Because I remember, I despair.
Because I remember, I have the duty to reject despair.
I remember the killers, I remember the victims,
Even as I struggle to invent a thousand and one reasons to hope.*
Elie Wiesel.
Февраль, по мнению Северуса, прошёл довольно успешно. Его здоровье постепенно улучшалось, Золотое трио демонстрировало заметный прогресс в способности постоять за себя и меньше действовать ему на нервы. Его своеобразная дружба с Грейнджер становилась глубже, хотя никто другой этого не замечал. Война, казалось, тоже немного утихла; за последние шесть недель его наказали всего один раз, да и то не очень серьёзно. Никаких охотничьих отрядов, никаких нападений, никаких рейдов. Тем не менее он знал, что так долго продолжаться не может, но, несмотря на это, для него стало шоком, когда первого марта всё полетело к чертям. Он узнал об отравлении Уизли после того, как шумиха немного улеглась. Прибыв в Больничное крыло, он обнаружил там целую толпу озадаченных и обеспокоенных коллег, а также гриффиндорцев, наблюдавших за спящим мальчишкой. Включая Дамблдора, что стало очередной неожиданностью, — в последнее время старик избегал его; они не разговаривали тет-а-тет с самого сентября, а в присутствии других — с Рождества. В любом случае это быстро отошло на второй план, потому что всё внимание Северуса тут же переключилось на больничную койку, а точнее — на сидящую на ней девушку, которая аккуратно сжимала руку Уизли и обеспокоенно смотрела на его побледневшее лицо. Выражение её лица резануло его, словно ножом, — такое было невозможно игнорировать, тем более его коллеги тоже это заметили. Так же, как и Поттер, — вот насколько всё было очевидно. Мальчишка смущённо пялился куда-то в сторону с неловкой ухмылкой на губах. Ситуация только усугубилась, когда прибыла мисс Браун, не в последнюю очередь из-за её пронзительных, оглушительных воплей — от которых краска могла слезть со стен, — очевидной ревности и отказа Грейнджер отступить, что грозило перерасти в совершенно безобразную потасовку. В этот момент Северусу отчаянно захотелось застрелиться. «Почему, чёрт возьми, мои коллеги-учителя не могут поговорить о чём-нибудь другом?» Очевидно, отравленный студент был менее интересен, чем бесконечная сага о подростковой тоске и романтике. По крайней мере, его хорошо известный скверный характер дал ему повод прорычать что-то отвратительное и улизнуть. Северус пытался мыслить рационально, но получалось с ограниченным успехом. Он был почти… почти… уверен, что Уизли и Грейнджер никогда не встречались и что между ними ничего не было; он ни секунды не сомневался в том, что они совершенно не подходят друг другу, но… что ж, она пыталась вызвать у него ревность на той рождественской вечеринке, не так ли? Он заставлял её ревновать с тех пор, как начал встречаться с мисс Браун. Северус понятия не имел, что, чёрт возьми, происходит! Но в чём он был уверен, так это в том, что отдал бы всё на свете, чтобы кто-нибудь — особенно она — смотрел на него с такой заботой и страхом его потерять! «Ты ведёшь себя глупо», — твердил он, пытаясь убедить себя в этом. Он знал, что она переживала за него. Он носил доказательство её переживаний на своей руке и видел это в её глазах каждый раз, когда приходил искать исцеления в Больничном крыле; чувствовал это в её нерешительных прикосновениях, когда она пыталась помочь ему. «Она поступила бы точно так же с любым из своих друзей». Логика и разум редко побеждали ревность и обиду, и хотя он знал это лучше кого-либо другого, ему так не хотелось проходить через это снова, беспомощно наблюдая, как та, к которой он испытывал чувства, предпочтёт ему другого. Он достаточно настрадался, будучи тревожным, неуверенным в себе подростком; в тридцать семь лет это, вероятно, стало бы его концом, он, скорее, дошёл бы до самоубийства из-за отвращения к самому себе. Поймав себя на мысли, что, по крайней мере, это был не Поттер, он решил, что с него хватит, и сурово загнал все депрессивные мысли за непробиваемые окклюменционные барьеры, где им было самое место. Помимо этого, имелись гораздо более важные дела, о которых нужно было позаботиться. Пробираясь по тёмным коридорам, Северус в конце концов подошёл к двери, которую искал, и провёл по ней пальцами. Она открылась от его прикосновения, и он столкнулся нос к носу с испуганным третьекурсником-слизеринцем, выходящим из общей гостиной. — Передайте Драко Малфою, что я хочу его видеть, — решительно сказал он. — Да, профессор. С половиной однокурсников в качестве свидетелей Драко не посмеет проигнорировать вызов. Как только он появился, Северус схватил его за запястье и, понизив тон, прорычал: — В мой кабинет. Живо! Если откажешься, я потащу тебя туда силком, и мне всё равно, как это будет выглядеть. Шевелись. Драко нехотя подчинился, не то чтобы у него был большой выбор. Северус удержался от того, чтобы с грохотом захлопнуть за ними дверь своего кабинета, хотя был близок к этому, и повернулся лицом к угрюмо смотрящему на него крестнику, сдерживая гнев, насколько мог. — По праву я должен был бы выпороть тебя так, что ты неделю не смог бы сидеть! — огрызнулся он. — Ты идиот! О чём, чёрт возьми, ты думал?! — Не понимаю, о чём вы говорите, сэр. — Даже не пытайся делать это со мной, или я действительно дам тебе чертовски хорошую затрещину! Трюк с ожерельем провалился, но это была чистой воды глупость, такого «плана» стоило ожидать от какого-нибудь тупоголового хаффлпаффца. Существовал лишь мизерный шанс, что медовуха попадёт к Дамблдору, — на самом деле, зная Слизнорта, шансов вообще не было! Даже если бы вышло так, директор достаточно знает об Алхимии, чтобы распознать яд! — К его собственному большому разочарованию. Это многое бы упростило. — Я не понимаю, о чём вы, — отчуждённо настаивал Драко, и Северус, не выдержав, дал ему пощёчину. Это вызвало у парня шокированный взгляд; прошли годы с тех пор, как кто-то делал с ним что-то подобное. — Драко, ты больше не можешь вести себя как избалованный ребёнок! Это важно! Ты паникуешь и действуешь необдуманно. Что будет, если в результате кто-то погибнет? Ты окажешься в Азкабане, и Тёмный Лорд не потрудится снова проникнуть туда только ради тебя. Твои родители попытаются спасти тебя и поплатятся своими жизнями. Я не смогу тебя защитить. Ты должен быть осторожен! — Ты в любом случае не сможешь меня защитить, — пробормотал он, маска немного сползла; мальчик был в ужасе. Северус покачал головой. — Кто тебе такое сказал? Я всегда так делал. Несмотря на все те глупости, которые ты совершал. Я дал Непреложный обет защищать тебя, Драко. И сделаю всё, что в моих силах, чтобы найти выход из ловушки, в которую мы все попали. Не поддавайся панике. Время ещё есть. — К тебе это отношения не имеет. — Бред сивой кобылы! — категорично ответил он. — Помимо всего прочего, слухи о твоей неудаче уже начинают просачиваться обратно. Я буду тем, кто в конечном итоге прольёт за тебя кровь. — Я никогда не просил тебя подставляться под удар вместо меня! — Тебе и не нужно было просить, Драко. Я твой крёстный. Я был рядом, когда ты родился. Я видел тот единственный раз, когда твой отец плакал. Я знаю тебя всю твою жизнь. Неужели ты думал, что я брошу тебя сейчас, когда ты нуждаешься во мне больше, чем когда-либо? — спросил он более мягко. — Тебе стоило бы знать меня получше. Почему ты обратился за помощью к своей тёте, а не ко мне? Ты тоже считаешь меня предателем? Драко колебался. — Я… Я не знаю, дядя. Обращение почти заставило его улыбнуться; прошло много лет с тех пор, как Драко называл его «дядей Северусом». Конечно, они не были кровными родственниками, но это не имело значения. Ближе Малфоев у него никого не было. Он печально посмотрел на своего крестника. — Я всегда верен тем, о ком забочусь, Драко, а не какому-то видению будущего. Твои родители знают это, и я думал, что ты тоже. Именно поэтому твоя мать в первую очередь пришла ко мне; она знала, что я сделаю всё, чтобы попытаться уберечь тебя. Выслушай меня, пожалуйста, и доверься мне в последний раз. Драко снова засомневался, теперь выглядя по-настоящему уязвимым; наконец он в отчаянии покачал головой и опустился на стул. — Я слушаю. Испытав большее облегчение, чем когда-либо, Северус сел на стул напротив, пристально глядя на него. — Не паникуй. Я знаю, ты напуган, и тебе следовало бы испугаться, но всё не так безнадёжно, как кажется. Я обещаю тебе сделать всё, что в моих силах, чтобы найти другой путь. Ты знаешь меня всю свою жизнь и уже должен понимать, что я хорош в этом деле. Столь опрометчивые поступки ничего не принесут, кроме сопутствующего ущерба, который доставит тебе ещё больше неприятностей. Мы не можем позволить, чтобы кто-нибудь узнал о происходящем, а некоторые уже догадываются… — Поттер и его прихвостни, — выплюнул Драко. — Среди прочих. Вот насколько всё очевидно. Знаю, ты не скажешь, над чем работаешь, и, возможно, тебе не следует этого делать, но я также знаю, что эти неуклюжие попытки отчасти направлены на то, чтобы отвлечь людей от твоего реального плана. Подозреваю, ты работаешь над тем, как заманить наших собратьев в замок, да? Во что бы то ни стало сконцентрируйся на этом! Мы с тобой оба знаем, что ты не способен на убийство. — Почему ты в этом так уверен? Дерзкая юношеская бравада почти заставила его улыбнуться. Даже будучи ребёнком, Драко был таким же. Северус бросил на него довольно ироничный взгляд. — Потому что я тебя знаю. Ты не социопат, Драко, а без какого-либо психического повреждения или ранней травмы в тебе нет тьмы, необходимой для того, чтобы отнять жизнь. У ядов есть своё применение, но как метод убийства это выбор тех, кто не может использовать другие. У тебя нет желания убивать, пока нет, и если мы вместе с твоими родителями найдём выход, ты никогда этого не сделаешь. — У меня нет выбора, — прошептал Драко, снова выглядя испуганным. — Выбор есть всегда — нужно лишь сделать правильный. — Слова, дядя, это всего лишь слова. Ты не можешь мне помочь. — Могу и помогу, даже если только вновь подставлю за тебя спину. У тебя есть время, Драко. Тёмный Лорд на самом деле не хочет рисковать потерей лояльности твоего отца. Люциус — один из его самых ценных сторонников, даже сейчас. Он будет ждать как можно дольше, прежде чем предпринять кардинальные меры, поэтому у тебя ещё как минимум четыре месяца. За это время многое может измениться. А пока я прошу тебя больше не предпринимать опрометчивых решений. Сосредоточься на своём плане, не привлекай внимания, постарайтесь иметь веру. Возможно, всё не так безнадёжно, как кажется. — На чьей ты стороне на самом деле, дядя? — спросил он тихим голосом. Северус лениво гадал, что произойдёт, если он ответит честно. — В этот самый момент — на твоей. Всё гораздо сложнее, чем просто две стороны на выбор. Я делаю всё, что в моих силах. Прошу лишь об одном — жди своего часа и не будь глупцом. Как только его крестник ушёл, Северус наклонился вперёд и положил свою ноющую голову на руки, задаваясь вопросом, сколько из того, что он сказал, окажется ложью. Он сделал бы всё, что мог, чтобы попытаться спасти Драко, но если дело дойдёт до выбора, он не видел никакой возможности выбрать его. Его истинная преданность была связана с Поттером, с лучшей подругой Поттера и, следовательно, в дальнейшем с Дамблдором — хотя эти две привязанности были несовместимы. «Что меня ждёт в конце года?» Если бы он сделал, как его просили, и убил директора… как всегда, его разум отказался от попыток представить кошмар, последующий за этим. Должен быть другой способ, но, чёрт бы его побрал, он пока не видел обходных путей! «Господи, мне нужно выпить». Правда, ему пришлось довольствоваться сигаретой — вероятно, следовало отказаться и от них тоже, но в такие моменты, как этот, трезвость давалась ему с трудом.***
«После отравления Рона опять что-то изменилось», — размышляла Гермиона. Она начала подозревать, что опасения Гарри по поводу Драко, возможно, были верны, так как Снейп казался чем-то сильно обеспокоенным, по крайней мере, это было очевидно для неё, хотя она сомневалась, что кто-нибудь ещё это заметил. Он стал очень раздражительным, иногда даже с ней, но в основном бросался на всех, кто под руку попадётся. В течение недели его поведение становилось всё более невыносимым, после чего он полностью потерял самообладание на последней тренировке и сорвался на Рона, который был его партнёром в тот раз. Гермиона в шоке, постепенно перерастающем в ужас, наблюдала, как её друг оставил любые попытки сопротивляться и просто пытался защитить себя. Снейп выглядел по-настоящему разъярённым и, судя по всему, больше не сдерживался. — Мы должны это остановить, — с беспокойством сказал Гарри. — Эм-м… есть идеи, как? Кажется, я только что слышал, как Рону сломали нос. Закусив губу, она медленно кивнула и сосредоточилась; это было бы невозможно за пределами Выручай-комнаты. Температура резко упала. Раньше Снейп тоже использовал такой метод, чтобы положить конец их поединкам, когда всё выходило из-под контроля, но она попробовала добиться более сильного эффекта. На стенах начал образовываться лёд, из её рта стали вырываться облачка пара, а Гарри приглушённо вскрикнул рядом с ней. Она отругала саму себя — прошлой ночью Снейп очень поздно вернулся в школу и едва мог ходить; у него даже случился припадок, чего не было уже долгое время. Его кровообращение и так было достаточно плохим даже в лучшие времена, а после такого тяжёлого вызова этот леденящий холод, должно быть, причинял ему очень сильный дискомфорт. Его шипящий выдох сквозь стиснутые зубы только подтвердил её догадку. Он всё еще выглядел разозлённым, но не так сильно, как раньше, возможно, потому что трудно сердиться, когда ты дрожишь так сильно, что зуб на зуб не попадает. — Простите, сэр, я немного перестаралась, — осторожно сказала она. — Кажется, Рон ещё не готов к такого рода испытаниям. Его губы скривились, когда он посмотрел вниз на Рона, который теперь сидел и вытирал рукавом окровавленный нос. Температура снова начала повышаться, возвращаясь к норме, но дрожь Снейпа не утихала. — Безусловно, это правда, — проговорил он наконец холодным тоном. Гермиона уставилась на него, задаваясь вопросом, что происходит. Покачав головой, он быстро оглядел комнату, выглядя усталым, когда часть гнева начала стихать. — На сегодня мы закончили, — коротко бросил он и вышел, не сказав больше ни слова, оставив трёх озадаченных подростков пялиться друг на друга. — И что, чёрт возьми, это было? — нарушил тишину Гарри. — Понятия не имею, — утомлённо сказала она, подходя к Рону, присаживаясь рядом с ним и доставая свою волшебную палочку. — Насколько я знаю, он мог быть пьян или что-то в этом роде. Всю неделю он был сам на себя не похож. Прошлой ночью его сильно ранили, но он всё равно крайне странно себя ведёт. Стой спокойно, Рон, сейчас будет больно. — Ладно, а как вам такая идея, — прогундосил Рон, после того как девушка вылечила его нос, слегка поморщившись. — Мы с Гермионой обо всём поговорили и решили остаться друзьями. А Снейп вообще в курсе? — Что? — тупо спросила она. Гарри моргнул. — Эм-м… Хорошая мысль. — О чём вы? — Ну смотри, у Снейпа нет причин придираться к Рону. Особенно, если я нахожусь в комнате, где он в принципе имеет полное право задать мне трёпку. Я думаю… — Гарри потёр затылок и криво усмехнулся, выражая что-то среднее между удивлением и недовольством. — Похоже, он ревнует. — Глупости, — пренебрежительно парировала она. — Как будто он стал бы заниматься такой чушью. — Ладно, пусть так, но я разговаривал с Кэти на прошлой неделе после тренировки по квиддичу. Ты знаешь, что Маклагген весь январь отбывал наказания у Филча? Снейп всё подстроил — он выдумывал ему отработки без какой-либо реальной причины. На каждом уроке ЗоТИ он снимал с него баллы. Подозреваю, Рона теперь ждёт то же самое. — Да ладно тебе… — Серьёзно. — Это на самом деле правда о Кормаке? — нерешительно спросила она. Маклагген, казалось, наконец понял намёк, так как она избегала его с начала семестра. К счастью, теперь она с ним даже не пересекалась. Гарри кивнул, ухмыляясь. — Ага. Спроси кого-нибудь из его однокурсников, если хочешь. Они все очень злы на него, потому что из-за него Гриффиндор лишился стольких баллов. Снейп, конечно, ублюдок, но им приходится видеть Маклаггена гораздо чаще, чем Снейпа, а он никому из них не нравится. — И что мне делать? — жалобно спросил Рон. — У меня нет времени на отработки, дел и так невпроворот, да и… чёрт, оказывается, он очень силён, а по виду и не скажешь. Не могу же я просто подойти к Снейпу и сказать ему, что не собираюсь встречаться с Гермионой. — Эм-м… Без понятия. — Гарри искоса глянул на неё. — Гермиона, не могла бы ты… как-нибудь… невзначай упомянуть об этом в разговоре со Снейпом? — Ты что, совсем рехнулся?! О чём, чёрт возьми, нам нужно было бы разговаривать, чтобы это всплыло? — вспылила она, но раздражение тут же перекрыло внезапное веселье. — Здравствуйте, профессор Снейп, я хотела бы поговорить с вами о моём последнем эссе о различных типах защитных чар, и, кстати, я не встречаюсь с Роном Уизли, так что не могли бы вы перестать к нему цепляться? — Неудивительно, что, по словам Снейпа, гриффиндорцы якобы ведут себя очень топорно, если мы не можем придумать ничего получше, — парировал он с усмешкой. — Ой, заткнись! Думаю, вы придаёте этому слишком много значения. Ему никогда не нужна была причина, чтобы придираться к вам двоим. Прежде никто из нас никогда ему не нравился. А теперь Дамблдор приказал ему оставить Гарри в покое, поэтому он вымещает злость на Роне. — А как же Маклагген? — Он невероятно раздражающий самовлюблённый болван! Кроме того, разве не ты мне рассказывал, как его чуть не стошнило на Снейпа прямо на рождественской вечеринке? Я бы тоже взъелась за такое. «Жаль, что я этого не видела». — Да, но это очень странное совпадение, не так ли? Он совершенно случайно нацелился на парня, с которыми ты была каким-то образом связана? — Чушь, — твёрдо повторила она. — Если бы это было правдой, он бы точно так же преследовал тебя. На четвёртом курсе все думали, что мы пара, и, видит бог, Снейпу никогда не нужна была причина, чтобы придираться к тебе за что бы то ни было. Кроме того, я никогда не гуляла с Роном, и вся школа наверняка знает о нём и Лаванде. — Хорошая попытка, — мягко сказал ей Гарри. — Снейп был в Больничном крыле, помнишь? То, как ты вела себя с Роном легко можно было неправильно понять. Половина учителей была в восторге от того, что ты беспокоишься о нём. Готов поспорить на свою «Молнию», что я прав. Видишь, насколько я уверен? — Мне не нужна твоя «Молния», — парировала она, её разум лихорадочно работал, когда она пыталась вспомнить, вёл ли Снейп себя по-другому на этой неделе — вредность и вспыльчивость не в счёт, он часто был таким. Трудно было сказать, ведь они почти не общались. — Только потому, что ты во что-то веришь, Гарри, ещё не означает, что это правда. С чего бы ему ревновать меня к Рону? — Ну спасибо, — кисло сказал Рон, прежде чем ухмыльнуться, увидев выражение её лица. — Расслабься, я знаю, что ты имела в виду. Не думаю, что он ревнует конкретно ко мне, скорее, его бесит, что я нахожусь рядом с тобой. — Это всё равно не объясняет, почему он не нацелился на Гарри. Сомневаюсь, что Снейп читает «Ведьмополитен», но он, должно быть, слышал сплетни. Об этом даже в «Пророке» писали. — Дай ему время, то ли ещё будет, — печально сказал Гарри. — Вероятно, он упечёт нас обоих в больницу, тебе придётся приходить к нам и сидеть у наших коек, за что он ещё больше нас возненавидит, и это превратится в порочный круг… — Хватит, Гарри. Замолчи.***
На следующее утро Гермиона спускалась в подземелья в дурном расположении духа. Она практически не выспалась и, честно говоря, уже начала уставать от непонятного поведения Снейпа. Если что-то выводило его из себя, то она была ни в чём не виновата! И, конечно, Рон не заслужил тот удар по лицу — по крайней мере, на этот раз. Самого Снейпа, казалось, даже отдалённо не волновала нехарактерная для неё молчаливость; он как будто вообще этого не замечал, что раздражало её ещё сильнее. Наконец, когда они уже позанимались и вернулись в замок, она нарушила молчание, уже произнося слова, но зная, что совершает ошибку: — Сэр, могу я спросить вас кое о чём? — и, не дожидаясь его обычного саркастического ответа, продолжила: — Зачем вы ранили Рона на прошлой тренировке? Он одарил её невозмутимым взглядом. — Это была драка. Чего вы ожидали? — Ожидала, что вы не сломаете ему нос и не зайдёте так далеко. Мы ещё не настолько опытные бойцы. — И такими темпами никогда ими не станете. — Я не глупа, сэр, и могу отличить тренировочный бой от безжалостного избиения. Хотелось бы знать почему? Что такого сделал Рон? Чем он вас так разозлил? Снейп упорно избегал её взгляда и пожал плечами. — Не знал, что для этого мне нужна причина. — Она сосредоточилась на его затылке и смотрела так пристально, как только могла, зная, что он чувствует её взгляд и что ему это не нравится. Наконец он вздохнул. — Ничего. Он ничего не сделал. Вы довольны? — Я в восторге, — язвительно ответила она. — Такое может повториться? Он немного смешался, явно испытывая неловкость. — Нет. — Всё ещё не глядя на неё, он сухо признал: — Я потерял самообладание. — Я заметила, — в тон ему ответила она. Снейп был хорошим слушателем, и она не раз открывалась ему, но он никогда не отплачивал ей той же монетой. Она получила некоторое представление о его мире, увидела его лабораторию и так далее, но он не хотел откровенничать. Кроме того… она провела большую часть прошлой ночи, обдумывая странную теорию мальчиков, и та начинала казаться ей немного менее странной, но Гермиона не могла придумать способ затронуть эту тему, который не привёл бы к её долгой, мучительной смерти. Если только… Стараясь говорить как можно непринуждённее, она осторожно сказала: — Ну, я была бы вам признательна, сэр. Думаю, Лаванда предпочла бы, чтобы её парень возвращался с «дополнительных занятий» более-менее целым. Снейп напрягся. Совсем чуть-чуть, если бы она не наблюдала за его реакцией, то не заметила бы этого. Повернувшись к ней, он усмехнулся. — С чего вы взяли, что одна из моих жизненных целей — сделать мисс Браун счастливой? — В Гриффиндорской башне намного тише и спокойнее, когда она всем довольна, — ответила Гермиона, старательно думая о тумане, чтобы скрыть шок, охвативший её разум. Это крошечное вздрагивание было равносильно крику от кого-либо другого. «Ну ни фига себе!» — Полагаю, забота о спокойствии гриффиндорцев должна стать очередной моей целью? Что-нибудь ещё? — Нет, сэр. Не тогда, когда вы в таком настроении, — возразила она, увидев двойную вспышку гнева и что-то похожее на благодарность в его глазах. Он явно знал, что сейчас ведёт себя как неразумный ублюдок, но в то же время выглядел таким вымотанным и напряжённым, что ей трудно было долго на него злиться, особенно учитывая, что, похоже, мальчики были абсолютно правы насчёт ревности. — Вы ведь знаете, что можно разговаривать с людьми, вместо того чтобы постоянно всё подавлять в себе, да? Его взгляд помрачнел, не столько от гнева, сколько от горечи. — Вы сами не понимаете, что несёте. — Возможно, но только потому, что вы ничего мне не рассказываете! — Это не имеет к вам никакого отношения. Достаточно, мисс Грейнджер. — Его тон ясно давал понять, что разговор окончен. Вздохнув, Гермиона сдалась; ей всё равно будет о чём подумать. — Да, сэр.***
Тем же утром первым уроком у неё по расписанию шла История магии, затем было «окно», а значит она могла хорошенько поразмыслить над ситуацией. Первоначальной реакцией было чисто подростковое ликование (которое втайне её позабавило); пронзительный голосок в её голове торжествующе кричал: «Я ему нравлюсь!!!» Потребовалось некоторое время, чтобы преодолеть себя, слегка успокоиться и по-настоящему задуматься. Гермиона всё ещё не была полностью уверена, но это казалось весьма вероятным; ревность действительно объясняла большую часть странного поведения Снейпа, как на вечеринке у Слизнорта, так и его гнев на Рона. Даже мальчишки думали, что в этом что-то есть. Дилис не единожды заверяла её в этом, но у портрета явно были свои планы. Она не могла отрицать, что была счастлива такой возможности, но это не сильно облегчило её замешательство. Все её сомнения в целесообразности данных чувств никуда не делись; в конце концов, психика этого мужчины была сильно повреждена. Однако это либо разрешится само собой, либо нет; сейчас нужно было рассмотреть два других важных вопроса. Для начала «почему?», а затем «что теперь с этим делать?» «Почему» было сложным вопросом. Несмотря на уверения всех её друзей, Гермиона никогда не считала себя по-настоящему привлекательной, если только она не прилагала для этого многочасовых усилий. Она прекрасно знала, что большинство парней отпугивал её интеллект. По сути, для кого-то вроде Снейпа это наоборот было несомненным плюсом, и тем не менее… Она была одержимым книжным червём. «Как и он сам», — напомнила она себе с лёгкой улыбкой, но основная проблема от этого не менялась. Она с завидной регулярностью действовала ему на нервы… начиная с самого первого урока Зельеварения. Они вроде бы стали друзьями, во всяком случае вели себя по-дружески большую часть времени. Она с удовольствием общалась с ним, зачастую легче, чем с кем-либо другим. Однако можно было только догадываться, что Снейп извлекал из их странной дружбы, и она не собиралась даже пытаться строить догадки о Лили — по крайней мере, пока. Лучше всего было сначала попытаться разобраться с остальным, если она сможет. Касательно их сегодняшнего утреннего разговора… ну, по правде говоря, она понятия не имела, что об этом думать. Даже если она решит «закрыть глаза» на все его психотравмы… Бог знает, что говорилось в школьных правилах об отношениях между учителем и учеником или в законах волшебного мира. Да, она стала совершеннолетней, но никто никогда не объяснял ей, что это значит для ведьмы. В любом случае Снейп был полукровкой; он мог придерживаться более маггловского этического кодекса, и разница в возрасте, вероятно, беспокоила бы его больше, чем чистокровного. Она даже представить себе не могла, какой возникнет хаос, если кто-нибудь об этом узнает, даже чисто на социальном уровне. А уж если слух дойдёт до Волдеморта, то Снейпу не жить. Пожиратели Смерти не станут церемониться с любителем грязнокровок, особенно если вышеупомянутая грязнокровка была лучшей подругой Гарри Поттера. И если не обращать внимания на все эти огромные проблемы, то она всё ещё не знала «что теперь с этим делать». Ад замёрзнет, прежде чем она сможет приблизиться к нему при любых обстоятельствах; у неё никогда не хватит на это смелости! И, к своему стыду, она была совершенно неопытна в такого рода делах… Виктор сам подошёл к ней, а не наоборот. Для того, чтобы пригласить Кормака на свидание, ей было достаточно поздороваться с ним и подождать, пока он перестанет говорить о себе, а затем упомянуть вечеринку — всё остальное его раздутое эго сделало за неё. Они с Роном никогда не флиртовали, что, вероятно, было к лучшему, но она не имела ни малейшего представления о том, как дать мужчине понять, что он ей нравится. То, о чём (как она слышала) говорили другие девчонки — смеяться над его шутками, встряхивать перед ним волосами и так далее — звучало просто жалко и, конечно, не впечатлило бы Снейпа. Назревала большая проблема, она сильно сомневалась, что он сам сделает первый шаг. Если отбросить профессиональную этику, Снейп был таким пессимистом, что никогда бы не поверил во взаимность своих чувств — зато она верила, в конце концов, она была далеко не такой циничной и подавленной, как он. Кроме того, она сомневалась, что у него было много опыта в таких вещах; он был слишком нетерпелив и раздражителен для такого рода забав. Знать, что у неё есть шанс, каким бы ничтожным он ни был, было, безусловно, замечательно, но ей придётся проявлять осторожность, чтобы не потерять голову, когда она увидит его в следующий раз. Пока между ними ничего не могло произойти, не подвергая его ещё большей опасности и не обрушивая Ад на них обоих. Даже без войны ни один из них в любом случае не был особенно социально приспособлен. Во всяком случае, сейчас она была ещё более сбита с толку и фаталистична, чем тогда, когда думала, что её чувства совершенно безответны.***
На следующий день Северус окончательно вышел из себя. В тот же вечер он проследовал в кабинет Дамблдора и настоял, чтобы старик поговорил с ним. Директор уже долгое время избегал его, с каждым днём это становилось всё более очевидно — фактически с октября месяца — с того самого инцидента с проклятым ожерельем. И с него было достаточно! Дамблдор предложил им выйти прогуляться по территории — хотя это совершенно не помогало его мрачному настроению, — но он предположил, что таким образом Дилис и Финеас хотя бы не смогут их подслушать. По крайней мере, на улице не шёл снег или дождь, но было чертовски холодно. — Чем вы занимаетесь с Поттером во время ваших… приватных встреч? — наконец спросил он, нарушая затянувшуюся паузу. Обсуждать это не особо хотелось, но его действительно очень интересовал ответ. Вчера Поттер пропустил ещё одну тренировку, потому что был занят встречей с директором, и хотя он думал, что Грейнджер, возможно, скажет ему в конце концов, если он спросит об этом, он не хотел давить на неё и заставлять её раскрывать секреты. — В чём дело, Северус? — ответил вопросом на вопрос Альбус. — Интересуешься, чтобы знать, когда назначать ему отработки? Скоро мальчик будет проводить на них больше времени, чем на свободе. «Если бы я мог придумать другую правдоподобную легенду, я бы её использовал», — подумал он про себя. Нелегко было встретиться со студентом — или тремя студентами — наедине. Поскольку он не мог этого сказать, то вернулся к одному из своих старых аргументов. — Он снова ведёт себя, как его отец, — с презрением выплюнул Северус, хотя на самом деле уже не верил в это. — С виду он, пожалуй, вылитый Джеймс, но в глубине души больше похож на свою мать, — безмятежно сказал Дамблдор, и Северус подавил насмешливое фырканье. «Нет, это не так. К счастью, он более снисходителен, чем любой из его родителей. Хотя у парня действительно характер матери, что не очень хорошо». — Я провожу время с Гарри, потому что мне нужно обсудить с ним некоторые вопросы и сообщить ему информацию, пока не стало слишком поздно. — Информацию… — медленно повторил Северус. «Финальный этап плана?» Недавно он задавался вопросом, а был ли он вообще у Альбуса. Позволить себя убить казалось очень плохой стратегией. — Ты доверяешь ему… но не доверяешь мне. «Хотя именно мне придётся за всё расплачиваться». — Вопрос не в доверии. Мы оба знаем, что жить мне осталось недолго. Я даю мальчику важные сведения, которых ему будет достаточно для того, чтобы сделать самое необходимое. «С каких пор Поттер стал просто «мальчиком»?» — с подозрением обратил на это внимание Северус, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок. Ему это очень не понравилось. — И почему же я не могу хранить эту информацию? — вкрадчиво спросил он. — Я предпочитаю не складывать все яйца в одну корзину. В особенности если эта корзина так часто болтается на руке Лорда Волдеморта. В нём мгновенно вспыхнула ярость. — Я выполняю твой приказ! — прорычал он. «Меня никогда не благодарили, редко признавали, но вы все давно бы уже облажались, если бы не я!» — И делаешь это чрезвычайно хорошо, — покровительственно сказал старик. Руки Северуса сжались в кулаки, ногти впились в ладони. — Не думай, что я недооцениваю постоянную опасность, которой ты себя подвергаешь. — «Чушь! Ты понятия не имеешь, через что я прохожу! И никогда не хотел этого знать!» — Сообщать Волдеморту ценную информацию, при этому утаивая главное — эту работу я бы не доверил никому, кроме тебя. — «Это тоже чушь собачья! У тебя нет выбора. Никто другой не может этого сделать, иначе ты бы давным-давно избавился от меня, так или иначе». Теперь он всерьёз разозлился. — И всё же ты гораздо больше доверяешь мальчишке, который абсолютно не преуспел в Окклюменции, чья магия посредственна и который имеет прямую связь с разумом Тёмного Лорда! — Волдеморт боится этой связи. Не так давно он испытал на себе, что для него значит тончайшая связь с разумом Гарри. Он пережил боль, которой никогда не испытывал. Я уверен в том, что он больше не сделает попыток завладеть его сознанием. Только не таким способом. «Что ж, хоть одна хорошая новость…» Ему снились кошмары о том, что произойдёт, если Тёмный Лорд обнаружит, что он учит Поттера защищаться. — Я не понимаю. — Искалеченная душа Лорда Волдеморта не может вынести тесную связь с такой чистой душой, как у Гарри. Для него это всё равно, что лизнуть языком замороженную сталь или сунуть руку в горящее пламя. — Души? — он прервал его, задаваясь вопросом, не сошёл ли старик с ума окончательно. — Мы говорили о разуме! — Это совершенно разные вещи. Северус не верил, что возможно захватить чужую душу. Испортить её, повредить — да, но не владеть ею. — В случае Гарри и Лорда Волдеморта, это одно и то же. Северус тупо уставился на своего работодателя; он понятия не имел, о чём говорил Дамблдор, но, честно говоря, это звучало не особенно разумно. «Не говорите, что он сошёл с ума так же, как Тёмный Лорд…» Дамблдор огляделся по сторонам, убеждаясь, что они всё ещё одни на краю леса. — После того, как ты убьёшь меня, Северус… «Ты бросишь меня на произвол судьбы, меня будут ненавидеть все, кого я знаю, если моё здравомыслие — моя душа — вообще это переживёт». Дрожа от ярости, он выдавил сквозь стиснутые зубы: — Ты отказываешься сообщить мне детали плана, но всё же рассчитываешь, что я окажу тебе эту услугу. Ты привык многое принимать как должное, Альбус! — «И всегда так делал». — Ты не допускал, что, возможно, я могу передумать?! — Пустые слова; у него не было выбора, и они оба это знали, но его чертовски тошнило от собственного бесправия. — Ты дал мне слово, Северус. «Однако ты не веришь моему слову, старик, не так ли? Я вижу страх в твоих глазах. Даже сейчас ты не веришь, что я на твоей стороне, и я никогда ничего не смогу сделать, чтобы доказать тебе обратное. Я всегда буду для тебя просто Пожирателем Смерти». — Раз мы заговорили об услугах, которые ты мне должен, полагаю, ты согласился присматривать за нашим молодым слизеринским другом? Его самообладание окончательно лопнуло. — Он тебе не друг, и я ничего тебе не должен, Альбус! Разве ты когда-либо что-нибудь давал мне, за что я должен расплачиваться? Не моя вина, что так много представителей моего факультета презирают тебя! Я сказал тебе летом, что Драко меня не послушает. Я говорил об этом в октябре. У него нет веры в то, что я смогу защитить его, да и зачем ему это? Что прикажешь делать? Я слепо блуждаю в темноте, хожу по острию ножа, не имея ни одного факта и ни малейшего представления об истине. После того, как я убью тебя, ты говоришь? Прекрасно! Скажи мне, что произойдёт потом? Орден посчитает меня предателем и убийцей. Мне дадут пост директора школы, полной волшебников и ведьм, которые ненавидят меня! Если мне не удастся подчинить их силой, я, в свою очередь, буду убит. Тем временем ты делишься секретной информацией с несовершеннолетним мальчишкой с почти таким же количеством психологических проблем, как и у меня, бог знает с какой целью! Ты дурак, если думаешь, что он сделает что-нибудь после твоей смерти, кроме как попытается убить меня! Так скажи мне, Альбус, что происходит?! Глаза старика напоминали осколки ледяного голубого пламени. — Ты был бы мёртв, если бы не я, Северус. — И без меня мир стал бы намного лучше. Мне это доходчиво объяснили в шестнадцать лет. Я точно знаю цену своей жизни для вас, Дамблдор, не беспокойтесь об этом. Сердитый или нет, директор не мог смотреть ему в глаза. Дрожа от гнева, Северус отвернулся; желчь обожгла его горло, а голова раскалывалась от резко подскочившего давления. — Хорошо, — сказал он наконец холодным отстранённым тоном, позволяя прохладной темноте окклюменционного щита погасить в нём все эмоции. — Храните свои секреты. Орден всё равно будет слепо следовать за вами, несмотря ни на что, — пока я не отниму это у них. Да будет так. Не знаю, чего вы надеетесь достичь, но вряд ли в этом есть что-то новое для меня, не так ли? Как вы заметили, я дал вам своё слово, и я его сдержу. «Если только не произойдёт чудо, и я не придумаю выход». — У тебя нет выбора, — столь же равнодушно сказал Дамблдор. — Ты связан Нерушимой клятвой. Северус плюнул на мёрзлую землю у ног своего работодателя, потому что — либо это, либо он бы его ударил. «Боишься, что тебе нужно полагаться на слизеринца, не так ли, старина? Я не гриффиндорец, так что, очевидно, мне нельзя доверять. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что ты так же предубеждён, как и другой мой Хозяин? Ты когда-нибудь задумывался о том, чего мне это стоит? Или ты никогда не думаешь о том, что у меня тоже есть чувства?» — Верно, — устало сказал он, поскольку его гнев угас. «Чёрт возьми, мне нужно больше, чем это! Я не смогу пройти через это в одиночку!» Отвернувшись и не сказав больше ни слова, Северус ушёл в темноту; он брёл по снегу ко входу в подземелье, его плечи поникли под почти физической тяжестью всего, о чём он пытался не думать.***
«Бессонница» было одним из самых ненавистных Северусу слов во всём английском языке, поскольку его довольно часто употребляли, но практически никто не понимал его истинного смысла. Зачастую люди шутили по этому поводу; они думали, что из-за того, что однажды ночью им было трудно заснуть, они страдали бессонницей. Безмозглые подростки хвастались друг перед другом, что у них бессонница, хотя на самом деле они намеренно не спали; почему-то они думали, что переутомляться — это круто и даёт им повод вести себя как маленькие строптивые ублюдки. Реальность была жестока. Больше всего на свете Северус хотел просто нормально выспаться, но не мог. Растянувшись на спине на своей кровати, он уставился в потолок при странном, не поддающемся определению тусклом освещении, характерном для подземелий; его глаза зудели от сухости и горели от усталости. Всё его тело казалось тяжёлым, переутомление давило на него почти физическим грузом. «Спор с Дамблдором был ошибкой», — устало сказал он себе; ему вообще не следовало настаивать на разговоре. Он знал, чем это обернётся. Директор не доверял ему и считал его подонком; ему не нужно было слышать это в очередной раз. Медленно моргая, он вздохнул; на самом деле так ему и надо. За все эти годы он так и не научился оставлять всё как есть, это отдавало таким же мазохизмом, как ковыряние в свежей ране. Какая ему польза от того, что он снова столкнулся с реальностью? Следовало просто продолжать не думать об этом. «Чёрт бы побрал проклятого Дамблдора! Как будто это убило бы его, если бы он дал мне хоть какую-нибудь зацепку». Северусу даже не нужна была надежда; он давным-давно смирился с неизбежностью смерти. Он просто не хотел умирать с клеймом предателя. Всего одного человека на его стороне было бы достаточно, но у него никогда никого не было — не полностью, не до конца, насколько он помнил. И снова его мысли вернулись к лаборатории пару недель назад и тому довольно странному разговору с Грейнджер. Тогда был первый раз за долгое время, когда он по-настоящему вспомнил о своих родителях… Эйлин Принц была эмоционально закрытой, склонной к унынию женщиной; даже в своих самых ранних смутных воспоминаниях он не мог припомнить, чтобы когда-либо видел её улыбку без тени печали на лице. В ней было что-то изношенное, что-то безнадёжное. Возможно, поэтому она никогда не рассматривала своего сына как благословение свыше. Она никогда не говорила, что любит его, и не пыталась защитить — но, даже будучи маленьким мальчиком, Северус понимал, что это было не потому, что она не хотела, а потому, что не могла. Большую часть своего раннего образования он получил от неё, но, опять же, во многом его личность сформировали суровые жизненные обстоятельства. Притяжение к Тёмным искусствам появилось у него уже в детстве; он научился читать, используя старую и довольно тёмную книгу заклинаний; в течение многих лет единственными книгами, к которым у него имелся доступ, были другие, уже более опасные тёмномагические фолианты, которые его мать унаследовала от своей семьи. Ввиду бедности они просто не могли позволить себе ничего другого. В то время, пока другие дети читали сказки и детские стишки, Северус узнавал о сглазах, порчах и проклятиях. Мать рано научила его читать и писать; она знала, что ему понадобится быстрая смекалка и хорошие умственные способности, чтобы перекрыть недостатки своего происхождения. На самом деле Северус долгое время не использовал магию, хотя она проявилась примерно в то время, когда он научился ходить, ещё до того, как научился говорить; даже тогда часть его понимала, что лучше не показывать это открыто. Таким образом в детстве он получил довольно странную смесь маггловского и волшебного воспитания — причём одно чётко отделялось от другого — в отличие от большинства полукровок. В те моменты, когда его отец был рядом, они жили строго по-маггловски; только когда он отсутствовал, Эйлин могла учить своего сына колдовать. В то время его это возмущало, но теперь, оглядываясь назад, Северус понимал, какое преимущество дало ему такое детство. Он научился выживать в любом мире и перемещаться между ними гораздо легче, чем это удавалось большинству волшебников, научился сливаться с толпой. Выживание было главным уроком, который преподал ему отец. Тобиас Снейп был отчаявшимся, вспыльчивым мужчиной, конфликтующим практически со всеми. Снейпы жили в бедности; родня его отца никогда не была богатой, но какое-то время они достаточно неплохо ладили, и в его самых ранних воспоминаниях не было так много тьмы. Но даже тогда у Снейпа-старшего уже имелись проблемы с алкоголем. С годами он, естественно, превратился в безнадёжного пьяницу, но в те времена запои были редкостью. А потом завод и ткацкая фабрика закрылись. Северус слабо улыбнулся в полумраке и покачал головой. Ни один волшебник и, возможно, даже некоторые магглы не смогли бы понять, какое влияние могла оказать такая, казалось бы, мелочь. Почти все жители городка работали там, и теперь все они резко стали безработными. Никто из них не мог себе позволить ездить на работу, в те годы автомобили были только в самых богатых семьях. Практически за одну ночь район, где он жил, скатился из низкого, но приемлемого уровня жизни в полную нищету. Это сломило его отца. Внезапно Тобиас стал неудачником, как в своей карьере, так и в исполнении обязанностей главы семьи. Если бы он был менее горд, то мог бы позволить своей жене зарабатывать с помощью магии, но… он был типичным представителем чрезмерно спесивого рабочего класса. Тобиасу никогда не нравилось быть женатым на ведьме, и он быстро впал в горькую обиду, вымещая на ней гнев и всё своё разочарование жизнью, потому что у него больше не было другой цели. Северус вспомнил, как сначала смотрел на по-настоящему шокирующие сцены домашнего насилия с детской покорностью, а позже с такой же покорностью принимал то, что насилие было обращено против него. Он ничего не мог сделать, чтобы остановить это, и, даже будучи маленьким мальчиком, понимал, что плач или мольбы только усугубят ситуацию, — он извлёк этот урок из ошибок своей матери. Касаемо того, почему она никогда не использовала магию, чтобы защитить себя или своего сына… ему потребовались годы, чтобы разобраться с этим. В то время он ненавидел её за слабость, за то, что не вытащила их семью из бедности, за то, что не боролась за него так, как матери должны бороться за своих детей. Он знал, что Эйлин никогда не была сильной, и подозревал, что в детстве с ней тоже плохо обращались, и у неё просто не хватило сил и духа противостоять мужчине, о котором она, по-видимому, когда-то заботилась. Северус предполагал, что люди были бы потрясены, услышав историю его детства, но в контексте того времени и места все это казалось в целом… нормальным. Он был не единственным ребёнком, подвергавшимся избиению дома или даже на улице. Это было нехорошо, но это было, и ты либо учился это переживать, либо позволял этому сломать тебя. Если он и был благодарен судьбе за что-то, так это за то, что не стал таким же, как его отец, — злобным, мелочным ублюдком, хотя он знал, что может быть тем ещё мерзавцем, но никогда не был настолько плох. Наблюдая за домашним насилием и будучи его жертвой, он никогда не испытывал желания заниматься рукоприкладством, никогда физически не издевался на кем-то слабее себя, кроме как по прямому приказу Волдеморта. Он также не был буйным пьяницей, и в состоянии алкогольного опьянения, скорее, уходил глубоко в себя. У него никогда не было склонности к изнасилованиям и, чтобы избежать участия в оргиях Пожирателей Смерти, ему даже пришлось солгать Тёмному Лорду и сказать, что у него импотенция. Гораздо лучше терпеть насмешки своих собратьев, чем быть вынужденным насиловать какого-нибудь бедного мужчину или женщину, даже если это означало, что иногда он оказывался на их месте. Северус не знал, почему он никогда не воспринимал сексуальное насилие как нормальное явление, но помнил, как впервые увидел, как его отец нападает на мать; ему было не больше трёх или четырёх лет. Он был слишком мал, чтобы понять, что происходит, но даже тогда у него появилось непреодолимое чувство, что это было что-то очень, очень неправильное, что его отец каким-то образом извращает то, что должно было быть хорошим. Откуда взялась эта идея, он не мог сказать, но сейчас был благодарен за неё. С годами он мог стать монстром, но у него всё ещё была черта, которую он не мог пересечь. Северус бесстрастно подумал о своих родителях, как о паре, и покачал головой. Он понятия не имел, почему они вообще поженились. Тобиас знал, что Эйлин была ведьмой до того, как они вступили в брак, и она забеременела только через несколько лет после свадьбы, так что это оставалось для него загадкой. Учитывая отношение его отца к магии, он не мог понять, как они вообще могли влюбиться друг в друга, и, конечно, к тому времени, когда он стал достаточно взрослым, чтобы что-то помнить, у них не осталось никакого притяжения друг к другу. Он ничего не узнал от них о нормальных человеческих отношениях. А потом они умерли, когда ему было всего шестнадцать. Ему никогда не нравилось вспоминать о тех временах. Он приехал домой на лето, уже зная, что потерял Лили, что она больше не простит его, как бы сильно он ни старался, и вошёл в дом. Его встретила холодная тишина, момент внезапного страха и ужасающий запах трупного разложения. Он нашёл их обоих в гостиной, мёртвыми. В течение пары недель вся его жизнь развалилась на части. Маггловские полицейские объяснили ему, что произошла утечка угарного газа. Они оба отравились. В то время он принял это за правду, слишком ошеломлённый, чтобы делать что-либо ещё; только несколько лет спустя он догадался об истине. Да, причиной их смерти действительно была утечка газа, но это не было несчастным случаем. У него не было ни малейших доказательств, но Северус был абсолютно уверен, что его мать намеренно отравила и себя, и своего мужа. Она специально сделала это, когда их сын был в отъезде. С подросткового возраста он подозревал, что она планировала покончить с собой, когда он станет достаточно взрослым и больше не будет нуждаться в ней. Удивительно, что у неё хватило смелости взять Тобиаса с собой, но Северус знал, что если бы она этого не сделала, он сам бы его убил. Понимание того, почему его отец был таким, каким он был, не означало, что он ненавидел его меньше или что он мог когда-либо простить его. Он никому об этом не рассказывал. В этом не было смысла. Он не собирался прятаться за своим неблагополучным детством и использовать его в попытке оправдать того человека, которым стал. У многих людей было ужасное детство; это не было веской причиной. И если бы его ранние годы были другими, он бы не научился выживать и, вероятно, был бы сейчас мёртв. Хотя иногда он думал, что так, возможно, было бы к лучшему, на данный момент он всё ещё должен был оставаться среди живых. Те ранние уроки дали то, что ему было нужно, чтобы разыграть свою историю до конца. «Теперь это не имеет значения». Он позволил воспоминаниям ускользнуть обратно в глубины памяти и опять уставился в потолок. Нет, семья никогда не поддерживала его. Он наотрез отказался думать о Лили; сегодня вечером ему и так было хреново. Школа… что ж, Дамблдор «поддерживал» его так же, как всегда, и этим было всё сказано. Поппи Помфри — она старалась изо всех сил, и он ценил это, но она вообще не участвовала в войне, если не считать того, что время от времени латала дыры в его никчёмной шкуре. Она была целительницей — это была её работа; она действительно нравилась ему, но это не то, что ему нужно. Дилис и Финеас были его самыми близкими союзниками, но они оба были мертвы уже много веков. Однако они знали обо всём и оставались на его стороне. Ему чертовски хотелось, чтобы кто-нибудь из живых был таким же. Конечно, ещё у него была Грейнджер… «Гермиона…» Хотя он старался не думать о ней в таком ключе, потому что от этого у него болела голова. Но она не знала всей его истории. Он не был уверен, как много ей рассказали, но девчонка даже не подозревала о том, что ему почти наверняка придётся сделать. По этой причине он и был так напуган. Он не хотел, чтобы она смотрела на него как на предателя. «И что будет, когда я убью Дамблдора?» Поттер и Уизли побежали бы в Орден, и он надеялся, что у неё хватит ума пойти с ними и избегать Хогвартса как чумы. Он не мог допустить, чтобы она вернулась, с целью закончить своё образование, — или, возможно, отомстить ему. Но если она это сделает… Ему снились кошмары о том, что его могут заставить с ней сделать. Было заманчиво рассказать ей, что происходит на самом деле, просто чтобы окончательно перетянуть её на свою сторону, но это нечестно по отношению к ней. «Да и какая от неё была бы польза?» Она не смогла бы помочь ему выпутаться из всего этого дерьма. Усугублять её переживания, чтобы самому почувствовать себя лучше, просто эгоистично, и это не повлияло бы на результат. Учитывая все обстоятельства, то, что, вероятно, он не протянет достаточно долго, чтобы это стало проблемой, было к лучшему. «Хватит драматизировать», — устало сказал он себе, сосредоточившись на прохладной тишине своего ментального океана; его мысли успокоились и ускользнули, а разум стал тихим, пустым и безжизненным. Он не чувствовал покой, но был настолько близок к этому, насколько это вообще было возможно. Утро застало его в том же положении, всё ещё лежащим на спине и слепо уставившимся в потолок. Северус не знал, спал он или нет, но, скорее всего, — нет. На самом деле это было не важно; он так и не смог отдохнуть, но степень усталости его больше не волновала. Пришло время вставать, идти подышать свежим воздухом, встретить день лицом к лицу и вести себя как ни в чём не бывало.