Happiness, more or less
It's just a change in me
Something in my liberty
Oh, my, my; Happiness
Coming and going
I watch you look at me
Watch my fever growing…*
The Verve «Lucky Man».
После бессонной ночи Гермиона провела большую часть дня и вечера, прячась в библиотеке и радуясь, что семестр ещё не начался. Во время еды у неё получалось не смотреть на преподавательский стол, так как, по сути, прежде это было её привычкой. Хотелось надеяться, что к тому времени, когда ей снова придётся общаться со Снейпом, её хоть сколько-то отпустит паника. По крайней мере, она немного разбиралась в Окклюменции — конечно, это не остановило бы его ни на секунду, если бы он всерьёз попытался проникнуть в её разум, а значит, нужно было не давать ему повода заглядывать к ней в голову, дабы её не выдала какая-нибудь шальная мысль. Она провела с ним достаточно времени, чтобы более-менее научиться контролировать выражение своего лица. Если она будет сохранять спокойствие, возможно, Снейп ни о чём не догадается. Так как даже думать не хотелось, что будет, если он обо всём узнает. Чувствуя себя совершенно измотанной к тому времени, когда она прокралась обратно в Гриффиндорскую башню, и имея в запасе около минуты до комендантского часа, Гермиона надеялась, что сможет просто лечь спать, но её планы рухнули, когда она увидела Гарри и Рона, сидящих у камина и явно ожидающих её. Сегодня вечером у неё не было абсолютно никакого желания разбираться с ними. — В чём дело, Гарри? — бессильно спросила она. — Разве я не могу просто отправиться в постель и притвориться, что моя жизнь нормальна? Ну пожалуйста? — Дело срочное, Гермиона. У меня была ещё одна встреча с Дамблдором, и мне нужно рассказать о ней тебе и Рону. Воспользовавшись моментом, она рассмотрела лицо своего друга; он выглядел взволнованным, поэтому после короткой паузы её любопытство перевесило усталость и беспокойство. Кивнув, она подошла к ним и заняла своё обычное место, слегка повернувшись к Гарри, чтобы не смотреть на Рона. — Ладно, выкладывай. — Ну, я наконец-то узнал, почему мне нужно завоевать расположение Слизнорта. Воспоминание, которое показал мне Дамблдор, на этот раз принадлежало профессору, вот только часть его — я не знаю, отсутствовала или была изменена, или что-то в этом роде. Словно он немного «подчистил» его. Волшебники могут так делать? — Не смотри на меня. Я знаю об Окклюменции не больше того, чему учили тебя. В какой-то ужасный момент она подумала, что Гарри собирается ухмыльнуться или даже захихикать, но он вёл себя прилично, очевидно, больше заинтересованный разговором об этом воспоминании, чем поддразниванием, — что было к лучшему, учитывая её настроение. — В любом случае, оно было о собрании клуба «Слизней», когда Риддл был его учеником. Рон издал пренебрежительный звук при упоминании клуба, но умолк, когда Гарри сердито посмотрел на него. Гермиона не сводила глаз с Гарри и старалась не реагировать; у неё раскалывалась голова. — Остальные ученики ушли, а Риддл остался, чтобы задать Слизнорту вопрос о волшебном артефакте под названием «крестраж» — произнёс Гарри, выжидающе наблюдая за её реакцией. — Ты когда-нибудь слышала о таком? Она непонимающе посмотрела на него, на мгновение напрягая память; название ни о чём ей не говорило. — Нет. А должна? — Ну, наверное, нет. Такая штука — большая редкость, и она как-то связана с Тёмными искусствами. Но ты часто находила всевозможную интересную информацию в своём внеклассном чтении, вот я и интересуюсь. Во всяком случае, именно тогда его воспоминание изменилось — всё стало каким-то расплывчатым, словно подёрнутым дымкой, а потом Слизнорт повысил голос. Он накричал на Риддла и сказал ему, что ничего не знает об этом, но он в любом случае не сказал бы ему, даже если бы знал. Короче, Дамблдор считает, что в первоначальном воспоминании Слизнорт рассказал Риддлу, что такое крестраж и как он работает. — Так директор объяснил, что это такое? — Нет. — Гарри выглядел задумчивым. — Думаю, он только притворяется, что не знает, но я ему не верю. Что бы это ни было, очевидно, это важно. Он попросил меня как-нибудь заполучить изначальное воспоминание Слизнорта и выяснить, что всё-таки тот сказал Риддлу. Предполагаю, что Волдеморт, должно быть, замыслил что-то, связанное с этим… крестражем. — Как было бы здорово, если бы нас хоть раз нормально посвятили в суть событий! — иронично возмутилась она, откидываясь на спинку дивана и вздыхая. — Наверняка это что-то очень плохое, раз Слизнорт пытался скрыть тот факт, что рассказал об этом студенту. Как ты собираешься заставить его признаться в этом? Мы пытались превратить тебя в его любимчика… — Благодаря учебнику Снейпа, хотя ей совершенно не хотелось думать о нём прямо сейчас… — Но будет ли этого достаточно? — Не знаю, но я должен попробовать. Он же без ума от меня, — криво усмехнулся Гарри, когда его друзья скептически скривились. — Да, знаю, но ведь я Избранный, верно? К тому же ему нравилась моя мама — она была одной из его любимых учениц. Профессор довольно часто говорил мне об этом. «Только потому, что она много лет дружила с реальным вундеркиндом, — безжалостно подумала Гермиона, прежде чем прикусить губу и мысленно упрекнуть себя. — Глупости! Лили в любом случае была бы хороша в Зельеварении сама по себе; интеллект — это не то, чему можно научиться у своих друзей, иначе мне всё ещё не приходилось бы время от времени помогать Гарри и Рону. Кроме того, то, что Снейп невзлюбил Слизнорта, не обязательно значит, что Слизнорт испытывает неприязнь к Снейпу. Чёрт возьми, почему я не могу сосредоточиться на чём-то, кроме него?!» Спрятав свои мысли за густым туманом, Гермиона пожала плечами. — Тогда ладно. Однако я не представляю, чем оно может быть нам полезно. Ладно, крестраж, по-видимому, является редкостью, но разве за все эти годы Риддл не мог узнать о нём всё, что ему хотелось? Как нам поможет воспоминание о тех временах, когда он был ещё школьником? И почему профессор Дамблдор не может просто выяснить, что это такое, если, конечно, он сказал тебе правду? Гарри тоже пожал плечами. — Без понятия. Всё это звучит как-то странно, правда? Но должна же быть причина. Гермиона в ответ только снова пожала плечами; она не была в этом так уверена. На самом деле она толком не знала директора — ей удалось поговорить с ним всего, может быть, с полдюжины раз за столько лет — и сильно сомневалась, что Гарри тоже его знал, несмотря на все их кажущиеся доверительные отношения. Она много думала о профессоре Дамблдоре с тех пор, как они учились на первом курсе, в том числе и о Философском камне, и он больше не казался ей милым старичком. Она не винила во всём директора, но всё же многое из того, что случилось с ними тремя за эти годы, не должно было случиться. Её мысли опять вернулись к Снейпу, который явно страдал из-за того, что он дал ему какое-то особо трудное задание. Гермиона не знала, насколько на самом деле можно было доверять Дамблдору, от которого они все зависели, и это очень сильно её пугало. — Думаю, да, — наконец сказала она. — Послушай, я рада, что ты рассказал нам об этом. Постараюсь заглянуть в Запретную секцию в следующий раз, когда буду в библиотеке, но не сильно рассчитываю там что-нибудь найти. Я попытаюсь помочь тебе придумать способ получить воспоминание Слизнорта. Но это не может подождать до завтра? Я совершенно разбита. Гарри кивнул; его широко раскрытые зелёные глаза выглядели слишком невинно, что мгновенно вызвало у неё подозрение. — Конечно. Я сам просто с ног валюсь. Увидимся утром, — быстро сказал он, вскакивая и почти бегом устремляясь к лестнице… и оставляя её наедине с Роном. И тут она сразу обо всём догадалась. — Гарри Джеймс Поттер!.. — сердито начала она, но парень уже исчез из виду. «Дурацкие рефлексы ловца!» Наконец, она с сожалением посмотрела на Рона, который выглядел ненамного счастливее её. — Интересно, он когда-нибудь научится вести себя поделикатнее? Ладно, увидимся утром. — Гермиона, подожди! Подавив раздражённый вздох, девушка потерла слипающиеся глаза и посмотрела на него; она действительно была не в настроении ссориться, тем более, как выяснилось, для ревности у неё не было причин. — Что? Он одарил её несколько виноватой, застенчивой улыбкой. — Эм-м… мы можем поговорить? Я помню, ты сказала, что устала, но… ну, рано или поздно мы должны с этим разобраться, верно? Собираясь что-то сказать, она остановилась и бросила на него подозрительный взгляд. — Гарри подговорил тебя на это? Рон покраснел. — Э-э-э… Может быть? Мы… у нас вроде как был долгий разговор… Подозрение уступило место ледяной уверенности, которая так же быстро превратилась в ярость. — Я его убью! О боже, что он тебе сказал?! «Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, чёрт!» Рон поднял руки в знак капитуляции. — Это не его вина. Думаю, он хотел как лучше, понимаешь? Мы говорили о… ну, о тебе и обо мне, а потом… — Он сглотнул, увидев выражение её лица, и снова покраснел. — Значит, это правда? Сначала я подумал, что Гарри меня разыгрывает, но… как я уже сказал, это был довольно долгий разговор. Э-э-э… Гермиона. Ты выглядишь так, словно собираешься кого-то убить. Гермиона?.. Сделав глубокий вдох и задержав дыхание, она заставила себя немного расслабиться. Осознав, что держит палочку направленной на него, Гермиона спрятала её обратно под мантию, втайне очень довольная своей реакцией, и попыталась закрыть свой разум туманом, откинувшись на спинку дивана. — Если я действительно кого-то убью, то это, вероятно, будет Гарри, а не ты, но сейчас я правда не в настроении препираться, так что, пожалуйста, следи за своими словами. — Она печально вздохнула. — Не могу поверить, что он тебе сказал… — А я не могу поверить в то, что это правда, — пробормотал Рон. — Серьёзно?! Снейп?! — Не произноси его имени! Вероятно, здесь мы в безопасности, но я не хочу рисковать. Если хоть слово об этом просочится наружу… об этом даже думать невыносимо! Он странно посмотрел на неё, но примирительно пожал плечами и кивнул. — Хорошо. Я никому не скажу, если ты так хочешь. В любом случае, Гарри… — Рон опять покраснел, и на этот раз краска добралась до кончиков его ушей. — Ну, он хотел узнать, как я… как я отношусь к тебе… «Наблюдать, как он мучается, на самом деле довольно забавно», — хладнокровно отметила Гермиона. Оставить его барахтаться во всей этой неловкой ситуации было крайне заманчиво, но, когда он начал заикаться, она сжалилась над ним. — Он спрашивал, почему ты пытался вызвать у меня ревность, было ли это потому, что ты сам меня ревновал, или просто потому, что мы ожидали этого друг от друга, да? Ранее у него был такой же разговор со мной. — Она немного неуверенно улыбнулась ему, пытаясь понять, когда прошёл тот самый внутренний трепет, который она когда-то испытывала рядом с ним. Он исчез давным-давно, а она даже не заметила. — Странно, не так ли? Мгновение он пересиливал себя, выглядя таким же неуверенным, прежде чем внезапно ухмыльнуться. — То, что Гарри научился анализировать? Да, это странно. Они посмеялись вместе, и она почувствовала себя немного лучше, когда повисшее между ними напряжение стало сходить на нет. — Если без шуток, ты знаешь, что я не это имела в виду. — Да, я знаю. — Его ухмылка исчезла, и он выглядел более серьёзным. В конце концов, у Рона действительно имелись мозги, когда он готов был потрудиться ими воспользоваться. — Ты права, это странно. Я вроде как… допускал, что когда-нибудь у нас может что-то получиться, понимаешь? Она кивнула. — Я тоже. Казалось, что именно так всё и должно было сложиться. Но Гарри прав — это было бы катастрофой, не так ли? Я имею в виду, что бы мы вообще делали на свиданиях, не говоря уже о том, если бы у нас завязались нормальные отношения? Мы и дня не можем прожить без споров, и, кроме школьных занятий, войны и Гарри, у нас почти нет общих интересов. Он печально кивнул в знак согласия. — Гарри тоже так сказал. По-видимому, он думал об этом целую вечность. И он прав. Мы бы до безумия друг другу наскучили, устроили яростную ссору, а потом игнорировали друг друга целыми днями. В конечном итоге мы бы возненавидели друг друга. — Мне кажется, часть проблемы ещё заключалась в том, что в школе я почти не общалась с другими мальчишками, — задумчиво сказала она. — Сомневаюсь, что кто-то поверил в ту чушь, написанную Ритой Скитер обо мне и Гарри, потому что, очевидно, мы никогда не любили друг друга в том смысле, и хотя я иногда общаюсь с Невиллом, я бы не назвала его своим близким другом, так что, поскольку ты мой единственный друг мужского пола, все предполагали, что в конечном итоге я сойдусь с тобой. Потому что есть такой стереотип — парень и девушка не могут быть просто друзьями. Он усмехнулся её тону. — Не обижайся, Гермиона, но ты никогда ни к кому не проявляла интереса. Ты никогда не вела себя, как… — Он заколебался, вероятно, понимая, что собирается сказать что-то неприятное. — Как девушка? — услужливо подсказала она. Рон поморщился. — Эм-м… Я не могу придумать, как ещё это выразить, так что… да. Она спокойно пожала плечами. — Потому что в этом смысле меня никто никогда не привлекал. С большинством парней у меня нет ничего общего. Я знаю, что все думают, когда видят меня, но мне нравится быть книжным червём, тихо сидеть на уроках и читать книжки. Мне некомфортно на многолюдных вечеринках, и я терпеть не могу наряжаться. — Ладно, думаю, я мог бы тебя понять, но ни одна из девчонок не поняла бы уж точно! В принципе, тебя вообще мало кто понял бы… — Я знаю, Рон. Поверь мне, я знаю. После шести лет учёбы — точно знаю. — Даже в начальной школе её считали чудачкой. Ей всё ещё было немного больно, но не так сильно, как когда-то. — В любом случае, сейчас это неважно. Дело в том, что мы с тобой никогда не будем вместе, и нам обоим нужно это осознать. — Да. — Он медленно кивнул, вздохнул, откинулся на спинку дивана и одарил её ещё одной виноватой улыбкой. — Эм-м… Прости меня за то, что в последнее время я вёл себя как придурок. Гермионе очень хотелось не спускать ему с рук всё так легко и ещё заставить его поизвиняться, но она правда немного по нему скучала, и ей пришлось признать свою долю вины. — Прости, что ударила тебя… туда; я не понимала, насколько это больно. Но я не сожалею ни о чём другом, потому что ты действительно был ужасен! — Я понимаю. — Нет, Рон, думаю, ты не понимаешь, — тихо сказала она. — Сейчас я говорю не только о себе. Мне не нравится Лаванда, никогда не нравилась и никогда не понравится, и, поверь, наши с ней чувства взаимны. Она на самом деле с радостью действовала мне на нервы. Но дело не в этом. Ты использовал её, чтобы причинить мне боль, а это несправедливо по отношению к нам обеим. Знаешь, я думаю, она правда втюрилась в тебя по уши. Так что, если ты в ней не заинтересован, тебе следует прекратить это, пока всё не вышло из-под контроля. — Собрав всю свою волю в кулак, она не смогла удержаться и добавила: — Точнее, ещё больше не вышло из-под контроля, Бон-Бон. — О, Мерлин, — пробормотал он, вновь густо краснея. — Я не хотел, чтобы так получилось, ты же знаешь. Я просто… — Если ты скажешь, что просто увлёкся, я снова тебя пну, и на этот раз пощады не будет, — предостерегающе сказала она, бросив на него суровый взгляд. — Представь, что было бы, если бы об этом узнала твоя мама. «Более того, я действительно не желаю знать подробностей ваших отношений». Рон побледнел. — Замечание принято. Нет, это не то, что я собирался сказать. Я… Я думаю, она мне нравится, но иногда… Гермиона подняла руку. — Не надо, Рон, ладно? Я могу поговорить с Гарри о его личной жизни, но не думаю, что смогу сделать это с тобой, во всяком случае, пока. Поговори с Джинни, если тебе нужна помощь. Она будет дразнить тебя до окончания школы, но поможет и больше никому не скажет. Он кивнул. — Справедливо. — Поколебавшись, Рон бросил на неё недоверчивый взгляд. — Неужели и правда Снейп? — Я же просила тебя не произносить его имени! — Помимо всего прочего, её мозговые волны настраивались на профессора каждый раз, когда он это делал. Вряд ли она когда-нибудь прежде чувствовала себя такой уязвимой и несобранной. Остановившись, Гермиона бросила на парня подозрительный взгляд. — Такая спокойная реакция на тебя не похожа. Почему ты так себя ведёшь? Как прошёл твой разговор с Гарри? — Она знала его слишком долго, чтобы не доверять этой внезапной сомнительной зрелости. Рон покраснел до кончиков ушей и печально усмехнулся. — Ну… было много криков, — признался он. — И ругани. И, э-э-э… случайный выброс магии, после чего Гарри пришлось бросить меня в сугроб и держать, уткнув лицом в снег, пока я слегка не успокоился. Но ты же сама понимаешь, для меня это был тот ещё сюрприз… — Понимаю, — со вздохом согласилась она. — Не то чтобы я сама к этому стремилась. Гарри сказал тебе, почему я ему доверяю? — Немного. Он сказал, что твои уроки Целительства — это нечто большее, чем ты нам рассказала, что вы виделись чаще, чем ты нам говорила, а ещё, что были и другие вещи, о которых он обещал никому не рассказывать. Когда я немного успокоился, мы вроде как поговорили по душам. Во всяком случае, пока оба не окоченели. — Не смешно. — Прости, — искренне сказал он. — Но… знаешь, Гарри ведь и правда потратил кучу времени, думая об этом. Он показал мне целый список того, что у тебя со Снейпом есть общего, и… это отвратительно и неправильно, но я даже уловил какой-то смысл. Во всяком случае, пока мы не коснулись его внешности. Блин, Гермиона, по крайней мере, Локхарт был симпатичным! — О, лучше даже не начинай! — Как он к тебе относится? — Каждый раз по-разному. — Покачав головой, она слегка улыбнулась вопреки себе. — Иногда я для него невыносимая всезнайка, которую он годами терпел на уроках, и всё, что я делаю или говорю, раздражает его. Иногда я его целительница; когда он слишком устал или ранен, и больше не может спорить, тогда он просто делает то, что ему говорят. А иногда мы действительно хорошо ладим, как бы странно это ни звучало. Рона как будто слегка замутило, но он храбро заставил себя продолжать беседу: — Как думаешь, ты… ему нравишься? — Нет. Да и с чего бы? — Ты серьёзно?! — Он в который раз покраснел, но в его голубых глазах отражалось недоверие. — Не надо. Гарри тоже пытался поднять мою самооценку. Мне семнадцать, и я школьница, Рон! Иногда мы приятно общаемся, но у меня получилось наладить контакт с большинством учителей — просто для Снейпа потребовалось больше времени, чтобы прийти с ним к взаимопониманию, вот и всё. Нет смысла рассчитывать на большее. Я должна с этим смириться, — фальшиво улыбнувшись с бравадой, которой она не чувствовала, Гермиона совершенно неискренне добавила: — Уверена, я скоро приду в себя. В конце концов, Локхарт довольно быстро мне разонравился. В любом случае, я рада, что мы во всём разобрались, но если я в ближайшее время не лягу спать, то потеряю сознание, так что давай закончим на этом. Судя по всему, нам ещё придётся засиживаться допоздна вместе с Гарри, чтобы разобраться, как уломать Слизнорта отдать воспоминание. — Да, конечно. Я тоже рад, что мы распутали этот клубок. — Пожалуйста, предупреди Гарри, что я хочу немного поболтать с ним утром, и, если он попытается спрятаться, ему от меня достанется. Мне всё равно, какие у него были причины. Уверена, он хотел помочь, но ему не следовало рассказывать мои секреты, а если он скажет кому-нибудь ещё, я спущу с него шкуру. Один неосторожный разговор, одно неверно сказанное сгоряча слово, и вся школа об этом узнает. Тогда ей придётся покончить с собой. Она доверяла Рону, пока считала его исключительно своим другом, но, когда они поссорились, он внезапно стал способен на всё. — Я передам ему. Спокойной ночи. — Приятных снов.***
Несмотря на усталость, стоило Гермионе доползти до кровати, сон как рукой сняло. Устроившись поудобнее, насколько это было возможно, — она всё ещё очень сильно скучала по Живоглоту, который любил с приятным мурлыканьем растянуться у неё в ногах, — она закрыла глаза и постаралась всё разложить по полочкам. О Роне пока можно было не волноваться — она была реально удивлена, что он так спокойно всё воспринял, и задавалась вопросом, что же, чёрт возьми, Гарри с ним сделал, но, с другой стороны, просто радовалась, что всё более-менее уладилось. На фоне этого были другие, более важные дела, о которых следовало поразмыслить. Хотелось верить, что их перемирие продлится какое-то время, прежде чем они снова поссорятся, но до тех пор у неё на уме был кое-кто другой. В частности, один мужчина постоянно возвращался в её мысли, и это сводило её с ума. Гермиона пыталась убедить себя, что это просто очередное глупое увлечение, наподобие Локхарта. Оглядываясь назад, Гарри был прав в том, что, вероятно, она всегда интересовалась мужчинами постарше, просто потому, что у неё не было ничего общего ни с кем из её ровесников. Снейп был единственным мужчиной в Хогвартсе в возрасте от восемнадцати до шестидесяти, и теперь, когда она достигла конца полового созревания, её гормоны только начинали нормализоваться до взрослого уровня. Всё это имело смысл, но в то же время казалось чепухой, потому что Снейп не был даже отдалённо привлекательным. У него был огромный магический потенциал, и, как она призналась Гарри, ей на самом деле нравились его голос, глаза и руки, но… он выглядел нездоровым. Более того, в худшие времена даже слегка полумёртвым. Гермиона была почти уверена, что нельзя влюбиться исключительно в чей-то характер — не то чтобы в его характере было что-то явно положительное, признала она себе, улыбаясь в темноте. В конце концов, чаще всего он и правда вёл себя как вредный, саркастичный мерзавец. Но почему-то теперь, несмотря на все многочисленные недостатки, Снейп ей нравился. Она находила довольно милой его неловкость, когда он пытался вести себя словно нормальный человек. Влюблялась она в него или нет, пока было сложно сказать, потому что девушка не была уверена, что когда-нибудь испытывала что-то подобное к кому-либо другому. Локхарт категорически не учитывался, и хотя ей нравился Виктор — особенно целоваться с ним, — её эмоции в то время были не такими, какими она себе их представляла. Странное чувство, которое она испытывала к Рону, тоже нельзя было рассматривать всерьёз. И она, конечно, не чувствовала ничего подобного к Кормаку. Честно говоря, большую часть времени, когда она видела Снейпа, ей хотелось затащить его в Больничное крыло. Она хотела заботиться о нём больше всего на свете! «Возможно, если бы у меня в прошлом уже были настоящие отношения, я бы лучше разбиралась в своих эмоциях», — размышляла она. Гермиона понятия не имела, что должна была ощущать. Невозможно было сказать, насколько далеко всё зашло, потому что ей не с чем было сравнивать. Ей явно потребуется ещё много бессонных ночей, чтобы всё уложить в своей голове. В то же время она твёрдо знала, что он ей нравится, и ей невероятно хотелось получить шанс узнать его получше, хотя вероятность такого, конечно, оставалась мизерной. На данный момент лучшей стратегией, по её мнению, было стараться не думать об этом слишком много, наполняя свой разум туманом всякий раз, когда её мысли сбивались с пути, и пытаться вести себя нормально. Ей волей-неволей придётся чаще видеться с ним в начале семестра, который должен был наступить уже через несколько дней. Конечно, стоило понимать, что это всё равно не будет обычной влюблённостью, потому что Снейп не был нормальным мужчиной. Часть её боялась того, во что она ввязывалась. Он был храбрым и умным, и по-своему мог быть в некотором роде милым или в какой-то степени защищать её, но… его психика была серьёзно повреждена, психологически и эмоционально. Она была уверена, что за последний год или около того лишь слегка прикоснулась к поверхности его проблем. Как и остальные Пожиратели Смерти, он был убийцей; каковы бы ни были причины, стоящие за этим, он убивал людей. Небольшая часть её действительно чувствовала облегчение от того, что у неё, очевидно, не было никаких шансов на ответные чувства, просто из-за всех сложностей, связанных с попыткой вступить в романтические отношения с кем-то настолько сломленным. Даже быть ему другом и то было сложно. Она не верила, что он когда-либо добровольно причинит ей боль, но это было слабым утешением; особенно если что-то пойдёт не так. И Лили. Ладно, всё, что она подозревала, было необоснованным, но Гермиона всё равно не сомневалась в своей правоте. Как бы то ни было, к настоящему времени его чувства к ней, должно быть, переросли в одержимость. Она подозревала, что, вероятно, только это и заставляло Снейпа продолжать. Ни один моральный кодекс в мире не был настолько силён, чтобы заставить кого-то вынести то, через что он прошёл, но месть за убитого любимого человека? В этом был смысл. Это также означало, что у неё не было ни единого шанса, но часть её не могла не думать, что это, вероятно, к лучшему. Ей действительно нравился Снейп, определённо больше, чем следовало бы, но она никак не могла смириться с реальностью того, кем по сути он являлся. Она знала лишь малую часть истории, но за мрачной тенью в его глазах могло скрываться всё что угодно. Перевернувшись и устроившись поглубже в кровати, она сунула руку под подушку и задумчиво прикоснулась к подарку на его день рождения. Изначально она планировала подарить его ему лично, но теперь это казалось ей не очень хорошей идеей. «Нужно действовать постепенно, дать себе время смириться со всем и узнать о нём ещё чуть больше». Они вроде как стали друзьями; она думала, что это могло бы измениться с «вроде как» на настоящую дружбу, но на этом, скорее всего, всё и закончится. Впрочем, такой расклад событий был бы вполне нормальным. На самом деле, звучало довольно неплохо, если, конечно, она сможет себя на это уговорить.***
Северус неспешно разбирал свою почту, между глотками обжигающего, слишком крепкого кофе. Он был весьма удивлён, обнаружив необычную посылку, несмотря на то, что наступило девятое января; он ни от кого ничего не ждал. Он до сих пор не удосужился сообщить большинству своих коллег, когда у него день рождения, и надеялся, что у Поппи хватит ума не пытаться что-то ему подарить, а, учитывая то, что Альбус не позаботился о рождественском подарке в этом году, он также ничего не ожидал от своего работодателя. Люциус предложил угостить его каким-нибудь изысканным выдержанным виски для гурманов, но он отказался, так как это было абсолютно бесполезно для человека с его привычками к выпивке. Среди прочей его корреспонденции был последний экземпляр Pozioni (итальянцы на протяжении веков выпускали этот замечательный журнал для зельеваров, хотя его итальянский был довольно скудным, в лучшем случае отрывочным, и на то, чтобы разобраться с одним выпуском, мог уйти целый месяц); «Ежедневный пророк», который, как всегда, было не жалко сдать на макулатуру; выписываемый им каталог из «Флориш и Блоттс» и та самая загадочная посылка, завёрнутая в дешёвый пергамент и запечатанная свечным воском, адресованная просто «профессору Снейпу», что заставило его подозрительно прищуриться. Хотя он начал догадываться, кто стоит за попыткой замаскироваться. — Я становлюсь таким же параноиком, как Грюм, — пробормотал он себе под нос, когда вытащил палочку из рукава и медленно провёл ею взад-вперёд над невинным маленьким свёртком. Проверка показала, что предмет был довольно сильно заколдован, но магия была замкнута внутри него, а не излучалась наружу, и она, конечно, не ощущалась враждебной. На самом деле, всё это казалось ему смутно знакомым, хотя он не мог вспомнить откуда, в столь ранний утренний час. Паранойя боролась с любопытством, но потом Северус прислушался к своим инстинктам, опустил волшебную палочку и взял свёрток, повертев его в пальцах. Внутри лежало что-то изящное, твёрдое и округлое… Поддавшись искушению, он разорвал тонкий пергамент и моргнул в мгновенном замешательстве. Он сам толком не знал, чего ожидал — хотя и не мог отрицать детского предвкушения, а также лёгкого трепета от первого подарка на свой день рождения, который получил, вероятно, лет за десять, — но на самом деле содержимое посылки повергло его в шок; он был не из тех людей, которым дарят украшения. Северус медленно поднял медный браслет и осмотрел его: тот был простым, незатейливым, но хорошо сделанным — не то дешёвое дерьмо, которое продаётся в магических лавках, якобы защищающее владельца от ревматизма. Он сразу отметил красивые переливы на металле и глубину цвета, когда на него падал свет. — Арканум специалис ревелио, — пробормотал он, изучая игру света на медной поверхности изделия. Чувствовались защитные чары, и их было много. Некоторые были специально разработаны для блокирования определённых типов проклятий, другие — более стандартные, многие были связаны с исцеляющей магией; где-то в глубине искусного переплетения чар даже проскальзывала магия крови. Северус некоторое время изучал его, стараясь исследовать слой за слоем, — это было мощно и впечатляюще! И, безусловно, это была лучшая вещь, которую ему когда-либо дарили! — Фините, — прошептал он через некоторое время, сглотнув, когда обратил своё внимание на упаковку. Записки не прилагалось, а простой адрес снаружи был напечатан очень аккуратно и анонимно, но он всё равно знал, от кого был подарок. Только одному человеку могла прийти в голову такая идея, не говоря уже о том, чтобы подарить ему настолько неординарную штуку и обернуть её таким количеством слоев защитной магии. К своему ужасу, Северус осознал, что был пугающе близок к слезам. Он не плакал с той ужасной ночи, когда умерла Лили, уже более десяти лет назад; даже будучи ребёнком, он редко проявлял слабость — одна из причин, по которой его так ненавидели Мародёры; хотя он так и не предоставил им такого удовольствия. Но теперь его горло сжалось от ноющего, колючего ощущения, а глаза защипало. Совсем некстати вспомнился Новый год, когда он чуть не упал в обморок и не начал рыдать, просто потому, что наконец-то нашёлся способ немного облегчить его холод и боль, а также от осознания того, что кто-то был достаточно добр, чтобы позаботиться о нём и его проблеме. Теперь он снова был на грани слёз. — Да чтоб тебя, — прохрипел он, одним глотком допивая остатки кофе, и протянул руку, дрожащими пальцами с нежностью прикасаясь к браслету. Вещь была прекрасна сама по себе и, скорее всего, пригодится ему в ближайшем будущем. Раздражённо прокашлявшись и снова сглотнув, Северус повертел браслет в руках, аккуратно разогнув его, прежде чем снова согнуть, как только металл оказался на его худом запястье. Немного подумав, он закатал правый рукав и подтянул его повыше, плотнее обхватив им предплечье, на мгновение с мрачным удивлением отметив, что если бы он надел его на левую руку, то браслет находился бы прямо над Тёмной Меткой. Ещё немного подумав, Северус взял свою волшебную палочку и наложил на него чары, похожие на те, которые иногда использовал, чтобы скрыть худшие из своих шрамов. Такие вещи лучше держать в секрете. Снова натянув рукава, он согнул руку и пощупал скрытый тканью браслет, всё ещё не совсем уверенный, что с этим делать. Если бы он хоть на мгновение задумался о том, что девчонка не забудет о его дне рождения, то предположил бы, что она отправит ему поздравительную открытку с какими-нибудь пожеланиями или что-то в роде того, как она сделала на Рождество. Он никак не ожидал подарка и, конечно, чего-либо подобного. Северус пришёл на завтрак в очень задумчивом расположении духа и почувствовал на себе её взгляд почти с того момента, как вошёл в Большой зал. Заняв своё место, он пробормотал что-то невнятное в ответ на обычное жизнерадостное приветствие Минервы, сосредоточившись на представленных блюдах, стараясь выбрать из них те, которые более-менее не вызовут у него тошноту, а когда решил, что выдержал подходящий интервал времени, рискнул бросить очень короткий взгляд в сторону гриффиндорского стола. Он встретился с ней глазами меньше, чем на секунду, но этого оказалась достаточно, чтобы она одарила его лучезарной улыбкой, которая осветила весь чёртов зал, прежде чем они оба одновременно отвели взгляд. «Ты сведёшь меня в могилу, Грейнджер». И всё же ему стоило больших усилий не улыбнуться в ответ. Он снова сосредоточился на завтраке, чувствуя себя выведенным из равновесия, взволнованным и в то же время необъяснимо счастливым.***
В тот же вечер Северус впервые за много лет принял запоздалое новогоднее решение. Преисполненный почти маниакальной энергии, он прочесал свои покои вдоль и поперёк, собирая все наркотические и психотропные препараты, а также остатки алкоголя, прежде чем довольно жёстко начать очищать заначку. Он избавился от всей выпивки; ему и раньше приходилось бросать пить — не раз с тех пор, как началась война, — но прежде он не испытывал от неё такой зависимости. «Пришло время серьёзно этим заняться», — решил он. Даже спирт, который он иногда использовал в качестве дезинфицирующего средства, был безжалостно вылит в раковину. Северус задумчиво зажал между пальцами маленький пыльный коричневый флакончик, сардонически разглядывая его. Внутри находилось то, чего так боялись Поппи и Дилис; в этой невинной маленькой бутылочке хранилось довольно много чистого качественного героина. Во время самого худшего периода последней войны и её ужасающих последствий это было единственное, что пробивалось сквозь толстый панцирь равнодушия и безысходности, в котором он существовал, то, что могло отвлечь его от боли на грани агонии. По этой причине у него возникало искушение воспользоваться им снова, но он смог себя сдержать. Отчасти потому, что помнил, какой невыносимой потом была ломка, но в основном из-за какого-то странного принципа действия этого наркотика на мозг, который даже он не понимал, и смутного ощущения, что он подведёт веривших в него людей. Поднеся флакончик к свету, он критически изучил его содержимое; вероятно, сейчас героин уже был далеко не свеж, хотя он не знал, есть ли у него срок годности. В конце концов, большинство людей принимали его, как только тот попадал к ним в руки. «Нет, от него надо избавиться!» Он не планировал использовать его вновь и продолжать играть в русскую рулетку. Северус со злостью швырнул склянку на пол и убрал беспорядок с помощью магии, не дав себе ни единого шанса передумать. Остались другие всевозможные вещества. Галлюциногены были также выброшены — они ему больше не понадобятся. В первую войну его Окклюменция была недостаточно сильна, но в этот раз он надеялся обойтись своими силами. Худшие из обезболивающих тоже исчезли; они вызывали привыкание, поэтому рисковать не стоило. Он не мог позволить себе зависеть от чего бы то ни было, даже от химикатов. Северус избавился от некоторых лекарств, к которым его организм вырабатывал резистентность; достаточно высокая доза вызвала бы больше проблем, чем могла устранить. Он сделал паузу, с прищуром рассматривая небольшую коллекцию энергетиков и стимуляторов, начиная от таблеток с кофеином и заканчивая амфетаминами. Ему следовало избавиться от них, но иногда они действительно были нужны. Можно было бы попробовать более мягкое средство, но после нескольких дней без сна и тяжёлой работы ему иногда требовалась пара таблеток, чтобы оставаться в строю, пока у него не появится возможность отдохнуть. Идея была не очень хорошей, особенно учитывая все побочные эффекты, но иной раз у него просто не было выбора. Перебрав их, он положил самые нужные лекарства обратно в коробку, а остальные выбросил. В принципе от антибиотиков можно было не избавляться, поскольку, строго говоря, они не считались незаконными, но он не приобрёл их законным путем. На мгновение закрыв глаза, Северус мысленно перечислил всё, что принимал: эти маленькие таблетки могли вылечить его язву и несколько других мелких проблем, но только в том случае, если они не вступали в реакцию с чем-то другим. Нет, он должен быть полностью чист, чтобы начать их курс, соблюдать осторожность и следить за побочками. Антибиотики вернулись обратно в коробку. Таблетки от кровяного давления должны были стать проблемой теперь, когда он работал над выделением капсаицина для приёма внутрь. Скорее всего, они вызовут у него кашель и, возможно, какие-то другие особенности, о которых он не знал. С другой стороны, инсульт казался более серьёзной угрозой, поэтому необходимые таблетки тоже вернулись в коробку. Однако, от греха подальше, он убрал их на самое дно. Северус медленно достал пару крохотных бутылочек из угла коробки и поднял их, задумчиво разглядывая. «От них тоже желательно избавиться». Было ужасно опасно заниматься самолечением на антидепрессантах, но он не знал, что ещё можно сделать. Они немного помогали, и он точно не мог пойти к маггловскому врачу и рассказать о том, почему у него депрессия, не так ли? Ведь его арестуют и предадут суду в кратчайшие сроки. На самом деле, в волшебном мире не было никаких эквивалентов. Некоторые зелья могли временно выровнять неустойчивое настроение, стабилизировать различные гормоны, химические вещества в мозге и кровотоке, но для этого приходилось пить их чертовски много. В конце концов он решил положить антидепрессанты обратно в коробку, но сократить свою нынешнюю дозу вдвое, а в будущем попытаться найти альтернативу. Закончив проводить ревизию в своём хранилище, он сел и наколдовал диагностические чары, терпеливо и тщательно составляя полную картинку всего, что было не так с его организмом в данный момент, прежде чем отсортировать оставшиеся лекарства. У него накопилось слишком много проблем, чтобы лечить их все; он умер бы от синдрома токсического шока, если бы попытался принимать так много всего одновременно, но в конце концов ему удалось разобраться со всем в порядке тяжести и организовать новый режим приёма лекарств. Он слишком долго относился халатно к своему здоровью, и пришло время как следует взять себя в руки. Наконец, когда время перевалило уже за полночь, Северус переместился в ванную и взмахнул палочкой, наколдовав нестерпимо резкий свет, осветивший его измождённое тело. Затем он увеличил зеркало во всю длину своего роста и разделся. «Возможно, я переоценил свои силы», — насмешливо сказал он себе, изучая отражение; в конце концов, зрелище было не из приятных. Его глаза быстро и равнодушно скользнули по фигуре; слишком худой, он выглядел как жертва голода и был близок к анорексии. Он мог пересчитать свои рёбра и даже просунуть пальцы в промежутки между ними. Его тазовые кости выглядели так, словно вот-вот прорвут кожу, щёки были впалыми, глаза запавшими, а лицо больше походило на череп. И, боже, желтизна его кожи ещё сильнее бросалась в глаза на фоне синяков; желтуха набирала силу, пока его печень пыталась справиться. Слишком много шрамов, но его это не слишком беспокоило. На данный момент у него было не так много свежих ран, и на этот раз ни одна из них не была заражённой, так что их можно было оставить в покое. Что касалось остального… что ж, чем меньше будет сказано о его внешности, тем лучше. Он несколько обиженно посмотрел в глаза своему отражению и медленно покачал головой. Он выглядел таким не из-за худобы или печёночной недостаточности. Слишком много глубоких морщин выделялись на его лице — от стресса, боли, хронического недосыпа и почти постоянного отсутствия поводов для улыбки. Слишком много седых волос — ладно, всего один или два, — но ему было всего тридцать семь, он был слишком молод, чтобы седеть. Чёрт возьми, он легко мог сойти за пятидесятилетнего, возможно, даже старше! И это ещё было не самое худшее. Он ничего не мог поделать со своим носом, который достался ему в наследство от отца. С зубами тоже мало что можно было сделать; он чистил их ежедневно — даже если никто не поверил бы, взглянув на них, поэтому никогда не улыбался открыто, стыдясь своего изъяна. А волосы были вообще безнадёжны… ему никогда не удавалось придать им приличный вид, поэтому он давно оставил попытки, а потом и вовсе перестал о них заботиться. Северус по-прежнему ежедневно принимал душ — ведь он не был бездомным, — но… Тем не менее ему захотелось попытаться хоть сколько-то улучшить свой внешний вид, хотя он не позволял себе думать о том, почему это делает. С мрачной решимостью он принялся за дело. К тому времени, как он добрался до постели, его чувствительные десны кровоточили, кожа головы болела и покалывала, ему уже хотелось напиться, но он чувствовал себя лучше. Без сомнения, результат его трудов долго не продлится, но даже если бы ничего не изменилось, пришло время ему начать немного заботиться о себе. В конце концов, никто другой не будет за него это делать. Кроме того, странным образом он чувствовал себя обязанным сделать это. Подарок на день рождения показал ему, что по какой-то причудливой, извращённой причине Гермионе Грейнджер на самом деле было наплевать на ошибки его прошлого, она просто хотела, чтобы он был в безопасности. Он чувствовал, что должен как-то отплатить ей за это, приложив максимум усилий, чтобы остаться в живых так долго, как только сможет. Ладно, ещё нескольким людям было также на него не наплевать, но только в этой девушке он мог быть абсолютно уверен. Поппи, Минерва, другие его коллеги, которым было не всё равно, — все они были заинтересованы в том, чтобы он продержался достаточно долго и сделал то, что было необходимо; все они нуждались в нём. Вот только ей было нужно совсем другое. Она по-настоящему волновалась за него, поэтому самое меньшее, что он мог сделать в ответ, — это попытаться облегчить её переживания.***
Только в первый день нового семестра, несколько суток спустя, он смог поблагодарить её за подарок, когда Грейнджер, как обычно, появилась в подземельях для их утренней пробежки. Не в первый раз Северус проклинал своё ужасающее отсутствие социальных навыков. Он всегда чувствовал себя чертовски неловко, когда пытался сделать что-то нормальное, например, поблагодарить кого-то за подарок. «Отчасти это из-за недостатка опыта», — предположил он, но, конечно, тот факт, что это была она, тоже не помогал. По крайней мере, он мог списать собственную неуклюжесть на безбожно ранний час. Что-то в её поведении показалось ему необычным, но только по прошествии недели он убедился, что не ошибся. Грейнджер определённо вела себя немного по-другому. Ничего явного, на что можно было бы указать пальцем, но в ней чувствовалась определённая нерешительность, и он был уверен, что она стала наблюдать за ним чаще, чем обычно. Это нервировало его, так как он не мог понять причину. И дело было не только в ней; Уизли стал странно смотреть на него на уроках, а Поттер так вообще вёл себя подозрительно — ну, во всяком случае, больше, чем обычно. Если бы дело было только в Поттере, он бы списал это на переосмысление после их памятного боевого урока, но раз уж все трое вели себя неординарно, тогда лучше было оставаться начеку — мало ли что они могли задумать. Однажды утром после разминки Грейнджер нарушила их обычное молчание, когда Северус, наконец, с некоторой неохотой взял бутылку, оставленную у ближайшего дерева, и открыл её, чтобы сделать глоток. — Боже! Что вы пьёте? — заинтересовалась она. Он взглянул на жидкость в бутылке; та выглядела не особо привлекательно. Напиток был густым и тягучим, не очень аппетитного мутно-коричневато-зелёного цвета, и пах так, словно его зачерпнули со дна какого-то пруда. — Пробную версию. Вы бы назвали это тонизирующим средством для здоровья. Если бы были мазохисткой. — Скажите, что на вкус оно лучше, чем пахнет. Северус отрицательно мотнул головой, позабавленный её реакцией. — На вкус ещё хуже. Если оно сработает, я могу попытаться улучшить вкус, но пока в этом нет смысла. — Что в составе? — спросила она; он протянул ей бутылку, чтобы она могла рассмотреть её содержимое повнимательнее. — Довольно много всего. Включая экстракт чили, — ответил он, втайне довольный её польщённой улыбкой. — Предполагалось, что у меня получится своего рода комбинированное целебное зелье, которое будет лечить более одной проблемы одновременно. Как вы, возможно, заметили, у меня есть из чего выбирать, — сухо добавил он, забирая у неё бутылку и делая ещё один глоток, прежде чем с кислой гримасой закрыть крышку. — Слава богу, есть искусственные подсластители, иначе я бы вообще не смог это пить. — Разве их можно использовать в зельях? Понятно, что вы не имели в виду сахар, но я думала… Поняв, о чём она думает, губы Северуса дрогнули, когда он боролся с улыбкой, изо всех сил стараясь выглядеть безукоризненно серьёзным. — Сахар не подходит, но большинство искусственных подсластителей вполне годятся. Она одарила его совершенно озорной улыбкой, её карие глаза искрились скрытым смехом. — Значит, Антиликантропное на самом деле необязательно должно быть таким ужасным на вкус? Едва удержавшись от того, чтобы прикусить губу, он ухмыльнулся ей. — Нет. К его тайному удовольствию, она начала смеяться; у неё был красивый смех — яркий и жизнерадостный, — и было неожиданно приятно осознавать, что он стал его причиной. — Бедный Люпин! Я сохраню ваш секрет, сэр. — О, не сомневаюсь, — ответил он, не задумываясь, чем заслужил её ещё одну очень довольную улыбку. На волне неожиданного успеха он мягко спросил, когда она отвернулась: — Мисс Грейнджер?.. — Да, сэр? — Почему Поттер так странно себя ведёт на моих уроках? Северус был впечатлён; румянец на её коже едва проступил, прежде чем она почувствовала это и смогла взять себя в руки, и если бы он пристально не следил за ней, то не заметил бы его на её щеках, раскрасневшихся от физических упражнений и холода. Её глаза едва заметно блеснули, но она не сделала попытки прикусить губу, спокойно ответив: — Я не знаю, сэр. «Ха! Она, как всегда, быстро учится». Большинство людей, конечно, не подумали бы, что умение убедительно лгать — это хорошо, но он всегда считал это одним из самых полезных навыков. Сопротивляясь желанию прокомментировать её поведение, он вскинул бровь. — Вы лжёте мне сейчас, не так ли? — Да, сэр, — призналась она, её губы изогнулись в самодовольной ухмылке, которую он оценил. Скорее удивлённый, чем раздражённый, он неопределённо хмыкнул в ответ. — Отлично. Наверное, мне лучше не знать. Посоветуйте ему, пожалуйста, не так наглядно демонстрировать, что его мысли занимает что-то другое. — Конечно, сэр, — согласилась она, поворачиваясь и убегая, прежде чем он смог сказать ей что-нибудь ещё. Северус криво улыбнулся, наблюдая, как она уходит. Грейнджер была достаточно умна, чтобы понять, — он говорил обо всех троих, а не только о Поттере. Что бы ни волновало их всех, хотелось надеяться, что это скоро прекратится, прежде чем неизвестность сведёт его с ума. У него и так было достаточно источников подлинной вины и реальных угроз его рассудку, не хватало ещё и подростковых интриг.