There is a sacredness in tears. They are not the mark of weakness, but of power. They speak more eloquently than ten thousand tongues. They are the messengers of overwhelming grief, of deep contrition, and of unspeakable love.*
Washington Irving.
— Гарри! — Гермиона опустилась на колени рядом со своим другом. Он всё ещё был в сознании, прижимая руки к шраму и стараясь не хныкать от боли. — Рон, уйди с дороги! — бросила она, быстро вытаскивая палочку, прежде чем остановиться, беспомощно осознав, что понятия не имеет, как ему помочь. Его шрам время от времени побаливал с тех пор, как они покинули Хогвартс, но связь с Волдемортом больше не устанавливалась. Северус присел на корточки с другой стороны от Гарри, его чёрные глаза были полны решимости. — Что ты чувствуешь, Поттер? — нетерпеливо спросил он, как будто совершенно не удивлённый. Гермиона свирепо посмотрела на него, догадавшись. — Так вот почему ты хотел, чтобы Гарри был здесь, не так ли?! Северус бросил на неё недовольный взгляд. — Такая реакция произошла бы независимо от того, где бы он ни был. Не молчи, Поттер! Глаза Гарри были крепко зажмурены, он дрожал — Я… Я не уверен. Думаю… я думаю, что он находился рядом с Нагини, когда это случилось. Всё произошло слишком быстро. Я… он зол, по-настоящему зол, но… — Гарри сделал паузу, открыл глаза и, моргая, посмотрел на них троих. — Ему больно, — сказал он почти удивлённым голосом, неверяще глядя на Северуса. — Вы были правы… он действительно был привязан к ней. И… он куда-то отправился, о чём-то очень напряжённо думая. Похоже, он собирается проверить остальные крестражи, как вы и предполагали. Северус кивнул. — В ближайшие пару часов тебе будет несладко, Поттер. Каждый раз при обнаружении пропажи он будет в ярости. Если ты что-нибудь увидишь или почувствуешь, с помощью чего мы сможем понять, где он, скажи об этом. Гарри прижал тыльную сторону ладони к своему шраму. — Вам легко говорить. — Знаешь, он тоже был у меня в голове, — едко сказал ему Северус, но без той язвительности в голосе, которая присутствовала когда-то. — Я не знаю, как это остановить, так что мы постараемся извлечь из этого хоть какую-то пользу. Возможно, мы узнаем что-нибудь важное о том, что происходит на другой стороне. — Ладно, прекрасно, но не могли бы мы пока поговорить о чём-нибудь другом? Я не хочу думать об этом до тех пор, пока не придётся терпеть боль. Северус пожал плечами и посмотрел на остальных. Рон ухмыльнулся. — О квиддиче? — Нет! — хором ответили Гермиона и Северус. Гарри чуть не рассмеялся, садясь, прислоняясь спиной к кухонным шкафам и глядя на Северуса. — Но вы же судили тот матч на нашем первом курсе. Он закатил глаза. — Уверяю тебя, не для развлечения. Играть в квиддич лучше, чем смотреть, но я всё равно нахожу этот вид спорта довольно тупым. Закрой рот, Уизли, — добавил он в ответ на притворный вздох ужаса Рона. Гарри пожал плечами, закрыв глаза и потирая лоб. Гермиона решила быть полезной и встала. — Северус, у тебя в подвале есть какие-нибудь болеутоляющие зелья или маггловские таблетки? — И то и другое, но я не уверен, что они помогут. Попробуй заварить чай из ивовой коры, у меня ещё много её осталось. Давай, Поттер, поднимайся с пола. Предлагаю устроиться поудобнее, пока ты будешь изображать «канарейку в угольной шахте».** — Зачем канарейке быть в шахте? — безучастно спросил Рон, когда они втроём направились в гостиную, и Гермиона ухмыльнулась, слушая, как Северус объясняет ему суть идиомы, пока она готовила для Гарри чай. «Интересно, осознает ли он вообще, насколько смягчился рядом с мальчиками?» К тому времени, как она присоединилась к ним в гостиной и дала Гарри кружку — Гермиона приготовила ещё, но остальное оставила под чарами стазиса на случай, если он её уронит, — разговор переключился на то, что им удалось избавиться от Нагини, хотя неудивительно, что Северус даже не пытался объяснить мальчишкам технические детали. Слегка подвинув его в кресле, она втиснулась рядом с ним и устроилась поближе. — Я использовал яд, потому что в данном случае он мог сработать, — объяснял Северус. — Крестраж — это частичка чьей-то души, наполненная тёмной магией. Существует очень мало вещей более могущественных или более опасных. Следовательно, всё, что может уничтожить его, должно быть столь же опасно, хотя чисто физическое оружие, такое, как клык василиска, применить здесь было бы невозможно. Яд был гораздо безопаснее заклинания. Я знаю три разных заклинания, способных уничтожить крестраж, и Адское пламя наименее рискованное из них. — А что вообще такое это Адское пламя? — поинтересовался Гарри. — Я видел, как его использовали раньше, — Сами-Знаете-Кто направил его на Дамблдора в Министерстве. Дамблдор использовал его против инферналов в пещере после того, как вы ушли. Что в нём такого особенного? — Его сила, — ответил Северус. — Это скорее магический огонь, чем физический; он создаётся заклинанием, и горит намного, намного жарче, чем любое обычное пламя. Оно формируется волей и силой волшебника, что может сделать его почти разумным, если им правильно пользоваться, хотя у него нет собственного истинного разума. Однако оно очень непредсказуемо; им трудно управлять, и оно часто вырывается из-под контроля мага, обычно со смертельным исходом для всех, кто находится поблизости. — Но… это же просто огонь, — возразил Рон. — Нет, это не так… — начал Северус, но тут Гарри зашипел от боли и пролил немного своего чая. Рон выхватил у него кружку, когда все подались вперёд, с тревогой наблюдая за ним. Гарри опять зажмурил глаза, его лицо сильно побледнело. — Он находится там… где раньше я его не видел. Стоит на коленях и что-то ищет на земле. Кажется… копает. Он волнуется, сосредоточен. — Копает? Он ищет кольцо Гонтов? — спросила Гермиона, впиваясь пальцами в руку Северуса и обеспокоенно наблюдая за своим другом. — Я не знаю. Может быть. Он переживает, что выбрал неправильное место… — Голос Гарри замедлился, став почти мечтательным, несмотря на звучавшую в нём боль. — А сейчас он остановился, пытаясь выяснить, кто здесь был, — да, это тот самый старый дом, который я видел в воспоминаниях Дамблдора… — Гарри вскрикнул и крепче зажмурил глаза. — Он понял, что всё пропало! Боже, он так зол! Через несколько минут он открыл глаза, поморщившись. — Он опять куда-то отправился. Ай! — Гарри попытался улыбнуться, повернувшись, чтобы посмотреть на Северуса, и с трудом сглотнул. — Так о чём мы говорили? — спросил он с явной бравадой. — Чёртовы гриффиндорцы, — пробормотал Северус себе под нос. Гермиона ткнула его под рёбра, и он слегка улыбнулся ей, прежде чем вернуться к предыдущей лекции. — Адское пламя — это чистое волшебство, проявляющееся в виде огня. Оно также известно как Проклятый огонь, потому что происходит из более тёмного спектра магии, в то время как исцеляющая относится к более светлому. Сама по себе это не тёмная магия, но она исходит из тёмных импульсов и питается более опасными эмоциями того, кто её применяет, усиливая эти эмоции и ослабляя контроль мага как над собой, так и над своей магией. Использование Адского пламени вообще создаёт определённую нестабильность, которая усугубляется по мере того, как долго волшебник пытается с ним совладать. — Он мельком взглянул на Гермиону с намёком на юмор в глазах. — Это делает заклинателя уязвимым для… отвлекающих факторов. Она прикусила губу, чтобы сдержать смех, вспомнив, как впервые увидела, как Северус использует Адское пламя. Конечно, тогда он был сам на себя не похож, но она была вполне довольна его потерей контроля над собой. Одному богу известно, сколько времени прошло бы, прежде чем кто-либо из них сделал бы первый шаг. — Когда Сам-Знаешь-Кто использовал его, это была гигантская змея, — задумчиво сказала она. — А у Дамблдора оно принимало множество разных форм. Но когда ты уничтожил диадему Рейвенкло, это были просто тонкие струйки пламени, почти как верёвки. Почему? — Потому что Тёмный Лорд использовал Адское пламя в качестве оружия, как и Дамблдор, — пояснил он. — Я тоже изучал его в этом контексте, но на самом деле меня обучали применять его в работе с зельями, когда я повышал квалификацию для получения степени Мастера Зелий, как средство для создания определённых ингредиентов. Как и любой магический огонь, если оставить его гореть достаточно долго, Адское пламя создаёт огневицу***, а яйца огневицы являются ценными ингредиентами. Я использовал его скорее как инструмент, нежели оружие. Мои эмоции достаточно изменчивы, когда я сражаюсь, и, выпустив на волю Адское пламя, сомневаюсь, что я смог бы отличить друга от врага. — Он презрительно фыркнул, его глаза сверкнули. — Кроме того, хотя у меня и есть склонность к театральности, я не такой позёр, как они оба. Это пустая трата магической энергии на то, чтобы битва выглядела впечатляюще. — Так как же противостоять Адскому пламени? — спросил Рон. — Судя по всему, такая ерунда, как Агуаменти, против него не работает. — Это очень сложно и зависит от обстоятельств. Лучше даже не пытаться. Если кто-нибудь использует его против тебя, просто беги. — Понятно. Вы можете научить нас, как его наколдовать? — Могу, — спокойно ответил Северус, — но не буду. Ни у тебя, ни у Поттера нет самоконтроля, необходимого для его использования; оно убьёт вас и любого, кто окажется рядом с вами. А магия Гермионы просто не подходит для этого; она слишком агрессивна. Гарри фыркнул от болезненного смеха. — Вы намекаете, что Гермиона жестока? — Эй! — запротестовала она, прежде чем повернуться и обиженно глянуть на Северуса, который пытался не рассмеяться. — А тебе советую тщательнее подбирать слова. Прикусив губу, чтобы сдержать смех, Северус бросил на неё озорной взгляд, покачал головой и глянул на парней, которые теперь оба смеялись. — Это не совсем то, что я имел в виду. — Хватит! — раздражённо сказала она, раздосадованная тем, что кресло, в котором они сидели, было недостаточно большим, чтобы она могла отодвинуться. Его рука крепче сжала её плечо, а затем он поцеловал её в макушку. — Обижаться по пустякам — это моя особенность, а не твоя, — сказал он ей слишком тихо, чтобы мальчики могли его услышать. — Это тебе несвойственно. — Хм. — Смилостивившись, она положила голову ему на плечо. — Есть что-нибудь новенькое, Гарри? — спросила Гермиона, явно меняя тему. Он поморщился, осторожно дотрагиваясь до своего лба. — Трудно сказать. Сейчас он немного, эм-м… не в себе — я чувствую несколько вещей одновременно. Похоже, он добрался до пещеры, так что приступ боли может случиться в любую секунду. — Мне очень жаль. Сомневаюсь, что я смогу тебе чем-то помочь, кроме как оглушить тебя, — сказала она извиняющимся тоном, и Гарри покачал головой. — Всё в порядке. Нам важно получать информацию. И я действительно хочу почувствовать его эмоции, когда он поймёт, что облажался. — Ну что ж, это решает дело, — криво усмехнулась Гермиона. — Мы все проводили с тобой слишком много времени, Северус. Ты нас испортил. — Уизли, на твоём месте я бы молчал, — ухмыляясь, ответил Северус. — О, да ладно! Гермиону было не так-то сложно испортить, — весело отозвался Рон. — Рональд! — предостерегающе сказала она, хотя, оглядываясь назад, ей следовало бы сообразить, что лучше вообще не затрагивать эту тему. — Будь осторожен, оказывается, она жестокий человек, — весело добавил Гарри. Его глаза слезились, и ему явно было больно, но он всё равно ухмылялся. — Я не такая! — Однажды я прихрамывал целых три дня, — отметил Рон. — Ты это заслужил, — фыркнул Гарри. — Я так и не понял, по какой причине? — спросил Северус, и Гермиона подняла на него глаза. — Неважно. И не вздумайте ему сказать, мальчики, — угрожающе добавила она. Гарри вскрикнул, пресекая дальнейший разговор, прижимая обе руки к голове. — Он только что нашёл пустую чашу. Боже, он в бешенстве! Теперь он быстро куда-то летит, уже выбрался из пещеры. Я не знаю, куда он направляется, но у него определённо есть какой-то план… он думает о разных людях. Хочет кое-кого увидеть, но я не… О, это Беллатрикс! — Она всё ещё жива? — ехидно поинтересовался Северус. — Жаль. — Скорее всего, они направятся в Гринготтс, — предположил Рон. — Это было бы даже забавно, если бы у Гарри не раскалывалась голова. Гермиона не глядя протянула руку и закрыла рот своему возлюбленному, прежде чем он успел сказать какую-нибудь остроту. — Ни единого слова, Северус Снейп. Она почувствовала, как шевельнулись его губы, когда он поцеловал её ладонь, но Северус послушался, хотя она чувствовала вибрацию беззвучного смеха у него в груди.***
Во второй половине дня произошло кое-что ещё. Шрам Гарри постоянно жалило и покалывало, а ранним вечером он чуть не напугал их всех до полусмерти, внезапно закричав и схватившись за голову. Северус с недовольным видом убрал палочку, которую рефлекторно вытащил, когда Гермиона слезла с его колен, чтобы подойти к своему другу и опуститься на колени у его края дивана. — Что случилось, Гарри? Они уже в Гринготтсе? — Он не пошёл туда, — прохрипел Гарри. — Отправил Лестрейнджей. Они только что вернулись и сообщили ему, что всё пропало. Он… о боже, как же больно! Он впал в неистовство и только что проклял Беллатрикс… — Замечательно, — протянул Северус с крайне неприятным выражением в глазах. — Надеюсь, она бьётся в агонии. — Жуть какая, — вполголоса сказал Рон Гермионе. — Поверь мне, она этого заслуживает, — ответила она так же тихо, не сводя глаз с лица Гарри. — Что-нибудь ещё, Гарри? — Я не… не могу понять. Слишком много криков. Кажется, там целое собрание, и он… проклинает всех подряд. Похоже, он окончательно сошёл с ума! Хуже, чем когда-либо! Я не могу понять, что… — Его затрясло. — Он напуган, несмотря ни на что. Он понял, что мы сделали. Он знает, что это были мы. Чёрт, моя голова! Я… — Гарри застонал от боли. — Достаточно! — рявкнул Северус, вставая и направляясь к ним через комнату. — Гермиона, ты знаешь заклинание усыпления? — Да. — Она вытащила свою волшебную палочку. — Дормио! Гарри боком рухнул на Рона, который беззлобно застонал, выкарабкиваясь из-под своего друга. — Как долго он проспит? — До рассвета или пока я его не разбужу, что бы ни случилось раньше. Надеюсь, к тому времени Сам-Знаешь-Кто успокоится… — Сомневаюсь, — многозначительно сказал Северус. — Судя по всему, он потерял то, что осталось от его рассудка. Возможно, через час или около того, после того как он немного остынет, Тёмный Лорд будет вести себя более разумно, но его эмоции вряд ли стабилизируются. — Он задумчиво посмотрел на Гарри сверху вниз. — Хотел бы я знать, какая между ними связь… — Думаю, Дамблдор всё-таки знал, — пожал плечами Рон. — Но молчал до последнего. — Может и так, — медленно произнёс Северус, поворачиваясь и бросая на Гермиону красноречивый взгляд. Мгновение она тупо смотрела на него в ответ, прежде чем вспомнила о маленьком флаконе с воспоминаниями. — Не сейчас, Северус. — Чёрт возьми, а когда?! — вспылив, прорычал он. — Ты надолго собралась это откладывать? Принимая во внимание, что лидер другой стороны только что обезумел и теперь действительно способен буквально на всё! Мы должны завершить миссию, Гермиона, и тогда всё закончится. Я хочу, чтобы это закончилось! — Он встретился с ней твёрдым взглядом. Она нервно прикусила губу. Он не приказывал ей отдать воспоминания, скорее, просил, что она оценила. Это зависело от неё — она очень сомневалась, что он заберёт их силой, если она откажется. — О чём вы? — не понял Рон. Она вздохнула, всё ещё глядя на Северуса. — Дамблдор оставил Северусу кое-какие воспоминания, чтобы он посмотрел на них после того, как мы избавимся от всех крестражей. Очевидно, есть ещё кое-что, что мы должны сделать, прежде чем сможем победить Сам-Знаешь-Кого. — Серьёзно? Вот дерьмо! А я-то надеялся, что мы почти у цели. Есть предположения, что это могло бы быть? — Пока нет. Рон нахмурился, переводя взгляд с Гермионы на Северуса, после чего притворно вздохнул и поднялся на ноги. — Ладно. Вы двое оставайтесь здесь и разбирайтесь с этим, а я потащу Гарри наверх и уложу его в постель, а потом постараюсь не мешать вам или типа того. Дайте знать, когда кто-нибудь из вас захочет что-то прояснить. — Он вытащил свою палочку и взмахнул ею в сторону Гарри, осторожно левитируя его из комнаты. Северус склонил голову набок, задумчиво наблюдая за ней. — Почему ты сопротивляешься? — А ты так и не догадался? — вздохнула она. — Сколько времени прошло с тех пор, как ты позволил себе просто остановиться и отдохнуть хоть пять минут? Что бы там ни было, мы оба знаем, что это будет нечто ужасное. Скорее всего, он собирался сказать тебе, что мы никогда не победим, что есть ещё одно пророчество или что-то в этом роде, или что Сам-Знаешь-Кто никогда не умрёт, скорее на Солнце выпадет снег! Я не спешу сталкиваться с болью или трудностями. С меня хватит стрессов, и с тебя тоже! Его взгляд смягчился. — Я знаю, и ты не ошибаешься. Я тоже боюсь узнать, что находится в том флаконе. Но мы так близки к цели, Гермиона! Я потратил десятилетия ради этого момента! Мы не можем сейчас сдаться. Последнее усилие, и всё будет кончено. И мы будем свободны! И тогда, я надеюсь, мне больше никогда не придётся вспоминать об этой войне. — Подойдя ближе, он нежно коснулся её щеки. — У меня будут дела поважнее. Закрыв глаза, она прильнула к его ладони и тяжело вздохнула. — Ты прав. Я тоже хочу, чтобы всё это закончилось. У нас будет своя жизнь, которую мы должны прожить вместе. Но… что, если он на самом деле скажет нам, что мы не сможем победить, Северус? Или поручит нам что-то ещё, на что уйдут годы? Я не выдержу! Я не такая сильная, как ты! Я не смогу отбросить всю свою жизнь ради чего-то настолько тёмного и ужасного и притворяться, что это не причиняет мне боли! Он придвинулся ближе и обнял её, притягивая к своей груди и прижимаясь щекой к её волосам. — Дамблдор не всеведущ. Мы с тобой — доказательство этого, ты и я. Даже если он действительно скажет что-то подобное, это не значит, что он прав. Но мы не узнаем, пока я не посмотрю воспоминания. — Его руки напряглись. — Мы сможем победить, Гермиона. Я никогда раньше не говорил вам приукрашенной лжи и не собираюсь начинать сейчас, но точно знаю, что у нас очень хорошие шансы на победу, — больше, чем когда-либо были прежде. Я не собираюсь сдаваться, когда мы так близко к концу! — Более беспечно он добавил: — И ты тоже. Ты такая же упрямая, как и я. Ты не смогла бы сдать назад, как не смогла бы сделать так, чтобы на Солнце пошёл снег. Мы оба это знаем. Расслабившись, она уткнулась носом в его рубашку, вдыхая знакомый запах и позволяя теплу его тела успокоить её расшатанные нервы. — Да. Я просто слишком устала. Морально и эмоционально вымотана. Не представляю, как тебе удавалось держаться всё это время. — Подавляя всё в себе так сильно, что я превратился в невротика, — сухо ответил он, и она невольно улыбнулась. — Ну да, именно так. Ладно. У тебя здесь есть Омут памяти? — Да. — Я хочу, чтобы мы посмотрели их вместе. — Ты знаешь, что я не соглашусь на это. Она отстранилась ровно настолько, чтобы заглянуть ему в лицо, продолжая обнимать его за талию. — Северус… — Нет, Гермиона. Эти воспоминания — последнее послание Дамблдора мне, а он был по-настоящему зол на меня. Что бы он ни хотел мне сказать, он сформулирует это настолько прямолинейно и безрадостно, насколько это возможно. Тебе не нужно это видеть. Допускаю, что таким образом он просто пытается причинить мне боль. Но я даю слово, что расскажу тебе всё, что будет связано с войной, из этих воспоминаний. Она встревоженно всматривалась в его глаза. — Больше никаких секретов, как бы плохо это ни было. Не пытайся таким образом защитить меня. — Обещаю.***
Северусу стоило немалых физических усилий вытащить голову из Омута памяти, и он, пошатываясь, почти пьяно поплёлся через подвал к сырой кирпичной стене. Покачав головой, как будто он мог отрицать то, что только что видел и слышал, мужчина в безмолвном ужасе уставился на невинные серебряные завитки, когда абсолютно кошмарное понимание начало просачиваться в него, заполняя последние пробелы в его знаниях. Дамблдору не пришлось прилагать никаких особых усилий, чтобы причинить как можно больше вреда; старик просто сказал правду — спокойно и без прикрас, но почему-то от этого стало только хуже. «О боже, нет!» Теперь Северус, наконец, всё понял. Он понял, насколько искусно им манипулировали, как Дамблдор держал всё под контролем, как он даже после смерти в очередной раз предал и обманул его. И не только его. Их всех. Дамблдор всё это время дёргал за ниточки, передвигая их по шахматной доске только для того, чтобы добраться до этого момента. Низкий животный звук боли вырвался у него, почти выдавленный узлом, который, казалось, образовался у него в груди. Он присел на корточки и опустил голову между колен, чувствуя, что вот-вот упадёт в обморок. «Как долго? Как давно он знал? Как далеко ушло предательство? Как давно старик подозревал это и никому не говорил ни слова?» Северус не мог даже дышать, дрожа в агонии чудовищного понимания. У него никогда не было шанса спасти Лили; её смерть была предопределена. Он неохотно смирился с этим за годы, прошедшие после её убийства. Но всё, что он делал с тех пор, всё, ради чего столько всего терпел, было сделано для того, чтобы защитить её сына, — вот только у него, как выяснилось, тоже не было ни единого шанса. Гарри Поттер должен был умереть. Северус глубже погрузился в свой ментальный океан, бессознательно ища спасения в Окклюменции, пытаясь думать сквозь боль, но на сей раз это не сработало. Он не ожидал, что Дамблдор сможет причинить ему ещё столько боли, не верил, что у него осталось хоть какое-то чувство доверия, которое можно было бы предать. Он думал, что теперь у него выработался иммунитет к предательству и лжи. Он очень, очень сильно ошибался. Боже, как же это было больно! Детская боль, помноженная на всю силу взрослой. Так не должно было быть. Предполагалось, что всё это затевалось ради спасения Поттера, что мальчик выживет, восторжествует, а не будет отправлен на верную смерть, словно овца, которую ведут на скотобойню. «И как мне им об этом сказать?» Как он мог сообщить сыну Лили, что тот должен умереть? Это было даже хуже, чем добровольно идти на собственную казнь. Парню было всего семнадцать, и то едва исполнилось! Он стал взрослым несколько недель назад; впереди у него была вся жизнь, без сомнения, наполненная многочисленными рыжеволосыми детьми. И как он должен был сказать Гермионе, что её лучший друг был всего лишь ещё одним жертвенным агнцем, что в ином случае у них нет возможности победить? У них и так почти не осталось веры… он не вынесет, если отнимет у них последнюю надежду. Северус никогда не хотел видеть никого из них — но особенно Гермиону — такой же сломленной, озлобленной и безнадёжной, каким в своё время был он сам. Он боялся увидеть такую же боль в её глазах. «Ты грёбаный трус, Альбус!» Даже по самым скромным подсчётам, старик должен был знать об этом по меньшей мере год, если не больше. К чёрту Слизнорта и его воспоминания; Дамблдор не был белоснежным святым, он наверняка знал о крестражах и о том, каким образом Том Риддл стремился достичь бессмертия. Должно быть, он знал это уже много лет — на самом деле с тех пор, как появился дневник. Несложно было, опираясь на это, разгадать природу связи между Поттером и Волдемортом. Но старый ублюдок оставался в стороне, никому ничего не говоря, и наблюдал, как весь чёртов Орден стремится добиться победы, которой не существовало. О, они могли бы достаточно легко убить Волдеморта. Без своих крестражей он станет смертен и погибнет так же, как и любой другой. Но когда Избранный — Мальчик-Который-Выжил — умрёт… их талисман исчезнет. Это была не победа Света, а всего лишь другой оттенок Тьмы. «Неудивительно, что Дамблдор хотел открыть это только после своей смерти», — размышлял Северус. Если бы старик всё ещё был жив, он убил бы его голыми руками. Ярость и ненависть всколыхнулись, прорываясь сквозь боль, сливаясь воедино в очень знакомом чувстве; на самом деле он испытывал подобное большую часть своей жизни, хотя, возможно, и не так сильно. «Нет. Я этого не вынесу». Подняв голову, он обвёл невидящим взглядом тёмный, сырой, угнетающе мрачный подвал, и застарелая боль скрутила его внутренности. Это было слишком. Слишком много плохих воспоминаний вновь заиграли яркими красками. Его внутренняя Тьма никуда не ушла, Северус знал, что это не так, он сам сказал Поттеру, что на самом деле это никогда не проходит; и сейчас она вновь потянула к нему свои щупальца. Он начинал закипать, устремив пылающий, ослеплённый ненавистью взгляд на Омут памяти. Его колдовство было молниеносным и совершенным. Не было слышно вообще ни звука, рука мужчины не дрогнула, когда магия пронзила его насквозь в безумном и в конечном счёте бесполезном жесте отчаяния. После этого он перевернулся и сел, сосредоточившись на своём дыхании, чтобы снова взять себя в руки. Не обращая внимания на почерневший круг на бетонном полу — всё, что осталось от Омута памяти и последних воспоминаний Дамблдора, — Северус вытер лицо рукавом, бесстрастно отметив, что его перестала бить дрожь. Он смог загнать боль и гнев туда, где им и было самое место, — глубоко под воды океана, а теперь нужно было подумать о том, что делать дальше. «Я обещал», — тупо напомнил он себе. Но как он мог сказать это Гермионе? Не было никакого способа смягчить факты, он никак не мог сказать ей, что Дамблдор, возможно, был неправ, не мог дать ей никакой надежды. Если и был какой-то выход из этой ситуации, он его не видел. Поттер оказался последним крестражем, поэтому он должен был умереть для того, чтобы можно было убить Тёмного Лорда. Но дело было уже не в этом, каким бы ужасным и болезненным это ни было, — несомненно ему было бы жаль, если бы мальчик умер, но даже сын Лили больше не мог командовать его душой. Нет. Больше всего его пугало то, что случится с Гермионой. Она никогда раньше не теряла никого из близких, тем более своего лучшего друга в самом расцвете сил. Не при таких обстоятельствах. В конце концов, она была достаточно сильна духом, чтобы пережить это, но не без повреждений, и боль, которую это ей причинит… Ничто не стоило этого, даже поражение Волдеморта. Он должен был это предвидеть. У него в руках были все кусочки головоломки, но он отказывался складывать их воедино. Северус с некоторой холодной отстранённостью понимал, что находится на грани безумия, необратимого срыва. Его нервная система расшатывалась месяцами, если не годами; теперь он стоял на грани, и если он упадёт сейчас, то потеряет всё. Если он не будет бороться с этим, то пропадёт навсегда. Его ментальный океан был охвачен штормами, когда потрёпанная психика дрогнула, но он собрался с силами для последней борьбы, отбиваясь всем, что у него осталось. Он медленно раскачивался взад-вперёд, сидя на полу, его чёрные глаза стали стеклянными и пустыми. Северус до крови кусал нижнюю губу и впивался ногтями в свои руки, пока на них тоже не выступила кровь, сосредоточившись на боли, которая напоминала ему о физической реальности собственного тела, сражаясь за то, чтобы оставаться в своём уме и отличать, что реальность, а что — нет. Он не мог позволить безумию победить — не сейчас, не тогда, когда у него было так много чего терять. Бормоча вполголоса проклятия и непристойности, он боролся с Тьмой за контроль над собственным рассудком, придавая некоторую стабильность своим хаотичным эмоциям, стремясь сосредоточиться и снова обрести равновесие, каким бы шатким оно ни было. Когда навернулись слёзы, Северус позволил им течь, больше не заботясь о гордости, которая заставляла его стараться не плакать; небольшая эмоциональная разрядка немного ослабила напряжение. Истерия приходила и уходила, каждый раз унося с собой ещё немного хаоса, от чего становилось спокойнее. Постепенно он начал расслабляться, Тьма отступила, как и тотальное опустошение. Он боролся не за себя; ему по-прежнему было наплевать на то, что с ним случится. Гермиона любила его, и она нуждалась в нём. Он не позволит никому и ничему отнять её у него! Он цеплялся за воспоминания о ней как за спасительный якорь, и постепенно ему становилось легче. К тому времени, как Северус открыл глаза, он чувствовал себя измученным и больным, его рот наполнился кровью, а в голове стучало, но он победил. Очень медленно поднявшись на ноги, он покачнулся, когда у него закружилась голова, сплюнул кровь и прислонился к стене, пока головокружение не прошло, прежде чем взять себя в руки и начать залечивать повреждения. Он всё ещё не имел ни малейшего представления, что им теперь делать, но, по крайней мере, был достаточно вменяем. Порывисто дрожа, он оглядел себя, убедившись, что убрал все физические свидетельства своего срыва, бросил взгляд на лестницу, ведущую к двери в подвал, и вздохнул. Если он хотел сдержать обещание, ему придётся разбить сердце своей возлюбленной.***
Северус пробыл в подвале уже очень долгое время. Гермиона беспокойно заёрзала, отказываясь в который раз смотреть на часы, стараясь не думать о том, насколько она была напугана. Он наложил на подвал чары, поэтому она ничего не могла слышать, но интуиция кричала ей, что что-то не так. Когда он в конце концов поднялся по лестнице, по его лицу она сразу поняла, что новости хуже некуда; Северус был очень бледен и двигался странно скованно, опустив глаза, скрывая выражение своего лица, когда тихо сказал: «Сначала мне нужно покурить». Пройдя мимо неё, он направился в сад, не сказав больше ни слова, а она, прикусив губу, наблюдала за его тёмной фигурой, расхаживающей взад-вперёд по улице в течение самых долгих нескольких минут в её жизни. Гермиона встала, когда он вернулся, неуверенно наблюдая за ним. Некоторая пустота в его покрасневших глазах была вызвана Окклюменцией, но под ней виднелись шок, боль и что-то ещё, чего она не могла определить. — Я не буду спрашивать, всё ли с тобой в порядке, поскольку, очевидно, что это не так, — мягко сказала она. — Пожалуйста, расскажи мне, что произошло. — Он закрыл глаза и медленно покачал головой. — Северус, пожалуйста! Ты пугаешь меня! В чём дело? — Похоже на конец света, — медленно произнёс он. — Теперь я знаю всё. — Что это значит? — Это значит, что мы не сможем победить. — Его голос был ровным, суровым, а взгляд холодным, когда он открыл глаза и посмотрел на неё сверху вниз. — Возможно, мы сможем убить Тёмного Лорда. Но мы не можем победить. И он знал об этом всё это время. Он лгал нам всем. — Кто? Дамблдор? Всего на мгновение ярость и боль вспыхнули в его чёрных глазах, прежде чем их снова заволокла отстранённая пустота. — Да. — Северус, пожалуйста! Я не понимаю, о чём ты?! Просто скажи мне. — Теперь она была уверена, что действительно не хотела этого знать, но если правда была настолько ужасна, уж лучше было как можно быстрее с этим покончить. Последовало долгое молчание, прежде чем он вздохнул и тихо сказал: — Гарри должен умереть. Гермиона непонимающе уставилась на него. Она слышала его слова, но всё это не укладывалось у неё в голове. Совершенно неуместно она осознала, что Северус впервые назвал Гарри по имени… просто Гарри. В её ушах зазвучал слабый гул, и она не могла понять, как такое возможно. Северус медленно повернул голову и посмотрел на неё, выражение его лица было потерянным. — Ты уверен? — наконец спросила она, немного встревоженная жутким спокойствием в своём голосе. — Да. Он был обречён с самого начала. У нас нет шансов спасти его. — Почему? — Потому что крестражей семь, а не шесть. Гермиона некоторое время обдумывала это, невольно начиная дрожать. Очень медленно кусочки пазла начали складываться в её голове, а пробелы в её знаниях заполнялись, пока Северус смотрел на неё пустыми глазами. — Всё понятно, — прошептала она непослушными губами. — Сколько времени он… Нет, не отвечай. Я не хочу этого знать. Неужели нет никакого способа уничтожить крестраж, не убив его? — Нет. — Ты уверен или просто снова предполагаешь худшее? — Чёрт возьми, Гермиона! — безнадёжно сказал он, без всякого гнева в голосе. — Я не могу лгать тебе, только не о чём-то настолько важном! Сила, необходимая для уничтожения крестража, убьёт живой сосуд. — А как насчёт того, чтобы изъять его из Гарри? — Мне неизвестно, что с ним произойдёт, даже если нам удастся удалить крестраж. Это может привести к чему угодно. — А мы не можем отправить его обратно Сам-Знаешь-Кому? Он не сможет опять разделить свою душу, поэтому больше не способен создавать… — Нет. Чтобы поглотить крестраж, требуется абсолютное раскаяние. Тёмный Лорд на такое не способен. — Северус горько вздохнул. — Гермиона, не надо. Я думал об этом в течение нескольких часов. Он должен умереть, иначе мы не сможем выиграть эту войну. — Я не хочу, чтобы он умирал, — через мгновение беспомощно прошептала она. — А ты думаешь, я хочу? — печально спросил он. — Почти всё, что я делал все эти годы, было сделано ради него. Но всё это оказалось ложью. — Он посмотрел на неё потерянным взглядом и вздохнул. — Я так устал от того, что меня используют… Обхватив себя руками, Гермиона дрожала, прикусив губу и старалась не паниковать. Почему-то всё оказалось хуже, чем она могла себе представить. Узнать что-то ещё, что сделало Волдеморта бессмертным, было бы нормально, потому что это могло быть неправдой, или они могли бы найти способ, как с этим справиться. Но это? «О боже, Гарри!» Её друг в течение многих лет верил, что, вероятно, он умрёт, столкнувшись лицом к лицу с Волдемортом, ещё до того, как они узнали о пророчестве. Как они могли сказать ему, что он оказался прав? Что причина, по которой он разделял некоторые способности с Волдемортом, причина связи между ними, заключалась в том, что… что где-то внутри него была частица души Тома Риддла? И едва ли не хуже этого было выражение лица Северуса, — ужасная мрачная покорность, говорившая о том, что выхода нет, осознание того, что всё, за что он когда-либо боролся, оказалось ложью. Дамблдор был мёртв, чёрт возьми, но каким-то образом ему всё же удалось нанести ещё больший ущерб человеку, и без того повреждённому почти безвозвратно! Начиная дрожать сильнее, она терзала зубами нижнюю губу. «Мы ничего не можем поделать». Они все так долго боролись за то, чтобы изменить неизбежное, изменить судьбу, только для того, чтобы теперь пасть перед последним препятствием. Волдеморт умрёт, и война будет выиграна — это всегда было главной целью, но разве они уже недостаточно заплатили? Страх был почти непреодолимым. Гермиона испытывала его почти с самого прибытия в Хогвартс, хотя никогда не осмеливалась показывать это другим. Северус был единственным, кто догадался, каким отчаянным блефом была её властная позиция всезнайки. Будучи магглорождённой, она никогда не была готова к волшебному миру — ничто и никто не подготовил её к этому. И она больше не могла притворяться. Северус придвинулся ближе и осторожно положил руку ей на плечо. Его взгляд снова стал спокойным, когда она подняла на него глаза. Он закрылся и отогнал свою боль; она понятия не имела, кому от этого стало легче — ему или ей. Скорбь и отчаяние снова пронизали её душу, зрение начало затуманиваться, прежде чем первый всхлип застрял у неё в горле, и, когда он заключил её в свои объятия, она разрыдалась. Гермиона смутно осознавала, что Северус осторожно вывел их из кухни в гостиную, а затем опустился на диван и усадил её к себе на колени. Она знала, что он уже наложил чары на комнату, чтобы Рон их не слышал, но сейчас это не имело значения. Прижавшись как можно ближе, она уткнулась лицом ему в шею, беспомощно всхлипывая и цепляясь за него, когда его руки крепче обвились вокруг неё. Её горе постепенно ослабевало по мере того, как проходил первоначальный шок, а сильнейший стресс превращался в измученное оцепенение. Северус не сказал ни слова — в любом случае она не услышала бы его, — просто прижимал её к себе так сильно, как только мог, зарылся лицом в её волосы и скользнул руками под её рубашку, чтобы коснуться кожи спины, максимально увеличивая их контакт. Прижавшись лицом к его шее, она вдыхала любимый запах — настолько, насколько могла с заложенным носом. Гермиона никогда не понимала, как некоторые женщины могут по-прежнему прекрасно выглядеть, даже когда плачут, и в конце концов неохотно заставила себя открыть глаза и ещё раз взглянуть правде в лицо. Северус нежно коснулся её щеки, убирая спутанные волосы с горячей влажной кожи; его тёмные глаза были полны печали. — Мне жаль, что тебе приходится через это проходить, — мягко сказал он, и она покачала головой. — Не говори ничего, Северус, пожалуйста. Я не хочу думать об этом сегодня вечером. Он поколебался, но затем кивнул. — Мы должны попытаться поспать, если сможем. День был долгим. Пойдём.***
Они начали готовиться ко сну в полной тишине; на самом деле говорить было не о чем. Ужасная правда висела между ними, даже если они этого не признавали. Когда Гермиона, наконец, повернулась, чтобы посмотреть на него, Северус ответил ей пристальным взглядом; за пугающей пустотой в его глазах читалась мольба, неприкрытая потребность. Она знала, что он никогда бы не попросил; он защищался, насколько это было возможно, притворялся, что всё в порядке, пытался быть сильным, хотя ему было так же больно, как и ей. Сейчас они были нужны друг другу, как никогда. Дрожа, она облизнула губы. — Северус. — Она нуждалась в нём, нуждалась в том, чтобы он заставил её забыть, снова почувствовать себя живой, пусть даже ненадолго. — Пожалуйста. Он подошёл к ней, коснулся её лица, внимательно наблюдая за её реакцией. — Чего ты хочешь? — тихо спросил он. — Только скажи. Она медленно покачала головой, не в силах произнести это вслух. — Я… хочу… не думать. Просто… чувствовать. Пожалуйста… Ты мне нужен! Часть её ожидала, что он будет грубым, отчаянным, и она была готова позволить ему использовать её тело, если это потребуется, но, несмотря на переменчивые эмоции в его глазах, он нежно привлёк её к себе и поцеловал, продолжая неспешно снимать с них одежду. Он чересчур трепетно прикасался к ней, что даже слегка раздражало, поскольку её собственная потребность росла, но через некоторое время Гермиона поняла — он искал утешения больше, чем удовольствия, и мгновение спустя она признала, что это было то, чего она тоже хотела. Быстрый и почти жестокий секс, возможно, ненадолго притупил бы их бурные эмоции, но потом стало бы только хуже. Прямо сейчас находиться в его объятиях было сродни исцелению: нежно запуская пальцы в волосы, пока он прижимался носом к её груди, его рот чувственно посасывал сосок, а пальцы медленно двигались между бёдрами. Её возбуждение нарастало постепенно, усиливающееся тепло преодолевало лютый холод, который, казалось, окутал её, пока он подталкивал её к вершине блаженства, лаская клитор и половые губы, прежде чем его пальцы скользнули внутрь неё, в то время как он продолжал целовать и посасывать соски, наконец, вытягивая из неё оргазм серией плавно набегающих волн. Он прошептал: «Гермиона», прижавшись губами к её коже. Когда она протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, то обнаружила, что он возбуждён лишь наполовину; какую бы внутреннюю потребность он ни удовлетворял в данный момент, секс определённо стоял не на первом месте. Несмотря на это, член быстро набух под её рукой, когда она начала поглаживать его должным образом. Северус задрожал и оторвался от её груди, чтобы уткнуться лицом ей в шею. К тому времени, как он полностью возбудился, она решила, что хочет для него сделать, и осторожно высвободилась из его объятий, вставая с кровати. В его глазах был вопрос, и она слегка улыбнулась, опускаясь перед ним на колени на потёртый ковер. К нему пришло понимание. — Ты не обязана… — неуверенно начал он. — Знаю, но я хочу. Она мечтала об этом почти с тех пор, как они впервые стали любовниками. Северус всегда был готов доставить ей оральное удовольствие и, казалось, искренне наслаждался этим, так что, конечно, ей хотелось ответить ему взаимностью… а ещё ею руководило любопытство. Возможно, сейчас было не самое лучшее время, но она хотела отвлечься на что-то новое, отключить голову так, как она редко была способна во время обычного полового акта. Гермиона устроилась между его ног, на мгновение положив голову ему на колено и глядя на него снизу вверх. Дрожащими пальцами он откинул несколько выбившихся локонов с её лица, в его глазах всё ещё было сомнение, даже когда он попытался улыбнуться ей. Выпрямившись, она скользнула руками по его бёдрам, ощутив под пальцами жёсткие чёрные волоски, прежде чем слегка задела ногтями чувствительное местечко в ложбинке его бедра, почувствовав, как он вздрогнул. Находясь так близко, она чувствовала запах его возбуждения: терпкий, насыщенный и совершенно мужской. Мгновение изучая толстый член, набухший и потемневший от прилива крови, она медленно наклонилась и открыла рот, собираясь впервые попробовать его на вкус. Она не знала, чего ожидать. Лаванда и Парвати довольно много говорили об этом, а в некоторых из их журнальчиков это было описано в пугающих подробностях, как и в любовных романах, которые она прочитала из чистого любопытства. Вот только все описания были совершенно разными, что на самом деле было не очень полезно. Она пришла к выводу, что с каждым мужчиной всё должно быть по-разному, и что ей придётся учиться на практике. В основном вкус был солёным, но под ним скрывался более мускусный и медный привкус, чем у остальной части его кожи, но всё равно успокаивающе знакомый. Ощущение его плоти у неё во рту было контрастным: мягкая шелковистая кожица вокруг горячего твёрдого стержня, и она почувствовала, как бьётся пульс под её языком, когда осторожно втянула его ещё немного глубже. Гермиона смутно ощущала его руки в своих волосах, когда его пальцы расплетали растрёпанную косу, а затем нежно зарылись в её кудри, но она была больше сосредоточена на том, что делала. Она не была настолько глупа, чтобы попытаться взять его глубоко в глотку; ведь она никогда раньше этого не делала и сомневалась, что сможет подавить рвотный рефлекс. Этому ей предстояло научиться позже, когда настроение и обстоятельства улучшатся. Сейчас речь шла о том, чтобы доставить ему удовольствие, а не бороться с удушьем ради смешной попытки произвести впечатление. Как только она определила, какую длину его члена ей удобно держать во рту, девушка просунула руку ему между ног, чтобы обхватить основание, поглаживая в такт темпу, который она пыталась создать. Только тогда Гермиона начала сосать его. До этого момента Северус молчал, но когда её губы сжались вокруг члена, он издал звук, опасно близкий к всхлипыванию, а его пальцы сжались в её волосах. Неловко попытавшись поднять глаза вверх, так как ей было очень интересно взглянуть на его лицо, она увидела, что он прислонился спиной к стене, глядя на неё сверху вниз, — в его взгляде появился знакомый жар, который начал прогонять печаль. Работать рукой и ртом становилось всё легче по мере того, как она привыкала к ощущениям; он дрожал, и время от времени его бёдра подёргивались, хотя он боролся с собой, стараясь оставаться неподвижным и не вонзаться в её рот, но издаваемые им звуки постепенно становились всё более громкими. Дыхание Северуса стало тяжелее, тихие всхлипы превратились в стоны, когда член ещё больше затвердел у неё во рту, а солёный вкус усилился. Наконец он сильнее вцепился руками в её волосы и хрипло прошептал: — Гермиона… Она услышала предупреждение в его голосе и проигнорировала это. Гермиона знала, что вкус спермы не будет приятным, она слышала много непристойных шуток по этому поводу и, возможно, никогда бы не сделала этого снова, если бы он ей категорически не понравился, но в этот первый раз она хотела, чтобы Северус кончил ей в рот. Просунув другую руку ему между ног, она нежно погладила мошонку, посасывая сильнее, когда снова подняла на него взгляд. Он продолжал смотреть на неё сверху вниз, но его глаза расфокусировались и мгновение спустя зажмурились, а выражение лица исказилось. Он застонал, и всё его тело напряглось, прежде чем содрогнуться. Несмотря на все его усилия, он всё-таки сделал несколько толчков бёдрами, крепче схватив её за волосы, и со сдавленным вскриком кончил. Сильный жар семени оказался неожиданностью; до сих пор она чувствовала лишь как он кончал внутрь неё, но оно было горячее, чем она думала. Его предупреждение дало ей достаточно времени, чтобы приготовиться к глотанию, и через мгновение она почувствовала вкус, который оказался не таким уж плохим, — солоноватый, слегка горьковатый и с лёгким металлическим привкусом, но не слишком неприятный. Кроме того, выражение почти мучительного блаженства на его лице, когда он наблюдал, как она отсасывает у него дочиста, стоило того, даже если бы это было в десять раз хуже. Гермиона медленно поднялась на ноги, облизывая губы и задумчиво пытаясь распробовать вкус. Но тут Северус протянул руку и поймал её за запястье, мягко притягивая и сажая к себе на колени. Она почувствовала, как его руки обвились вокруг талии, и прижалась к его груди. В данный момент всё остальное казалось очень далёким; мир свёлся к теплу его тела и вкусу, оставшемуся у неё на губах. Он ласково поцеловал её в макушку. — Спасибо, — тихо поблагодарил он. — Я была не слишком… — Нет. Ты была… ты всегда… замечательная. — Он заколебался. — Я… — Что? Она почувствовала, как он покачал головой. — Не сейчас. Спи, Гермиона. Всё остальное может подождать до утра.