You were standing in the wake of devastation
And you were waiting on the edge of the unknown
And with the cataclysm raining down,
Insides crying, «Save me now»,
You were there, impossibly alone…*
Linkin Park «Iridescent».
Несколько вечеров спустя Гермиона снова отправилась в лазарет, наконец сдавшись и созвав собрание тех, кого она давным-давно мысленно окрестила «командой Снейпа». Финеас в данный момент остался в подземельях, чтобы наблюдать за профессором, поскольку этой ночью его, похоже, не вызывали. Гермиона устроилась в кабинете мадам Помфри с чашкой чая, когда Дилис присоединилась к ним на своём обычном портрете. — Расскажешь нам, что у тебя на уме? — тихо попросила целительница. — Уверена, ты беспокоишься не из-за учёбы, с которой, кстати, у тебя всё в порядке. Гермиона улыбнулась, несмотря на волнение. — Спасибо, но нет, — я не поэтому хотела поговорить с вами. Я переживаю за профессора Снейпа. В смысле, больше чем обычно. — Ты заметила что-то новое? — Не… новое, как таковое, нет, — призналась она. — Его обычное поведение, кажется, ухудшается. Например, на уроках он теперь огрызается на нас всех, а не только на тех, кто раздражает его какой-нибудь глупостью, — даже на слизеринцев, чего прежде он никогда не делал. — Даже на тебя? — быстро спросила Дилис. Прикусив губу, Гермиона печально улыбнулась. — Ну, честно говоря, он всегда так делает на уроках или полностью игнорирует меня. И помимо занятий… иногда да. По утрам… — Она запнулась и взглянула на мадам Помфри. — Вы знаете о… — Ваших пробежках трусцой? Да, я в курсе, что ты начала бегать с ним в прошлом году, и предполагала, что будешь продолжать это делать до тех пор, пока он тебе позволит. Не волнуйся, Гермиона, ты не совершаешь ничего плохого. Думаю, это пошло на пользу вам обоим. — Ну, в любом случае, — поспешно продолжила она, надеясь, что целительница не знает всего, — по утрам он теперь тоже другой. Насколько я знаю, он никогда не был «жаворонком», но дело не в том, что профессор больше не хочет общаться; иногда мне кажется, что он просто… не способен на это. Он всегда выглядел усталым, но сейчас стал пугающе измученным. Изредка я пытаюсь заговорить с ним, но когда делаю это, он как будто даже не слышит меня, а если я повторяюсь, то срывается. По утрам Снейп действительно был не в себе: она видела, как он гораздо чаще спотыкается, цепляясь ногой за корни деревьев или камни на тропинке (которую уже должен был знать как свои пять пальцев), или поскальзывается в грязи (которая раньше никогда его не останавливала), его шагам не хватало прежней лёгкости. И в последнее время он часто позволял ей брать инициативу в свои руки, пока сам следовал за ней, а не наоборот. Он словно вообще перестал обращать внимание на то, что его окружает, хотя это было совсем на него не похоже. Мадам Помфри серьёзно кивнула и откинулась на спинку стула, сжимая в руках чашку с чаем. — Его последний осмотр был во вторник, и я отметила гораздо больше признаков стресса. Он снова похудел, его кровяное давление опасно зашкаливает, мышечное переутомление усиливается, а его рефлексы и реакция далеко не так хороши, как раньше. Некоторые из его других проблем улучшились — например, он, кажется, наконец-то бросил пить навсегда, — но дела идут всё хуже. Дилис, что вы с Финеасом замечали в последнее время? — Ничего хорошего, — сообщил портрет. — Мы заметили, что Северус совсем не притрагивается к еде, — он пытается, но сейчас у него, судя по всему, нет аппетита, и, как правило, он просто ковыряется в своей тарелке. Он также стал принимать гораздо больше лекарств, зелий и маггловских таблеток… — Думаю, он пьёт много Умиротворяющего бальзама, — вклинилась Гермиона. — Недавно я почувствовала исходящий от него запах этого зелья. В первый раз я подумала, что так пахнет его одежда, ведь профессор мог просто варить его, но в запасах Больничного крыла его хватит с лихвой, и я слышу этот запах по утрам в его дыхании. Его вообще можно употреблять в такой дозировке? — Теоретически можно, но лучше не надо, — со вздохом ответила мадам Помфри. — Северус знает это так же хорошо, как и я. Сильнейшее перенапряжение является одним из признаков приближающегося отчаяния. Что ещё, Дилис? В последнее время вы стараетесь наблюдать за ним как можно чаще, я в курсе. — Мы думаем, что его бессонница усиливается, — признался портрет. — Трудно сказать наверняка, так как, очевидно, в его спальне довольно темно, но мы заметили, что обычно он спит, свернувшись калачиком на боку. В последнее время он так практически не делает, поэтому нам кажется, что он бодрствует большую часть ночи. В тех немногих случаях, когда мы были уверены, что он спит, Северус просыпался от ужасных кошмаров примерно через каждый час. — Но ведь Окклюменция должна блокировать почти все страшные сны! — обеспокоенно воскликнула Гермиона. — Должно быть, они на самом деле ужасны, если с ними не справляется даже такой сильный ментальный щит, как у него… — С недавних пор он даже не пытается заснуть. Северус не спит почти всю ночь, работая или заваривая кофе, или читая, или выходит прогуляться по замку. Думаю, он уже несколько недель как следует не спал и дошёл до истощения. — Это как-то связано с тем, о чём вам не позволено нам рассказывать? — робко спросила Гермиона. — С чего ты взяла? — Ну, в последнее время профессора вызывают не так уж часто. В «Пророке» не проскальзывает никаких важных новостей. И Рон не слышал никаких сплетен от своих братьев. Так что в войне словно наступило какое-то затишье, — логично ответила она, прежде чем нерешительно замяться. — Кроме того… это прозвучит немного запутанно, но Гарри сказал мне… а ему сказал Хагрид… В общем, он подслушал, как профессор Снейп и директор ссорились после отравления Рона. Хагрид почти ничего не понял, но там говорилось о том, что профессор Снейп не соглашался что-то делать, и Дамблдор якобы воспринимал всё как нечто само собой разумеющееся. Короче, я так и не поняла деталей… Дилис смотрела сквозь неё с отсутствующим выражением лица, и Гермиона подавила желание выругаться. — Вы даже не можете сказать, правда ли это?! — Если бы они даже подрались, но это случилось бы за пределами замка — а раз их слышал Хагрид, значит так оно и было, — от меня помощи ждать нечего. Но я в курсе, что намедни у них был неприятный разговор. — Хотя бы намекните, о чём?! — умоляюще попросила Гермиона. — Я правда очень волнуюсь за него! — Моя дорогая, мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь. Бедному Северусу и впрямь нужно, чтобы кто-то ещё об этом знал, но я связана древними чарами, которые невозможно разрушить. Я физически не могу сказать тебе, о чём Альбус просил его. — Это как-то связано с Драко? — попробовала догадаться она. — Вы можете… кивнуть или что-то в этом роде, если я угадаю правильно? — Прости, Гермиона. Поверь, я хочу, но не могу. Директор будет нем как могила, так что, если ты не сможешь каким-то образом убедить Северуса во всём признаться, тебе остаётся только ждать, пока всё случится. — Кстати, он не собирается ничего тебе рассказывать, — внезапно присоединился к разговору Финеас. — Ты должен был следить за ним, старый пройдоха! — возмутилась Дилис. — Он заснул, сидя за своим письменным столом, голубушка, — довольно язвительно сообщил слизеринец. — Или, возможно, потерял сознание. Я решил, что лучше его оставить и приобщиться к вашей беседе. Не опускайте руки, мисс Грейнджер! И продолжайте пытаться вытянуть из него правду всеми доступными способами! Даже такой упрямый человек, как он, рано или поздно сломается. — Хотите поспорить? — парировала она с грустным вздохом. — Насколько я могу судить, профессор Снейп почти сорок лет отказывался открыться кому бы то ни было. Он никому не доверяет. — Прости, милая, но, думаю, ты ошибаешься, — неожиданно сказала мадам Помфри. — По-моему, он просто не верит, что ты можешь чем-то ему помочь. На мой взгляд, Северус по-настоящему проникся к тебе доверием, Гермиона, — определённо больше, чем ко мне… — добавила она с лёгкой ноткой зависти в голосе. — По прошествии почти трёх десятилетий можно было бы подумать, что он будет больше верить мне, но… всё есть, как есть. Хотелось бы мне знать — почему. Гермиона удивлённо моргнула. — Я думала, вы и так знаете, иначе давно бы вам сказала. Мне кажется, он ведёт себя так, потому что вы его целительница. Ваша работа — лечить его, поэтому профессор Снейп предполагает, что вы делаете лишь то, что должны, как профессионал своего дела. В плане меня всё совсем иначе, поэтому он чуть больше верит в мои мотивы. Мне так кажется… — Пф-ф… это действительно на него похоже! Если бы Северус не выглядел так, будто вот-вот упадёт в обморок, я бы сама его придушила! Как столь умный мужчина временами может быть таким глупцом, я, право, не понимаю?! — воскликнула целительница в шутливом негодовании и всплеснула руками. Гермиона начала хихикать, чему вторил смех Дилис, и даже Финеас слегка улыбнулся.***
Гермиона мельком взглянула на своё эссе, когда забрала его с учительского стола; рядом с неохотно нацарапанным «Превосходно» было написано «Подойдите ко мне после урока». Она криво усмехнулась про себя; даже сейчас эти слова, выведенные учительским почерком, вызывали иррациональный приступ паники, поскольку у неё автоматически возник страх, вдруг что-то не так с её домашним заданием. Она прекрасно знала, что то, о чём Снейп хотел с ней поговорить, не имело абсолютно никакого отношения к эссе, поскольку он высказал бы всё, что посчитал нужным, в комментариях в конце работы, но всё же… После урока Гермиона накинула сумку на плечо и подошла к преподавателю, встав перед его столом, пока остальные ученики выходили прочь из мрачного класса, с каждым шагом становясь всё более свободными и весёлыми, после чего в коридоре начался настоящий погром. — Вы хотели меня видеть, сэр? Он кивнул, не отрываясь от своих записей, свободной рукой взял лист пергамента со стола и протянул его ей. — Прочтите. Девушка осторожно забрала у него листок и быстро пробежалась по нему глазами; это был список ингредиентов и формула зелий, написанных его характерным узким и в данном случае почти неразборчивым почерком. Переступив с носков на пятки, она перечитала это ещё пару раз, нахмурившись; состав был одним из самых сложных, которые ей когда-либо доводилось видеть, сложнее Оборотного или любого из зелий, предназначенных для подготовки к Ж.А.Б.А. — Сможете сварить его? — небрежно поинтересовался Снейп, склонившись над проверяемым эссе. — Что это за зелье, сэр? — Антиликантропное, если вы ещё не догадались, — лаконично пояснил он, наконец глянув на неё из-под завесы своих прямых чёрных волос, его тёмные глаза были такими же непроницаемыми, как и всегда. — Отвечайте на вопрос, мисс Грейнджер. Она вновь опустила взгляд на пергамент в своей руке, нервно покусывая нижнюю губу. — Я не знаю, сэр. Может быть, с вашей помощью, если бы вы согласились проверять и помогать мне. Вдруг я на чём-нибудь застряну. — А без присмотра? — Мне бы не хотелось рисковать. Оно сложнее, чем всё, что я варила до сих пор. Он кивнул и со вздохом откинулся на спинку стула. — Значит, мне придётся найти для вас немного времени. Бог знает когда. — Для чего вам это нужно, сэр? — неуверенно спросила она, интуитивно догадываясь, что на самом деле не хочет слышать ответ. Профессор бросил на неё довольно суровый взгляд, который, честно говоря, не сильно отличался от его обычного выражения в последние дни. — Потому что кто-то ещё в Ордене должен уметь его варить, но никому другому из членов данной организации я бы не доверил даже базового зелья для первокурсников, не говоря уже об этом. По сути, только что прозвучал довольно приятный комплимент, но Гермиону намного больше интересовала первая часть предложения, несмотря на то, что она отчаянно жаждала заслужить хоть какую-то похвалу от Снейпа в течение всех шести лет. — На случай, если с вами что-нибудь случится? — осторожно предположила она, пытаясь найти в словах профессора лазейку, с помощью которой можно было бы заставить его немного открыться. — Когда со мной что-нибудь случится, — резко поправил он её, его глаза опасно сверкнули. — Сэр?.. — пискнула она, чертовски надеясь, что ошибается. — Смотрите правде в глаза, Грейнджер. Вы не наивны. Шансы на то, что я умру в течение шести месяцев, очень велики. — Она не смогла удержаться от рваного вздоха, на что он лишь раздражённо закатил глаза. — Ваша мелодраматичность неуместна и бессмысленна. — Но… откуда вы знаете? — слабо спросила она. — Что обязательно что-нибудь случится? Снейп покачал головой и пожал плечами с выражением полного безразличия на лице. — В отличие от вас, я давно перестал заниматься самообманом. Помимо прочего, вы, должно быть, знаете, что занимаемая мною должность проклята. Так или иначе, я уйду с неё в конце года, и шансы сильно перевешивают в пользу того, что меня, скорее всего, убьют, чем я смогу покинуть данный пост по собственному желанию или просто вернуться на должность профессора Зельеварения. Мисс Грейнджер, вы славитесь своим умом. Даже с вашим ограниченным опытом в Целительстве вы, несомненно, должны отдавать себе отчёт в том, как много может вынести человеческий организм. Это не может продолжаться бесконечно. Рано или поздно я достигну своего предела, и, весьма вероятно, это произойдёт в ближайшем будущем. К тому же Тёмный Лорд или кто-нибудь из Пожирателей Смерти хоть завтра могут разоблачить меня и объявить предателем. — Он сцепил пальцы и задумчиво посмотрел на неё. — Что бы ни случилось, Ордену понадобится новый зельевар. Вы уже более чем способны приготовить необходимые целебные зелья, но Антиликантропное жизненно важно. Гермиона уставилась на него широко распахнутыми глазами, буквально оцепенев от страха. Хуже всего было то, что собственная смерть, казалось, ничуть его не беспокоила. Он выглядел таким спокойным, как будто они обсуждали погоду за окном. «Что же, чёрт возьми, он не договаривает?» Она догадывалась, что все эти разглагольствования о пределах были чепухой, и сильно сомневалась, что проклятие, наложенное на должность преподавателя ЗоТИ, способно лишить жизни. «Нет, это из-за того, что Дамблдор заставляет его сделать». Тягостное смирение в глазах Снейпа неспроста подсказывало ей — он убедил себя в том, что не выживет. Он сдался! Именно это, скорее всего, действительно его убьёт! В то же время он был реалистом и ненавидел Волдеморта всеми фибрами своей души. Если профессор пал духом, это означало, что его шансы на выживание были практически равны нулю. Снейп тяжело вздохнул и бросил на неё ожесточённый взгляд. — Не смотри на меня так, девочка. Я не сказал тебе ничего нового. Не моя вина, что ты отказываешься верить в это. — Так не должно быть, — сдавленно прошептала она, пряча внезапно задрожавшие руки в складках мантии, когда её глаза начало пощипывать. Его взгляд, напротив, поражал невозмутимостью; он смотрел в лицо своей, судя по всему, довольно затяжной мучительной смерти с гораздо большим мужеством, чем она. Внезапно что-то неопределённое шевельнулось в глубине его глаз, но она так и не смогла понять, что это было; он слишком быстро прикрыл их. — Я никогда не придавал так много значения своей жизни, мисс Грейнджер. Мир, безусловно, не станет хуже, если в нём больше не будет Северуса Снейпа. В некотором смысле даже наоборот. По мне не будут скучать. — Будут, — сказала она очень тихо, но твёрдо, осмелившись при этом посмотреть ему прямо в глаза. Он моргнул, застигнутый врасплох, и на краткий миг, который длился не более секунды, выглядел поразительно уязвимым, прежде чем это выражение исчезло за окклюменционным щитом. — Глупая гриффиндорка, — прорычал он, хмуро глядя на неё. — Это ничего не меняет. Такова реальность. Возьмите эти инструкции с собой и изучите их повнимательнее. Я постараюсь выкроить время, чтобы помочь вам. И если вы собираетесь расплакаться, — предостерегающе добавил он, — дотерпите, пока не выйдете из моего кабинета, или я за себя не отвечаю. Можете идти. Чтобы выполнить его последнее указание, Гермионе пришлось выбежать из классной комнаты сломя голову, но первая слеза скатилась по щеке сразу, как только она переступила порог.***
После ухода девчонки Северус попытался сосредоточиться на бумажной работе, но безуспешно. В последнее время изо дня в день повторялось одно и то же: он в очередной раз брал себя в руки, сумев разобраться в своих запутанных мыслях и эмоциях, обретая некоторую хрупкую стабильность, а затем она делала или говорила что-то — совершенно невинное, — тем самым сметая напрочь все его попытки самоконтроля. В её блестящих карих глазах отражалась истинная боль при мысли о его смерти. Чёрт возьми, этого оказалось достаточно, чтобы всё всколыхнулось снова! Такая трогательная забота не воскресила в нём никаких давно умерших надежд или чего-то подобного — он слишком смирился с неизбежным, — всего лишь вызвала у него головную боль, к тому же усугубила его и без того паршивое настроение. Некоторое время спустя стук в дверь отвлёк его от мужественного сражения с эссе третьекурсников, и Северус против воли поднял на неё взгляд. Он работал в классе ЗоТИ, поскольку здесь было намного теплее, чем в его кабинете в подземельях. К этому моменту его кровообращение ещё не полностью восстановилось, поэтому он нуждался в любом тепле, какое только мог получить. Посетительницей оказалась Минерва. Он настороженно посмотрел на свою коллегу, так как они не разговаривали с тех пор, как поссорились в октябре, — по крайней мере, наедине. Северус с первого взгляда понял, что она всё ещё немного злится на него, но в этом не было ничего необычного; Минерва сердилась на него с тех пор, как ему исполнилось одиннадцать. Гораздо хуже, чем гнев, была особенная мягкость в её глазах, которую он не видел с той поры, как валялся полумёртвым в лазарете в последние несколько недель предыдущей войны; в то ужасное время он чуть не попрощался с жизнью и едва оставался в здравом уме. Притворившись, что ничего не заметил — ему внезапно стало ужасно неловко, — Северус откинулся на спинку стула, выгнул бровь и сардонически осведомился: — Что эти маленькие негодники натворили на сей раз? — Я здесь не для того, чтобы говорить о студентах, — тихо сказала она, и он подавил вздох. «Конечно же нет». — Тогда сомневаюсь, что нам есть что обсуждать, — коротко отрезал он, возвращаясь к стопке ученических работ. — О, прекрати, Северус! Тебе не обязательно всегда плеваться ядом. Перестань притворяться, что занят, и поговори со мной. — Она закрыла дверь и пересекла комнату к его столу, наколдовала себе кресло с высокой спинкой и уселась, бросив на него обеспокоенный взгляд. — Ты ужасно выглядишь. — Спасибо. Рад, что у нас состоялся столь продуктивный разговор. До свидания. — Я серьёзно! Ты не выглядел так плохо со времён последней войны, — сказала она ему, повторяя его прежние мысли. — Очевидно, что-то не так. Он бросил на неё апатичный взгляд. Небольшая часть его хотела презрительно рассмеяться — на самом деле почти всё было не так, — а другая его часть — злобно спросить, с чего она, чёрт возьми, взяла, что это её дело, но в основном он хотел, чтобы она просто перестала допытываться и оставила его в покое; всё и без того шло из рук вон плохо. — Много всего, — устало ответил он, — но ничего из этого на самом деле тебя не касается. — Хватит огрызаться, — мягко упрекнула его она. — Я же волнуюсь за тебя. «Раньше ты была совсем другой». У него сохранилось слишком много воспоминаний о том, как Минерва вставала на защиту своих драгоценных гриффиндорцев, сталкиваясь с бесхребетным подобием главы его факультета, в то время как он сам покорно ждал, какое наказание назначат ему на этот раз. Теперь он почти не чувствовал горечи; всё это было слишком давно, и у него появилось множество более насущных проблем. Однако на сей раз он оставил эту реплику при себе и отреагировал более спокойно. — Я просто выполняю свою работу. Не бойся. Я ведь всегда выхожу сухим из воды, не так ли? Минерва вздохнула. — Ты не просто инструмент, которым можно воспользоваться. Я ничего не могу поделать, если ты так себя чувствуешь, но… я беспокоюсь о тебе, а не только о… об общем деле. Расскажи мне, что происходит? Альбус упорно отмалчивается, но я знаю, что он попросил тебя сделать что-то очень трудное… — Да, можно и так сказать, — вполголоса пробормотал он, качая головой. По всей видимости, она обижалась из-за того, что её держали в стороне. Минерва была самой близкой подругой Дамблдора, и долгое время — его заместителем и доверенным лицом. Её оскорбляло то, что директор не считал нужным делиться с ней информацией. «Добро пожаловать в клуб». — Почему ты не доверяешь ему, Северус? — напрямик спросила она. — Знаю, когда ты был студентом, с тобой плохо обращались… действительно, очень-очень плохо, но с тех пор я пытаюсь загладить перед тобой свою вину. Как и он. Но, похоже, ты не придаёшь этому значения. Происходит что-то ещё, о чём я не знаю? Он избегал её взгляда. «Нет смысла разрушать её иллюзии». С ней всё будет в порядке. Дамблдор не бросит её на съедение волкам, чего он не мог сказать о себе. Северус не доверял старику, потому что старик не доверял ему и потому что директору будет наплевать, когда он умрёт, за исключением, возможно, тех случаев, когда он сочтёт это… слегка неудобным. Его жизнь не имела никакой ценности для его Хозяина. Кроме того, Дамблдор был коварным, манипулирующим старым лицемером, а далеко не таким белоснежным святым, каким он казался другим… но никто никогда ему не поверит. Он возьмёт всю вину на себя. Пусть лучше Орден ненавидит его, их паршивую овцу, чем всеми любимого лидера, которому они доверяли и в которого верили. — На то есть причины, — тихо ответил он через некоторое время. — Хватит, Минерва. Ты не моя мать. Я… ценю твою заботу… но ты не можешь мне помочь. Никто не может. Если бы была хоть какая-то возможность, я уже попросил бы о помощи, — абсолютно честно признался он, больше не прикрываясь гордостью. — По крайней мере, поговори со мной об этом! Судя по тому, как ты выглядишь, очевидно, это задание сильно напрягает тебя… Он отрицательно покачал головой. — Разговоры не помогут. Ты прекрасно знаешь, что мне не свойственна откровенность, к тому же разговоры всё равно ничего не решают. Общая проблема — это проблема, не уменьшенная вдвое, а помноженная на двоих. Нет смысла сходить с ума нам обоим. Я выживу. — «Вот только не могу сказать того же о Дамблдоре». При всей ненависти к старику, ему не хотелось лишать его жизни своими руками. Он нервно сглотнул и встретился с ней равнодушным взглядом, смотря до тех пор, пока она со вздохом не отвела глаза. — Что ж, я хотя бы попыталась. Знаешь, Северус, ты слишком упрям, но такое одиночество до добра не доведёт. «Как будто у меня есть выбор. Если никто не хочет проводить с тобой время, ты привыкаешь быть сам по себе. Так устроена жизнь». Он пожал плечами, переводя взгляд на лежащие перед ним эссе. Через минуту ей оставалось только раздосадованно вздохнуть и, отодвинув стул, встать. Так ничего и не добившись, Минерва ушла.***
В ту ночь заснуть было абсолютно невозможно — даже труднее, чем обычно. Северус вышел из своих покоев и бродил по погружённому во тьму замку. Большинство учеников не понимали, что учителя на самом деле редко патрулируют коридоры по ночам, по крайней мере, в мирное время. Так что чаще всего, если он заставал их не в постели, — это было случайностью, а не потому, что он умышленно охотился на нарушителей спокойствия. Ему просто нравилось гулять по ночам. Он старался не вспоминать свои студенческие годы, работа никогда не приносила ему удовольствия, особенно теперь, но Хогвартс стал его настоящим домом. Северус никогда бы не признался в этом, но он действительно любил этот замок всем сердцем. Не имея никакой конкретной цели, он медленно шёл вперёд, прислушиваясь к практически полной тишине. Портреты и призраки были знакомы с его привычками, и хотя иногда он замечал краем глаза какое-нибудь движение, они не пытались заговорить с ним, если он первым не начинал разговор. На сей раз поблизости вряд ли могли бродить какие-нибудь студенты. «Идёт дождь», — рассеянно заметил он, проходя мимо окна, и на мгновение остановился, чтобы посмотреть, как капли стекают по внешней стороне стекла, затем импульсивно развернулся на каблуках и ускорил шаг, направляясь к одному из своих старых убежищ. «Боже, я не был здесь целую вечность!» Северус огляделся, выйдя под дождь на вершине Астрономической башни, печально качая головой; иногда подростки пробирались сюда, чтобы пообжиматься, но у него на уме была совсем другая идея. Прекрасно понимая, что ведёт себя безрассудно, он подошёл к тому месту, где широкие перила соприкасались с внешней стеной, и взобрался на них; повернувшись, он подтянулся, ухватился за край крыши башни и подпрыгнул, забираясь на черепицу и с удовлетворением обнаружив, что всё ещё может это сделать. Цепляясь за мокрый шифер, он вскарабкался на самый верх крыши и присел, чтобы отдышаться, на мгновение невольно ухмыльнувшись. Он не был здесь со студенческих времен… почти двадцать лет назад. «Я действительно старею», — сухо сказал он себе, чуть сместившись, чтобы убрать в сторону мешавшие края мантии, и опускаясь на колени на вершине крыши, опираясь одной рукой на шифер и оглядываясь вокруг. Смотреть было особо не на что; дождь и облака скрыли луну и звёзды. Даже Хогсмид был погружён во тьму. Неважно. Северус помнил вид, открывавшийся отсюда при дневном свете; когда он осмелился встать на самую высокую точку крыши, ему казалось, что он может видеть отсюда всё вплоть до самого конца света; территория замка раскинулась под ним, а далекие вересковые пустоши простирались в бесконечность. Закрыв глаза, он откинул голову назад, подставляя лицо под мокрые капли дождя и чувствуя, как тот пропитывает его одежду. Временами срывался порывистый ветер, но высота никогда не пугала его. Даже если бы он упал, Северус умел летать без метлы. Он улыбнулся, слизывая капли дождя с верхней губы. Нет, он не был склонен к самоубийству. Иногда это было очень заманчиво и, безусловно, упростило бы дело, но чувство долга всегда брало верх. Мир здесь, наверху, казался другим — более ясным и в то же время более далёким. Здесь ему всегда легче думалось. В последний раз он поднимался сюда, когда узнал, что Лили впервые согласилась пойти с Поттером на свидание. Тогда, растянувшись во весь рост на покатой крыше и удерживаясь только руками за шпиль, он раз за разом прокручивал всё это в своей голове. Теперь ему снова было о чём подумать, только сейчас проблемы были посерьёзнее, чем его подростковая драма. Сначала мысли обратились к его Хозяевам, к ним обоим. Как ни странно, именно Дамблдора он не любил намного больше и служил ему более неохотно; это, вероятно, удивило бы его коллег по Ордену, но они никогда не поймут — почему. Он последовал за Дамблдором исключительно потому, что они оказались на одной стороне; у него никогда не было веры в него. Северус был одним из немногих людей, которые видели манипулятивного, безжалостного, а иногда и просто мелочного ублюдка за фасадом бородатого доброго старика с мерцающими глазами. Хотя Тёмный Лорд… Северус медленно оттянул мокрую ткань рукава и посмотрел вниз на Тёмную Метку, особенно чёткую и чёрную на фоне его бледной кожи и блестящую под дождём. Какая бы сторона ни победила, будучи двойным агентом, Северус по-любому проиграет. Тёмный Лорд был первым человеком в его жизни, который отнёсся к нему так, как будто он чего-то стоил, кто дал ему шанс проявить себя. Его инициация и клеймение были ужасными, но потом он так гордился собой, — тем, как стойко перенёс боль, своей новой Меткой — визуальным доказательством того, что он стал частью чего-то значимого! Поначалу с ним хорошо обращались, как и со всеми остальными. Его осторожно вводили всё глубже, медленно и постепенно. Прошло довольно много времени, прежде чем у него появились первые сомнения, и Северус стал задаваться вопросом, действительно ли это то, чего он хотел. Разумеется, ему лгали. Он никогда ничего не значил для Тёмного Лорда, не больше, чем любой другой Пожиратель Смерти. О, он знал, какую сладкую ложь нужно вливать им в уши. Мужчина, которого помнил Северус, был одарённым, харизматичным, внешне неотразимым, способным с первого взгляда оценить нервного молодого человека и соответствующим образом завоевать его доверие. Тем, кто хотел власти, было позволено попробовать её на вкус; тем, у кого были извращённые наклонности, предоставлялись возможности, о которых они могли только мечтать; тех, кто хотел мести, выслушивали с сочувствием и давали полный карт-бланш; тех, кто, подобно Северусу, хотел стать частью чего-то большего, приветствовали и давали почувствовать, что их ценят, как будто они были важны. Самообман длился недолго. Задания, которые ему поручали, становились всё мрачнее и кровавее, а наказания — всё суровее. Тёмный Лорд начал меняться, становясь менее человечным и эмпатичным, более неуравновешенным и опасным. Наконец Северус признался себе, что был неправ, и обречённо наблюдал, как со многими другими происходило то же самое, — они разочаровывались и пытались покинуть ряды Пожирателей. Видя, какую цену они так или иначе платили за отступничество, Северус продолжал стоять перед своим повелителем с низко опущенной головой. Он не хотел рисковать жизнью… пока не узнал, что Лили в опасности. Скорее всего, это на всю жизнь останется его худшим воспоминанием. Осознание того, что он неосознанно предал свою единственную подругу — не имело значения, что он ей больше не нравился (как только Северус для себя решал, что кто-то становился его другом, они оставались таковыми в его глазах навсегда, независимо от того, кем он был для них), — всё ещё преследовало его. Он со стыдом вспоминал, как на коленях умолял Тёмного Лорда пощадить её, безразличный к судьбе её мужа и новорождённого сына. Вот тут-то Тёмный Лорд и допустил ошибку. Он сказал, что постарается избежать её убийства. Он был честен. Если бы у него хватило ума солгать, пообещать, что, конечно, он оставит Лили в живых, потому что ему нужен был только ребёнок, Северус поверил бы ему без вопросов. Эта странная правда лежала на острие ножа, по которому он ходил каждый день. По-своему, Тёмный Лорд был более справедливым Хозяином. Конечно, он ввёл Северуса в заблуждение, чтобы заманить его в ряды своих последователей, но он никогда не лгал ему, насколько он, Северус, мог вспомнить. Не было никакого эмоционального шантажа, только простая система «подчиняйся приказу, и ты получишь награду; подведёшь меня, и тебя ждёт наказание». Никакой полуправды, никаких манипуляций, простая чёрно-белая истина. За преданность справедливо вознаграждали, способности ценили и лелеяли; никакого лицемерия, никаких колебаний. Это создавало отвратительный контраст с тем, как вёл себя с ним Дамблдор. Несмотря на пытки, несмотря на все мерзости, которые его заставляли делать… Тёмный Лорд нравился ему больше, чем Дамблдор. По крайней мере, лидер Пожирателей Смерти был честен в том, кем он являлся, и имел безумие в качестве оправдания для худших своих эксцессов. Возможно, именно Лили заставила его перейти на другую сторону, но Дамблдор потерпел неудачу и нарушил своё обещание — она умерла. Ничто не удерживало его там больше, помимо клятвы. По правде говоря, он мог вернуться к Пожирателям Смерти, его бы приняли обратно. Если бы он это сделал, война бы давно закончилась. В отличие от Дамблдора, Тёмный Лорд прислушался к нему и воспользовался его информацией. Если бы Северус служил ему преданно, Орден давно бы уже проиграл. Видит бог, у него было достаточно причин сделать это после стольких лет ужасного обращения. Но, несмотря ни на что, у Северуса действительно была совесть, и в глубине души он знал, что Тёмный Лорд не прав. Ему просто нужен был последний толчок, который заставил бы его что-то с этим сделать и понять, что он никогда, никогда не простит Волдеморта за ложную надежду на что-то реальное, за то, что тот заставил его почувствовать себя ценным и нужным, чтобы потом отнять это у него. «По большому счёту, — сказал он себе, смаргивая дождевые капли с глаз, — теперь стало намного легче, когда он превратился в абсолютно сумасшедшего мутанта-полузмея». Однако ни один из его Хозяев не имел никаких реальных прав на его душу. Тёмный Лорд предал его доверие, когда ему было восемнадцать, а Дамблдор сделал то же самое ещё во времена его студенчества. Ни один из них никогда не понимал Северуса достаточно хорошо, чтобы заслужить его преданность, а ведь это было нетрудно. Всё, что для этого нужно было сделать, — относиться к нему как к человеку и заботиться о том, что могло бы с ним случиться, за это он последовал бы за любым из них в Ад и обратно по битому стеклу. Северус издал тихий смешок; семнадцатилетняя девчонка преуспела там, где потерпели неудачу два самых могущественных и опасных волшебника в мире. Пришло время перестать обманываться и позволить себе думать о Гермионе Грейнджер. Вздохнув, Северус вытер с лица прохладные капли и сменил позу; осторожно и медленно поднявшись, он поставил ноги по обе стороны козырька и позволил ветру трепать его насквозь промокшую одежду. Вероятно, потом он подхватит простуду, но холод отлично прояснял разум. К тому же он всегда любил дождь. В каком-то смысле это было почти забавно. После Лили он полностью замкнулся в себе — как в прямом, так и в переносном смысле. Он никогда не отличался общительностью, но её смерть окончательно подкосила его, и он отгородился от всего мира. Он годами оставался в тёмном, тихом, холодном месте внутри себя, избегая всего и вся, существуя в вакууме; но затем, каким-то образом, совершенно невинно и, скорее всего, не осознавая того, что она делает, Гермиона Грейнджер нашла способ обойти, проникнуть под все его щиты и пройти их насквозь, упорно прокладывая себе путь вперёд, прежде чем у него был шанс воспротивиться. Признаться, он до сих пор не понимал, как же так вышло, но правда оставалась правдой. Больше года назад он понял, что рискует втянуться во всё это гораздо глубже, чем хотел, что она представляет для него реальную серьёзную опасность, но подозревал, что было уже слишком поздно. Северус не мог подобрать этому определения. Единственное, с чем он мог это сравнить, была его обречённая, навязчивая, безнадёжная зависимость от Лили; он жил с этим слишком долго и был достаточно честен с собой, чтобы признать, — подобные чувства скрывали под собой нужду и отчаяние. В его жизни больше никого не было, тогда он был намного моложе, менее способен выжить в одиночку. Сейчас всё изменилось, но он на самом деле не знал, как это называть. Он предположил, что это была своего рода влюблённость, потому что, конечно, ничто другое не могло быть настолько болезненным или сбивающим с толку, но откуда ему было знать наверняка? Он сомневался, был ли когда-нибудь влюблён по-настоящему, и уж точно никто никогда не любил его в ответ. Если посмотреть под другим углом, то на самом деле это не имело значения. Даже если бы не было войны и не приближалась неминуемая смерть — хотя, в принципе, если бы не было войны, он никогда бы не узнал её так хорошо, их симпатия друг другу в любом случае была бы неуместна — если бы всё сложилось по-другому, он никогда бы не осмелился сказать или сделать что-нибудь по этому поводу. Какой в этом был бы смысл? Даже будучи невежественным подростком, он прекрасно знал, что красивые, умные девушки никогда не достаются уродливым, холодным, испорченным ублюдкам вроде него. Мир устроен по-другому. Однако, если отбросить в сторону все сомнения, ему было важно признаться самому себе, насколько сильную она имела над ним власть. Честно говоря, без её постоянного присутствия в его жизни, он, вероятно, уже сдался бы, либо сломался, либо сбежал, либо просто перестал пытаться остаться в живых. Какими бы ни были прежние причины, она стала единственной движущей силой, благодаря которой он продолжал бороться. Уже только поэтому она была очень важна. И, чёрт возьми, она выводила его из равновесия больше, чем кто-либо, преследовала его во снах таким образом, что это вводило его в искушение, а её присутствие иногда причиняло боль, но её дружба стала лучшим, что было в его жизни, и она по-настоящему переживала за него! По крайней мере, хоть кто-то будет скорбеть, когда он умрёт… На мгновение Северус снова подумал о Лили… о той Лили, какой она запомнилась ему в день их знакомства — о хорошенькой маленькой девочке, с беззаботным восторгом смеющейся над его незамысловатыми магическими фокусами, которые он с нескрываемой гордостью демонстрировал ей. Её поразительные зелёные глаза сияли от возбуждения и волнения. Он вспомнил, как счастлив был тогда доставлять ей радость, это совершенно не вписывалось в рамки его собственного серого безотрадного детства. Северус сардонически вспомнил, как впервые повёл Лили в Косой переулок — до этого он уже дважды бывал там со своей матерью, — как изо всех сил пытался произвести на неё впечатление, рассказывая и показывая ей самое сердце волшебного мира, выпендриваясь перед ней и её семьёй, до смешного довольный собой. Однако в этом-то и был весь смысл. С тех пор как они познакомились, он пытался угодить ей. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь позволял себе расслабиться и просто быть с ней самим собой, постоянно контролируя себя, чтобы не сказать или не сделать что-нибудь не так. Она определённо доминировала в их отношениях, и, оглядываясь назад, он мог вспомнить множество случаев, когда Лили этим пользовалась. Их дружба была болезненно искажённой и совершенно неравной. В конечном счёте она, вероятно, принесла бы ему больше вреда, чем пользы. Быть настолько зависимым от кого бы то ни было и получать так мало взамен… Тем не менее, несмотря на это, он всё ещё мог воспроизвести по памяти каждую деталь её красивого лица, вплоть до веснушки над уголком рта, так же ясно и чётко, как сейчас черты Гермионы. Он мог мысленно нарисовать их обеих с почти фотографической точностью и делал это не раз. Северус ненадолго задумался, пытаясь сравнить чувства, которые помнил, с новыми, переполнявшими его душу сейчас. Его странная дружба со своей ученицей, безусловно, была такой же запутанной, как и дружба с Лили, но менее болезненной, по крайней мере, большую часть времени. Их отношения были более равноправными — иронично, учитывая вынужденную субординацию, — но рядом с Гермионой он не испытывал такого сильного давления. Ему было с ней легче и поэтому — приятнее. Спустя годы пришлось признать, что дружить с Лили было очень тяжело. И снова неизбежно его мысли вернулись к Чёрному озеру и инциденту с Мародёрами, который определил дальнейший ход всей его жизни. Ему потребовалось много времени, чтобы оценить события того дня и остальной части того семестра более-менее объективно. Теперь Северус осторожно попытался представить, что произошло бы, если бы на месте Лили была Гермиона, если бы он оскорбил её при таких же обстоятельствах. Да, она могла быть мстительной, когда её обижали, но он просто не мог себе представить, чтобы она присоединилась к издевательствам и жестокости Мародёров. Гермиона обратилась бы к кому-нибудь из учителей и попросила остановить происходящее, а позже наедине, возможно, прокляла бы его или дала бы ему по яйцам. В тот день Лили совершенно разбила ему сердце, и даже сейчас он окончательно не оправился; с тех пор он никогда не осмеливался полностью доверять кому бы то ни было. Что бы она ни сказала или ни сделала, не важно, как резко она отвергала все его отчаянные попытки всё исправить, его чувства к ней не изменились. Он до сих пор морально мучился в агонии после её смерти. До сих пор безумно скучал по ней, хоть и не так сильно и не так часто, как раньше. Закрыв глаза, Северус задумчиво задался вопросом, был ли он всё-таки влюблён в неё или нет. Собственные чувства всегда вызывали у него сомнения. Скорее всего — не был, зато он был гораздо более уверенным в этом смысле в плане Гермионы, даже если осознание подобного не приносило радости. Он подумал о том, чтобы предпринять ещё одну попытку вызвать Патронуса, но решил, что в этом нет смысла — заклинание защитника было не самым надёжным методом измерения эмоций, а в очередной раз наблюдать, как тот пытается принять две формы одновременно, совершенно не хотелось. Ностальгия — это всё очень хорошо, но, проще говоря, Лили была мертва, и воспоминания о ней причиняли ему больше боли, чем радости. Гермиона была жива и по причинам, недоступным его пониманию, казалось, вроде как нравилась ему, несмотря на все противоречащие этому причины, рядом с ней он чувствовал себя намного лучше и верил, что у него есть будущее. Несмотря на все его запутанные эмоции: замешательство, беспокойство и сомнения, Гермиона нравилась ему, и ничто другое не могло этому помешать. Для него этого было достаточно. Дождь прекратился. Северус перевёл взгляд на облака над головой, затем осторожно сел и соскользнул вниз по крыше, ловко изогнувшись, чтобы ухватиться за её край, как будто с тех пор, как он делал это в последний раз, прошла всего неделя. Повисев мгновение, он опустился на благословенно плоские твёрдые каменные перила и вытащил свою палочку, чтобы привести себя в подобающий вид и высушить одежду, чувствуя себя немного лучше. Ситуация казалась совершенно безнадёжной, но, по крайней мере, он знал, с чем столкнулся, и было своего рода облегчением думать, что он вряд ли это переживёт. «По крайней мере, не нужно будет сталкиваться с последствиями». Откинув влажные волосы с лица, Северус вернулся в замок, закрыл за собой дверь и спустился вниз по лестнице, наконец-то достаточно уставший, чтобы уснуть.***
Гермиона сидела за столом мадам Помфри и увлечённо читала книгу о высыпаниях на коже и преимуществах их наружного лечения по сравнению с внутренним, когда появился профессор Снейп, чтобы поговорить с целительницей. Уже было довольно поздно, приближалось время, когда она должна была оставить свои занятия и отправиться спать, но не слишком — для последствий вызова. С виду он не был ранен, или, по крайней мере, не сильно. Она наблюдала за ним через приоткрытую дверь кабинета, но он разговаривал с мадам Помфри слишком тихо, чтобы их можно было услышать. Снейп дрожал, на манжете его рубашки была кровь, а выражение лица казалось непонятным, но он не прихрамывал или что-то в этом роде. Наконец он отвернулся, закончив разговор, и медленно пошёл через лазарет. Гермиона приблизилась к двери и подсмотрела в щёлочку, как он на ходу снял мантию и бросил её на ближайшую койку, следом за чем направился в маленькую ванную комнату в Больничном крыле, закрыв за собой дверь. — Он останется на ночь? — выйдя из кабинета, несколько удивлённо спросила она целительницу. Насколько ей было известно, профессор делал так только тогда, когда терял сознание, и обычно уходил в свои покои, как только приходил в себя. Мадам Помфри кивнула. — Я бы назвала тебе медицинскую причину, но, честно говоря, не думаю, что она есть. В последнее время у него тяжёлый период, но ты уже и так это заметила. Похоже, он просто не хочет быть один. Не припоминаю такого с тех пор, как он был подростком. — Она вздохнула, с беспокойством глядя на закрытую дверь. — Он не ранен? — Насколько я могу судить, нет. Кажется, сегодня вечером его заставили сделать что-то плохое, но, похоже, это подействовало на него сильнее, чем обычно. Он в довольно странном настроении. — Тогда, пусть лучше остаётся, — озорно ответила она. Целительница попыталась бросить на неё укоризненный взгляд, но потерпела неудачу, подавив тихий смешок. — Судя по всему он не знает, что ты здесь. Дочитывай главу и можешь идти. Тебе всё равно уже следует лечь спать. Я ненадолго задержусь, как только он устроится. Кивнув, Гермиона вернулась в кабинет.***
Три главы спустя Гермиона наконец-то заставила себя остановиться, зная, что если она этого не сделает, то засидится до рассвета — так случалось много раз; погружаясь в работу, она теряла счёт времени. Убрав талмуд обратно на полку, теперь выделенную специально для неё, она на цыпочках подошла к двери и заглянула в безмолвный, погружённый в темноту лазарет. — Он спит, — шепнула ей со стены Дилис. — Можешь проверить, если хочешь. Северус накачал себя чем–то — не сонным зельем, но определённо каким-то успокоительным, потому что тут же отключился, а с его бессонницей такое невозможно. Теперь он не проснётся до утра, что пойдёт ему на пользу. Искушение оказалось слишком сильным. Не устояв, она прокралась через всю комнату, чтобы взглянуть на спящего мужчину при слабом свете, пробивающемся сквозь тонкую тюль и от тусклой лампы в другом конце помещения. Снейп свернулся удивительно плотным калачиком под одеялом, и хотя он явно спал без задних ног — это не казалось мирным сном. Он судорожно вздрагивал, почти постоянная складка между его бровями стала глубже, чем во время бодрствования, его глазные яблоки беспокойно двигались за закрытыми веками, и одна рука, видневшаяся из-под одеяла, подёргивалась. Такого не должно было быть, если он находился под действием успокоительного, но она достаточно знала о его инстинктах, чтобы понимать, — лишь благодаря влиянию каких-то препаратов, он до сих пор не проснулся и не напал на неё. Гермиона никогда раньше не видела, чтобы кто-то выглядел таким беспокойным во сне. Даже сейчас он был усталым, несчастным и явно испытывал напряжение. Понаблюдав за ним несколько мгновений, она покачала головой и отступила в другой конец комнаты, взглянув на портрет. — Если бы мой фамильяр был всё ещё здесь, а не с моими родителями, я бы отправила его спать вместе с ним, — пробормотала она, не в силах полностью подавить лёгкую улыбку при виде возникшего мысленного образа. Живоглот был идеальным компаньоном в постели; с ним было тепло, он не храпел и не ёрзал, а его мурлыканье почти сверхъестественно хорошо снимало кошмары и бессонницу. Полукниззл неплохо ладил с профессором в тех двух случаях, когда они встречались. И, по её мнению, Снейп откровенно нуждался в объятиях больше, чем кто-либо из всех, кого она знала. Дилис ухмыльнулась. — Вообще-то Северус любит животных, но я не могу себе представить, чтобы он спал с котом. В любом случае тебе следует запомнить сегодняшнюю ночь на будущее — то, как человек спит, может сказать о нём удивительно много. Завтра Поппи расскажет тебе об этом поподробнее, или когда у тебя в следующий раз появится возможность прийти сюда на урок. У неё появилось что-то вроде хобби — классифицировать учеников по их любимым позам для сна. Вообще-то я очень рада, что Северус сегодня здесь, наверху. Финеас хочет увидеться с тобой в подземельях. — Зачем? Чтобы снова показать мне что-то такое, из-за чего у меня потом будут проблемы? — кисло спросила она, вспомнив прошлый год. — Я не знаю, Гермиона. Он бывает там чаще, чем я, и видит гораздо больше. Если ты не пойдёшь, он будет преследовать тебя весь завтрашний день, ты же знаешь. Вздохнув, она неохотно сдалась, ещё раз мельком взглянув на своего учителя, погружённого в глубокий сон. — С ним всё будет в порядке? — Не могу утверждать. На самом деле то, что он просит о помощи, — это плохой знак. Даже так косвенно, как он сделал это сегодня вечером. Если Северус настолько отчаялся, что начинает искать чьего-либо внимания, несмотря на всю свою независимость, то он слабеет. — Вы всё-таки не можете сказать мне, что ему поручили, не так ли? Портрет печально покачала головой. — Нет. И поверь мне, Гермиона, в данном случае неведение — это благодать. Честно говоря, тебе лучше не знать об этом. Хотелось бы и мне этого не знать. Постарайся не ломать себе голову, если сможешь. А теперь иди и выясни, чего от тебя хочет ещё один раздражающе упрямый слизеринец.