What you see is what you get
You've made your bed, you better lie in it
You choose your leaders and place your trust
As their lies wash you down and their promises rust.*
The Jam «Going Underground».
Утро девятнадцатого сентября было ясным и холодным. Гермиона наблюдала за выдыхаемыми облачками пара, пока ждала Снейпа. Он пришёл поздно, зевающий, с затуманенным взглядом и совершенно неприветливый — такой же необщительный, как и всегда. Она решительно подавила слабый трепет разочарования. «А чего ты ожидала?» — строго сказала она себе. Надеяться на что-то было бесполезно. «Ерунда. Это не важно». Закончив с пробежкой и в который раз поёжившись от неприятного пробирающего холода, девушка развернулась и молча двинулась обратно к замку, вновь решительно сказав себе, что для неё это действительно не имеет никакого значения, но внезапно её остановил хриплый голос Снейпа: — Грейнджер… Поражённая относительной неформальностью обращения и тем фактом, что он вообще окликнул её, Гермиона повернулась к нему лицом, испытывая раздражение на саму себя из-за внезапно вернувшейся дрожи. — Да, сэр? Он сунул руку в карман своих спортивных штанов и протянул ей небольшой свёрток. — Ваша мать каким-то образом умудрилась отправить мне это. Она разумная женщина, — мягче добавил он, когда выражение её лица стало испуганным. — Теперь я понимаю, в кого вы такая. — Гермиона продолжала шокированно смотреть на него, пока он не закатил глаза и не шагнул вперёд, бесцеремонно схватив её за запястье и вложив свёрток ей в руку. Стоило ей почувствовать его форму, она сразу поняла, что это такое; у неё перехватило дыхание, а глаза защипало. — О… — Снейп с любопытством поднял бровь, слегка склонив голову набок, и она неуверенно улыбнулась, объясняя: — Это медальон моей бабушки. Семейная реликвия. Он понимающе кивнул, а она ответила ему благодарной улыбкой. — Спасибо, сэр! Робко глянув на него ещё разочек, Гермиона на секунду заколебалась и прикусила нижнюю губу, затем заставила себя отвернуться с намерением уйти, но остановилась, услышав за спиной его тихий смешок; обернувшись, она обнаружила, что он ухмыляется ей, как всегда насмешливо, но без издёвки. — Гриффиндорцы… — пробормотал он, качая головой. — Идите сюда, Грейнджер. — Он вытащил что-то из другого кармана и протянул ей. — С днём рождения. А теперь проваливайте и больше не смотрите на меня такими щенячьими глазками. Она понятия не имела, что отразилось на её лице, но впервые за всё время она услышала, как профессор Снейп по-настоящему рассмеялся: глубоким, каким-то мягким и слегка хрипловатым смехом. Растерянно улыбаясь, разрываясь между шоком, счастьем и смущением, Гермиона выдавила тихое: «Спасибо», прежде чем развернуться и поспешно сбежать, пока она окончательно не выставила себя полной дурой. Его чертовски привлекательный смех ещё долго звучал у неё в ушах.***
Приняв душ и одевшись в рекордно короткие сроки, Гермиона бросилась на кровать со своими подарками; небольшая кучка, лежавшая в изножье, могла подождать, потому что всё внимание девушки было приковано к двум небольшим предметам в её руках. Сначала она распечатала письмо от матери и повертела в пальцах маленький платиновый медальон, прежде чем открыть его; там было предусмотрено место для четырёх фотографий — раньше её мать хранила в нём снимки своих родителей, мужа и дочери. Теперь в одном из слотов была фотография родителей, улыбающихся, обнимающих друг друга, а в другом — Живоглота, бросающего на неё умный взгляд; два других места были пусты. Мама приложила записку, и она развернула её дрожащими руками. «Дорогая доченька, с днём рождения! Надеюсь, наш подарок и письмо попадёт к тебе в руки. Я думаю, что так и будет, — профессор Снейп не показался мне человеком, способным отказать в простой просьбе без веской причины. Я бы хотела, чтобы мы могли быть с тобой сегодня, но это, к сожалению, невозможно, поскольку ты бы в любом случае уехала в свою волшебную школу. Теперь ты стала взрослой. Как бы мне с твоим отцом ни хотелось, чтобы ты была в безопасности в нашем мире, в глубине души мы всегда знали, что это невозможно. Мы очень скучаем по тебе — все трое, — но, по крайней мере, нам спокойнее, что сейчас ты находишься под защитой Хогвартса и своих учителей. Пожалуйста, пообещай, что постараешься не нарываться на неприятности, даже если нас нет рядом, чтобы услышать это обещание. Береги себя! Ты — всё, что у нас есть, и хотя мы с твоим папой, возможно, никогда не увидим, как ты станешь второй женщиной-премьер-министром, но нет причин, по которым ты не можешь стать первой женщиной-министром магии. Мы так тобой гордимся! С любовью Твои папа и мама (и, конечно, Живоглот). P.S. Твой профессор — очень интересный мужчина, не правда ли?» Гермиона смеялась и плакала одновременно к тому времени, как дошла до конца письма, хотя постскриптум заставил её больше смеяться, чем плакать; её мама даже понятия не имела… Как ни странно, судя по написанному, было похоже, что она его одобрила; очевидно, Снейпу каким-то образом удалось произвести на неё хорошее впечатление, хотя Гермиона подозревала, что скорее ад замёрзнет, чем ей удастся выяснить, что именно они втроём обсуждали в тот раз. Улыбаясь, шмыгая носом и вытирая глаза, она опять посмотрела на письмо. Идея о том, что она станет премьер-министром, была излюбленной шуткой в её семье с тех пор, как ей исполнилось пять, и она никогда не была до конца уверена, насколько это была шутка, а насколько — серьёзные родительские амбиции. Они никогда бы не попытались заставить её делать то, чего она не желала, но она знала, что они хотели для неё целого мира. — Обещаю, что постараюсь беречь себя, мам, — прошептала она в тишине, прежде чем её улыбка стала шире. — Профессор Снейп не позволит мне безрассудно гриффиндорствовать. Кстати, о Снейпе… Ухмыляясь от удовольствия, она потянулась за другим подарком. Гермиона была уверена, что он даже не знал, когда у неё день рождения; он узнал из письма её матери, но не обязан был ничего ей дарить. Простое «с днём рождения» от него заставило бы её неделю летать на седьмом небе от счастья, ведь обычно он был таким сдержанным, но подарок… Маленький свиток пергамента упал ей на ладонь, и она озадаченно посмотрела на него. Он был сильно опалён с одного края, слегка пах дымом и выглядел немного потрёпанным и изодранным в некоторых местах, что значительно ухудшило его внешний вид. Очень осторожно Гермиона развернула его, уставилась на остроконечный почерк и начала непроизвольно улыбаться. — Быть того не может… «Впереди опасность, то же позади, Но две из нас помогут, ты только их найди. Одна вперёд отправит, ещё одна — назад, В двух — вино всего лишь, а ещё в трёх — яд. Ты хочешь здесь остаться на долгие века? Тогда ищи — к тому же подсказка тебе дана. Во-первых, как бы ловко ни скрывался яд, Найти его несложно — от вина левый ряд. Второе — в крайних бутылях налито не одно и то ж, Но если вперёд тебе надо, помощи зря ты ждёшь. Затем ни в большой, ни в малой смерти ты не найдёшь, А если из второй слева и второй справа глотнёшь, Сам убедишься — налито одно и то же в них, Хотя на взгляд они разные, но это уже в-четвёртых» — Удивительный, возмутительно умный, сводящий с ума мужчина! — воскликнула она, снова вытирая глаза и очень, очень осторожно сворачивая маленький свиток ещё раз. Его послание было очевидным; он хотел напомнить ей, что даже в двенадцать лет она была способна на гораздо большее, чем можно ожидать от ребёнка. Логическая головоломка не представляла собой ничего особенного, по сравнению с тем, что Гарри сделал позже той же ночью, но при данных обстоятельствах… Да, она должна была гордиться собой. С тех пор она так много видела, сделала и столькому научилась… Снейп пытался сказать Гермионе, что ей не нужно так сильно беспокоиться о своих недостатках. Вполне возможно, это был самый милый подарок, который она когда-либо получала. Она понятия не имела, почему он забрал его оттуда — вряд ли эта логическая задачка могла иметь для него какую-то ценность, — но, очевидно, теперь он решил подарить его ей как напоминание о первой победе, которую одержали она и её друзья. Внезапно Гермиона поняла, что профессор Снейп подарил ей стихотворение на её день рождения. От этой мысли она смеялась до боли в рёбрах, стараясь хоть как-то заглушить своё радостное, слегка истеричное хихиканье подушкой.***
В тот день у неё не было урока ЗоТИ, поэтому она смогла поговорить с ним только на следующее утро. Гермиона заметила, что он избегает смотреть на гриффиндорский стол во время еды. Как обычно, они бежали бок о бок в ненапряжном молчании, придерживаясь единого темпа и стараясь ни о чём не думать. Она собралась с духом, когда они направились обратно в школу и сказала: — Спасибо. Снейп бросил на неё загадочный взгляд, а затем слегка склонил голову набок. — Не за что. В его голосе проскользнула лёгкая робость, едва заметная дрожь под грубостью обычного утреннего хрипловатого тона, и она поймала себя на том, что улыбается ему. — Оказывается, вы неплохой поэт. Он фыркнул, и этот крошечный намёк на смущение усилился. — Получилась чушь собачья, но результат был достигнут. — Ну, по крайней мере, это было не так пафосно, как превращение своего имени в анаграмму или что-то в этом роде, — сострила она, отчаянно пытаясь не рассмеяться. Это было абсолютно невероятно — она на самом деле дразнила профессора Снейпа, и вместо того, чтобы выпотрошить её — словесно или физически в отместку, — он отвечал ей с ироничным юмором, почти как если бы они действительно были друзьями! Это показалось ей самым лучшим подарком, потому что она никогда не думала, что такое вообще возможно в принципе. Это определённо был лучший день рождения, который у неё когда–либо был, поэтому она, конечно, не собиралась упоминать создание псевдонима «Принц-полукровка». Очевидно, даже Снейп не мог избежать печального факта, что мальчики-подростки иногда могут быть очень, очень амбициозны. Внезапно она получила ещё один подарок — его негромкий глубокий смех, который уже слышала раньше. Снейп выглядел искренне позабавленным таким замечанием. — У него всегда была нездоровая склонность к вычурности и претенциозности, — согласился он с настоящей тёплой улыбкой на губах, а не привычной ухмылкой. Это выражение выглядело странным на его суровых чертах, почти несуразным, и было до боли очевидно, что он очень редко улыбался, зато его взгляд сразу смягчился. — На самом деле позорно, что он сам этого не осознаёт. Как раз в этот момент они добрались до замка, и настроение испортилось; Гермиона увидела, как его улыбка исчезла, когда он снова ушёл в себя, но вместо того, чтобы чувствовать разочарование, её настроение оставалось удивительно приподнятым, когда она пожелала ему «хорошего дня» и направилась обратно к гриффиндорской башне. Сегодня она увидела ещё один проблеск настоящего Снейпа и оценила это; Гермиона была полна решимости попытаться повторить этот опыт. В конце концов, теперь она официально стала взрослой.***
Северус едва сдержал вздох облегчения, когда Волдеморт наконец отпустил их и торжественно удалился; сегодняшняя встреча тянулась бесконечно. Он медленно встал, поморщившись, когда его колени протестующе хрустнули — долгое стояние на холодном каменном полу не самым лучшим образом сказывалось на его здоровье, — и направился к двери вместе с остальными Пожирателями, когда почувствовал прикосновение к своей руке и искоса взглянул на лицо в маске. Узнав серые глаза, он слегка кивнул, и когда все остальные вышли и направились к выходу, Северус скользнул вбок и незаметно нырнул за гобелен. Он много раз бывал в поместье Малфоев и быстро нашёл дорогу в кабинет Люциуса. Там он налил два бокала бренди из хрустального графина в буфете, прежде чем снять маску и опуститься в одно из роскошных кресел у камина. Люциус ворвался через несколько мгновений; для него всё ещё было потрясением видеть своего старого друга таким растрёпанным и на взводе. Без лишних слов Северус отлевитировал к нему другой бокал с бренди. Люциус принял его с благодарным кивком и подошёл к хьюмидору**, стоявшему на каминной полке. — Сигару? — Нет, спасибо. Предпочитаю курить свои. — Те ужасные маггловские сигареты? — Люциус надменно улыбнулся ему и подошёл, садясь напротив. — У тебя всегда был дурной вкус. — Неудивительно, если судить по тому, в какой среде я вырос. — Он полез в карман за сигаретами и закурил, расслабившись в кресле и вытянув перед собой ноги. — Полагаю, на какое-то время мы в безопасности? — До утра, если повезёт. Сможешь уделить старому другу пару часов? Северус приподнял бровь, услышав нотку обиды в его голосе. — Хотелось бы немного поспать сегодня ночью, но, конечно, я могу уделить несколько часов ради благого дела и хорошего бренди. — И за что же мы будем пить? — спросил его Люциус со странной улыбкой. — За то, что поднялись с колен, не истекая кровью, — съязвил Северус в ответ, и они обменялись красноречивыми взглядами, прежде чем сделать по глотку. Некоторое время спустя Люциус налил себе ещё бренди и нарушил молчание долгим вздохом, выпуская шлейф сигарного дыма. — Ах, Северус, друг мой… Скажи, это то, о чём ты мечтал? — Не совсем, — любезно ответил он, делая ещё один глоток, прежде чем неохотно поставить бокал на маленький кофейный столик у своего локтя; у него было предчувствие, что ему понадобится ясная голова. — Всё получилось не совсем так, как ты мне обещал, — добавил он без злобы или негодования. — Да уж… — Люциус вновь вздохнул и повернулся, чтобы посмотреть на него; светло-серые и чёрные глаза обоих мужчин были одинаково усталыми и невыразительными. — На чьей ты стороне на самом деле? — На своей собственной конечно же. Люциус иронично улыбнулся. — Вряд ли. Ты никогда не был эгоистичным. Почти неслыханно для слизеринца, знаешь ли. Поэтому повторю вопрос — на чьей ты стороне? — Честно говоря, теперь я сам не знаю, — ответил он после минутной паузы, чтобы принять решение, и покачал головой. — В наши дни есть из чего выбирать, не правда ли? В молодости всё было проще, мир казался чёрно-белым… Его друг кивнул в знак согласия и допил свой напиток. — Могу ли я доверить тебе жизнь своего сына, Северус? Потому что сейчас меня заботит только это, помимо проклятой войны. — Я дал Непреложный обет Нарциссе. — Думаешь, я не знал об этом? Не оскорбляй меня, я не один из твоих коллег-гриффиндорцев. Я знаю тебя с одиннадцати лет. Ты никогда не давал обещаний, не оставляя себе отходной путь. Ты каким-то образом устроил себе чёрный ход, не так ли? — Да, — честно признался Северус. — Но я не собираюсь использовать его без крайней необходимости. Драко — мой крестник, Люциус, и я знаю его с рождения. Я буду защищать его так долго, как смогу. — Даже если это означает убийство Дамблдора? — Если до этого дойдёт. Я больше не уверен в будущем. Я больше вообще ни в чём не уверен. У меня осталось очень мало лояльности Дамблдору — в этом можешь не сомневаться. Старик позаботился об этом. — И насколько ты всё ещё предан Тёмному Лорду? Северус обдумывал вопрос. Докуривая сигарету и откинувшись на спинку кресла, он рассматривал одного из немногих людей, которого мог считать своим другом, сквозь полуприкрытые веки. — На данный момент, полагаю, я почти так же предан ему, как и ты. — Ах… — Люциус понимающе вздохнул, и мужчины многозначительно взглянули друг на друга. — Что будем делать дальше? Мы оба извлекли уроки из ошибок, совершённых другими в прошлом… — Не знаю. Понятия не имею, что нас ждёт в будущем. — Он снова потянулся за своим бокалом; они приступили к самой опасной части разговора, и хороший бренди пришёлся как нельзя кстати. — Я не верю в то немногое, что знаю о плане Дамблдора. Гораздо больше я верю в план Тёмного Лорда и сомневаюсь, что Орден сможет его остановить. Хорошо, что я не азартный человек, — не стал бы делать ставки на исход этого броска костей. — И у тебя нет никаких собственных планов? — Никаких. Пока. — Вот значит как… — Люциус налил им обоим ещё по бокалу. — Ты всегда умел изворачиваться, друг мой. Я вполне поверю, что в последний момент ты можешь переметнуться на сторону сильнейшего, чем бы это ни обернулось. — Он сделал паузу. — Но я боюсь за Драко. Нарцисса сказала правду; он выбрал нашего сына в наказание нам. Драко не убийца, он не такой… как мы. — Он вырос в более добром мире, — согласился Северус. — Я тоже боюсь за него, Люциус, не могу этого отрицать. Он действует из страха за вас обоих и за себя, и это ослепляет его. Его единственная надежда — это тот факт, что Дамблдор знает, что он задумал, и не желает причинять ему вред, но этого может быть недостаточно, если он начнёт действовать слишком рано. — Тяжело вздохнув, он сделал ещё глоток бренди, наслаждаясь теплом алкоголя в горле. — Он больше не доверяет мне. Драко винит меня в твоём падении. — Знаю. Я пытался поговорить с ним об этом. О, это очень тяжело, Северус, — наблюдать, как твой ребёнок совершает ошибки. Я никогда не хотел этого для него. — Он заколебался, отворачиваясь от огня, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. — Что бы ты посоветовал? Зная то, что знаешь ты, и думая так, как только ты умеешь думать? — Предлагаю тебе раскошелиться на Маховик времени, — сухо произнёс Северус, качая головой и слегка улыбаясь. — Посмотри на меня, Люц. Ты действительно последуешь моему совету? — Да, — Люциус улыбнулся ему в ответ, приподняв бровь. — Ты и я, мы были друзьями в течение долгого времени. Есть причина, по которой я выбрал тебя в качестве крёстного Драко, а не одного из моих более социально приемлемых друзей с лучшими связями. А теперь скажи, что мне делать? Северус взболтал остатки бренди в своём бокале, глядя на мерцающее пламя. — Ничего, — сказал он наконец. — Держись своего курса. У Тёмного Лорда не так много проверенных слуг, чтобы он мог позволить себе легко лишиться вас с Нарциссой; именно поэтому он использует Драко. Ты всё ещё ценен для него. Как бы там ни было, пусть всё идёт своим чередом… Я верю, что ты, твоя жена и твой сын переживёте это, — задумчиво произнёс он. — Постараюсь сделать для этого всё, что в моих силах, с теми картами, которые мне сдали, хотя я не самый везучий человек. После того, как этот раунд будет разыгран… там посмотрим. Они немного помолчали, каждый думал о своём; несмотря на то, что они временно находились одни в поместье, в относительной безопасности, ни один из них даже не подумал заговорить откровенно. Во-первых, у слизеринцев так не принято, а во-вторых, это означало бы сделать всё слишком реальным, слишком неизбежным и значительно уменьшить последующие шансы что-либо изменить. Наконец Люциус напряжённо сказал: — Мир меняется. Когда-то мы боролись за то, чтобы держаться старых порядков. Я уже не уверен, за что мы боремся сейчас, но мир меняется. Я часто задаюсь вопросом… найдётся ли место для нашей семьи в этом новом мире? — Возможно, — мягко допустил Северус. — Я сомневаюсь, что доживу до этого, независимо от того, кто победит, но… Стой на своём, Люциус. Пока есть жизнь — есть надежда, по крайней мере, так говорят. Внезапно Люциус озорно ухмыльнулся ему, сразу словно помолодев на десяток лет, и стал поразительно похож на того харизматичного слизеринского старосту, с которым Северус познакомился, когда впервые приехал в Хогвартс. — У тебя хватает наглости читать кому-либо лекцию об оптимизме, Снейп? Он начал смеяться. — Ты сам сказал, что мир меняется. — Меняется, но это не конец света! Они вдвоем рассмеялись, как будто были просто старыми школьными приятелями, наслаждавшимися выпивкой и приятной компанией, а вовсе не обсуждали здесь политическую измену.***
Выходя из подземелий после утренней пробежки несколько дней спустя, Гермиона была остановлена резким голосом профессора Снейпа, стоящего достаточно близко позади неё и напугавшего её до полусмерти. — Мисс Грейнджер. На пару слов. Сглотнув, чтобы оправиться от чуть не случившегося сердечного приступа, она повернулась и с любопытством посмотрела на него. — Что-то случилось, сэр? Он окинул её проницательным взглядом, выражение его глаз было невыразительным, но тем не менее суровым. — У вас есть то, что принадлежит мне. — Сэр?.. Его тёмные глаза недобро сверкнули. — Я предупреждал вас о том, чтобы вы не прикидывались дурочкой. Вы точно знаете, о чём я. — Он медленно наклонился вперёд, понизив голос до мягкого, шелковистого шёпота. — Где учебник, мисс Грейнджер? Гермиона настороженно смотрела на него, пытаясь оценить, насколько он зол, пока её разум лихорадочно работал в попытке найти выход из положения. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что такового не имелось, и она смиренно вздохнула, глядя в пол. — В сумке у меня в спальне, сэр, — послушно сказала она. — Как вы узнали, что он у меня? — Я не обязан вам ничего объяснять, — коротко отрезал он, — но, если хотите знать, профессор Слизнорт был в восторге от некоторых из своих наиболее перспективных учеников и сказал много комплиментов о вас и ваших инновационных методах… в области варки зелий. — Я не понимаю, сэр… — Я учил вас пять лет, Грейнджер! Вам не свойственно новаторство. Вы слишком осторожны, чтобы экспериментировать, и ни разу не отступали от письменных инструкций. Если вы сделали что-то по-другому, то только потому, что кто-то, кому вы привыкли подчиняться, записал это, а вам сунули это под нос! От его тона у неё волосы встали дыбом, но он был прав. Гермиона неохотно кивнула. Мгновение он смотрел на неё холодным каменным взглядом, прежде чем отвести глаза. — Как у вас оказалась эта книга? — У Гарри и Рона не было учебников по Зельеварению для этого курса, — объяснила она, — потому что они не думали, что смогут посещать занятия по результатам своих С.О.В. В шкафу нашлось только два запасных экземпляра, и один из них был… этим. Я забрала его у Гарри, потому что он жаловался на то, что не может прочитать инструкции в параграфе, а когда увидела там некоторые пометки, то взглянула на обратную сторону обложки и… — Она неловко пожала плечами и замолчала, виновато наблюдая за ним. Он мельком взглянул на неё ещё раз жёстким взглядом — Почему вы не вернули его законному владельцу? — Он валялся на самом дне шкафа, — сказала она, защищаясь, — я предположила, что он никому не нужен. И… то, что в нём было… я… просто хотела преуспеть на уроке, — стыдливо добавила она. Само собой, ей также хотелось изучить некоторые другие вещи, написанные Принцем-полукровкой, но знания о зельях были там главной достопримечательностью; даже будучи подростком, Снейп превосходно в них разбирался… Профессор на несколько минут перевёл свой пронзительный взгляд на стену, очевидно, размышляя. — Вы пробовали какие-нибудь… заклинания из этой книги? — спросил он наконец. Сначала она хотела солгать, но потом решила, что в этом нет смысла; она всё равно не смогла бы ему противостоять, если бы он надумал применить к ней Легилименцию, чтобы удостовериться в её честности, и не важно, что это было запрещено делать в отношении учеников. — Всего два. — Какие? — резко спросил он. Гермиона старалась не ёжиться под его взглядом. — Эм-м… Гарри узнал, что делает Левикорпус, он попробовал это на Роне на прошлой неделе… — Мальчишки рассказали ей о своих экспериментах, и это немного рассмешило её, хотя она всё ещё слишком живо помнила, как Пожиратели Смерти использовали это заклинание, чтобы мучить тех беспомощных магглов на чемпионате мира по квиддичу; для неё было настоящим потрясением узнать, что, оказывается, его изобрёл Снейп, особенно после того, как Гарри видел, как его использовали против него в воспоминаниях профессора. — И мы несколько раз использовали Муффлиато, — призналась она. Снейп на мгновение так сильно сцепил зубы, что его челюсть напряглась; он нахмурился в никуда, прежде чем со вздохом процедить: — Понятно. — Вы сердитесь, сэр? — осмелилась она неуверенно спросить его. — Да, — прямо ответил он, пугая её жестоким выражением своих чёрных глаз. — Но не на вас, по крайней мере, не полностью. Мне следовало уничтожить его много лет назад или хотя бы быть с ним более осторожным. — Он снова уставился в стену. — Я принесу его на урок ЗоТИ, — пробормотала она. Снейп не ответил, по-видимому, очень глубоко задумавшись; он не выглядел довольным тем, о чём думал, слегка прикусив губу и сведя брови к переносице, но и особенно разгневанным тоже, что было удивительно. — Вопреки здравому смыслу, я готов позволить вам продолжать пользоваться этой книгой, — наконец медленно произнёс он, — но при определённых условиях. Гермиона с недоверием уставилась на него; она не ожидала такого поворота событий и не могла не задаться вопросом почему. — Во-первых, вы никому больше не скажете об этом и не позволите даже видеть её, и… никогда никому не расскажете, кто такой Принц-полукровка. — В его голосе промелькнула какая-то эмоция, когда он произносил это прозвище, но она не смогла понять, какая именно. — Да, сэр. Конечно, — быстро согласилась она. Как будто ей нужно было объяснять такие элементарные вещи… — Во-вторых, вы больше не будете пробовать оттуда никаких заклинаний — и не позволите своим безмозглым друзьям сделать это — без предварительной консультации со мной. Некоторые из них… опасны. Она сглотнула и кивнула. — Ясно, сэр. — В-третьих, не следуйте моим советам на уроках Зельеварения; придерживайтесь стандартных инструкций. — Но я не понимаю… Он одарил её уничижительным взглядом. — Таким образом вы привлекаете к себе слишком много внимания, а у вас и так достаточно врагов, Грейнджер. Не высовывайтесь. Ваш интеллект уже воспринимается в определённых кругах как угроза; не усугубляйте ситуацию. — На мгновение суровость в его глазах немного ослабла, и он добавил чуть более человечным тоном: — Кроме того, профессор Слизнорт больше никогда не оставит вас в покое, если вы за одну ночь внезапно превратитесь в вундеркинда. Гермиона скорчила недовольную гримасу, но признала этот факт — как бы она ни стремилась получить одобрение своих учителей, от корыстного отношения Слизнорта её тошнило. — Да, сэр. — И, наконец, если я поймаю кого-нибудь из вас на использовании Муффлиато во время моих уроков, вы все трое очень пожалеете. Гермиона прикусила губу, чтобы сдержать улыбку, немного расслабившись. — Понятно, сэр. Он уставился на неё с непроницаемым выражением лица, прежде чем отвернуться. — Не заставляйте меня пожалеть об этом.***
В середине октября события приняли гораздо более серьёзный оборот. Северусу хотелось задушить своего крестника за глупую попытку с ожерельем. Он сразу узнал его — проклятая вещица лежала в «Горбин и Беркс» в течение многих лет, видимо, никто другой не был настолько туп, чтобы её купить. Горбин несколько раз пытался предложить его ему, Северусу, а затем махнул на него рукой. Он понятия не имел, что творилось в башке у этого мальчишки — Дамблдор, возможно, и допустил безрассудную ошибку с тем кольцом, но точно не вошёл бы дважды в одну и ту же воду, — к тому же любой опытный волшебник легко мог распознать, что красивое опаловое ожерелье буквально источало тёмную магию. Однако Драко всё ещё упорно отказывался с ним разговаривать, а он точно не мог прокрасться в слизеринское общежитие, чтобы вытащить его за шкирку и задать ему несколько вопросов. У него выдался довольно тяжёлый день — то одно, то другое… Проклятие, поразившее Кэти Белл, не так уж сильно отличалось от того, что было у Дамблдора, так что, к счастью для девушки, у Северуса имелось несколько полезных зелий в запасе; иначе её вряд ли успели бы доставить живой в больницу Святого Мунго. Наступил вечер, время было позднее, а значит, сегодня можно было не ждать очередного вызова. Северус знал, что слух о неудаче Драко достаточно быстро дойдёт до Тёмного Лорда и его весёлой компании, и подозревал, что ему придётся взять всю вину на себя. Временная благосклонность его повелителя никак не сочеталась с чёртовой Нерушимой клятвой, которую ему пришлось дать Нарциссе. Как бы там ни было, в данный момент он коротал время, проверяя эссе, сумев обезвредить ожерелье. Проклятье всё ещё было в нём, но бездействовало, поэтому пока он засунул его в коробку. Вероятно, Альбус захочет взглянуть на него позже. Он уже удалил из него остатки магии Драко. В дверь его кабинета постучали. Прежде чем он успел сказать незваному гостю проваливать и оставить его в покое, дверь открылась, следовательно, это был не студент. Вообще-то, он наполовину ожидал увидеть Грейнджер или, возможно, Альбуса, если тот уже вернулся из своей загадочной поездки, но это оказалась Минерва, что было ещё интереснее, — они не часто навещали друг друга. Вряд ли она пришла сюда просто поиграть в шахматы; выражение её лица было слишком мрачным. Отложив перо, Северус откинулся назад и бросил на неё настороженный взгляд. — Что бы ни натворили студенты, я не хочу об этом слышать. — Дело не в этом. Мне нужно поговорить с тобой. Обеспокоенный её немного странным тоном, он долго смотрел на неё, прежде чем пожать плечами и ногой пододвинуть к ней другой стул, беспалочково и невербально закрыв за ней дверь, когда она подошла, чтобы сесть. — Выпьем? — предложил он чисто машинально. — Только не ту гадость, которую ты пьёшь, — возразила она, на мгновение больше походя на себя прежнюю, но тут же опять серьёзно посмотрела на него, изучая его лицо. — Северус… что происходит? — Не могла бы ты выражаться конкретнее? У нас много чего происходит. — Хватит шутки шутить! Это важно. Он вздохнул. — Хорошо, но тебе всё равно придётся быть более конкретной. О чём ты? — Что случилось сегодня днём? Это ожерелье… ты так же хорошо, как и я, знаешь, что оно предназначалось не мисс Белл. Она должна была передать его кому-то другому… Альбусу? — Да, — подтвердил он, внутренне вздрагивая, когда начал понимать, во что может перейти этот разговор. «Это будет не самая приятная беседа». Его коллега не знала, что происходит на самом деле, но он никак не мог открыть ей правду. — Кто стоит за всем этим? — Откуда мне знать? — Северус, пожалуйста, не обращайся со мной так, как будто я дряхлая, выжившая из ума старуха, — резко сказала ему она. — Я ещё не впала в маразм и убеждена, что ты прекрасно осведомлён о происходящем. Мистер Поттер и его друзья думают, что за этим стоит молодой мистер Малфой… — Несомненно. Они также были убеждены, что он наследник Слизерина. А также, что я охочусь за Философским камнем, если ты об этом помнишь, — едко добавил он. Ему до сих пор было обидно за это. Он был почти уверен, что тогда Минерва сама в это верила, поэтому сейчас не могла встретиться с ним взглядом. — Да, я в курсе. Я знаю, насколько глубока их вражда. И не могу поверить, что мистер Малфой — убийца, но кто-то же всё-таки виновен в этом… — Очевидно, — насмешливо протянул он. — Хватит! — отрезала она. — Скажи мне, что происходит! Я знаю, что вы с Альбусом что-то замышляете, о чём остальные из нас не знают. Он отказывается говорить об этом; просто улыбается и повторяет, что я всё узнаю в своё время. «Конечно, узнаешь», — с горечью подумал Северус. Дамблдор хотел сделать это для всех «приятным сюрпризом». Чтобы они все дружненько ненавидели Северуса до конца его короткой жизни. Он до сих пор не мог понять, зачем нужна такая секретность и кому от неё будет лучше, и к настоящему времени пришёл к выводу, что Альбусу просто нравилось заставлять его страдать. Так как он не видел другой причины для его отказа рассказать кому-либо ещё о своих планах. Он равнодушно пожал плечами, пока Минерва пыталась прожечь в нём дыру своим пристальным взглядом. — Я этого так не оставлю! Что бы там ни было, я чувствую, что это важно, и уверена, что мне нужно быть в курсе дела, прежде чем это произойдёт. — Минерва, если Альбус считает нужным не делиться с тобой данной информацией, поверь, он тебе не скажет. И от меня ты тоже ничего не добьёшься, — устало сказал он. — Тебя это всё равно не касается. Это наши личные дела, только между ним и мной. Она изучала его некоторое время, её глаза слегка сузились, пока она активно размышляла. Он знал, что она ничего не могла понять по его лицу, но они слишком хорошо знали друг друга. — Насколько всё плохо, Северус? — в итоге спросила она более мягким тоном. — Я хочу помочь. Ты выглядишь… — Она замолчала. На краткий миг у него возникло искушение рассказать ей, так как он снова почувствовал невыносимую тяжесть всего того, чем был обременён и что пытался игнорировать. Ему было жизненно важно поделиться хоть с одной живой душой, это могло бы немного ослабить давившую на него ношу. Тем не менее он безжалостно умертвил эту маленькую оптимистичную мысль и отрицательно покачал головой; ему нельзя было этого делать. Он сомневался, что Минерва поверит ему, а если бы и поверила, то пришла бы в ужас. Не нужно было давать кому-либо ещё одну причину видеть в нём монстра, к тому же она абсолютно ничего не могла сделать, кроме как заставить его чувствовать себя ещё хуже из-за всего этого. — О, так теперь ты хочешь мне помочь? Где ты была, когда я действительно нуждался в твоей помощи? Когда я был подростком и никому не было дела до того, жив я или мёртв, не говоря уже о том, счастлив я или нет? — ядовито выплюнул он. Он намеревался оттолкнуть её, но старая рана где-то глубоко в душе опять начала кровоточить, в последнее время он слишком долго держал всё в себе. — Ладно, я не учился на Гриффиндоре, но ты заместитель директора и у тебя есть ответственность перед всеми учениками, а не только перед теми, кто носит золотисто-алые галстуки. Ты никогда раньше не проявляла ни малейшего интереса к тому, чтобы помочь мне, так зачем начинать сейчас? — Северус! — запротестовала она, выглядя несколько растерянной и беззащитной, но его уже было не остановить. — Нет, — прошипел он. — Ты знаешь, что я прав. Ты нашла меня истекающим кровью от ран, нанесённых самому себе, но до сих пор и пальцем не пошевелила, чтобы помочь. Тогда мне пришлось выживать самому, без чьей-либо помощи, и сейчас я могу сделать это снова. Альбус всё ещё не доверяет мне, но он не обязан рассказывать вам то, что он приказывает мне делать. Вы всё узнаете в своё время. А до тех пор это моё дело, и я был бы признателен, если бы ты не совала свой нос куда не надо. Не вмешивайся! Минерва некоторое время яростно смотрела на него, прежде чем молча встать и уйти. Северус уставился на дверь, закрывшуюся за ней излишне громко, и вздохнул, когда адреналин схлынул, а боль снова превратилась из мучительно острой в знакомую тупую. — Это было очень неразумно с твоей стороны, — протянул Финеас со стены. — Знаешь, у тебя не так много друзей, чтобы ты мог позволить себе отталкивать их. — Думаю, убийство Дамблдора в любом случае мгновенно оттолкнёт их всех, — раздражённо огрызнулся он, злясь на самого себя; он не собирался заходить так далеко. «Будь прокляты моя гордость и мой дрянной характер. Зачем нужно было ворошить старые обиды, когда это всё равно ничего не изменит?» — Ты должен поговорить об этом с кем-нибудь, Северус, или ты сойдёшь с ума. Может быть… — Даже не думай об этом, — прорычал он, свирепо глядя на портрет. — Ты обязан никому не рассказывать о том, что происходит в кабинете директора, а если попытаешься найти какую-нибудь лазейку… рассказать ей или кому-то ещё, я сделаю твоё существование очень, очень неприятным. Портретам можно причинить боль с помощью правильных заклинаний, и, поверь, моя рука не дрогнет, если меня как следует разозлить. — Хорошо, будь по-твоему, но тебе нужна помощь. — А кому она сейчас не нужна?! Так что заткнись и оставь меня в покое.***
Ночью, после второй встречи Гарри с директором и их очередного путешествия в воспоминания о происхождении Волдеморта, Гермиону вновь разбудила Дилис. — Ничего чрезвычайного, — сразу успокоил её портрет, — но Поппи выдернули в другое место на пару часов, а Северуса до сих пор нет, поэтому она хочет, чтобы ты подождала его в лазарете на случай, если ему понадобится помощь. Подавив чудовищный зевок, Гермиона бросила на портрет уничтожающий взгляд. — Если таким образом вы хотите проверить, чему я научилась, могли бы так и сказать, — проворчала она, — вместо того, чтобы заставлять меня лгать профессору Снейпу. Совершенно не раскаиваясь, старшая ведьма ухмыльнулась ей. — Умница. Да, это своего рода экзамен — мы хотим посмотреть, как ты справишься без нас. Очевидно, если будет что-то из ряда вон выходящее, я попрошу Поппи помочь тебе, но в остальном ты будешь предоставлена сама себе. — А может быть что-то «из ряда вон выходящее»? — с лёгким испугом спросила она, натягивая школьную мантию поверх пижамы и проверяя часы; было чуть за полночь. — Он опаздывает… — Мы не узнаем, пока он не вернётся. Увидимся там, наверху. — Не хотите дать мне какой-нибудь ценный совет? — нервно спросила она, придя на место и чувствуя себя немного взвинченной. Одно дело — общаться со Снейпом ранним утром, когда они просто бегали вместе, как и выносить его на занятиях (как учебных, так и внеклассных), но Снейп, одинокий и страдающий от боли, всё ещё казался ей чем-то неизвестным — каждый раз это было по-разному, — к тому же он наверняка тоже не особо обрадуется, увидев её одну. — Не позволяй ему выбить тебя из колеи. В Больничном крыле ты не его ученица; в отсутствие Поппи ты его Целительница. Не ведись на провокации. Оглуши его, если понадобится. — Нет уж, спасибо. Я ещё жить хочу. — Однажды она уже сделала это с ним; даже если это был несчастный случай, она знала, что тогда ей чудом сошло это с рук, и Гермиона сомневалась, что ей снова так повезёт. Она провела час, пытаясь читать, сильно волнуясь и очень скучая по успокаивающему мурлыканью своего кота, прежде чем наконец услышала шаги вдалеке и отложила книгу, посмотрев на дверь. Шаги были медленными и неровными, а значит, несомненно, принадлежали профессору. Гермиона не ошиблась. Через пару мгновений он толкнул дверь, наполовину опираясь на неё, и несколько секунд тупо смотрел на девушку, после чего его глаза слегка прищурились, а взор метнулся на подозрительно пустой портрет Дилис. Он вновь перевёл на неё смутно обвиняющий взгляд, а она виновато пожала плечами, вставая и сопротивляясь желанию спасовать под его взбешённым взглядом. — Это была не моя идея, сэр. Насколько всё плохо? Снейп всего секунду бесстрастно смотрел на неё, затем, ни сказав ни слова, резко развернулся, но Гермиона ловко вытащила свою палочку и заперла дверь, не позволив ему уйти. Он медленно обернулся и обвёл её предостерегающим взглядом, стиснув зубы. Собравшись с духом, она проигнорировала сердитый вид профессора и стала рассматривать его, отметив, что он постарался перенести весь свой вес на одну ногу, а его руки дрожали. Он выглядел бледнее, чем обычно, но не было никаких признаков крови. — Я уже более чем способна справиться с последствиями Круциатуса, сэр, — заявила она гораздо более уверенно, чем себя чувствовала, немного обеспокоенная его молчанием. Он продолжал смотреть на неё несколько остекленевшим взглядом — казалось, ему было трудно его сфокусировать — и по-прежнему молчал; теперь она оказалась достаточно близко, чтобы слышать его несколько сбивчивое дыхание, и когда он, наконец, сделал шаг вперёд, то неловко покачнулся. Снейп медленно проковылял мимо неё и сел на край ближайшей койки, его тело сотрясала мелкая дрожь. Начиная волноваться, Гермиона опустилась на колени, чтобы расшнуровать его ботинки, поскольку на этот раз он явно не мог сам с этим справиться. — Какой номер, сэр? Профессор не сразу ей ответил; она сняла с него ботинки, стянула мантию с плеч и начала расстёгивать один рукав его сюртука, прежде чем он наконец прохрипел: «Думаю, «девять», и она поняла по его голосу, что он очень старался не закричать. Гермиона прикусила нижнюю губу; она никогда не слышала, чтобы он называл цифру больше, чем семь с половиной, и это было в ту ночь, когда он наполовину раздавил ей руку и у него случился припадок. Даже если он солгал в тот раз, ничего хуже она не видела. Стоя так близко, она ощущала гудящее в нём напряжение — он старался держать себя в руках, упрямо отказываясь сдаваться, хотя всё его тело буквально трясло. Сосредоточившись на своих действиях, она расстегнула его сюртук и помогла ему снять его, следом за этим он попытался медленно лечь на спину и в итоге чуть не рухнул; теперь он начал тяжело дышать сквозь стиснутые зубы, крепко закрыв глаза. Быстро схватив волшебную палочку, Гермиона применила одно из неврологических диагностических заклинаний, которым её научила мадам Помфри, и в смятении наблюдала, как его нервная система засветилась перед ней словно рождественская ёлка. Она понятия не имела, как ему до сих пор удавалось не кричать; любой другой на его месте потерял бы сознание, но он только начал потеть. Покачав головой, она сделала глубокий вдох, постаралась успокоиться и принялась за работу, сконцентрировавшись на деле и вспоминая всё, чему он учил её об Окклюменции, чтобы отодвинуть свои эмоции подальше и спрятать чувства за мысленным туманом. Контроль Снейпа начал ослабевать; он стал судорожно дёргаться, его дыхание становилось всё тяжелее, а затем он начал издавать тихие болезненные звуки — сдавленные стоны, вырывавшиеся явно против его воли; наконец, у него перехватило дыхание, и его начало трясти не на шутку. Стараясь не паниковать, Гермиона продолжала делать своё дело, накладывая чары снова и снова, борясь за то, чтобы стабилизировать его истерзанные нервы и не допустить приступа. Ей хотелось поговорить с ним, попытаться отвлечь, но, чёрт возьми, она не могла придумать, что ему сказать! Лучшее, что она могла сделать, — это время от времени смотреть ему в глаза, чтобы дать понять — она не игнорирует его, и нежно положить свободную руку ему на запястье, якобы для того, чтобы пощупать пульс. Он вздрогнул, когда она впервые прикоснулась к нему, но не попытался отстраниться, поэтому она оставила свои пальцы на его руке и продолжила. Спазмы становились сильнее; она продолжала, время от времени делая паузы — чтобы вытереть пот с его лица, дать ему попить воды маленькими глотками, расстегнуть манжеты и первые пару пуговиц на рубашке. Он держал глаза закрытыми и не разжимал стиснутых зубов, но не мог подавить рвущиеся наружу стоны. Внезапно его пальцы неистово вцепились в матрас, а спина выгнулась дугой, и он всхлипнул: «О, боже!», после чего его голос превратился в прерывистый хрип. Быстро моргая, чтобы сдержать набежавшие на глаза слёзы — плач ему не поможет, а ей нужно было видеть, что она делает, — Гермиона провела пальцами по его запястью к ладони и нежно сжала его руку, сосредоточившись на движениях своей палочки в другой руке. Снейп вяло попытался высвободиться; она оценила этот жест, поскольку он явно себя не контролировал и остерегался причинять ей боль, но не позволила ему сделать это, и мгновение спустя его рука судорожно стиснула её в ответ, когда он вновь застонал. Успокаивающе сжав его руку, Гермиона сказала: — Если вы почувствуете приближение припадка, я знаю, как с этим справиться. Ей никогда раньше не приходилось этого делать, и она была свидетелем такого лишь однажды — хотя мадам Помфри была уверена, что точно такой же приступ произошёл с ним ещё один раз, но он перетерпел его в подземельях в одиночестве, — по крайней мере, она знала теорию. — Нет, — прошипел он сквозь зубы, хотя она не была уверена, означало ли это, что у него не будет припадка, или что он отказывается от её помощи. Его голос звучал просто ужасно! У неё возникло неприятное подозрение, что он сорван от криков, и она содрогнулась, подумав, как профессору удалось дотащиться через весь замок в Больничное крыло в таком состоянии. — За что?! — воскликнула она, не в силах больше этого выносить. — Что вы такого сделали, чем провинились?! — Не я… — прохрипел он, болезненно сглатывая, задыхаясь и содрогаясь, прежде чем продолжить. — Другой… Мальчик для битья… Гермиона переварила услышанное, игнорируя боль в руке, когда его хватка усилилась ещё больше. Он принял чужое наказание… Гарри твердил, что Малфой стал Пожирателем Смерти, и если он действительно стоял за проклятым ожерельем, тогда, возможно… что ж, что бы ни происходило, она не собиралась его расспрашивать. Ни она, ни Гарри, ни кто-либо другой не имели права совать в это нос. Снейп знал, что делал, и, вероятно, профессор Дамблдор тоже, — это всё, что им нужно было знать. Он зашипел от боли и впился пальцами в её кожу; не говоря уже о синяках, если так будет продолжаться, то он, вероятно, сломает несколько маленьких хрупких косточек в её руке, но она не пыталась его остановить. Если он пройдёт через это, она легко сможет смириться с такой ерундой, тем более руку можно будет исцелить. — Неужели нет лучшего способа помочь вам? — беспомощно спросила она; эти чары действовали, но очень медленно. Вероятно, пройдёт не менее часа, прежде чем боль отступит, и он будет страдать ещё несколько дней. — Нет, — сообщил он ей почти хнычущим тоном. — Тогда вы должны его придумать. Снейп попытался рассмеяться. В его нынешнем состоянии это прозвучало кошмарно и закончилось приступом удушья, когда он снова сдавил её пальцы. — Не могу… придумать… прямо сейчас, — хрипло выдавил он. Что ж, безусловно, с этим сложно было поспорить. И у него вряд ли когда-нибудь будет свободное время для изучения последствий Круциатуса, поскольку маловероятно, что он вообще переживёт войну. Пытаясь выбросить из головы эту неутешительную мысль, Гермиона опять ободряюще сжала его руку и вернулась к борьбе за восстановление его нервов. — Говори со мной… Грейнджер, — прохрипел он несколько минут спустя просьбу, которую она раньше никогда от него не слышала. — О чём, сэр? — О чём угодно, — прошипел он, содрогаясь. На мгновение она растерялась, но затем ухмыльнулась и начала говорить о своей домашней работе по Зельеварению, вызвав у него ещё одну болезненную попытку рассмеяться. Это помогало ей отвлечься от его сокрушительной хватки, или беспомощных звуков, которые он издавал себе под нос, или случайных сдавленных ругательств — у него действительно был шокирующе богатый словарный запас ненормативной лексики; она узнала от него несколько новых слов за последний год. — Должно быть… приятная перемена, — выдавил он в какой-то момент. — На самом деле, я пришла к мысли, что предпочитаю ваши методы обучения, — ответила она, печально глядя на него; его тёмные глаза теперь были открыты и слегка остекленели, наполненные болью. — И у меня складывается впечатление, что профессор Слизнорт не читает всё, что я пишу в эссе… — Думаете… я читал? — умудрился насмешливо прохрипеть он. — Конечно, — парировала она. — Вы искали к чему придраться, чтобы снять баллы. Он мучительно закашлялся. — Верно. После этого он больше не смог поддерживать разговор, а дальше она полностью потеряла счёт времени, постоянно обновляя чары, разговаривая с ним и пытаясь не обращать внимание на его мучения. Она понятия не имела, сколько времени прошло, прежде чем его хватка ослабла, и он провалился в беспамятство. Высвободив свою теперь уже сильно болевшую руку, Гермиона ещё несколько раз пробежалась по чарам, прежде чем остановиться и вытереть мокрое лицо рукавом. «Простите, но это всё, что я могу для вас сделать». Она с трудом встала, разминая затёкшую спину, и посмотрела на часы: была почти половина четвёртого. «Блестяще». Тем не менее она могла хотя бы немного полежать в постели; само собой сегодня они оба будут не в состоянии для утренней пробежки. Гермиона осмотрела свою руку; кисть слегка опухла и болела, когда она попыталась пошевелить пальцами. Она была уверена, что он действительно случайно сломал ей пару костей. — Эпискеи, — пробормотала она, проводя палочкой по самым болезненным участкам, и снова пошевелила пальцами, когда заклинание подействовало; удовлетворённая, она повернулась обратно к мужчине, лежавшему без сознания. Больше она ничего не могла для него сделать. Гермиона осторожно вытерла пот с его лица и провела пару диагностических тестов, чтобы убедиться, что нет других травм, о которых он ей ничего не сказал. Она нашла запасное одеяло, чтобы накрыть его, — без сознания или нет, он всё ещё дрожал. Порывшись в шкафу, она достала обезболивающее зелье и ещё одно для его горла и оставила их рядом с кроватью, прежде чем повернуться и выжидающе уставиться на подозрительно пустую картину на стене. Дилис не заставила себя долго ждать, но на этот раз она не улыбалась. — Ты очень хорошо справилась, Гермиона. Молодец. — Этого недостаточно, — ответила она, чувствуя себя истощённой от усталости. — Должно быть что-то ещё, что мы можем для него сделать. — Этого достаточно, — мягко поправила её Дилис. — Тебе удалось сделать для него больше, чем кому-либо другому. Не принижай своих достоинств. Сегодня ночью ты сделала доброе дело. Северус никогда не признается, но уверена, что он ценит твою заботу, и ему определённо это нужно. — Вы слышали, чтобы он раньше признавался в «девяти»? Дилис уставилась на фигуру Снейпа, лежащего без чувств. — Однажды мы видели «десять», — тихо сказала она. — Во время первой войны, незадолго до её окончания. В то время он был слишком сильно ранен и не мог говорить, но потом признался, что было «десять». Это худшее, что я когда-либо видела… он был практически разорван на части. У меня нет слов для описания некоторых вещей, которые с ним сделали; тогда он чуть не умер. — Почему он это делает? Я едва не спросила его сегодня ночью, но он всё равно не смог бы мне ответить, даже если бы захотел, и, честно говоря, я немного боюсь его ответа. — На этот вопрос есть более чем один ответ. Северус — очень сложный человек. У него много причин поступать так, как он считает нужным. Доверься ему, Гермиона. Он знает, что делает. Если он действительно погибнет, то только потому, что это единственный способ достичь наших целей. Я знаю, ты поняла, как мало он ценит свою жизнь, но он не собирается так просто от неё отказываться, вот увидишь. Ты знаешь лучше, чем кто-либо другой, насколько на самом деле силён Северус; если кто-то и может пережить этот ад, то только он. — Дилис добавила более легкомысленно: — И если он придёт в себя и услышит, как ты суетишься вокруг него, то будет в ярости. Поскольку он не может сказать это в данный момент, я скажу за него; перестань заниматься гриффиндорством и иди спать. Гермиона подавила смешок, измученная и готовая разрыдаться. — Чтоб вы знали, это было совсем на него не похоже. — Ну, у меня нет его дара сарказма или его замечательного голоса. Но я серьёзно. Ты очень чуткая девочка, но перестань беспокоиться о нём и постарайся немного поспать. С ним всё будет в порядке, сегодня ты очень хорошо постаралась. Она шла по коридорам в задумчивости, размышляя о том, что ещё можно было для него сделать: может, какую-нибудь мелочь, от которой ему стало бы легче, но тогда ей не хватило догадливости, и теперь это сводило её с ума. «Может быть, что-нибудь, что помогло бы остановить дрожь?» Предположения стали выстраиваться в логическую цепочку. Охлаждающие чары помогали при атаках на его нервную систему, но они плохо влияли на его кровообращение; возможно, поэтому его кожа была заметно прохладной на ощупь. Должно быть что-то, что могло бы немного согреть его, будь то физически или психологически… об этом стоило подумать.