The most common lie is that which one lies to himself; lying to others is relatively an exception.*
Friedrich Nietzsche.
Гермиона не виделась со Снейпом в течение двух дней после случившегося, так как на следующий день у неё не было урока ЗоТИ. Он выглядел вполне нормально, во всяком случае так ей казалось, когда она украдкой наблюдала за ним во время трапез, но, учитывая то, что он был хорошим актёром, это мало о чём говорило. На следующее утро она, как обычно, появилась в подземельях и, к своему удивлению, обнаружила, что он ждёт её, как будто ничего не случилось, но бежал он не так быстро, как обычно, и часть его обычной грации тоже отсутствовала: он двигался менее плавно, держался немного скованно, и, хотя на самом деле было невозможно бежать прихрамывая, у него каким-то странным образом это получалось. — С вами всё в порядке, сэр? — спросила она его потом, когда они возвращались назад. Он бросил на неё острый взгляд, прежде чем медленно кивнуть. — Восстанавливаюсь. — После паузы он несколько неловко добавил: — Вы хорошо справились. — Спасибо, сэр, но я спрашивала не поэтому, — ответила она, пожав плечами. — Чары достаточно просты, но мне хотелось бы, чтобы они работали эффективнее. — Поверьте, мне тоже, — пробормотал он. — Когда-то они оказывали на мой организм больший эффект… В наши дни они справляются уже не так хорошо. — Вы выработали устойчивость к такого рода заклинаниям? — с интересом спросила она. — На самом деле это не устойчивость, просто мои нервы заживают не так хорошо, как раньше, — Он саркастически ей улыбнулся. — Я не становлюсь моложе. — Конечно, сэр, — сухо ответила она. — Тридцать шесть лет — это уже почти старость. Он фыркнул и прислонился к стене у входа в коридор. — То же самое можно сказать о любом типе исцеления; вы можете успешно вылечить один и тот же недуг несколько раз, но затем это постепенно перестанет действовать. Мой организм недостаточно силён, чтобы выдерживать повторяющиеся нагрузки в одной и той же области без достаточного интервала времени между каждой травмой на восстановление. Мои нервы повреждаются слишком часто и слишком быстро, вот и всё. — Всё?! — возмутилась она. — Кто разработал эти чары? — Сами по себе чары не являются какими-то особенными. По сути никакого лечения от длительного воздействия Круциатуса не существует просто потому, что никто не должен подвергаться этому проклятию многократно. Обычно кого-то пытают, затем его либо отпускают, либо он сбегает, либо умирает. Только Пожиратели Смерти терпят такие пытки регулярно. — Вас пытали чаще, чем других? — Я не знаю. Среди внутреннего круга большинство наказаний не являются публичными. Меня наказывали с помощью Круциатуса, а не… других средств… чаще остальных, по целому ряду причин. Выражение его лица предупреждало её не давить дальше. Не то чтобы она нуждалась в таком предупреждении… — Я понимаю. Сэр?.. Снейп немного театрально вздохнул и демонстративно схватился за переносицу. — Мы действительно должны играть в двадцать вопросов, мисс Грейнджер? — Извините. Я только хотела узнать, всё ли с вами в порядке. Потом вы упомянули, что чары больше не работают так хорошо, и я отвлеклась. Обещаю, всего один вопрос. По крайней мере, на это утро. — Да, я поверю в это так же, как в то, что где-то в Мунго есть сумасшедшая анорексичная карлица с фиолетовыми глазами, которая думает, что она моя сестра-близнец, — саркастически парировал он, хотя не казался сильно раздражённым. — Задавайте. — На что это похоже по ощущениям? — Он бросил на неё непонимающий взгляд, и она уточнила: — Не само проклятие, сэр. Я почти уверена, что могу догадаться, на что похож Круциатус. — Зато я абсолютно уверен, что не можете, — пробормотал он. — Ну, может, и нет, но в любом случае, это не то, что я имела в виду. Я хотела узнать про последствия. Снейп почесал подбородок, выражение его тёмных глаз стало отстранённым, когда он задумался об этом. — Первые несколько часов после этого мне просто больно, — сказал он наконец. — Конечно, далеко не так остро, как во время самого проклятия, скорее, отголоски той боли. Это длится разное время, в зависимости от тяжести проклятия. Обычно к тому времени, когда я просыпаюсь на следующий день, боль меняется, и она ощущается чем-то вроде покалывания, только не сконцентрирована на какой-то одной области. Мне всё ещё больно, но уже не так сильно. На следующий день после этого… тупая, ноющая боль, как будто я провёл весь день, занимаясь изнурительным физическим трудом, плюс глубокая усталость. Затем всё постепенно проходит, хотя у меня может быть затяжная болезненность в спине и суставах на срок до недели. По моим предположениям, в этот раз будет именно так. — И всё это из-за одного проклятия? — печально спросила она. — Большая часть боли возникает из-за повреждений, нанесённых самому себе во время метаний, а не от самого проклятия, — сдержанно сказал он. — Это мало изучено. Как уже было сказано, очень немногие люди когда-либо сталкивались с Круциатусом более одного-двух раз. — Что это даст вам в долгосрочной перспективе, сэр? — Я думал, будет всего один вопрос, — насмешливо ответил он. — Но, сэр!.. — запротестовала Гермиона. Он фыркнул. — Понятия не имею. Вот так всё просто. А теперь проваливайте, пока вам не пришло в голову ещё что-нибудь, с чем можно ко мне пристать. Она вздохнула, стараясь не улыбаться. — Да, сэр.***
В тот вечер Гермиона заколдовала полог над своей кроватью, чтобы её соседки по общежитию ничего не услышали, и устроилась поговорить с Дилис. Она устала, в замке становилось всё холоднее, и ей не хотелось преодолевать длинный путь до Больничного крыла, чтобы просто поболтать, когда над её кроватью висела пустая картина. — О чём ты думаешь, моя дорогая? — весело спросил портрет. — Много о чём, как обычно, — криво усмехнулась она. — Кстати, профессора Снейпа вызывали сегодня вечером? — Нет. Насколько я знаю, с ним всё в порядке. Финеас обычно присматривает за ним по вечерам, если в кабинете директора не происходит ничего интересного. Он, наверное, просто работает у себя. Это о нём ты хотела поговорить? — Ну, отчасти да. Сегодня утром я спросила его о методах лечения, которые мы используем для его нервов, и он сказал, что специального лечения последствий Круциатуса не существует, но… ну… он, должно быть, знал, что это случится с ним, когда Сами-Знаете-Кто вернётся. Почему он раньше не пытался что-нибудь придумать? Сколько у него было? Пятнадцать лет между войнами? — Хм-м… — Пожилая ведьма выглядела задумчивой. — Сомневаюсь, что он представлял, насколько всё будет плохо. Что бы он ни говорил, на этот раз он переживает гораздо больше, чем раньше. Сама-Знаешь-Кто стал совсем другим, хотя, естественно, Северус ничего об этом не скажет. Кроме того, — добавила она, — он занимался и другими делами в промежутках между войнами. Знаешь, не мог же он просто сидеть и ждать, когда всё начнётся снова. Ты понимаешь, о чём я, потому что уже читала некоторые из его исследований. Как всегда в случае с Северусом, свои личные проблемы он ставит в самый конец очереди. Тем не менее я думаю, если бы он знал, на что это будет похоже, то заранее позаботился бы об этом. — Я хочу попробовать что-нибудь придумать, но даже не знаю, с чего начать, — беспомощно сказала Гермиона. — Нас никогда не учили создавать что-либо оригинальное с нуля. — На самом деле, это не то, чему можно научить по учебникам, — снисходительно сказала Дилис. — У тебя либо есть такой талант, либо нет. У Северуса есть, но насчёт тебя я не уверена. Ты ещё очень молода, Гермиона, пусть даже совершеннолетняя. Не стыдись того, что не можешь сделать всё. Иногда ты требуешь от себя слишком многого, и ты уже провела достаточно времени с Северусом, чтобы знать, насколько плохо всё может обернуться. Ты помогаешь ему гораздо больше, чем думаешь. Этого достаточно, по крайней мере, на данный момент. Если ты придумаешь, что ещё можно для него сделать, — будет замечательно, но не кори себя, если у тебя ничего не получится. — Не уверена, что мне следует доверять вашим советам, — парировала она, слегка улыбнувшись. — Всё, что вы предложили мне попробовать в плане внешнего вида, не очень-то помогло. — О, в самом деле? Хочешь сказать, вообще ничего не изменилось? — Ну ладно, с волосами мне теперь стало немного легче справляться, — признала Гермиона. — Но, думаю, остальные действительно ничего не заметили. По крайней мере, никто ничего не сказал. — Так ведь суть была не в этом, — мягко упрекнула её Дилис. — Я сразу тебе сказала, что большинство людей ничего не заметят, — и имей в виду, что ты окружена зацикленными на себе подростками. Ты изменилась, Гермиона, даже если ты так не думаешь. Меняется твоё отношение к себе — ты становишься более уверенной, в чём и был весь смысл. И некоторые всё-таки заметили; на самом деле, об этом даже говорили в учительской на прошлой неделе. — Правда? — поражённо спросила она. — Э-э-э… почему? Дилис ухмыльнулась ей. — Потому что, моя дорогая, учителя любят посплетничать. Ты бы очень сильно удивилась, если бы знала, как мало секретов на самом деле есть у тебя или кого-либо из твоих однокурсников. Некоторые из учителей заметили, что ты стала вести себя более непринуждённо и не так сильно стараешься. Они обсуждали, что ты не так зациклена на том, правильно ли ты всё делаешь или нет. Гермиона задумалась об этом, прикусив губу. — Да? — Да. И Северус тоже заметил перемену — разумеется, ведь ничто не проходит мимо него. Ему было очень любопытно узнать, что я сделала, чтобы помочь тебе обрести уверенность в себе. — О боже! Вы ведь не сказали ему, правда? — Она была почти уверена, что Снейп не знал, иначе он бы высмеял её. — Нет. Ему полезно иногда оставаться в неведении. Он такой же всезнайка, какой, по его словам, всегда была ты, — беззаботно сказал портрет. — Кроме того, чисто женские секреты — это не его ума дело. — Держу пари, такой ответ ему «понравился», — озорно сказала Гермиона. — Я знаю его очень давно, моя дорогая, и уже вполне привыкла к тому, что временами он дуется на меня. Кроме того, у него на уме много чего поважнее. — На самом деле именно об этом мне и хотелось с вами поговорить. Он кажется… не то чтобы загруженным чем-то, но я действительно не знаю, как это описать. Как будто он о чём-то постоянно думает, и это не даёт ему покоя. Больше, чем обычно, я имею в виду. — Он много о чём думает, в том числе о своих собственных изобретениях, хотя этот человек восхитительно слеп и упрям, когда дело касается этого, но сейчас речь не о том. Я знаю, на что ты намекаешь. — Дилис стало неловко. — Но не могу тебе сказать, Гермиона. — Почему? Это личное? — Нет. Я бы сказала, если бы могла, поверь мне, потому что действительно думаю, что кто-то ещё должен об этом знать, но мне запрещено. Портреты Хогвартса связаны определёнными обязательствами, и одно из них заключается в том, что нам нельзя разглашать тайны, связанные с директором школы. Всё, что я могу тебе сказать, — это то, что профессор Дамблдор дал Северусу очень, очень трудное задание. Я физически не в состоянии сказать ничего больше. Не могу даже намекнуть. Снова прикусив губу, Гермиона некоторое время думала об этом. — Разве может быть что-то сложнее того, что он уже делает? — спросила она наконец. Дилис покачала головой; теперь она не улыбалась. — Больше я ничего не могу тебе сказать, девочка. Финеас тоже не сможет, так что даже не проси его об этом. — Кто-нибудь ещё знает? — Нет. Только Северус, Альбус и портреты, которые стали невольными свидетелями. — Почему все всё всегда хранят в секрете?! — раздражённо воскликнула Гермиона. Вероятно, война закончилась бы гораздо раньше, если бы люди с обеих сторон были готовы поговорить со своими союзниками, вместо того, чтобы каждый хранил секреты от всех остальных. Складывалось впечатление, что сражались уже не две стороны, а, скорее, две дюжины. Она никогда раньше не видела Дилис такой сердитой, но сейчас пожилая ведьма разгневанно сказала: — Чёрт возьми, такое нельзя хранить в секрете! Поверь мне, Гермиона, я бы хотела, чтобы всё было иначе! Северус не должен проходить через это в одиночку, но у меня связаны руки. Ошеломлённая необычной реакцией девушка уставилась на портрет, напряжённо размышляя. — А профессор Снейп сказал бы мне, если бы я его спросила? — Конечно нет! Он упрям, как мул, ты же знаешь. И он очень разозлится, если узнает, что я даже это тебе сказала. — Но вы же не сообщили ничего конкретного! — запротестовала она. — Нет, я понимаю. И не виню вас. Но всё это так… несправедливо! — Гермиона неосознанно перешла на крик, повысив голос, когда что-то в ней оборвалось. — Никто не знает о том, что он делает, через что проходит! Я каждый день слышу, как люди шепчутся о нём у него за спиной, и так трудно не накричать на них или… не проклясть их! Мне неприятно вспоминать, что раньше я была такой же! Даже Орден обращается с ним как с грязью, хотя наверняка они знают хотя бы немного о том, чем он на самом деле занимается! Я знаю, он настаивает на том, чтобы все детали оставались в секрете, и это очень, очень глупо с его стороны, потому что так не должно быть! Ей не хватало воздуха, и только теперь до неё дошло, насколько громко она кричала. Гермиона поспешно замолчала. Дилис засмеялась, но выражение её глаз было совсем невесёлым. — Вот ты и столкнулась с проблемами, которые волнуют всех, кто по глупости пытается подружиться с Северусом Снейпом, — тихо сказала она. — Радуйся, что у него есть хотя бы мы, Гермиона. Могло быть ещё хуже, как бы ужасна ни была эта мысль.***
Пару дней спустя Гермиона посетила Больничное крыло по собственному желанию и чуть не ввязалась в спор. Остановившись, чтобы послушать, она поняла, что мадам Помфри опять ругается со Снейпом из-за его пьянства. Девушка прислонилась к стене и напрягла слух. Она не одобряла подслушивание, но признавала, что иногда это полезно. Кроме того, тема была интересной; Снейп был первым мужчиной, которого она когда-либо видела с похмелья, независимо от того, насколько хорошо он притворялся, что это не так, и, похоже, в последнее время это стало происходить чаще — или она просто лучше его узнала. — Ты и сам должен это понимать! — возмущалась целительница. Она услышала, как Снейп тяжело вздохнул. — Повторяю тебе в который раз, Поппи, это не твоё дело! Ты не понимаешь! Думаешь, я пью ради того, чтобы забыться? Чушь! Для этого у меня есть Окклюменция, и, поверь, никому из тех, кто выживает только благодаря своему уму, не нравится ощущение расплывчатости разума. Я употребляю его ради… других эффектов. — Так какие же эффекты даёт тебе эта отрава? — сердито спросила она. — Это яд, Северус! Уверена, дело не во вкусе, так как ты пьёшь всякую дрянь. Алкоголь обезвоживает твой организм, от этого тебе становится ещё холоднее, чем обычно, а содержащиеся в нём токсины медленно убивают твою печень. Какой смысл проделывать это с собой, если ты не пытаешься напиться? — Ради иллюзии, — коротко ответил Снейп. — О чём ты? Какой ещё иллюзии? — Ты не поймёшь. Гермиона размышляла об этом, пока продолжался их спор; как ни забавно было слышать, как внушающий страх профессор Снейп быстро превращается в защищающегося мальчишку, были вещи поважнее, чем слушать, как он изворачивается. Её опыт употребления алкоголя был не таким уж богатым; с тех пор, как она стала подростком, ей разрешалось маленькими глотками пробовать всё, что пили её родители — в основном вино, — но она никогда особо не увлекалась, и единственным, что она пила сама, было сливочное пиво. Дело было не в сладости, поскольку Снейп обычно употреблял крепкие напитки, обычно виски в той или иной форме. Какие ещё эффекты вызывал алкоголь? Она подумала ещё мгновение и поняла: «Тепло!» Ощущение, создаваемое алкоголем, было, конечно, иллюзией, но в тепле, которое, казалось, наполняет всё ваше тело, было определённо что-то успокаивающее. Для такого человека, как Снейп, большую часть времени замкнутого и одинокого… она понимала, почему он мог стать зависимым от этого чувства. Если он пытался синтезировать его, то, очевидно, потерпел неудачу, но она сомневалась, что он потрудился. Летом она задавалась вопросом о том чае с добавлением алкоголя; по-видимому, он принёс ей его с той же целью — ради комфорта и тепла. «Учитывая причину, по которой я пришла сюда сегодня вечером, это удивительно ироничное совпадение», — весело подумала она, постучав в дверь и войдя без приглашения. — Извините, что прерываю. — Гермиона? У нас сегодня нет занятий. Всё в порядке? — Да, спасибо. Я просто хотела кое-что обсудить. Вообще-то, профессор Снейп, если у вас есть время, не могли бы вы уделить мне несколько минут? Видите ли, это вроде как вас касается. Я ненадолго. Она вошла в кабинет мадам Помфри и порылась в шкафу в поисках того, что ей было нужно, после чего деловито поставила чайник закипать и начала копаться в чайных принадлежностях целительницы. У неё за спиной Снейп несколько обвиняюще поинтересовался, что происходит, и переключился на разговор с растерянной мадам Помфри. Гермиона усмехнулась про себя. Дилис появилась на картине над столом. — Гермиона, что ты задумала? — Решить проблему, — ответила она. — До сих пор у меня не получалось собрать воедино все кусочки паззла, но, думаю, теперь я догадалась об одной из причин, почему он так много пьёт. — Не могла бы ты просветить меня? — Вообще-то нет. — Стараясь слишком сильно не отвлекаться на портрет, она аккуратно разломала кое-что на мелкие кусочки и положила их на дно кружки, прежде чем добавить туда горячей воды и изучить результат, критически принюхиваясь к пару. «Он предпочитает простой чёрный кофе, но сюда можно добавить молоко», — вспомнила она, осторожно добавляя немного молока из чайных принадлежностей; она бы также положила сахар, но он, похоже, не любил сладкое. — Не могли бы вы убедить мадам Помфри выйти на несколько минут? Сомневаюсь, что профессор Снейп захочет, чтобы она узнала, что он имел в виду под «иллюзией», иначе он сам бы ей сказал. — Гермиона, что происходит? — В голосе Дилис прослеживалось недовольство, но девушка лишь ухмыльнулась, в последний раз помешивая горячую жидкость. — Знаете, я тоже могу быть загадочной. «В этом деле у меня было несколько очень хороших учителей». Снейп бросил на неё взгляд, в котором было отчасти подозрение, отчасти нетерпение, когда она приблизилась к нему с кружкой в руке. — Мисс Грейнджер, что вы делаете? Проигнорировав вопрос, она подошла к койке, на которой он сидел, и протянула ему чашку. — Я бы хотела, чтобы вы попробовали это, сэр. Думаю, это сможет вам помочь. — Она снова заметила его дрожь, и это укрепило её решимость. «Надеюсь, что это сработает». — Помочь мне в чём? — резко спросил он с лёгкой ноткой раздражения в голосе, что определённо было предупреждением. Сделав глубокий вдох, Гермиона смело встретилась с ним взглядом. — Надеюсь заменить иллюзию чем-то более реальным, сэр. Он моргнул первым, в его глазах появилась пустота, когда он рефлекторно закрылся окклюменцией, и его брови нахмурились в предвестии вспышки гнева. — Мисс Грейнджер… — предостерегающе сказал он. — Я пришла всего десять минут назад, сэр, у меня не было умысла подслушивать. Я всё равно планировала попробовать это, когда в следующий раз увижу вас здесь. — Что это? — подозрительно прищурился он. — Очевидно, я хочу отравить вас. Решила воплотить в жизнь фантазии сотен учеников, — едко ответила она. — Не могли бы вы перестать вести себя как… вы, хотя бы на пять секунд, пожалуйста, и просто попробовать? Эм-м… сэр, — добавила она, слегка покраснев, когда поняла, что только что начала отчитывать его так, как будто это был Гарри или Рон. К её облегчению, Снейпа, казалось, больше позабавило такое отношение, он протянул руку и взял у неё кружку, осторожно понюхал содержимое. Моргнув, он удивлённо посмотрел на неё. — Горячий шоколад? И это должно мне помочь? — язвительно спросил он. — Знаете, мне уже не шесть лет. — Это медицинский шоколад, сэр, — тихо поправила его она. В этом и был весь смысл; одним из ощущений, которые вызывали дементоры, был сильный холод, а волшебный шоколад, используемый в качестве лечебного средства, работал лучше, чем обычный продукт питания, потому что был разработан специально для усиления выработки тепла и сил. По идее, это должно было ему помочь, но даже если бы не сработало, всё равно не причинило бы ему никакого вреда. Презрительное выражение лица Снейпа сменилось более задумчивым, когда он вновь посмотрел на кружку и втянул носом исходящий от неё аромат, затем он охватил её ладонями и немного подался вперёд, делая осторожный глоток. Гермиона отступила назад и выжидающе смотрела, как он проглатывает; профессор закрыл глаза, что не помогло, но она всё равно не смогла бы прочитать выражение его лица. «Скрытный ублюдок», — подумала она, но оскорбление было окрашено странной нежностью. Она была вознаграждена, когда он сделал ещё один глоток, а потом ещё один уже более охотно, и с трудом подавила желание ухмыльнуться, когда он начал пить. «Ха!» К тому времени, как Снейп осушил половину чашки, он почти перестал дрожать, по крайней мере, с этого расстояния. Возможно, дрожь всё ещё была заметна, если бы она подошла ближе, но это было явное улучшение. Вероятно, эффект продлится не очень долго, но это было несравненно полезнее ложного ощущения, вызванного алкоголем, так как совсем не повредило бы его здоровью — в конце концов, его зубы и так были ужасными, лишние калории только пойдут ему на пользу, и это не усугубит его язву желудка так сильно, как всё, что он пил до сих пор. Он наклонил кружку и допил остатки, облизывая губы, а Гермиона вежливо улыбнулась ему, изо всех сил стараясь, чтобы её голос звучал ровно и профессионально. — Заметили какое-нибудь улучшение, сэр? — поинтересовалась она. Он опять окинул её красноречивым взглядом, предупреждающим не дерзить, прежде чем его чёрные глаза быстро обежали комнату, чтобы убедиться, что их никто не слышит. Снейп ответил ей: «Да», так тихо, что она с трудом его услышала. Почувствовав облегчение, она улыбнулась ему. — Я так рада! Профессор бросил на неё странный взгляд, который казался почти обеспокоенным, задумчиво изучая её, прежде чем снова опустить глаза на кружку. — Спасибо, — прошептал он, чувствуя себя неловко. Она пожала плечами. — Это было несложно, сэр. К тому же на самом деле горячий шоколад не решает проблему, ведь это просто… более полезная иллюзия, но, по крайней мере, мадам Помфри не будет вас за него отчитывать. — Лекарство, положительно влияющее на психосоматику, было хорошим началом, даже если оно не касалось физических проблем, лежащих в основе. Он фыркнул в чашку, его глаза на мгновение сверкнули лёгким весельем, что тоже было хорошим знаком, и Гермиона позволила себе секундное самодовольство. «Неплохо».***
В преддверии Хэллоуина Гермионе было нечем заняться в дождливые выходные. Она провела часть утра, свернувшись калачиком с учебником Принца-полукровки, пытаясь заглянуть за нацарапанные заметки, чтобы мельком увидеть, каким был юноша, который их написал, но, кроме зелий и заклинаний, там вряд ли можно было найти что-то ещё. Эта книга была исписана на шестом курсе Снейпа, и к тому времени у него совсем не осталось друзей. Кое-какие записи при ближайшем рассмотрении оказались довольно непонятными. Очевидно, он писал их для себя, а не для кого-либо другого, поэтому в основном не делал никаких пояснений. Поправки к методам зельеварения в тексте были не так уж плохи; ей не всегда удавалось понять, почему он решил изменить ту или иную часть инструкции, и она чувствовала себя очень довольной собой всякий раз, когда ей удавалось догадаться. Гораздо сильнее Гермиону беспокоили заклинания, особенно после того, как он предупредил её, что некоторые из них опасны. Одно из них привлекло её внимание несколько недель назад. Оно называлось «Сектумсемпра», и единственным комментарием к нему было: «От врагов», что не предвещало ничего хорошего. У неё имелся латинский словарь… который остался дома, точнее, теперь он пылился в индивидуальном хранилище, неподалёку от её дома, и от него не было никакой пользы. Её сильно разозлило то, что в библиотеке Хогвартса такового не оказалось, что казалось ей шокирующим недостатком, учитывая то, что большинство заклинаний были заимствованы из латыни. Однако, каким бы ни было это проклятие, оно явно относилось к опасным, тем, о которых думал профессор, когда велел ей ничего не пробовать, не спросив его. Её беспокоило, что в своё время Снейп увлекался созданием проклятий, которые, вероятно, относились к Тёмным искусствам, но не так сильно, как, скажем, могло бы её встревожить в прошлом году. Его лекция о том, как научиться думать, задела её за живое; она не знала, каков был эффект этого проклятья, но даже будучи мрачным, одиноким, злым подростком, чёрт возьми, он не создал бы его просто так! Видимо, на то у него была причина, и темнота проклятия, несомненно, зависела от того, против кого и с какой целью оно использовалось, больше, чем от того, что оно делало… «Именно это сильнее всего меня и раздражает», — решила она со вздохом разочарования. Каждый вопрос, который у неё возникал о Снейпе, порождал по меньшей мере десятки других, и она всё ещё не знала о нём достаточно, чтобы разгадать большинство ответов, несмотря на все её усилия. Это выводило её из себя и только усиливало её желание узнать о нём больше. Однако, в чём она постепенно становилась всё более уверенной, так это в том, что он был влюблён в Лили Эванс, — Гермиона постоянно думала об этом с тех пор, как впервые узнала, кем была таинственная подруга Снейпа. Глядя вниз на учебник, лежащий у неё на коленях, Гермиона думала о том, что она знала об этих двоих. По-видимому, с самого начала они были близкими друзьями — каким бы странным это ни казалось, — но поссорились примерно в конце пятого курса и, судя по всему, так и не помирились… Она медленно моргнула, вспоминая, что Гарри в конце концов рассказал ей о воспоминании, увиденном в Омуте памяти Снейпа во время того катастрофического урока Окклюменции. Большая часть внимания Гарри была сосредоточена на том, что делали Джеймс и Сириус, но он рассказал ей, как Лили вмешалась и попыталась защитить Снейпа, который затем накричал на неё и назвал грязнокровкой. Гермиона готова была поспорить на всё, что у неё было, что это был именно тот момент, когда их дружба закончилась навсегда. Рассеянно прикусив губу, она продолжала размышлять. Её первым порывом было согласиться с Лили — слово «грязнокровка» действительно считалось худшим оскорблением в волшебном мире, и ещё больнее было услышать его от друга. Такое поведение указывало на то, что Снейп сблизился с будущими Пожирателями Смерти и поддерживал их идеологию. Но, с другой стороны, описание того, что Мародёры сделали со Снейпом в тот раз, было довольно пугающим, — на самом деле, это была форма сексуального насилия, она пришла к этому выводу теперь, когда всерьёз задумалась о произошедшем. Ладно, Гарри не видел, действительно ли они сняли с него подштанники или нет, но она была почти уверена, что они это сделали. У мальчиков-подростков хрупкое эго; и, конечно, он не хотел, чтобы девушка пыталась защитить его, даже при менее экстремальных обстоятельствах. Вероятно, тогда он себя не контролировал. Ей было интересно, как Снейп вёл себя потом; судя по всему, Лили была его единственной подругой, к тому же он был достаточно молод и, возможно, ещё не стал таким упрямым ублюдком. Пытался ли он загладить свою вину? В конце концов она решила, что её домыслы бесполезны. Она не знала всей истории, и было очень, очень маловероятно, что когда-нибудь узнает. Кроме того, она не собиралась лезть не в своё дело; это была личная жизнь Снейпа, и он приложил немало усилий, чтобы держать её в тайне. Мадам Помфри кое о чём подозревала, но даже она не знала всего наверняка. Тем не менее во всём этом было что-то ужасно трагическое; очевидно, чувства Снейпа были односторонними и безнадёжными. «Потому что, если бы Лили хоть сколько-то его любила, она бы в конце концов простила его, как бы он её ни назвал», — кисло подумала Гермиона. Как часто она сама прощала Рона за то, что тот вёл себя как эгоистичный болван? Или, если уж на то пошло, она ведь начала прощать и Снейпа тоже? Гермиона снова посмотрела на книгу у себя на коленях, прежде чем закрыть её, чувствуя себя немного пристыжённой за то, что копнула так глубоко. Тема была слишком личной и абсолютно её не касалась. Отложив учебник в сторону, она опять задумчиво прикусила губу. Впрочем, это многое объясняло. Вражда с Джеймсом, тот факт, что Снейп с трудом выносил даже внешность Гарри, — она часто предполагала, что в этой истории должно быть что-то ещё, и теперь у неё появился недостающий кусочек головоломки. Главный вопрос, конечно, заключался в том, насколько глубоки были его чувства. Лили мертва уже пятнадцать лет, что казалось очень долгим сроком. Вряд ли Снейп всё ещё хранил верность той, кто его не хотела, но его эмоции по отношению к Гарри иной раз поражали своей чрезмерной грубостью. Его жизнь действительно была очень одинокой; по сознательному выбору или нет, вероятно, у него на самом деле никогда не было никого другого. — Ну, — наконец тихо прошептала она, пожимая плечами и пытаясь улыбнуться самой себе, — я всегда знала, что у меня в любом случае не так много шансов. Конечно, она никак не могла соперничать с героически погибшей женщиной, которая, по-видимому, была любовью всей его жизни. После всех этих лет память о ней, вероятно, довела её образ до нереалистичного совершенства. Гермиона прекрасно знала свои недостатки. «И всё же, — напомнил ей её внутренний голос, — Гарри и Рон оба заметили, что что-то изменилось в его отношении ко мне». Хотя, по большому счёту, её друзья так же хорошо разбирались во всём, что касалось эмоций и отношений, как золотая рыбка в езде на велосипеде. Гермиона вздрогнула, когда её поразила другая мысль; она была умной магглорождённой гриффиндоркой, такой же, какой в своё время была Лили Эванс. По общему признанию, внешне они были совсем не похожи, но она подозревала, что для такого мужчины, как Снейп, внешний вид, вероятно, был наименее важным фактором — хотя стоило отметить, что Лили действительно была очень хорошенькой. Было немного тревожно ловить себя на мысли, что она задаётся вопросом, были ли они, возможно, похожи в других отношениях; очевидно, часть её надеялась, что нет, так как это было довольно жутковато, но другая её часть предательски подсказывала, что это могло бы увеличить её шансы подружиться с ним. «Боже, это очень, очень плохая идея!» Всё, что дали ей эти размышления, — это ещё больше вопросов. Кроме того, сегодня был Хэллоуин, годовщина смерти Лили — внезапно мысли Гермионы резко оборвались. «Так вот оно что? Не по этой ли причине Снейп перешёл на нашу сторону?» Ладно, возможно это был немного поспешный вывод, но за год, в течение которого она копалась в его прошлом, как могла, Лили оказалась единственным человеком, о котором Снейп действительно заботился. «Может быть, она связалась с ним и каким-то образом отговорила его от этого? Или…» — Гермиона покачала головой и вздохнула, протирая глаза; ещё больше вопросов без ответов. Всё, что она получила за своё любопытство, — это головная боль. «Любопытство сгубило кошку. Вполне возможно, оно может сделать то же самое с маленькими дотошными гриффиндорками».***
«Ноябрь, судя по всему, будет неприятным», — безрадостно подумала Гермиона. Во-первых, погода стала по-настоящему противной; обычно к этому времени уже шёл снег, но месяц начался с ледяного дождя, каждый день был серым и унылым. Несмотря на все усилия Слизнорта, в подземельях стало нестерпимо холодно, а уроки Зельеварения превратились в настоящее испытание. Гермиона не хотела думать о том, как справлялся Снейп, фактически живя в подземельях весь учебный год. Она не удивилась бы, если бы на стенах появились наледи и сосульки. Сам Снейп выглядел относительно здоровым, насколько она могла судить; тем не менее он явно всё ещё страдал от холода — мадам Помфри была весьма раздосадована, когда он бесцеремонно совершил набег на её запасы и без объяснения причин забрал весь шоколад до последнего кусочка. Узнав об этом, Гермиона чуть не подавилась, пытаясь не рассмеяться, — но, кроме этого, он, казалось, был в норме. Последние два вызова, по-видимому, закончились без инцидентов, и он, наконец, нашёл время, чтобы начать немного учить её, Гарри и Рона сражаться. Он остался доволен тем, что они самостоятельно тренировались в магическом бою, и после нескольких пробных поединков, в которых Снейп ещё раз хотел проверить их способности, он сказал, что единственное, чего им не хватает, — это опыт. Физическая борьба обещала быть более сложной; он был удивлён, обнаружив, как мало они знали о драках, особенно мальчишки, и теперь не очень терпеливо пытался рассказать им о различных боевых техниках с довольно равнодушным выражением лица. Гермиона не особо внимательно его слушала. Она немного разбиралась в драках, но это были чисто девчачьи драки — сначала ты хватаешь кого-то за волосы, а потом за любой другой кусочек кожи, до которого могут дотянуться твои ногти. По её опыту, мальчики никогда не били девочек, и, похоже, остальные разделяли это мнение — включая самого Снейпа, — так что им всем было немного неловко. Сначала Снейп поставил её в пару с Гарри, но это не сработало, потому что в процессе они оба начали смеяться. Судя по всему, сам Снейп не хотел работать с ней в паре, хотя, очевидно, ещё худшей идеей для него было становиться в пару с Гарри; в конце концов он поставил её с Роном. «Это один из немногих случаев, когда Снейп допустил серьёзную ошибку», — несколько бесстрастно подумала Гермиона, глядя на рыжеволосого парня. Конечно, в этом не было вины профессора. Он не мог знать о том, что произошло на днях, — о чёртовом квиддиче и Лаванде Браун. Гермиона прекрасно понимала, что, должно быть, ужасно выглядела этим утром, но Снейп вряд ли обратил на это внимание, а из-за дождя всё равно было почти невозможно понять, что она проплакала полночи. Дело было даже не в том, что у Рона появилась девушка, хотя она должна была признать, что и то, и другое причиняло боль, и от этого ей хотелось кого-нибудь ударить. Больше всего её раздражал тот факт, что они оба, Рон с Лавандой, по-видимому, были полны решимости тыкать её в это носом при каждой возможности. К настоящему времени, по прошествии стольких лет, она привыкла к тому, что Рон временами был равнодушным придурком, абсолютно не заботившимся о чьих-либо чувствах, особенно о её собственных, а также иногда он вёл себя довольно жестоко без причины, чего она никак не могла понять, но даже по его обычным меркам он стал таким… ну, без её знакомства с некоторыми из отборных ругательств Снейпа, она не смогла бы это описать. И как будто этого было недостаточно! С тех пор как они начали встречаться, Лаванда стала вести себя как последняя корова — самодовольная и напыщенная — и слишком, слишком охотно делилась подробностями. Даже Парвати находила это немного неудобным. Учитывая все обстоятельства, Гермиона чувствовала себя вполне оправданной в том, что она, наконец, вышла из себя. Уклонившись в сторону от удара — Снейп ранее предупреждал, что первой реакцией любого мужчины, пытающегося выиграть в драке с женщиной, будет попытка использовать свои превосходящие вес и силу, чтобы победить, и Рон доказывал это прямо сейчас, — она сердито посмотрела на него и резко вмазала ему коленом между ног с такой силой, на какую только была способна. Часть её получила огромное моральное удовлетворение, наблюдая, как его лицо лишилось всех красок, когда он издал очень странный пронзительный звук, прежде чем завалиться набок и свернуться в хнычущий клубок. Гарри потрясённо воскликнул: «Гермиона!», и даже Снейп вздрогнул из чисто мужской солидарности, хотя его чёрные глаза заблестели от едва сдерживаемого смеха. — Пять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер. Как бы мне ни нравилось смотреть, как Уизли корчится от боли, вы не должны поступать так ни с одним мужчиной, если только не сражаетесь за свою жизнь или свою добродетель. Мне всё равно, насколько вы злы на него и почему; есть некоторые вещи, которые… просто нельзя делать. Излишне предупреждать, что если кто-нибудь из вас попытается сделать это со мной, вы будете сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. — В его голосе слышался подавляемый смех, и он ухмылялся, глядя на Рона сверху вниз. — Вставайте, Уизли. Это не смертельно. Да, я знаю, это больно, но, поверьте мне, всё могло быть намного хуже. Вы свободны на этот вечер. Идите, примите холодную ванну и перестаньте шуметь. Наверное, вы это заслужили. — Вы только что сказали, что так нельзя! — запротестовал Гарри, стоя на коленях рядом со своим другом. Гермиона обхватила себя руками и уставилась в стену; она пыталась устыдиться, но в данный момент была слишком зла на него. — Если бы мисс Грейнджер захотелось ударить кого-нибудь из вас ниже пояса ещё раньше, я бы лично поаплодировал ей, но это случилось лишь спустя пять лет, — едко ответил Снейп. — Полагаю, у неё были свои мотивы. Меня не волнует причина; каковы бы ни были ваши проблемы, вы оставляете их снаружи. Мне каждый день приходится сталкиваться со слишком большим количеством подростковых драм, и я нахожу это чрезвычайно утомительным. Сколько раз я должен повторять, что вы слишком отвлекаетесь на пустые эмоции? Уизли, на вашем месте я бы не затягивал с холодной ванной, пока ещё не слишком сильно опухло; чем дольше вы тянете, тем больнее будет потом ходить. Рон бросил на них разъярённый взгляд — его лицо превратилось в интересную смесь красных и белых пятен — и с трудом выполз из комнаты, довольно сильно прихрамывая. — Ему на самом деле настолько больно? — отстранённо спросила Гермиона, всё ещё глядя на стену, пытаясь рассеять туман в голове и немного успокоиться. — Да, — откровенно признался Снейп, — хотя он также ведёт себя как королева драмы. Снова. — Значит, вас раньше тоже били по яйцам? — пробормотал Гарри недостаточно тихо. — Вот так сюрприз. Наступила пауза, во время которой температура в комнате заметно упала. — Не могли бы вы повторить, мистер Поттер? — прошелестел Снейп холодным, вкрадчивым тоном, который был очень определённым предупреждением. — Вы меня прекрасно слышали, сэр, — возразил Гарри. Гермиона испуганно смотрела то на одного, то на другого. Снейп и Гарри стояли лицом друг к другу; Гарри выглядел дерзким и возмущённым, каким он часто был последние дни — иногда ему становилось чуть лучше, но ненамного, и, очевидно, он даже не пытался держать себя в руках прямо сейчас, — а Снейп… на самом деле, выглядел странно задумчивым, насколько она могла судить. О, он казался спокойным, но в его холодных чёрных глазах отражались сцены жестокой расправы. — Мисс Грейнджер, вы также свободны на этот вечер, — безучастно сказал он, не отводя взгляда от Гарри и не моргая. — Мы обсудим с вами случившееся сегодня в другой раз. — Сэр… — нерешительно начала она, но он припечатал её взглядом, с которым она не осмелилась спорить. Иногда профессор позволял ей попытать счастья и запротестовать, по крайней мере, немного; однако, когда у него появлялось такое выражение на лице, это был не вариант. Закусив губу, Гермиона кивнула, обеспокоенно взглянув на своего друга, который теперь выглядел немного нервным. — Да, сэр.***
Северус напряжённо вздохнул, когда за ней закрылась дверь; он знал, что до этого дойдёт, как бы ни надеялся на обратное. — Видимо, нам придётся ещё раз обсудить проблему с вашим характером, мистер Поттер, — начал он. — Какая бы ссора ни произошла у ваших друзей на этот раз, вы в ней не участвовали, так что не могли бы вы рассказать мне, почему вы почувствовали острую необходимость вмешаться и усугубить ситуацию? Он повернулся и посмотрел на юношу, на лице которого застыло насупленное выражение, благодаря которому ему, Северусу, было не так болезненно встречаться взглядом с этими ярко-зелёными глазами. Лили никогда не выглядела такой капризной, хотя могла чертовски сильно разозлиться. Подобная вздорность, скорее, была присуща Джеймсу, и он почувствовал, как его губы непроизвольно скривились в презрительной ухмылке, хотя он ничего не сказал. Несмотря на распространённое мнение, Северус действительно знал, что Гарри Поттер не был копией своего отца, хотя ему часто было трудно вести себя соответственно. Однако ему было немного больно видеть нервозность на лице парня. Северус никогда в жизни не поднимал руку на ученика; пустые угрозы и оскорбления — в данном случае ещё и несколько несправедливые придирки — конечно, не оправдывали подлинного страха. Неприязнь была прекрасна, ожидаема, даже желанна, но страх? — Вы проглотили язык? — раздражённо рявкнул он. — Я задал вам вопрос. Он наблюдал за его внутренней борьбой — выражение лица Поттера было абсолютно прозрачным, — и он понял, что тот даже не может найтись, что ему ответить. Северус хорошо помнил, каково это, — злиться на всех и каждого; если для этого нет причины, ты ещё больше бесишься, потому что тогда злость направлена уже на самого себя, как и на окружающих. Он планировал этот разговор заранее; речи и шахматные партии здесь не помогут. У него был на уме урок иного рода. — Если вы будете продолжать в том же духе, то погубите своих друзей, — прямо и бесстрастно заявил он. — Да поможет им всем Бог, но они следуют за вами. Собираетесь ли вы вознаградить их за слепую веру, снова бросившись очертя голову навстречу какой-нибудь опасности? В прошлый раз из этого не вышло ничего хорошего, не так ли? Провокация была намеренной. В какой-то момент ему придётся заставить Поттера снова задуматься о причине смерти Блэка, но он ещё не был готов это понять. Прямо сейчас единственной реакцией, которую Северус хотел, была та, которую он получил, — ярость, сделавшая парня до боли похожим на его мать. Не обращая внимания на болезненный укол, вызванный воспоминанием, он усмехнулся и сделал это так издевательски, как только мог. — Вы всё ещё ведёте себя как ребёнок, Поттер. Я впадаю в отчаяние, когда вспоминаю, что этим летом вы должны достичь совершеннолетия. В «Ежедневном пророке» вас называют «Избранным»; интересно, что бы они подумали, если бы увидели вас сейчас? Избалованный мальчишка, который никогда не думает наперёд, а лишь закатывает истерики, хотя тут и младенцу понятно, к чему это может привести. Сколько раз ваши друзья доверчиво следовали за вами навстречу опасности? Сколько раз вы причиняли им боль? — Заткнись! «Ах, вот оно что…» Северус сглотнул подступившую желчь; ему это не нравилось. «Наглый щенок! Я не хотел этого делать, но ты сам напросился. Почему, чёрт возьми, ты становишься так похож на меня?» Судьба — сумасшедшая сука. Ирония стала настолько толстой, что можно было подавиться. — Я сказал, заткнись!!! — закричал Поттер, его лицо побагровело, и Северус почувствовал, как волосы у него на затылке зашевелились от силы сгущающейся вокруг них магии. Он рассудительно оглядел его и решил, что сейчас самое подходящее время придвинуться ближе. Он подошёл, пока они не оказались всего в нескольких дюймах друг от друга, и с отстранённым раздражением отметил, что Поттер уже может смотреть ему в глаза на одном уровне и почти наверняка в будущем окажется выше его. — Вы действительно считаете, что я вас не понимаю? — презрительно спросил Северус. «Я понимаю тебя лучше, чем ты когда-либо мог мечтать, да поможет нам обоим Бог!» — Конечно, ваша жизнь была намного тяжелее, чем у кого-либо из когда-либо живущих на земле! Вы не единственный ребёнок, который остался сиротой. — Желчь снова обожгла ему горло. — Вы не единственный ребёнок, который осиротел из-за Тёмного Лорда. Вы не единственный, кто потерял семью и друзей на этой войне. Тем не менее остальные из нас знают, как заткнуться, перестать ныть и продолжать жить дальше. Как вы можете всё ещё быть… таким… после всего, что пережили? Таким эгоистичным? Мир не вращается вокруг вас, и чем раньше вы это поймёте, тем меньше будет погибших! Дальше всё произошло очень быстро. Пару секунд назад Северус ещё стоял перед лицом Поттера, используя всю многогранность своего голоса, чтобы подчеркнуть злобность своих оскорблений, каждое из которых было тщательно направлено на него с мастерской точностью, а в следующее мгновение его голова откинулась назад от удара по челюсти, когда вспышка дикой неконтролируемой магии расколола его магический щит, поддерживаемый им в течение последних десяти минут. Честно говоря, он был удивлён, что Поттеру потребовалось так много времени. Игнорируя боль от растущего синяка, он заставил себя рассмеяться, собравшись с духом. — Вы жалкий, — усмехнулся он. — Бьёте, как девчонка. Неудивительно, что вы не можете защитить своих друзей. Следующий удар пришёлся ему прямо в рот; он предвидел его приближение и заставил себя повернуться к нему лицом, а не уклоняться, поморщившись от боли, когда над зубами рассекло губу. Поттер действовал неумело и, вероятно, нанёс больше повреждений своей руке. Северус жалел, что не смог придумать другого способа заставить его осознать, на что он способен и зачем ему нужно научиться себя контролировать. Повернув голову, он получил следующий удар прямо в глаз, и перед ним вспыхнули звёзды. С суровой решимостью Северус позволил ещё одному удару в который раз сломать ему нос — прозвучавший мерзкий звук каждый раз было невыносимо слышать. После следующих нескольких минут он решил, что немного перестарался, когда решил спровоцировать Поттера, чтобы тот как следует вышел из себя. Парень был далеко за пределами обычной истерики и впал в полное безумие, рыдая так сильно, что из-за слёз уже не видел и не осознавал своих действий; если бы Северус намеренно не позволял каждому удару попадать в цель, было сомнительно, что они вообще продолжали бы драться. Оказалось, на чисто инстинктивном уровне Поттер действительно мог за себя постоять; расслабившись, он перестал следовать правилам, используя кулаки, колени, локти, ступни и любую другую часть тела. Северус уже забыл, как это больно, когда кто-то бодает тебя головой прямо в только что сломанный нос. Несколько минут спустя, которые показались ему вечностью, он решил, что выглядит достаточно ужасно, чтобы высказать свою точку зрения. Северус быстро вывернулся из-под молодого человека и повалил его на спину, мгновение поколебавшись, прежде чем дать ему пощёчину. Один раз и только один. Он знал, что если сделает что-нибудь ещё, то будет сожалеть об этом вечно, потому что в нём наверняка что-то сломается и он изобьёт его до полусмерти. Пощёчина произвела желаемый эффект; Поттер ахнул и перестал сопротивляться. — Прекрати сейчас же, или я тебя заставлю, — предостерегающе сказал ему Северус, хотя говорить в данный момент было не очень легко, и он рисковал забрызгать кровью лицо Поттера. Минутная концентрация, и температура в комнате резко упала; шок вызвал ещё один вздох, когда Поттер пришёл в себя. — Хорошо. А теперь посмотри на меня. — Он пристально наблюдал, как юноша неохотно подчинился, и Северус видел, как эти ужасно знакомые зелёные глаза расширились, а зрачки сузились, наблюдая за развитием медленно зарождающегося ужаса, прежде чем Поттер вздрогнул и отвёл взгляд. — Нет! Смотри на меня! Смотри, — хрипло прорычал он, продолжая одной рукой путаться в мантии Поттера, а другой рукой схватив мальчишку за подбородок, заставляя его поднять голову. Смотреть в эти ярко-зелёные глаза с такого близкого расстояния было больно, настолько больно, что он был рад, что один его глаз заплыл, но он не позволил себе отвлечься. — Запомни это, Поттер, — прохрипел он. — Это то, на что ты способен, если никто не попытается тебя остановить. Научись останавливать себя. «Пока не стало слишком поздно». Испытывая боль, он отпустил его и отполз в сторону, вставая и не обращая внимания на то, как комната закружилась перед глазами. — Я не начинал драку, Поттер. И не сопротивлялся. Но вы только что избили безоружного человека до потери сознания. Поздравляю. Ваш отец был бы очень горд. Снова заплакав — хотя, наверное, по другой причине, — Поттер выдавил в ответ что-то в значительной степени бессвязное. Сделав обоснованное предположение относительно ответа, Северус покачал головой. — Я спровоцировал вас? Конечно. Такова была моя цель. А вы купились на это и повели себя именно так, как я предполагал. Значит, я выиграл, Поттер, независимо от того, чья кровь на полу. Вы сделали то, что я хотел, так что я победил. Если бы это был настоящий бой, я мог бы убить вас уже сотню раз; мне бы даже не понадобилась магия. Поттер не пытался встать. Вздохнув, Северус неуклюже присел на корточки рядом с ним и восстановил зрительный контакт. Это был единственный шанс довести дело до конца; если бы он подождал хотя бы несколько часов, тот не стал бы его слушать и не понял бы его. — Любой из ваших врагов, сделает то же самое. Они будут оскорблять вас и поднимать всевозможные болезненные темы, надеясь отвлечь вас и повлиять на ваше мышление. Единственное, что все знают о вас, это то, что Тёмный Лорд убил ваших родителей; и это будет первым, что они используют. Уверяю вас, мои собратья-Пожиратели Смерти прознают и о том, что произошло в Министерстве, и это вторая вещь, которую они будут использовать. К тому времени, если вы не научитесь контролировать себя, то сами дадите им ещё полдюжины других способов разозлить вас. Вы ослепнете от ярости, и тогда у вас будут большие неприятности. Он указал на своё лицо; на ощупь оно выглядело совершенно расквашенным, но в этом и был весь смысл. — Посмотрите на это, Поттер. Это ваш гнев. Это ваша тьма. Если вы думаете, что я не понимаю ваших чувств, то вы ещё больший идиот, чем я всегда о вас говорил. Если вы не научитесь контролировать свой темперамент, могут произойти две вещи. Во-первых, вы сами погибнете, и, вероятно, многие из нас вместе с вами. Но есть кое-что похуже… Не догадываетесь, о чём я? Очень медленно парень покачал головой, его глаза были испуганными и остекленевшими, когда шок сменился слезами. Северус посмотрел на него более трезво и смягчил интонацию: — Если вы не сможете себя контролировать, однажды вы скажете или сделаете что-то совершенно непростительное и причините боль кому-то из своих близких. И поверьте мне, вы никогда не оправитесь от этого. Вы помните первый раз, когда случайно довели мисс Грейнджер до слёз? «Те уроки Окклюменции очень наглядно мне всё показали». Поттер утвердительно кивнул. — Тогда вы были всего лишь детьми. Представьте, насколько хуже могло бы быть сейчас. «Наконец-то, чёрт возьми! Наконец до него дошло!» Северус подавил вздох; он был измотан, у него болело всё тело, и ему действительно нужно было заняться своим лицом. — Я… — слабо начал Поттер. — Не оскорбляйте никого из нас, пытаясь извиниться, — тихо сказал он. — Вы всё равно не сможете. Дело сделано, и вам придётся с этим жить. Зато теперь вы понимаете. Ваш вспыльчивый характер убьёт вас, но лучше вам даже не знать, какой вред вы можете причинить окружающим до того, как это случится. Свободны. Если вы кому-нибудь скажете об этом хоть слово, я спущу с вас шкуру и сам потащу к Тёмному Лорду, — добавил он в своей обычной манере. — Идите. И запомните этот урок, потому что следующий будет гораздо суровее. Как только юноша ушёл, Северус попросил Выручай-комнату предоставить ему воду, зеркало, а также некоторые исцеляющие зелья из его запасов, и начал терпеливо избавляться от повреждений. Урок был бы ещё более эффективным, если бы он мог оставить синяки и другие травмы в роли визуального напоминания, но это был не вариант. Оставалось только надеяться, что ему удалось достучаться до Поттера. Спокойно и методично залечивая раны одну за другой, он покачал головой и тихо спросил пустую комнату: — Ах, Лили, что бы ты подумала, если бы увидела это? Как, чёрт возьми, твой сын от Джеймса может так сильно походить на меня? Он с трудом хрипло рассмеялся, потому что оставалось либо смеяться, либо плакать.