Great occasions do not make heroes or cowards; they simply unveil them to the eyes. Silently and imperceptibly, as we wake or sleep, we grow strong or we grow weak, and at last some crisis shows us what we have become.*
Brooke Foss Westcott.
Неделя никогда раньше не казалась ей такой долгой. Наступил май, но солнечные дни, напротив, только усугубляли настроение Гермионы. В конце каждого года непременно случалось что-то плохое — это стало неизменной традицией жизни в Хогвартсе, поэтому ей казалось, что в этом году непременно случится нечто исключительное, способное переплюнуть всё, через что они прошли в прошлом. Девушка была напугана и чувствовала себя очень одиноко. Свернувшись калачиком в своём любимом кресле у камина в Гриффиндорской башне, успокоенная видом играющего пламени — хотя фактически там и так было слишком тепло, чтобы в этом была необходимость, — она положила голову на руки, изо всех сил стараясь ни о чём не думать, пока общая гостиная постепенно пустела. Гермиона чувствовала эмоциональное выгорание, но знала, что не сможет заснуть. Шорох и глухой плюх возвестили о прибытии кого-то ещё, и она медленно подняла глаза, прежде чем удивлённо моргнуть. — Гарри? — Привет. — Он одарил её слегка застенчивой улыбкой. — Не можешь уснуть? «Как он догадался?» Она печально покачала головой. — Нет. А ты? — Я уже направлялся в постель, но увидел, что ты всё ещё не спишь. Как дела? Мы толком не разговаривали последние несколько дней… — Всё в порядке. А как насчёт тебя? — Гарри провёл большую часть прошлой недели, погрузившись в свои мысли, за исключением кратких периодов, когда Рону удавалось вывести его из этого состояния, — предположительно, Джинни тоже могла его отвлечь, но Гермиона не собиралась об этом спрашивать. — На самом деле, я не знаю. — Он пожал плечами и слегка виновато ухмыльнулся. — Знаю, я также «хорошо» выражаю свои мысли, как и всегда. Но я действительно уже ни в чём не уверен, Гермиона. Мы можем поговорить об этом? В смысле, я пойму, если ты не захочешь, но я подумал, что ты, возможно, знаешь побольше меня, а я, признаться, совершенно сбит с толку и запутался в своих чувствах по этому поводу. — Вообще-то я ни в чём не убеждена, Гарри. Мне никто ничего не рассказывал. В его медицинской карте упоминалось, что у него была подруга-гриффиндорка, но её имя никогда не называлось. Мне потребовалось некоторое время, чтобы узнать фамилию. Прежде чем я выяснила, кто она такая, я спросила о ней, но мне сказали, что это глубоко личная и печальная история профессора Снейпа и что она умерла. Поначалу я знала лишь это, остальное логически додумала или догадалась. Но я не против поговорить об этом, по крайней мере немного. Для меня это всё равно не имеет решающего значения, как бы мне того ни хотелось. — Как Снейп? — неловко спросил Гарри. — Не знаю. Мы не виделись с того раза. — Совсем? — Только на уроках и во время приёмов пищи в Большом зале. Мы перестали вместе бегать прямо перед тем, как это случилось, потому что он уже был недостаточно здоров для тренировок, и с тех пор он не приходил в Больничное крыло. — Что ж, это хорошо, так ведь? — Не знаю, что и думать. Если бы это означало, что он не пострадал, то да, конечно, хорошо, но возможно он просто пытается справляться самостоятельно, потому что избегает меня. — Думаешь, такое возможно? — Без понятия, — повторила она, грустно вздыхая. — Возможно вообще всё. — Но я думал… что ты добилась некоторого прогресса в ваших отношениях? — В том то и дело, что я тоже так думала, но… Уверена, он не хотел, чтобы я об этом узнала, по крайней мере, не таким образом, и теперь не знает, как с этим справиться. Мы словно откатились назад к жутко неловкому началу. Но, даже без этого, сейчас он стал совсем другим. Профессор всё время очень сильно злится — я чувствую это каждый раз, когда он проходит мимо меня, и вижу это по его лицу. — Но он же злится не на тебя, верно? — Это было очень мило, как настойчиво Гарри пытался во всём разобраться. — Думаю, что он злится вообще на всё в целом. То, что натворил Дамблдор, сильно усложнило его жизнь, которая и без того была достаточно тяжёлой. Я не знаю, что теперь делать, Гарри, действительно не знаю! Хотелось бы знать, что ему сказать, как с ним заговорить, но… — Она беспомощно пожала плечами и попыталась улыбнуться. — Вот чего я не понимаю, — медленно произнёс он. — Почему Снейп так этого стыдится? Я думал… Ну, когда Дамблдор сообщил нам об этом, я предположил, что у них что-то было, но он ведь сказал, что они не… — Нет, он никогда не встречался с твоей мамой или что-то в этом роде, но… думаю, он этого хотел, так что, полагаю, проблема была в нём, а не в ней. Я размышляла об этом раньше, но убедилась только, увидев его лицо, когда ты задал ему тот самый вопрос. Мне кажется, он испытывал к ней сильные, но безответные чувства. Это своего рода догадки, но, думаю, я всё правильно поняла. — Бессмыслица какая-то… — возразил он. — Я рассказывал тебе о воспоминании, которое видел в Омуте памяти. Снейп и моя мама не нравились друг другу! Она присоединилась к насмешкам, назвала его «Нюниусом» и всё такое, а он обозвал её… ну, ты помнишь — как. — Да, помню. Гарри, подумай о том, что ты только что сказал. Что Мародёры творили с ним в тот момент? Ты правда полагаешь, что он тогда осознавал свои слова? — Она понимала, что с её стороны было глупо защищать его, но всё равно продолжала: — Давай рассмотрим это под другим углом. Представь, что… что Драко и его друзья-идиоты напали на тебя. Теоретически ты не дружишь ни со мной, ни с Роном, так что ты сам по себе и не очень популярен в школе. Итак, банда, которая тебя ненавидит, схватила тебя, разоружила, заставила глотать мыло, а затем подняла в воздух и угрожала раздеть догола на глазах у всех. Вокруг собралась большая толпа, и все смеются над тобой. Джинни тоже там, и ты знаешь, что она нравится Драко, на самом деле он даже в открытую флиртует с ней, пока мучает тебя. Она встаёт на твою защиту и велит ему прекратить это. Да, она пытается тебе помочь, но это задевает твою и без того растоптанную гордость, ты сильно злишься и боишься того, что вот-вот может произойти, и всеми фибрами своей души ненавидишь Малфоя… Уверена, ты бы выпалил довольно глупые, неприятные оскорбления и при гораздо меньшей провокации. Он открыл было рот, но нахмурился и снова закрыл его с несчастным видом. — Похоже, ты права. Но я всё равно не понимаю… — Тот случай был описан в его медицинской карте. Не вдаваясь в подробности, профессор Снейп не стал рассказывать мадам Помфри о том, что произошло, но она заметила следы мыла и несколько синяков, а также то, что его подруга — которая прежде всегда навещала его, когда он был ранен, — на этот раз не пришла, а значит они, должно быть, поссорились. Думаю, твоя мама перестала разговаривать с ним из-за того, что он сказал, и сомневаюсь, что профессор Снейп когда-нибудь сможет с этим смириться. — Боже, какая каша! Но что ты об этом думаешь? Я имею в виду, всё не может быть так просто… Гермиона раздражённо передёрнула плечами. — Не знаю, и я уже очень устала повторять это, но я на самом деле не знаю! Что бы ни случилось, это произошло ещё до нашего рождения. Я не лгала — для меня это действительно не имеет значения, но одному Богу известно, что профессор Снейп думает и чувствует по этому поводу. Честно говоря, я не уверена, что он сам знает, чего хочет, хотя это довольно странно. Я тут подумала… что ты, возможно, был прав, и я действительно ему нравлюсь, но дальше-то что? — Так вот почему ты так настаивала на том, что у тебя нет шансов! Потому что ты знала… — Гарри сделал вдох и явно заставил себя сказать это: — Потому что ты знала, что он был влюблён в мою маму? — Да, это была одна из причин, но я была честна и во всём остальном. — Она вздохнула. — Разговоры не помогают. Единственный способ, как я могу понять, что он чувствует, — если он сам захочет мне об этом сказать; его мысли невозможно было прочесть и в лучшие времена. К тому же, как я уже сказала, мы не виделись все эти дни. Теперь я даже не знаю, остались ли мы друзьями, не говоря уже о том, чтобы… могло быть что-нибудь ещё. Я переживаю за него. Директору не следовало так поступать. — Ты права, — незамедлительно согласился Гарри. — Это ещё один момент, который меня смущает, — почему он сказал мне? По сути, эта информация нас не касается. Я вроде как и хотел бы не знать об этом, такая новость шокирует, да и какой в этом вообще смысл? Мне это было не нужно! Снейп стал намного лучше ко мне относиться в этом году. Не знаю, ненавидит ли он меня до сих пор или нет, но вроде как тогда реалистично притворялся, что это не так, так нужно ли мне знать причину таких изменений? — Я думаю… директор сказал тебе это только для того, чтобы ты наговорил гадостей профессору Снейпу, чтобы он услышал это от тебя и ты причинил ему боль. Мне кажется, таким образом он хотел наказать его за то, что он узнал о крестражах. Гарри нахмурился. — Но ты ведь сама ему о них рассказала? — Дамблдор не знает, что мы стали друзьями… или кем бы мы ни были. Он в курсе только про уроки Целительства, но не про наши утренние пробежки. Сомневаюсь, что он знает об уроках Окклюменции и точно ничего не знает о том, как профессор Снейп помог моим родителям. Директор думает, что профессор применил к тебе Легилименцию и вынудил тебя рассказать ему о крестражах, потому что именно так он сам заставил его думать. Так было безопаснее для всех нас, но это привело директора в ярость, и, судя по всему, потом он придумал такой жестокий способ с ним поквитаться. — Почему ты до сих пор называешь его «профессором Снейпом»? — спросил Гарри, почти улыбаясь, на мгновение отвлёкшись. — Ты действительно всё ещё так его воспринимаешь? — Стараюсь, насколько это возможно, — призналась Гермиона. — Пусть лучше так. Не хочу нестись впереди паровоза, а он никогда не говорил, что я могу называть его по имени или что-то в этом роде. Мы вообще никогда не касались этой темы. — «Хотя однажды он сказал, что мне не обязательно каждый раз называть его «сэр»… Интересно, это можно расценивать как призыв перейти на более неформальное общение? Чёрт возьми, рядом с ним я всегда во всём сомневаюсь!» Её друг рассеянно кивнул, замолчал и уставился в огонь, выражение его лица было скрыто за отражением пламени на стёклах очков. — Если это правда, то почему Дамблдор решил пойти на такой риск? — Понятия не имею, но я не вижу никакой другой причины. Тебе совершенно ничего не дало это знание, кроме ещё одного повода для беспокойства, и вбило очередной клин между тобой и профессором Снейпом. Если только директор не преследовал именно эту цель… Может быть, он хочет снова вас рассорить? — Зачем ему это? — Гарри, в конце этого года случится что-то очень важное! Мы знаем, что Дамблдор поручил профессору Снейпу крайне трудное задание, — размышляла вслух Гермиона. — Возможно, что бы это ни было, оно повлияет на ход войны. С поисками крестражей и всем остальным, думаю, Дамблдор ожидает, что тебе придётся действовать особняком — отдалиться от остальных Орденцев, а если у профессора Снейпа есть какое-то своё особенное задание, возможно, директор хочет, чтобы между вами сохранялась дистанция… — Она не верила ни единому своему слову, но уж лучше было думать так, если бы это не вызывало столько сомнений. По крайней мере, таким образом она могла дать Гарри альтернативное объяснение — у её друга осталось не так много, во что можно было верить. — Возможно, — с сомнением согласился Гарри. — Но ведь Снейп просил Дамблдора никому об этом не рассказывать — он перешёл на другую сторону, чтобы попытаться защитить мою маму, так что, очевидно, директор знал об их дружбе. Но то, как Дамблдор сказал мне об этом… он словно хотел, чтобы я думал, будто между ними что-то было! Боже, он хотел, чтобы я бросился в атаку, не так ли?! Его голос звучал так обескураженно, что Гермиона внутренне вздрогнула. Гарри боготворил директора с самого первого курса; казалось, он никогда не понимал, насколько необычными были их отношения по сравнению с другими учениками, и теперь они дали трещину. Он явно не знал, как с этим справиться. — Не знаю, Гарри. Понятия не имею, в чём заключается его план. Всё, что я знаю, — это то, что видела своими глазами. Что бы там ни было — это уничтожает профессора Снейпа в течение последних нескольких месяцев, и директор отказывается рассказывать об этом кому-либо ещё из Орденцев. Он также держит информацию о крестражах в секрете от всех остальных. Не знаю, чем в данный момент занимается Орден, но, похоже, именно с помощью крестражей мы втроём должны будем победить Волдеморта, а все остальные будут просто находиться поблизости на случай, если что-то пойдёт не так. Честно говоря, сложно представить, что он заставляет делать профессора Снейпа, но, очевидно, это экстремально сложно и губительно для него. Не знаю, почему он никому не позволяет об этом узнать. — Откуда ты знаешь, что он больше никому не рассказывал? — Это прозвучит немного странно, но на самом деле я дружу с парой портретов — предыдущего директора и директрисы… Гарри изумлённо рассмеялся. — Ты шутишь? — Нет. — Она ухмыльнулась. — Одного из них зовут Финеас — прадедушка Сириуса, или кто он там. — Но как, чёрт возьми?.. — Одна из прежних директрис была Целительницей. Её портрет висит в Больничном крыле, и она дружит с Финеасом. Им обоим нравится профессор Снейп, как ни странно, хотя я не знаю, каким образом они подружились. Иногда они присматривают за ним. На самом деле это очень мило. И странно. Короче, временами они кое-что мне рассказывают. Например, что профессор МакГонагалл как-то раз навестила директора с целью выяснить, что происходит, но Дамблдор ничего ей не сказал. — Гермиона печально вздохнула. — Портреты знают, что он поручил профессору Снейпу, но им запрещено об этом рассказывать — какие-то волшебные ограничения, запрещающие им распространять информацию, подслушанную в кабинете директора. Я смогла понять лишь то, что это очень плохо. Они в ярости от того, что Дамблдор держит всё в строжайшем секрете. — Звучит совсем нехорошо… Как думаешь, нам стоит переживать, что теперь Снейп переметнётся на другую сторону? — Подобное имело бы смысл, но я в это не верю. Я также не знаю, связано ли это с тем, что происходит с Драко. Некоторое время назад я пыталась спросить об этом Снейпа, но он ничего мне не сказал. — Ты спрашивала Снейпа о том, что Дамблдор заставляет его делать? — Конечно, много раз и самыми разнообразными способами. Он мне не скажет. Отчасти из-за гордости, но в основном потому, что он упрямый ублюдок, который цепляется за свою независимость и пытается всё делать сам. Но я знаю, что он уже надломлен и, похоже, не верит, что выживет. Честно говоря, это чертовски сильно меня пугает! — Правда? — Гарри нахмурился. — Тогда даже представить себе не могу, что бы это могло быть… Если только… Ты не думаешь, что Дамблдор приказал ему убить Волдеморта? — Глупости! Это не сработает, пока все крестражи не будут уничтожены. И я сомневаюсь, что из-за этого Снейп ходил бы таким подавленным. — И то верно. К тому же Дамблдор знает пророчество. Интересно, а Снейп его знает? О, подожди, он же упоминал об этом на тренировке, не так ли? — Он не знает его целиком, — вспомнила Гермиона. — Я подслушала их с Дамблдором разговор после битвы в Министерстве. Снейп спросил, собирается ли Дамблдор когда-нибудь рассказать ему ту часть, которую он не знает. — Ха! Как-то подозрительно… Что плохого в том, чтобы ввести его в курс дела? Сомневаюсь, что он передал бы Волдеморту какую-нибудь важную информацию, раз уж до сих пор этого не сделал. Снейп никогда мне не нравился, и я бы не стал безоговорочно доверять ему, но, думаю, он всё-таки на нашей стороне. Да хотя бы только ради тебя! — Я уже ни в чём не уверена, Гарри. Профессор Снейп считает, что Дамблдор ему не доверяет, но если даже ты признаёшь, что он на нашей стороне… — Они обменялись улыбками, после чего она пожала плечами. — Чем больше я узнаю обо всём этом, тем меньше вижу смысла и тем сильнее расстраиваюсь. В последнее время мне вообще кажется, что на самом деле никто точно не знает, что происходит. Возможно, даже Дамблдор не знает всего. Гарри задумчиво прикусил губу и нахмурился, а затем тоже пожал плечами. — В таком случае и Волдеморт тоже будет оставаться в неведении, — логично заключил он.***
Северус даже не потрудился поднять глаза, когда кто-то постучал в дверь его кабинета, сосредоточившись на проверке эссе пятого курса, — в последнее время накопилось много работы, поскольку его концентрация ослабла, а свободное время было поглощено более важными заботами, чем студенческие домашние задания. Половину времени он даже не вчитывался в текст, бегло просматривая каждое сочинение, чтобы получить приблизительное представление о том, сколько было вложено усилий, и используя это в совокупности со своим знанием о том, насколько умён конкретный ученик, чтобы поставить оценку. Второй стук в дверь заставил его нахмуриться; кто-нибудь из коллег не потрудился бы так настойчиво стучать, и, хотя он сомневался, что это могла быть Гермиона, она открыла бы дверь после первого стука. Судя по всему, за дверью стоял ученик, но слизеринцы редко беспокоили его в последние дни… — Войдите, — коротко бросил он, просматривая ещё несколько строк текущего эссе, когда открылась дверь. Подняв глаза, Северус несколько удивлённо моргнул, увидев Поттера. Мальчишка никогда бы не пришёл к нему добровольно, к их, без сомнения, обоюдному облегчению. Северус автоматически почувствовал прилив стыда и злости, смешанных с тупой болью застарелой обиды и неприязни, которая всегда случалась, когда он видел Поттера, но через мгновение воздвиг окклюменционные щиты, охладившие его пыл, что было облегчением, — он ненавидел терять над собой контроль, даже ненадолго. — Поттер, — заметил он вместо приветствия, вновь опуская взгляд на проверяемую работу. — Сейчас я ещё менее склонен разговаривать с вами, чем обычно. Уходите. — Я здесь не для того, чтобы просто разговаривать, сэр, — ответил парень очень осторожным ровным тоном, явно стараясь не спровоцировать его. Северус оценил это, хотя и отстранённо; было достаточно трудно держать себя в руках и в лучшие времена, а теперь и подавно. — Я подумал, что вы должны знать, — на меня только что напал Драко Малфой. — Что?! — Северус тут же вскинул голову и мгновение смотрел на гриффиндорца, автоматически сканируя выражение его лица: дерзкое, нервное, но удивительно искреннее. Медленно и неохотно он отложил перо и откинулся на спинку стула. — Хорошо, мистер Поттер, вы полностью завладели моим вниманием. Рассказывайте. Поттер сделал успокаивающий вдох. — Плакса Миртл сказала мне, что какой-то мальчик плачет в закрытом туалете для девочек. Я пошёл посмотреть, что случилось, и это оказался Малфой. Я попытался поговорить с ним, но… ну, у нас никогда не получалось нормально общаться с тех пор, как он узнал, кто я на самом деле. Мы оба вспылили, а потом он напал на меня. — Неужели? — скептически ответил Северус, растягивая слово и приподнимая бровь. — И что же вы сделали в ответ? Поттер сердито покраснел, но сдержался, глядя в пол. — Мы обменялись несколькими незначительными заклинаниями, но я ничего не сделал. Я… я почти сделал это, но вовремя остановился. «И что ты от меня хочешь, парень? Медаль?» — Поздравляю, — саркастически сказал он. — Уверен, вы можете понять, почему я, возможно, немного неохотно верю вам на слово, учитывая вашу историю лжи мне и конфронтации с мистером Малфоем. — Он… Я имею в виду… Да, сэр, — тихо ответил Поттер. Слова были выдавлены сквозь стиснутые зубы, но всё же этого было почти достаточно, чтобы произвести на Северуса впечатление. Почти. «Мальчик наконец-то начал учиться». — Однако если бы я сделал что-то плохое, он бы уже прибежал, чтобы рассказать вам об этом. «Лично я в этом сильно сомневаюсь». Когда-то Драко, конечно, пришёл бы скулить, как делал много раз. Публично Северус всегда выступал в защиту своих слизеринцев и обычно отказывался выслушивать чью-либо точку зрения, чтобы позже правдоподобно всё отрицать. В частном порядке он нередко испытывал такое же отвращение к их поведению, как и все остальные, и за закрытыми дверями промывал им мозги, когда они заходили слишком далеко. Политика слизеринского факультета всегда была намного сложнее, чем простая чёрно-белая система трёх других. — Возможно, — сдержанно ответил он. — Что вы собираетесь делать теперь? — Вы имеете в виду, собираюсь ли я пойти к профессору МакГонагалл или профессору Дамблдору? Он стиснул зубы при упоминании имени директора, но с облегчением обнаружил, что его гнев остался на контролируемом уровне. — Я имею в виду именно то, что спросил. Что вы собираетесь делать теперь? Поттер колебался довольно долго. Наконец он медленно произнёс: — Я не знаю… сэр. Почему Малфой плакал? «Потому что он оказался между молотом и наковальней, точно так же, как и я. Потому что он очень молод, смертельно напуган и не знает, кому доверять». — Точно сказать не могу. — Но вы знаете? — Вероятно, я мог бы рискнуть высказать своё предположение, если бы мне пришлось, но это не ваше дело, Поттер. Не вмешивайтесь, — настоятельно посоветовал он. — Что Волдеморт поручил Малфою? Его левая рука дёрнулась при упоминании этого имени, а кипящий гнев поднялся ещё на одну ступень, но Северус сдержался, ответив ему бесстрастным взглядом. — Поттер, даже если на сей раз ваши необоснованные подозрения верны, что, чёрт возьми, заставляет вас думать, будто я отвечу на этот вопрос? Сколько раз я должен повторять вам, что вы не центр вселенной? — Ну, мы ведь вроде на одной стороне… — обиженно пробормотал он. «Я больше понятия не имею, на чьей я стороне». — Вы практически не сделали акцента на слове «вроде». Что ж, благодарю, — иронично ответил Северус. — Уходите, Поттер. Вы не пострадали, и Драко тоже. Забудьте об этом. — Приложив максимум усилий, он старался говорить мягко, чуть ближе к просьбе, чем к приказу. Он был не в настроении разбираться с Поттером; когда мальчишка вёл себя так упрямо, было невозможно не вспомнить его родителей. К его удивлению, Поттер неохотно кивнул и ответил: — Да, сэр. — Затем он снова повернулся к двери, но помедлил. — Сэр… — Нет, — прорычал Северус, вложив в свой голос как можно больше предупреждения. — Я сказал, что не буду обсуждать это с вами. — Я не собирался спрашивать об… этом! — возмущённо ответил мальчик, хотя почти виноватый тон в его голосе заставил Северуса усомниться в этом. Он не винил Поттера за любопытство — тот не знал никого из прочих друзей своей матери, а Люпин был единственным сверстником его отца, который у него остался. Однако это не означало, что он, Северус, обязан был говорить с мальчишкой по душам. И тешить его любопытство. — Тогда чего вы хотите? Мне нужно поработать. Поттер опять замялся, но теперь стал сильно нервничать, а значит, что бы он ни собирался ему сказать, это, вероятно, приведёт к неприятностям. Подавив усталый вздох, Северус поднял голову и пристально посмотрел на него, молча подталкивая сказать, что бы это ни было; ему стало даже немного жаль парня. После тяжёлой внутренней борьбы — «Гриффиндорцы…» — Поттер выпалил: — Гермиона скучает по вам, — и исчез, хлопнув за собой дверью, буквально бросившись бежать со всех ног. Северус тупо уставился на дверь, пытаясь переварить информацию. Вероятно, ему следовало бы разозлиться из-за того, что Поттер вообще что-либо знал, но он обнаружил, что его больше интересует, правда это или нет. Кроме того, он был ошеломлён тем, что Поттер вновь узнал о нём что-то очень личное. Медленно откинувшись на спинку стула, он задумчиво уставился в потолок прищуренными глазами. «Она скучает по мне, не так ли?» Он тоже скучал по ней, как бы ни было больно это признавать. Они вообще не контактировали за пределами уроков ЗоТИ… с того самого вечера. Поначалу он был не в состоянии и не нуждался в чьей-либо компании, поскольку его ментальные щиты пошатнулись, а эмоции угрожали взять верх — одному Богу известно, что он мог бы сказать или сделать при малейшей провокации. После первых нескольких дней… Северус продолжал избегать её, поскольку не знал, как себя вести. Даже в своих самых худших кошмарах он не представлял себе такого сценария и теперь был не только растерян, но и страдал. Но… он чертовски сильно скучал по ней! Она была единственным человеком, в ком он был абсолютно уверен, Гермиона ничего от него не хотела и полностью доверяла ему. Он скучал по их лёгкому, непринуждённому общению, так как у него не было ничего подобного ни с кем другим. Она больше не стеснялась его, и ему не нужно было притворяться тем, кем он на самом деле не являлся. Северус знал, что проще было бы пустить всё на самотёк. Просто оставить всё как есть, и позволить расстоянию между ними увеличиваться до тех пор, пока это больше не перестанет иметь значения. Он также прекрасно понимал, что это окончательно добило бы его. Не нужно было ждать очередного вразумления Дилис, он и сам осознавал, что не сможет так поступить; к тому же у него имелись определённые доказательства того, что Гермиона не стала бы счастливее от их расставания. Мир катился к чертям, у него больше не было никого, кому он мог доверять, но всё казалось немного менее мрачным и безысходным, когда она находилась рядом. Честно говоря, он больше не верил, что сможет справиться в одиночку. «Итак, что мы имеем?» Северус задумчиво посмотрел на наполовину проверенное эссе, потянулся за пером и снова взялся за работу. Сегодня был четверг. Вечером он будет слишком уставшим и угрюмым, чтобы предпринимать какие-либо действия, — кроме того, вероятно, придётся провести тренировку с Золотым трио, но он не чувствовал себя готовым встретиться со всеми ними. Завтра… что ж, по пятницам Тёмный Лорд любил вызывать своих Пожирателей Смерти, поскольку те немногие из них, кто работал, обычно были свободны по выходным, а его самого не вызывали на прошлой неделе, так что, вероятно, завтра вечером состоится встреча. Значит, он, возможно, всё равно увидится с Гермионой в Больничном крыле, хотя вряд ли будет в состоянии вести цивилизованный разговор, и они будут не одни. Он мельком взглянул на стопку бумаг, загромождавшую большую часть стола. Если у него получится проверить хотя бы половину, а лучше их все сегодня вечером… наверное, в субботу или воскресенье можно будет попытаться встретиться с ней. Ему всё ещё нужно было продемонстрировать ей наиболее сложные части варки Антиликантропного — благополучие Люпина сейчас было далеко не на первом месте в его списке приоритетов, но это был чертовски хороший повод. Они могли бы уединиться на несколько часов под законным предлогом, который он мог бы использовать, чтобы отвлечь её и выиграть время, когда это окажется необходимым, поскольку Северус заранее знал, что возникнет много неловких моментов, когда он не будет знать, что сказать. «А если она захочет поговорить о Лили?» Если она действительно уже знала о ней какое-то время, возможно, и не захочет. И, конечно, она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, — ему будет неприятно говорить об этом. «Боже, как всё запутано!» Он постарался не думать об этом в надежде, что справится. «Ведь всё когда-то бывает в первый раз, верно? В любом случае… придётся решать проблемы по мере их поступления». «В течение тех нескольких часов, что мы проведём вместе». Северус прикусил губу, споря сам с собой, затем кивнул с внезапной решимостью. Он точно скажет ей, о чём его просил Дамблдор, и к чёрту последствия! Северус не хотел обременять её этим, но если он каким-то образом переживёт конец года, он определённо не желал, чтобы она считала его предателем. Ничьё мнение больше не имело для него значения, но его первым побуждением с тем, кто ему хоть немного нравился, было попытаться опровергнуть общее мнение о нём и представить себя в несколько лучшем свете. Если ему повезёт, Гермиона, возможно, даже сможет помочь ему разобраться в его запутанных мыслях и найти выход из всей этой неразберихи. По крайней мере, с ней он всегда чувствовал себя намного лучше.***
Гермиона не находила себе места. Она знала, что Снейпа вызвали в пятницу вечером, потому что видела выражение его лица, когда тот рано ушёл с ужина, а чуть позже Финеас подтвердил её подозрения. Это случилось немного раньше обычного, но не настолько, чтобы был какой-то повод для ненужной тревоги. Снейп ещё не вернулся, но было только субботнее утро. Не было ничего неслыханного в том, что он время от времени пропадал на всю ночь; хотя обычно профессор сообщал, если делал это; однако, учитывая его нынешний гнев на Дамблдора, было совершенно логично, что он этого не сделал. Пока не было абсолютно никакой причины паниковать. За исключением ноющего чувства, подсказывающего ей, что что-то было не так. Она пыталась отмахнуться от него, объясняя это переутомлением, потому что была абсолютно измотана, но это только усиливало её раздражение, потому что по сути у неё не было причин так уставать. Она хорошо спала — на самом деле, как убитая, даже глубже, чем обычно. Училась легко, ещё не было выматывающей нагрузки — это произойдёт ближе к экзаменам. Она мало что сделала сегодня, и у неё не было никаких планов на остаток дня. И всё же она чувствовала усталость, беспокоилась ни о чём и накручивала себя. Вновь посмотрев на часы — половина двенадцатого, меньше десяти минут с тех пор, как она смотрела на них в последний раз, — Гермиона подавила ещё один зевок, её веки отяжелели, и она опять с беспокойством задалась вопросом, что заставляет её так сильно волноваться. Она переживала за Снейпа с той ночи, когда Дамблдор так ужасно и жестоко предал его, но с тех пор он, казалось, более-менее пришёл в себя; за последнюю неделю или около того его пугающий гнев постепенно остыл, когда он восстановил ментальную защиту. Она знала, что он чертовски силён; Снейп мог справиться практически с чем угодно, был прирождённым выживальщиком — ему приходилось быть таковым. «С ним всё будет в порядке, — в который раз сказала она себе. — Он заслужил право исчезнуть на несколько часов, побыть в одиночестве, вдали от школы, директора и напоминаний обо всём этом». Он пришёл бы в ярость, если бы знал, какой влюблённой идиоткой она была. Раздражённая, Гермиона сменила позу и поджала под себя ноги, потянулась к стопке книг рядом со своим любимым креслом и взяла самую верхнюю. Всё было прекрасно. Мальчики играли на улице в квиддич и не стали её беспокоить — они не знали, что Снейп отсутствовал, но она не видела причин говорить им об этом. В общей гостиной было довольно тихо, так как на улице стоял тёплый солнечный день. Позади неё висела картина, а значит, можно было позвать Дилис или Финеаса, если появится необходимость. «Займи себя чем-нибудь и успокойся. С ним всё будет в порядке».***
Северус больше ничего не чувствовал. До этого момента он испытывал сильнейшую боль то от одного, то от другого; его подвесили за запястья и плечи, что само по себе было болезненно, даже без всего остального, но теперь это ощущение казалось далёким. Вскоре он уже валялся внизу, но не помнил, когда его успели снять с крюков и швырнуть на пол. В воздухе пахло кровью, но это не казалось таким уж важным. Ему было холодно, но этого, вероятно, следовало ожидать, поскольку он был совершенно уверен, что умирает. «Всё не так плохо, как я думал», — размышлял он. Его жизнь не проносилась перед глазами, он не видел никаких туннелей или ярких огней, и с ним не пытался заговорить какой-нибудь бесплотный голос. Он просто сильно замёрз, всё казалось очень тихим и отдалённым. Также было темно, но он не был уверен почему, поскольку, по ощущениям, по крайней мере один его глаз не работал должным образом, так что это можно было не брать в расчёт. Он чувствовал усталость, более глубокую версию той же усталости, которая преследовала его в течение последних нескольких месяцев. Медленно втянув воздух в лёгкие, сделав ещё один затруднённый вдох, Северус лениво задался вопросом, сколько ещё это займёт; он понятия не имел, как долго здесь лежит. Это могли быть два часа или двадцать лет; у него не было системы отсчёта. Его сознание помутилось; Северус смутно осознавал, что рядом с его бесчувственным телом находились люди, спорящие между собой, чья вина была в том, что они так сильно увлеклись, но он не мог их слышать и на самом деле не был заинтересован даже в попытках прислушиваться. Гораздо лучше просто дрейфовать в темноте, в тихих глубинах своего разума, где они не могли его достать… и ждать. Северус всегда знал, что его жизнь закончится именно так, что, когда это произойдёт, его смерть будет болезненной, затяжной и жестокой, — и сейчас испытывал большее облегчение, чем когда-либо, оттого, что ему было слишком больно, чтобы вообще что-то чувствовать. Однако это было так глупо, потому что Тёмный Лорд, вероятно, даже не осознавал, что происходит с его шпионом. Повелитель страдал параноидальной мнительностью и вздумал наказать его, Северуса, за то, что он навлёк на себя подозрения, а затем Тёмный Лорд удалился по внезапно возникшим делам и оставил остальных своих Пожирателей развлекаться с жертвой. Очевидно, они увлеклись, или им приказали, или… теперь это было неважно. Ведь он умирал. Северус снова прокрутил эту мысль в уме, пытаясь понять, действительно ли ему настолько всё равно. На самом деле это было чем-то сродни облегчению. По крайней мере, всё это скоро закончится, и ему больше не придётся продолжать сражаться. В его жизни не было ничего такого, по чему он мог бы сильно скучать. Короткое воспоминание шевельнулось где-то в глубине сознания, и на мгновение он увидел пару ярких зелёных глаз, но сопровождавшее их лицо теперь стало расплывчатым, а единственной эмоцией, которую оно вызвало, было слабое чувство тоскливой меланхолии. Эта часть его была уже по-настоящему мертва. Другое воспоминание показало ему сверкающие карие глаза цвета тёмного рома; этот образ вызвал ещё несколько вспышек эмоций, в основном своего рода смущённое, томительное сожаление, но из-за полного изнеможения, несмотря на все его усилия, её лицо тоже исчезло во тьме. Северус неподвижно лежал, чувствуя, как силы постепенно покидают его, и размышлял о происходящем. Нет, в целом, он испытал облегчение от того, что умирает; от того, что отпускает всё. Орден на самом деле больше в нём не нуждался. Его информация приносила пользу, но она также была ограниченной, они вполне могли бы выжить без него. Они могли бы даже победить — случались и более странные вещи. Несмотря на предвзятое отношение к нему, в основном они всё равно были хорошими людьми. Он никогда не ожидал, что доживёт до конца. «Значит, никаких сожалений?» — спросил он себя в безмолвной тьме, заполнившей разум. К его удивлению, их было не так много. На самом деле, единственное, о чём он всё ещё сожалел, даже сейчас, — это то, что в своё время стал Пожирателем Смерти; обстоятельства подтолкнули его к этому, но в итоге окончательный выбор он сделал сам, и хотя у него не было других вариантов, он всё равно принял сознательное решение. Это была его первая настоящая ошибка, но, начав, он больше ничего не мог сделать, кроме как продолжать идти по пути, который в результате привёл его сюда, — в это холодное тёмное место, где он и умрёт. Северус обдумал всё, что сделал с тех пор, как получил Тёмную Метку; нет, он не мог поступить по-другому, оставаясь верным себе. На самом деле у него была не очень хорошая жизнь, но он хотя бы пытался, и не во всём этом была полностью его вина. В своей жизни он сделал мало хорошего, но поболее многих других. Во всяком случае теперь все нити переплелись так, как надо. Поттер кое-что узнал о том, почему он это делал; пусть даже это не было частью плана, он точно не возражал против того, чтобы сын Лили перестал ненавидеть его столь яростно. Его последние узы верности Дамблдору были разорваны в клочья, а долги и обязательства превратились в пыль. Что касается Гермионы… у него было ноющее чувство, что она, по крайней мере, подозревала о том, что он чувствует к ней. Как минимум не придётся сожалеть о том, о чём он ей так и не сказал, и терпеть неизбежный отказ, который наверняка последовал бы за этим. Странным образом смерть показалась ему не самым худшим вариантом. Северус сделал ещё один медленный прерывистый вдох, чувствуя, как воздух выскальзывает из лёгких на выдохе, а холод пробирает до костей. Он ждал конца. Ещё недавно он с тревогой размышлял о том, что же с ним будет после смерти, но в данный момент обнаружил, что ему всё равно. Он не был привязан к этой жизни достаточно сильно, чтобы стать призраком, поэтому точно уйдёт в небытие. В очень, очень, очень маловероятном случае он может оказаться в том, что сошло бы за Рай… что ж, вероятно, там он был бы счастлив, пусть даже только по умолчанию, хотя у него было несколько туманное представление о том, какую форму это счастье может принять. С гораздо большей вероятностью он направился бы в противоположном направлении, но даже Ад был бы не так плох. Ведь там ему больше не придётся сражаться. Он очень хорошо научился терпеть боль, независимо от того, насколько сильны были мучения, а там ему не потребовалось бы ничего, кроме пассивного терпения. Если бы после смерти существовало что-то ещё, если бы реинкарнация оказалась реальной, что ж, он сомневался, что его можно было бы впихнуть в жизнь более худшую, чем та, которая у него была. Нет, загробная жизнь однозначно больше не пугала его. Северус всегда мечтал погибнуть более героической смертью, но, с другой стороны, могло быть и хуже. В конце концов, он умрёт нераскрытым шпионом, выполнив свою миссию. Единственное, чего ему хотелось, — это чтобы в данную минуту с ним был кто-то ещё. Он был одинок всю свою жизнь; ему было отчаянно больно умирать в одиночестве.***
Ноющее беспокойство, которое испытывала Гермиона, неуклонно усиливалось в течение дня, пока к вечеру она не оказалась на грани паники. Не было никакого смысла идти к кому-либо из Ордена; даже если что-нибудь случилось, у них не было никакого способа узнать, где Снейп, и кроме того… она была убеждена — как бы беспощадно это ни было, — что они не станут рисковать, чтобы спасти его. Их шпион просто был недостаточно ценным по мнению Ордена, чтобы подвергать опасности кого-либо из них, каким бы глупым и ужасным это ни было. В любом случае у неё не было ни малейших доказательств того, что что-то всё-таки случилось; Снейп и раньше устраивал подобные отлучки, когда она не уделяла столько внимания его приходам и уходам, а «интуиция» не считалась достаточно веским доводом. Тем не менее она никогда не чувствовала ничего подобного и не собиралась полностью игнорировать это. Как только ужин закончился, Гермиона, как обычно, извинилась перед Гарри и Роном и сбежала, сославшись на месячные. Она выскользнула на территорию школы и пробралась к воротам сквозь сгущающиеся сумерки. «Если он благополучно вернётся и всё будет хорошо, я убью его!» — сказала она себе, устроившись под деревом и приготовившись ждать.***
Пронизывающий холод уже не так сильно действовал на него. Северус сосредоточился, пытаясь понять, почему это происходит. Сделать это оказалось труднее, чем он думал; его мысли стали какими-то студенистыми, вялыми, словно замороженными, и двигались примерно со скоростью ледникового покрова. Он был так близок к смерти, что думать казалось невозможным, но вдруг что-то изменилось. В голове всплыло смутное воспоминание о плавании в холодном море, о том, как он вытаскивал своё онемевшее тело из воды на солнце, — вот на что это было похоже: тёплый нежный солнечный свет скользил по его озябшей коже и прогонял холод. Это не имело смысла. Он, конечно, не был уверен наверняка, так как никогда раньше не умирал, но представлял, что это будет похоже на то, что он чувствовал до сих пор, — медленное, постепенное погружение в холодную тёмную тишину. Мягкое золотистое тепло на самом деле не соответствовало этому. Он был ещё жив, так как очень смутно осознавал своё опасно медленное аритмичное сердцебиение и неглубокое нечастое дыхание, поскольку его тело цеплялось за жизнь, несмотря на то, что разум смирился с неизбежным; его инстинкты выживания всегда были очень сильны. Тем не менее тепло нежно успокаивало, дарило облегчение, так что он не собирался жаловаться. Ощущения казались ему смутно знакомыми, но у него не хватало сил, чтобы проанализировать их глубже. Он просто пассивно лежал и чувствовал, как тепло медленно растекается по замёрзшему телу, принимая и приветствуя его. Спустя неопределённое количество времени появилось другое ощущение, на сей раз ужасно знакомое. Слишком слабый, чтобы протестовать против вторжения в разум, Северус уклонился от зондирования и погрузился в самую глубь океана, ускользая от коварного хватательного прощупывания. Он умирал, но, чёрт возьми, собирался погибнуть на правильной стороне! Волдеморт мог валить на хер и оставить его покоиться с миром! Он ничего не откроет этому сумасшедшему змееподобному ублюдку! Оставив большую часть поверхностных воспоминаний в грязных лапах своего Хозяина, Северус погрузился в тихие глубины, где были спрятаны все его секреты, расслабляясь в нежном всепроникающем тепле, которое сопровождало его вниз. — Теперь он ничего не может скрыть. Ты утверждал, что он предатель? — Так и есть, Милорд! Клянусь вам! — Ты лжёшь. Я бы нашёл это в его сознании. Ах, Северус, твои товарищи так сильно сомневаются в тебе, но ты всё ещё по-настоящему мой. Что-то ещё проскользнуло через его сознание, и он был отдалённо рад, что больше не может чувствовать своё тело, потому что вообще не хотел знать, что с ним происходит. Все физические ощущения превратились в холодное оцепенение, а ментальные — свелись к дразнящему золотистому теплу, охватившему его; что бы ни происходило в реальности, его это больше не волновало. Всё было почти кончено. — Доставьте его в Хогвартс. Посмотрим, насколько они ценят моего шпиона. А ты молись, чтобы они спасли ему жизнь; он слишком ценен для меня. Будешь отвечать головой, если он умрёт. Иди. Холод и тепло странным образом смешались в вихревых потоках его ментального океана, и Северус поплыл, отпуская всё, когда милосердная тьма окончательно поглотила его.***
Гермиона бодрствовала так долго, как только могла, но вскоре после одиннадцати она впала в беспокойную дремоту, наполненную тревожными снами, просыпаясь при каждом звуке. Наконец она окончательно проснулась, чувствуя боль в спине и затёкших конечностях от того, что уснула, прислонившись к дереву. Девушка медленно встала и начала расхаживать, чтобы размять мышцы. Она взглянула на часы — только что пробило пять утра. «О боже!!!» Она была уверена, что Снейп никогда не отсутствовал так долго, не прислав весточки. Если бы он послал сообщение Дамблдору, то Дилис и Финеас знали бы об этом и увидели бы, что её нет в постели; они бы сказали кому-нибудь, возможно, мадам Помфри, которая пришла бы за ней. Но чтобы Снейп отсутствовал спустя почти тридцать шесть часов, не будучи на каком-нибудь задании… с ним точно что-то случилось! И она абсолютно ничего не могла с этим поделать! Не было никакого способа найти его или даже узнать, жив ли он ещё… Гермиона яростно прикусила губу, сильно дрожа. «Не думай так! Он всё ещё жив! Обязательно жив!» Когда некоторое время спустя в рассветной тишине раздался резкий треск, она чуть не закричала, и из её нижней губы потекла кровь. Гермиона замерла. Несколько тёмных фигур стояли за воротами, затем она увидела, как они отошли от чего-то, лежащего на земле, развернулись и дезаппарировали с ещё одним оглушительным треском. Задержавшись на минуту, чтобы убедиться, что они ушли, девушка помчалась к воротам, но ей оставалось лишь беспомощно дёргать за металлические прутья. Она была не в том состоянии, чтобы помнить — только учителя Хогвартса могли открыть их, — но те каким-то чудесным образом поддались её неистовому натиску и распахнулись. Подбежав ближе, Гермиона упала на колени рядом со скорчившимся мужчиной, едва не задохнувшись от запаха крови; она уставилась на него, на мгновение застыв от страха. — Боже мой, — ошеломлённо прошептала она, пытаясь осмыслить то, что видит. Зернистый свет восходящего солнца, к счастью, скрыл некоторые детали, а шоковое состояние помогло защитить разум от воздействия остального. Всё, что она могла видеть, было красно-чёрным. Преодолевая леденящую панику, Гермиона протянула дрожащую руку, чтобы коснуться его шеи, вздрогнув от ощущения прохладной, скользкой и липкой от засыхающей крови кожи, она попыталась нащупать пульс. Наконец она почувствовала слабую пульсацию под кончиками пальцев и чуть не упала в обморок от облегчения, рыдание застряло у неё в горле. «Он всё ещё жив! Но как?!» Она понятия не имела, так как никогда не видела, чтобы кого-то так сильно ранили. Его лицо представляло собой кровавую маску, одежда была разорвана в клочья, и, казалось, сквозь каждый разрез была видна вспоротая плоть. Пульс был очень слабым и неровным, но он был! Сглотнув ком в горле, она уставилась на свои окровавленные пальцы. Гермиона сделала глубокий вдох, и её чуть не стошнило от густого сладковатого медного запаха крови, который почти, хоть и не совсем, затмевал другие — обгоревшей кожи и нечистот. Она постаралась спрятать свои мысли в туманной мгле. Если она запаникует, он, скорее всего, умрёт. Насколько она могла судить, он был в нескольких шагах от смерти. Гермиона нащупала свою палочку одеревеневшими, непослушными пальцами. — Мобиликорпус, — сказала она наконец дрожащим голосом. Перемещать его было очень опасно, не зная, насколько серьёзны раны, но ещё опаснее было оставлять его здесь, за пределами школьной территории. Она отлевитировала Снейпа через ворота и пинком закрыла их за собой, потом расстелила свою мантию на земле рядом с подъездной дорожкой и опустила его так осторожно, как только могла. Дрожа, она изо всех сил пыталась думать, что делать дальше и произнесла пару диагностических заклинаний. Раз он всё ещё был жив, большинство травм, вероятно, не были мгновенно смертельными, но… у него текла кровь из нескольких мест на спине. Уложив потерявшего сознание мужчину на бок, она осторожно сняла с него остатки одежды, и её чуть не вырвало; его спина представляла собой сплошное кровавое месиво, если не считать темнеющих сильных ожогов и ужасного проблеска белой кости. Тяжело сглотнув, Гермиона сосредоточилась на шуме в своих ушах, отчаянно думая о тумане, автоматически находя места, откуда у него без остановки лилась кровь. Если ничего не предпринять, в ближайшее время он умрёт от кровопотери. Также обнаружилось внутреннее кровотечение, но здесь она мало чем могла ему помочь. Гермиона повернулась к нему спиной, стараясь не прислушиваться к его ужасно слабому, затруднённому хриплому дыханию. Ей нужно было взять себя в руки, но она не могла, глядя на то, что с ним сделали. Это было выше её сил, и поскольку она ни за что не хотела оставлять его здесь, чтобы пойти за помощью, ей нужно было успокоиться и как-то сосредоточиться на счастливом воспоминании, чтобы вызвать Патронуса. Никогда ещё медитировать не было так трудно, но она продолжала это делать, фокусируясь на том, что он нуждался в ней. Немного успокоившись, Гермиона старалась думать о чём-нибудь счастливом, в конце концов о том простом факте, что он был жив, и попыталась представить его лёгкую кривоватую улыбку. — Э-экспекто патронум, — прошептала она сиплым голосом, наблюдая, как медленно формируется её серебристая выдра. Быстро сказав сообщение, Гермиона посмотрела, как та унеслась в сторону замка и Больничного крыла, а затем вернулась к находящему без сознания мужчине. Пройдёт некоторое время, прежде чем мадам Помфри сможет спуститься сюда, поэтому она должна попытаться сделать что-нибудь полезное, например, выяснить степень повреждений. Если только она сможет перестать плакать, чтобы хотя бы видеть, что делает.