место только в его голове. Между ними никогда ничего не будет по большому количеству причин, которые он с лёгкостью мог перечислить. Неважно. В конце концов, его чувства не требовали взаимности. В данный момент Грейнджер видела в нём своего наставника, своего пациента, своего союзника и, возможно, каким-то странным образом своего… друга. Этого было более чем достаточно, чтобы он мог вполне счастливо жить; на большее он не имел права надеяться. Он никогда не занимался пустой тратой времени, предаваясь тоскливым размышлениям о том, чего никогда не произойдёт. Ему было привычно довольствоваться малым — он признавал то, что ему могло понравиться, а затем безжалостно отбрасывал это и жил с тем, что у него есть. Он не переживал, что об этом ещё кто-нибудь узнает. Сокрытие чего-либо никогда не было для него проблемой. Грейнджер была тщательно спрятана в тёмных глубинах его разума, вместе со всем остальным, достаточно важным, чтобы быть в безопасности, там она и останется. Никто не способен проникнуть так глубоко в его голову, потому что был бы убит задолго до самой попытки. Что касается выяснения более приземлёнными методами, об этом он тоже не волновался; сейчас он был гораздо лучшим актёром, чем в подростковом возрасте, и скорее ад замёрзнет, чем он кому-либо в чём-то признается. Тем не менее он беспокоился, что это могло поставить под угрозу весь план. А план, насколько он его понимал — Дамблдор временами вёл себя как полный маразматик, и иногда Северус подозревал старого канюка в том, что он придумывает его по ходу дела; директор никогда не раскрывал ему своих карт, — был таков: Северус должен был продолжать шпионить и терпеть невообразимые муки, чтобы собрать достаточно информации и сохранить Поттеру жизнь, в то время как остальные члены Ордена расхаживали с важным видом, время от времени делая предложения различным волшебным расам (которым было наплевать на войну) присоединиться к ним, а также стремились завалить его проблемами, всплывающими по ходу дела. Как только Поттер узнает достаточно или сделает достаточно, или каким бы ни был окончательный план… он должен каким-нибудь образом убить Волдеморта. К тому моменту Северусу уже будет всё равно. Даже если каким-то чудом Тёмный Лорд не обнаружит его предательства и не прикончит его, он просто не сможет продолжать так жить. Он подозревал, что у него в запасе есть самое большее ещё пару лет, прежде чем совокупный ущерб окончательно убьёт его — если, очевидно, что–то более драматичное не лишит его жизни, — и до этого у него, вероятно, будет ещё один психический срыв. С каждым месяцем казалось всё менее вероятным, что он доживет до своего сорокалетия. Он знал об этом, когда впервые опустился на колени у ног Дамблдора и поклялся ему в верности, потому что двойные агенты крайне редко умирают от естественных причин. В этом и был весь смысл; тогда это не имело для него значения. Его собственная жизнь ничего для него не значила — и тогда, как он полагал, было полной глупостью ожидать, что она будет иметь значение для кого–то ещё, — он был вполне готов умереть, если это означало свержение Тёмного Лорда. Только теперь он этого не хотел. И это была та самая угроза, которую для него представляла Гермиона Грейнджер. Она показала ему, что его жизнь не всегда может быть такой пустой, какой он себе её представлял. Отныне Северус сильно сомневался, что он мог с лёгкостью расстаться с жизнью.***
Как правило, если бы кто-нибудь рискнул побеспокоить профессора Снейпа в два часа ночи, это привело бы к мгновенной смерти того, кто его разбудил. Впрочем, Северус как всегда не спал. Его бессонница прогрессировала; ранее вечером он ненадолго задремал, но был разбужен кошмарами и не потрудился снова заснуть. Он сидел в своём любимом кресле у камина и перечитывал «Собор Парижской Богоматери», когда Дилис почти выкрикнула его имя с картины на стене. — Северус!!! Поражённый больше её тоном, чем неожиданностью, он поднял глаза. — Боже, женщина, да что с тобой не так?! — Иди в Больничное крыло! Срочно! Поппи нужна твоя помощь! Отложив книгу, он встал и накинул на плечи мантию, отыскивая глазами свои ботинки. — В чём дело? — Его разум лихорадочно работал. «Что, чёрт возьми, случилось?» По общему признанию, как раз было самое подходящее время для Поттера, чтобы тот выкинул какой-нибудь очередной глупый трюк с противостоянием опасности. — Минерва, — коротко сказала Дилис, вырывая его из размышлений, когда он уставился на неё. — Поппи недостаточно сильна, чтобы помочь ей в одиночку. Поторопись! Он мчался по замку, тёмной тенью скользя по потайным ходам и скрытым лестницам, стараясь как можно быстрее попасть в лазарет. К тому времени, как он туда добрался, Северус весь вспотел и тяжело дышал. Он согнулся пополам, пытаясь выровнять дыхание и успокоить боль в боку, и всерьёз забеспокоился, когда бледная Поппи едва удержалась, чтобы не обнять его. — Где она? — настойчиво потребовал он, пытаясь отдышаться. Целительница подвела его к койке и раздвинула занавески. Минерва лежала в обмороке, без кровинки в лице, её дыхание было поверхностным. — Она очень слаба, — дрожащим голосом сказала мадам Помфри. — Мне нужна твоя помощь, Северус. Кивнув, он вытащил свою палочку. — Что случилось? — Во всём виновата эта сука! — выплюнула она. Внезапный яд в её тоне поразил его, прежде чем он осознал, что она сказала, и замер. — Это сделала она? — спросил он очень опасным тоном. Амбридж поплатится за это. Он лично оторвёт ей голову и заспиртует её в банке, а затем поставит на полку в своём кабинете, а то, что останется от её тела, отдаст Грейбеку поиграть. Или, может быть, сначала отдаст её целиком Грейбеку, а потом уже оторвёт ей голову. — Нет, нет… — устало запротестовала Поппи. — Сегодня вечером её головорезы пришли за Хагридом. Минерва попыталась остановить их. — Она беспомощно указала на ведьму, лежащую без сознания. — Четыре парализующих заклинания прямо в грудь с близкого расстояния… — Ей не нужно было больше ничего говорить. Северус кивнул и приступил к работе, проведя несколько быстрых диагностик, чтобы оценить ущерб. — Я могу придать ей сил и стабилизировать её состояние, но её всё равно нужно будет доставить в больницу Святого Мунго, — сказал он, изучая результаты. — Завтра к концу завтрака слухи об этом уже будут по всей школе… — Они уже по всей школе, — поправила его Поппи. — Пятикурсники сдавали С.О.В. по астрономии. Они видели всё это с башни. Экзаменатор Тофти в ярости; он сейчас в Министерстве, поднимает шум. — Тогда почему за дверью ещё нет армии бешеных гриффиндорцев? — спросил он, водя над телом Минервы своей палочкой серией быстрых, точных движений. — Скорее всего, Филиус уже разобрался с ними. Уверена, прямо сейчас они сидят в своей гостиной и планируют, как с ней поквитаться, но, по крайней мере, не высовываются. — Не они одни, — прорычал Северус сквозь стиснутые зубы. Они с Минервой не были настоящими друзьями, скорее дружелюбными соперниками; она, как никто другой, подозревала его, когда случалось что-то серьёзное, а пропасть между Слизерином и Гриффиндором была слишком широка и глубока, у них обоих было слишком много воспоминаний о его студенческих днях, чтобы дружить по-настоящему. Но из всех его коллег она была единственной, с кем он ладил лучше всего, по крайней мере, некоторое время, и она была фундаментальной частью Хогвартса. Кроме того, теперь директор и заместитель директора отсутствовали, а значит, школа стала очень уязвима. Стараясь сохранять спокойствие, он начал тихо напевать своё личное исцеляющее заклинание, концентрируясь на том, что делал, пока Поппи расставляла на соседнем столике флакончики с целебными зельями. — Почему здесь нет Грейнджер? — спросил он во время паузы, когда переводил дух. — Я подумала, от неё будет больше пользы, если она поможет мистеру Поттеру держать себя в руках, — ответила целительница. — Да и смотреть здесь особо не на что, а если Гарри снова полезет на рожон без прикрытия своего декана, я не представляю, чем это закончится. Он кивнул и продолжил читать заклинание, опустив палочку и прикоснувшись кончиками пальцев ко лбу Минервы, а другую руку положив на её живот, накрытый одеялом, и сосредоточившись на управлении своей магией. Он пытался держать себя в руках, так как знал, что будет очень скучать, если с ней что-нибудь случится. Этот мир станет намного темнее, если они потеряют её. — Кто теперь за главного? — тихо спросила его Поппи во время очередной паузы. — Господь нам в помощь, — саркастически ответил он, и она хлопнула его по плечу. — Не богохульствуй! Тем не менее это вызвало у неё слабую полуулыбку. Он покачал головой и сказал уже без шуток: — Филиус имеет приоритет по старшинству… на самом деле, мы никогда не обсуждали преемника Минервы, но, вероятно, это должен быть я. Да поможет нам всем Бог, — серьёзно добавил он. Он никогда не был убеждён, что способен управлять школой, так как был слишком непопулярен. Единственный шанс, который у него был, — это стать заместителем директора при Амбридж; по крайней мере, ученики ненавидели её больше, чем его. Кроме того, он был Пожирателем Смерти, и у него всё равно не было свободного времени. — Сейчас почти конец семестра. Я склонен позволить воцариться анархии. Пусть Долорес пожнёт то, что посеяла. — Может, связаться с Альбусом? — Я понятия не имею, где он, Поппи. Его нет в штаб-квартире. Предполагаю, Минерва поддерживала с ним связь, но я не знаю наверняка. — Разве у Ордена нет какой-то договоренности на случай подобных ситуаций? — Откуда мне знать? — спросил он с лёгкой горечью и снова возобновил своё тихое пение, прежде чем она успела ответить. То, как работал Орден, не имело к нему никакого отношения, ему это стало ясно с тех пор, как он впервые пошёл к Дамблдору и показал ему, что Тёмная Метка начинает возвращаться. Его работа заключалась в том, чтобы выполнять то, что ему велели, не более того. Северус уставился в бледное лицо Минервы, беспрерывно произнося заклинание. «Я насажу голову Долорес Амбридж на пику, — мрачно пообещал он себе. — Даже если мне понадобятся годы, чтобы сделать это, или придётся пожертвовать своей жизнью».